Нет предела Самуйлов Виктор

Глава 1

Сарин тяжело облокотился о балконные перила… Зачем он отправил свою память так далеко? Что мне там нужно? Понять, что никуда не пришел, что тропки конца и края нет?.. Или что? Ведь и тут неплохо начиналось…

Металлическая полоса больно давила предплечья. Скривился уголками губ, убрал руки, прислонился спиной к косяку двери. Перевел дыхание. Ничего… в голове хоть немного посвежело, а то совсем отупел от жары. Осовелыми глазами смотрел в даль.

Ну все! Все вроде есть и даже было, счастье? и любовь наверное? Тут Олег задумался. Не смог он найти в себе любви а значит и счастья женщине любящей его дать не смог.

А так что ж, только взглядом поведи… Место одно чего стоит. Знающие люди, мастера своего дела, новый микрорайон спроектировали, и дом Олега, ленинградского проекта, девятиэтажка, на краю жилого массива устроилась – у самого леса – очень удобно. Шаг ступил, природа, зелень, тишина… Квартира прекрасная, шестой этаж. Панорама! Дух захватывает! Монастырская гора, так это место называется. В народе кличут «Монгора». Надо думать, духовная обитель тут когда-то располагалась.

– Ну, что ж, – Сарин зло усмехнулся. – Святое место, святым и жить! – А все же красиво.

И без того крутой Волжский берег в этом месте вздыбило гигантским лесистым холмом. Крутые склоны заросли листвяком: береза, осина, по низу – ветлы, у самой воды кусты ивняка. Крепкие крученые корни взрыхлили грунт, разлапистые кроны пригрели солнечную разнотравь. Вытянулась в рост человека дудка, разливанно – море медуницы, колокольчика, ромашки. Пологую вершину облюбовала сосна – солнечное, светлое дерево. Выше всех хочет быть. Не терпит чопорная красавица под ногами бесшабашного разгула всякого там неблагородства. Мох ровненьким изумрудно-бурым дорогим ковром прилег, вереск жеманно притих у подножия золотистых колонн. Благодать земная! И строители – молодцы! Смогли, сохранили, сколько удалось, природу. Зелень прямо в самые окошки нижних этажей заглядывает. У дома сосновая рощица смолистым ядреным духом благоухает. Небольшая, веселая. Детишкам в любое время: хоть зимой, хоть летом, – раздолье. Эх! Не художник Сарин, не поэт.

Напрягся уставший, блеклый взгляд. О чем говорить? На этот день, час – холостой, никчемный, в этой никчемной жизни, мужик, капитан запаса Сарин Олег, бывший морской летчик. Крутится жизнь, как та тропка, но никак не выкрутится к одному месту. Вроде крыша над головой, вроде все есть… Или все было… и уж нечего ждать, не к чему стремиться.

Миражом плывет, утопая в буйной зелени, старинный Волжский город, по-над Волгой на десяток километров холмистыми берегами тянется, в водяную зеркальную гладь проваливается. Горизонт далеко-далеко в серебристой изморози с этой густой голубой гладью в одно сходится. И не поймешь, то ли небосклон, потемнев, опустился за далекие заводские корпуса, за голенастые портальные краны, или водное стылое зеркало высветилось, вознеслось на ажурных стрелах этих кранов, под палящее солнце. И там!.. как небрежные мазки кисти неведомого художника, застыли белые, расплывчатые пятна на слиянии стихий, незаметно стекая в дрожащее марево, растворяясь в ситцевой, блеклой синеве. Вот и пойми: то ли корабль белоснежный или облако невесомое, может, по воде, а, может, по небосклону плавятся, исчезая в лазуревой дымке.

Из рощицы детские голоса звенят: «Трах! Бах! Ранен! Убит!» Олег прислушался… Нет, показалось. Разбежались, разошлись. На той стороне города, в знойной лазуревой мгле, – дом его тещи, там и семья: сын, жена. Сарин застонал, крепко сдавил перила. Заказан ему путь туда… заказан!

Но у него есть время, он должен! Он обязан разобраться в себе, ему не жить, если не поймет, откуда все! Что и чем крутит и мутит его? За что?.. Почему так безжалостна с ним судьба, почему она так поступает… Вот опять… опять эта память… ну что ей нужно, что она меня терзает. Олег обречено опустился на маленький стульчик, обхватил ладонями голову…

Досадливо потер ладонью щетинистую щеку. Лучше уж о вчерашнем. Расстроено глянул на мятые форменные брюки, покосился на грязные обшлага кремовой рубашки, попробовал пригладить вихры. Э-хе-хе, моряк – с печки бряк. Поперся в таком виде к военкому, да еще с жуткого перепоя. А пьянка в честь чего? С работы уволился – событие. Сколько он их поменял… И вроде, никто не гонит. Вот последнее место. Мастер на сборке, чего проще: работяги дело знают, сиди в конторке, мух считай. Хуже каторги сиденье такое оказалось. Хоть рассчитали оперативно, в два дня. Когда бегал, в заботах, о выпивке не думал. Мыслишка мелькнула: без долгов вроде, приоденусь по-цивильному.

