Танцующая на гребне волны Уайт Карен
Ответом мне было разочарованное выражение лица дебютантки. Я опешила – но мое замешательство длилось, пока она не заговорила:
– Я думала, что это обычный осмотр и не позвала с собой Кена или маму. Я знаю, они бы тоже захотели послушать.
Я снисходительно улыбнулась.
– Я понимаю, и мы можем назначить вам снова приехать на этой неделе, так чтобы Кен и ваша мама могли поприсутствовать. Но, возможно, в первый раз вы все-таки захотите побыть наедине с вашим будущим малышом…
Я погладила свой начавший слегка выдаваться живот – сердцебиение еще рано прослушивать. Я ожидала, пока Бет примет решение. Хотя эту профессию редко можно было увидеть в списке для девочек «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?», я никогда не хотела стать никем другим, кроме как акушеркой. Может быть, как я уже говорила Джону, это было связано с выкидышем у моей матери и беспомощностью, которую я тогда ощущала. Но в глубине души я всегда сознавала, что это было мое призвание, нечто такое, для чего я родилась. У меня были способности к этому, и что бы там Бет ни решила сейчас, я устрою все наилучшим образом.
Подумав с минуту, Бет согласно кивнула.
– Да, пусть я сегодня буду одна, но в следующий раз я приведу с собой Кена и маму.
Да кого угодно, хоть всю семью! Я включила кардиодатчик и, предварительно смазав, опустила его туда, где ожидала услышать сердцебиение. Обе мы затаили дыхание, услышав глуховатое «тук-тук», звук настолько далекий, что, казалось, он доносится из другого времени и другого места.
– Ой, – прослезилась Бет. – Это все становится так… так реально теперь…
А ты как хотела? Я подсчитала удары крошечного сердечка. Меня по-прежнему поражало значение происходящего и странность самой его возможности.
Закончив, я протерла кожу беременной и натянула халат на ее видимо округлившийся живот.
– Все великолепно. Тринадцать недель точка в точку. – Я записала данные в карточку. – Тошнота прошла? Вы принимаете витамины?
– Да. – Бет приподнялась. Она открыла рот, чтобы задать еще вопрос, но, предвидя, о чем пойдет речь, я перебила ее:
– Давление у вас высоковато. Отекают лодыжки или ступни?
– Слегка. Но сейчас лето, и я думала, это просто от жары.
– Может быть, – важно кивнула я, глядя в карточку, но нужды смотреть в карточку никакой не было. У меня, казалось, просыпается шестое чувство, когда речь идет о чужой беременности. Я заранее знаю, когда ребенок может повернуться в нужное положение без постороннего вмешательства и когда не может. Я могла определить беременность еще до анализа мочи. У меня словно был уже огромный опыт, а не только десять лет родовспомогательной деятельности.
– Вам нужно следить за количеством натрия. Продолжайте пить больше воды и немедленно вызывайте меня, если начнутся головные боли. И прежде чем вы уйдете, я хотела бы получить лабораторные данные о функции почек.
– А… вы же сказали, что все великолепно.
– Так оно и есть. Я просто стараюсь, чтобы так оно и оставалось.
Сделав еще несколько записей, я взглянула на часы. По расписанию я отставала только на десять минут, что удивительно, учитывая, сколько времени у меня занимал переход из комнаты в комнату.
– Итак, как же прошел сеанс гипноза? – вернулась Бет на кураторскую позицию.
Я подавила вздох, вспомнив свой истерический звонок Мими и свою неспособность понять что-либо из того, что говорил мне Мэтью.
– Мы еще не уверены, – осторожно ответила я, с беспокойством посматривая на часы, демонстрируя тем самым причину прервать этот неугодный мне разговор. – Мэтью говорит, что польза от гипноза не от того, что происходит во время сеанса, но в том, что за этим последует – наше подсознание начинает раскрываться понемногу в снах или в воспоминаниях, когда мы бодрствуем, – все же сказала я.
– А у вас были какие-то сны или воспоминания?
– Я… – начала было я и тут же остановилась, вспомнив образы, преследовавшие меня каждую ночь. Океан снится мне всю жизнь, хотела я сказать, но не могла. Потому что это были уже не сны, а какая-то часть меня, и я не могла объяснить это даже Мэтью, не говоря о Бет. – Пока не могу так сказать, – вежливо улыбнулась я. – Мэтью говорит, время еще не пришло.
Я еще раз ей улыбнулась – своей официальной улыбкой.
