Незаконнорожденная Уэбб Кэтрин

– Прошу прощения, миссис Аллейн. Поверьте, я никогда не завела бы об этом речь, но… мой муж непременно спросит меня о… о вашем предложении оплатить мне то время, которое я проведу с вашим сыном…

Рейчел опустила голову, смутившись.

– Бедная девочка. Ты слишком хороша для такого, как Ричард Уикс, – прошептала миссис Аллейн.

Она отпустила руку Рейчел и слегка отодвинулась, словно восстанавливая дистанцию между ними. Рейчел подняла голову, и теперь пришел черед смутиться ее собеседнице.

– Насколько я понимаю, вы всегда были высокого мнения о моем муже, а вашем прежнем слуге. Ведь это вы поспособствовали его возвышению… – быстро проговорила Рейчел, ощущая в душе нечто, похожее на панику.

Миссис Аллейн поджала губы, и ее лицо приняло холодное выражение.

– Я не имела в виду ничего дурного и вовсе не собиралась выказать пренебрежение по отношению к Ричарду. Это был всего лишь комплимент в ваш адрес, моя дорогая. Ричард работал не покладая рук и заслужил награду. Но вас он не стоит. На то, чтобы заполучить такую жену, как вы, он не смел и надеяться, и я уверена, что он со мной в этом согласен. Простите меня. Я знаю его гораздо дольше, чем вас, и, позабыв об этом, позволила себе чересчур свободно говорить о нем в вашем присутствии. Я была слишком права, сказав, что приличия и хорошие манеры имеют в этом доме ограниченное хождение.

– Почему вы ему так помогали? Почему поддерживаете с ним отношения, хотя он давно перестал у вас служить? – спросила Рейчел. Уголки рта миссис Аллейн дрогнули, но это была не улыбка. На ее лице мелькнула странная гамма чувств: сердечность – даже любовь или, по крайней мере, остатки былой привязанности – в сочетании с отвращением.

– Ричард Уикс… всегда был мне глубоко предан. Он служил верой и правдой в доме моего отца в довольно неспокойные времена. Я ценю надежных людей и всегда их вознаграждаю. При всем этом успех вашего мужа не моя заслуга. Во многом это результат его собственного усердия.

Это было сказано тоном, означающим конец разговора на эту тему.

– Да, конечно, – проговорила Рейчел и вспомнила, как нервничал Ричард, когда его позвали в Лэнсдаунский Полумесяц. Вспомнила она и о том, как низко он поклонился, когда они туда явились, и как при этом затрепетал. Ей до смерти захотелось узнать, в чем тут дело.

– И вы получите деньги, чтобы показать их вашему мужу. Пойдемте в дом.

– Вы очень добры, миссис Аллейн, – сказала Рейчел.

Джозефина совсем закоченела от холода, поэтому Рейчел помогла ей встать и предложила опереться на свою руку, после чего они направились к дому. Уже на крыльце краем глаза Рейчел заметила яркую, как пламя, вспышку. Она подняла взгляд, предположив, что это вернулась малиновка. Но это оказалась Пташка, которая отпрянула от окна, встретившись взглядом с Рейчел. «Значит, она снова за мной наблюдала. Эта девчонка, которая так не нравится мужу, что он не желает ее знать». Рейчел вспомнила, как Ричард приказал ей не разговаривать с Пташкой. Вспомнила, как он разозлился, повысил голос, а потом, не глядя в глаза, грубо овладел ею в постели. Она напряглась, представив, какой он может устроить ей нагоняй за своеволие, но все-таки решила не отступать.

Когда парадная дверь дома Аллейнов закрылась за ней, Рейчел устремилась к маленькой калитке в ограде и стала спускаться по лесенке, предназначенной для слуг. Она встала на колени рядом с дверью черного хода и вынула записку, написанную дома, когда Ричард ушел по делам. Руками, дрожащими от волнения, Рейчел просунула листок под дверь и так быстро взбежала обратно по лесенке, что поскользнулась на верхней ступеньке, и на один жуткий миг ей показалось, что она упадет. Она немного постояла, переводя дух, затем перешла на другую сторону улицы и стала спускаться с холма по дороге, ведущей в Бат, на сей раз без приключений. Ей пришло в голову, что в эти минуты Джонатан Аллейн может наблюдать за ней из окна, и с трудом совладала с желанием обернуться и посмотреть, так это или нет.

Плотнее завернувшись в шаль, Пташка вошла в церковь аббатства, находясь во власти самых разноречивых чувств. Она была заинтригована, взволнована и почему-то сердилась. Ей было и приятно, и одновременно страшно. А еще она испытывала гнев, что, скорее всего, было связано с тоном записки. Я хочу поговорить с тобой еще раз. Нам нужно встретиться… Пташку всегда возмущало, когда ей приказывали. Внутри огромного здания было всегда промозгло, даже летом. Тепло солнечного дня не могло проникнуть за толстые стены. Они были настолько старыми, что, казалось, в их камни въелась вся пыль прошедших веков и они отшлифовались под силой собственной тяжести, так что аббатство выглядело уже не постройкой, возведенной людьми, а неким монолитом, исторгнутым какими-то непонятными силами из чрева земли. Зимой холод шел и от пола, и от потолка, и изо всех четырех углов гулкого пространства. Церковный служка переходил с места на место, зажигая свечи. Несколько скамей были заняты благочестивыми прихожанами и бездомными бродягами, не имеющими крыши над головой, а худой сторож, от которого воняло навозом, подметал пол. Шарканье метлы, казалось, только подчеркивало царившую тут тишину. В тени под балконом, на котором находилось место органиста, Пташка увидела ту, на встречу с которой пришла.

Рейчел Уикс стояла рядом с массивным столбом, переминаясь с ноги на ногу, с искаженным от волнения лицом. Пташка почувствовала, как неприязнь к ней усилилась. Женщина обращала на себя внимание, и все буквально кричало, что у нее есть какая-то тайна. Руки были сложены на груди и плотно прижаты к ее высокой, стройной фигуре. Лицо под линялой зеленой шляпкой казалось очень бледным, в тон ее выцветшей мантилье. Пташка подошла к ней таким энергичным шагом, что, к ее удовольствию, миссис Уикс вздрогнула и отпрянула. «И ради этого существа с цыплячьей грудью меня бросил Ричард, который, вместо того чтобы заняться со мной любовью, меня побил».

– Спасибо, что пришла, – тихо проговорила миссис Уикс. – Оставив записку, я не была уверена, что… – пробормотала она и смущенно умолкла.

– Вы не были уверены, что я умею читать? – догадалась Пташка и почувствовала, как ее рот скривился в презрительной усмешке. – Да, я умею. И получше многих. А еще у меня красивый почерк, – добавила она.

– Не сомневаюсь, что это так, – проговорила Рейчел Уикс, и Пташка почувствовала, как раздражение вернулось. Наверное, из-за того, что ее поймали на бахвальстве.

– Ну вот, я здесь. Чего вы хотите? – спросила она.

Рейчел Уикс посмотрела на нее странным взглядом, и Пташка вспомнила о синяке на своем лице. Розоватое пятнышко в том месте, куда ее ударил Дик, посинело, скула раздулась, а глаз налился кровью.

– Тебя кто-то избил? – в испуге выпалила Рейчел.

Пташка выждала пару секунд, прикидывая, что можно говорить, а что нет.

– Ага, кто-то. И это было не избиение, а всего лишь один удар. Я получила его за то, что разговаривала с вами, мадам. Так что не тяните и выкладывайте, зачем меня позвали, чтобы нам поскорее разойтись никем не замеченными.

– Тебя кто-то ударил за то, что ты со мной разговаривала? – спросила Рейчел Уикс недоверчивым тоном. – И кто же?

– А вы не догадываетесь? – спросила Пташка.

Она пристально посмотрела на миссис Уикс и с удовольствием заметила по ее глазам, что та все-таки догадалась.

– Я в это не верю, – прошептала Рейчел.

– А я думаю, верите, – возразила Пташка, наблюдая, как собеседница смущенно потупилась. Затем, глубоко вздохнув, девушка продолжила: – Чего вам от меня нужно? Он велел больше никогда с вами не разговаривать и вообще держаться от вас подальше. Думаю, ему и в голову бы не пришло, что вы сами станете за мной бегать.

– Ты и мой муж… вы с ним…

Рейчел остановилась, не в силах выговорить пришедшее на ум слово.

– Да, мы были любовниками. Но с тех пор, как вы поженились, с этим покончено.

Пташка бросила быстрый взгляд на висящее над алтарем распятие – на тот случай, если Иисус мог вслушиваться в ее слова.

– И задолго ли до того, как мы поженились, это… прекратилось?

Голос Рейчел задрожал от волнения и перешел в хриплый шепот. Но Пташка и не думала ее жалеть.

– За два дня. Когда вы стояли перед алтарем, его кожа, наверно, еще хранила мой запах.

Сердце у Пташки сжалось от жестокости сказанных слов, и она затрепетала при мысли о том, что способна так больно ранить соперницу. «Мне тоже пришлось несладко». Но уже в следующее мгновение она почувствовала, как злость проходит. Миссис Уикс протянула руку и оперлась о стену, чтобы не упасть, ее лицо стало пепельного цвета, и на нем отразился такой ужас, что Пташка почувствовала потребность загладить свою вину. Она старалась сопротивляться этому желанию. «Элис обняла бы ее, назвала сестрой и постаралась утешить. Но я не Элис». И все-таки Пташка поняла, что ее решимость поколеблена и гнев улетучился. Страдание этой женщины казалось чрезмерным. Пташка уже была готова протянуть к ней руку, но так и не сделала этого.

– Миссис Уикс… – проговорила она, но так и не нашла, что можно добавить.

Жена Дика выжидающе подняла глаза.

– Вы не сердитесь? – в конце концов произнесла Пташка. – Вы не сердитесь на меня? И на него?

– Я злюсь только на саму себя, – ответила Рейчел Уикс сдавленным и дрожащим голосом. – Я оказалась такой дурой. Полной дурой. И ничего ведь нельзя исправить? Нет, нельзя! – воскликнула она и разразилась потоком слез.

Служка посмотрел на них с любопытством, и Пташка, шикнув на Рейчел, увела ее подальше в тень.

– Тише, а то на нас смотрят. Чего нельзя исправить?

– Того, что я за него вышла! – задыхаясь, выдавила из себя Рейчел Уикс между рыданиями, которые сотрясали ее грудь.

– Что верно, то верно. С этим не поспоришь. Я тоже влюбилась, как дура, но, по счастью, не настолько, чтобы выскочить за него замуж, – буркнула Пташка, обращаясь преимущественно к себе самой. «Хоть я и сделала бы это, если б он попросил. Вот тогда бы я стала полной дурой». К тому времени, когда ее посетила эта мысль, Рейчел Уикс немного успокоилась и перестала плакать.

– Ты любила его? – спросила она. Пташка молча бросила на нее горящий взгляд. – Если так, то он обошелся с тобой очень жестоко…

Рейчел посмотрела на синяк на лице Пташки, слезы навернулись на глаза, и, похоже, она снова приготовилась зарыдать. Пташка попыталась отвлечь ее и с удивлением поняла, что произносит слова, некогда услышанные от Бриджит.

– Нет смысла плакать над пролитым молоком, – сказала она с усмешкой и подумала: «У меня было две матери, одна мягкая, а другая суровая».

К ее удивлению, Рейчел Уикс рассмеялась.

– Моя мать часто мне это говорила, – сказала она.

– Думаю, все матери говорят это рано или поздно, – заметила Пташка. – Что сделано, того не воротишь. Но между ним и мной теперь ничего нет. Насколько мне известно, с тех пор как вы поженились, он хранит вам верность.

– Нет, – покачала головой Рейчел. – Я во многом была обманута, хотя и сама обманулась, – пробормотала она уже более спокойным, но все равно обреченным голосом.

Пташка почувствовала беспокойство.

– Не вздумайте ему все это выложить, ладно? Не надо его дразнить. Не рассказывайте о том, что мы встречались. Пожалейте себя и меня! Нам обеим это может выйти боком! Поклянитесь, что он от вас ничего не узнает!

– Я ему не скажу. И я… не стану его дразнить, – пообещала Рейчел Уикс.

– Я не могу оставаться здесь до ночи, меня могут хватиться. Значит, вы хотели именно этого? Услышать от меня, что вышли замуж за негодяя? – спросила Пташка.

– Нет, меня интересовало другое… – Миссис Уикс отерла слезы с лица одетыми в перчатки руками и тяжело вздохнула. – Я хотела поговорить о Джонатане Аллейне. И об Элис Беквит.

Пташка похолодела, услышав два этих имени соединенными вместе. Она не могла вспомнить, когда их в последний раз произносили одно за другим. Джонатан и Элис. Д и Э. Буквы, врезавшиеся в плоть дерева влюбленных. Она сглотнула.

– Да? А в чем дело?

– Когда мы беседовали в прошлый раз в доме Аллейнов, ты сказала, что мисс Беквит была слишком хороша для этого мира.

– И что из того? Я сказала правду.

– Значит, ты думаешь… что она мертва?

Теперь, когда Рейчел Уикс перестала плакать, в ее глазах загорелся какой-то странный огонек, и она говорила с непонятным пылом, который вызывал у Пташки чувство недоверия.

– Я знаю, что ее больше нет.

– Откуда тебе это известно? Ты поддерживала с ней связь после того, как она сбежала?

– После того, как она… Нет, вы так ничего и не поняли! Она никуда не сбегала. Она всю жизнь любила только одного человека и никогда не уходила к другому. Ее убили! Вот в чем дело, не сомневайтесь!

Всякий раз, когда она заводила об этом речь, пульс у Пташки учащался от отчаяния и страшного разочарования, потому что она знала правду, а ей никто не верил. Глаза Рейчел Уикс расширились от ужаса.

– Она убита? Ты хочешь сказать… она мертва?

– Да, убита! Джонатаном Аллейном!

– Им? Господи… не может быть… – прошептала Рейчел Уикс, задыхаясь.

– Я бы не сказала подобного, не подумав.

– Но… как это произошло? Ты мне расскажешь? – спросила миссис Уикс.

Пташка внимательно на нее посмотрела – до сих пор никто ни разу не просил ее описать, что именно произошло в тот день.

В последний раз, когда Пташка ее видела, Элис накручивала локоны на папильотки, перед тем как лечь спать. Она терпеливо вкладывала каждую прядку в кусочек ткани, а затем, вращая его, наматывала волосы, пока не доходила до самых корней. Сзади она оставляла волосы прямыми, и они свободно падали на спину. Когда она утром снимала папильотки, то обычно была недовольна результатом – волосы были слишком тонкими и непослушными. Элис имела привычку вставать очень рано, когда Пташка еще спала. В ту последнюю ночь Пташке снилось, что она куда-то бежит. Когда она очнулась после сна, то увидела названую сестру за туалетным столиком приводящей в порядок прическу. Пташка сразу почувствовала себя в безопасности. Ее сон, хотя и был замечательным, оставил тягостное чувство, словно с ней что-то не так, будто она не вполне реальна. Но вот она увидела в зеркале Элис, ее бледное нежное лицо, скрещенные под стулом ноги – и все стало опять реальным и правильным. Потом Пташка задремала.

Она проснулась снова уже поздним утром, когда луч солнца проник сквозь закрытые ставни и упал ей на лицо. Это был 1809 год, начало февраля. Кровать Элис была пуста, и потому Пташка поспешила выбраться из-под одеяла, ежась от холода в спальне, натянула чулки и повседневное шерстяное платье, а затем спустилась по лестнице на первый этаж помогать Бриджит. Та уже стояла у плиты и на черной чугунной сковороде жарила на завтрак румяные блинчики.

– Привет, Бриджит, – сказала Пташка, зевая. – Где Элис?

– Встала и ушла, еще рано утром, – сухо отозвалась Бриджит, которая в это время суток бывала особенно неласковой, потому что в течение часа или двух после пробуждения у нее болела спина. – Я слышала, как она выходила. Даже не подумала покормить кур или хотя бы выпустить их во двор, – проворчала старая женщина.

– Я сама ими займусь, – откликнулась Пташка, набросила на плечи шаль, завязала волосы в узел на затылке и сунула ноги в деревянные башмаки. На земле и на ветках деревьев лежал иней, искрился на каждом усике дикого клематиса[66], обвивавшего забор. При дыхании изо рта вырывались небольшие белые облачка, таявшие на фоне изумрудно-синего неба. Элис любила такие утра – морозные, тихие и красивые. Она не чувствовала холода так сильно, как, казалось, следовало бы. Пташка принялась ее искать, но Элис куда-то запропастилась. Ее не было ни в амбарах, ни в хлеву, ни в конюшне, где стояла их лошадь. Пташка приставила ладонь к глазам и поглядела в сторону реки, высматривая, не мелькнет ли там знакомая фигурка со светлыми волосами в голубом платье или бледно-розовой пуховой шали, которую Элис в холодную погоду иногда накидывала на голову, со смехом замечая, что теперь она вылитая пастушка. Никого не было видно. Ежась от холода, Пташка покормила кур, выпустила их из курятника, быстро собрала яйца и поспешила в дом.

Элис не вернулась и к завтраку. Бриджит и Пташка поели без нее, и ни одна из них не решалась проявить беспокойство. Пташка не хотела быть первой, кто забьет тревогу, как будто тот, кто обратит внимание на отсутствие Элис, окажется виноватым в ее отлучке. Но когда настало время обедать, и Бриджит, которой было за пятьдесят, и Пташка, которой исполнилось всего тринадцать, перестали притворяться, что ничего не случилось. Постепенно они оставили рутинную работу и перешли к кухонному окну, из которого то и дело выглядывали, надеясь на лучшее. К тому времени солнце успело растопить иней, и окружающий мир снова стал зеленым, бурым и серым, то есть убогим и ничем не примечательным. Не в силах больше сдерживать беспокойство, Пташка глубоко вздохнула и повернулась лицом к своей наставнице.

– Бриджит, где она? – спросила девушка тихим голосом.

Сперва Бриджит не нашла что ответить, и они лишь обменялись тревожными взглядами. Потом она прокашлялась и сказала:

– Ступай в деревню и поспрашивай там.

– Утром было так скользко… И когда она ушла, еще даже не рассвело. Что, если она поскользнулась на льду и упала? Что, если с ней приключилась какая-нибудь беда?

– Тогда мы ее найдем и отругаем за безрассудство, – сухо сказала Бриджит. – Отправляйся в деревню.

Пташка побежала к мяснику, потом к булочнику и по дороге останавливалась везде, где только можно, чтобы возобновить поиски. Она прошлась вдоль реки и вдоль канала, и в ту и в другую сторону, каждый раз заходя все дальше, расспрашивая рыбаков, людей на баржах и даже бродяг. Потом она перешла через мост и постаралась узнать что-нибудь у мельника и у служителя, взимающего плату за проход через мост. Затем она постучалась в дверь дома, где жил священник, и осмотрела церковь. Наконец она набралась решимости и вошла в трактир, чего раньше никогда не делала одна, и принялась задавать вопросы хозяину, служанкам и проезжим, которые лакомились тушеным мясом с картошкой. К заходу солнца она уже не знала, куда еще можно пойти, кого еще спросить. «Она будет сидеть дома, на кухне, когда я вернусь. Ее задержало какое-нибудь незначительное происшествие, вот и все». Пташка вообразила себе Элис, сидящую у огня с чашкой горячего чая в руках и с вправленным вывихом лодыжки. Она представила эту картину так четко, что побежала к дому со всех ног, ворвалась, едва переводя дыхание, на кухню и не смогла понять, почему та погружена в темноту, огонь в очаге не горит, а Бриджит по-прежнему стоит у окна с побледневшим от страха лицом. Именно в этот момент земля покачнулась у нее под ногами, а весь мир вдруг показался невероятно хрупким. Ее затошнило. Она ощутила полную беспомощность, и ужас вонзился в ее сердце своими ледяными пальцами.

– Надо будет завтра, если она не объявится, послать весточку лорду Фоксу. Он уж догадается, что делать, – сказала Бриджит глухим голосом.

Спать в тот вечер они не легли и провели бессонную ночь, сидя в холодной кухне, пока снова не рассвело. Элис так и не появилась. Бриджит заплатила сыну их работника три фартинга за то, чтобы тот немедленно доставил письмо лично лорду Фоксу. Не прошло и получаса, как они вскочили со стульев, заслышав шум у ворот, полные вспыхнувшей надежды. Не успели они открыть дверь, как она сама распахнулась от сильного удара, и ворвавшийся человек встал у них на пути.

– Что такое… – начала было Бриджит, но тут же замолкла в изумлении.

– Мистер Аллейн? – выдохнула Пташка, все еще не в силах поверить, что это он.

– Где она? Где она? – проговорил Джонатан Аллейн, задыхаясь. Пошатываясь, он вошел в кухню и принялся ее оглядывать, как будто Элис могла прятаться под столом. На его руках были порезы и ранки, покрытые коркой грязи. – Элис! – выкрикнул он.

Тут им в нос ударил исходящий от него запах, который потряс их еще сильнее, чем его внезапное появление. Пташка зажала себе руками нос и рот.

– Святые да сохранят нас! От него пахнет, как от скотобойни! – воскликнула Бриджит.

По правде сказать, вонь, которая от него шла, была ужасна. В ней смешались запахи крови, гниения, пожарища, экскрементов и еще какой-то неведомой мерзости. Его одежда – красный армейский мундир и бриджи – была такой запачканной и оборванной, что в ней трудно было признать военную форму. Волосы были длинными и спутанными, лицо небритым. Он всегда отличался стройностью, но теперь его болезненная худоба бросалась в глаза. Тело под одеждой казалось лишенным плоти и состояло из одних костей, обтянутых кожей. Да и та, насколько они могли видеть под грязью и ссадинами, была отвратительного серовато-белесого цвета. Сквозь порванную на плече куртку виднелось что-то темное и грязное, источающее самое сильное зловоние.

Борясь с тошнотой, Пташка последовала за ним в гостиную.

– Элис! – выкрикнул он, стоя посреди пустой комнаты.

Пташка преградила ему путь и заставила остановиться.

– Мистер Аллейн! Как вы здесь оказались? Разве вы не на войне? И где Элис? Вы были с ней? – спросила она в отчаянии.

Джонатан посмотрел на нее и, кажется, не узнал. Его глаза блестели лихорадочным, диким огнем. Руки, что схватили ее за плечи, тряслись, но обладали нечеловеческой силой.

– Где она? Письмо, которое она написала… Этого не может быть. Я отказываюсь верить! Где она? – Голос его перешел из шепота в крик, с губ летели брызги слюны. Твердые пальцы еще глубже впились в ее тело.

– Мы не знаем, где она! А вам это известно? Вы ее видели? Что случилось? – пролепетала Пташка, давясь рыданиями, которые пришли нежданно и сдавили горло. – Вы нездоровы, мистер Аллейн… Пожалуйста…

Но Джонатан оттолкнул ее в сторону и продолжил поиски. Его жуткий запах повсюду следовал за ним, пока не заполнил все уголки дома. Когда наконец он вернулся на кухню, Пташка встала рядом с Бриджит плечом к плечу, напуганная и сбитая с толку.

– Я обязан ее найти. Мне нужно сказать ей… – пробормотал гость. Его язык заплетался и отказывался повиноваться. Звуки, которые издавал Джонатан, стали странными и бессвязными.

– У него лихорадка, – тихо произнесла Бриджит. – Мы не можем позволить ему уйти в таком состоянии.

При этих словах Джонатан резко повернул голову и свирепо взглянул на них.

– Кто вы? Куда подевалась Элис? Что вы с ней сделали? – взревел он.

Похоже, эти слова отняли у него последние силы. Джонатан взялся за рукоять сабли и попытался вытащить ее из ножен, но ему это не удалось, и он опустился на колени.

– Вы не можете меня здесь задержать, – прошептал он и потерял сознание.

Через несколько недель страх, что с Элис что-то случилось, перерос во всепоглощающее горе, в муку, порожденную неведением о том, что произошло. И тогда Пташке довелось увидеть Джонатана еще раз. Им с Бриджит велели покинуть фермерский дом в Батгемптоне, и Пташка стала служанкой у лорда Фокса. Ей хотелось быть ближе к Джонатану, поскольку тот стал последней ниточкой, связывающей ее с Элис. Она стремилась быть рядом с ним, потому что он мог организовать ее поиски. Пташка верила, что он встанет на защиту пропавшей и пресечет сплетни, которые о ней начали распространять, сделает хоть что-нибудь. А если бы Элис вернулась и обнаружила, что дом в Батгемптоне сдан внаем чужим людям, она сразу приехала бы в Бокс, – в этом Пташка не сомневалась. Она появилась бы здесь, чтобы найти Джонатана и лорда Фокса. Приехала бы к своей названой сестре. В течение долгого времени Джонатан лежал без сознания. Доктора то входили в его комнату, то выходили из нее. А потом еще много дней он никого не хотел видеть. Пташке пришлось ждать, не находя себе места от нетерпения. Когда она наконец проникла в его комнату, то увидела, что он сильно переменился. Жуткого запаха не было и в помине, его чисто вымыли и перевязали раны. Он мог ходить – она это видела. И все-таки Джонатан не вставал. Не ездил верхом. Не делал ничего.

Когда Пташка вошла в комнату, он, кажется, не счел ее появление неуместным. Если он и был удивлен тем, что она переместилась из его тайной жизни в Батгемптоне в повседневную жизнь в Боксе, то никак этого не проявил.

– Мистер Аллейн, почему вы ее не ищете? – прошептала Пташка.

С тех пор как пропала Элис, Пташка стала неуверенной в себе, потеряла свою смелость. Она уже не доверяла всему, что ее окружало. Не вызывало сомнений только одно: то, что Элис не могла покинуть ее по своей воле. И она ощущала страшное одиночество.

– В этом нет смысла, – ответил Джонатан хриплым голосом, не глядя на нее. На миг его губы пришли в движение, словно он хотел еще что-то сказать, но потом передумал. Джонатан нахмурился, его опухшие глаза погасли. – Она от меня ушла, – наконец произнес он.

– Как вы могли поверить в то, что о ней говорят? Как вы могли поверить, что у нее есть любовник и она с ним сбежала? Как вы могли!

– А почему бы и нет? – процедил он и покачал головой. – Она же написала мне письмо. Ах, если бы вспомнить! И дед, и мать – все говорят одно и то же. Да и Бриджит подтвердила…

– Что? Что вспомнить? И что подтвердила Бриджит?

Пташка почувствовала себя слабой и раздавленной. Сердце бешено заколотилось, и ей стало казаться, что оно вот-вот разлетится на куски. Она отказывалась верить в происходящее. Голова нестерпимо болела от потрясения и отчаяния.

– Она уехала с другим. Ее больше нет.

– Она никогда бы так не поступила! Вы это знаете. Мистер Аллейн, она вас любит! Она хочет стать вашей женой и никогда не желала ничего другого! И она стала моей названой сестрой… она бы нас никогда не бросила! Почему вы ее не ищете? Как вы можете им верить? Вы ведь знаете, что это неправда! Вы это знаете! – Она схватила его за руку, чтобы заставить поверить ее словам. – Ее кто-то похитил! Или она лежит где-нибудь раненая! Сделайте что-нибудь!

– Что, по-твоему, я должен сделать, Пташка? – проговорил Джонатан, выдергивая руку из ее цепких пальцев. При этом два ее ногтя сломались, но она ничего не почувствовала. – Ты что, считаешь деда лжецом? И мою мать? Ты сомневаешься в том, что видела Бриджит? Ты не веришь в письмо, которое мне послала Элис? Ты не веришь всем этим доказательствам того, что она сбежала?

Лицо его отражало недоумение. И по нему текли слезы.

– Да, я им не верю. И не понимаю, почему им верите вы.

– Я не идиот, моя девочка. Она любила меня не больше, чем чувствовала себя твоей сестрой. И то и другое оказалось ложью, обыкновенной выдумкой, – сказал он, и Пташка отпрянула, точно ужаленная.

– Что за письмо она вам написала? Где оно? Дайте прочесть, – потребовала она.

– Я… – Он помедлил, морща лоб. – Я его потерял.

– Потеряли? А о чем в нем говорилось?

– Я… не могу вспомнить. Я… был не в себе…

– Но теперь вы пришли в себя, сэр. Прошу вас. Вы должны что-нибудь сделать. Вы просто обязаны попытаться ее найти. С ней могло случиться все, что угодно. Ее могли похитить цыгане… Или ее где-то оставили раненой разбойники… Вы должны начать поиски, мистер Аллейн! Вы не должны верить в то, что о ней говорят!

– Хватит! Не желаю ничего слышать. Ее больше нет! Слышишь? Она сбежала!

– Нет! Это неправда. Она не могла, – простонала Пташка, ничего не видя от слез.

– Могла. Ведь ее нет. – Джонатан посмотрел прямо ей глаза с такой убежденностью и таким отчаянием, что в этот момент Пташка вдруг почувствовала, как внутри у нее шевельнулось страшное подозрение.

Прошло несколько месяцев, и Джонатан вернулся на войну в Испанию. Между ними больше не было сказано ни слова, и подозрения Пташки продолжали расти на благодатной почве ее горя, поднимаясь, точно буйные сорняки на заброшенном пустыре. Пташка не могла поверить в то, что ее названая сестра уехала вот так, в одночасье, даже не простившись. Не прислав прощальную записку и не объяснив, почему ей пришлось действовать втайне от всех. Но никаких новых вестей не поступало, в доме у лорда Фокса вообще перестали упоминать об Элис Беквит, и только одна Пташка никак не могла понять, почему Джонатан, который любил Элис, поверил всему, что о ней наговорили. Она не верила, что он поверил в это. Поэтому, когда она вспоминала его опустошенный взгляд и холодный, горький тон, которым он сказал «ведь ее нет», Пташке начинало казаться, будто он знает больше того, что говорит. Наверняка знает, но молчит.

В тот день, когда Джонатан пришел в фермерский дом, на нем была кровь. Много крови. Коричневатые брызги и потеки покрывали всю одежду. Он был не в себе и явно бредил. А еще говорил о каком-то письме, жутко его огорчившем. Письме, которое никто не видел и не читал и содержание которого, по его же словам, он теперь не мог вспомнить. И тем не менее какая-то часть ее души цеплялась за веру в Джонатана. Цеплялась еще целых три месяца, пока он не вернулся после ранения в ногу, которое положило конец его военной службе. Пташка все-таки надеялась, что Джонатан не мог причинить вреда Элис. Но лишь до того дня, когда этот человек, которого она, оказывается, совсем не знала, ударил ее за то, что она упомянула имя Элис. До того дня, когда она услышала, как он среди бела дня произнес вслух ужасное «она мертва». Тогда вся ее вера улетучилась, а вместе с ней и надежда.

Когда Пташка закончила свою историю, она оглянулась через плечо, желая убедиться, что служка и сторож ничего не слышали. Наступила тишина. Казалось, Рейчел Уикс онемела от свалившихся на нее новостей и молча стояла, покачивая головой.

– Как это могло случиться? Миссис Аллейн говорит, Джонатан получил весть о позорном поступке Элис, когда сражался в Испании… Его даже не было в Англии. Или ты хочешь сказать, будто он убил ее после того, как она сбежала?

– Нет-нет, – мотнула головой Пташка, сердясь, что ее не понимают. – Миссис Аллейн лжет, выгораживая сына… она и знать не хочет о том, что он сделал. Конечно не хочет. Она благородная леди, но в первую очередь мать… Он уже был здесь! Элис узнала, что его полк вернулся и расквартирован в Брайтоне, чтобы солдаты поправили здоровье после боев. Она послала ему весточку… Не знаю, о чем говорилось в письме, но он приехал в Батгемптон на следующий день после того, как Элис пропала. Как раз на следующий день!

– Погоди, – сказала Рейчел Уикс, тряхнув головой. – Я не понимаю… Он ее убил потому, что она полюбила другого?

– Нет! – воскликнула Пташка, причем куда громче, нежели собиралась. Несколько голов повернулось в их сторону. – Нет, она не любила никого, кроме него. Никогда. Я бы знала.

Говоря это, Пташка почувствовала, что все-таки не до конца в этом уверена. Она вспомнила, что говорила Бриджит. Та что-то видела. Когда-то, обнаружив дерево влюбленных, Пташка выдала Элис с головой Бриджит, и при мысли об этом у нее от стыда сжалось сердце. Не могла ли Элис иметь от нее секреты после того, как выяснилось, что на Пташку нельзя положиться?

– Тогда почему он ее убил?

– Я думаю… она хотела с ним расстаться. Разорвать их помолвку, которая держалась от всех в тайне. Я знаю, что его семья не одобряла этот брак.

– Более чем.

– После того как мистер Аллейн ушел на войну, Элис однажды отправилась в Бокс, в дом, где лорд Фокс жил со своей дочерью и внуком. Она очень переменилась после того дня. Думаю, лорд Фокс как следует объяснил ей, что она не должна выходить за Джонатана. – «А лорд Фокс всегда добивался того, что хотел». Пташка подавила в себе омерзительное воспоминание. – Для этого нужна какая-то очень веская причина… скажем, прямая угроза, или, возможно, дело заключалось в том, что совершил или сказал сам Джонатан. Не исключено, что виновником разрыва был именно он! Но какой бы ни оказалась причина, я думаю, в том письме она давала ему отставку.

– То же самое мне говорил капитан Саттон. Он сказал, что мистер Аллейн получил от нее письмо в Брайтоне и сразу же уехал в Батгемптон.

– Кто такой капитан Саттон?

– Друг мистера Аллейна… или, во всяком случае, был им. Они вместе служили, и мой муж с ним знаком. Я… подружилась с его женой.

При упоминании Ричарда Уикса они обе на миг замолчали. Пташка ощутила, как у нее горят щеки, и почувствовала странное смущение. Ей было досадно, что Рейчел Уикс знакома с людьми, знающими Джонатана, о которых ей ничего не известно. «Как глупо. В конце концов, он не твой щенок и не твой пленник». Но на самом деле она привыкла воспринимать его именно так – как свою собственность. Джонатан стал главным предметом всех ее мыслей: Пташка обычно думала только о нем и о том, что тот сделал.

– Вот вам и еще одно доказательство, – проговорила она сдавленным голосом. «Почему, Элис? Почему?»

– Миссис Саттон сказала, что Джонатана очень встревожило содержание того письма.

– Ну да. Встревожило настолько, что он ее убил.

– Но я не сомневаюсь, что… его преступление открылось бы, соверши он действительно нечто настолько ужасное. Тело Элис где-нибудь нашли бы…

– Вовсе не обязательно, – возразила Пташка голосом, хриплым оттого, что в горле у нее встал ком. – Если он бросил ее в реку, тело унесло течением на большое расстояние, прежде чем его нашли… если только вообще нашли… а там никто не дознался бы, кто она такая. Ведь Элис никто не искал… Все думали, она просто сбежала, потому что именно такие слухи о ней распускались.

– Кем распускались?

– Джонатаном Аллейном и его матерью. Лордом Фоксом. Сплетниками и сплетницами в Батгемптоне, которые и всегда-то были неравнодушны к бедной Элис, а тут прямо запрыгали от радости, когда представилась возможность ее очернить. – «И даже самой Бриджит. Ах, Бриджит, как ты могла?»

– И все-таки я не понимаю, почему ты думаешь, что все было иначе, – сказала Рейчел Уикс. В ее взгляде читалось какое-то странное упорство, еще более страстное, чем раньше.

– Я так думаю, потому что знаю Элис. Она никогда не предала бы Джонатана. Она никогда никого бы не предала. Она его любила и была верна ему всю жизнь. Она любила свой дом, а еще любила… любила меня и Бриджит. Она никогда не сбежала бы и не оставила нас всех. Никогда.

– Ты в этом твердо уверена.

Это был не вопрос, и Пташку охватило неожиданное спокойствие. «Она не издевается, она слушает».

– Я знаю это так же твердо, как то, что солнце встает на востоке, – заявила Пташка.

Рейчел Уикс смотрела на нее с неослабевающим изумлением. Пташка видела на ее щеках следы слез, но глаза высохли, и она, похоже, перебирала в уме возможные варианты ответа, пытаясь выбрать единственно правильный.

– Душа у Джонатана Аллейна смятена и измучена… – наконец произнесла Рейчел. – Он говорил мне, что ему хотелось бы никогда не делать того, что он делал прежде. И он склонен к вспышкам ярости, во время которых способен натворить бог весть что, я сама это видела. Но пойти на такой преступление… Ты действительно в это веришь? Ты считаешь, миссис Аллейн все эти годы лгала, покрывая его?

– Да, она лжет. А как же иначе? Что еще остается матери? Как бы то ни было, но после смерти отца у нее никого нет на свете, кроме Джонатана. – «В этом мы с ней схожи, хоть и живем на разных планетах».

– Когда умер лорд Фокс?

– Он в могиле вот уже семь лет. – «И все эти семь лет я молюсь, чтобы его хорошенько поджаривали в аду», – подумала Пташка, с трудом удержавшись от желания плюнуть, когда ненавистное имя было произнесено вслух. – Джонатан Аллейн когда-то любил Элис. Но после войны он изменился. Вернулся совсем другим человеком. Вы сами видели, как он себя повел при вашем первом визите! Он вполне мог бы убить и вас тоже.

– Да, мог бы, – пробормотала Рейчел, в глазах у которой блуждали отсветы каких-то далеких мыслей. – Но почему ты не обличила его, если так уверена в преступлении?

– Пойти в суд и выдвинуть обвинение? Нет уж! – воскликнула Пташка с отвращением. – И кто поверил бы слову служанки, когда такие люди, как Аллейны, говорят обратное? Никто. Я лишь потеряла бы место и возможность быть рядом с ним. И для чего вы меня обо всем этом расспрашиваете? Чтобы лучше понять человека, которого вас послали ублажать? – спросила Пташка, в которой вдруг проснулась подозрительность.

Рейчел Уикс робко переминалась с ноги на ногу.

– Да, понять его… понять, с кем я имею дело. А еще для того, чтобы… понять Элис. Ту девушку, с которой у меня одно лицо. Ту, которую он так любил. Расскажи, кто были ее родители? Миссис Аллейн говорит, что у нее их не было.

– Она так сказала? – Пташка на миг задумалась. – Элис и сама об этом часто спрашивала. Но никто из нас ничего не знал о ее родителях. Лорд Фокс так никогда и не раскрыл этой тайны.

– А он, наверное, единственный, кто ее знал.

– Еще знали ее родители, о которых нам ничего не известно. Но для того, чтобы понять Элис, важно только одно: она была сама доброта, сама скромность, щедрая и нежная душа. – Пташка горестно вздохнула и поняла, что находится на краю отчаяния, рискуя вот-вот сорваться в его пропасть. Ей стало страшно, ведь если бы она туда свалилась, у нее бы не оказалось шансов выкарабкаться. Поэтому она сделала над собой усилие и собралась с духом. – Элис простила бы Джонатана за то, что он ее убил. Вот какая она была. Она умела прощать… В ней не было злобы. Никакой обиды или неприязни. А для того чтобы понять Джонатана Аллейна, нужно помнить, что грань между любовью и ненавистью очень тонкая.

– Что ж, выходит, я замужем за лжецом и, вполне возможно, работаю на убийцу, – проговорила Рейчел Уикс.

Ее голос был глухим и расстроенным, но она не казалась напуганной. Пташка посмотрела на нее с любопытством.

– Так, значит, вы верите в то, что я вам сказала? В то, что он ее убил?

– Мы… я уверена, мы не знаем всего, что между ними произошло. И я молюсь, чтобы это было не так, но не исключаю, что он мог это сделать.

Долгое время они стояли в сгустившейся тени и смотрели друг на друга. Пташка не знала, что еще сказать, Рейчел Уикс казалась смущенной.

– Пожалуй, нам больше не следует встречаться, – тихо проговорила Пташка. – Это было бы неразумно.

– Но я буду часто бывать в доме Аллейнов, – возразила Рейчел Уикс. – Приду в ближайший четверг… Так что, если захочешь, ты сможешь со мной поговорить.

– Между прочим, это вы захотели со мной поговорить, не забыли? – заметила Пташка.

Рейчел Уикс вздрогнула, точно ужаленная.

– Но ведь у меня есть возможность раскрыть правду, так? – рискнула спросить она.

– А почему вы хотите это сделать? – отозвалась Пташка, которую опять начали одолевать сомнения.

– Потому что… – начала было миссис Уикс, но в нерешительности замолчала.

Она буравила взглядом лицо Пташки, пытаясь найти ответ, и Пташка почувствовала в груди странный трепет, как будто в ней вспыхнула и тут же погасла искорка радости. «Боже мой, да она прямо вторая Элис».

– Когда я в первый раз вошла в дом Аллейнов, у меня возникло ощущение, что там все сковано стужей. Что там все спит или, может быть, замерло в ожидании, – сказала Рейчел Уикс. – Теперь я поняла, почему время там остановилось. Все дело в Элис, в ее исчезновении. Призрак Элис бродит по дому… Он преследует Джонатана Аллейна и его мать. Эти тайны… – Умолкнув, она слегка покачала головой. – Мне… мне сказали, чтобы я продолжала туда ходить, но я… я не смогу, если не буду знать правду, – проговорила она страстно. – Возможно, это принесло бы мне облегчение.

– Думаю, даже в Библии не найти таких темных историй, как эта, – заметила Пташка.

Рейчел Уикс нахмурилась, явно что-то обдумывая.

– Но ведь с тех пор, как Элис видели в последний раз, прошло двенадцать лет… И за все эти годы тебе не удалось обнаружить ничего нового? – спросила она.

– Это были нелегкие годы, уверяю вас, – тихо проговорила Пташка, приготовившись защищаться. – Я оставалась у них на службе только для того, чтобы находиться поближе к моему врагу. Только для этого. Прошло девять лет с тех пор, как мистер Аллейн во второй раз вернулся с войны, он был наполовину сумасшедшим. Я с ним разговаривала, но теперь он об этом ничего не помнит. Вообще ничего. Затем он несколько лет был почти невменяем из-за опиума и провел четыре года в навеянных им грезах. А потом стал беспробудно пить…

– Он не помнит время, когда исчезла Элис? Тогда… не может ли статься…

– Что он не помнит, как ее убивал? – Пташка покачала головой. – Я в это не верю. Возможно, он хочет об этом забыть, но я не думаю, что это ему удалось.

– Так ты считаешь, его мучает память об этом?

– А вам кажется, его не должна мучить память об этом – о том, что он убил девушку, которая любила его больше всего на свете?

– Но он знает, что ты его подозреваешь? Если это так, то… можешь ли ты сама чувствовать себя в безопасности? Как ты не страшишься того, что он может с тобой сделать?

– Не нужно за меня бояться. Я умею обходиться с Джонатаном Аллейном.

– Прошло так много времени после того, как пропала Элис, – проговорила Рейчел Уикс и изучающе посмотрела на Пташку широко раскрытыми глазами. Та отпрянула. Уже много лет никто на нее так не смотрел. На это была способна только Элис. От этого взгляда Пташка почувствовала себя слабой, уязвимой, какой-то хрупкой. – Как тебе удалось все это вынести? – спросила миссис Уикс.

– А какой у меня был выбор? – сухо ответила Пташка. «Что за человеком я стала за эти годы, если теперь меня пугает чужое сочувствие?» – Если бы миссис Аллейн знала, что я задумала… Но я не сомневаюсь, что она лжет ради сына. На самом деле она знает куда больше, но предпочитает помалкивать.

– Возможно, миссис Аллейн лжет самой себе, – мягко проговорила Рейчел. – Материнская любовь очень сильна. Я… я уже немного начала понимать эту леди. Вероятно, со временем она заговорит.

– Вам никому не следует рассказывать о том, что я вам сообщила. А тем более Аллейнам… им не должно быть известно, что я все знаю, иначе они тут же от меня избавятся! – выкрикнула Пташка. Охватившая девушку паника заставила забыть об осторожности. «Если Аллейны меня уволят, если они это сделают, с чем я останусь?»

Внезапно Пташку посетило ощущение близкой катастрофы, которое наполнило ее страхом.