Второй год, как комиссовали Сарина, а все армейское донашивает: временами бывал богат, но не больше недели. Все успею, успею… Случалось, к теще на другой конец города ехать приходилось, кланялся: «Дай трояк». На водку не занимал, только на хлеб. Отдавать не отдавал. Зло стукнул кулаком о перила: два года, и человеческий облик тю-тю.

Взять вчерашний день. Получил расчет, деньги в кулак, глаза под ноги и мимо стекляшки. Напрягся! Аж липким потом покрылся. Нет! Черт дернул, оглянулся. И так заманчиво-призывно засияли витражи забегаловки на взгорке, в сосновой молодой поросли. Мучительно… притягательно потянуло оттуда неповторимым духом полутемного обширного зала. Захотелось потолкаться в пропахшей пивом, табаком, негромко галдящей толпе. Удовлетворённо отдуваясь, пробраться: в одной руке пара запотелых пивных кружек с пенистой шапкой, в другой жестяная розетка с ломтиком черствого хлеба и двумя кусочками селедки, – к далекому столику, осмотреться, может, кто знакомые есть. Поздороваться.

Хорошо Олегу тут, в пропахшем человеческой усталостью и покоем зальчике. Всю сознательную жизнь пугали и стыдили его этими стекляшками: сто грамм с прицепом, случайные знакомства, постыдные связи… Может и так… может и так. Былое быльем поросло. Нынешняя среда обитания. Тут можно поплакаться любому, и сам кому-то посочувствуешь, оценишь свои утраты, горести. Вышли на крылечко под вечерний, неожиданно тихий, чистый, янтарем разлившийся над Волжскими, далекими горизонтами, небосклон. Давай дорогой: тебе сюда, а мне туда. Город большой, второй раз навряд ли увидимся.

Глава 2

Ну, а если о вчерашнем, если поднапрячься… Вечер накануне, как обычно начался, так же привычно и закончился. Никаких неожиданностей не предвиделось, лишь бы по-умному домой добраться. Тронулись с малого, что потом было, и как Олег домой попал, в толк не взять. Ментовки избежал, в том и прелесть, но и еще что-то было?.. С утра разлепил веки: бутылка вермута у дивана – полная, тяжело покряхтел, похлопал себя по щекам, полный мрак… и сейчас не вспомнить, по чьей подсказке поперся в военкомат. Но ведь кто-то сбил его с толку? Кто там был? Что за разговор? Что-то очень важное произошло!? Посыл-то он удержал, а вот что к нему прилагалось, какой смысл этого посыла – вылетело напрочь. Да… такие дела, по всей видимости, за смыслом и приперся к военкому.

Встал сегодня ни свет, ни заря: охи да вздохи. С полчаса ходил возле стакана с вином. Опохмелился, отдышался, потащился в город: может, там прояснится. Нет – отлуп. Полный, пузатый полковник досадливо поморщился: «Ты соображаешь, куда лезешь?» Олег чертыхнулся. Не вспомнить, еще и жара эта…

Посмотрел через оконное стекло внутрь комнаты. Возвращался домой подавленный, расстроено ругал себя. Стекляшку в запале успешно миновал, но у винного остановился. Подумал, зашел, купил пару портвешка. Дерьмо винцо, но дешево и градусы есть. Стоят теперь бутылки на столике, в солнечных лучах кровавым рубином искрятся: краска хорошая. Опять ругнулся, зашел в комнату, налил полный стакан, посмотрел на свет: благородный, глубокий оттенок, а отрава. Вздохнул, зло сжался нутром. Все! АЗС вышелкиваю одним движением: выпил, хакнул свирепо, потер ладонью лицо, теперь – до победного конца.

И вдруг!.. Растеряно присел на диван. «Вспомнил! Все вспомнил!» Утром незабытая часть вчерашнего разговора потащила в военкомат. А нужно было чуть по-другому, в другое место. Стукнул кулаком по колену: «Ну, обормот! Ну, пьянь!» – вскочил, возбужденно забегал по комнате. Посмотрел на часы: все, сегодня поздно. Добро, себя в порядок приведу. А завтра?.. Завтра с утра в училище. Вышел, успокаиваясь, на балкон. Там! Вон… немного левее огромных, желтых корпусов турбинного завода! Во-о-н… кипеневыми, зелеными шапками клубятся ясени, тополя – их кроны. Чуть темнее, смотрятся осадистые холмы вершин, корявых от времени осокорей. Отсюда кажется эта зелень непролазно дремучей. А под нею совсем по-другому: ухоженные газоны, вдоль асфальтовых дорожек – постриженные ромбом кусты жасмина, шиповника. Обширный, пегий от зноя, замерший асфальтовый плац в окружении могучих, старых деревьев. Там все сурово, вечно, монументально: и деревья, и корпуса построек из бурого кирпича, выщербленного временем, со всевозможными портиками и балконами. В этой строгой тишине и жара как-то поспокойней. Возле плаца – двухэтажное здание, оно вроде не велико, вроде неказисто издали – штаб. Начальник училища и все его замы и службы в этом, с виду благосклонном, приветливом, строении находятся. Вот туда Олегу и нужно. «Балбес!» – опять ругнул себя. Но ведь и верно! Приказал себе, не трави душу. И не травил, как переехал, ни разу в те места не заглянул.

Вспомнил застолье в портовом ресторанчике, какого-то чина напротив! Вроде, подполковник… Разговор весь так и не восстановил в памяти, но и этого хватило, чтобы в нервном ознобе заметаться по комнате. Похоже, в его судьбе, в его жизни все может неожиданно перемениться. Сарин откинулся на спинку дивана. Ну что, парень? Не спугни, не напортачь… Ведь ты кричал! Орал! Истерики закатывал, как институтка… Почему тут… почему…? Вот тебе и почему…

До полуночи возился Олег: грязи и мусора за время холостяцкой жизни скопилось немало. Убрался, сполоснулся в ванной. Усмехнулся: «Стараюсь. Эх… Неспроста стараюсь! Сплюнь, – налил вина, с наслаждением выпил, – ну… краска!»

Развернул карамельку, забросил в рот, задумался. Может, рано занервничал, ладно, утро вечера мудренее. В сон провалился, как в яму. Открыл глаза с первыми лучами солнца. Балконная дверь открыта: дышалось легко, утренняя свежесть приятно бодрила. Золотистый лучик зацепился за уголок комнаты, отраженный стеклом, мягко надавил Сарину на прикрытые веки. Лежал тихо, трепетное ожидание замерло вместе с этим лучиком. Все у тебя будет хорошо! Все!..

В восемь Олег стоял у зеркала, разглядывая свое отражение. Тщательно отглаженная кремовая рубашка подчеркивала мужественную жесткость лица. Даже цвет глаз изменился. Появилась глубокая пытливая напряженность. Похлопал по карманам: документы на месте. Щелкнул ногтем по бутылке с вином: «Ну, с богом!»

Через КПП пропустили без вопросов. С замиранием сердца ступил под тень ясеневых крон, глубоко вздохнув, пошагал к штабу училища. «А вдруг, с пьяных глаз почудилось, или сам, этот подпол, наплел, чего попадя. Раскрутил себя, – даже приостановился. Матюкнулся, – Институтка!»

Дежурный по штабу задержал Сарина, – Вы к кому, по какому вопросу?

Олег глянул на часы, – По какому вопросу не знаю, к десяти начштаба вызывал.

Лейтенант равнодушно кивнул, – Идите, второй этаж, направо.

Сарин осторожно прошел по ковровому покрытию. Тихо – до звона. Стучит где-то пишущая машинка. Задержался у училищного знамени, кивнул в приветствии головой. Солдатик вытянулся. Знакомо: жарко, тяжко два часа на одном месте топтаться. Поднялся на второй этаж, остановился у оббитой, бордового цвета дерматином, двери. Табличка серебром сияет:

Вот оно что… Олег усмехнулся. Как давно это было!.. четырнадцать лет назад, штаб приема училища. Сарин одним из первых приехал из своей части, и его, и вот этого подполковника, а в то время рыжего, долговязого солдатика, бросили на прорыв, в помощь начбюро приема капитану Лагутину. Абитуриентов со всех концов страны – сотни. Да где там сотни, и это вспомнил: одна тысяча восемьсот человек прибыло. С утра до вечера с Генкой и еще парой солдат корпели над документами, оформляя ребят по всем службам. Им предстояла медкомиссия, потом вступительные экзамены.

Болоткова, студента политехнического института, после первого курса на год призвали в ВС. Парень грамотный, заметили, а может знакомство, служил год при училище. Дружили они в то время не очень долго, месяца два, пока Олег сдавал экзамены, а там дороги надолго разбежались. Встретились, когда Олег, окончив училище, распределялся по месту службы. Болотков после института остался в ВС: получил назначение на должность начальника строевого отдела в учебный полк. Предлагал Сарину в нем инструктором. Олег отмахнулся: не для меня, а вот на Дальний Восток – не откажусь, и совсем хорошо, если в морскую авиацию попаду. Так оно и получилось, поблагодарить Гену в то время не успел. Сейчас сделаю. Постучал, вошел.

