Наследник Петра. Кандидатский минимум Величко Андрей

Глава 14

Новицкий давно знал, что если какое-нибудь дело не очень получается, то его можно отложить, а дальше события станут развиваться по одному из двух сценариев.

Или после перерыва станет ясно, что на этом пути вообще ничего не светит и вся суета была зря, надо искать другой.

Или все-таки выяснится, где была ляпнута дурость, а от такого понимания уже совсем немного до прояснения, как сделать работу по уму.

Так вот, с радиостанциями дело сразу пошло по второму варианту. Сергей довольно быстро убедился, что подстроечные конденсаторы в них, будучи почти неотличимы по виду, характеристики имели довольно-таки разные. Эти детали император делал сам, чтобы отработать конструкцию, а перед отъездом в Питер вручил Нартову чертежи и задание развернуть мелкосерийное производство, то есть за три месяца изготовить четыре штуки. Осталось только убедиться, что у Андрея Константиновича, в отличие от некоторых, они получились одинаковы не только внешне, после чего поставить два изделия в радиостанции и обнаружить, что они очень даже работают. К тому же телеграфисты все же кое-как освоили и прием, и передачу. Разумеется, к недоделанным рациям им ходу не было, они работали на тренажерах.

Помощник крутил смазанный канифолью валик, в который при замыкании ключа упиралась тонкая сосновая планка и начинала противно пищать, почти как здоровенный самодельный наушник приемопередатчика. К приезду императора двое недорослей из обучаемых преодолели рубеж тридцати знаков в минуту, а еще двое вообще могли и принимать, и передавать по сорок. «В общем, – прикинул Новицкий, – осень им на натурные тренировки, а по санному пути можно уже будет отправлять бабкиной внучке Анюте, то есть польской княгине Екатерине Браницкой, очередную тайную посылку от отца. Правда, сам Алексей Долгоруков об этом был совершенно не в курсе, но, в конце концов, тайна потому так и называется, что про нее знают далеко не все».

В секретариате тоже не теряли время даром – указ, который Новицкий задумал еще год с лишним назад под рабочим названием «О вольности сословий», был уже почти готов. И, главное, ему придумали название, которое не содержало слова «вольность», а также «свобода» и прочих. Потому как император помнил, что в изучаемой им истории за указом Петра Третьего «О вольности дворянства» кое-где последовали бунты, потому как крестьяне сочли, что там и про них тоже что-то было, но помещики эту часть просто зажилили.

Теперь краткое наименование готовящегося указа звучало как «О поощрениях», ибо свободу никому не предполагалось давать даром, а исключительно в порядке поощрения за что-либо. Например, за добровольно внесенную в государственный бюджет немалую сумму, или за воинскую доблесть, или… в общем, вариантов в том указе рассматривалось много. Полное же его название было всего на три слова короче официального императорского титула, причем даже сам Новицкий только после третьего прочтения понял, о чем там вообще идет речь.

И, разумеется, сразу по приезде в Москву Лиза получила вожделенные деньги, ибо недавно прибыл второй золотой обоз с Урала. Цесаревна тайно отправила Мавру в Дорогомиловскую ямскую слободу, после чего в Ново-Преображенский дворец еще более тайно приехал возок с бабкой-ведуньей. Она пробыла там до позднего вечера, а ближе к ночи появилась уже в Лефортовском дворце, где сдала деньги, получила из них небольшую премию и за чаем посвятила императора в тонкости только что состоявшегося обряда ликвидации последствий приворота.

Проводив начальницу Невидимой службы, молодой царь даже немного взгрустнул – все-таки с Лизой его многое связывало. Спать совершенно не хотелось, и Сергей решил попробовать свои силы в любовной лирике.

Нет, сам он писать стихов не собирался, настолько далеко его самонадеянность не простиралась. Император попытался вспомнить подходящее стихотворение Пушкина. Как там было: «Я вас любил: любовь еще, быть может»…

К полуночи Новицкий припомнил две первые строчки и две последние, но вся середина стиха так и осталась покрытой мраком забвения. «Можно, конечно, – прикинул царь, – просто соединить эти четыре строки вместе. Получится довольно красиво, но, к сожалению, без рифмы, а еще неизвестно – уже придуманы белые стихи или пока нет». Да и вообще Сергей сильно подозревал, что поэты изобрели их из меркантильных соображений – чтобы, значит, получать тот же гонорар за куда меньшие усилия.

Потом император постарался вспомнить, кому было посвящено стихотворение великого поэта. Кажется, у той дамы была какая-то слесарная фамилия. Зубило? Нет, скорее – Штангенциркуль. Или Рейсмус?

На этом царь незаметно для себя так и заснул в кресле, уронив голову на почти чистый лист бумаги. И во сне ему пришло понимание – ту даму звали Керн, а в середине стиха поэт убеждал, что не собирается ее домогаться.

Несмотря на некоторое неудобство позы, царь неплохо выспался. Выпил кофе, съел бутерброд и велел Афанасию передать питерской гостье Татищевой, что через полчаса император приглашает ее вместе посетить завод Нартова. Во-первых, Сергей собирался привлечь ее к проектированию первого паровоза. А во-вторых, предстояло немного поухаживать за девушкой. По поводу результата Сергей не волновался, ему был интересен сам процесс, ибо до сих пор он имел об ухаживании чисто теоретическое представление, полученное на уроках по сексуальной культуре. Полчаса же были нужны для того, чтобы вспомнить, когда и как надо начинать бросать на объект ухаживания восхищенные взгляды – и чем, вообще говоря, они отличаются от просто заинтересованных. В свое время это у Сергея получалось неплохо, преподавательница его хвалила, но с тех пор прошло уже без малого два года, что-то могло и забыться.

По дороге на завод император вкратце рассказал Татищевой о паровых машинах, заранее предупредив, что все ею услышанное будет являться государственной тайной. Потом любовался обалдевшей физиономией Нартова, причем дважды. Сначала – когда мастер увидел, что император явился на завод с женщиной, причем она совершено явно не Елизавета. Немного отойдя от первого потрясения, Андрей Константинович впал во второе, обнаружив, что гостья не только разбирается в технике, но и свободно владеет метрической системой, которую император совсем недавно начал вводить вместо используемой до того дюймовой. По каковому случаю объяснение конструктивных особенностей токарного станка последней модификации прошло несколько сумбурно, но это не помешало даме все понять и прийти в полный восторг.

На обратном пути Сергей решил, что от взглядов пора переходить к словам. В его исполнении это выглядело так:

– Да, просверлить три овальных отверстия в цилиндре не проще, чем добавить в золотник еще и функцию выпуска отработанного пара. Однако при этом тот пар, будучи охлажденным в процессе уже совершенной работы, охладит золотник. Потом свежая порция нового его снова нагреет, и так далее. Значит, часть энергии нагретого пара будет тратиться на регулярный подогрев золотника, чего нет в нашей конструкции, где пар не меняет своего направления, двигаясь всегда от рабочего торца цилиндра к выпускному. И, кстати, тебе не говорили, что ты очень красивая?

– Г-говорили… – пискнула Елена, покраснев так, что стало почти не видно веснушек. – Господин Осип Най мне так не раз говорил.

– А я думал, муж, – немного удивился Новицкий.

Было видно, что только присутствие императорской особы помешало собеседнице с отвращением сплюнуть.

– Вспоминать про этого пропойцу не хочу, – переведя дыхание, затараторила она. – Государь, а ты правда так считаешь? Ведь ее высочество гораздо красивей меня! А про паровой двигатель – вот только-только пришло мне в голову, что его можно сделать симметричным. Удлинить цилиндр так, чтобы выпускные отверстия оказались точно посередине, и делать впуск по очереди с двух концов. Тогда размеры, вес и стоимость увеличатся совсем немного, зато мощность станет больше в два раза. И… ваше величество, что вы на меня так смотрите?

Император, наплевав на последовательность, в свое время выученную под руководством Стерляди, глядел на собеседницу с удивлением, переходящим в искреннее уважение. Надо же, от самого простенького комплимента Лена придумала паровик двойного действия! А он все ждал, когда же до этого дойдет Нартов. Интересно, а если ее поцеловать – она сразу компаунд изобретет или начнет с чего-нибудь менее революционного? Ладно, это ближе к вечеру, а пока…

– Ты вроде говорила, что хочешь научиться ездить на лошади? Я готов начать тебя учить сразу после обеда. Да, и обедаешь ты сегодня со мной; согласна? Вот и отлично, тогда у меня будет еще две маленькие просьбы. Во-первых, не называй меня на «вы», когда мы наедине, а то мне начинает казаться, будто я чем-то перед тобой провинился. И всяких государей с величествами тоже не надо. Меня зовут Петр. Можно – Питер.

Дело в том, что Сергей был еще согласен, когда его называла Петенькой Елизавета, она все-таки заметно старше императора. Но Лена пусть зовет его Питером, как одного из любимых литературных героев, капитана Блада.