– Я полагаю, я увижу вас в субботу, когда мы поедем в архив. Я заеду за вами и вашей мамой в десять, а потом приглашаю вас обеих на ланч. Мы отпразднуем мое освобождение от этого башмака, – кивнула я на ортез и подождала, пока она слезет с кресла. – Рецепты витаминов я оставлю для вас в регистратуре.
Я уже взялась за ручку двери, но она снова заговорила:
– Я ездила однажды в архив с Адриенной. Она тоже искала информацию о семье Мэтью. Как жаль, что вы не нашли ее заметки – это сэкономило бы вам время и силы.
– Да, я знаю. Но ни Мэтью, ни ее семья не знают, куда они делись. И ее дневник. Я буду продолжать поиски. А вы уверены, что хотите снова вернуться в архив в поисках той же самой информации?
– Вы шутите? – засмеялась Бет. – Мне нравится это занятие, и я всегда нахожу что-нибудь новенькое. Может быть, я найду что-нибудь интересное для моих старшеклассников. Когда я была там в последний раз, я нашла старое письмо времен Гражданской войны, где шла речь о кладбище для рабов, которое уже давно ушло на дно океана. Из этого письма мы выяснили, где оно находилось. Ребят ничем так не заинтересуешь, как историческими находками.
Она повернулась к стулу, где оставила свою одежду, и остановилась.
– Кстати, о находках!.. Адриенна рассказывала мне, что она что-то искала и случайно обнаружила тайник в стене. Он, вероятно, был устроен, когда дом только лишь строился, потому что тогда туда могли проникнуть индейцы или испанцы. Она говорила, что не нашла там ничего ценного, но я думаю, если бы она захотела спрятать что-нибудь небольшое, это было самое подходящее место.
Во рту у меня пересохло.
– Она не упомянула, где это?
Бет покачала головой:
– Нет, только что место совсем небольшое. Жаль, я больше ничего не помню.
– Спасибо, Бет, – сказала я от чистого сердца. – Я спрошу Мэтью – он, должно быть, знает, он же всю жизнь живет в этом доме.
Мы попрощались, и я закрыла дверь, прежде чем заняться следующей пациенткой. Мне была остро необходима пара минут, чтобы угомонить в голове мысли о дневниках и тайниках, об океане и запертой двери на чердак, ключ от которой потерян… И о своем муже, которого я, казалось, совсем не знала.
Я вернулась домой раньше Мэтью. Переодевшись и нарезав салат, я наполнила водой кастрюлю, чтобы приготовить спагетти под соусом – мое дежурное блюдо, – и поставила ее на огонь. И поспешила в гостиную – осматриваться в поисках какой-нибудь скрытой панели в стене.
Я медленно обошла всю гостиную и всю столовую, постукивая тут и там, но ничего не обнаружила. Вышла в прихожую и остановилась у двери в кабинет Мэтью. Я знала, что это был мой дом, и за исключением сарая, Мэтью никогда не давал мне почувствовать, что какие-то помещения в доме для меня под запретом. Но кабинет был его территорией, со старинным письменным столом и панелями красного дерева по стенам. Я предполагала, что если бы я хотела хранить ценности где-то в доме, это было бы самое подходящее место. Это было также одной из причин, почему предки Мэтью вряд ли решили бы устраивать в нем тайник.
Я встала у стола, разглядывая стены. Все дипломы Мэтью висели у него в офисе в Саванне, но я ожидала, что что-то должно же висеть и здесь! Я подошла поближе. Пустые стены как-то не вязались с личностью моего мужа. И вдруг я увидела на уровне глаз дырочки из-под гвоздей на стене против двери. Они были на самой подходящей высоте, чтобы повесить там что-нибудь. Когда Мэтью мог их вынуть? Мысленно я видела изображение пристани на закате или даже портрет Мэтью, сидящего за столом. Это были работы Адриенны, которые Мэтью убрал, решив, что пришла пора проститься с прошлым. А от прошлого было трудно избавиться, когда напоминания об Адриенне смотрели со стены, как наблюдающие глаза.
Я подошла ближе к стене, настолько близко, что, протянув руки, могла коснуться гладкой деревянной поверхности, и увидела дырочку, где раньше явно торчал гвоздь. Я протянула руку, чтобы постучать, но меня остановил сильный запах табачного дыма, казалось, плывший по воздуху. Я оглянулась и с удивлением увидела, что комната была пуста.
Что-то тяжелое поднялось из глубины моего желудка к горлу, принося с собой вкус желчи и горя. Я увидела его – человека с рисунка в книге, – стоявшего у окна с трубкой в руке. Кожа его казалась серой, лицо худое, волосы длинные. Он смотрел на меня так пристально, проникая взглядом до мозга костей. У меня было такое чувство, будто он ждал меня, будто я только что вышла из комнаты. Я понимала, что это было воспоминание о чем-то, свалившееся на меня как камень с высокой скалы. Но если это было воспоминание детства, то явно не моего.