– Вы к кому? – поднял голову от машинки рыжий лейтенант.

Сарин остолбенел, – Генка?..

– Нет, нет, все вот так. Наверное, вы давно не виделись. Лейтенант Зорин. Проходите.

Олег осторожно прикрыл за собой дверь, – Разрешите?

Из-за массивного стола поднялся высокий подполковник. Мелкая россыпь веснушек, седые с рыжинкой, виски, чуть одутловатое лицо, смеющиеся глаза и сталь в их темной глубине. «Он, Гена, несомненно, он!»

– Ну что? Узнал? Я уж искать хотел. Здравствуй!

Внимательно вглядываясь в друг друга, обнялись.

– Давай-ка по-старому: я – Гена, ты – Олег.

Сарин несколько смешался: вроде все так, но и готовность вытянуться перед высоким должностным лицом за два года разгильдяйской жизни не притупилась. Заметив мучения Олега, Болотков хлопнул его по плечу.

– Ладно, ладно, расслабься, давай присаживайся, поговорим. И без лирики. В общих чертах знаю, знаком с твоими метаниями и терзаниями, но треп под градусом все же не впечатляет.

Олег растеряно буркнул, – А что я тебе говорить должен? Ты не поп, в грехах исповедоваться не собираюсь. Вины с себя не списываю, если она есть… ни на кого не в обиде. Ну, а что лишнего наплел, извини, пьян был!

– Успокойся, – Генка встал, прошелся по кабинету. До этого сидел рядом с Сариным, теперь, немного подумав, занял свое обычное место. Что-то переложил на столе, выровнял телефоны: их целых четыре стояло по левую руку. Сдул невидимую пыль с полированной столешницы.

«Что ж ты нервничаешь, мой старый товарищ… – Олег ругнул себя, – пришел за делом, не лезь в бутылку»…

Болотков поднял голову, вонзил холодный, немигающий взгляд в Олега.

«Черт! Глаза, как штык ножи»…

– Ну что, капитан Сарин? В пекло лезешь! На передний край? Кровью что-то кому-то доказать хочешь? – усмехнулся, – кому! Ни-че-го! Не имеет смысла ни доказывать, ни, тем более, кровь за это лить! Ни перед кем ты, Олег, не виноват… И никто другой! Нахмурился, – только скажи, зачем к военкому без меня поперся, сопли распустил?

Сарин поежился, сердито задышал:

– Ну, что смотришь? Забыл или запил, о чем говорили? Или инициативу хотел проявить? Если запил, понятно. Если инициативу, то дурак! Сам знаешь как к этому в ВС относятся.

– Перебрал крепко, с утра опохмелился, в голове ералаш, вот и поехал, – Олег поморщился под внимательным прищуром глаз Болоткова, но взгляда не отвел.

– Военком же заметил твое состояние, о ком, говорит, беспокоишься? Бичара, алкаш подзаборный, подведет!

Сарин почувствовал, как наливаются кровью щеки.

– Ну, ну! Краснеешь, значит, все на месте. Давай помыслим. Ты должен понять: я тут, в отличие от некоторых, не опохмелялся, хотя и болел, а работал. Короче, поспрошал… извини. Есть некоторые неясности, но не главные, чисто бытовые.

Олегу казалось, Генка в некотором обязанном затруднении. Ему стало стыдно, еще больше обидно: «Чего навязываюсь?» Поднялся, – Извини, если дело, так дело, нет – так нет.

– Сядь, совсем распустился на гражданке. Ну, хорошо. По серьезному, желание твое, если, как говорится с позиции Родины, понятно и оправдано. А может, еще какой подтекст есть?

Олег нервничал под колючим взглядом Болоткова. Устало посмотрел тому в серо-стальные, холодные глаза, – Какой еще подтекст? Откуда? Пропадаю, как последняя падла, пропиваюсь, гнию заживо! Не сегодня – завтра под забором сдохну или своей блевотиной захлебнусь. Сколько там молодых, глупых гибнет, им бы жить да жить. Сам пойми, мутит меня от своей никчемности. Там хоть польза какая, а тут!.. – Олег махнул рукой, – Ну пью! От тоски, от ненужности. Не преступник, не вор…

Генка задумчиво постучал карандашом по столу, – Да… Не вор, не преступник. Тоска… ненужность… мутит. Да…

Олег следил за выражением лица начальника штаба. Вспомнил, что прочили когда-то Генке в институтских стенах высокие перспективы. А действительно, умница, какой умница в далекое время был Болотков. Зачем остался в армии?..