Обед прошел без особых неожиданностей, а вот начавшееся после него обучение основам верховой езды преподнесло императору сразу два сюрприза. Первый был так себе, но все же заслуживал внимания. Он состоял в том, что у Елены нашелся костюм для верховой езды по-мужски, то есть верхом, а не боком. И он был знаком императору – в почти таком же не раз ездила Елизавета, только теперь он был явно ушит под фигуру Татищевой. То есть цесаревна серьезно подошла к экипировке своей сменщицы, за что Сергей мысленно засчитал ей отдельный плюс.

Второй же сюрприз был куда весомей – Лена, хоть и говорила, что совсем не умеет ездить верхом, ухитрилась ни разу не свалиться с лошади, к разочарованию Новицкого, который уже был готов ловить даму на лету. И, естественно, опускать на землю не сразу, а немного погодя. Она же, не падая, почти сразу научилась направлять кобылу примерно туда, куда надо, и даже смогла проехать метров четыреста.

Царь орошо помнил свои первые уроки верховой езды и вынужден был признать, что у Лены сейчас получается куда лучше, чем у него тогда. Интересно почему?

Немного подумав, Новицкий решил, что вряд ли это из-за его выдающихся способностей к педагогике. Скорее всего, тут сработало то, что его ученица, пусть сама до этого и не пробовала ездить, постоянно видела, как это делают другие. Да и лошадь наверняка не казалась ей огромным и непредсказуемым зверем, как Сергею два с небольшим года назад на первом уроке. В общем, они нормально, хотя и не очень быстро, доехали до огорода, на котором произрастало второе поколение всяких овощей из семян, подаренных его величеству могиканской княгиней Василисой Чингачгуковой, ныне уже год пребывающей в счастливом замужестве за лейб-гвардии полковником Степаном Шепелевым. Или, что почти то же самое, захваченных из будущего курсантом под номером семь Сергеем Новицким. Вот он и волновался, не подсунули ли ему в Центре какую-нибудь генно-модифицированную дрянь, которая выродится уже во втором поколении. Хотя, конечно, Афанасий Ершов в каждом письме, кои он слал в Петербург два раза в месяц, в числе прочего осведомлял императора и о состоянии огорода. Однако царь, понятное дело, хотел взглянуть на растения своими глазами. Ведь почти весь прошлый урожай был пущен на семена! Даже жареные кабачки удалось попробовать всего два раза, да и то их пришлось готовить на конопляном масле. В принципе и так получилось очень даже неплохо, но на подсолнечном они выходят все же явно вкуснее.

В отличие от Елизаветы, которая год назад проявила заметный интерес к тогда еще совсем небольшому огороду императора, Татищева сразу извинилась и сказала, что всю жизнь прожила в городе, никогда не имела огорода и потому ничего в этих растениях не понимает. Хотя, конечно, ромашки тут очень большие и красивые.

Пару минут Сергей высматривал, где его спутница нашла хоть одну ромашку, то есть не выполотый вовремя сорняк, потом проследил за ее взглядом и понял, что она имела в виду подсолнухи. Вздохнул и сказал, что на сегодня уроки закончены, до вечера Елена свободна, а в девять, он надеется, она окажет ему честь отужинать в его обществе. После чего проводил даму до подъезда, помог слезть с кобылы, а затем в сопровождении дежурного десятка охраны поскакал в Ново-Преображенское. Ибо заводить новую любовницу, пока еще не все прояснено со старой, ему казалось некрасивым. И вообще было интересно, как поведет себя цесаревна. Предоставит возможность своему Петеньке объявить о грядущем разрыве отношений или сделает это сама? Император склонялся ко второму предположению, потому как считал тетку умной женщиной, вовсе не желающей испортить дружеские отношения со своим царственным племянником. А это могло случиться, если она позволит ему считать себя виновным в их разрыве.

Елизавета не обманула ожиданий молодого царя. Она, с трудом сдерживая слезы, поведала о своем открытии. Мол, она поняла, что слишком стара для Петеньки, не может составить ему счастья и не хочет его ничем неволить. Император тут же вспомнил третью и четвертую строку пушкинского стихотворения, которое не давало ему покоя прошлым вечером. А Елизавета тем временем с чувством продолжала, причем и дальше почти по Пушкину. Сергей, постаравшись изобразить трагическое лицо, внимательно слушал. «Понятно, – прикидывал он, – что это не экспромт; Лиза небось все давно продумала да еще не раз отрепетировала со своей Маврой. Но все равно еще чуть-чуть – и я тут, пожалуй, от полноты чувств даже пущу слезу».

Наконец цесаревна закончила, и молодой царь в порядке поощрения зашмыгал носом и обнял свою Лизу, причем не как любовницу, а по-братски. Потом немного отстранился, кивнул, сказал, что никогда-никогда не забудет прекрасных минут, подаренных ему Елизаветой, и отчалил. Спросить, как у нее продвигаются дела с Фридрихом, можно будет и попозже. Потому как такого, чтобы она произвела впечатление на принца непроизвольно и незаметно для себя, просто не могло быть.

Сразу после ужина император еще раз припомнил конспекты по сексуальной культуре, имеющиеся в планшете и прочитанные сегодняшним утром. И, пока ничего не забыл, поднял глаза к потолку, с выражением признался Татищевой в любви и вручил заранее приготовленный букет подсолнухов – раз уж они ей так понравились, то трех штук не жалко. Та сначала вообще не поняла, о чем ей толкуют, а поняв, настолько разволновалась, что даже не смогла сама справиться с застежками платья, так что Сергею пришлось ей слегка помочь.

При виде обнаженной подруги у молодого царя возникло большое желание, но не совсем такое, какого он ожидал. Вообще-то он уже видел Елену полуобнаженной, но только снизу, где это не очень бросалось в глаза. Да и глянул он тогда на нее мельком, ибо его больше интересовала быстросъемная юбка-подставка. А сейчас Новицкому очень захотелось хоть чем-нибудь подкормить девушку. Ведь все же ребра сосчитать можно! Кто ее довел до такого состояния – неужели муж? Вот мерзавец! Чтоб ты побыстрее своим любимым портвейном до конца третьей стадии долакался, скотина, уж Нулин за этим проследит. Какая этому козлу женщина досталась, а он? Тьфу, да и только.

Император потянулся было к шнурку звонка, чтобы велеть тащить с кухни все, что там есть, но вовремя спохватился. Немедленного эффекта все равно не будет, а Лена может не понять и обидеться. Поэтому Сергей просто нежно приобнял девушку за плечи и уложил ее на кровать. Потом разделся, на что у него ушло менее тридцати секунд, погасил обе керосиновых лампы и лег рядом.

Глава 15

Проснулся Сергей рано и в замечательном настроении – так и хотелось сделать кому-нибудь что-то хорошее. Что касается Елены, которая еще спала, то тут все ясно – ее надо накормить сытным и вкусным завтраком, а потом подарить лошадь. На сегодня этого хватит, а дальше видно будет. Однако Лиза тоже молодец – как уверенно и быстро она произвела замену! Царь даже толком огорчиться не успел, как стало и не с чего. «Пожалуй, зря я стряс с нее за отворот так много, – подумал Сергей. – Хотя, с другой стороны, деньги-то государственные!»

Тут император понял, что всплыла еще одна проблема. Да, он самодержавный монарх, который с полным правом может считать все государственное своим. Но ведь это означает всего лишь то, что личных денег у него вообще нет! Вот он и вынужден тратить на сугубо личные нужды бюджетные деньги, что не очень правильно – он же, в конце концов, не какой-нибудь ворюга Табуреткин. Выхода из такого положения всего два. Первый – вообще отринуть все личное, но к такому подвигу молодой царь мало того что был абсолютно не готов, так еще и не собирался готовиться. Второй – провести четкую границу: где его личные деньги, а где его же, но государственные.

«Итак, император – это должность, – начал прикидывать Новицкий. – Причем ее не занимают на общественных началах, а значит, тут положена зарплата. Пусть это пока будет сто рублей в месяц. Мало, конечно. Если кто узнает, что я за такие копейки управляю государством, то будет стыдно, но ведь обнародовать эту сумму вовсе не обязательно. На большую же я пока не заработал. Вот как совершу что-нибудь выдающееся, то сначала дам себе премию, а потом и вовсе повышу оклад.

Значит, – продолжил рассуждения молодой царь, – с зарплатой все ясно. Но ведь я имею право и на побочные доходы! Например, кто указал Баташеву места залегания золота? Вот-вот, а это означает, что и мне здесь тоже что-то причитается. Сколько? Ну например, двадцать пять процентов, как через почти триста лет будет положено по закону. Стоп, но это же не клад, а содержимое недр, которые государственные… да и больно жирно будет по миллиону в год на игрушки тратить! В общем, с золота мои пять процентов, и все тут. В конце концов, я же самодержец, – напомнил себе Новицкий. – И, значит, могу произвольно назначать любую цифру. Все? Нет, еще остаются отчисления Кристодемуса. Вот это, пожалуй, придется забрать себе целиком, к государственным деньгам их не отнесешь никак. Фигушки, а подоходный налог? Пусть будет как у людей, то есть тринадцать процентов, которые пойдут государству с платежей целителя. Значит, таковы пока и будут мои личные доходы, из которых я имею полное право делать подарки своим как настоящим, так и бывшим женщинам. В общем, тысячи полторы Лизе можно спокойно подкинуть из личных средств. А вот если у нее нормально получится окрутить Фридриха, то это уже будет государственное дело и премия за него пойдет из бюджета».