Однако ощущение у меня в горле было вполне реальное, печаль и беспомощность, и мне хотелось прогнать его.
– Перестань! – закричала я и снова стала собой прежней, образ мужчины исчез. Остался лишь запах дыма, проникший из прошлого, о существовании которого мне не было известно.
Я хотела лечь, заснуть, стереть из памяти все, что я видела. Но я знала, что эти образы будут преследовать меня и во сне, что они и делали каждую ночь после сеанса гипноза. Я видела их в подсознании как старый черно-белый беззвучный фильм, но, когда просыпалась, я помнила их и слова, которых я никогда не произносила и не слышала.
Во сне я узнавала этот дом, пристань, пляж, который не вызывал у меня ужаса, но влек к себе, как святилище. Ничто из этого не имело отношения к старым сросшимся переломам и моей боязни воды, и я просыпалась в раздражении, не в силах рассказать что-то Мэтью – настолько все было запутано у меня в голове. Как я могла что-то объяснить ему, когда сама не могла ничего понять? Главным образом, мне не хотелось дать ему повод снова подвергнуть меня гипнозу. Мне было страшно – что еще я могу увидеть?
Я хотела еще раз постучать по стене, но уткнулась взглядом в свое родимое пятно у основания большого пальца, словно я никогда его раньше не видела. В голове у меня раздались какие-то звуки, словно жужжание насекомого, и тут же умолкли. Я опять начала обстукивать стену, даже под стулом, прислушиваясь к глухому звуку, который бы свидетельствовал о наличии внутри тайника.
Я обошла почти всю комнату, забыв про кастрюлю на кухне. Взглянув на часы, я увидела, что время до возвращения Мэтью у меня еще есть, и выключила горелку, закрыв кастрюлю крышкой, чтобы вода быстрее закипела, когда я снова ее зажгу.
И снова углубилась в поиски. Взгляд задержался на рисунке дома, висевшем между двумя окнами в гостиной. Я вспомнила другой рисунок, обнаруженный мною под рамой, вспомнила о женщине на берегу и тексте песни… Зачем Адриенна спрятала их там? Мне ужасно захотелось снова увидеть изображение женщины. Я остановилась, припоминая, куда положила квитанцию из мастерской, где они были отданы в окантовку.
Я осмотрела гостиную, надеясь, что что-то подстегнет мою память. Открыла ящики маленького комода, порылась в журналах на кофейном столике перед софой. И уже собралась уходить на поиски сумки, куда я, наверное, сунула квитанцию, как взгляд мой упал на музыкальную шкатулку на шкафчике. Я готова была дать голову на отсечение, что не я поставила ее туда, скорее всего, это сделали приходившие убираться люди.
Взяв шкатулку, чтобы вернуть ее на маленький комод, я почувствовала, как что-то твердое ударилось внутри о крышку. Я осторожно открыла шкатулку. На стекле, закрывавшем механизм, лежал старинный железный ключ, походивший на все остальные ключи в доме.
Я долго смотрела на него, прежде чем достать его из шкатулки. Металл холодил мне ладонь. Дрожащей рукой я поставила шкатулку на место и вернулась в холл. Стоя у подножия лестницы, я взглянула вверх, размышляя, стоит ли мне карабкаться, чтобы убедиться, подходит ли ключ к двери, ведущей на чердак. Потому что я знала, что он подходит.
Шуршание автомобильных шин заставило меня обернуться. Стараясь унять дрожь в руках, я пошла к двери, соображая, как бы мне упомянуть ключ, который вовсе не был потерян, но нарочно убран в такое место, куда я вряд ли могла заглянуть.
Шаги приближались, и я открыла дверь.
Мама… Мими…
Я не поверила своим глазам! Мать шла впереди, ибо теперь, когда Мими стала старше и двигалась медленно, Глория наконец получила возможность опережать ее. Обе они шли медленно, как будто перед этим долго сидели. Может быть, от облегчения, что это не Мэтью, я бросилась – насколько мне позволяла походка – в объятья матери, удивив нас обеих. Она не обняла меня на прощание, когда я навсегда уезжала из Антиоха, и хотя физические проявления привязанности не были в ее духе, этого было достаточно, чтобы я стосковалась по ее ласке, как небо тоскует по звездам.
От нее пахло садом, согретой солнцем землей и зеленью. Пахло домом… покоем… Успокаивающий аромат стирального порошка, которому она не изменяла всю жизнь, создавал это ощущение. Ее руки, сначала почти неохотно, обхватили мои плечи и крепко их сжали и тут же резко опустились, как будто я была стеклянная и могла разбиться. Или ускользнуть от нее. Так было между нами всю жизнь.
Я повернулась к Мими – та в этот момент как раз поравнялась с нами. Она показалась мне похудевшей. Она прижала меня к своей костлявой груди, и от нее пахло только любовью. Она отстранила меня от себя, всматриваясь в мое лицо.
– Беременность тебе идет, Ава. Я никогда еще не видела тебя такой красивой. Правда, Глория?
Поджав губы, мать кивнула. Но я знала, что она не просто скупится на слова. Глаза у нее стали влажными, и она скорее была бы готова показаться на людях в заправленной в колготки юбке, чем чтобы ее застали в слезах.
Я снова повернулась к Мими:
– Что вы здесь делаете? Я не ждала вас раньше Рождества.
Мими уже пошагала к крыльцу, мать за ней.
– Ты очень плакала, детка, когда нам звонила. Вот мы и подумали, что нужны тебе прямо сейчас. – Она надавила на слово «мы», что означало, что идея была ее. Я сразу догадалась об этом, увидев их подходящими к моему дому.
– А где папа?
Мать неопределенно повела рукой в воздухе:
– Он работает. Говорит, что кто-то же должен присматривать за домом. Мими и я приехали побыть тут… некоторое время. Мы слишком… немолоды, чтобы ездить туда-сюда без передышки.
Возле крыльца мы – все три – остановились. Каждая соображала, как она будет подниматься по ступенькам со своими проблемами. В конце концов мать взяла инициативу на себя, подхватив Мими под руку, дабы помочь ей аккуратно переступать со ступеньки на ступеньку – хотя похоже было, что она помогает этим себе. А за ними вскарабкалась я, без посторонней помощи, поскольку уже достаточно напрактиковалась.
Я провела их в гостиную и усадила на софу. Сама села в кресло напротив, неуверенная в том, кому следовало заговорить первой. Наконец я отважилась.
– Если вы еще не перекусывали, я готовлю для нас с Мэтью спагетти. Могу добавить еще. А наверху у нас две гостевые комнаты. Мне только нужно застелить постели…
– Мы сняли дом, – перебила меня мать.
– Ведь вы же новобрачные, – добавила Мими, как будто это все объясняло.
– А вы надолго? – Эти слова вырвались у меня, прежде чем я успела придержать язык. Мими улыбнулась, мама поджала губы.
Я попыталась отыграть назад.
– Я хочу сказать, что я рада вам, но меня это чуточку удивило.
Мама начала было говорить, но Мими остановила ее, коснувшись ее плеча.
– С твоей ногой… и беременностью… и этим гипнозом… в общем, мы подумали, что можем тебе понадобиться. Поддержка еще никому не повредила.
Я приподняла брови, все еще не уверенная, счастлива ли я была их видеть. По крайней мере я могла спросить мать о беременности и младенцах. Но я не хотела делиться с ними моими сомнениями насчет Мэтью. Не потому, что я боялась, что мать окажется права, но потому, что я сама была не уверена в своей правоте.
– Что это у тебя в руке? – спросила Мими.
Я взглянула на свой сжатый кулак – и медленно разжала пальцы, металл темнел на моей бледной коже.
– Это ключ от чердака. Мэтью потерял его, и я только что его нашла. – Мой голос звучал неестественно.
Встретившись с ними взглядом, я увидела у обеих в глазах сомнение.
Я резко поднялась.
– Мэтью может приехать с минуты на минуту. Я пойду кипятить воду и приготовлю в духовке чесночного хлеба. Быть может, он покажет вам дом – мне все еще отчасти сложно подниматься и спускаться по лестнице.
И словно в ответ на мои слова парадная дверь распахнулась, и вошел Мэтью. Быстроты его реакции хватило на то, чтобы мгновенно скрыть под улыбкой недоумение при виде обеих дам. Я не слышала, как он подъехал, и он застал меня врасплох – не уверена, что моей реакции хватило на то, чтобы скрыть от него растерянность.
– Какой приятный сюрприз, – проговорил он. Положил портфель, шагнул ко мне, но остановился на полдороге. Я поняла, что он увидел ключ. Наши взгляды встретились, и его улыбка погасла.
– Ты его нашла, – уронил он.
– Да.
– Где? – В его голосе звучало искреннее любопытство.
– В музыкальной шкатулке.
– Прекрасно! – воскликнул он, обретая почву под ногами. – Наверно, те, кто убирался, нашли его и засунули туда. Они всегда все передвигают с места на место. – Он повернулся и обнял Мими, потом мою мать… – Очень рад видеть вас обеих. Надеюсь, вы задержитесь здесь подольше…
Мать встала и выпрямилась в полный рост, немного пониже, чем ее прежние пять футов и восемь дюймов. Приподняв плечи, она заглянула ему в глаза.
– Насколько понадобится, – сказала она.
Я вспомнила, как еще маленькой я провалилась под лед в нашем замерзшем бассейне, и она меня вытащила. Сейчас меня охватили одномоментно холод и тут же тепло, как это было тогда. Но на этот раз я не была уверена, что она приехала для того, чтобы спасти меня.
Глава 22
Ава
Сент-Саймонс-Айленд, Джорджия
Июль 2011
Я включила на чердаке свет и начала осторожно подниматься по лестнице. Мэтью шел сзади, подстраховывая меня. После неловкого разговора за столом с моими пересушенными спагетти, деревенским салатом и подгоревшими тостами Мими и мама наконец отбыли. Мэтью и я могли вести машину, так что маме не пришлось быть за рулем в темноте, и мы помогли им устроиться в снятом ими жилье.
По дороге домой я постаралась убедить себя принять объяснение Мэтью, что уборщики нашли ключ и положили его в музыкальную шкатулку. Опустив голову ему на плечо, я гладила рукой нашего будущего ребенка и выбросила из головы сомнения, с каждым днем казавшиеся мне все более обоснованными.
– Ну вот, – сказал он, когда мы поднялись наверх. Он указал на старый кожаный чемодан, на котором стояла деревянная коробка. – Здесь мой флаг. Для праздника уже поздновато, но, полагаю, мне не нужен повод, чтобы его вывесить.
Я осмотрела груды семейного хлама, накапливавшегося здесь десятилетиями. Не мог ли быть тайник где-то здесь?
– Я видела сегодня Бет Гермес, – сообщила я Мэтью. – Она сказала мне, что когда она помогала Адриенне с ее исследованиями, Адриенна упомянула про старинный тайник где-то в доме. Его-то я и искала, когда нашла ключ.
На лице его отразилось искреннее удивление.
– Меня не удивляет, что такой имеется, но я никогда о нем не слышал. Не думаю, что мои родители и дед с бабушкой слышали, потому что о нем никогда не упоминали. Бет сказала тебе, где он?
Я покачала головой:
– Нет, и Адриенна не говорила ей. Он маленький, так что портфель там бы не уместился. Но я думаю, не могла ли Адриенна держать там свой дневник.
Мэтью открыл коробку и достал флаг.
– Что ж, нам следует поискать его. – Он снова поставил коробку на чемодан.
Разочарованная, я оглянулась по сторонам, заметив, что все здесь оставалось таким, как я его видела, будучи здесь последний раз, – горы старой мебели, чемоданы, пожелтевшие газеты. Я посмотрела, не было ли в пыли на полу следов. Подняв взгляд, я встретилась глазами с Мэтью.
– До того как я потерял ключ, я был здесь, чтобы поискать детские вещи, – сказал он, словно читая мои мысли. Я кивнула и отвела взгляд.
– Ты что-нибудь нашел?
– Что-нибудь вроде портфеля Адриенны?
Я не стала отрицать, что об этом-то я и думала.
– Нет, не нашел. Я искал везде, зная, что ее родители желали забрать все ее вещи.
Я подумала о пустом чулане и голых стенах его кабинета и задала вопрос, на который не была на самом деле уверена, что желала услышать ответ.
– Как долго ты ждал, прежде чем убрать ее работы со стен кабинета? Или ее одежду из чулана?
У него был удивленный вид, как будто я спросила его, откуда берутся дети или почему свеча не горит в безвоздушном пространстве.
– Через месяц после ее похорон. Они мне… как-то мешали, хотя мы были женаты пять лет. – Он остановился, словно обдумывая слова. – Потому что они мне не принадлежали, – сказал он, и я услышала за этими словами другие – что брак их был нечто временное, от которого не осталось ничего постоянного. И я вспомнила, что сказал мне Джон о кольце Адриенны. «Она сказала, что оно ей не принадлежит».
– А детские вещи… ты что-то нашел? – заставила я себя спросить твердым голосом.
– Нашел. – Он стал протискиваться по узкому проходу между коробками и мебелью. – Не беспокойся, это не колыбель и не высокий стульчик. Мы купим их новые.
Я осторожно пошла за ним, стараясь не зацепиться за что-нибудь больной ногой, чтобы не застрять ею где-то или не вызвать обрушение скопившейся мебели. От того, что я увидела, когда он отошел в сторону, у меня захватило дух.
Это была очень старая лошадка-качалка, грива, нос и глаза, сотворенные рукой мастера. Только пятна краски остались где-то местами, обнажив бледное выцветшее дерево с выпуклыми линиями и извивами и глаза, большие и полные огня. Она отличалась необыкновенной красотой и была явным свидетельством таланта ее создателя. Но меня главным образом поразил ее знакомый вид.
– В чем дело? – озабоченно спросил Мэтью.
Я не заметила, что поднесла руку ко рту.
– Мне кажется, я где-то ее уже видела.
– Не думаю, Ава. Это сделал мой предок поколения тому назад, и ее никогда не выносили за пределы этого дома. Может быть, ты видела что-нибудь подобное?
Я дотронулась до гривы, и мне показалось, что я услышала детский смех и звуки передвигавшейся по деревянному полу лошадки.
– Я так не думаю, – ответила я настолько тихо, что Мэтью вынужден был наклониться ко мне, чтобы расслышать.
– Тебе не лучше было бы присесть?
И он придвинул стул с оранжевой виниловой обивкой, выпуска примерно 1970 года, вытер рукой пыль и помог мне опуститься на сиденье.
Обливаясь холодным потом, я начала делать глубокие вдохи. Голова у меня перестала кружиться, и я взглянула на Мэтью:
– Я знаю, что видела ее раньше. Но не… здесь. – Я повела вокруг рукой, включая не только дом, но и окрестность. – Она была новая, и седло было выкрашено красной краской. – Последнее слово застряло у меня в горле. Я стиснула Мэтью руку. – Откуда я это знаю?
Он пристально смотрел на меня и держал меня за руку, пока мое дыхание не стало нормальным.
Мэтью откинул с моего лба прилипшие к нему пряди волос.
– Что случилось? С тобой все в порядке?
Я отрицательно покачала головой, не зная, как продолжать, но с облегчением чувствуя, что начало положено.
– Я не уверена. – Я следила за выражением его глаз, определяя по нему его эмоции. – Я никому об этом не говорила, но после сеанса гипноза я все время вижу сны и какие-то вспышки воспоминаний о… – я чуть было не сказала «себе». – О Памеле. Она определенно из другого века. И одежда и все остальное совсем другое. У нее есть муж и сын, и она обоих их очень любит. Я очень остро это ощущаю, так же, как и все остальное, что она делает и чувствует. – Я прикусила губу, стараясь придумать, как это выразить, и ощущая неспособность признаться, почему я не рассказала ему об этом раньше. – Как будто я вижу ее жизнь своими глазами. Как будто я – это она. – Я говорила очень быстро, словно бы опасаясь, что если замедлю, то не смогу продолжать.
– У нее есть сестра, Джорджина, и Памела любит ее, но я не думаю, что она ей очень нравится. Она чувствует обязанность по отношению к ней. Я вижу и других людей, и места, которые мне знакомы, но я не могу их назвать. Это как аттракцион, когда обрывки сцен и переживаний налетают на меня. – Я наклонила голову. – Я схожу с ума?
Он присел на корточки около моего стула и заглянул мне в глаза.
– Нет. Это вполне естественно после возвращения в прежнее состояние после гипноза – все становится более ярким и реальным, во сне или наяву. Некоторые воспоминания относятся к твоей ранней молодости, другие – продукт твоего воображения. Твое подсознание старается помочь тебе увидеть болезненные моменты твоего прошлого.
– Да, но это вся жизнь. В другом веке. Какое это имеет отношение к моей жизни в Антиохе? – Я смотрела на него, но не могла понять выражение его глаз, и это тревожило меня. – Пожалуйста, Мэтью. Загипнотизируй меня еще раз. Верни меня туда. Я должна узнать больше. – Я не знала, что выскажу это, и мои слова пугали меня. Я не хотела возвращаться, но в то же время я знала, что у меня не было выбора, если я хотела получить ответы.
Что-то мелькнуло у него в глазах, как скользнувшее по луне облако.
– Это не было возвращение, Ава. Нет никаких доказательств, что все это существовало в действительности. То, что обычно называют возвращением к прежней жизни, это когда человеку открываются иногда некоторые подробности, убеждающие его, что это действительно произошло с ним в прежней жизни. – Он сжал мою руку. Глаза его казались мне чужими. – Ты много говорила с Тиш и Бет об истории Сент-Саймонса. Это наверняка могло проникнуть в твое подсознание. И не забывай, переломы случились в твоей настоящей жизни, – спокойно добавил он.
Я услышала в его словах мнение специалиста, но не могла так легко избавиться от того, что видела и чувствовала. Мими верила в круговорот жизни и смерти, и смерть, как учила меня мама, означала, что ты уходишь на небо. Но еще ребенком я знала, что это не одно и то же.
– Мими всегда говорила, что она не старается быть особенно добродетельной в этой жизни, потому что хочет вернуться кинозвездой. – Я старалась улыбнуться, но улыбка не получилась. – Памела слишком реальная для меня, чтобы я могла ее выдумать.
– Наше подсознание сильнее, чем мы его себе представляем. Это наш защитник, оберегающий наш рассудок от того, что мы не готовы принять.
Я покачала головой, внутренне с ним не соглашаясь.
– Что бы там ни было, я могу это принять сейчас. Ты придаешь мне силы. Разве ты не понимаешь? Я хочу еще раз испробовать гипноз. Я должна туда вернуться. – Я попыталась встать, но он удержал меня.
– Нет, Ава. Нет. Предполагалось, что ты вернешься в свое детство, но я не смог контролировать происходившее. Я не могу быть уверенным в безопасности повторения.
Он сжал мою руку, и я смотрела на него, все меньше его понимая.
– Но ты же проделывал это с Адриенной. Ты возвращал ее в прошлое.
Он опустил голову, но я успела перехватить его взгляд и по нему поняла, что попала в точку.
– Адриенна умерла. Неужели мы не можем оставить ее покоиться в мире?
– Не можем, Мэтью. Пока она живет в твоих тайнах. – Я подалась вперед, в голове у меня неожиданно прояснилось. – Что она тебе рассказывала?
Я ждала, пока он заговорит.
– Мы проделали это только дважды. В первый раз это было, когда она хотела избавиться от дурной привычки. Второй раз, когда она хотела побольше узнать о своих родителях. Ее удочерили малышкой, и она хотела узнать о своих биологических родителях. Они умерли, и она думала, что это был единственный путь что-то о них узнать. Поэтому я на это пошел. Возможно, мне не следовало это делать. У меня было еще мало опыта, и я не имел представления о том, что я делал. Но она клялась, что была счастлива послужить для меня подопытной морской свинкой.
– И что она увидела?
Он покачал головой:
– Я не знаю. Она мне не сказала. Она видела что-то ее напугавшее, но она скрыла от меня что. Она описала внешность родителей и их дом, но она никогда не рассказала мне, что же такое ее напугало.
– Как далеко она зашла? Еще до своего детства?
Наши взгляды встретились, и я увидела в его глазах борьбу между желанием рассказать мне все как есть или похоронить прошлое.
– Вернулась ли она в другую жизнь? Она утверждала, что вернулась, но опять-таки, с ее тягой к прошлому, я подумал, что она играет роль кого-то, о ком она читала. В этом гораздо больше смысла, чем в вере в реинкарнацию.
Мне вспомнились разговоры, которые я вела с Мими на эту тему, не зная, что когда-нибудь у меня будут основания их вспомнить. Пристально глядя на Мэтью, я сказала:
– Даже генерал Паттон говорил, что в прошлом он был римским полководцем. И Бенджамен Франклин и Томас Эдисон верили в переселение душ. Я не говорю, что это значит, истина это или нет. Это как вера в привидения – видел ли ты их сам или нет, многие говорили, что видели. Есть слишком много свидетельств, что во вселенной все не всегда происходит так, как мы ожидаем или как нас учили ожидать.
Лицо его закрылось, как прочная дверь. Он убрал руки, и старый страх поглотил меня как туман.
– Не надо, – попросила я с отчаянием в голосе, видя по его лицу, что он в сомнениях. Я ухватилась за него, как за возможный источник. – Что видела Адриенна? – спросила я снова. – Ты боишься, что я увижу то же самое?
Мэтью смотрел на свои руки, локти лежали у него на коленях, пальцы сцеплены.
– Я не знаю. Я в самом деле не знаю. Она не хотела ничего мне сказать. – Взгляд его был холоден. – Но это изменило ее. После этого она уже была другая. В каком-то смысле это сломило ее, отделило ее от нашей прежней жизни с ней. – Он сделал глотательное движение, громко прозвучавшее в тишине чердака. – Через полгода она умерла.
Какое-то время мы сидели молча, слушая скрип и стоны старого дома в ночи. Я в очередной раз вспомнила, что Мэтью сказал мне однажды об Адриенне. «Она сказала мне однажды, что иногда я смотрю на нее как на привидение». Я подумала, что наконец я понимаю, что она имела в виду. Мой голос подобно ножу разрезал тишину.
– Я не Адриенна. Я хотела бы, чтобы ты однажды взглянул на меня и увидел меня, а не привидение.
Он встал и повернулся к лошадке-качалке, трогая длинными пальцами ее гриву, воспроизведенную с такой точностью, что мне казалось, ее вздымает ветер.
– Я это тоже чувствую, – сказал он. – Прошлое. Оно, кажется, живет в этом доме одновременно с настоящим. – Его пальцы погладили бока лошадки, коснулись краев седла, вытертого поколениями безымянных детей Фразье. У меня возникло чувство, как будто я уже все это видела, как будто я видела его трогающим лошадку и разговаривающим со мной.
– Я думаю, у всех у нас есть эта связь с прошлым, – продолжал Мэтью. – Оно здесь, в мебели, полах, стенах. Они несут в себе память о тех, кто жил здесь раньше. С научной точки зрения это убедительнее, чем вера в другую жизнь, которой мы жили когда-то.
– Тогда опровергни меня, – предложила я, поднимаясь и держась за спинку стула. – Загипнотизируй меня снова и верни меня в прошлое. Дай мне рассказать тебе, что я увижу. – Я сделала шаг к нему. – В первый раз это была твоя идея, хотя я и боялась обнаружить вещи, о которых, быть может, знать не хотела. Теперь твоя очередь оказать мне доверие.
Он не ответил, глядя на лошадку, мысли его где-то блуждали. Я подошла к нему и прижалась щекой к его спине, обнимая его сзади, наш ребенок меж нами.
– Я не отдалюсь от тебя, что бы ни случилось. И теперь у тебя намного больше опыта; ты сможешь лучше меня контролировать. – Я помолчала. – Я – не Адриенна.
– Я знаю, – сказал он, опустив свои руки на мои. – Позволь мне подумать об этом.
Я согласно кивнула, зная, что это было все, что он мог мне тогда ответить, но зная также, что у него не было выбора. Он подтолкнул меня к тому, чтобы увидеть мое прошлое, и теперь мы оба зашли слишком далеко, чтобы повернуть назад.
Он обернулся ко мне, взяв мои руки в свои. Я стояла, глядя на наши сплетенные руки и родимое пятно у основания моего большого пальца.
– Хорошо, – сказала я, погружаясь в его объятья, отчасти храм и отчасти наркотик, и позволила ему повести меня вниз по лестнице. Я сосредотачивалась на каждом шагу, стараясь стереть из памяти выражение его лица, когда он увидел ключ от чердака в моей руке, и звук детского смеха, эхом прозвучавшего за нашими спинами.
Глория
Сент-Саймонс-Айленд, Джорджия
Июль 2011
Я припарковалась на грязном участке через улицу от Крайст-Черч и, заглушив мотор, осталась вяло сидеть на месте, пока Мими не толкнула меня костлявым локтем.
– Не думаю, что если мы тут еще посидим, кладбище станет к нам ближе. Полагаю, нам следует выйти и дальше идти пешком.
Внутренне собравшись, я вылезла из машины и помогла ей выйти с ее стороны, забрав из ее рук желтые гладиолусы, которые я купила в магазине у Тиш. Тяжело опираясь одна на другую и моля Бога, чтобы автомобиль на скорости не вылетел нам навстречу по Фредерика-роуд, мы пересекли улицу.
Генри и я были в Сент-Саймонсе чужаками, так что никто из нашей семьи не был похоронен на этом кладбище. Но мы похоронили здесь достаточно друзей и знакомых, поэтому я его хорошо знала – как и маленькую церковку посредине, она напоминала мне мать, наблюдающую за детьми. Много лет утекло с тех пор, когда я последний раз ходила по этим дорожкам, но, как научившийся ходить ребенок, не утратила с годами способность отыскивать дорогу в этом лабиринте.
Участок Фразье я узнала по описанию Авы, и мы остановились у надгробия Адриенны. «Мать нерожденных детей», прочитала я вслух, и сердце у меня сжалось.
– Ей было только двадцать шесть, когда она умерла…
Мими тихо стояла рядом, держа меня за руку.
– Ава говорила тебе, что Адриенна тоже была акушеркой?
Я покачала головой:
– Нет, что-то не припоминаю…
– Все это странно. Не столько то, что Мэтью женился на женщинах одной профессии… но… видишь ли, он настоятельно советовал Адриенне стать акушеркой.
– Вот как?..
Мими поводила плечами. Взгляд ее задержался на трех старых плитах.
– Да. Ава говорила мне, что он посоветовал ей учиться на акушерку. Как будто ему было такое предначертание – жениться на акушерке.
Читать бесплатно другие книги:
