Дивная книга истин Уинман Сара

11

Взрыв прогремел незадолго до полуночи. Фредди спросонок подскочил, больно ударился локтем о пол и вполголоса выругался. Сердце бешено колотилось. В первый момент он не мог сообразить, где находится, – такая потеря ориентации была обычным делом, когда он просыпался на полу каких-то комнат в каких-то городах. Он сел и протер глаза. Снаружи доносились звуки фейерверка. Он нашарил пачку сигарет, поискал зажигалку в карманах брюк, но нашел только пригоршню медяков. Спички обнаружились на подоконнике. Сквозь шторы россыпь зеленых и синих огней высвечивала контуры церковного шпиля. Он с удовольствием сделал первую затяжку и заметил, что рука опять дрожит. Взял газету, чтобы проверить, какая нынче дата. До Дня памяти[17] оставалось еще десять дней. Очередная ракета взорвалась в ночном небе, заставив его вздрогнуть.

Не бойся, Бадди, это скоро закончится, сказал он птице и накрыл клетку кухонным полотенцем.

Подойдя к кровати, он посмотрел, как вздымается и опадает грудь спящей Мисси, прислушался к ее ровному дыханию. Она спала на спине, заложив руки за голову. Фредди вгляделся в ее лицо. Глубокие морщины рассекали лоб, и каждая из них служила указателем на То, Что Могло Бы Быть. И он знал, что она это знает. По задержке руки, убирающей волосы с нахмуренного лба, можно было судить о ее внутренних терзаниях и замешательстве. На лице ее, сколько он помнил, всегда лежала печать провидческого знания – как будто она с самого рождения знала наперед историю своей жизни и не предвидела на этом пути каких-то особых сюрпризов. Красота ее осталась прежней и вовсе не собиралась увядать, но сейчас, после всех жизненных перипетий, светлые мечты юных лет потускнели под хмурым небом реальности.

Интересно, знает ли она действительный финал своей истории? – подумал Фредди. Знает ли, что там не будет прекрасного принца, а только злосчастный солдат с пустотой вместо сердца?

Но я позабочусь о тебе, если ты только позволишь, прошептал он.

Мисси повернулась на бок, потягиваясь.

Что такое? – спросила она.

Все в порядке, просто я не мог уснуть. Пожалуй, пройдусь немного, сказал он, надевая и застегивая брюки.

Куда ты пойдешь?

Куда-нибудь, сказал он и погасил сигарету в пепельнице. Кто-то на улице запускает фейерверки. Возможно, соседские дети. Мне не помешает немного проветриться.

Я с тобой, сказала она.

Он зажег лампу, разыскивая свои ботинки, и через пару секунд заметил, что ее пижама уже снята и комом брошена на пол, а потом краем глаза увидел ее наготу, отразившуюся в полированном металле. Так же искоса он наблюдал за тем, как она надевает просторные синие штаны и серый свитер крупной вязки, сняв его со спинки кровати.

Мисси кашлянула. Он поднялся с колен и застегнул пуговицы рубашки.

Теперь уже нет смысла подглядывать, сказала она с улыбкой, проводя помадой по губам. Ты покраснел как рак, Фредди Дрейк. Да, я же вижу. Ну вот, я готова, идем. Прихвати бутылку и постарайся не шуметь.

Взяв свое пальто и фонарик, она направилась к двери. Фредди сделал глоток из горлышка, прежде чем последовать за ней. Он чувствовал себя совершенно разбитым, что в равной мере касалось и ума, и сердца.

С ноябрьского неба сыпал мелкий дождь. Они сидели на крыше, потерянно съежившись, как детишки, сбежавшие из дому, сами не зная куда. Бутылка переходила туда и обратно, донося до губ Мисси его слова и тепло его дыхания. На востоке в знакомом беспорядке дыбились коньки крыш и печные трубы. Кое-где среди них зияли пустоты, в которых кружили вихри с неприкаянными призраками жильцов, сгинувших под этими руинами. Над крышами взлетела ракета и взорвалась, рассыпаясь белыми огнями.

Какого хрена, люди тут пытаются заснуть! – пронесся вдоль кирпичных стен одинокий гневный возглас.

Фредди запахнул плащ – не из-за холода, а чтобы хоть как-то приглушить стук собственного сердца. Мисси прильнула к нему, и пахло от нее очень приятно.

Во время войны я часто сюда приходила. И вот что скажу тебе, Фредди: это было красиво. Безумие, верно? Пожары сплошной полосой в районе доков напоминали восход солнца. И можно было почувствовать их запах, если ветер дул с той стороны. Запах жженого сахара, а однажды даже запах плавленого сыра. Самолеты над головой, лучи прожекторов крест-накрест, пальба зениток – это воспринималось как что-то среднее между киносеансом и рождественским гуляньем. Однажды мы пересидели здесь бомбежку с моей подругой Джини – она назвала это «испытанием веры», – совершенно очумевшие от какого-то зверского самогона, однако живые. И невредимые. И я была счастлива. Казалось, все, о чем я мечтала, вот-вот сбудется. Словно я была спасена для чего-то важного. А когда дали отбой воздушной тревоги, возникло такое фантастическое чувство! Мне было все нипочем. В самом деле. Джини говорила, что у меня девять жизней, как у кошки.

А сколько жизней осталось сейчас? – спросил Фредди.

Не знаю. Неплохо бы иметь хоть парочку в запасе.

Мисси ухмыльнулась, а он, глядя на нее, снова стал тем двенадцатилетним мальчишкой – смущенным и жаждущим, с набухающими яичками и оглушительным сердцебиением.

Я ведь была там в ту ночь, тихо сказала Мисси.

Где? Какая ночь? Ты о чем?

В «Кафе де Пари». В ночь, когда это случилось.

Боже мой, Мисси!

Я танцевала. Довольно далеко от сцены, что для меня необычно, и оркестр исполнял «О Джонни! О Джонни! Какая любовь! О Джонни! О Джонни! Блаженство и боль!». А потом вдруг наступила тишина. Все вокруг двигалось замедленно – можешь себе представить? Улыбающиеся лица, смазанные движения и чудесная тишина. И еще яркий голубой свет. Потом я очнулась на полу, придавленная чьим-то телом, и в воздухе кружились нотные листы, как огромные хлопья снега, а осколки стекла сверкали, как звезды. И только после этого я услышала вопли. Повсюду были ошметки тел, оторванные руки и ноги. Какая-то обезумевшая женщина бродила среди этого кошмара и продолжала петь: «О Джонни! О Джонни!» У меня была рассечена кожа на голове, только и всего. Я старалась, как могла, помочь другим. Платье все равно было порвано, так что я разорвала его еще больше и делала из обрывков жгуты для остановки крови. Я промывала людям раны шампанским. Позднее я часто гадала, что они могли подумать, когда лежали на полу, истекая кровью, и слышали, как рядом хлопают пробки шампанского. Наверно, это было неправильно, да? Я о том, что не пролила ни слезинки. До сих пор. Джини говорила, что я слишком толстокожая. Но по-моему, на все беды вокруг никаких слез не хватит, а я свою норму выплакала еще до войны. В ту ночь я отделалась повреждением барабанной перепонки. Так что я слегка глуховата. Но с возрастом моя глухота будет восприниматься все более естественно, не так ли?

Иди сюда, сказал Фредди, раскрывая объятия.

Нет, я чувствую себя нормально и вовсе не нуждаюсь в утешении, сказала она, отстраняясь. Тебе следует привыкнуть к таким вещам, раз уж ты вернулся. Здесь у каждого найдется своя история того же сорта, это просто одна из многих.

Новая ракета с визгом прорезала холодный воздух.

Ага! Надеюсь, это будет синяя, они мне нравятся больше всего.

Ракета лопнула, рассыпавшись каскадом красных и зеленых огней.

Жаль, мне хотелось синюю.

Может, она будет следующей, сказал он.

Но больше ракет не последовало. Фейерверщики наконец-то угомонились и оставили в покое лондонское небо.

Эта война всех нас подкосила, сказала Мисси. Мы все стали другими, верно?

Он хотел сказать ей, насколько другим он стал, хотел дать ей почувствовать эту перемену, хотел услышать от нее слова утешения – мол, ничего страшного, по нынешним временам такое случается сплошь и рядом.

Но вместо этого он закурил и передал ей сигарету. Она сделала затяжку – и ее первая за очень долгое время слеза капнула на руку Фредди.

Не смотри на меня, сказала она, отворачиваясь. Пожалуйста, не смотри на меня.

Фредди послушно отвернулся и стал смотреть вдаль, на высокую трубу пивоварни, на ряды крыш, на зашторенные окна спален (с людьми в теплых постелях), на звезды вверху и на все более тревожащие, вопиющие бреши в городском ландшафте. Когда-то он считал этот город своим, но сейчас даже не мог припомнить, что находилось на месте того или иного пустыря и уже безвозвратно исчезло.

Примерно так же, как с моей собственной жизнью, подумал он.

Они спустились в тишину ее комнаты, показавшуюся непривычной, поскольку в ушах еще звенели отзвуки фейерверка. Мисси включила обогреватель, и они сели друг против друга в оранжевом свете от раскаленных спиралей. Тепло возвратило румянец их застывшим лицам. Они были наедине. Их тела были наедине. Фредди поднялся, увлек ее к постели и начал целовать. Она успела дотянуться до выключателя. Уже в темноте он снял брюки, и она стала ощупывать его тело так, словно была слепой.

12

Звон воскресных колоколов разнесся в ясном утреннем небе. Мисси резко пробудилась. В голове пульсировала боль, изо рта несло перегаром, мужское тело прижималось к ней слишком тесно. Она убрала его руку со своей груди и его ногу со своего бедра. После бурной ночи ей был нужен лишь простор в собственной постели – разве это желание было чрезмерным? Она подняла взгляд к потолку и осторожно подула на тонкую серую вязь паутины в углу над изголовьем.

Выбравшись из постели, она доковыляла до раковины. Открыла кран, набрала воды в горсть и сполоснула лицо. Посмотрелась в зеркало и подумала, что выглядит просто жутко – утренний свет особенно безжалостен. Наспех заколола волосы и обмотала голову платком. Вытянула из пачки сигарету, чиркнула спичкой и сделала две затяжки: одну в печали, другую на радость. Немного полегчало. Головная боль начала стихать. Она отдернула шторы и прищурилась от пронзительного голубовато-стального света.

Наполнив водой раковину, она уперлась ступней в ее узкий фаянсовый край и помыла себя с мылом между ног, а затем ниже вдоль бедер. Обтерлась фланелькой, сушившейся на вешалке рядом с домашним платьем.

Доброе утро, милый, прошептала она, снимая полотенце с клетки Бадди.

Просунула в клетку черствый кусок медовой булочки. Птица смотрела на хозяйку, не слетая с насеста.

В чем дело? – спросила Мисси. Я что-то упустила?

Она загасила сигарету в пепельнице среди дюжины других окурков и прислонилась к оконному стеклу, чтобы оглядеть восточный небосклон. Ее нагота заполнила оконный проем – поступок был неосознанным и как бы подразумевал: «Вот она я, какая есть, но это совсем не то, что вам нужно». Она смотрела на уличную суету внизу. Люди старались сделать свою жизнь лучше. И она, подобно многим другим, не переставала задаваться вопросом: зачем все это было нужно? Триумф двухлетней давности не сказался на толщине кошельков и благополучии семей. Люди оставались бедными, а город продолжал ветшать. Она подняла оконную раму, и в комнату ворвался холодный воздух. Птичья клетка закачалась под его напором. Мисси зябко повела плечами, а затем перегнулась через подоконник и как можно дальше высунулась из окна, широко раскинув руки. Двое юнцов с хохотом и криками показывали на нее пальцами, но Мисси их не слышала. Ветерок шевелил ее волосы и развеивал мускусный запах подмышек. Она закрыла глаза и представила себя воспаряющей над всем этим, улетающей прочь от всего этого.

Наконец она слезла с подоконника и начала интенсивно растирать свои руки и ноги, пока тепло не разлилось по сине-зеленым прожилкам вен. Потом открыла дверцу клетки.

Улетай, Бадди, прошептала она. Лети прочь и будь счастлив.

Птица замерла в растерянности.

Ну, давай же.

Мисси подула на встопорщенные перья.

Улетай.

И чуть не прозевала момент, когда, всплеснув крыльями, птица стремительно растворилась в безоблачном голубом небе. Мисси сменила в клетке полотняную подстилку и закрыла дверцу. После этого вернулась в постель и тихонько потянула к себе одеяло. Заметила эрекцию Фредди и отодвинулась, однако он подался к ней. Напор на ее бедра усиливался, но она не раздвинула ноги, притворяясь спящей, когда он шептал ее имя. Не то чтобы прошлая ночь была ошибкой, но Мисси не желала ее повторения. Честно говоря, она сейчас не испытывала ничего, кроме мучительной неловкости и желания побыть в одиночестве. Фредди кончил быстро, со сдавленным стоном; она не пошевелилась. Взгляд ее задержался на кофейнике, который надо было поставить на огонь, – и как она могла об этом забыть? Сейчас ей больше всего хотелось горячего кофе. Вроде мелочь, но такая нужная сейчас, чтобы пережить это утро. Вот о чем размышляла Мисси в то время, когда мысли Фредди были заняты любовью.

Он сидел в постели и курил, наблюдая за тем, как она распускает волосы и делает прическу. Ее пальцы так уверенно и четко выполняли привычные действия, что она даже не считала нужным посмотреть в зеркало при укладке локонов. Фредди был абсолютным профаном в подобных делах, но сейчас попробовал представить себя в роли домашнего парикмахера. Ему хотелось сделать для нее что-то такое, чего не делал ни один мужчина. Он взял со столика пепельницу, чтобы стряхнуть пепел. Удивительно, когда она успела полностью одеться: как будто провела все утро без него. Он вдруг почувствовал ревность к тому пространству и тому времени, которые принадлежали ей одной. Мисси хорошо смотрелась во флотских брюках и шотландском джемпере с узорами под цвет ее губной помады, однако этот наряд показался ему слишком простым и обыденным. Возможно, она всегда одевалась так в свободные от работы дни. Да, ему еще многое предстояло узнать. Мисси взглянула в зеркало и встретила его взгляд. Он улыбнулся, и она ответила – правда, после некоторой паузы. Почему она запоздала с ответной улыбкой? И почему ее не оказалось рядом в постели, когда он проснулся? Ему не терпелось узнать ее мнение, каков он был этой ночью. Ну, то есть не хуже других мужчин?

Чем думаешь заняться сегодня? – спросила Мисси.

Чем угодно, на твой выбор.

Мисси помолчала, затрудняясь с выбором, потому что на самом деле ей хотелось остаться одной. Хотелось спуститься к мисс Каджеон и принять ванну, а потом вернуться к себе и полистать журналы, валяясь на кровати. Но она не знала, как поделикатнее высказать это желание.

Можно пойти на прогулку, сказала она.

У тебя по выходным такая традиция?

У меня нет никаких традиций, Фредди. Просто прогулка сейчас была бы ничем не хуже любого другого занятия.

Что-то было неладно. Что он сделал не так? Уж очень давно ему не случалось бывать в подобных ситуациях.

Мы можем остаться дома, предложил он, выразительно похлопав ладонью по постели.

Нет, сказала Мисси, вся в тумане от лака для волос. Мы пойдем на улицу. И не тяни со сборами, а то упустим хорошую погоду.

Теперь сомнений уже не было: романтическое настроение прошлой ночи бесследно испарилось с первыми лучами солнца. В последовавшем неловком молчании он поднялся с кровати и, отвернувшись, стал натягивать кальсоны. А когда он покончил с одеванием и стал заправлять постель, Мисси его остановила, сказав, что собирается сменить простыни. Так Фредди понял, что следующей ночью его в этой постели не ждут. Он перепаковал свой чемодан и щелкнул замком. Попутно заметил, как она покачала головой, убирая в мусорное ведро пустую коньячную бутылку, словно виня алкоголь в своем моральном падении. Он криво завязал галстук, надел плащ и подхватил свой чемодан.

Я возьму вещи с собой, сказал он. После прогулки поеду на вокзал, чтобы завтра отбыть пораньше.

Еще сохранялась слабая надежда на то, что она скажет: Оставь это здесь, Фредди. Извини, я что-то сама не своя сегодня. Конечно, ты можешь переночевать у меня.

Но она этого не сказала. Она вообще ничего не сказала, просто ждала его у двери, опрятная и благоухающая.

Давай останемся здесь, прошептал он.

Она чмокнула его в щеку и нахлобучила шляпу ему на голову.

Идем, сказала она.

Он чувствовал себя как провинившийся школьник.

Фредди рассчитывал на неспешное перемещение с отдыхом в сквериках, однако Мисси быстро шагала впереди сквозь толпу и гам птичьего рынка на Клаб-роу. Штабеля клеток высотой в человеческий рост громоздились слева и справа перед ларьками. Коноплянки и канарейки, попугаи и зяблики, собаки и кошки – живность всякого рода была выставлена на продажу.

Ты только посмотри! – время от времени восклицал он, однако Мисси уже не было рядом, и он пускался вдогонку, чтобы на ходу сообщить ей об увиденной диковине.

Когда толпа стала плотнее, она взяла Фредди за руку. У нее начала кружиться голова, не хватало воздуха. Она стала пробиваться к выходу с рынка – куда-нибудь, где можно было попить воды и отдышаться. На ее пятках вздулись волдыри, и она почувствовала некоторое облегчение, когда они наконец лопнули.

На Шордич-Хай-стрит они сели в автобус № 6 и поднялись на верхнюю площадку. Фредди подумал, что они едут на Трафальгарскую площадь, но, когда кондукторша крикнула: Следующая – собор Святого Павла! – Мисси сказала: Выходим, и вскоре они уже спрыгивали с подножки под оглушительный звон кафедральных колоколов. В воздухе пахло гарью, со стороны Темзы тянуло холодным сквозняком. Фредди зажмурился, когда яркий солнечный свет ударил ему в глаза, отразившись от никелированных деталей проезжавшего автомобиля.

Сюда, сказала Мисси и повела его навстречу запаху соли и тины.

Пересекая улицы, минуя пустыри на месте разбомбленных зданий, они двигались в сторону знакомых с детства пристаней и пакгаузов, в сторону реки. Оба смущенно молчали, и длинные темные тени на тротуаре позади них безуспешно пытались соединить непомерно растянутые пальцы.

Старая псина-река заметила их появление и, закрыв свои водянистые глаза, попробовала повернуть время вспять, но отлив этому воспротивился. Старушка Темза наверняка знала что-то важное, но не спешила делиться с ними этим знанием. Она лишь текла и текла себе дальше к морю.

Фредди спустился по лестнице и ступил на илистую кромку берега. Ему было не по себе. Наползавшие с юга тучи норовили закрыть послеполуденное солнце. Приподнимая подол длинного пальто, Мисси следом за ним осторожно сошла со скользких ступенек на обнаженное отливом речное дно. Ее узкие каблуки тотчас погрузились в грязь. Колокольный звон смолк, и в воздухе повисла тишина. Пугающая тишина, которую лишь изредка нарушал грохот поезда на мосту Блэкфрайерс.

Они стояли в прохладной тени склада. Причальные столбики барж походили на пеньки гнилых зубов, а ближайшая к берегу баржа прочно сидела на мели. Они смотрели на частокол труб, зачернявших своей сажей небосвод. Над их головами покачивалась цепь складского подъемника. Фредди поставил на землю чемодан и прикурил сразу две сигареты. Глубоко затянувшись первой, предложил вторую Мисси. Она взяла ее, не взглянув на Фредди.

Ты чувствуешь запах соли от реки? – спросил он.

Да, сказала она. Давай закроем глаза и вообразим, что мы на берегу моря.

Как раз в этот момент солнце снова вышло из-за туч. Они закрыли глаза, ощущая его тепло на лицах, и вообразили, что стоят на морском берегу.

Фредди ослабил узел галстука.

Может, поедешь со мной, Мисси? Давай завтра поедем вместе.

У меня работа.

Где?

Мисси не ответила. Фредди усмехнулся.

Позирование для Пикассо? Это едва ли стоит…

Пошел ты, Фредди!

Она переместилась от стены к самому краю воды, где скопилась полоса всякого плавучего мусора. Волны слабо плескали в борт парусной лодки, привязанной к столбику недалеко от берега.

Много лет назад, начала Мисси, моя старая няня рассказывала историю о русалке. Говорила, что ее мама однажды видела русалку на этом самом месте. Или где-то поблизости. А может, и не видела, а может, и не настоящую русалку, но кто знает? Няня уверяла, что русалка была самая настоящая…

Мисси…

Погоди, дай мне досказать, Фредди.

Нет здесь никаких русалок.

По-твоему, и Санта-Клаус тоже не существует?

Нет никаких Санта-Клаусов, сказал Фредди, беря ее за рукав, но она тут же вырвалась.

Няня говорила, что ее мама видела русалку, когда была еще маленькой и гуляла на берегу со своим отцом. В ту пору о русалке знали все портовые грузчики и матросы на лихтерах. Она была красавицей. Удивительной красавицей, которая жила в этой загаженной реке, словно не замечая дурных запахов, просто потому, что была слишком хороша для таких вещей. И это дарило людям надежду – сама мысль об этом. Некоторые специально выплывали на середину реки в надежде ее увидеть и загадать желание. Потому что, если ты увидишь русалку, твоя жизнь изменится навсегда. Есть такое поверье. Можешь себе представить? И люди бросали ей в дар все, что имели, но чаще всего не деньги, поскольку они были очень бедны. Вот только с головой у русалки было не все ладно, добавила Мисси и в пояснение покрутила пальцем у виска. По рассказам няниной мамы, она все время грустила, и глаза у нее были печальные, и она пела тоскливые песни. Как ты думаешь, Фредди, почему она грустила?

Фредди притянул ее к себе, ощутил ее руку в своей руке, ее тело вплотную к своему телу.

Она видела слишком много плохого, сказала Мисси. Слишком много, чтобы быть счастливой. Так говорила моя няня.

Однако его не интересовали рассказы старой няни, его интересовало другое.

Мы можем уехать вместе, прошептал он. Уехать, куда ты пожелаешь.

Ты меня не слушаешь.

Это всего лишь глупая старая сказка, Мисси. А я говорю о том, что касается нас с тобой.

Вот и я о том же.

Ты разве не чувствуешь?

Что я должна чувствовать?

Связь. Мы с тобой связаны. И ты это чувствуешь, я уверен.

Ты в самом деле ничего не понял? – сказала Мисси и, подобрав камешек, бросила его в реку.

Я часто думала о том, что случилось с русалкой, продолжила она. Скорее всего, она умерла. В этой грязюке долго не протянешь.

А может, она отправилась в другие края с каким-нибудь симпатичным моряком? Или солдатом? Вроде меня.

Никто не может отсюда выбраться.

А вдруг ей это удалось?

Только не отсюда.

Позволь мне тебя увезти. Я люблю тебя.

И он впился поцелуем ей в губы.

Нет. Это не для нас.

Прошлой ночью ты говорила по-другому.

Прошлая ночь осталась в прошлом.

Неужели все было так плохо?

Тебе пора повзрослеть, Фредди.

Ну и черт с тобой, сказал он тихо и, отойдя от воды, прислонился к сидящей на мели барже.

Я мог бы сделать тебя счастливой, сказал он.

Она с трудом удержалась от смеха. Много раз ей доводилось слышать эти слова от разных мужчин. Но это ровным счетом ничего не значило – ни тогда, ни сейчас. Она попала в западню. В западню своего прошлого, и Фредди был частью этого прошлого. Она задыхалась в этой западне. Мисси взглянула на мост Блэкфрайерс и представила, как несется по реке отсюда до самого Хаммерсмита, а затем попыталась представить нечто большее – гораздо большее – вроде бегства до истоков Темзы на Котсуолдских холмах, где речная вода чиста и свежа, без всяких примесей. К началу начал.

Беги, сказала она себе. Беги и не оглядывайся.

Мисси!

Его возглас иглою пронзил раздувшийся шар ее мечтаний: Бац!

Она повернулась к Фредди, защищая ладонью глаза от солнечных лучей.

На редкость хороший денек, сказал он.

Так сделаем его еще лучше! – предложила она. Отвернись.

Зачем?

Я хочу сыграть в одну игру.

Фредди ухмыльнулся.

Что за игра?

Типа пряток.