Вообще-то обычно за завтраком царь ел немного, но сегодня пришлось поднапрячься, чтобы не смущать Елену, которая, по мнению Новицкого, явно нуждалась в усиленном питании. В общем, хоть и с трудом, но им удалось съесть все, что натащили подчиненные Афанасия, после чего Татищевой была поставлена задача – нарисовать эскизный проект паровой машины двойного действия, идею которой она высказала вчера. А Сергей отправился к Новодевичьему монастырю, близ которого располагалась биологическая лаборатория Невидимой службы. Бабка сказала, что там уже достигнуты определенные результаты, и Сергей хотел поглядеть, какие именно.

Эта лаборатория была создана весной как зародыш будущего института народной медицины, ибо Новицкий на своем опыте убедился, что никакой другой медицины в России пока просто нет и, главное, ее и создавать-то не из чего. Так что пусть подруга бабки Настасьи, Агафья Васильевна, собирает своих старых учеников и учениц, набирает новых и начинает исследования. Под это дело было выделено две тысячи рублей в месяц, дом на западе Москвы и два микроскопа. Или, точнее, полтора, потому как второй имел всего лишь пятидесятикратное увеличение и из всех микробов в него можно было рассмотреть разве что инфузорий.

Сразу после принятия решения о создании лаборатории Сергей побеседовал сначала с бабкой, которая брала новое дело под свое общее руководство, а потом и с Агафьей Васильевной. Его интересовало – достаточно ли широкие у нее взгляды, чтобы заниматься не только методами исцеления, но, так сказать, и обратными. Бабка сразу заявила, что со взглядами у ее подруги все в порядке, она уже лет двадцать помогает ей, Анастасии Ивановне, именно таким образом, о коем намекнул государь. Ну а личная беседа это подтвердила, так что добрым старушкам была поставлена первая задача. Требовалось создать средство, которое вызвало бы у принявшего его мощную и неудержимую диарею – или, если говорить проще, то понос. Причем надо, чтобы он продолжался подольше. Идеальный же вариант – диарея становится хронической, но тогда нужен и метод ее излечения, если понадобится. Всем этим молодой царь собирался осчастливить Станислава Лещинского, когда тот соберется ехать в Польшу для участия в королевских выборах.

Обе старушки встретили императора на пороге лаборатории, и Анастасия Ивановна сразу перешла к делу:

– Получилось у Агафьи Васильевны исполнить твое задание, государь. Видел бы ты, как его несет! Прямо фонтаном, и уже вторую неделю подряд. Да еще аппетит-то какой у поганца прорезался – жрет, как в прорву, и все тут же с другого конца из него вылетает. Можешь сам посмотреть, только придется поближе к отхожему месту подойти, а то он от него надолго отходить не может.

– Нет уж, я лучше тебе поверю на слово, – улыбнулся царь. – И, кстати, кто «он»? На ком вы тут опыты ставите?

– Так на поганце Платошке Воскобойникове, – немного удивилась вопросу бабка. – Дабы он, ирод, покрепче запомнил, как надо приказы вашего величества исполнять.

– Не помрет он у тебя на ниве служения науке? А то ведь для него помаленьку новые дела вырисовываются.

– Да вроде не должен, за ним же следят денно и нощно. А что похудел – так это ему только на пользу. Ишь, как на твоей службе отъелся, даже брюхо начало появляться! Нет, такое ему ни к чему, пусть блюдет фигуру.

– Государь, дозволь к Анастасии Ивановне обратиться? – подала голос вторая бабка.

– Дозволяю, – обернулся к ней Новицкий, – а вообще здесь вы командуете, так что в будущем разрешений спрашивать не надо.

– Поняла, – кивнула травница и сообщила начальнице Невидимой службы: – Подруга, ты не забыла, что болезного пора взвешивать? Он, поди, скоро из нужника выйдет, как раз будет самое время.

– Боитесь, как бы не растолстел? – улыбнулся император.

– Нет, государь, тут все сложнее, – пояснила Агафья. – От постоянного поноса он потихоньку теряет воду, что в теле его содержится, и просто питьем тут не поможешь. Потеряет пятнадцатую часть веса – и это, почитай, уже почти покойник. При холере, например, именно так и получается. Однако еще мать моя знала секрет особой смеси, которая при питье помогает от потери воды, и меня готовить ее научила. Ну а теперь мы с Настасьей этот рецепт еще немного улучшили и смотрим, как он помогает. Девятый день пошел, а Платоша потерял воды пятидесятую долю от своего веса или совсем чуть более.

– Так ваше снадобье должно и против холеры помогать, и против дизентерии?

Второго слова бабки не знали. Сергей, как мог, описал симптомы, и вскоре было решено, что это, скорее всего, злой понос. Агафья сообщила:

– Про него не знаем, ни разу не пробовали, им под Москвой редко кто болеет. А от холеры помогает, но немного. Наверное, теперь начнет действовать лучше, но мы пока это не проверяли.

Потом травница ушла взвешивать Воскобойникова, а царь поинтересовался у бабки, как ей понравились микроскопы.

– Очень полезные приборы, государь, – был ответ. – Особенно тот, что увеличивает поболее. Небось за границей деланы?

– Почти угадала. Тот, что похуже, действительно голландский. А хороший сделал наш русский мастер, Иван Беляев.

Когда Сергей в прошлом году приехал в Питер, то он, естественно, осмотрел микроскопы, имеющиеся в Академии наук. Беляевские ему понравились, но так как автора при них не было, царь обратился к Блюментросту с вопросом о его судьбе. И услышал ответ – помер Иван Елисеевич несколько лет назад. Сколько именно, он, Лаврентий Лаврентьевич, не помнит.

На всякий случай Нулину было поручено узнать: не оставил ли мастер учеников и что с его семьей, если таковая есть; но при втором посещении северной столицы молодого царя ждал сюрприз – Беляев оказался живехонек. А в Академии он не появлялся уже четыре года потому, что там мало того что перестали платить жалованье, так даже не возместили стоимость материалов для последнего микроскопа, купленных Беляевым на свои деньги. В общем, император тут же, и в двукратном размере, урегулировал финансовые затруднения, после чего узнал, что лучшие линзы для беляевских микроскопов шлифовал немец на русской службе Иоганн Лейтман, ныне тоже пребывающий в Санкт-Петербурге.

– Вот я их и привез сюда, – закончил вступление Новицкий. – А от тебя требуется помочь им создать небольшой, но хорошо оснащенный оптический завод. Нартов тоже поможет, я с ним уже разговаривал. Что такое «оптический»? Это который будет делать микроскопы, подзорные трубы, очки и прочие точные изделия из стекла и металла. Потому как твоей службе пора обзаводиться не только исследовательской, но и производственной базой. И раз уж я возлагаю на тебя новые обязанности, то с завтрашнего дня твой оклад увеличивается до четырехсот рублей в месяц. С подчиненными разбирайся сама, бюджет на это дело я дам. От дворянства небось опять откажешься? Вообще-то положено, по табели о рангах. Ладно, дело твое, но если соберешься, то я это мигом.

Вообще-то Новицкий хотел, чтобы будущий заводик освоил еще и производство шприцев. С одной стороны, их трудно отнести к оптическим приборам, а с другой – это ведь тоже довольно точные изделия из стекла и стали! А то медицина без них получится какой-то ублюдочной.

Тут мысли императора вновь вернулись к проходящим испытания препаратам. Ведь бабки, получается, изобрели двухкомпонентную систему. Но что будет, если, напоив клиента первым снадобьем, потом не давать ему второго?

– Ну может, кто-то и сам оклемается, – с сомнением предположила Анастасия Ивановна. – А который не оклемается, тот, я так думаю, отдаст богу душу.

«Получилось даже немного лучше, чем заказывалось, – размышлял царь на обратном пути. – Потому как теперь появляется простор для маневра. Например, княгиня Браницкая, увидев, что его величество Август Сильный вот-вот сыграет в ящик, вспомнит, как он бескорыстно помог ей освоиться в Польше, и преисполнится сострадания. В результате чего, пользуясь старыми связями, вызовет из России известного целителя Шенду Кристодемуса. Тот пустится в путь, но немного, всего на полдня, опоздает – при наличии раций так подгадать время будет нетрудно. А там, глядишь, и Лещинский появится, причем уже с неудержимым расстройством кишечника. Далее все будет зависеть от поведения пациента. В конце концов, он хоть и Лещинский, но жить, наверное, хочет, тем более что для этого ему потребуется не так уж много сделать. Ну а если нет… в конце концов, не исключено, что тесть французского короля отойдет от поноса сам собой – организм у него сильный, в той истории он дожил до без малого девяноста лет. Да и то, кажется, помер не от болезни, а в результате небольшого пожара. Но даже если он и останется в живых, то времени заниматься политикой у него еще долго не появится».

Так как будущий НИИ народной медицины находился почти на противоположном от Лефортовского дворца конце Москвы, а никаких кольцевых магистралей тут еще не было, то наиболее удобный путь домой пролегал через центр. Где находилась контора, которую царь решил посетить по дороге. Она так и называлась – контора, но не простая, а Государственная кредитная.

Что интересно, ее основал Петр Второй. Правда, не совсем тот, что сейчас во главе небольшой кавалькады приближался к ней, а предыдущий. Мальчишка за полгода до смертельной болезни издал указ, разрешающий нескольким монетным дворам кредитовать купечество и дворянство под залог изделий из драгоценных металлов. Ну а после чудесного исцеления молодой царь не забыл свои прошлые инициативы, а добавил в список разрешенных залогов еще и недвижимое имущество, оцененное по утвержденной им методике.

Вообще-то Новицкий пока как-то не удосужился заиметь научно обоснованное собственное мнение о роли банков в развитии общества, однако склонялся к мысли, что это пиявки, присосавшиеся к здоровому организму человечества. И как в случае с настоящими пиявками, их воздействие может иметь самые разные последствия.

Если пиявок поставит квалифицированный доктор, то ничего, кроме пользы, от них не будет. А вот если они нападут на ничего не подозревающую жертву в порядке частной инициативы, ведомые исключительно собственной деловой активностью, то есть желанием насосаться крови клиента до своего шарообразного состояния, то тому может стать совсем плохо. Чего Новицкий намеревался не допустить.

Однако он понимал, что запретить организацию и деятельность частных банков на территории России хоть и нужно, но этого будет недостаточно – при наличии потенциальной выгоды запреты так или иначе обходятся. Значит, необходимо заранее создать государственную банковскую систему, причем такую, с которой частники просто не смогут конкурировать! В этом случае указ покойного мальчишки был весьма кстати, и его величество Петр Второй не собирался останавливаться на достигнутом. Сейчас он планировал заехать на Красный монетный двор, где до встречи с ним работал Нартов и где была собрана первая модель парового двигателя. Там находилась уже упомянутая Государственная кредитная контора, коей со временем предстояло стать Госбанком России.

Сначала Новицкий хотел приучить народ к обращению бумажных денег при помощи казначейских долговых обязательств и облигаций выигрышного займа, но потом решил не мудрствовать и сразу пустить в оборот банкноты. Разумеется, поначалу им будут не особо доверять, однако тут у императора имелись определенные задумки. Первая – цены на поставки двору, если поставщики согласятся принимать плату бумажками, будут процентов на двадцать выше. Во-вторых, при уплате налогов тоже надо ввести льготы. И, наконец, специальные цены в бумажных рублях на товары, которыми по тем или иным причинам монопольно торгует государство, тоже сыграют определенную роль. Водка, керосин, соль… в общем, их не так уж и мало.

Царь уже имел разговор с первым поставщиком двора его величества, купцом Иконниковым, и тот хоть и не сразу да с неохотой, но все же согласился принять в уплату за примерно треть поставляемых им товаров бумагу. Новицкий, видя его беспокойство – как бы потом не пришлось отдавать таким образом все, – быстренько сочинил договор, подписанный обеими сторонами. В нем фиксировалась именно треть. Значит, когда купец разберется с выгодой новых денег и захочет увеличить их долю, то ему покажут фигу, то есть тот самый, лично им подписанный договор. А затем император объяснит, что изменить его условия можно только путем оказания государству каких-либо особых услуг.

Для начала молодой царь предполагал ввести в оборот три номинала – гривенник, полтинник и рубль. Печататься они должны были на Красном монетном дворе с клише, изготовленных методом гальванопластики. Это гарантировало, что все время, пока данные купюры имеют хождение, они будут абсолютно одинаковыми, что должно затруднить работу фальшивомонетчиков.

На монетном дворе царя обрадовали – оказывается, как раз вчера был совершен пробный запуск печатного станка, результатом которого стали сорок восемь гривенников – два ушли в брак.

Сергей повертел в руках трехцветную бумажку размером примерно со стольник двадцать первого века. Посмотрел на свет водяные знаки, потом попросил лупу и внимательно исследовал портрет первого царя из династии Романовых, Михаила Федоровича. «А ничего так, – признал молодой император. – Остается надеяться, что полтинник с портретом Алексея Михайловича Тишайшего выйдет не хуже. Ну а за ним пойдет рубль с Федором Алексеевичем. Червонец пока подождет, но, когда дело дойдет и до него, он будет украшен портретом Ивана Алексеевича. Пятидесятка с Петром Великим понадобится очень не скоро, ее пока не рисовали даже в эскизах».

То, что таким образом может случиться кризис, когда царей просто не хватит для новых номиналов, Новицкого не очень волновало. До него очередь дойдет еще не скоро и не факт, что при жизни – кому сейчас нужна бумажка в пятьсот рублей? А для последующих императоров такая система станет предостережением. Мол, не раскручивайте инфляцию, гады, а то вам придется сменяться каждый год, чтобы хватило рож на все новые и новые портреты.

Глава 16

В самом конце тысяча семьсот тридцать первого года произошло эпохальное событие – был установлен мировой рекорд дальности радиосвязи. Император в полночь лично сел к рации, чтобы принять радиограмму из предместья Варшавы от недавно овдовевшей княгини Екатерины Браницкой, в девичестве Долгоруковой. То, что на самом деле ее звали Анютой Кошелевой и она являлась внучкой главы Невидимой службы почтенной старушки Анастасии Ивановны, знал весьма узкий круг лиц. И, само собой, помалкивал.

До этого связь уже три раза устанавливалась с Санкт-Петербургом, но он, во-первых, все же располагался заметно ближе к Москве, чем Варшава. И, во-вторых, никоим образом не являлся заграничным городом.

Княгиня сообщала, что недавно в Варшаву прибыл киевский воевода Юзеф Потоцкий, который уже успел лично засвидельствовать ей свое глубокое соболезнование по поводу кончины князя Браницкого. Анюта не исключала, что их отношения вполне могут не только продолжиться, но и углубиться, в связи с чем запрашивала инструкции у императора. Тот отстучал – «до связи завтра в это же время», после чего в некоторой растерянности выключил рацию и подошел к карте Российской империи, висевшей на стене его кабинета. Оказалось, что он не впал в преждевременный маразм – Киев по-прежнему находился на своем месте, то есть в составе России. Тогда отчего же этот Юзеф… как там его, Пилсудский, что ли? Нет, Потоцкий. Так с какого такого хрена этот козел называет себя киевским воеводой – может, его лучше сразу отравить? Во избежание возможных территориальных претензий. А то ведь прыткий дядька, вон как лихо к Анюте подкатился.

Однако Новицкий всегда по возможности избегал поспешных решений, так что он, буркнув: «До завтрашней ночи еще уйма времени», – достал из ящика стола планшет. Туда в числе прочего были загружены биографии всех хоть сколько-нибудь значительных исторических лиц восемнадцатого века, и Сергей надеялся, что там найдется и этот хмырь.

В соответствующей папке обнаружилось сразу три Потоцких, и молодой царь, естественно, начал с того, который нагло именовал себя воеводой самого что ни на есть русского города. И вскоре вычитал, что тот, оказывается, еще и является давним сторонником Станислава Лещинского. Нет, ну не мерзавец ли? «Однако если вокруг княгини Браницкой знатнейшие шляхтичи начнут дохнуть как мухи, по нескольку штук в месяц, то это может повредить ее имиджу», – напомнил себе император. И продолжил изучение биографии пана Юзефа, надеясь найти там намек, как этого почти Пилсудского все-таки можно обезвредить нелетальным образом.

Вскоре выяснилось, что Потоцкий через пару месяцев овдовеет. «Наверняка ведь знает про это, – подумал Сергей, – иначе не бегал бы по красавицам с выражениями соболезнования. Так, а через полгода этот шустрик женится на какой-то Людвике Мнишек, про которую в планшете ничего нет. Интересно…»

Про одну Мнишек Новицкий, кажется, читал еще в школе, но та вроде бы жила значительно раньше и звалась Мариной. И была замешана в чем-то антироссийском, так что тут получается прямо-таки два сапога пара.

Значит, пусть Анюта как можно быстрее соберет сведения об этой самой Людвике. А затем прикинет, можно ли ее обскакать и выйти замуж за вот-вот овдовеющего Потоцкого. То есть надо иметь в виду желательность такого развития событий, но окончательное решение принимать ей. В конце концов, на месте виднее.

Глянув на часы, император решил, что на сегодня хватит – уже второй час ночи. Завтра можно будет еще раз обдумать ситуацию, прежде чем передавать инструкции варшавскому резиденту русской разведки.

Действительно, сейчас Анюта являлась самым что ни на есть полноценным резидентом. А ведь как все бездарно начиналось! Даже не как импровизация, а как случайность. Сергей вообще поначалу хотел просто арестовать Лестока еще до того, как он сбежит, однако бабке удалось отговорить императора от поспешных действий. Но то, что хитрозадый немецко-французский интриган выдаст бабкину внучку за бежавшую из сибирской ссылки бывшую царскую невесту Екатерину Долгорукову, не могла предвидеть даже многоопытная Анастасия Ивановна. И когда это все-таки произошло, Анюте пришлось выкручиваться самостоятельно, без всякой поддержки и даже без предварительных наработок, имея в качестве подчиненных только двух своих подруг – Наталью да Софью, – бывших фрейлин цесаревны. И ведь выкрутилась! Смогла в темпе очаровать Августа, а ликвидацию Лестока девушки провели столь чисто, что труп так никто и не нашел. Впрочем, благодаря стараниям Анюты его не очень-то и искали.

Однако, как только до Москвы дошли сведения о неожиданном повороте в судьбе бабкиной внучки, император быстро сориентировался. И в Варшаву в несколько приемов и под разными предлогами были переправлены еще восемь человек, включая малолетнюю воровку Дусю и ее весьма опытного в определенных делах дядю.

Сергей специально посетил Горенки, где лично содрал со стены портрет Екатерины Долгоруковой, после чего наделал планшетом множество фотографий мест, где точно не раз бывала его (ну или почти его) бывшая невеста. Вернувшись домой, император засадил лейб-художника Андрея Кротова перерисовать отснятые фотографии.

Бабка же, получив известие о неожиданном амплуа внучки, не на шутку разволновались. Ведь настоящая Екатерина Долгорукова живехонька, хоть и в ссылке! А если она вдруг оттуда сбежит? Или ее там кто-то увидит, а потом, змей ползучий, возьмет и окажется в Варшаве.

Вообще-то у Анастасии Ивановны хватило бы денег и возможностей сделать так, чтобы Долгорукова более никуда не смогла сбежать и никто ее не мог увидеть. Однако совершать подобные действия без согласования с молодым царем было весьма и весьма чревато, а надеяться на то, что император об этом не узнает, мог только плохо знакомый с реалиями двора человек. По каковым причинам на ближайшей же аудиенции царю были высказаны соображения о том, что в силу недавно открывшихся обстоятельств его бывшая невеста малость зажилась на белом свете.

– Любишь ты свою внучку, бабушка, – улыбнулся молодой император. – А я краем уха слышал, что от любви люди иногда глупеют. Ну хорошо, придушит Катю кто-то из твоих подручных – не спорю, дело не такое уж трудное. А дальше что будет, ты подумала? Подожди немного, я тебе кое-что покажу.

Новицкий вышел, но вскоре вернулся и развернул перед бабкой холст.

– Это портрет Екатерины Долгоруковой работы художника Вишнякова, ныне он в Москве. Где именно и чем занимается – не знаю. Дальше объяснять или сама догадаешься? На всякий случай, пожалуй, объясню. Итак, про художника надо узнать все. Далее он или кто-то еще должен написать портрет, почти неотличимый от этого. То есть каждый, кто видел старый вариант данной картины, при виде нового должен самое большее вяло упрекнуть себя в не очень хорошей зрительной памяти – мол, раньше вроде портрет казался более похожим на оригинал. Но это, разумеется, не все. Те, кто до того видели не портрет, а саму Долгорукову, должны решить, что художник очень хотел ей польстить, из-за чего сходство получилось довольно относительным. И, наконец, те, кто видел Анюту в роли беглой княжны, просто обязаны восхититься – насколько она похорошела за те годы, что прошли с момента написания портрета. Вот когда такое полотно будет готово, мы его повесим хоть и не на самом виду, но все же в каком-нибудь довольно часто посещаемом месте, а старый вариант сожжем.

Убедившись, что Анастасия Ивановна поняла суть задания, император продолжил:

– Разумеется, надо выяснить, не писались ли с Кати еще какие-нибудь портреты. А относительно ее судьбы торопиться не будем. С образованными людьми у нас совсем плохо, и будет как-то не по-хозяйски не попытаться приспособить ее к делу. В общем, княжне нужно предложить забыть, что ее когда-то звали Екатерина Долгорукова, и начать новую жизнь. Коли согласится – оказать всю необходимую поддержку для начала карьеры. Откажется – вот только тогда можно будет ее убирать, но не раньше.

С тех пор прошло не так уж много времени, но теперь в Польше работала самая настоящая, без всяких кавычек, российская резидентура.

Вообще-то имелась еще одна, и более старшая по возрасту. Однако у нее не было ни такого финансирования, как у варшавской, ни радиостанции, ни полного штата специалистов. До лета тридцать первого года она имела только руководителя, а с августа появилась еще и стратегическая задача.

Как уже говорилось, Сергей еще в двадцать первом веке знал, за кого вышли замуж три дочери Миниха и где служит его сын. Так вот, Сергей Христофорович Миних был сотрудником российской дипломатической миссии в Париже, а с конца двадцать девятого года – ее фактическим руководителем.

Однако первое время в восемнадцатом веке императору было не до чьих-то там сыновей и даже не до Франции. Тут самому бы на троне усидеть! А потом – взять в руки реальную власть, что тоже оказалось непросто. Но все это получилось, и молодой царь начал планомерно расширять сферу своих интересов.

В числе прочего в Россию был вызван младший Миних. Причем он должен был делать вид, будто отправился туда самовольно: повидать отца и попросить у него денег, ибо миссия, мягко говоря, слегка поиздержалась.

Деньги от отца он получил, а кроме них – выговор от императора за самовольное оставление поста – во всяком случае, так думали все, кто был в курсе его появления в Санкт-Петербурге. На самом деле имели место несколько плодотворных бесед, да и денег Сергею Христофоровичу было дадено заметно больше, чем это считалось. Причем не столько отцом, сколько императором. Слухи же про выговор и прочее старательно распускал Василий Нулин со своими подчиненными. Кстати, то, что старший Миних остался в Питере, а не вернулся в Москву с царской свитой, было представлено как хоть небольшая, но все-таки опала фельдмаршала. Реально же он с разрешения императора собирался ускорить постройку парового корабля, ибо Нартов обещал закончить двигатель для него уже к следующему лету.

А младшему Миниху была поставлена конкретная задача – начинать подготовку к снабжению французского короля достаточным количеством любовниц.

Молодой Людовик Пятнадцатый, которому сейчас шел двадцать второй год, почти во всех отношениях был серой и ничем не выделяющейся личностью, лишенной каких-либо талантов, но слово «почти» тут оказалось не зря. Один талант у короля все-таки имелся. Он был выдающимся кобелем, причем общая хилость его организма на потенции если и сказывалась, то исключительно в положительную сторону.

Первое время он буквально не слезал со своей жены, Марии Лещинской, на которой его женили, когда ему было пятнадцать лет, заделывая ей по ребенку в год. Однако у той были три особенности. Первая состояла в том, что королева, будучи глубоко религиозной, переставала допускать Людовика до своего царственного тела, только-только забеременев. Вторая же была связана с ее внешностью – на фоне этой коровы даже настоящая Екатерина Долгорукова могла показаться ослепительной красавицей. Третья – Лещинская была на семь лет старше своего мужа, причем уже после четвертых родов выглядела так, будто была старше на все двадцать пять. В силу каковых причин король уже начал погуливать налево – правда, пока не очень интенсивно и не попадая под полное влияние своих любовниц.

Вот, значит, русский император и решил помочь своему французскому коллеге в данном вопросе. В конце концов, многие сходились во мнении, что русские женщины – самые красивые в Европе. Во исполнение чего младший Миних вскоре должен был получить помощника – Платону Воскобойникову сразу после поправки слегка пошатнувшегося здоровья предстоял путь в Париж. А Елизавета приняла новую партию будущих фрейлин, теперь уже в количестве дюжины девушек, коих следовало обучить всему, что может понадобиться знатной даме при французском дворе. Ну а ближе к делу или вскроется какой-нибудь заговор, или император просто начнет борьбу с коррупцией, и из дикой России в цивилизованную Францию табунами побегут всякие княгини с баронессами – якобы жены и дочери попавших под раздачу чиновников.

Впрочем, молодой царь не исключал и другого варианта, если вдруг какая-нибудь ученица окажется настолько способной, что сможет скрыть свое российское происхождение. Тогда Сергей Миних должен заранее подыскать ей мужа, чтобы она смогла путем брака легализоваться и приобрести дворянство. Как маркиза Помпадур, которая изначально была никакой не дворянкой, а дочерью разорившегося мелкого спекулянта. Однако она смогла удачно выйти замуж и стать уже не Жанной Пуассон, а мадам д’Этиоль, что дало ей возможность посещать королевские балы.

