Наука Плоского мира. Книга 4. День Страшного Суда Пратчетт Терри

Глава 14. Винни-Пух и пророки

У Угов нет настоящих историй, поэтому они не осознают свое положение во времени. Они не горят желанием менять свое будущее, потому что не имеют о нем представления.

Мы же знаем о существовании других будущих…

Мы, как заметил Думминг Тупс, живем в мультиплексной вселенной. Оглядываясь на прошлое, мы видим, где и когда события могли сложиться иначе, и задаемся вопросом: «А не могли ли мы оказаться в другом настоящем?». Точно так же мы смотрим на настоящее, представляя себе множество вариантов будущего. Мы думаем о том, какое из них произойдет на самом деле, и как мы можем повлиять на его выбор.

Возможно, мы ошибаемся. Может быть, правы фаталисты, утверждающие, что «все предопределено». Может быть, все мы автоматы, вычисляющие предопределенное будущее механической вселенной. А может быть, правы сторонники квантовой философии, и все возможные варианты будущего (как и прошлого) существуют параллельно. Или же реальность — это просто точка в мультиплексном фазовом пространстве вселенных, одна-единственная карта, извлеченная из колоды Судьбы.

Как мы научились осознавать себя существами, живущими во времени? Которые помнят свое прошлое и с помощью него пытаются (обычно безуспешно) контролировать свое будущее?

Началось все очень, очень давно.

Понаблюдаем за прото-человеком, который, в свою очередь, наблюдает за зеброй, наблюдающей за львицей. Мозги этих трех млекопитающих заняты совершенно разными задачами. Мозг травоядного заметил львицу, но он едва ли видит все 360 градусов окружающего пространства (нам так кажется — понаблюдайте за лошадями в поле), обращая внимание только на некоторые детали — например, вон тот пучок травы, или ту самку, которая, кажется, готова к спариванию, или самца, который подает ей правильные сигналы, или три куста, за которыми, наверное, кто-то прячется… Если львица начинает двигаться, она сразу же получает приоритет, хотя и не занимает поле зрения полностью, потому что зебре приходится учитывать и некоторые другие обстоятельства. За теми кустами может прятаться другая львица, так что лучше мне перебраться вон на ту замечательную травку до того, как это сделает Чернушка[84]… Когда я смотрю на эту траву, то думаю о том, какая она вкусная… ЛЬВИЦА ДВИЖЕТСЯ.

Львица думает: это хороший жеребец зебры, но я за ним не побегу, потому что он слишком сильный (она помнит о той травме глаза, которую ей когда-то нанесла зебра своим пинком), но если я заставляю его убежать, то Дора, притаившаяся за кустами, скорее всего, сможет запрыгнуть на ту молодую самку, которая пытается привлечь внимание самца, и тогда я смогу побежать за ней…

Возможно, планирования здесь не больше, чем в голове у зебры, но, по крайней мере, львица способна предвидеть небольшой фрагмент будущего и планировать в настоящем времени, исходя из прошлых воспоминаний. Если я сейчас встану…

Человек наблюдает за львицей и зеброй. Даже в голове Homo erectus, скорее всего, уже складывались истории: львица побежит, зебра испугается, а другая львица бросится… а, на ту молодую самку. Тогда я смогу выбежать перед молодым самцом; я вижу, как бегу и бью его вот этим камнем. Homo sapiens, пожалуй, справился бы еще лучше; его мозг был более крупным и, скорее всего, более развитым. Он мог бы с самого начала учесть несколько альтернатив, подумать о сценариях «или» и, возможно, об одном сценарии «и»: «я стану большим охотником и встречусь с интересными женщинами». Сценарии «если», вероятно, появились позже — скорее всего, вместе с наскальными рисунками, однако способность предсказывать будущее дала нашим предкам серьезное преимущество и перед хищниками, и перед их добычей.

Было сделано несколько предположений о том, почему размер нашего мозга неожиданно увеличился почти вдвое — от необходимости помнить лица членов своей социальной группы, сплетничая о них, до конкуренции с другими охотниками-собирателями, а также соревновательной природы самого языка и его влияния на структуру мозга, в результате которого ложь могла принести лжецу выгоду — хотя одновременно развивалась и способность людей эту самую ложь распознавать. Подобные эскалации выглядят довольно привлекательно. Из них получаются хорошие истории, которые мы можем легко вообразить и вписать в существующий фон точно так же, как мы воспринимаем предложения на слух или с удовольствием рассматриваем картинки. Конечно, от этого они не становятся правдой, как, впрочем, и притягательность «пляжного» этапа развития человечества не гарантирует существования «водных приматов». Истории заполняют место реальных обстоятельств: мета-объяснение того факта, что наш мозг начал увеличиваться в размерах, состоит в необходимости добиться конкурентного преимущества Всеми Вышеперечисленными (и многими другими) Способами.

Возможно, человек, наблюдающий сцену из дикой природы, — это оператор телесериала о естественной истории. Еще 15 лет назад он бы использовал камеру Arriflex (или, если платил за нее сам, — всего-навсего Bolex H16), заряженную 800 футами (260 метрами) драгоценной 16-миллиметровой пленки и, возможно, еще дюжину упаковок пленки в своем рюкзаке (на 800 футах пленки умещается запись длиной около 40 минут, что дает около пяти минут интересного видеоматериала — при условии, что вам повезло или вы хорошо знаете свое дело). Теперь у него есть видеокамера, которая в то время показалась бы просто чудом — она позволяет повторно использовать весь объем пленки, пока та не будет заполнена пятиминутными фрагментами — от начала и до конца. То, о чем раньше он мог только мечтать, теперь находится в его руках: камера фокусирует изображение, обеспечивает автоматическую компенсацию вибраций, она дает приемлемое изображение даже при невероятно низком уровне освещения (для тех, кто привык к фотопленке) и дает намного большее увеличение, чем когда-либо.

По сути, это настоящее волшебство.

А еще в его голове прокручивается дюжина разных сценариев с участием львов и зебр, и стоит животным совершить какое-нибудь действие, ограничивающее возможные варианты их будущего, как он мгновенно переключается на один из них. На самом деле он думает совсем о другом — опытная и профессиональная часть его мозга занимается делом, пока он мечтает («За это я получу награду и встречусь с интересными женщинами»). Это все равно, что ехать по пустому шоссе — задумываться там не приходится.

Способность анализировать возможные сценарии наши предки довели до совершенства. А способность описывать происходящие события в форме историй заметно облегчила как запоминание таких сценариев, так и их передачу другим людям. И особенно использование их в качестве поучительных историй, направляющих ваши будущие поступки или поступки ваших детей. Людям требуется немало времени, чтобы привести свой мозг в рабочее состояние — почти вдвое больше по сравнению с нашими собратьями-шимпанзе. Именно поэтому в возрасте трех лет шимпанзе ведут себя практически как взрослые и даже обладают некоторыми умственными способностями 6-7-летних детей.

Но молодым шимпанзе никто не рассказывает истории. А наши дети слышат истории, едва научившись различать слова, и к трем годам начинают придумывать собственные истории о том, что происходит вокруг них. Они поражают нас своим словарным запасом и пониманием синтаксиса и семантики; но помимо этого стоит обратить внимание на их способность превращать события в истории. С пяти лет они добиваются от родителей того, что им нужно, помещая свои желания в контекст повествования. У большинства детских игр тоже есть контекст, в котором разыгрывается действие истории. Контекст, который они создают, очень похож на контекст, почерпнутый из наших историй о животных и феях. Родители не учат этому детей, равно как и детям не приходится добиваться от родителей «правильного» поведения с точки зрения рассказывания историй. Это эволюционная комплицитность. Тот факт, что мы рассказываем детям истории и вместе с ними получаем удовольствие от этого процесса, выглядит вполне естественно — все-таки мы Pan narrans. О «рассказии» мы узнаем на самых ранних этапах своего развития, чтобы впоследствии использовать и поддерживать его в течение всей жизни.

Человеческое развитие — это сложный, рекурсивный процесс. Он не сводится к простому «считыванию чертежей», закодированных в ДНК, и изготовлению очередной «детали» (вопреки новой биологии генов, распространенной в массах). Чтобы показать, насколько поразительно устроено наше развитие, несмотря на его кажущуюся простоту и естественность, обратимся к более ранним взаимоотношениям между родителями и ребенком.

Стоит обратить внимание на различие между понятиями «составной» и «сложный», которое постепенно занимает все большее место в научном мировоззрении. В первом случае речь идет о множество простых объектов, которые в результате совместной работы создают некий эффект, как, например, часы или автомобиль — все детали, включая тормозную систему, двигатель, корпус, рулевой механизм — успешно справляется со своей задачей и вносит вклад в общую работу машины. И, конечно же, детали машины взаимодействуют друг с другом. На высоких оборотах двигатель создает гироскопический эффект, изменяя поведение рулевой системы, а коробка передач влияет на зависимость между частотой вращения двигателя и скоростью движения автомобиля. Сравнивая развитие человека с процессом сборки автомобиля, при котором последовательность генетических чертежей дает «описание» очередной «детали» нашего организма, мы видим себя только в свете составных систем.

Совсем другое дело — это управление движущимся автомобилем как сложной системой: каждое действие, совершенное в данный момент, влияет на действия в будущем и зависит от действий в прошлом. Автомобиль изменяет правила своего поведения по ходу движения. Так же, как и сад. По мере развития растения забирают из почвы питательные вещества и, значит, влияют на то, какие растения смогут расти на ней впоследствии. Разлагаясь, они вносят питательные вещества в почву и формируют среду обитания насекомых, червей, ежиков… Динамика зрелого сада довольно сильно отличается от динамики свежего участка, отведенного под строительство жилого комплекса.

Подобным образом и мы меняем собственные правила поведения по мере развития.

У любой сложной системы есть несколько несвязанных друг с другом и, на первый взгляд, совершенно непохожих описаний; один из способов разобраться в подобной системе состоит в том, чтобы собрать все эти описания вместе и затем в каждой конкретной ситуации использовать для воздействия на систему наиболее подходящее из них[85]. Один до смешного простой пример можно увидеть на территории многих железнодорожных вокзалов и аэропортов Франции или Швейцарии — он выглядит как указатель с надписью

LOST PROPERTY

OBJETS TROUVS

Надпись на английском языке (сверху) означает «потерянное имущество», а надпись на французском — «найденные предметы». Тем не менее, никто не станет думать, будто англичане теряют свои вещи, а французы их находят. Просто мы видим два разных описания одной и той же ситуации.

А теперь представьте себе, как ребенок в коляске бросает на дорогу свою погремушку, чтобы мама, няня или просто случайный прохожий принесли ее обратно. Скорее всего, вы подумаете, что ребенок еще не научился правильно координировать свои движения и не может удержать погремушку в пределах досягаемости: вы думаете о «потерянном имуществе». А потом вы видите, что мама отдает ему погремушку, получая в награду улыбку ребенка, и думаете: «Нет, тут все не так просто: ребенок учит маму приносить свои вещи — точно так же, как мы, взрослые, дрессируем собак». Теперь вы думаете о «найденных вещах». Сама улыбка ребенка — это часть сложной системы обоюдного вознаграждения, которую в далеком прошлом создала наша эволюция. Мы видим, как младенцы «подражают» улыбкам своих родителей — хотя нет, подражать они не могут, ведь улыбаются даже слепые дети. К тому же подражание — это невероятно сложный процесс: недоразвитый мозг должен «распознать» улыбающееся лицо, независимо от его расположения на сетчатке, после чего привести в действие нужные мышцы и воспроизвести тот же эффект, не пользуясь зеркалом. Нет, улыбка — это врожденный рефлекс. Младенцы рефлекторно реагируют на воркование и врожденную способность распознавать улыбки; ту же реакцию вызывает изображение изогнутой линии на бумаге. Образ «улыки» служит вознаграждением для взрослых, которые затем прилагают все усилию, чтобы ребенок улыбался снова и снова. Ребенок и взрослый вовлекаются в сложный процесс взаимодействия, который постепенно изменяет их обоих.

Этот процесс лучше поддается изучению в необычных ситуациях — например, когда родители зрячих детей, вероятно из-за неспособности слышать или говорить, общаются знаками, — но иногда в порядке психологического эксперимента. Так, в 2001 году команда канадских ученых под руководством Лоры Энн Петитто провела исследования трех шестимесячных детей, родители которых страдали глухотой, хотя сами дети обладали прекрасным слухом. Родители «ворковали» с детьми, используя язык жестов — и, в итоге, дети начали «лепетать» на этом языке, то есть стали показывать случайные жесты в ответ. Родители использовали необычный и довольно ритмичный вариант языка жестов, совсем не похожий на язык, которым они пользовались в общении с взрослыми. Взрослые точно так же разговаривают с маленькими детьми, используя ритмичные напевы, и где-то в промежутке между шестью месяцами и годом детское лепетание приобретает отличительные черты языка родителей. Они «перемонтируют» и «настраивают» свои органы чувств — в данном случае, улитку внутреннего уха, — чтобы воспринимать этот язык наилучшим образом.

Некоторые ученые считают, что лепетание — это всего-навсего беспорядочное открывание и закрывание челюсти, однако другие уверены в том, что лепетание составляет неотъемлемую часть освоения языка. Особые ритмы, используемые родители, а также спонтанное «лепетание» с помощью движений рук в случае глухих родителей указывает на то, что вторая теория ближе к истине. По мнению Петитто, эти ритмы представляют собой древнее изобретение эволюции, которое помогает использовать природную чувствительность, характерную для маленьких детей.

По мере роста ребенка сложные взаимодействия между ним и окружающими людьми приводят к совершенно неожиданным результатам — так называемому «эмерджентному» поведению, которое не проявляется на уровне компонентов системы. Когда две или более систем взаимодействуют подобным образом, мы называем этот процесс комплицитностью. Взаимодействие между актером и зрителями может положить начало совершенно новым и неожиданным взаимоотношениям. Эволюционное взаимодействие кровососущих насекомых и позвоночных животных проложило путь простейшим кровепаразитам, вызывающим заболевания типа малярии или сонной болезни. Поведение машины-с-водителем отличается от поведения машины или человека по отдельности (еще сложнее предсказать поведение машины-с-водителем-и-алкоголем). Человеческое развитие — это тоже непрерывное взаимодействие между интеллектом ребенка и экстеллектом культуры, то есть комплицитность. Комплицитность начинается с простого запоминания слов и перерастает в синтаксис простых предложений и семантику, удовлетворяющую потребности и желания ребенка, а также ожидания его родителей. Таким образом, способность рассказывать истории знаменует первую границу, за которой начинаются миры, недоступные нашим собратьям-шимпанзе.

Истории, формирующие ожидания и поведения подрастающего поколения, в любой культуре прибегают к помощи хрестоматийных образов — к ним обязательно относятся животные и лица, обладающие в этой культуре определенным статусом (принцессы, волшебники, великаны, русалки). Эти истории живут в голове каждого человека — будь то пещерный житель или оператор, — и вносят свой вклад в наше поведение, роли, которые мы разыгрываем, наш образ мышления и способность предугадывать будущее. Мы учимся испытывать определенные ожидания, которые часто находят выражение в ритуальных словах («И жили они долго и счастливо» или «Но все закончилось плачевно»)[86]. Истории, которые существовали в Англии на протяжении нескольких веков, комплицитно изменялись вместе с культурой — заставляя ее изменяться и реагируя на эти изменения, подобно реке, выбирающей путь в широкой пойме, которую она сама создала. Братья Гримм и Ганс Христиан Андерсен были далеко не последними в длинном списке авторов — например, Шарль Перро составил сборник сказок Матушки Гусыни около 1690 года; но многие коллекции встречались еще раньше — особо стоит отметить несколько любопытных итальянских сборников и пересказы для взрослых.

Нетрудно заметить одно важное преимущество подобного программирования. Оно учит нас проводить мысленные эксперименты в духе «А что если…?», используя правила, позаимствованные из историй — точно так же мы заимствует синтаксис, слушая речь своих родителей. Истории о будущем дают нам возможность взглянуть на себя с точки зрения воображаемого расширенного настоящего, подобно расширенной картине, рисуемой нашим зрением и намного превосходящей ту крошечную точку, на которой сконцентрировано наше внимание в данный момент. Благодаря этим способностям, мы можем воспринимать себя во взаимосвязи с пространством и временем; наше «здесь» и «сейчас» — это всего лишь начальная точка в нашем восприятии самих себя в другом месте и в другое время. Эта способность, получившая название «связывания времени»[87] и считавшаяся чем-то вроде чуда, с нашей точки зрения выглядит как кульминация (пока что) вполне естественного процесса развития, у истоков которого стоит интерпретация и расширение границ нашего зрения или слуха, и «поиск смысла» как такового. Используя эту способность, улучшая и оттачивая ее до совершенства в каждом из нас, экстеллект позволяет нам бороздить океаны своих мыслей на кораблях метафор. История о том, как Винни-Пух, который съел слишком много меда, застрял в норе и не смог уйти с достоинством, являет собой пример как раз такой притчи, которую мы в качестве метафоры ежедневно носим с собой и руководствуемся ей в своих поступках. То же самое справедливо в отношении Библейских историй с их жизненными уроками.

В священных книгах, — такиа, как Библия или Коран, — эта способность приобрела колоссальное значение. То, что мы совершаем по своим индивидуальным программам в отношении собственной жизни и жизней наших родных и близких, пророки совершают в массовом масштабе. Пророки предсказывали, что случится со всеми членами племени, если они не изменят своего поведения — и в результате это поведение менялось. Они были шагом на пути к современным пророкам, предсказывающим скорое наступление Конца Света. Они как будто чувствуют, что заметили некую тенденцию, или вселенскую напряженность, недоступную для понимания других людей, и заставляющую Вселенную двигаться в направлении нежелательного или катастрофического исхода. Хотя обычно они говорят не о Вселенной в целом, а о «моем мире и моих близких». Пока что их пророчества не сбывались. Однако мы бы не писали эти слова, если бы пророчества воплотились в жизнь — это еще один пример антропного принципа, правда, не слишком важного, поскольку пророки слишком часто ошибались. Они предсказывали, что произойдет, Если Это Будет Продолжаться; но, как нам все больше кажется, Это не Продолжается слишком долго, потому что Другое Это неожиданно приходит ему на смену.

Все мы думаем, что практикуясь, сможем лучше предсказывать будущее. Еще все мы думаем, что у нас есть разумный план, как сделать «непройденные пути» частью нашего опыта. А потом мы, по крайней мере, в своем воображении, изобретаем путешествия во времени. Всем нам хотелось бы вернуться в начало спора с начальником и на этот раз поступить правильно. Нам бы хотелось распутать цепочку причинно-следственных связей, результатом которых стали скучные обитатели границ. Нам бы хотелось избежать отрицательных последствий эльфийского влияния, но сохранить его положительные стороны. Нам бы хотелось иметь возможность выбора среди альтернативных вселенных.

И все же монотеистические религии при всей важности, которую они уделяют пророкам, сталкиваются с серьезными проблемами, когда дело касается множественности будущего. Упростив теологию до единственного Бога, они приобрели склонность к вере в единственный «истинный путь, ведущий на небеса». Священнослужители учат людей, как им следует поступать, и являют собой пример для подражания — по крайней мере, пока религия достаточно молода. «Вот что нужно сделать, чтобы попасть в рай», — говорят они, — «не изменяй своему супругу, не убивай, не забывай платить церковную десятину и не сбивай цены на индульгенции у других священников». А затем райские врата превращаются в «тесный проход» и становятся все уже и уже, пока, наконец, пройти через них, минуя разные чистилища, могут только блаженные и святые.

Другие религии — например, радикальные направления в Исламе, обещают райскую жизнь в качестве награды за мученическую смерть. Эти взгляды больше напоминают не племенные, а варварские представления о будущем: рай, как и Валхалла для северных героев, наполнен геройскими наградами — от бесконечной толпы женщин до роскошных пиршеств и геройских игр. Правда, в отличие от чисто варварских легенд северных народов, здесь присутствует вера в судьбу, в неотвратимую и неизбежную божью волю. Для власти это еще один способ добиться подчинения: история, которая обещает высшую награду, звучит весьма убедительно.

Варварам, которые видят смысл в понятиях чести, славы, силы, любви, достоинства и храбрости, отрицание авторитетов только на руку — так они подстраивают события под собственные желания. Среди их богов и героев встречаются такие озорные и непредсказуемые, как Лемминкяйнен[88] и Пак[89].

Младенческие сказки варваров, как и их саги, восхваляют героев. Они показывают, как определенные черты характера — особенно чистое сердце, которое не стремится к сиюминутной или высшей награде, — приносят героям удачу. Чистота намерений нередко подвергается проверке — от помощи бедному слепому калеке, который оказывается замаскированным богом, до готовности вылечить или накормить доведенное до отчаяния животное, которое впоследствии приходит вам на помощь.

Действующие лица во многих подобных историях — это «люди», наделенные сверхъестественными способностями, которые позволяют вмешиваться в ход событий, творить волшебство и не нуждаются в каком-либо объяснении — например, феи (в том числе королевы фей и феи-крестные), воплощения богов, демоны и джинны. Люди, а в особенности герои и те, кто желает ими стать (такие, как Зигфрид[90], но и Аладдин тоже) подчиняют себе этих сверхъестественных существ с помощью волшебных колец, именованных мечей, заклинаний или просто своего благородного духа. Они меняют свою судьбу, и удача оказывается на их стороне; они побеждают в битвах вопреки всем вероятностям, они убивают бессмертных драконов и чудовищ. Для жителей племени такие истории просто немыслимы. Они верят: удача сопутствует тем, кто хорошо подготовлен.

Человеческая изобретательность не знает границ, поэтому мы выдумали истории, парирующие даже сказания о величайших героях: сиды — двухметровые эльфы из романа «Дамы и Господа» и старинного ирландского фольклора; Дьявол, который выкупает души людей и держит их судьбы в своих руках даже после покаяния; Великие Визири и враги Джеймса Бонда.

С точки зрения нашего обсуждения историй было бы интересно взглянуть на личностные качества этих антигероев. Вот только ни одной личности среди них нет. Эльфы — это представители Высшего Общества, но они не существуют сами по себе; они представлены в качестве прямой противоположности желаниям людей и, в особенности, героев. Нас не интересуют человеческие качества знаменитых врагов Джеймса Бонда: в их образе всегда присутствует бессмысленная жестокость или жадное стремление к власти без какой-либо ответственности или необходимости преодолевать трудности. Они ничтожны, они не несут в себе никаких творческих черт и не способны учиться. В противном случае один из них, узнав о судьбе тех, кто слишком надеется на лазерные лучи и циркулярные пилы, давно бы уже застрелил Джеймса Бонда из обычного пистолета. А первым делом он бы отобрал у Бонда его часы.

Ринсвинд назвал бы эльфов «обитателями границ среди фей». Они не рассказывают друг другу никаких историй, или, точнее, рассказывают одну и ту же историю раз за разом.

Вполне естественно считать, что основой историй служит язык, однако в реальности причинно-следственные связи могут быть устроены наоборот. Грероги Бейтсон в своей книге «Разум и Вселенная» посвятил несколько глав человеческому языку и его роли в процессе нашего мышления. Однако его исследования в этой области начались с одной замечательной ошибки. Изначально он рассматривал «внешнюю сторону» языка, используя нечто вроде химических аналогий. Слова, писал он, — это, очевидно, атомы языка, а фразы и предложения — молекулы, то есть комбинации из нескольких атомов. Глаголы — это химически активные атомы, которые соединяют существительные друг с другом, и так далее. Затем он рассматривает абзацы, главы, книги… и художественную литературу, в которой небезосновательно видит наивысший триумф человеческого языка.

Он демонстрирует следующий вариант развития событий: зрители видят, как на сцене происходит убийство, но никто не собирается звонить в полицию. Затем он меняет манеру повествования и обращается непосредственно к читателям. Он рассказывает им, как решил наградить себя посещением Вашингтонского зоопарка за успешную работу над введением в язык. Почти у самого входа он увидел клетку, в которой две обезьяны разыгрывали драку, и, наблюдая за ними, осознал, что его замечательная теория переворачивается с ног на голову. У обезьян не было ни глаголов, ни существительных, ни абзацев. Но вымысел они понимали превосходно.

О чем нам говорит эта история? Не только о том, что мы можем переписать сцену спора с начальником в своем воображении. И даже не о том, что мы можем с ним встретиться и обсудить сложившуюся ситуацию. Ее самое важное следствие состоит в том, что различие между фактом и вымыслом составляет саму основу языка, а не вершину его развития. Глаголы и существительные — это не исходный бесформенный материал, а лишь наиболее высокоразвитые абстракции. Мы не воспринимаем истории посредством языка — наоборот, мы воспринимаем язык посредством историй.

Глава 15. Штанина времени

Магия бесшумно передвигалась в знойной ночи.

Заходящее Солнце окрасило один из горизонтов в красный цвет. Этот мир вращался вокруг центральной звезды. Эльфы об этом не знали, а даже если бы и знали, им было бы все равно. Такие мелочи их никогда не беспокоили. В этой Вселенной жизнь появилась во многих странных местах, но это тоже не вызывало у них интереса.

В этом мире возникло множество форм жизни. До настоящего момента ни одна из них, с точки зрения эльфов, не обладала необходимым потенциалом. Но на сей раз кандидаты выглядели многообещающе.

Конечно, здесь было и железо. Эльфы ненавидели железо. Но теперь выгода оправдывала риск. Теперь…

Один из них подал сигнал — добыча была совсем близко. Среди деревьев, окружавших поляну, эльфы на фоне заката увидели группу темных выпуклых фигур.

Собравшись вместе, эльфы начали петь ту странную мелодию, которая проникала в мозг, минуя уши.

«Чммммфф!» — пробурчал Архканцлер Чудакулли, когда кто-то тяжелый приземлился ему на спину и, зажав рот рукой, прижал к высокой и мокрой от росы траве.

«Слушай меня внимательно!» — прошипел голос. — «Когда ты был маленьким, у тебя был игрушечный кролик с одним ухом, ты называл его Мистер Большая Лодка! Когда тебе исполнилось шесть лет, твой брат ударил тебя по голове моделью лодки! А когда тебе было двенадцать… помнишь «леденец на палочке»?»

«Ммфф!»

«Отлично. Я — это ты. Эта одна из тех темпоральных штуковин, о которых все время рассказывает господин Тупс. Теперь я уберу руку, и мы оба тихонько отползем, чтобы эльфы нас не заметили. Ясно?»

«Мгм».

«Молодец».

Где-то в кустах Декан шептал себе же на ухо: «У тебя в кабинете есть потайная половица, и под ней…»

Думминг прошептал самому себе: «Думаю, мы оба согласимся с тем, что этого не должно было случиться…»

Собственно говоря, Ринсвинд был единственным волшебником, которого не заботился о маскировке. Он просто похлопал себя по плечу, и нисколько не удивился, когда перед ним появился он сам. За свою жизнь он видел и более странные вещи, чем собственных двойников.

«А, это ты», — сказал он.

«Боюсь, что так», — последовал печальный ответ.

«А это не ты в прошлый раз предупреждал меня, чтобы я задержал дыхание?»

«Эмм… возможно, но мне кажется, что теперь я себя опередил».

«О. Думминг Тупс снова упоминал кванты?»

«В точку».

«Опять что-то пошло не так?»

«Вроде того. Похоже, нам не стоило мешать эльфам».

«Как обычно. А мы оба выживем? Со всем этим углем в кабинете осталось не так уж много места…»

«Думминг Тупс говорил, что из-за остаточного квантового разрыва мы, возможно, сохраним воспоминания друг друга, но вроде как станем одним человеком».

«А острых зубов или режущего оружия не будет?»

«Пока нет».

«Значит, если подумать, могло быть и хуже».

Пары волшебников собрались вместе, старясь по возможности не шуметь. Не считая Чудакулли, который, находясь в компании самого себя, по-видимому, получал настоящее удовольствие, волшебники старались не смотреть на своих двойников; оказавшись рядом с человеком, который знает о тебе все, испытываешь немалое смущение, даже если этот человек — ты сам.

В нескольких футах от них на траве мгновенно появился бледный круг.

«Транспорт готов, джентльмены», — сообщил Думминг.

Один из Деканов, который старался держаться от своего двойника на расстоянии, поднял руку.

«А что случится с теми из нас, кто останется здесь?» — спросил он.

«Не имеет значения», — ответил Думминг Тупс. — «Они исчезнут в ту же секунду, что и мы, и те из нас, кто окажется в, эмм, другой штанине времени, сохранят воспоминания обоих людей. А теперь, пожалуйста, пусть один человек из каждой пары войдет внутрь круга».

Только Ринсвинды остались стоять на месте. Они знали, что случится дальше.

«Грустно как-то на это смотреть, да?» — сказал один из них, наблюдая за дракой. Обоим Деканам удалось с первого же раза выбить своего оппонента из круга.

«Особенно на хук слева, которым один из Тупсов только что уложил другого», — заметил второй Ринсвинд. — «Необычный навык для человека с его образованием».

«Да, уверенности в себе это вряд ли придаст. Подбросим монетку?»

«Да, почему бы и нет…»

Так они и сделали.

«Что ж, справедливо», — сказал победивший. — «Было приятно познакомиться со мной». Осторожно пробравшись через стонущие тела и последнюю пару все еще дерущихся волшебников, он сел в центре светящегося круга и как можно сильнее натянул шляпу себе на голову.

Через секунду он на короткое время превратился в шестимерный узел, а затем развязался и оказался на деревянному полу, в библиотеке.

«Что ж, это было несколько болезненно», — пробормотал он, оглядываясь вокруг.

Библиотекарь сидел на своем стуле. Ринсвинд оказался в окружении волшебников, которые выглядели удивленными и местами побитыми.

Доктор Ди с беспокойством наблюдал за ними.

«Да уж, похоже, ничего не получилось», — вздохнул он. — «У меня это тоже ни разу не сработало. Я прикажу слугам, чтобы они принесли немного еды».

Когда он ушел, волшебники посмотрели друг на друга.

«А нас точно здесь не было?» — спросил Преподаватель Современного Руносложения.

«Да, просто мы вернулись в то же самое время», — сказал Думминг, почесывая подбородок.

«Я помню все», — сказал Архканцлер. — «Просто поразительно! Я был тем, кто остался и одновременно тем, кто…»

«Давайте не будем об этом, ладно?» — прервал его Декан, отряхивая свою мантию.

Послышался приглушенный голос, который пытался привлечь к себе внимание. Библиотекарь раскрыл свою ладонь.

«Прошу внимания. Прошу внимания», — обратился к ним ГЕКС.

Думминг взял сферу.

«Мы слушаем».

«К этому дому приближаются эльфы».

«Они здесь? Посреди бела дня?» — удивился Чудакулли. — «В нашем чертовом мире? Да еще в нашем присутствии? Вот уж наглость!»

Ринсвинд выглянул из окна и посмотрел на дорогу.

«Мне кажется», — спросил Декан. — «или здесь становится прохладно?»

К дому подъезжал экипаж, за которым трусцой бежала пара лакеев. По стандартам этого города экипаж был первоклассным. Он был черно-серебристым, с лошадями, украшенными плюмажем.

«Нет, не кажется», — ответил Ринсвинд, отходя от окна.

У входной двери послышался какой-то шум. Волшебники услышали отдаленный голос Ди и скрип лестницы.

«Братья мои», — сказал он, открывая дверь. — «Внизу вас ждет посетитель». Он одарил их обеспокоенной улыбкой: «Это дама…»

Глава 16. Свобода неволи

В чем состоит самая большая опасность для любого живого организма? Хищники? Стихийные бедствия? Соседние организмы того же вида, которые составляют самую очевидную конкуренцию за любой ресурс? Братья и сестры, которые соперничают друг с другом даже в одной семье или одном гнезде? Нет.

Самая большая опасность — это будущее.

Если вам удалось выжить до настоящего момента, то настоящее и прошлое не представляют для вас угрозы — по крайней мере, никаких новых опасностей там нет. В тот раз вы сломали ногу, она плохо зажила, и вы были уязвимы для львов, однако всегда стоит помнить об новых опасностях, которые таит в себе будущее. Нельзя изменить свое прошлое — если только вы не волшебник, но зато можно как-то повлиять на свое будущее. Собственно говоря, все наши действия меняют будущее — в том смысле, что благодаря им из туманного пространства будущих возможностей кристаллизуется то единственное будущее, которое произойдет на самом деле. Если вы все-таки волшебник, способный путешествовать в прошлое и менять его, то вам все равно придется задуматься о спектре тех возможностей, из которых кристаллизуется реальный ход событий. Находясь на вашей собственной временной линии, вы будете по-прежнему перемещаться в направлении вашего личного будущего — просто с точки зрения общепринятой истории эта линия будет многократно вычерчивать зигзаги.

Мы твердо верим в то, что существуем во времени, а не просто в постоянно изменяющемся настоящем. Именно поэтому мы так неравнодушны к историям о путешествиях во времени. И историям о будущем. Мы придумали весьма хитроумные способы предсказывать будущее и оказались во власти таких глубоко укоренившихся понятий, как Судьба и Свобода Воли, отражающих наше положение во времени и способность (или неспособность) изменять будущее. Тем не менее, наше отношение к будущему нельзя назвать однозначным. Во многих отношениях мы считаем будущее предопределенным и — обычно — не поддающимся нашему воздействию. А иначе как бы мы могли его предсказать? Большинство научных теорий о природе Вселенной детерминированны, то есть их законы порождают только одно возможное будущее.

Точнее, в квантовой механике присутствует неизбежный элемент случайности — по крайней мере, в соответствии с общепринятой точкой зрения подавляющего большинства физиков, однако при переходе от микроскопического мира к макроскопическому квантовая неопределенность растворяется и «декогерирует» — в результате, с физической точки зрения, практически все, с чем сталкивается человек в обычных условиях опять-таки подчиняется детерминированным законам. Однако это не означает, что мы заранее знаем, что произойдет в будущем. Мы уже видели, как две особенности механизма, лежащего в основе законов природы, — хаос и комплицитность — приводят к тому, что, с практической точки зрения, детерминированные системы не всегда оказываются предсказуемыми. И все же, когда мы думаем о себе, то абсолютно уверены в своей недетерминированности. Мы обладаем свободой воли и способны делать выбор. Мы можем выбирать, когда вставать с постели, что есть на завтрак и не включить ли радио, чтобы послушать сводку новостей.

Насчет свободной воли животных мы уже не так уверены. Делают ли выбор кошки или собаки? Или же они просто реагируют на врожденные и неизменные «позывы»? Когда речь идет о более простых организмах — например, амебах, — нам трудно вообразить, что они могут делать выбор между двумя альтернативами; с другой стороны, когда мы наблюдаем за ними в микроскоп, то создается явное впечатление, будто бы они знают, что делают. Мы с радостью верим в то, что это иллюзия, всего лишь легкомысленное проявление антропоморфизма, наделяющего крошечный пузырек химикатов человеческими качествами; конечно же, амеба детерминированно реагирует на изменение химического градиента в окружающей среде. Ее поведение кажется нам недетерминированным из-за уже упомянутых явлений хаоса и комплицитности. Напротив, когда мы сами делаем выбор, то совершенно четко представляем, как могли бы выбрать что-нибудь другое. В противном случае мы бы не стали называть это выбором.

Таким образом, мы представляем самих себя в виде свободных агентов, совершающих выбор за выбором в условиях сложной и хаотичной Вселенной. Мы осознаем тот факт, что любая угроза нашему существованию — как, впрочем, и любое благоприятное событие — может прийти из будущего, а свободный выбор, который мы делаем в данный момент, способен повлиять на то, как это будущее сложится. Если бы мы умели предсказывать будущее, то смогли бы принять наилучшее возможное решение и изменить будущее в нашу пользу, а не в пользу львов. Благодаря своему интеллекту, мы можем строить умозрительные модели будущего, опираясь, главным образом, на простые обобщения тех закономерностей, которые мы заметили в прошлом. Сплавляя эти модели вместе, наш экстеллект создает религиозные пророчества, научные законы, идеологии, социальные императивы… Мы животные, связывающие время, — каждый наш поступок ограничен не только прошлым и настоящим, но также и нашими представлениями о будущем. Мы знаем, что в не силах предсказать будущее с большой точностью, однако прогноз, который оказывается верным хотя бы иногда, — это, как нам кажется, лучше, чем ничего. Потому мы и рассказываем самим себе и друг другу истории о будущем и, опираясь на эти истории, строим свою жизнь

Будучи частью нашего экстеллекта, эти истории взаимодействуют с другими его элементами — например, наукой и религией, — создавая сильную эмоциональную привязанность к вероучениям или технологиям, способным указать нам дорогу в туманном будущем. Или претендуют на это и способны убедить нас в своей правоте, даже если на самом деле это не так. Во многих религиях пророки пользуются поистине колоссальным уважением — это люди, которым их мудрость или особая близость к божеству дает возможность предсказывать будущее. Священнослужители добиваются уважения, предсказывая затмения и смену времен года. Ученые добиваются заметно меньшего уважения, предсказывая движение планет и (правда, не столь успешно) погоду на завтра. Тот, кто управляет будущее, управляет судьбами людей.

Судьба. Для существа, верящего в свободу воли, это довольно странное понятие. Если будущим можно управлять, значит, оно не предопределено. А если оно не предопределено, судьбы просто не существует. Если только будущее, в независимости от наших действий, всегда приводит к одному и тому же исходу. Этой теме посвящено множество историй, самая известная из которых — роман «Свидание в Самарре» (спародированный в «Цвете волшебства»), где, пытаясь избежать встречи со Смертью, человек оказывается на том самом месте, где Смерть его ожидает.

Наши взгляды на будущее противоречивы. И это не удивительно, ведь мы не самые логичные существа во Вселенной. Мы склонны применять логику локально, в узко очерченных границах, и при условии, что это нас устраивает. Логика в глобальном масштабе, которая требует сталкивать наши заветные убеждения друг с другом, ища в них несоответствия, дается нам не слишком хорошо. И особенно сильно наши противоречия проявляются, когда речь идет о будущем.

С точки зрения племенного уклада, свобода воли, каким бы парадоксальным это не казалось, не ведет ни к чему хорошему. Жизнь следует правилу «Все, что необязательно, то запрещено», и для свободной воли просто не остается места. Такая жизнь, конечно, безопасна, но, с другой стороны, вознаграждение и наказание так же обязательны, как и все остальное, если правда о ваших проступках раскроется. Ваша личная ответственность состоит в том, чтобы просто следовать правилам.

Правда, все еще можно рассказывать истории о будущем, но возможности для выбора в них довольно ограниченны. «Стоит ли мне пойти на ритуальный ужин и вернуться пораньше, чтобы прочесть вечернюю молитву, или лучше остаться для молитвы вместе со всей общиной?». Даже племенной образ жизни частенько сопровождается жульничеством, потому что такова наша человеческая натура. «Так вот… Если я уйду пораньше, то успею заглянуть в шатер Фатимы, и мои жены об этом не узнают…»

Даже в племенных сообществах есть немало возможностей совершить проступок, и на практике выживают те, кто отличается отпределенной гибкостью. К примеру, если вы забыли о том, что в Священный День нужно поститься, и кто-то увидел, как вы ели, но на самом деле вы думали, что Священный День будет только завтра, или так сказали ваши враги, или же враги вам это внушили с помощью какого-нибудь проклятия…, тогда умелое оправдание поможет смягчить ваш приговор.

Самый естественный и привлекательный вариант — это свалить вину на других, ведь осознавать, что наказание придется понести именно вам, просто невыносимо. Если вы не можете найти материальный повод, чтобы обвинить других, обвиняйте их в том, что они вас прокляли. Вините Фатиму в том, что она красива и проявляет к вам интерес, вините врагов в том, что они вас обманули. Понятия «удачи» в племенных культурах не существует, потому что Аллах знает обо всем, а Иегова всеведущ: естественная реакция — это обреченное признание любой их воли[91]. Если вам суждено попасть на небеса, так тому и быть; если же ваша судьба — быть ввергнутым в озеро огненное, значит, такова Божья Воля, а вам следует ей подчиняться. Лучшее, что вы можете сделать, будучи простым членом племени — это узнать свое будущее, Записанное в Книге.

Возможно, на самом деле вы совсем не хотите знать, что именно говорится в этой Книге, однако страх проигрывает обезьяньему любопытству; к тому же Написанного не изменить, а для вас новости могут оказаться хорошими. И вот вы идете в лес к старушке, умеющей гадать на чайных листьях, или (в наше время) к иридологу или духовному медиуму. Все эти «специалисты», якобы умеющие предсказывать будущее, имеют одну довольно показательную общую черту. Они толкуют «малое и случайное», как «большое и важное».

Точно так же, как римский генерал, который перед сражением разбрасывал на земле внутренности барана, чтобы в «малом и сложном» увидеть отражение предстоящей «большой и сложной» битвы, чаинки и линии на руке — это пример «малого и сложного», а значит, в них «должно быть» зашифровано наше сложное будущее. Используемая здесь магия основана на неявном сходстве, в которое до определенной степени верим мы все, потому что постоянно им пользуемся. Истории, которые мы создаем в своем разуме, «малы и сложны», но они и правда отражают те «большие и сложные» явления, с которыми мы сталкиваемся в своей жизни. В кратком словаре оккультизма[92] приводится 93 способа гадания, включая аэромантию (гадание по форме облаков) и ксиломантию (гадание по форме лозы). Все эти способы, не считая четырех, используют нечто «малое и сложно» для предсказания «больших и сложных» явлений; среди исходных материалов встречается соль, ячмень, ветер, воск, свинец, луковые ростки (это называется «кромниомантией»), смех, кровь, рыбьи внутренности, огонь, жемчуг и звуки, издаваемые мышами («миомантия»). К оставшимся четырем способам относится вызывание духов или демонов и обращение к богам.

Наивным представителям племени иногда может показаться, что другим людям известны совсем иные маленькие истории, которые могут иметь отношение к их жизни, например: «Твоя судьба записана на твоей руке» или «Я говорил с мертвыми, а им известно все». Забив вам голову всякой чепухой, люди, обладающие подобными наклонностями, могут убедить вас в том, что знают ваше будущее и способны рассказать вполне убедительную и большую историю, в которой вы увидите свою судьбу.

Наше отношение к личной свободе воле отличается глубокой парадоксальностью. Мы хотим знать будущее, чтобы защититься от него, сделав свободный выбор. Из-за этого будущее окружающего мира кажется нам детерминированным — именно поэтому цыгане, медиумы или мертвецы могут его предвидеть. В то же время мы считаем, что наше собственное будущее зависит от свободного выбора. Благодаря свободе воли, мы можем сделать выбор в пользу цыганки, которая в итоге убедит нас в том, что выбора на самом деле нет: например, день нашей смерти предопределен линией на ладони. Таким образом, наши поступки выдают глубоко укоренившуюся веру в то, что законы мироздания действуют на все, кроме нас самих.

Самое крупное и масштабное явление, подпитываемое нашими убеждениями и растерянностью относительно свободы воли в могущественной и нередко жестокой Вселенной, — это астрология. Астрологи претендуют на авторитетность, обращаясь к Древнему Египту, Парацельсу и Ди, а также Древней Мудрости, взятой из самых разных источников, включая индуистские Веды и другую литературу стран Востока. Посмотрим, в чем же привлекательность астрологии с точки зрения рассказия.

Астрологи, которым удалось собрать вместе как племенные, так и варварские истории, привлекли к себе колоссальное число сторонников. Они рассказывают антинаучные истории в цивилизованной культуре, привлекая к себе и племенную, и варварскую стороны нашей глупости. Они на полном серьезе верят в то, что будущее каждого человека зависит от времени нашего рождения. Они вычисляют его вплоть до секунды[93].

Главное значение для них имеют созвездия (Зодиак), на фоне которых мы наблюдаем планеты Солнечной системы. Наша жизнь, начиная с момента рождения и дальше, когда мы постепенно переходим в руки акушерки, врача и своего партнера, определяется астральными силами. Эта странная вера находит такой большой отклик среди людей, для которых чтение ежедневной газеты начинается со страницы «Ваш гороскоп», что нам стоит поискать объяснение в рамках все той же «повествовательной» концепции. Какая история о нашем будущем скрыта за верой в то, что жизнь человека зависит от положения звезд? А, например, не от медперсонала, который в момент нашего рождения, скорее всего, оказывал на нас большее гравитационное воздействие[94], чем планета Юпитер?

Что ж, звезды и правда кажутся таинственными и могущественными. Они кружат высоко в небе, у нас над головой. По крайней мере, когда мы еще были пастухами и всю ночь не смыкали глаз, зато сегодня среди цивилизованных людей немало тех, кто не знает, почему Луна меняет форму, не говоря уже о том, что из себя представляет полярная звезда и где она находится. Ну ладно, вы знаете, и в этом нет ничего удивительного. Но другие не только не знают, но еще и считают, что им это знать ни к чему.

Они смутно представляют себе некоторые созвездия — особенно Большой Ковш (или Большую Медведицу), — но не знают, что эти звезды расположены далеко друг от друга и образуют такую фигуру, только если посмотреть на них с Земли, да и то, по астрономическим меркам, лишь на короткий промежуток времени. Большинство людей не задумываются об астрономических явлениях, так почему же звезды играют столь важную роль в самых убедительных человеческих историях? Возможно, из-за детских историй, где небесная сфера задает примитивный анимистический фон, а Солнце и Луна играют главные роли? Нам это объяснение не кажется убедительным. Может быть, дело в том, что сила звезд проникла в нашу культуру, когда каждый мог видеть ясное ночное небо, и впоследствии в ней укоренилась? А может, это жаргон торговцев гороскопами, которые, используя язык цыганок-предсказательниц, стараются выдать самые туманные пророчества за общеизвестный факт. Мы ни разу не слышали о человеке, который, прочитав в газете колонку астролога, сказал бы: «Ну вот, сегодня их прогноз не оправдался, хватит с меня этой астрологии!».

Подобное поведение относится не только к астрологам: то же самое можно сказать о пирамидологах, популяризаторах историй о древних космонавтах, провидцах, утверждающих, что Всех Нас Спасут Летающие Тарелки, и розенкрейцерах. Простые поклонники НЛО или фотографы Лохнесского чудовища представляют намного меньшую угрозу. Мы сосредоточим внимание на пророках, которые, подобно последователям предсказаний Нострадамуса или астрологии, обязаны верить в то, что все мелкие случайности складываются в величественную картину человеческого будущего, а миром правит Судьба.

Таково племенное толкование ощущения свободы воли: это иллюзия, ведь Богу наше будущее известно заранее. Кисмет (это слово происходит от турецкого «кисмет» и арабского «кисма») управляет всем. Более этого — и это отличная уловка, дающая власть над людьми и их деньгами — от баланса, достигнутого в вашей текущей жизни, зависит то, кем вы станете на следующем обороте космического колеса — жучком или королем. С практической точки зрения, здесь у вас тоже нет особого выбора, но можно укрыться в своем внутреннем мире и приложить все усилия, чтобы отдалиться от злоключений, с которыми приходится сталкиваться вашему внешнему «Я», тем самым избежав жучиной участи в своей очередной инкарнации.

Это явное бегство во внутренний мир зависит от нашей способности конструировать истории о своем будущем. В данном случае наше будущее разветвляется: душа, более неподвластная внешним силам, под нашим личным контролем избирает один путь, в то время как тело открыто покоряется рабству, голоду и мучениям. Сотни миллионов людей нашли отраду в этой видимости контроля над собственным будущим, отправившись вслед за историей своего духовного «Я» и отказавшись от страданий материального тела.

В буддистской литературе и практике, по всей видимости, можно достичь похожего состояния. Если вы верите в судьбу или близкое к ней понятие кармы, то единственная мудрость для вас заключается в том, чтобы предвидеть будущие события, смирять свой дух и учить тому же других. Авторитеты помогают нам ориентироваться в материальном мире, но, даже выступая против него, мы не сможем изменить свою участь. Нам остается лишь вести строгую духовную жизнь, руководствуясь историями об успехах наших предшественников на этом пути — особенно Будды — и тешить себя надеждой на то, что однажды мы сможем выйти из Круговорота Жизни, став духовной сущностью, лишенной какой-либо связи с материальным миром.

Рай в Нирване не подходит тем, кто слишком привязан к материальным благам, чтобы от них отказаться. К тому же парадоксальность, присущая пророческим предсказаниям — любым пророческим предсказаниям — вызывает беспокойство. Идея детерминированной Земли никоим образом не укладывается в современные представления о природе планет, а большая часть умудренных опытом религий в наше время попросту исключает существование имманетного Бога, который постоянно вмешивается в жизнь всех существ и следит за тем, чтобы их судьба воплотилась в рельность. Остальные религии испытывают серьезные трудности с современными технологиями, в основе которых лежат научные модели Вселенной, а вовсе не джинны или прихоти бога (богов). Хотя мы, подобно Фредерику Брауну, можем удивляться тому, что джинн паровых машин из солидарности устраивает забастовку вслед за джиннами электричества и радио, мы радуемся, видя, как эти анимистические фантазии дают начало Законам Мерфи и прекрасным Диснеевским мультфильмам. Но мы не воспринимаем их как настоящие причинно-следственные связи.

Пролить свет на эту путаницу удалось Джозефу Нидему. Во введении к своему поистине колоссальному труду «История китайской науки» он отметил, что наука в западном понимании никогда не развивалась в Китае, потому что китайцы всегда были политеистами. А в политеистических философиях поиск единственной причины какого-нибудь явления — скажем, грозы — по большей части лишен смысла: в ответ можно получить объяснение, которое зависит от множества условий и рассказывает о некоторых интимных подробностях жизни богов, а рассказ о происхождении молнии звучит до смешного нелепо[95].

Однако монотеисты — то есть такие люди, как Авраам, к которому мы еще вернемся позднее, — считают, что Бог создал Вселенную в соответствии с системой согласованных идей и причинно-следственных связей. Это была единая система идей. И если Бог последователен в своих делах, то возникает вполне осмысленный вопрос: «Как эти причинно-следственные связи соотносятся друг с другом?». Например: «темные облака с дождем вызывают грозу, если…» и так далее. Монотеист может предсказывать погоду, пусть даже и не слишком точно. Политеисту потребуется помощь теопсихолога и подробный отчет о планах богов на данный момент. Ему нужно знать, может ли ссора между богами вызвать грозу. Таким образом, научное представление о причинности согласуется с представлением о воле Бога, но не богов.

К тому же монотеисты обладают врожденной нетерпимостью. Вера в существование единственной истины и единственного пути, ведущего к настоящему Богу, настраивает монотеистические религии друг против друга. Они не оставляют возможностей для маневра: нет ни одного повода проявлять терпимость к тем людям, которые верят в другого бога. В итоге монотеизм стал фундаментом инквизиции и многовековой эпохи агрессивного христианства — от крестовых походов до африканских и полинезийских миссионеров. «Я знаю настоящую историю, а все остальные — просто обман» — такое отношение характерно для многих культов, и ни один из них не отличается терпимостью.

Разные вероучения, конечно же, ладят друг с другом. Но ладят они из-за того, что немало натерпелись от рук науки, сопровождающейся ростом качества учебных материалов и образования в целом. Они ладят, благодаря мудрости некоторых своих последователей, которые признают общность человеческого рода. Там, где мудрых людей слишком мало, возникает Северная Ирландия. И то, если повезет.

Если будущее не предопределено и обладает подвижностью, а мы способны предвидеть с какой бы то ни было точностью последствия собственных действий в настоящем, то предсказание будущего может оказаться попросту бессмысленным. Возможно, именно по этой причине мы и пытаемся его предсказывать.

По-видимому, большинство Библейских пророков, как и многие современные авторы научно-фантастических книг, предупреждают нас о том, что может случиться, если мы не изменим своего поведения. В итоге они достигают успеха, когда их прогноз не оправдывается, потому что люди обращают на него внимание и принимают меры. Мы способны это понять — пусть пророчество и не сбылось на самом деле, оно все же могло сбыться, и мы все это видели; оно помогло нам лучше понять фазовое пространство, в котором находится будущее нашей культуры.

А как же цыганка, чье предсказание встречи с высоким темноволосым мужчиной вызывает в вас восприимчивость ко всем высоким и темноволосым мужчинам, с которыми вы можете столкнуться в будущем (разумеется, если высокие и темноволосые мужчины вас интересуют; решать вам)? В отличие от историй, рассказанных Библейскими пророками, это пророчество может исполниться само по себе. Это история, которая вызывает у слушателя симпатию — он хочет, чтобы так случилось на самом деле.

Говорят, есть всего семь вариантов развития сюжета, так что наши разумы, вероятно, гораздо больше похожи друг на друга, чем мы думаем, а газетные астрологи с предсказателями бороздят намного меньшее фазовое пространство человеческих переживаний. Это бы объяснило, почему так много людей видят в предсказаниях глубокий смысл.

Парадокс в том, что когда будущее предсказывают астрономы, причем их прогноз сбывается, это производит на людей гораздо меньшее впечатление. Тот факт, что астрономы каждый раз верно предсказывают затмения, кажется не столь значительным по сравнению с астрологическими прогнозами, которым иногда почти удается предсказать будущее многих людей. Помните «Проблему 2000», пророчество о том, что вскоре после наступления 2000 года самолеты попадают с неба, а тостеры перестанут работать? Пророчество обошлось в несколько миллиардов долларов, потраченных на предотвращение проблемы, — и в итоге не подтвердилось. Значит, это было напрасной тратой времени? Вовсе нет. Оно не подтвердилось, потому что люди приняли меры. В противном случае ущерб был бы намного больше. Это было предсказание в духе Библейских пророков: «Если так будет продолжаться и дальше…». И вот, многие люди к нему прислушались.

Рекурсивная зависимость между пророчеством и реакцией, которую оно вызывает среди людей, в отличие от большей части из того, что мы говорим, восходит к нашей способности обращаться с нашим собственным маленьким будущим — историями, которые мы рассказываем самим себе. Они поддерживают нашу индивидуальность. Неудивительно, что мы готовы поверить любому — будь он астрологом или, скажем, Нострадамусом, — кто, сунув нос в наше ментальное жилище, пытается вложить нам в голову свои собственные истории. Ведь его истории интереснее наших. Спускаясь по лестнице и направляясь к поезду, чтобы поехать на работу, мы бы не стали задаваться вопросом «Интересно, встречусь ли я сегодня с каким-нибудь высоким темноволосым парнем?». Но как только эта мысль запала вам в голову, вы станете улыбаться всем темноволосым мужчинам — даже если они не такие уж высокие. И в итоге наша жизнь меняется (и, возможно, весьма существенно, если улыбаетесь именно вы) вместе с историями, в которых мы предлагаем свои варианты будущего.

Наша вполне предсказуемая реакция на испытания, которые нам посылает Вселенная, ставит под сомнение обычно непоколебимую веру в то, что мы сами выбираем свои поступки. Есть ли у нас свобода воли на самом деле? Может быть, мы похожи на амеб, которые пассивно движутся туда-сюда под воздействием динамики фазового пространства, незаметной для внешнего наблюдателя?

В книге «Вымыслы реальности» есть глава под названием «Мы хотели написать главу о свободе воли, но решили этого не делать, и вот что получилось». Там мы попытались ответить на вопрос: справедливо ли осуждать человека за его поступки в мире, где нет настоящей свободы воли? Мы пришли к выводу, что в мире без свободы воли у нас нет выбора, и люди все равно будут осуждать друг друга: они не могут не осуждать, потому что просто лишены такой возможности.

Мы не станем углубляться в детали, но хотим пояснить основную идею наших рассуждений. Для начала мы обращаем внимание на то, что существование свободы воли нельзя проверить научным путем. Невозможно перезапустить Вселенную и сделать ее точную копию, чтобы убедиться в возможности или невозможности принять иное решение. Более того, с точки зрения физических законов, настоящая свобода воли выглядит просто неуместной. Квантовая неопределенность, за которую столь охотно хватаются многие философы и ученые в попытке дать универсальное объяснение «сознания», здесь совсем не при чем: не стоит путать случайность и непредсказуемость с выбором между четко очерченными альтернативами.

Есть немало способов создать иллюзию свободной воли, не выходя за рамки известных физических законов, — например, с помощью хаоса или эмерджентности, — но нельзя построить такую систему, которая могла бы принимать разные решения, несмотря на то, что каждая частица во Вселенной, включая и те, из которых состоит эта система, остается в том же состоянии.

Добавьте к этому один любопытный аспект социального поведения людей: хотя мы и воспринимаем самих себя как носителей свободной воли, мы не ведем себя так, будто свобода воли есть у других людей. Когда кто-нибудь поступает в нехарактерной, «не похожей на себя» манере, мы не говорим: «О, Фред пользуется свободой воли. Он заметно повеселел после того, как улыбнулся тому высокому темноволосому незнакомцу». Вместо этого мы удивляемся: «Да что за дьявол в него вселился?». Мы почувствуем себя удовлетворенными только после того, как найдем его поступкам объяснение, исключающее свободу воли (например, — «он был пьян» или «он сделал это на спор»).

Сказанное наводит на мысль о том, что в реальности наш разум не делает выбор: он принимает суждения. Эти суждения не отражают сделанный нами выбор, а раскрывают образ наших мыслей. «Мне бы такое и в голову не пришло», — говорим мы и чувствуем, как узнали о человеке то, что может нам пригодиться, когда мы будем иметь с ним дело в будущем.

А как же то сильное ощущение, будто у нас есть выбор и мы способны принимать решения? На самом деле мы не принимаем решения, мы просто испытываем определенные ощущения, совершая реальные действия — точно так же яркая квалиа серого цвета, сформированная нашей зрительной системой, — это не часть слона, а всего лишь дополнительное украшение, существующее в нашей голове. «Выбор» — это ощущение, которое наш разум испытывает «изнутри», принимая суждения относительно имеющихся альтернатив. Свободная воля — это не настоящий атрибут человека, а всего лишь квалии, приписанные суждениям.

Глава 17. Свобода информации

Люди верили, что эльфы способны принимать любой облик, однако, если говорить строго, это не так. Эльфы всегда выглядели одинаково (как невыразительные и серые существа с большими глазами, похожие на галаго, но без их очарования), просто они могли без особых усилий заставить других воспринимать себя по-другому.

В данный момент Королева выглядела, как светская дама того времени, одетая в черные кружева и сверкающие то тут, то там брильянты. Чтобы увидеть хотя бы тусклые очертания настоящего эльфийского облика, даже опытному волшебнику требовалось прикрыть один глаз рукой и предельно сконцентрироваться — и это при том, что открытый глаз слезился со страшной силой.

Тем не менее, когда она вошла, волшебники встали. Этикет все-таки никто не отменял.

«Добро пожаловать в мой мир, джентльмены», — сказала Королева, присаживаясь. Позади нее двое стражей встали по обе стороны двери.

«Наш!» — огрызнулся Декан. — «Это наш мир!»

«Позвольте с вами не согласиться, хорошо?» — живо ответила Королева. — «Возможно, вы его создатели, но сейчас он принадлежит нам».

«У нас есть железо, знаете ли», — напомнил Чудакулли. — «Кстати, не хотите ли чаю?»

«Ну и толку от него? Нет, спасибо», — сказала Королева. — «Прошу заметить, что мои охранники — люди. Как и хозяин этого дома. Декан выглядит рассерженным. Вы собираетесь здесь драться? Без магии? Джентльмены, проявите благоразумие. К тому же, вы должны быть благодарны. В этом мире нет рассказия. Без историй ваши странные людишки были простым обезьянами. Они не знали, как должен развиваться мир. А мы дали им истории, и сделали их людьми».

«Вы дали им богов и чудовищ», — возразил Чудакулли. — «Всякую чепуху, которая мешает людям мыслить трезво. Суеверия. Демоны. Единороги. Страшилы».

«У вас ведь тоже есть страшилы, разве нет?» — спросила Королева.

«Да, есть. Но они живут снаружи, на виду. И это не истории. Стоит их увидеть, как они тут же лишаются своих сил».

«Как и единороги», — согласился Преподаватель Современного Руносложения. — «Если вам попадется единорог, то вы сразу поймете, что это просто большая потная лошадь. Выглядит красиво, но все равно воняет, как лошадь».

«А еще он волшебный», — добавила Королева, сверкнув глазами.

«Да, но это всего лишь одна из их особенностей», — сказал Чудакулли. — «Большие, потные и волшебные. Ничего загадочного здесь нет. Нужно просто знать правила, вот и все».

«Но неужели вам это ни чуточки не приятно?!» — воскликнула Королева, взгляд которой давал понять, что ей известно, как это раздражает волшебников, и ей это нравится. — «Здесь все верят в то, что их мир похож на ваш! Многие люди даже верят в то, что он плоский!»

«Это было бы разумно, если бы они жили в нашем мире», — ответил Чудакулли. — «А здесь это просто невежество».

«Что ж, вы не в состоянии что-либо изменить», — сказала Королева. — «Это наш мир, господин Волшебник. Здесь все держится на историях. Местные религии… просто великолепны! А вероучения… творят чудеса! Посевы обильны, а урожай — настоящая награда. Вы знаете, что в магию здесь верит больше людей, чем в вашем собственном мире?»

«Нам не нужно в нее верить. Она просто действует!» — рявкнул Чудакулли.

«А здесь она не действует, зато люди в нее верят», — сказала в ответ Королева. — «Из-за этого они начинают верить в нее еще сильнее, а в самих себя верить перестают. Изумительно, не правда ли?»

Она встала. Большая часть волшебников тоже попытались встать, и одному-двум из них удалось довести дело до конца. Все они без исключения были женоненавистниками, и поэтому в общении с дамами отличались исключительной вежливостью.

«Здесь вы всего лишь суетливые старикашки», — сказала она. — «У нас было достаточно времени, чтобы взрастить этот мир, и мы в нем разбираемся. Нам он нравится. Вы не сможете его отобрать. Мы нужны этим людям. Мы стали частью их мира».

«Мадам, примерно через тысячу лет вся жизнь в этом мире будет уничтожена», — сказал Чудакулли.

«Есть и другие миры», — безразлично ответила Королева.

«И вам больше нечего сказать?»

«А что еще вам нужно? Миры рождаются и умирают», — сказала Королева. — «Так устроена Вселенная. Это великий круговорот бытия».

«Пусть этот ваш великий круговорот бытия, мадам, съест мое исподнее!» — воскликнул Чудакулли.

«Прекрасно сказано», — ответила Королева. — «Ты хорошо скрываешь от меня свои настоящие мысли, но я все равно вижу их на твоем лице. Ты думаешь, что у вас еще есть шанс сразиться с нами и победить. Но ты забыл, что в этом мире нет рассказия. Ему неведомо, как должна разворачиваться история. Здесь третий сын короля может быть всего лишь бесполезным и жалким принцем. Здесь нет героев, есть только разные степени злодейства. В вашем мире старушка, собирающая в лесу хворост — почти наверняка ведьма, здесь же — это просто старушка. Конечно, здесь верят в ведьм. Но местная ведьма — это всего лишь способ избавления общества от обременяющих его старушек, а еще недорогой способ поддерживать огонь в течение всей ночи. Здесь, джентльмены, добро в конечном итоге не торжествует над злом, ограничившись несколькими синяками и безобидной раной в плечо. Здесь зло обычно становится жертвой другого, более организованного зла. Это мой мир, джентльмены. Не ваш. Хорошего вам дня».

И она ушла.

Волшебники снова присели. Снаружи раздался звук отъезжающего экипажа.

«По-моему, неплохо сказано для эльфа», — заметил Преподаватель Современного Руносложения. — «Интересные обороты речи».

«И что, на этом все?» — возмутился Чудакулли. — «Мы ничего не можем сделать?»

«Магия здесь не работает, сэр», — сказал Думминг.

«Но мы ведь знаем, что в итоге все закончится хорошо, так?», — продолжал Чудакулли. — «Мы знаем, что люди успеют улететь с этой планеты до того, как случится следующий удар, так? Мы же видели то, что осталось после них. Да?»

Думминг вздохнул.

«Да, сэр. Но этого может и не случиться. Про «людей с ракушечных холмов» можно сказать то же самое».

«Их не было?»

«Не… здесь, сэр», — сказал Думминг.

«А. Ты случайно не собираешься сказать, что «все это происходит из-за квантов»?»

«У меня не было такого намерения, сэр, но вы идете в правильном направлении».

«То есть… когда мы их покинули, они просто перестали существовать?»

«Нет, сэр. Это мы перестали существовать».

«О. Значит, пока хоть кто-нибудь…», — задумался Чудакулли. — «Джентльмены, есть мысли?»

«Можно еще раз сходить в паб», — с надеждой в голосе предложил Преподаватель Современного Руносложения.

«Нет», — сказал Чудакулли. — «Дело серьезное».