Дивная книга истин Уинман Сара

И он вручил послание Дрейку. Тот помедлил с минуту, глядя вслед письмоносцу, который карабкался вверх по тропе, и только потом перевел взгляд на доставленное им письмо. Исходящий штемпель был австралийским, а через конверт прощупывались контуры почтовой открытки. Он сел на траву рядом с шезлонгом Дивнии. Почувствовал спиной легкое прикосновение ее руки. Надорвал конверт и достал открытку с черно-белым ночным видом большого моста над рекой. Подпись в нижнем углу гласила: «Харбор-Бридж при ночном освещении. Сидней, Новый Южный Уэльс».

Он перевернул открытку и на обратной стороне прочел:

Фредди, я видела русалку.

целую

53

Он так глубоко ушел в себя, что уже не мог выбраться наружу. Женщины стали для него всего лишь тенями, смутными и безмолвными; он избегал их общества, отказывался от их еды, а иногда разбивал тарелки и чашки и в припадке ярости топтал босыми ногами осколки, испытывая некоторое облегчение, когда ступни начинали кровоточить.

Его мир вывернулся наизнанку. День и ночь поменялись местами; он ложился спать на рассвете и просыпался с вечерними криками сов. Женщины знали о его ночных вылазках, поскольку слышали, как он по-собачьи завывает в темноте.

Это наваждение пройдет, как проходит шторм, говорила Дивния.

И наваждение действительно прошло, но мало что после себя оставило: бренную оболочку, бесчувственную и неподвижную. Однако причинявшую страдания ближним.

Он проснулся от звука чьих-то шагов в комнате. Открыл глаза и увидел над собой ореол кудрей, похожий на взбитую прибоем пену. Почувствовал, как его поднимают с постели и выносят из дома на берег, где пригревает солнце и дует соленый морской ветерок.

Потом он лежал уже в лодке и следил за перемещением облаков в голубом небе и за хороводом чаек, то и дело пикировавших к воде. Вибрация от мотора передавалась его позвоночнику, ребрам и легким, вытряхивая из него боль и восстанавливая дыхание. Медленные глубокие вдохи. Солнце то выглядывало, то исчезало за очередным облаком; тепло чередовалось с прохладой. Он прикрыл глаза. Лодка забирала влево, мотор снизил обороты. Затем они причалили. Сильные руки подхватили его под мышки и помогли выбраться на пирс. Кто-то что-то негромко сказал.

Потом был подъем по крутой тропе. Снова глубокое дыхание. Каменные ступени, ведущие к двери дома. Они вошли внутрь. Дикие цветы в вазе на столе. Фотография в рамке: два брата с одинаково буйными шевелюрами – перед тем, как их подстригли под армейский бокс.

Он опустился на край кровати, рядом с уже приготовленными мылом и полотенцем. Надо было что-то сказать. Хоть что-нибудь. Но он не мог. Дверь закрылась, и он зажал свой рот ладонью, чтобы подавить единственный звук, который рвался наружу.

Он крепко спал ночью и проснулся с восходом солнца. Почувствовал голод. На стуле рядом с кроватью стояла тарелка с холодной макрелью и картофелем. Ел он без спешки, с удовольствием.

Затем подошел к окну, раздвинул шторы, и комнату залило светом. Открыл шкаф и обнаружил там аккуратно сложенные вещи второго брата.

Услышав, как хлопнула входная дверь, он переместился к окну, обращенному в сторону моря, и увидел Неда Блэйни, который спускался по ступеням с термосом в руке. На минуту он потерял его из виду за рыбацкими коттеджами, а потом заметил уже на пристани, когда Нед садился в лодку.

И вот лодка уже стала маленьким – с сустав его мизинца – темным пятнышком вдали. Он смотрел, как Нед бросает якорь рядом с буйком. Как достает и проверяет крабовые ловушки. Методично. Медленно. В одиночку. Он продолжал смотреть.