Кстати, король при всей своей кобелиной сущности в душе был натуральным подкаблучником. По каковой причине от фаворитки требовалось всего лишь время от времени закрывать глаза на измены своего царственного любовника, и она могла вертеть им, как хотела. Это знали все фаворитки и по мере сил старались использовать. То есть подкладывали королю заранее отобранных девиц, не дожидаясь, пока он начнет искать их сам. Помпадур вообще довела эту систему до совершенства, основав специальную школу-интернат для юных девиц, желающих скрасить королю ночку-другую.

Так вот, Новицкий считал, что его Лиза справится с подобной задачей ничуть не хуже. Учитывая же, что она начнет преподавательскую деятельность на пятнадцать лет раньше, Помпадурше вообще мало что светит – все места будут заранее заняты ученицами цесаревны.

Беседа с ней уже была, Елизавета отлично поняла как то, что именно от нее требуется, так и то, что болтать об этом нельзя ни с кем и никогда, ибо иначе ей в лучшем случае придется на своем опыте узнать, насколько Охотск дальше от Москвы, чем Санкт-Петербург. В общем, Лиза согласилась, но тут же грустно сообщила, что в Ново-Преображенском дворце не так уж много свободного места. Сергей предполагал нечто подобное и немедленно подарил тетке оставшийся ему от Голицына дворец на Тверской. Теперь она жила там, а старое место ее московского жительства стало Институтом благородных девиц.

Ведь никто в мире, кроме Новицкого, еще не знал, какую роль скоро начнут играть не только во Франции, но и в Европе фаворитки короля Людовика Пятнадцатого! И Сергей не собирался давать таким знаниям пропадать втуне. Пусть роли останутся как были, тут ничего менять не надо. А вот актрисы должны играть их не на основе своих собственных импровизаций, это ни чему. Пьесы для них будут заранее, вдумчиво, а то и вдохновенно написаны в Лефортовском дворце.

Глава 17

За день до Рождества в табели о рангах Российской империи заполнились три до того пустующих графы – первый, седьмой и десятый ряды третьей колонки. Во-первых, появился придворный чин первого класса – имиджмейстер. Вообще-то Новицкий знал, что это слово в двадцать первом веке будет писаться немного не так, но это его не очень волновало. Мало ли что там было в будущем! Если все копировать, то здесь в конце концов станет еще хуже, чем там, ибо копия почти всегда получается хуже оригинала. А сейчас многие придворные должности кончаются на «-мейстер», вот пусть и эта не выделяется.

Понятное дело, что новый чин вводился не для того, чтобы оставаться незанятым, и сразу после оглашения указа о его введении был обнародован еще один, где этим самым имиджмейстером назначалась ее высочество цесаревна Елизавета Петровна. Как следовало из названия чина, обязанности его носителя заключались в формировании и поддержании положительного имиджа империи и императора как внутри страны, так и за ее рубежами. Сергей не был уверен, что это первый в мире пример официального занятия женщиной столь высокой должности, но про Россию он знал точно.

Во-вторых, не остался неохваченным Федор Ершов – отныне императорский особоуполномоченный становился придворным чином седьмого класса, то есть равным надворному советнику или капитану лейб-гвардии. В его обязанности входило проведение так называемых выездных заседаний по примеру того, что весной было устроено в Славяно-греко-латинской академии, и руководство штатом просто уполномоченных, без приставки «особо» спереди. Эти были набраны из его знакомых по кулачным боям на льду Москвы-реки, они получали десятый класс.

Сергей заранее сообщил цесаревне о ее грядущем назначении. Что такое имидж, она поняла сразу, по-родственному расцеловала своего Петеньку, заверила, что он может не беспокоиться – его Лиза обязательно справится. После чего поинтересовалась окладом и, услышав, что он будет составлять триста рублей в месяц плюс квартальная премия, не считая разовых за выполнение отдельных заданий, осталась вполне удовлетворенной – ведь она уже получала сто пятьдесят как директор Института благородных девиц. Теперь организация и проведение всяких балов и прочих сборищ ложились на нее, потому как даже предыдущий Петр Второй их откровенно не любил, а нынешний в этом вопросе еще и слегка превосходил своего предшественника.

– Мундир себе не забудь придумать, – предупредил император.

– Э… это как?

– Вообще-то тебе виднее, главное – чтоб было красиво и внушительно. Например, верх как у мундира действительного тайного советника первого класса, только с короткими рукавами и декольте, а низ как у тебя сейчас, только, пожалуй, дюймов на семь-восемь короче, чтобы юбка пол не подметала. И, как мне кажется, к мундиру лучше подойдут сапожки, нежели туфли.

– И шляпу как у тебя, только со страусиными перьями, – продолжила формирование образа цесаревна. – Жаль, что придворным шпага не положена.

– Я тебе небольшой итальянский пистолет подарю, – вспомнил император про двуствольную остермановскую игрушку. – Будешь носить его спереди-слева на широком ремне, он заодно еще и выгодно подчеркнет талию. Ты же вроде неплохо стреляешь? Вот и замечательно, может, и пригодится когда по прямому назначению, а не просто как украшение.

Вообще-то в словах молодого царя содержалась небольшая двусмысленность, которую цесаревна не заметила, ибо не обладала всей полнотой информации. Дело было в том, что Остерман приобрел пистолет в основном с целью застрелиться, если обстоятельства сложатся совсем безнадежно. Однако они до такого не дошли. Потом Андрей Иванович попытался подарить оружие своему царственному ученику, но тот его не взял – по планам Новицкого пистолет еще должен был оставаться у Остермана. Однако после смерти фельдмаршала Голицына Новицкий напомнил о попытке подарить итальянскую игрушку и прямо сказал, что теперь он отказываться не будет.

– А то вдруг еще убьешься, кто мне тогда будет аналитические обзоры писать? – пояснил император. – Миних то ли не хочет, то ли и вовсе не умеет.

– Государь, да что же такое ты про меня подозреваешь, с чего мне стреляться, – всполошился Остерман, подавая молодому царю свое оружие.

– Вот и правильно, ни к чему это, – кивнул тот, убедившись, что пистолет не заряжен. – Но все равно мне было как-то за тебя боязно. Больно ты человек горячий – вон как весной Ушакова с Дмитрием Голицыным ухлопал, я толком даже удивиться не успел. Так что большое спасибо за подарок, и продолжай работать над второй частью обзора возможных путей развития внешней политики Турции. Первая получилась просто отлично, за это тебе отдельная благодарность.

Разумеется, кто-то может подумать, что, так возвышая свою тетку, молодой царь дает ей дополнительные возможности для занятия престола. Однако Новицкий был все же не «какой-то там кто-то», он уже почти два года являлся императором и знал, что на самом деле никакого облегчения пути к трону тут нет. Работает очень простая закономерность – чем более человек на виду и чем больше у него подчиненных, тем проще держать под наблюдением каждый его шаг.

Кстати, Елизавета тоже это понимала. Пока она пребывала в опале и сидела в Сарском, у нее еще была возможность что-то сделать тайно, но сейчас ничего подобного уже нет. Петенька знает даже, о чем они говорили с Фридрихом во время свиданий, хотя никаких свидетелей при этом вроде не было. Впрочем, император нисколько не ревновал. Он с интересом выслушал рассказ Елизаветы о развитии их отношений, которые, впрочем, еще не дошли до главного, похвалил цесаревну за отсутствие ненужной спешки, а потом поинтересовался:

– Лиза, а как ты смотришь на перспективу со временем стать прусской королевой?

– Так ведь это не Фридрих решает… – немного растерялась Елизавета.

– Правильно, решать будет прусский король, но вроде есть возможность сделать так, чтобы он прислушался к мнению русского императора. В общем, подумай. Мне кажется, что союз России с Пруссией принесет пользу обеим странам. И тебе лично – тоже, потому как Фридрих скуповат, а его страна не очень богата. Но если ты сможешь в нужные моменты осторожно подправлять ее политику, то с деньгами у тебя, ясное дело, никаких трудностей не будет. Кроме разве что приятных – типа, а куда их столько девать-то?

Таким образом, теоретически перед цесаревной теперь открывались дороги к двум тронам – на ее выбор. Путь к прусскому был непрост и никто не гарантировал удачи, но зато практически безопасен. И двигаясь по нему, можно будет опираться на всемерную поддержку Петра, а цесаревна уже знала, что это много значит. Русский же трон… молодая женщина непроизвольно вздрогнула. Нет уж, она не самоубийца, чтобы так рисковать. Как бы, не говоря этого прямо, еще раз показать Пете свою лояльность?

Повинуясь внезапному озарению, Елизавета, запинаясь от волнения, рассказала Петру и про приворот, и про недавний отворот, после чего замерла, удивляясь собственной смелости.

– Ты молодец, – улыбнулся император, ничуть не обидевшись. – В конце концов, эти полтора года были самым хорошим временем в моей жизни. Может, потом будут и лучше, но пока дела обстоят именно так. А то, что получилось оно с чьей-то там помощью, – какая разница? Все равно я тебе благодарен. Но все же адресок этой бабушки ты мне на всякий случай дай. Да не волнуйся, Елену ко мне привораживать не нужно, у нас и так все хорошо, она даже поправилась немного. Отвораживать – тем более. Мне эта ведунья для других дел пригодится.