Генка поднялся, открыл сейф, достал неполную бутылку коньяка, две рюмки. Заметил ироничный взгляд Олега. Улыбнулся:

– А как же, и опохмеляемся… Тоже, – разлил коньяк, поднял стопку, – давай по чуть-чуть и к военкому. Есть возможность помочь герою, пожелавшему остаться неизвестным в выполнении своего интернационального долга, – сделал глоток: «Хорош!» – добавил, – в дружественной нам стране. – Остро глянул на Олега, повторил, – есть возможность, но очень – очень непросто это сделать, о-о-чень высокий уровень исполнителей.

Сарин почувствовал, как его начало знобить: жарища, духота, а лоб покрылся холодной испариной: «Не может быть! Не может быть!» – застучало в висках.

– Да не трясись ты раньше времени, – заметив состояние Олега, бросил Генка.

– Я не боюсь.

– Это понятно, что не боишься, а я вот боюсь, – Генка поставил было бутылку в сейф, подумал, отдал Олегу, – пристрой, пригодится, – крикнул в приоткрытую дверь, – Зорин, где машина?

– На месте, товарищ подполковник.

– Если что, я в военкомате.

– Все понял.

Подходя к газику, Болотков придержал Олега:

– Слушай внимательно. Официально с тобой никак не получается. Консультировались со своими в штабе округа. Можно сделать, но возни… и времени много уйдет – война, не дай бог, кончится… – поморщился, – затянули акт. – На что-то решаясь, заглянул Олегу в глаза, – без выкрутасов решил?

Сарин сердито боднул головой.

– Понятно… есть вариант, очень хороший, без сучка и задоринки. Два-три дня, и ты на месте. Твое разумное согласие нужно.

– Да согласен я! На все согласен!

– Не ори! – поморщился Генка, – с семьей у тебя все?! Развод!.. О матери хоть подумал? И приветы не шлешь. Кстати, почему?

– У нее своих забот хватает, не до меня. Не тяни!

– Не тяну, слушай! В тот день, как я тебя встретил, утонул по пьянке в Волге капитан Максимов. Направление у него в Афган, должность – командир мотострелкового взвода. Сегодня какое? Десятое июня. Пятого обязан был прибыть в часть. Тут какие-то именины, комендант сделал бумагу. Сам знаешь, как у нас, он вроде убыл, и в часть по идее должен прибыть, а хлоп – утопленник, и что ты думаешь?.. вот так! Теперь сообрази, что этому сердобольцу грозит.

– Что заслужил, то и получит, – так и не понимая, какая связь может быть между утопленником Максимовым и живым Сариным.

Болотков передернулся, как от зубной боли, – Ты вместо него поедешь!

– Ну и прекрасно, не обязательно летчиком, я на это и не рассчитывал.

– Каким летчиком? – взвыл Гена, – под его документами служить будешь: был Сарин, будешь Максимов! Ну, понял?

– Все понял…

– Да ничего ты не понял, садись в машину, поехали! До военкомата двадцать минут. Сиди, мысли.

Вся жизнь Сарина, как в калейдоскопе промчалась перед глазами, защемило сердце. Мама, сын, жена… И все, вроде, так удобно: шестой этаж, панорама. Работу найду, пить брошу… Вспомнив душную конторку, сжал зубы. Болотков молчит, чуть посматривает на Сарина. Машина уже давно стоит у ворот со звездой в половину железной створки. Спросить? У кого? Расслабился, прикрыл глаза, откинулся на спинку сиденья. И без того жесткие черты смуглого лица заострились, потемнела кожа подглазьев.

Болотков удовлетворенно хлопнул Олега по плечу.

– Ну что, осознал? Пошли.

Комендант, полковник в годах, поздоровался с Сариным за руку, чуть задержал ее.

– Орел… вижу… вижу: летун. А то заявился! Извини, как из мусорного бачка вытащили. Я все ж в годах и чины немалые. Да и дело непростое, – суетливо подвинул стулья. – Садитесь!

Пытливо глянул на Болоткова, тот ободряюще кивнул головой.

– Давайте, Андрей Яковлевич, ближе к делу, он в курсе.

– Ну-с, ну-с…

Полковник прихлопнул ладонью тощенькую папку.

– Ну, что, дорогой Максимов Николай! Времени у нас мало. Привыкай к новой фамилии, к имени. Времени в обрез. Срочно делаем документы: офицерскую книжку ты потерял, восстановили, потому и задержался, наказание, значит, понес, – военком перебросил листки бумаги на столе. – Так… тут порядок, тут нормально, тут… хорошо.

«Как же, – думал Олег, – ну, в этом личном деле подправят, а их ведь два. Другое где-то в верхах – дублируют друг друга». А впрочем… какие личные дала, я же Максимов… Офицерскую книжку новую, и все проблемы.