На следующее утро он присоединился к Неду, перехватив того на выходе из дома. Нед удивился неожиданной просьбе, но был рад компании – и он повторил это дважды. Вместе они спустились к пирсу по каменным ступеням. Солнце не грело, серое небо низко висело над морем. Говорили мало. Да в этом и не было нужды.

Сложив крабовые ловушки на носу, они уселись в кормовой части, подальше от тухлой приманки, и закурили, пока лодка легко скользила по блестящей и гладкой, как сланец, поверхности моря. Ранее Дрейк уже наловчился держать равновесие в лодке и теперь, опуская ловушки, уверенно стоял во весь рост. На воде оставались пятна рыбьего жира и отделившиеся кусочки приманки, на которые жадно набрасывались чайки. Он наклонился через борт, чтобы помыть руки, и увидел свое отражение в зеркальной поверхности.

Нед предложил ему порулить. Дрейк перелез на корму, взялся за румпель – и почувствовал себя на своем месте. Нед извлек из-под сиденья термос и отвинтил крышку, но пар от горячего чая не появился над горлышком, а когда Дрейк поднес к губам свою порцию, он понял, что это виски.

Не было ни чоканья, ни тостов. Короткая, еле слышная фраза Неда прозвучала лишь констатацией факта.

За жизнь, произнес он.

Следуя его указующему взмаху, Дрейк направил лодку в открытое море. Мотор ровно урчал, теплый южный бриз обдувал лицо. Море и небо были одинакового стального цвета, разделенные яркой серебристой чертой на горизонте. И он смотрел не отрываясь на эту самую черту.

Теперь он точно знал, что она находится где-то там. Что она жива. И осознание этого факта лежало в основе всего.

V

54

Снова наступила осень, и воздух наполнился запахами прелой листвы и морской тины. Стоя перед своим фургоном, Дивния глядела в небо; бриз привычно развевал ее волосы. Ночь подступала все ближе, и нетерпеливая луна обозначила свое появление еще до того, как солнце окончательно ушло за горизонт. Дивния перевела взгляд на связку ключей, висевшую на стенке фургона, шагнула к ним и бережно отделила от прочих самый маленький ключ. Поднесла его близко к глазам, держа за истрепанную аквамариновую ленточку: да, это был он, ключ к пониманию. Она с улыбкой вспомнила, почему его так назвала, и, сунув ключ в карман, поднялась по ступенькам в старый фургон.

Внутри было тепло. Дивния задернула занавески, в последний раз. Она думала, что готова к этому, но столь будничное действие сразу же вызвало у нее удушье – так закрывалось окно ее жизни. И она поспешно распахнула занавески, чтобы избавиться от внезапного приступа паники. И до чего же приятно было снова увидеть знакомые очертания своего мира!

Она смотрела на закат, золотивший вершины деревьев, на птичьи гнезда, большей частью уже опустевшие, на раковины в музыкальной подвеске, которые вновь побрякивали, сигнализируя о возобновлении ветра. Она смотрела на вещи, бывшие частью ее повседневной жизни, – вроде гладких камней, которые она нагревала на печке и потом для утепления рассовывала по карманам или складкам своей неказистой, но практичной одежды. Она провела рукой по простыням, которые в последний раз примут ее в объятия этой ночью.

Я так давно готовилась к этому и все равно не уверена, что мне следует делать, подумала она.

Взяла ручку с намерением что-то написать, однако писать оказалось нечего – да и к чему слова, когда все уже скоро выразится в действиях?

Она сняла одежду и аккуратно повесила все на крючок. Услышала пение Дрейка в лодочном сарае. Дивнии было жутковато, но Дрейка тревожить она не стала – только не сейчас, не в ее последнюю ночь на земле.

Что там за дверью? Луч света пересек порог и растянулся поперек кровати. В комнате стало жарко.

Снова ты!

Снова я! Обещал ведь, что вернусь.

А я тебе не верила.

Подвинься, Дивни, сказал Джек и сел на край постели.

Неплохо выглядишь, заметила она.

Я снова молод.

Только не смотри на меня, попросила Дивния. Я уже не та, которую ты оставил.

Он протянул руку и коснулся ее щеки. Посмотрел ей прямо в глаза. Потом начал раздеваться. Кожа его была белой и упругой, как в юности. Верхнюю часть ягодиц покрывали рубчики, оставшиеся после кори. Дивния легонько дотронулась до крайнего слева рубчика. Джек наклонился, чтобы ее поцеловать.

Погоди, сказала Дивния и, отвернувшись, открыла дверцу тумбочки рядом с кроватью.

Торопливый поиск сопровождался стуком и бряканьем разных мелких вещиц. Наконец она нашла среди них нужную и, нервничая, провела по губам помадой.

Что скажешь?

Ты прекрасна.

Он стал ее целовать, и целовал до тех пор, пока от помады не заблестели и его собственные губы.

Ты прекрасна, ты так прекрасна! – повторял он.

И она ему почти поверила.

Дивния откинула край одеяла и приглашающе похлопала ладонью по простыне.

Присоединяйся, сказала она.

55

Дрейк стоял на берегу близ песчаной отмели, глядя на «Избавление». Его обволакивал мягкий предвечерний воздух, и он чувствовал, как струится меж пальцев горячий песок – будто в песочных часах. Что-то изменилось. Он уже научился чувствовать изменения в погоде, во времени, в приливах, порой едва заметные, но чреватые важными последствиями. И сейчас предощущение важных перемен витало в воздухе.

Он быстро двинулся через рощу, выкрикивая ее имя и крепко прижимая руку к сердцу, как будто в попытке сдержать рвущиеся наружу чувства. Голоса, бормотавшие что-то вроде молитвы, эхом разносились по долине, как в ночь его появления – и в каждую ясную ночь позднее. Сейчас эти голоса уже не пугали, а скорее успокаивали: всего лишь глупые привычные слова, отражавшие хаос в его сознании. Печка фургона не дымила и оказалась холодной, когда он ее потрогал.

На аккуратно заправленной постели были разложены предметы, напоминавшие о ее прошлом: цветок дрока, морская звезда, однопенсовая монета и тюбик губной помады. А также почтовая открытка из Америки и перламутровый медальон, когда-то принадлежавший ее матери. В доме все было чисто и прибрано.

Бутылки рядком выстроились на полу вдоль стены. На все послания были даны ответы, включая добрую сотню ответов на послание Дрейка. Терновый джин и коричневые пакеты с лекарственными травами переместились на видное место, явно оставленные для Дрейка. Желтый дождевик висел на крючке с внутренней стороны двери. А у окна, как будто специально к его приходу высвеченная лучом солнца, лежала «Дивная книга истин». Из замка на переплете торчал маленький ключ с истрепанной аквамариновой лентой. На сей раз ничто не могло ему помешать.

Он сел на кровать, положив книгу на колени. Повернул ключик в замке, открыл обложку и стал листать страницу за страницей, постепенно переходя от легкого недоумения к не вполне уместной сейчас веселости. Ибо на этих сморщенных страницах не обнаружилось ничего, кроме пыли да еще давно засохшей мухи. Он снова пролистал всю книгу от начала до конца и в обратном порядке, а потом рассмеялся. Ничего. Никаких истин. Он поднялся с намерением вернуть книгу на место, но в самый последний момент вдруг заметил волнистый край старой фотографии, выступивший над обрезом страниц. Сердце заколотилось в предчувствии. Как он мог это пропустить? Он вытянул снимок из книги. На оборотной стороне были написаны два слова: «Твой отец».

Он не спешил переворачивать фото, поскольку угадал истину прежде, чем узрел ее воочию. Странное сердцебиение уже давало ему подсказку. А когда он все же взглянул на лицевую сторону фото, там был именно тот, кого он ожидал увидеть: те же самые глаза, нос, борода и губы, какие он вырезал из маминых журналов, чтобы внести подобие определенности в свой маленький, омраченный безотцовщиной мир. Это был он: тот самый человек с коллажа, замыкавший в кольцо его жизнь, как ров замыкается вокруг крепостной стены. Это всегда был он.

Дивния прощалась со всем своим миром, для чего потребовалось немало времени, поскольку ей были знакомы каждый лесной закуток, каждая речная заводь, и она не хотела что-нибудь пропустить – это было бы несправедливо. Начала она с рощицы молодых ив. Она благодарила за прожитую жизнь каждый цветок, каждый куст или дерево, которые несли в себе частицы ее прошлого, ее юности, ее зрелости, ее желаний, ее скорби, ее тела, ее смеха, ее планов, ее усталости, ее судьбы. Это была сцена ее театра. Теперь пришло время последнего выхода, ее прощального поклона. Кроны шелестели на ветру, часть листьев уже опала; стая гусей, построившись клином, улетала в туманную даль на западе.

И вот она в последний раз сидит на причальном камне. Дышится с трудом. Вещи – время – все на исходе. Закат окрашивает летящую чайку в розовый цвет. Время остановило свой бег. Дивния знает, что в этом мгновении заключено все, потому что это – ее последнее мгновение, чудеснейшее мгновение. И она знает, что это мгновение и есть любовь.

Дрейк ее видит. И стиснутый кулак в его груди разжимается, выпуская на волю жизь, а в самом центре этой жизни – она, Дивния Лад. Он знал ее всегда, сколько себя помнил, и даже дольше; и теперь он понимает почему.

Он машет ей, и она машет в ответ. Чайка останавливается в полете, словно вмерзает в затвердевший воздух. Он подходит, дотрагивается до ее руки и чувствует, как она холодна. Слышит ее прерывистое дыхание.

Что происходит? – спрашивает он тихо.

Идем, говорит старая женщина.

Она берет его за руку, и вдруг он понимает, что это рука его матери, и речной берег превращается в мостовую Флит-лейн, где они вместе идут к пабу его детства, густой пивной дух из которого мог заменить еду, когда он просыпался голодным среди ночи. Они подходят к мостику через протоку, и вдруг он ощущает под ногами ступени, ведущие в холодную комнату, в их лондонский дом, где он терзает маму вопросами, пока вся кровь не отливает у нее от лица.

Какого цвета были его глаза, ма? Какого цвета глаза у моего папы?

Цвета тоски.

А что это за цвет, ма?

Это цвет моря.

На середине мостика он останавливается и смотрит на стройные сосны и песчаную отмель вдали. Прилив стремительно надвигается, на гребнях волн белеет пена и поблескивают рыбьи спины. Он понимает, что время на исходе.

Идем же, говорит Дивния.

На островном берегу она при подъеме хватается за траву, а, минуя Забытых Любимых, вдруг перестает ощущать солнечное тепло. Она поднимает голову и, не мигая, смотрит на яркое светило. Она легко пронзает его взглядом, она видит его насквозь.

Почти на месте, говорит она и за руку ведет Дрейка к могильному камню, который он не замечал раньше: простая глыба розового гранита и два слова на ней.

ДЖЕК ФРЭНСИС

Вот он, говорит Дивния. Твой отец.

Доселе приглушенные голоса звучат все громче, Дрейк оглядывается по сторонам. Потом упирается коленями в сырую траву и прижимается щекой к отцовской могиле. Дивния кладет руку ему на спину.

Слушай, говорит она.

Я слышу, отвечает он.

Это и есть твоя история. Та, что была у тебя всегда.

Обернувшись, он тянется к ней, но она уже уходит. В мягком вечернем свете она идет навстречу волнам прилива и чувствует, как спадают ее покровы; она освобождается от своей старой кожи и становится кем-то другим. Ее уже ждут, и она видит их на гребне волны, и она бежит к ним легко и быстро, ибо теперь ее не отягощает груз лет, и она ныряет и делает свой первый вдох, и ее тело сливается с морем. Она вернулась домой.

Благодарности

Я хочу поблагодарить следующих людей за поддержку, доброту и отзывчивость в процессе написания этой книги.

Мою семью, и прежде всего маму, всегда меня вдохновлявшую, а также племянника и племянницу, Тома и Кейт Уинман, моих самых благодарных слушателей.

Всех сотрудников издательства «Тиндер-пресс» за их энтузиазм и профессионализм, и в первую очередь моего редактора Ли Вудберн, которая направляла и поощряла меня в работе над этой историей, а также Вики Палмер, настоящую кудесницу маркетинга.

Моих друзей в этой и других странах за радость общения как в прошлом, так и в настоящем. Шерон Хейман за мудрость, за понимание и за то, что она такая есть. Патрисию Флэнаган, Дэвида Ламдена, Сару Томсон, Саймона Пейдж-Ритчи, Мелинду Макдугалл, Дэвида Миклема, Эндрю Маккэлдона, Вина Матани и Мору Брикелл – за своевременный звонок или разговор за обедом, на вечеринке, на прогулке или за то, что заставляли меня смеяться, когда мне бывало не до смеха. Селину Гиннесс за умение вовремя сказать нужные слова. Также благодарю The Gentle Author и общество единомышленников, сформировавшееся вокруг блога «Spitalfields Life», – вы служите постоянным напоминанием о том, что и ради чего мы творим. Благодарю бар и ресторан «Сент-Джон» в Смитфилде за то, что он всегда на своем месте.

Благодарю Нелл Эндрю за кропотливую возню со мной на протяжении всего лета, а также всех сотрудников агентства «Питерс, Фрейзер и Данлоп» за вашу неизменную поддержку. Благодарю Самию Спайс, Пэдди Эшдауна и Тима Фрейзера, которые помогли справиться с паникой, охватившей меня в последний момент. Искренняя благодарность Тиму Байндингу, не пожалевшему времени на то, чтобы помочь мне с проработкой сюжета. Благодарю Грэма и Шину Пенджелли за морскую звезду, Морин – за чаепития и приведение в порядок моего мировосприятия, а Старого Стэна – за вечера с историями под виски.

Исследования и работа с архивами никогда не были моим сильным местом; в лучшем случае они нагоняли на меня сон, а в худшем – выбивали из колеи, препятствуя моему по-детски наивному стремлению поведать историю на одном дыхании. Однако нижеперечисленные люди, учреждения и организации существенно обогатили этот процесс и даже, смею сказать, сделали его увлекательным: Британский музей, Лондонский городской архив, Брайан Полли из Лондонского транспортного музея, Национальный музей железнодорожного транспорта и компания «Грейт Вестерн Рэйлуэй», галерея фотографий Дуврского парома, Анджела Брум из Королевского музея Корнуолла, Государственный архив Корнуолла, а также Элисон Кортни.

И наконец…

Роберт Кэски, мой дорогой друг и литературный агент. Ты с доброй улыбкой вытерпел столько исправленных версий этой книги, что одной благодарности тут явно недостаточно. Я в вечном долгу перед тобой за то, что ты провел меня через все испытания с юмором, терпением и верой в мои способности. Говоря словами Тины Тернер, «ты всего-навсего лучше всех».

Патрисия Нивен. Тебя я должна поблагодарить за ВСЕ.

Страницы: «« ... 7891011121314

Читать бесплатно другие книги:

Великое государство, созданное Османом I, – заклятый сосед России. В XVII веке турки захватили терри...
Патрик Бьюкенен – известный американский политик и публицист консервативного направления, автор шоки...
Иван Калашников был футбольным корреспондентом сайта Sports.ru в Лондоне четыре года, с 2011-го по 2...
Франклин Рузвельт – 32-й президент Соединенных Штатов Америки, центральная фигура в мире в середине ...
«Какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всем и какой необыкновенный народн...
Книга «Наемники» — это суровое сказание о странствиях отряда наемников по рекам Руси. В книге вы не ...