Новицкий был действительно благодарен цесаревне за ее признание. Теперь, даже если она и узнает, что бабка Настасья бывает в Лефортовском дворце, никакого удивления это у нее не вызовет. А то ведь лень было придумывать какие-то варианты прикрытия на случай подобного прокола! Отныне же это становится ненужным.

Высказавшись, император внимательно наблюдал за своей теткой – вот, кажется, она хотела заикнуться о том, что бабку неплохо было бы нацелить на Фридриха, однако быстро передумала. Помнит небось граничные условия приворота, и долгие годы беспросветной моногамии девушку не привлекают. Ладно, это ее дело, пусть гуляет на здоровье, лишь бы дело не страдало.

В начале января тысяча семьсот тридцать второго года известный целитель Шенда Кристодемус получил сразу два письма. Первое пришло из Берлина, от генерала Альберта Докума, в настоящее время одного из приближенных прусского короля. В своем письме генерал выражал беспокойство о состоянии здоровья своего сюзерена, которое за последний год заметно ухудшилось. Приступы сильного возбуждения, переходящего в настоящее бешенство, посещают его величество чаще, чем раньше, они стали более продолжительными, а поводы для них измельчали. Кроме того, на лице и теле монарха выступила красная сыпь, ранее почти незаметная. Генерал спрашивал целителя, не собирается ли тот в ближайшее время посетить Берлин, и в случае согласия гарантировал достойную оплату.

Вообще-то поначалу Кристодемус туда совсем не собирался – несмотря на то что деньги ему обещал не король, чья феноменальная скупость давно стала притчей во языцех по всей Европе. Однако достойная оплата в устах прусского генерала скорее всего тоже означала рублей триста, максимум триста пятьдесят, что, понятное дело, было просто смехотворно. Да и болезнь, коей страдал его величество Фридрих Вильгельм, была известна Кристодемусу, хоть он и не встречался с королем. Шенда считал ее неизлечимой и сильно сомневался, что тут поможет даже такое непревзойденное средство, как керосин.

Но такие настроения у целителя продолжались недолго, ибо на следующий день пришло письмо от императора, после чего мнение Шенды относительно посещения Пруссии решительно изменилось. В конце концов, это же не Франция, где его арестовали бы сразу после пересечения границы. И не Дания, где почти наверняка произошло бы то же самое, только не сразу. Деньги же теперь гарантировал русский царь, а в его исполнении понятие «достойная оплата» означало совсем другие цифры, нежели могли предложить хоть десять прусских генералов разом. Хотя, конечно, и их копейки тоже лишними не будут.

Петр не просто предложил подлечить прусского короля, но и сообщил, что его болезнь называется «порфирия», перечислил симптомы и пояснил, какая диета сможет принести облегчение больному. Кроме того, ему следовало по возможности избегать влияния прямых солнечных лучей. Не забыл царь и про керосин. Фридриху Вильгельму, как только ему захочется побить кого-нибудь своей палкой, следовало быстро употребить внутрь чайную ложечку чудодейственного лекарства, после чего подождать две с половиной минуты, пока снадобье усвоится. Мол, это должно сильно помочь.

Новицкий действительно так считал, потому как жертве будет предоставлено достаточно времени, чтобы сбежать подальше. Король же этому даже помешать не сможет, ибо будет стоять с раскрытым ртом и выпученными глазами. Ну а если объект воздействия не сообразит воспользоваться моментом и сделать ноги, то его самого надо срочно лечить. От дурости. Причем тем самым методом, который, отдышавшись, применит король, ибо лучше хорошей палки тут не поможет ничего.

Однако диагноз и перечисление методов лечения занимали только треть императорского письма. Остальные две трети состояли в постановке задач, которые Шенда должен был выполнить в процессе исцеления короля. Шли они в процессе возрастания трудностей, и первой было передать Фридриху Вильгельму предложение Петра о личной встрече. Причем, ясное дело, – не абы когда, а в момент, когда это самое предложение встретит отклик в душе собеседника. Однако первым пунктом дело не ограничиваюсь, дальше шли второй, третий и четвертый. В конце письма мелкими буквами были перечислены расценки.

Шенда отложил бумагу. Даже если он сможет выполнить только первый и второй пункты, то получит больше, чем сейчас зарабатывает за полгода. Да, третье пожелание его величества, конечно, реализовать будет трудно, а четвертое, скорее всего, и вовсе невозможно, но ведь ничего не мешает попытаться – мало ли каких чудес не случается в природе. Зато светят большие деньги, с которых даже не придется отдавать треть его величеству! А с тех, что заплатит генерал, не жалко отдать и половину, дабы показать, сколь он, Кристодемус, благодарен молодому царю.

Астральный целитель начал собираться, решив не тратить времени и пуститься в путь уже завтрашним утром.

Платон Воскобойников уже почти пришел в себя после испытаний снадобья двух бабок, хотя и продолжал жить в лаборатории под их присмотром – дабы те могли вовремя заметить и принять меры, если вдруг в его организме возникнут какие-либо неприятные последствия почти двухнедельного поноса. Он использовал свободное время для изучения самых начал французского языка, потому как Анастасия Ивановна уже открыла, каково будет его следующее задание.

– Ты, милок, лучше заранее настройся, что все провернешь в самом наилучшем виде, – ласково наставляла его бабка. – А то ведь наша с Агафьей работа еще далеко не закончена. Что за дела, коли ты в нужник бегал как на праздник? Тут надобно другое, чтобы тебя корчило всего и орал ты благим матом, пока на очке восседаешь. Но не волнуйся, Васильевна – баба умная, да и я тоже не пальцем делана, придумаем мы с ней что-нибудь, вот ей-ей – придумаем. И ежели ты опять начнешь при исполнении царских дел пытаться свою шкурную выгоду блюсти или еще чего, так помни, что ждем мы тебя здесь с распростертыми объятиями, прямо как две Джульетты своего Ромео.

Кто это такие, Воскобойников знал, он все-таки был достаточно образованным человеком, поэтому истово закивал. Но уже на следующий день не удержался от мелкой пакости. Причем тут был вполне искренен – для успешной работы лучше заранее знать, как выглядит клиент, и как – его женщины: и те, которые ему нравятся, и те, кои ему уже надоели чуть ли не до рвоты.

Разумеется, это не обязательно, но все-таки заметно увеличит вероятность успешного выполнения миссии. Так он и сказал гадюке-бабке, честно уточнив, что в принципе может обойтись и без портретов, но оное нежелательно. Пусть теперь эта стерва побегает! Ладно, портрет французского короля, может, в Москве еще и есть, хотя, конечно, искать его придется так, что вся задница в мыле будет. Если очень сильно повезет, то и королева найдется – правда, это уже совсем маловероятно. Однако дальше… вот так прямо он эту старую потаскуху и спросит: а любовницы где? Где они, уважаемая Анастасия Ивановна? И как прикажете в таких условиях готовиться к работе? И его величеству потом все как есть доложит, без этого нельзя.

К удивлению Платона, бабка уже через несколько дней принесла небольшие портреты короля, королевы и двух любовниц, аккуратно исполненные цветными карандашами. Мало того, к ним прилагались еще и описания: про любовниц – краткие, про короля с королевой – аж на двух листах каждое. «То есть пакость не удалась», – вздохнул про себя Платон. Но бабка-то, бабка! Хоть он и давно с ней работал, однако до сих пор не верил, что может она узнать про кого угодно и что угодно. «Получается, зря», – прикинул Воскобойников и приступил к анализу полученной информации.

Вот только относительно ее происхождения он все-таки был не прав. Если бы клиенты жили в Москве, то Анастасия Ивановна действительно быстро бы сделала все сама, но до Парижа ее связи пока не простирались. Портреты и описания ей предоставил император. В чем бабка не видела ничего особо удивительного – в конце концов, цесаревну специально готовили именно для того, чтобы выдать замуж за французского короля, да только не получилось: не оценили в Париже всех выгод подобного сочетания. Ну а материалы и связи, с помощью которых они были получены, выходит, остались.

Тут бабушка несколько ошибалась. Не было в свое время никакой специальной подготовки к тому, чтобы подвигнуть Людовика на женитьбу, отчего она и не состоялась. Император просто порылся в своем планшете, нашел нужные картинки, а потом их аккуратно перерисовал Андрей Кротов. Он же переписал краткие жизнеописания изображенных персон. Тому, что в книге Андрея Первозванного алфавит меньше ныне принятого и правила письма другие, он уже не удивлялся. Ведь сколько лет прошло, это же понимать надо!

Глава 18

Кроме внешнеполитических дел императору, понятно, приходилось заниматься и делами внутренними. Причем последние иногда отнимали столько времени, что Новицкому частенько хотелось взять да и учредить что-то вроде НКВД. Однако он с детства отличался рассудительностью, полтора года учебы в Центре еще усилили это свойство, а два года на троне закрепили результат. Поэтому он не кинулся тут же писать указ об учреждении упомянутой конторы, а решил начать с малого, то есть учинить что-то вроде Тайной канцелярии.