Заметив, как внимательно, напряженно всматривается Сарин в манипуляции Андрея Яковлевича, Болотков засмеялся.

– Не смотри карасем, Олег, он не щука. Бумага стерпит. В его конторе сотни таких, как ты, можно разжаловать, повысить, наградить, демобилизовать, – вздохнул устало.

– Давай бутылку!

– Минутку, минутку! – забеспокоился военком. – Ты, это, Гена, еще молодой, не наводи тень на плетень. «Демобилизовать… разжаловать… бумага стерпит», – полковник постучал кулаком об стол. – Первый раз такое! И человеку поможем и…

– Ну, ну, договаривай! – опять засмеялся Болотков.

– Да пошел ты! Идите фотографироваться. Форму у капитана Дроздова возьмете. Одна нога там, другая тут! Не мешкайте! Все потом. Ящик ставлю! Все! Валите!

Они зашли к дежурному, забрали китель, рубашку, галстук.

– Пройдемся, – предложил Генка. – Ну и пекло! А там ведь пеклей, по всем статьям пеклей!..

Олег молчал. Все произошло так неожиданно, стремительно: кошмарный, нереальный сон. Тряхнул головой. Так не бывает. А вот случилось! Зло подумал: «Крест на мне поставили. Хрен вам! Суну в рожу Ольге военный билет: смотри, с… сыну б сказать: не отворачивайся от отца, не стыдись…»

Как подслушав, Генка тяжело проговорил:

– Надеюсь, понимаешь, на что согласился… сам… назад пути нет. Всех под монастырь подведешь. Ни днем, ни ночью, ни в пьянке, ни в бреду – Максимов Николай, и точка.

– Да все понимаю, не пугай.

После фотоателье: фотки будут готовы через час, – зашли в пельменную. Заказали по две порции пельменей и по сто грамм коньяка. Расплачивался Генка и сам же обслужил столик. Немногочисленные посетители с интересом наблюдали, как высокий щеголеватый офицер с достоинством расставляет блюда, раскладывает ложки, ставит рюмки с коньяком перед гражданским. Олег часто заходил сюда: одно время работал рядом ночным воспитателем у ГПТУшников.

Улыбнулся. Как-то с Ольгой зашли перекусить. Уже в разводе были, случайно встретились. А тут девчата из училища: шушукаются, хихикают, ревниво, даже с пренебрежением спутницу Олега с ног до головы осмотрели. Та обиделась.

– Это за что они меня так?

А вот сегодня нет никого. Жаль, хотелось на девчонок глянуть. Сердце дрогнуло: может, видит он это в последний раз.

– Не тужи, – Генка поднял стопку. За тебя. За тебя, капитан!

Говорить не хотелось. Болотков не мешал. Молча прошлись по берегу Волги, постояли у вечного огня. Город изнемогал от полуденной жары, даже самое шумное, многолюдное место – базар, сиротливо притих. Сарин вглядывался в разморенные лица земляков: спешат по своим делам и не знают, что рядом с ними происходит. По крохам, по молекулам отрывал себя из обжитого, привычного мира. И эти люди, и он сам вчерашний, казались уже пустыми и не нужными. Так хотелось крикнуть: «Ну, что вы суетитесь, плохо ведь живете, наверно, не так нужно! Отступитесь от этих тенистых уютных улиц, рванитесь в желанное, в неизведанное…»

– Кем чувствуешь себя? Не дай бог, Матросовым! – вернул на грешную землю Олега Болотков.

– Ох, и дока ты, начштаба! – покачал головой Сарин.

– На том стоим, дорогуша, на том и стоим! Давай-ка, делами займемся.

Военком встретил их, как радушный, хлебосольный хозяин. Суетился, бегал, объяснял. Не солидно смотрелось поведение Андрея Яковлевича. Да черт с ним, нервничает, а как бы ты на его месте себя чувствовал? Хорошая работенка: теплая, денежная. Вот и трясется.

– В два дня желательно все оформить. И ты все подбери, чтоб ни сучка, ни задоринки, – разливая по рюмкам коньяк, напутствовал Болоткова военком, – Чтоб все честь по чести!

– Не волнуйся. Ты делай документы, он завтра будет готов. Сейчас, прямо от тебя, махнем на вещевой склад: экипируемся, как положено.

– Что их делать…

Садясь в машину, Олег спросил: «Слушай, начштаба, а как с квартиркой быть?»

– Как это?

– Ну, так это. Квартира у меня хорошая. Двухкомнатная.

– А что ж ты молчал? – растеряно зашипел Болотков.

– Выскочило из головы.

– Выскочило… разволновался. Хорошо, что не отвалилось. Кто там прописан?

– Я, один.

Генка стрельнул взглядом в сторону.

– Нет проблем: едем в жилфонд и в бюро по трудоустройству, потом к нотариусу. Ничего, дела житейские, – успокоил он Сарина.

– Трудоустраиваться зачем?

– Узнаешь, отмахнулся Болотков.

До вечера вопросы с квартирой утрясли. По документам завербовался Сарин рубить уголек в Воркуту. Составили завещание о наследовании жилплощади по истечении двух лет сыном Олега. При наступлении совершеннолетия он может поступать с квартирой, как ему заблагорассудиться.

Генка сначала заартачился, потом махнул рукой:

– Все правильно: много в рот положишь, можно и подавиться.

– Это ты о чем? – не понял присказки Олег.

– По бабам поехали, капитан, вот об этом я!

– Набрав выпивки, закуски, закатились к девчатам-швеям в барак.

– Что-то не по чину развлекаешься, – заметил Олег. Болотков, стоя на деревянном покосившемся крылечке, вытирая пот с лица, буркнул:

– Дитя трущоб, родился и вырос в этом бараке. В исключительных случаях навещаю: цени, капитан. Сарин наклонил голову, прищелкнул каблуками: «Почту за честь!»

Гулянка получилась ошаленная. Не успели они ступить в коридор, как их со всех сторон облепили детишки. Генка избавился от них по-барски: сунул красненькую черноглазой девчонке.

Светочка, мороженного на всех, – восторженно галдящая толпа вмиг очистила помещение. Болотков облегченно вздохнул, – «Вымогатели».

Барак двухэтажный, семей на пятьдесят, некоторые комнаты были заселены молодыми девчонками. Выглядывали их смазливые любопытные рожицы.

– Не заглядывай, не наш контингент, – Генка потащил Олега к угловой комнате:

– Тут мы жили, сейчас сестра с мужем ютятся.

– Что ж не подмогнул с квартирой: ужас какой-то, содом.

Болотков свирепо посмотрел на Сарина:

– Помолчал бы.

– Извини.

– Ладно, прощаю.

Сестра Генки – молодая, статная женщина с такой же серо-стальной колючей остринкой в глазах, встретила их довольно холодно.

– Тебя только и ждали!

– Галочка, в чем дело, что случилось? Полгода не виделись.

– После твоего «виденья», моего Ваську с работы чуть не поперли.

– Где же он сейчас, бедолага?

– В ночную, слава богу, отбыл, успел.

– Ну, тогда зови Верочку, друга в Афган провожаю.

Галина с интересом посмотрела на Олега.

– Ну, раз такое дело… зачем тебе Верочка? Кобель ты, Генка, хоть и шишка большая. Чего женщине голову крутишь? Отстань от нее, дай жизнь устроить.

– Ладно, ладно, завела, иди.

Сарин наблюдал за перепалкой. Чувствовалось: есть между сестрой и братом не только внешнее сходство. На Олега пахнуло домашним милым уютом, защипало в глазах.

Пришла Вера – полненькая хохотушка, потом еще постучали, еще: и через час комната не вмещала всех желающих выпить с отбывающим. Напутствия, пьяные речи, сигаретный дым, гитара, – все перемешалось в дикой какофонии. Сарин закручинился. Как ни приятно ему было, что искренне, по-человечески его провожают, а в душе боль: чужие люди его напутствуют в дорогу, чужие люди здоровья желают. Болотков подсел к нему, обнял за плечи.

– Извини, капитан, хотел праздник устроить. Ну, расслабься, что поделаешь? Жизнь такая проклятущая.

– Не извиняйся: тяжело мне – это да. Ну, а одному как? Верно все: мог бы и к своим с тоски ринуться.

Олег внимательно посмотрел Генке в глаза, тот свои не отвел.

– Верно понял, и это тоже… Ну, лады, меняем кабинет, пришло время по-тихому отдохнуть.

– Навряд ли получится, и сколько их можно менять, эти кабинеты. Тут на целую неделю работы.

– Успокойся, главную заповедь пьянки не забывай: больше пьешь, больше закусываешь.

Олег и без Генки знал святое правило застолий. Но в какой-то момент почувствовал, что еще чуть-чуть, и безобразно упадет под стол. Ринулся к Болоткову, тот отмахнулся.

– Галя, присмотри за капитаном.

Последнее, что помнил Сарин, это как поили чем-то сильно шибающим в нос. Вяло отметил: «нашатырь – уже не поможет». И темнота, провал, очнулся от крепких шлепков по щекам. Затем его схватили под мышки сильные руки, жестко куда-то потащили. Голова болела, тошнило, успел заметить во дворе газик Болоткова. Его поволокли мимо, к колонке в глубине двора, там слышался шум воды, приглушенные стоны, ругань, кто-то над Сариным пробасил:

– Хватит, товарищ подполковник, простудитесь. Капитана в порядок привести пора.

Олег и охнуть не успел, как его сунули под тугую ледяную струю. Сил сопротивляться не было: терпел.

– Ну, как?

– Хорош, дай дохнуть! – обессилено опустился на крылечко.

– Товарищ подполковник, ну разве так можно? Ваша все училище на ноги поставила.

– А… пошла она!

– Она то пошла, а я всю ночь вас искал.

– Ну и что ж не нашел?

– Со мной ездила.

– Да!.. Молодец, Гринев! На дембель первым поедешь.

– Она говорит, последним отправит.

– Хватит! Я пока начальник штаба! Эй, Са… Максимов, ты как?

– Ой, не могу, кишки вывернуло.

– Ничего, посиди, подыши. А и славно же мы гульнули! Давай так сделаем: сейчас мы тебя завезем домой. Учти, опохмелка за военкомом! Сам напросился… Подъедем после обеда. Не шастай, отлежись – времени мало.

– Где бродить? Ждать буду.

– Ну, добро, садись в машину. Погнали, Гринев.

Глава 3

Олег вышел из машины, постоял у подъезда, провожая взглядом отъезжающий газик. Осмотрелся. Восходящее солнце пламенеющим, золотистым заревом прихватывало верхушки сосен. Дом до нижних этажей весь в розовом цвете. Запахло свежей хвоей, терпкая, острая горечь. С Волги тянуло прохладой, запахами разлагающихся водорослей. «Цветет водичка, – подумал Сарин, – вроде, рановато. На рыбалку так и не сходил». Несколько раз тяжело вздохнул, поднялся к себе в квартиру.

Открыл балконную дверь, разделся, встал под душ. Минут двадцать стоял, попеременно включая то горячую, то холодную воду. Вышел на балкон, крепко растерся полотенцем, подставил тело чуткому, ласковому утреннему солнышку. Как в парном молоке: и не жарко, и не прохладно, – грань, после которой начнет припекать. Полежал немного на диване. Спать не хотелось. Пустой желудок сердито заурчал, требуя завтрака. Хмель почти не ощущался, так, некоторая слабость. Не с чего болеть: пили коньяк, закуска, вроде, неплохая, а уж спал, как в обмороке – расслабуха. Олег заглянул в холодильник: бутылка вермута в гордом одиночестве. Тебя тут не хватало. Поморщился, повздыхал. Налил полстакана, выпил. Нашарил в ящике стола корочку, похрустел: есть все равно хочется. Выудил из под пустых полиэтиленовых пакетов два брикета горохового супа, поставил воду. Присел на табуретку у стола.

– Со мной ли это все происходит. Что я делаю? Может, отказаться?.. Нет и нет! Поздно, поздно! Встал, прошелся по квартире. Чистенько, пристойно. Чего не хватает? Женского голоса, детского смеха. Ну, забронировал, а дальше как? Ага! Паспорт где? Вот. Положим подальше. Пригодится. За квартиру, вроде платить надо? Или, Генка сказал, что с этим вопросом проблем не будет? Не забыть спросить. Все же сходил в сберкассу, заплатил за полгода. Помчался домой, суп на плитке, плита газовая. Открывая дверь, поводил носом, черт, забыл включить. Аппетит пропал. Решил вздремнуть до Генки. Уснул неожиданно быстро. Спал крепко, пронзительные звонки с трудом вывели его из кошмарного забытья. Открыл глаза: белый потолок, знакомые обои. Фу, черт! Приснится же такое. С минуту лежал, вслушиваясь в нетерпеливые, нахальные трели звонка. Испугано подскочил, крикнул: «Иду!» – открыл дверь.

– Ну, ты что! Ну, вояка, так спать! Хоть из пушки пали, весь этаж взбаламутили, – возмущался Болотков. Первым, отодвинув животом Сарина, прошел военком, за ним, с узлами, громила Гринев, шофер Генки. Последним, с пакетами и кульками Болотков.

– Ну? Живой? – осмотревшись, спросил Генка.

– Жив – здоров, чушь какая-то приснилась.

– Это по молодости лет бывает, – усмехнулся военком.

– Да-да, сейчас мы выпьем, и за кошмары, и за то, что молоды, и за то, что там еще кой-чего крутится, – Генка покрутил пальцем у виска. Потом погрозил военкому, – а если там перестанет крутиться – вертеться, то и выпить не за что будет… а может и некому!

Болотков был под хмельком: весел и бесшабашен. Полковник, наоборот, суров и торжественен. Слова Генкины ему не понравились, нахмурился.

– Бросай тут, – кивнул шоферу на середину комнаты. – Часика через четыре подъедешь.