Нет предела Самуйлов Виктор

Глава 13

Через два часа Сарин метался по Кушкинскому гарнизону, пытаясь выяснить, где оборудование, предназначенное для типографии.

Вконец уставший, злой, потный, завалился к оперативному. Тот, уже знакомый майор, набросился на Олега.

– Где тебя носит: посыльный с ног сбился. Какой-то представитель с верхов ждет: рвет и мечет!

– Где типография? Где оборудование? Меня же за ним прислали!

– Ну, за ним. Оборудование в Ташкенте пока. Этот представитель бумаги или плакаты, может журналы, не знаю, макулатура короче: привез сам – лично из Москвы. С рук в руки желает передать. Оборудование – в следующий раз!

– Где он?

– Хрен его знает! Час над душой стоял. В столовку поперся, наверное, мурло сытое, столичное!

– Сарин вышел от оперативного, присел на лавочку. Мучительно захотелось увидеть Марину, заглянуть в глаза, вдохнуть неуловимый запах ее волос, прильнуть к разгоряченному телу. Со стороны подошел приземистый, полный мужчина: светлые брюки, светлая, с коротким рукавом рубашка. Руки, как у гуся лапы: успел, ошпарил солнцем; соломенная шляпа на голове – Хрущев, да и только.

– Здравствуйте, вы – Максимов?

Олег поднялся навстречу, поздоровался, – Да, я.

– Ну и хорошо, – облегченно вздохнул тот. – Вы какое-то оборудование бегаете ищете, я – вас, – похлопал себя по животу, – мешает, особенно не разбегаешься. Завидую: спортсмен – сразу видно. Можно бегать.

Сарин молчал.

– Зайдем к дежурному, там все на месте, все приготовлено.

Увидев четыре объемистых тюка, Олег присвистнул, пнул ногой: тюк даже не вздрогнул.

– Осторожно, – закричал представитель, – плакаты, брошюры. Политиздат, все высшего качества.

С тонну будет, прикинул вес Олег, хоть вроде и бумага.

– Давайте документы, – Сарин расписался в сопроводительной. Спросил у оперативного, – когда отправишь?

Тот зло буркнул, – Вообще бы не отправлять эту макулатуру. Солдатам вкусного побеспокоились бы или обмундировки путной по горам лазить.

Уже с порога мужик стремительно развернулся, подскочил к майору: – Что вы сказали? – выпучился, нервно подергивая толстыми губами, – я вас спрашиваю, что вы сказали, товарищ майор? Я представитель центрального отдела пропаганды вооруженных сил. Вы ответите за эти слова!

Майор вроде как испугался, побледнел. Но с последними словами председателя на его лицо наползла багровая краснота, глаза бешено округлились, он неожиданно громовым голосом заорал, – Я два года твоими брошюрами зад подтирал, и еще столько же могу, заодно и тебя для этого дела пристрою. А ну пошел отсюда, тля вонючая!

Мужик, схватив упавшую шляпу, вылетел за дверь. Оперативный, неожиданно спокойно закончил, – Иди, отдохни. Завтра после обеда отправлю, – кивнул насмешливо, – герой. У меня за неделю с десяток таких…, из отделов… Шляпу потерял, ничего, денька два-три пожарю – шелковый станет. Представитель!.. Политпи… ат!..

Попрощавшись с майором, Сарин с замиранием сердца направился к общежитию. За три прошедших месяца ничего, кажется, не изменилось в знойном ландшафте. Единственно, посерели клумбы, сгорели от жары цветы: стебли скукожились в серые, ломкие паутинки-хворостинки. Середина сентября, солнце непрерывным бликом сварки слепит глаза. Хорошо – очки – светофильтры. Печет немилосердно, сушь. И еще заметил Сарин – спокойно по гарнизону: не слыхать рева дизельных двигателей, народ и техника сварились от жары – попрятались, кто куда. Зашел в полумрак коридора – тихо, только в конце пенала негромкая музыка. Осторожно подошел, остановился у двери. Может, кто есть: У нее вроде в комнате музыка. Повернулся спиной, замешкался. Дверь распахнулась.

– Ну что же ты, Максимов? Я жду тебя!..

Эта ночь принадлежала Марине: она так хотела. «Я так мечтала об этом, Олежка. Не будет борьбы, мой милый! Сдаюсь! Делай, что хочешь со мной! Как тяжело вот так, извини. Муж два раза в неделю прилетает. Но я не его жду, тебя! Ничего не могу предпринять. И так, и так – все плохо получается. Дядя Федя ругается: «Не девочка, возьми себя в руки».

– Какой такой дядя?

– Начальник политотдела, полковник Новиков.

– … вы… знакомы?..

– Не удивляйся, они с мужем ровесники и друзья детства. Помогают друг – другу.

– Странная помощь со стороны дяди Феди, – насмешливо скосил глаза на Марину Олег.

– Ничего ты не понимаешь, Олежек. Они старше меня на двадцать лет. Новиков влюблен в мою маму до сих пор. Притащил к маме в семью этого Ларина. Все очень просто. В нашей среде так принято: выходить замуж за обеспеченных старых генералов, – зябко передернулась, – и содержать красивого, молодого любовника – нищего офицера.

Сарин промолчал, но, прощаясь, попросил:

– Мариночка, ты, пожалуйста, не вмешивайся. Пусть все движется, как написано и уготовано судьбой. Неловко мне при штабе отираться. Не сдерживай, не тормози!.. нищего офицера.

– Нет, Максимов, тут я не виновата: если задерживаю, значит так и написано. Не смогу – уйдешь, и опять по писаному. Ничего от нас в этом мире не зависит. Бузи, противься, Олежка, но произойдет так, как произойдет. Запал ты мне в душу еще тогда…, раненый беспомощный. Лукаво улыбнулась, – голых мужиков навидалась, но уж так ты был хорош… Ларин салфеткой прикрыл.

До конца октября три раза успел слетать в Кушку. Еще три незабываемых ночи Олег любил. Любил огрубевшей, изболевшейся душой, израненным, уставшим сердцем. Боялся, страшился своего чувства, неожиданного счастья. Был нежен, ласков. Как дикий зверь, живущий инстинктами, средь ежедневно, ежечасно грозящей ему смертельной опасности, переступая порог сокровенного, тайного, оставлял за ним все: кровь, грязь, страх, злобу. Любовь без ума, без расчета… наверное, такая неосмысленная, по настоящему глубока и искрення. Уйти сознанием из этого реального мира в беспредельность… раствориться там на мириады пылинок. Три ночи – три провала в неизведанное, и с первыми лучами солнца – возвращение в осознание земного мира. Они выплывали из небытия, из ниоткуда, удивленно лаская друг друга, узнавая, открывая себя каждому невесомому прикосновению, поцелую, взгляду.

В энергетический сгусток спрессовался Олег неуемным желанием встречи с любимой! Он хорошо понимал, чувствовал: так не бывает! Как ни высоки и искренни их чувства, в крайнем случае его, все должно закончиться обыденно и просто, и ждал этого, и боялся…

Работал в эти осенние дни много. Октябрь – слякотное, унылое время. В Афганистане, по сравнению с Союзом, осень упорно задерживается, палит солнце, упрямо повиснув на выжженном зноем до блеклой голубизны небосклоне. Дни стали только короче, да по ночам заметно холодит. Листья на деревьях и без того от зноя слабенькие, вялые, стали опадать. Банды моджахедов, готовясь к зимнему, сложному времени года: многие караванные тропы по ущельям завалит снегом, разобьет, размоет лавинами, – активизировались. Участились нападения на гарнизоны, колонны с продовольствием. Выезды по заданию, в одиночку, пришлось прекратить. Обязательно сопровождал БТР и машины с сарбозами. В очередной выезд на Джангальский авторемонтный завод машина сопровождения налетела на мину. Шофер и офицер-афганец, сидевший рядом с ним, погибли. Несколько солдат получили ранения.

Вечерами проводил тренировки с офицерами. Расстилали маты на волейбольной площадке, и часа три отрабатывали приемы. Сарин работал с ожесточением. Офицеры жаловались: «Ты что, Олег, звереешь, мы же не дрова». Подполковник Григорьев, бывший борец, классик в тяжелом весе, не раз сам гулко падал на подстеленный мат, попадаясь на прием Олега. Борцы – тяжи физически очень сильны, но в виду малой конкуренции, технически готовы слабовато. Сарину никакого труда не составляло раз за разом, себе в удовольствие, под одобрительные смешки смачно прикладывать особиста. Тот не обижался, кряхтел, поднимаясь с матов, и ворчал на нытиков: «Ну что ж вы как девицы, или лень раньше вас родилась! Пригодится в жизни. Вот случай могу рассказать». «Верим, верим», – галдели штабные, пытаясь улизнуть с занятий. Считали дело это, конечно, хорошим, стоящим, и без сомнения, полезным. Но, как говорится, есть и более приятные способы развлечения. Женщин в городке хватало: не очень с помятыми боками погусаришь.

В один из таких вечеров Новиков вызвал к себе Сарина.

– Садись поплотней, разговор серьезный, – выглядел полковник озабоченным. С грустью и сожалением взглянул на Олега, – Ну что, капитан, Сарин Олег! Вилась веревочка, а и тоньше стала. Не конец, нет! Я не о том, что ваша проделка с документами раскрыта, нет. Тут хорошо: очередное звание – майор капитану Максимову присвоено, и орден у тебя есть, Красной звезды, поздравляю! Достойная награда – заслуженно! Один лейтенант чего стоит! Опять же не в этом дело, – потер правый бок рукой, – болит. – Отвернулся к сейфу, бросил в рот что-то, запил водой прямо из графина. Видать сильно прихватило – поморщился, – извини, приболел немного. Да и пора. Хотел еще немного поработать, но… печень, – внимательно посмотрел на Олега, – Чуешь, к чему клоню?

У Олега вмиг заледенело внутри, ухнуло тягучим больным взрывом: «Как же мы, Марина?»

– Вижу, понял. Вот я и думаю: оба вы сумасброды. Захлестнула любовь, с головой накрыла. Ничего не видите, не понимаете. Я приветствую, рад за вас. Но… но… молоды, глупы, – полковник прошелся по кабинету. Остановился за спиной Сарина. Как в беседке, положил руку на плечо, чуть сжал, – Виноват я перед Мариной. Думал, уж она-то счастье познает, – помолчал, сумрачно продолжил, – Любовь!.. Дай Бог, сохранить вам ее, выжить в этом аду! – и сразу же без перехода, – просит майора Максимова к себе в отдел подполковник Григорьев. Не ошибусь, что на днях придет приказ о назначении его начальником особого отдела армии – очередная звездочка на погон, это уж как положено. Не тебе объяснять: если у нас просят или предлагают, ответа «нет» услышать никто не предполагает, тем более в таком ведомстве, – Новиков сел в кресло, чуть прислонился правым боком к столу, придавил боль ребром: мешки под глазами налились водяной синевой. – Тебя прошу! Возьми себя в руки! Ты же летчик, боец! Ни взглядом, ни во сне, ни наяву – не противься переводу. Навредишь не только себе, о других подумай. Черт с нами!.. – Новиков стукнул кулаком по столу, о Марине подумай!

Олег молчал. Глухое раздражение злой волной захлестнуло мозг, хотелось крикнуть: «Что вы за нас думаете, решаете?.. не трогайте!.. Мы… что мы… что!..» Сдавил пальцы в кулак: побелели костяшки, ногти впились в ладони. Как, просыпаясь, тряхнул головой.

– Ну и молодец! – облегченно вздохнул Новиков, я в тебе не сомневался. Любовь? Жертвенность? – с болью добавил, – Выбирать, решать сильному. Понятно, что спросить не ского за этот выбор… а как жить то сильным? Перед кем ответ держать? Кто спасибо скажет? – махнул устало рукой, – иди, думаю, в ближайшие дни все решится. Иди, увидимся.

Глава 14

Кошмарная ночь! За эти долгие часы о многом передумал Олег. Логинов говорил: мусульманская вера: ее значение, смысл – это фатальная неотвратимость судьбы, которая подвластна только воле всевышнего. Черт бы драл все эти веры, судьбы, смыслы жизни! Кому они подвластны: низшим силам, высшим? У Олега, у него, нищего офицера, – только низшим, злобным, подлым силам! Смысл… судьба!.. Какое-то темное, бездушное существо ведет его по жизни, отбирая по дороге близких друзей, любимых, лишая возможности дышать свободно, заставляя осторожничать, хоронится, боятся за сегодня, завтра. Ну и что получается? Что получается? В чем смысл его жизни? Какая цель? Любить? Чтобы его любили? К чему стремиться? Мчаться, замирая сердцем, презрев все преграды навстречу Марине? Но это же пошло, нас так не учили, низменно, недостойно мужчины. Неужели он существует только для удовлетворения своих прихотей: спать, есть, любить, размножаться? Да! Прав Новиков! Выбор сильного – борьба – это по мужски. Остальное – слюнявая чепуха. Но Марина? Сердце, глупое сердце кровоточило, ныло. Стальным раскаленным гвоздем в мозг: ты ведь любишь! Тебя любят! Это много, это огромно, необъятно, это – жизнь! Какой к черту, фатализм! Нет, нет!.. Вспомни пыльную конторку, все вспомни!.. Олег бил кулаком по железной спинке кровати: нет, нет, нет… Обессилено откинулся на спину. За окном, где-то на окраине города протакала очередь, послышались хлопки выстрелов, еще одна очередь, все стихло. Что ж ты, дорогой? Смирись. Может, – борись? Борись с собой, вот с этим желанием любить, жить. Тут война, ты знал, на что идешь. Что мечешься? Ведь будет так, как будет. Вспомни, что сказала Марина: «Бузи, противься, но произойдет так, как произойдет!»…

К девяти утра Олег был в штабе армии. Командующий официально поздравил его с очередным званием, с наградой «Орден Красной Звезды». После того, как прозвучала команда: «Разойдись!» – к Олегу подошел, раскинув огромные ручищи, Григорьев. Да и не только он: знакомые офицеры затискали в поздравлениях.

– Как обмывать будем, где? – деловито осведомился майор Андреев, – может, в столовой организуем?

Особист сдерживающе шевельнул могучим плечом:

– Нет, мужики, зачем лишняя помпа, все ж война идет. В комнате у Николая посидим… ничего, потеснимся. Ну, а пока, разбегайтесь братцы, именинника командир ждет.

Григорьев, поддерживая Олега за локоть, повел в сторону штаба. И как уже о решенном заговорил:

– С командованием все утрясли, дня три покантуешься тут. Нужно… формальности кое-какие уладить: инструктаж и т. д. Отправишься в командировку. Да, кстати, – искренне спохватился Григорьев, – может ты не согласен, а я прям в наглую, как танк, пру? Скажи, не стесняйся.

– Нет, нет, – поспешно взбодрился Олег. – Я и так засиделся тут.

– Конечно. Как у тебя с языком?

– Здрасте, до свидания, пить, есть, руки вверх…

Особист с сомнением посмотрел на Сарина:

– Не темнишь, майор? Ребята говорят – неплохо изъясняешься. Скромничаешь?!

– Есть немного.

– Молодец! Иди, готовь праздник.

Зачем понадобились ему мои знания языка? За два года, пока служил срочную в Узбекистане, Олег выучил десятка два слов… так от делать нечего: с девчонками болтали, дурачились. Русский все там прекрасно знают. Надоест какой нибудь раскосой красавице настырный, прыщавый ловелас, так она ему в отместку: моя не понимай. Бедненький напрягается, бормочет, типа: якши мисис или хоп майли. Надоест тужиться и верх презрения: «Маськи съели».

Три месяца общения с Логиновым не прошли даром. Тот совершенствовался в диалектах и Сарина подключил. Олег довольно неплохо разбирал речь, хорошо пушту. Говорил скверно. Иногда слышал за своей спиной такое, от чего мурашки по коже выпрыгивали, как в лютый мороз. Хотелось оглянуться, что толку, и так ясно, как любы они тут. Однажды, вынимая носовой платок из кармана, зацепил деньги. Услышал шепот ребятишек: «Шурави что – то выронил», – оглянулся, но денежки уже… тю-тю. И ребятишки по сторонам, как воробьи разлетелись. Чертыхнулся, толку то от понимания.

Неожиданно подумал, что одинок. Не хватает Логинова, хоть и молодого, но чуткого, умного товарища. Пацан вроде, а определен в жизни, и цель светлая, великая и идет к ней, не петляет как заяц. У тебя что? Олег тут же успокоил себя: что поделаешь, для великого – великим, как минимум, родится надо. Логинов сейчас далеко. У него же впереди – все трудно, все непросто.

И звание, и орден – события неординарные. Как ни сопротивлялся Сарин, пьянка получилась шумная. Кто-то пригласил вертолетчиков. Издали они поздравили Олега: пробиться к нему через тесное застолье было трудно. Сарин с некоторым трепетом ждал прихода Бутейко, но тот по каким-то причинам отсутствовал в Кабуле. Было б затруднительно скакать через заставленный закусками и винами стол, падать на друга, шептать в ухо: мол, молчи, все потом объясню. Чувствовал Олег себя неловко, шума не любил, особенно в отношении собственной персоны. Сейчас и вообще считал излишним любые проявления внимания. Григорьев посматривал на Олега. Пил особист мало, больше ел, да слушал. В закусках, судя по всему, толк знал. И, пожалуй, мог бы потягаться в количестве съеденного с Гаргантюа и составить тому достойную компанию.

– Ты что такой смурной, майор? Письмо плохое получил из дома? – чуть помолчал, – да вроде тебе не пишет никто?

Сарин поежился:

– Пишут, кому надо.

– Пьешь плохо, закусываешь еще хуже.

– Мне хватает.

– Не ершись, это хорошо, что не привередлив.

Разошлись поздно, да и то после того, как выпили все и заготовленное и принесенное, и достать уж ничего не удалось для самых стойких и жаждущих. Олег, скинув рубашку, открыл окно, рухнул на кровать. Удушливый запах табака, водочного перегара, постепенно растворялся в свежем, пахнущем влагой, травой, воздухе. Уже засыпая, подумал: какая трава…, какая влага. Афган это, октябрь месяц. До обеда его не трогали – выходной день, воскресенье. Первым ввалился опухший, с всклокоченными, в перьях, волосами, майор Андреев, за ним Иваньков, потом еще кто-то. Олег смахнул пух и перья с головы майора.

– Где курятник нашел?

– Иваньков, разливая водку, хмыкнул:

– Недалеко. Есть там цыпочка килограмм на сто.

– Цыц! Салажонок! – майор сожалеюще вздохнул, – цыпочку не помню! – Подержал перышко пальцами, дунул, – подушку помню: все, что осталось от цыпки.

Заглянул Григорьев, осуждающе скривился. На предложение опохмелиться свирепо замотал головой.

– Пойдем, Максимов, прогуляемся. А вам, алкашам, все выпить, и к его приходу комната – чтоб блестела.

Иваньков привскочил, повернулся к Андрееву:

– Товарищ майор, разрешите пригласить цыпулю?

– Сбегай, сбегай, там и тебе места хватит! – отмахнулся Андреев, – сами уберем.

Григорьев прикрыл дверь:

– Обормоты! Пойдем, посидим где-нибудь в теньке. Надо ж, октябрь, а так жарит! Когда же это кончится?

«Когда же!.. – подумал Олег, – а то ты не знаешь!»

– Ты понимаешь, что творится! – втолковывал особист Сарину по поводу пьющей широкой русской души, – ну кто, кроме наших соотечественников в такую жару водку литрами глушит?

– Ночью прохладно, – заметил Олег.

– Да им все одно!.. – возмутился Григорьев. – Ты слушай! Бузят, не климат для них!.. Печень… гепатит… понос… – кивнул в сторону спешащего, на ишаке, афганца в длиннющей шелковой хламиде и белой чалме. – Хряпни любой из них хоть стакан водки – все! До реанимации не довезут.

Они свернули в переулок, прошли узкой, сжатой с двух сторон глинобитными домиками, улочкой. Вышли к весело журчащему арыку. Над ним обширный настил: ковры, небольшие подушки, сверху навес, кругом деревья. Тишина, благодать: шум города, хоть это почти центр Кабула, доносится сюда невесомым пчелиным жужжанием.

– Хорошее место! Можно спокойно посидеть: никто не помешает – наш район.

Толстомордый, важный, как индюк, в красной тюбетейке, духанщик подобострастно поздоровался с ними за руку. На чистом русском поблагодарил гостей, почтивших своим высоким присутствием «его бедное заведение».

– Принеси сухого винца, хорошего, и, главное, прохладненького. И поесть попроще. Располагайся! – Григорьев показал Олегу на середину ковра. – Раз мы такие важные гости – и место наше тут!

Вино, чуть кисловатое, терпкое, приятно бодрило. От арыка – от воды – неуловимо тянуло свежестью. Подполковник поудобней подсунул под себя бархатную, бардового цвета подушку. Подумал, сграбастал еще одну. Достал из кармана большущий носовой платок, затейливо обвязанный по краям. Сарин засмеялся.

– Ты что? – недоуменно посмотрел на него Григорьев.

– Никак не пойму: почему большие люди пользуются огромными носовыми платками? И где их такие достают.

– Понятно, тут ты правильно заметил: лицо и нос, вроде, у всех одинакового размера. Главный секрет – это рука! У меня уж точно. Вот, смотри! – Григорьев взял у Олега платочек, положил на руку. – Ну, что?

Действительно, жалко смотрелся лоскуток материи на огромной мясистой ладони.

– Пятьдесят на пятьдесят! И в кармане удобно. Карман – по брюкам, они размеров на шесть побольше, чем у тебя. Плат всего в четыре раза. Явная в материале к тому же экономия. Он для меня, как для вас детский сопливчик. Но в глаза бросается, так это с непривычки. Отдыхай. Думаю, не скоро тебе с таким комфортом придется винцо попивать.

Олег осмотрелся: посетителей мало.

– Я же говорю, тихое место.

Минуты три – четыре молчали. Вздохнув, подполковник как – то даже построжал, мощный загривок подобрался, тело набрякло угрожающей силой.

– Пригласил я тебя сюда, конечно, по делу. Приказ есть – ты с ним ознакомлен: в полное мое подчинение. Ввожу тебя в курс дела. Небольшая вводная, так сказать, лекция, или, проще говоря, постановка задачи. Подскажу главную идею, мои ребята разъяснят тебе основные способы ее выполнения. Но конкретная, непосредственная ответственность ложится на тебя. Ты будешь в гуще событий, в общем, один. Слушай внимательно.

Григорьев несколько раз промокнул лицо цветастой простыней, аккуратно сложил, оставив платок в руке.

– Все дело в том, что ты неплохо понимаешь по их, по афгански: и в пушту кумекаешь и в фарси. А что разговорный ни к черту – это тебе и не нужно. Слушать всегда много полезнее, чем говорить. Отправляем тебя к границе с Пакистаном. Больное место – долина реки Кунар. Караваны, как проспектом, оружие, наркоту везут. Гарнизон в городишке Барикоте, в крепости механизированный полк, полк правительственных войск; там же, при них, пять человек советников, мушаверов; особый отдел неплохой, ХАДовцы, только не понятно, на кого работают. Одна из твоих задач: выяснить и прибрать к рукам эту контору. Задача на слух не сложная, – Григорьев испытующе посмотрел на Сарина. Олег молчал, внимательно слушал, понимая важность каждого слова: – Перекрыть свободный ход потоку оружия, наркоты. Способов достаточно. Головастый мужик нужен. Смуту навести, разбить, расчленить их банды, короче, устроить маленький кордебалет. Методы все приемлемы. Они тут князьки, феодалы, индюки надутые. Гектары зеленки, вода, горы, кишлаки, женщины – все в веках поделено. Если б не их жадность к власти, к деньгам – под бардак кусок пожирнее прихватить – нам бы тут делать нечего: разнесли б по клочкам: опыт у них – ого-го. Англичан лупили в хвост и в гриву. И воины, и работяги – дай Бог! Ну, ты это не хуже моего знаешь. Ну а что мы? Нравится тебе, не нравится, задачу выполнять требуется. – Особист зло крутнул кулаком, – что у нас было в семнадцатом, примерно и у них, но похлеще, – озадаченно сморщил лоб, – нет! Куда нам! Так накручено – наворочено – не разберешь. Закончится эта заваруха: в чью пользу – значения не имеет, мы уйдем. Нищие – не знаю, куда им еще нищать, – обнищают. Богатые богаче станут. Кому – то не хватит. О… тогда и начнется!..