Нет, молодой император пока не собирался создавать еще одну спецслужбу в добавление к одной с тремя четвертями, что у него уже были. Почему такое странное число? Судите сами.

Во-первых, хозяйство бабки Настасьи – оно уже вполне тянуло на полноценную спецслужбу. Итак, это будет один.

Во-вторых, наличествовал штат прислуги Летнего дворца в Петербурге под руководством Васьки Нулина, но даже в порядке комплимента его можно было назвать только половинкой службы, и не более того. Несмотря на вполне приличную численность – если бы все числившиеся поварами, лакеями и прочими истопниками разом собрались в совсем небольшой императорской резиденции, то там бы стало не протолкнуться.

И в-третьих, имелись еще разведвзвод в составе Измайловского лейб-гвардейского полка плюс несколько личных осведомителей Павшина, однако они и на половину не вытягивали, а разве что только на четверть.

Разумеется, этого было все-таки маловато, но пока Сергей обращал основное внимание на подготовку кадров, в том числе и для спецслужб. Вот, значит, создаваемая канцелярия в числе прочего и будет готовить эти самые кадры.

Но вообще-то смысл ее создания был не в этом – просто молодой царь задумался о неких языковых парадоксах. Например, в Третьем рейхе все знали, что такое гестапо. Да и в России двадцать первого века тоже не являлось особой тайной, что это сокращение от слов «гехайм статсполицай», то есть «государственная тайная полиция». «Да какая же она тайная, – удивился Сергей, когда узнал расшифровку, – если про нее с самого начала знала каждая собака!» И в России первой половины восемнадцатого века дело обстояло аналогично. При Петре Первом вовсю функционировала Тайная канцелярия. Ее, разумеется, боялись, но тайной она была не более, чем то самое гестапо. Впрочем, при Екатерине Первой контора слегка захирела, а при Петре Втором и вовсе перестала играть хоть какую-то роль, потому как почти все ее функции взял на себя Верховный тайный совет. Чтобы, как предполагал Новицкий, в случае чего самому и расследовать собственное воровство. Это вообще очень удобно, примеров тому несть числа в Российской Федерации.

Однако ныне шеф Тайной канцелярии Ушаков уже почти два года как пребывал в покойниках, Совет тоже давно самораспустился, а Тайная канцелярия осталась. Правда, она влачила такое существование, при описании которого даже слово «жалкое» вполне сошло бы за комплимент.

Вот император и решил ее возродить, но только под другим названием, ибо предыдущее себя уже достаточно скомпрометировало. Поначалу Сергей собирался назвать контору «Чрезвычайная тайная канцелярия», но потом решил быть проще и не плодить сущностей сверх необходимого. Просто ЧК – это звучит и кратко, и стильно. Пусть она пугает народ, а работать продолжат специально для этого созданные службы, про которые те, кому не положено, ничего и не будут знать. Как, например, сейчас не знают.

«Итак, – продолжил рассуждения молодой император, – первым делом Чрезвычайная канцелярия должна обзавестись колоритным главой. Надо, чтобы он с первого взгляда внушал всем или страх, или омерзение, а лучше и то и другое разом. Где такого взять? В принципе сойдет и Федор Ершов, но у него с омерзением как-то не очень, его просто пугаются. Да и жалко отпускать на сторону такой ценный кадр, так что тут еще придется подыскать подходящую кандидатуру.

Кроме того, следовало подумать, как с самого начала создать новой организации жуткую славу. Впрочем, решение тут нашлось почти сразу.

Весь персонал Лефортовского дворца давно знал, что излишняя болтливость никак не совместима с жизнью, так что трепаться о тайном никто не рискнет. А оно, это тайное, отныне будет заключаться в том, что у приговоренного к порке за какие-либо провинности появится выбор.

Либо отправиться на конюшню, где и получить полагающееся количество плетей.

Либо – в подвалы ЧК, где изо всех сил орать так, будто его там живьем рвут на части, причем результаты усилий воспитуемого будут по пятибалльной системе оценивать независимые наблюдатели на улице. Пятерка – порка отменяется вовсе. Единица – недобросовестный артист после концерта получает, сколько ему было назначено. И, естественно, все промежуточные варианты; таблицу пускай Афанасий сочинит.

Разумеется, о своем замысле император на ближайшей же встрече рассказал главе Невидимой службы. Бабка ненадолго задумалась, а потом решила уточнить:

– Так что, охламоны в той чеке будут только сиднем сидеть и за казенный оклад щеки надувать, а делать вообще ничего от них не потребуется? Накладно выйдет.

– Не совсем ты правильно понимаешь, – усмехнулся император. – То есть как это они ничего не будут делать? Очень даже будут – делать вид, что это они работают, хотя на самом деле работать будешь ты. Такое не очень просто, да и оклады у них даже близко на твой походить не будут, не разорюсь. Однако это еще не все. Как ты людей себе подбираешь? По знакомству. Пока их надо несколько десятков и только в Москве – такой метод работает. А на каждый хоть сколько-нибудь заметный город в России ты где народ искать будешь? Опять же он и в заграницах понадобится. В общем, нужна школа. Вот только чего – Невидимой службы? Тогда уж с ее названия частицу «не» лучше сразу убрать. И чтобы этого не делать, школа официально будет готовить кадры для ЧК. Причем часть выпускников именно туда и попадет после окончания – это те, кто не сможет добиться особых успехов в учебе. Ну а лучшие потихоньку, не привлекая внимания, окажутся у тебя и у Васьки Нулина.

Бабка кивнула – действительно, последнее время кадровая проблема стояла довольно остро.

– Но даже школой функции ЧК не ограничатся. Куда народу доносы писать, если он про тебя и твоих людей ничего не знает? Вот, значит, пусть в ЧК их и адресует, а оттуда они уже пойдут по назначению. Или, не приведи господь, приключится у нас бунт, так громить тогда пойдут ЧК, а не тебя. С этим ясно? Смотрим дальше. Раз организация будет всем известная и вроде бы обладающая немалыми возможностями, то ее руководство могут постараться купить. Заговорщики там или просто дипломаты из стран, что побогаче. Вот пусть чекистов и покупают, только на самотек такое дело пускать нельзя. Этим, пожалуй, придется тебе заняться, то есть прикинуть, кто сколько стоит в зависимости от служебного положения, и сделать так, чтобы тот, кому это интересно, имел возможность узнать расценки. И, наверное, можно подкупаемым даже установить какую-то норму – пусть, например, пять процентов от подкупной суммы забирают себе. А если смогут выторговать чего сверх прейскуранта – с того их будет целая треть, надо поощрять здоровую инициативу.

– Мигом проворуются, государь, – скорбно констатировала бабка.

– Разумеется, но не все и не сразу. А лучшие ученики школы ЧК сначала пройдут практику в отделе собственной безопасности, который и будет смотреть за тем, кто сколько берет и сколько с этого отчисляет. И если заметят кого нечистого на руку, то, получив твою санкцию, продолжат тренировки. Мздоимцев помельче просто тихо ликвидируют, а тех, кто покрупнее, сначала как следует расспросят да выбьют наворованное.

– Попав же ко мне, людишки эти первое время будут присматривать за отделом собственной безопасности, пока я пойму, насколько им доверять можно да к какому делу пристроить, – на лету подхватила идею бабка, а потом ее развила:

– И бумагу надо ввести особую чекистскую, где прописаны будут полномочия ее предъявителя. Но самим чекистам ее не давать, больно жирно будет. Мало ли, вдруг мой человечек какую ошибку допустит, и возьмут его за мягкое место как вора или еще кого. А он им раз – и бумагу, где написано, что это агент твоей чеки. И, кстати, нечестных мздоимцев-то обязательно всех сразу смертью казнить? Мало ли, вдруг это он первый раз, по мелочи да сдуру, а у нас с Агафьей не на ком стало снадобья пробовать – Платона-то ты забрал. Может, кого и пожалеем поначалу?

– Согласен. Тогда, пожалуй, надо начать с того, что найти подходящего стряпчего, дабы он составил бумаги про ЧК и ее школу. Сможешь?

– Государь, да чего тут мочь, в моих-то делах без хорошего стряпчего никак не обойдешься. Тебе его показать, прежде чем рассказывать, что ему делать придется?

– Да, раз уж он у тебя есть, то пусть завтра придет на прием в шесть вечера, на обратном пути зайди в секретариат и скажи, чтоб его в журнал записали. Сама же пока подумай, кто у нас будет первым председателем Чрезвычайной канцелярии Российской империи.

После чего император вкратце изложил, как именно он представляет себе эту фигуру.

– Найти-то такого нетрудно, но ведь для оной должности совсем дурак не годится, – задумчиво сказала бабка, – а искать такого урода, да еще и умного, – это все ноги собьешь, бегаючи.

Тут Новицкий припомнил книжку про дона Румату, которую ему в свое время пришлось прочитать в Центре, и его осенило: