Наследник Петра. Кандидатский минимум Величко Андрей

Глава 24

Сэр Томас Ворд, вздохнув, принялся за третье на сегодняшний день письмо.

Первое было адресовано сэру Джорджу Бингу, виконту Торрингтону, первому лорду Адмиралтейства – ведь официально Ворд выполнял именно его задание. Однако письмо это было совсем коротким, в нем описывался только сам факт полета русского воздушного шара. Дело в том, что виконт тяжело болел, и Ворд не был уверен даже в том, что он успеет прочитать его послание. Поэтому второе письмо адресовалось наиболее вероятному преемнику Бинга, сэру Чарльзу Уэйджеру. В нем посол изложил не только то, что видел своими глазами, но и то, что ему довелось услышать, в том числе и от молодого императора. И теперь он собирался приступать к третьему посланию.

Оно было предназначено Роберту Уолполу – пожалуй, самому влиятельному человеку в Англии, которого за глаза именовали премьер-министром, хотя официально такой должности не существовало. Он принял Ворда перед отъездом того в Россию и поручил ему писать обо всем, что покажется интересным в этой стране, не думая о том, что слишком подробное послание может показаться скучным. И вот настал момент не только выполнить поручение, но и донести до руководства Великобритании мысли, которые давно не давали покоя Томасу Ворду.

Империя должна узнавать о всех мало-мальски значимых событиях, происходящих в мире. Причем не после того, как они уже свершились и начали приносить плоды, а в тот момент, когда к ним появились первые предпосылки! И, значит, нужна государственная служба, которая будет заниматься именно этим.

Что-то подобное делал недавно умерший Даниэль Дефо, известный широкой публике нашумевшим романом о Робинзоне Крузо, а также политическими памфлетами. Однако он не занимал никаких официальных должностей и не мог привлекать хоть сколько-нибудь значительные средства, а после его смерти само собой разрушилось даже то немногое, что он успел создать. Ныне, когда Британская империя столкнулась с одной из самых серьезных угроз для своего процветания, такое положение дел смертельно опасно.

Ворд отодвинул бумагу – надо сделать перерыв, а потом свежим взглядом оценить написанное, после чего думать, как наиболее убедительно изложить то, чему он недавно стал свидетелем в Москве.

Итак, вопрос создания летающих кораблей перешел из разряда беспочвенных фантазий в реальную плоскость. А для них то, что Англия – это остров, никакой роли не играет! И могущество королевского флота им тоже почти безразлично. Значит, необходимо собрать максимум сведений о конструкции и возможностях русских небесных шаров.

Кое-что Ворд уже знал – материалом для изготовления шара послужили бумага и легкая ткань, а главной деталью, благодаря которой этот мешок поднялся в воздух, было устройство, похожее на самовар, только с медным баком снизу. Причем оно работало на новомодном и очень дорогом лекарстве – керосине. Каковое свойство, кстати, говорит о том, что молодой русский император придает воздушному флоту огромное значение. Ведь ни для кого не является секретом его прижимистость, а тут он без колебаний пошел на такие большие расходы. Да и выдающееся по пышности празднество в честь благополучного завершения полета, произошедшего аж в Можайске, тоже говорит само за себя. Причем полет явно планировался именно туда, ибо утром, когда воздушный шар только надувался, англичанин ясно слышал, как один из солдат охраны сказал: «Загнать за Можай».

Кроме того, Ворд своими глазами видел, что воздушный шар способен маневрировать, и получил от молодого царя вполне похожие на правду объяснения, как это происходит. Действительно, очень часто приходится наблюдать, как ветер дует в одну сторону, а облака плывут в другую, иногда прямо противоположную. Да и все остальное, сообщенное Петром, выглядело весьма и весьма правдоподобно.

Россия сможет без особого труда увеличить производство бумаги и ткани, ведь сырье для этого она имеет в огромных количествах. А шар, всего в десять раз более крупный, чем недавно летавший, действительно сможет поднять в тысячу раз больше, если подъемная сила пропорциональна его объему.

В силу означенных причин Ворд счел нужным согласиться со всеми требованиями молодого императора по поводу совместной компании, дабы Англия поскорее получила возможность отправить в Россию достаточное количество своих подданных. Кроме официальных перед ними должны стоять две тайные задачи.

Первая – собрать все сведения, могущие быть полезными Великобритании в вопросе создания собственного небесного флота.

Вторая – сделать так, чтобы Россия на пути в небо столкнулась с как можно более серьезными трудностями.

С тем, что нечто подобное, пожалуй, будет иметь место, русский император был вполне согласен. Если бы эта орава шпионов, которую сюда хочет протащить Ворд, собиралась заниматься только сбором информации, то и хрен бы с ней! Из тех соображений, что на самом деле упомянутой информации очень мало, правдивой среди этих крох – и вовсе мизер, а реальная ее ценность не очень сильно отличается от нуля. Но ведь начнут, гады, пакостить еще и материально! Например, без принятия особых мер он, Новицкий, ни за что сейчас бы не стал страховать мануфактуру старшего Уткина. Потому как сожгут, точнее – попытаются, это к гадалке не ходи. Да и самому придется принять меры по усилению личной безопасности, ибо ежу понятно, что со сменой императора Россия скорее всего откажется от создания своего воздушного флота.

«Так, это ладно, – прикинул Сергей, – меня сейчас и свергнуть, и банально прибить не очень просто, причем я даже без всякой аэронавтики не собирался останавливаться на достигнутом. Но ведь и Лене может угрожать опасность! Особенно если на ней жениться, что вовсе не исключено. Значит, ее охрана должна быть усилена в первую очередь.

Тут, конечно, очень вовремя подвернулся отец Антоний, – продолжил свои рассуждения император. – Не очень ясно, насколько в действительности он был близок к могиле, но то, что после нескольких уколов здоровье пациента пошло на поправку, сомнений не вызывало. И, значит, теперь ему предстояло стать организатором и первым руководителем русской контрразведки, причем в достаточно благоприятных условиях, кои выпадали далеко не всем его коллегам в других временах и странах. Ведь сейчас известно, когда, откуда и в каких количествах явятся потенциальные шпионы, а также что будет являться их основной задачей. Так что пусть организовывает… как бы его назвать… ладно, с учетом сана основателя конторы пусть это будет Государственное благочиние, сокращенно ГБ. Фронт работы для него уже есть».

«Все бы хорошо, но ведь теперь придется действительно развивать воздухоплавание, – с чувством, похожим на раздражение, подумал молодой царь. – Разумеется, не в тех объемах, кои будут задекларированы, но все равно жалко выкидывать деньги впустую. Так какая польза, кроме спортивно-развлекательной, может быть от воздушных шаров?

Разведка и корректировка артиллерийского огня – это только в позиционной войне, потому как шар сильно снизит подвижность подразделения, к коему он будет приписан. Например, не исключено, что скоро придется осаждать Данциг, и там монгольфьер окажется очень кстати. Да, но почему именно «монгольфьер»?

Император вспомнил, что в детстве, впервые услышав это слово, он решил, что родиной воздухоплавания была Монголия. Нет уж, нам ни к чему такие аллюзии, пусть тепловой воздушный шар отныне называется «уткиньер». Даже если кто-то решит, что данное название происходит от утки, ничего страшного. Кроме того, Ломоносова скоро можно будет озадачить открытием водорода, и тогда появится еще одна разновидность аэростатов – например, ломолёты.

Ладно, название – дело десятое, сами-то шары к чему еще можно применить? Кажется, Менделеев в свое время поднимался на аэростате, чтобы получше рассмотреть солнечное затмение, однако…

«Для того чтобы воздушные шары послужили науке, эта самая наука должна наличествовать в России, – сделал логичный вывод император. – А ее, почитай, пока и вовсе нет. Хотя, кажется, кто-то из сподвижников Ломоносова исследовал атмосферное электричество при помощи воздушных змеев, в результате чего был убит ударом молнии. Так что тут надо подумать; таким дашь воздушный шар – и последствия окажутся еще хуже.

Еще остается картография, но тут тоже есть нюансы. Для обжитых мест карты уже есть, а в необжитые шар не больно-то доставишь, он нежный и не очень удобный в перевозке. Аэрофотосъемка? Так это надо сначала изобрести саму фотографию, а кто этим будет заниматься? Ломоносов занят, а Кристодемус и так уже насовершал столько открытий, что, существуй сейчас Нобелевская премия, он бы не вылезал из Стокгольма, получая их одну за одной.

В общем, пока вырисовывается потребность примерно в четырех-пяти аэростатах, больше не надо. Один для армии, один для науки, включая картографию, и пара-тройка – катать любителей пощекотать себе нервы за большие деньги. Вроде Лизы, но она слетает на халяву, зато потом с лихвой отработает стоимость полета безудержной рекламой».

Вот тут Новицкого и посетила мысль. Осознав ее, он едва удержался от того, чтобы вслух назвать себя дебилом.

Почему он не строит планер или параплан? Потому что для полета нужны вполне определенные условия. Либо высокие горы соответствующей формы, где будут образовываться регулярные восходящие потоки, либо самолет, который поднимет планер или парапланеристов на необходимую высоту. А чем аэростат хуже? Сделать такой, чтобы поднял на километр двоих и планер в придачу – это совсем нетрудно. А потом летай себе на здоровье, учись пилотажу! Чтобы к тому моменту, когда появятся достаточно легкие двигатели, пригодные для установки на самолет, уже имелись пилоты с многолетним опытом.

Кстати, ждать сто или больше лет не придется. Ведь уже в середине девятнадцатого века появились движки, с которыми вполне можно было подняться в воздух! Просто никто не знал, как это сделать. А здесь первые нормальные паровики родились раньше, и, значит, их прогресс пойдет быстрее.

«Получается, можно не очень суетиться с захватом Крыма, – подумал Новицкий. – Подожду полной готовности армии, а планеры помогут скрасить ожидание. Тем более что они-то точно смогут применяться в военных целях, прецеденты уже были. Но вот только авиацию, в отличие от воздухоплавания, надо будет развивать в глубочайшей тайне. Кстати, в смысле ее развития остров Тобаго окажется очень кстати, ведь на нем растет бальса, а рядом Бразилия, где можно будет разжиться каучуком. Ибо сразу лететь с воздушного шара – это самоубийство. Сначала нужно научиться хоть как-то пилотировать планер, стартуя с резинового амортизатора. Заодно выкинем на рынок резиновые плащи и сапоги, спрос точно будет немалый. А там, глядишь, и до презервативов дело дойдет».

Потом император задумался о возможности дальнейших демонстраций великолепной управляемости русских воздушных шаров. Это будет необходимо, потому как англичане, едва построив свой первый аэростат, быстро убедятся, что между усилиями экипажа и направлением полета шара нет ни малейшей связи, и это в их глазах сильно уронит ценность прогрессивного новшества. Значит, Россия обязана тут же явить миру дальний, но полностью управляемый полет, причем англичане должны увидеть и старт – к примеру, в Москве, и финиш в заранее назначенном месте. Где-нибудь в Ярославле или даже Вологде. Для этого нужно уже сейчас озаботиться негласным поиском близнецов, причем обоих полов, дабы нашлось побольше, и подготовкой их в качестве пилотов-аэронавтов. Потому как сделать два абсолютно одинаковых с виду воздушных шара совсем нетрудно, можно даже три. В случае, если найдутся тройняшки, не помешает продемонстрировать полет с промежуточной посадкой. Кто сможет различить, что взлетел один шар, а приземлился другой, если и сами шары, и пилоты в них будут совершенно одинаковыми?

«Больше я ничего не забыл?» – попытался подвести итог император. И тут же сообразил, что есть еще одна страна, которая при правильной организации утечек информации тут же заинтересуется аэронавтикой. Это Франция. Она давно пытается соперничать с Англией в области военно-морского флота, и для нее возможность форсировать Ла-Манш, не обращая внимания на британские линкоры, будет как манна небесная. Значит, описание недавнего полета надо срочно отправить в Париж, Сергею Миниху. Да и в Петербург, Христофору Антоновичу, тоже не помешает. А описание самого шара – Нулину. Глядишь, это и поможет ему переломить ситуацию с еще одним островом, уже от французов. Мало ли, вдруг он тоже для чего-нибудь пригодится?

Фельдмаршал Миних получил пакет, в коем был описан недавно произошедший беспримерный полет, через неделю после свершения сего выдающегося события. Внимательно изучить его прямо сразу он не мог, потому как в этот день на царскую галеру ставили паровой двигатель, еще в начале мая специальным обозом доставленный из Москвы. Впихнуть на место тяжеленную и неудобную железяку удалось только поздним вечером, а бумаги Христофор Антонович прочитал ночью, к неудовольствию своей молодой жены. И задумался. Фельдмаршалу было интересно: кто все это придумал? Вряд ли его величество: до сих пор он не проявлял ни малейшего интереса ни к каким полетам. А вот Кристодемус где-то с полгода назад, крепко напившись, во всеуслышание заявлял, что мощи его гения подвластна не только земная стихия, но и небесная тоже. Кажется, на него после этого даже доносы в Синод писали. И вот что получается – месяца не прошло, как грек вернулся в Москву, и там появился лтающий шар! Значит, в будущем следует повнимательней прислушиваться к пьяной болтовне целителя.

Вечером двадцать девятого мая Тихон Петрович Павшин пребывал в приподнятом настроении. Кажется, он сумел достойно выполнить полученный неделю назад приказ его величества, и ему будет что сказать на завтрашнем докладе. В том же, что правильное и быстрое исполнение подобных приказов не остается без поощрения, полковник уже успел неоднократно убедиться.

Сразу после окончания торжеств, посвященных полету воздушного шара, Павшин был вызван к императору. Где услышал, что для англичан развитие воздушного флота в России – это как нож острый, и они начнут всячески этому препятствовать. Самый же надежный способ – это убийство царя. Так вот, Павшину было поручено продумать за противника все возможные способы оного злодейства, а потом уже за себя – как тому надежно воспрепятствовать.

– Это и для тебя важно, Тихон Петрович, – напутствовал его молодой царь. – Ведь ты меня переживешь самое большее на неделю, да и то вряд ли, скорее всего тебя в тот же день удавят. Причем не обязательно тобой обиженные, хотя их тоже более чем достаточно.

Павшин это хорошо понимал, отчего взялся за дело со всем старанием. Вот только поначалу оно оказалось совсем непростым.

Полковник очень неплохо представлял себе, как охраняют особу его величества, да при этом еще точно знал, что ему известно далеко не все. Поэтому в первые дни планы получались какие-то неубедительные. Однако позавчера Павшина осенило – нужен пожар! Причем не в самом дворце, его там просто так не устроишь, да к тому же каменный он, гореть почти нечему. И не каких-нибудь сараев неподалеку, это ничего не даст. А огромный! Пусть горит вся Москва. Тогда, если еще и ветер будет западный, в дыму, суете и панике появится возможность что-то сделать.

Однако придумать способ покушения – это было даже не половина, а, самое большее, треть дела. Необходимо ясно себе представлять, как этому можно воспрепятствовать.

Итак, все возможные пути, по которым император сможет в случае необходимости быстро покинуть дворец, уже давно плотно патрулируются семеновцами. Тайную засаду там устроить не получится. Но теперь полк должен провести серию учений, отрабатывая действия именно в случае общемосковского пожара. Но этого мало. Кажется, Петр Великий организовал в Питере первую пожарную команду с брандспойтами, кожаными рукавами к ним и конными бочками с водой, но после его смерти дело заглохло. Значит, это надо возродить в Москве, причем не в виде малочисленной команды, а целого батальона, а лучше даже полка, задачей которого станет недопущение в Москве вообще никаких пожаров. С немалыми полномочиями, это само собой.

Осталось только придумать доводы, согласно которым новый полк будет подчиняться полковнику Тихону Петровичу Павшину, и можно смело представать перед очами его величества. Тогда, глядишь, и генеральский чин не задержится.

Глава 25

– Друга своего сердечного навестить не желаешь? – поинтересовался император. – А то ведь небось соскучилась за столько-то лет. Я вот к нему в гости собираюсь съездить, ты уж составь мне компанию.

– Неужели тебе Яков Вилимович зачем-то понадобился? – догадалась бабка. – Конечно, хочу я его увидеть напоследок, нам ведь с ним не так уж много времени осталось небо коптить. Только ты его, будь добр, уж предупреди заранее о своем визите. Да чин чином: гвардейца посолиднее выбери, бумагу ему важную напиши, я уж не знаю, что там в государственных делах еще нужно.

– Я тоже, но у меня есть специалисты, они все сделают как надо. Так что послезавтра с утра будь на заднем дворе, я там тебя подсажу в карету.

– Быть-то я, конечно, буду. Но все же, государь, зачем ты меня с собой берешь? Ведь не для того же, чтобы могла я на старости лет на своего первого галанта взглянуть?

– Почему бы и нет? – усмехнулся император. – Ты у нас в государстве человек отнюдь не последний, отчего бы не доставить тебе такое удовольствие. Но все же права ты, Анастасия Ивановна; от тебя кроме того еще и служба понадобится. Нужно, чтобы Яков Вилимович мне сразу поверил, а что ему для этого сказать, я не ведаю. Вот ты старику про меня и расскажешь. Все, что ему захочется узнать. Все – это значит действительно все, без изъятий.

– Хочешь его на службу взять?

– Ну, во-первых, не взять, а пригласить. Во-вторых, это программа-максимум. По минимуму было бы неплохо, если он просто согласится написать для меня одну небольшую книгу. По астрономии, астрологии и еще одной науке, названия для которой я пока не придумал.

– Так ведь, государь, даже я знаю, что Яков Вилимович считает астрологию шарлатанством.

– Здесь я с ним согласен, но это не отменяет ее нужности в данный момент. Однако, в отличие от меня, Брюс должен знать, какие слова в ней употребляются, будь она хоть наука, хоть лженаука, хоть еще что-нибудь.

– Твой Кристодемус, я так мыслю, этих слов знает никак уж не меньше.

– Наверняка, но он мошенник. Ладно бы про это знали только мы с тобой, но по крайней мере подозревают такое достаточно многие. А Брюс, насколько я в курсе, – честный человек. Причем это общее мнение, а не только мое, что особенно ценно.

– Опять ты, ваше величество, какую-то… да каким же словом ты подобное называл… а, вспомнила – аферу затеял. Может, со мной поделишься, раз решил к ней привлечь, чтобы я не вслепую мыкалась?

– Вот пока ехать будем, и поделюсь, все равно в пути заняться нечем, а в Брюсово имение ехать придется почти весь день.

Императорская процессия для неискушенного взгляда выглядела как полувзвод Измайловского полка, куда-то отправившийся по своим делам. Наверное, приводить в чувство какого-нибудь зарвавшегося помещика или чиновника средней руки – во всяком случае, именно так думали те немногие, кто видел ее ранним утром, когда она покидала Москву. Два десятка всадников и средних размеров пароконная карета с надписью «Его величества лейб-гвардии Измайловский полк» – в ней, наверное, ехали заплечных дел мастера со всем, что им необходимо для работы.

На самом деле солдаты были семеновцами, а не измайловцами, а в карете находились император и бабка Настя. Первый о чем-то оживленно рассказывал, а вторая слушала, время от времени хмыкая и качая головой.

Как и обещал, царь за день до визита отправил к Брюсу курьера, однако из соображений секретности Якову Вилимовичу было всего лишь сказано, что его желает посетить некая высокопоставленная особа. Ведь в случае обнародования действительного маршрута императора ему пришлось бы брать с собой куда большую охрану, а так можно было обойтись минимальной.

О приближении кавалькады сообщили специально подряженные деревенские мальчишки, и старый ученый вышел на крыльцо, недоумевая, что и, главное, кому от него понадобилось.

Вид гостей особого энтузиазма не вызывал – это были измайловцы, уже заслужившие вполне определенную славу. Карета с надписью поперек кузова, подтверждавшей принадлежность солдат, повернулась боком. Открылась дверь, и оттуда выпрыгнул простоволосый отрок, который, почтительно поддерживая под руку, помог выбраться невысокой и полноватой пожилой даме. «Кажется, я ее когда-то видел, – подумал Брюс, – вот только когда и где? Неужели…»

– Настенька, тебя ли я вижу? – неуверенно спросил он.

– Как есть – меня, не сомневайся.

Последнее было лишним – хоть внешне давняя подруга изменилась очень сильно, голос ее остался практически тем же самым.

– Неужели вы… ты и есть та самая высокопоставленная особа, о приезде коей меня предупреждали?

Тут в разговор вмешался отрок:

– Та самая, Яков Вилимович, именно та самая, других тут нет. Очень Анастасия Ивановна сейчас высоко сидит, иногда и рад бы кого повыше засунуть, да некуда. Мне вам представиться или вы уже сами догадались?

– Ваше величество? – присмотревшись, предположил Брюс.

– Так точно. Скажите, а вон там у вас что – сад или просто парк? Очень красиво, я в нем, пожалуй, немного погуляю, а вы не стесняйтесь, вам с Анастасией Ивановной, думаю, найдется что вспомнить. А как наговоритесь, пошлите кого-нибудь ко мне, у меня тоже есть тема для беседы.

На воспоминания и предварительную беседу Брюсу с бабкой хватило сорока минут, после чего к Сергею подбежал мальчишка и сообщил, что господина просят в дом. Судя по его речам и виду, о том, что господин – это сам царь, ему не сказали.

– Слушаю вас со всем вниманием, ваше величество, – чуть поклонившись, сказал старик, мельком покосившись на скромно приткнувшуюся в углу бабку.

– Вам, наверное, Анастасия Ивановна уже сообщила, что ко мне можно обращаться на «ты», тем более людям, кои столь меня старше и образованней, – предположил император.

– Да, государь, но тут нужно было подтверждение от тебя лично. Меня тоже можно звать по-простому, я не обижусь. Но все же – что привело тебя ко мне?

– Успехи аэронавтики, – объяснил царь, присаживаясь в кресло. – И ты тоже садись, двумя словами тут не обойдешься. Итак, неделю назад произошло знаменательное событие – человек впервые поднялся в небо. Причем не просто так, а пролетел более ста верст на аппарате, который я назвал «аэростат», или, если по-простому, то воздушный шар. Но, к сожалению, окончание «стат» в его первом наименовании взято не с потолка. Этот аппарат действительно статичен относительно окружающего его воздуха. Пилот, то есть человек, управляющий шаром, может только кое-как менять высоту полета, а его скорость и направление зависят исключительно от ветра.

– На различных высотах и скорость, и направление могут отличаться, – заметил Брюс.

– Правильно, но далеко не всегда. И, кроме того, эти отличия непредсказуемы. Да и диапазон высот, где может летать шар, слишком узкий для того, чтобы уверенно пользоваться упомянутой разницей. Но ведь этого почти никто не понимает! Англичане – те уж точно не курсе. Вот, значит, я и подумал…

Далее император минут за двадцать рассказал Брюсу об английских инициативах, острове Тобаго, а также о том, как он, Петр Второй, всем этим собирается воспользоваться.

– Вот почему бы, например, не быть такой науке, которая в зависимости от места, времени года, фаз Луны, расположения созвездий сможет по силе и направлению ветра у земли предсказать, каков он на разных высотах? И как это будет меняться со временем. Ну там Сатурн в созвездии Весов, Юпитер еще где-нибудь и Венера в некой подходящей фазе. И чтоб формулы, формулы были посложнее, в одну строчку не помещались!

Император хотел добавить что-то еще, но Брюс захохотал.

– Так ты… ваше величество… ох… хочешь, дабы я эту твою науку как можно правдоподобнее придумал? – сквозь смех спросил старый ученый.

– Вот именно. Пусть лучше англичане умные книжки читают и пытаются в них разобраться, это для общего развития полезно, чем просто так вывозят наш лес да еще и пакостят при этом по мере возможностей. Ах да, чуть не забыл. Формулы, разумеется, должны быть разными для самых разных мест. Начни с той, что, скажем, для Вологды, потом придумай для Казани, а там, глядишь, со временем и до Архангельска доберемся. И наука твоя будущая пусть называется астрография.

– Эх, ваше величество, лихо ты все придумал, да вот только неохота мне в памяти потомков оставаться шарлатаном. И почему именно астрография?

– Ты там останешься как великий политик, ученый и дипломат, – пообещал император. – Про астрографию будет мой секретный указ о том, что это такое и зачем оно мне понадобилось, с пометкой, что через сто лет его можно будет предать гласности. Хотя, конечно, сто лет водить всех за нос не получится, тут бы десять продержаться, и то хлеб. А назвал я новую науку астрографией, потому как астрология и астрономия уже есть, а более, кроме «графии», я окончаний для наименования наук не знаю. Ну как, согласен?

– Да, государь, – кивнул Брюс, но тут на его лице появилась хоть и еле заметная, но все равно явно хитрая улыбка. – Придумать нетрудно, но для того, чтобы получилось правдоподобно, мне свои формулы надобно будет сверять с действительным положением планет и созвездий. А телескоп у меня уже старенький, да он и новый был, прямо скажем, плоховат.

– Понятно, – кивнул молодой царь. – Раз уж императору взбрела в голову такая блажь, то пусть от нее хоть науке будет польза – так? А то ты будто без телескопа не вычислишь, где в какое время что в небе находится. Сам же составил астрономический календарь еще тридцать лет назад! В общем, будет тебе самый лучший телескоп, но это, по-моему, как-то мелковато. Нужна настоящая обсерватория, и в ней не только телескопы, потому как одного для всех задач мало, но прочее необходимое. Углы там между звездами мерить и все остальное, я уж не знаю, что именно.

Тут император опять пожалел, что никто до сих пор не изобрел фотографию; тогда открытия, сделанные в данной обсерватории, сразу имели бы документальное подтверждение. Да и траектории небесных тел по снимкам изучать удобней, чем просто часами пялясь в телескоп. Может, пусть этим сам Брюс и займется после завершения трудов по основам астрографии? В конце концов, ему же это и пригодится.

Решив вернуться к данному вопросу попозже, император продолжил:

– Только ты побыстрее реши, где эта обсерватория будет располагаться – здесь или в Горенках. Там у меня сейчас университет. Что, не слышал? Видишь, как оно вредно, в глуши-то жить. Может, переберешься поближе к Москве? А то у меня в том университете астрономию преподавать совсем некому. Дом тебе предоставят, там таких, которые пока ни под что не заняты, еще осталось несколько штук. Ко мне в гости будет нетрудно съездить при случае, да и я не надорвусь тебя навестить. Опять же с Анастасией Ивановной почаще станешь видеться, а уж насколько это достойная женщина, ты небось знаешь не хуже меня. Как, уговорил я тебя или мне дальше продолжать языком трудиться?

– А ты, государь, это долго можешь делать?

– Два с половиной часа сподоблюсь проболтать с минимальными перерывами, это уже проверено, насчет же больше – точно не знаю, но думаю, что тоже смогу.

– Тогда, ваше величество, я согласен, мне столько на одном месте все равно не высидеть. Откушать с дороги не желаете? Небось так от самой Москвы и ехали, в трактиры не заглядывая.

– У нас с собой курица была, но и нормально поесть, конечно, тоже не помешает.

Получив согласие старого ученого на все свои предложения, Новицкий не стал задерживаться в Брюсовом имении Глинки и выехал оттуда в сопровождении бабки ранним утром следующего дня. Брюс же сказал, что ему на сборы нужно время, но обещал прибыть в Горенки не позже чем через неделю.

– Расскажи, Анастасия Ивановна, что ты обо мне сообщила Якову Вилимовичу, – попросил Сергей, когда их процессия выехала из усадьбы.

– Поначалу-то мы про свое говорили, – немного смутилась бабка. – Но потом, конечно, и до тебя речь дошла. Брюс ведь тебя несколько раз видел, когда ты был совсем малым, но почему-то ему ты тогда не понравился. Вот он и спросил, что выросло из мелкого капризы и упрямца Петьки. Я, как и было велено, в ответ изрекла чистую правду. Мол, упрямства меньше не стало, скорее наоборот, только оно у тебя теперь разумное. Ежели какую глупость ляпнешь да тебе про нее объяснят, то на своем, подобно ослу, ты зря не упрешься. В капризах я тебя ни разу не замечала, чем сразу поделилась с Яковом Вилимовичем. Далее интересно ему стало, что в действительности случилось с Ушаковым и Дмитрием Голицыным, и получил он в ответ чистую правду. Не было меня при том, поэтому точно сказать ничего не могу, а напраслину на людей возводить не привыкла. А вот что потом стало, я ему поведала в точности. Про Михаила Голицына он даже спрашивать не стал, так что рассказала я, как мы Уткина с котом нашли, после чего разговор зашел, ты уж меня прости, про Лизу твою хитромудрую. Пришлось Яше поведать и про приворот, и про отворот, и про цены на них, отчего он долго смеялся. А потом прояснилось, что Лену Верещагину, которая теперь Татищева и при твоей особе инженером служит, видел Яков Вилимович еще десять лет назад и уже тогда обратил внимание, сколь сообразительна сия девочка. Так что попросил тебе передать, что рад он и за тебя, и за Лену. В общем, кажется мне, что понял он, как ты предпочитаешь вести дела да в какую сторону, и это ему понравилось. Спрашивал еще про машины, что вы с Нартовым на заводе у ручья строите, но тут я ему почти ничего сказать не смогла, ибо сама в них ничего не понимаю. Только объяснила, что они крутятся и ухают, а из труб дым валит.

– И, наконец, последний вопрос. Как ты объяснила свое внезапное возвышение?

– Как оно было, ничего не придумывая. Рассказала я про родственника своего, Афоню Ершова, который из простых лакеев аж в мажордомы взлетел да и привел меня во дворец, а я там сподобилась тебе помочь в делах, про которые на каждом углу трепать не след. Похоже, подумал Яков, что в сердечных, но это уж не мое дело, что ему в голову может прийти.

Остаток пути император размышлял о том, что, оказывается, к материалам из будущего, загруженным в планшеты, нужно относиться с определенной осторожностью. Ведь там черным по белому было написано, что никакой пользы – ни военной, ни экономической – от тепловых воздушных шаров не было! А здесь она уже есть. Вон Ворд, например, документы по образованию компании подписал не глядя и абсолютно ни на чем не споткнулся. Даже то, что русским рабочим придется платить не меньше, чем в среднем по отрасли в данном регионе, проглотил без возражений, только спросил, как будет определяться это самое среднее. Сергей не моргнув глазом ответил, что по статистике. По опыту жизни в двадцать первом веке он точно знал – эта наука может с минимальными усилиями доказать что угодно. Например, перед самым убытием в Центр он с удивлением прочел в газете, что на основе уточненных статистических данных инфляция за прошедший год составила шесть с половиной процентов, а средний доход москвича увеличился на семь с чем-то. «Да как же это может быть, – недоумевал молодой человек, – если ценники в магазинах выросли чуть ли не на треть, а кое-где и выше?» И с доходами не наблюдалось ничего подобного ни в его семье, ни в тех, про дела в которых он знал.

Однако вскоре Новицкий догадался, что рост цен считается не только по тому, что он покупает в магазине. Например, если сложить яйца, подорожавшие в полтора раза, с «мерседесами», которые вообще даже слегка подешевели, то получится близкая к объявленной цифра. А если туда добавить еще и «бентли», то вообще с инфляцией все станет просто замечательно.

С ростом доходов тоже особых сложностей нет. Если к тысяче бабок-пенсионерок, слыхом не слыхавших ни о какой прибавке, добавить одного даже не самого главного директора из «Газпрома», то их средний доход вырастет не то что на семь, а на все десять процентов. Если же по каким-то причинам потребуется показать более существенный рост народного благосостояния, то можно применить иную методику – например, одного миллиардера и девятьсот девяносто девять нищих посчитать как тысячу миллионеров. «Короче говоря, – сделал вывод император, – пора основать какое-нибудь статистическое управление. И уж оно найдет, что с чем сложить и на что поделить для получения нужных результатов. Если, конечно, не захочет считать моржей в акватории Охотского моря».

Кроме платы рабочим англичанин не стал возражать и против еще одного пункта, на принятие которого Новицкий, честно говоря, и не особо надеялся. Великобритания обязалась предоставить России сроком на пять лет три корабля водоизмещением не менее шестисот тонн каждый, с английскими капитанами, офицерами и даже старшими матросами. Эти корабли будут курсировать исключительно между Петербургом и Тобаго, а в другие порты смогут заходить только для пополнения запасов и ремонта, если он срочно потребуется. Для наблюдения за исполнением данного пункта на каждом корабле будет присутствовать российский комиссар, а в подчинении у него – десяток вооруженных морских пехотинцев.

Правда, с военной точки зрения шары пока не представляли особой ценности, однако Новицкий считал – время еще есть, наверняка и тут можно будет придумать что-нибудь этакое – сногсшибательное и, главное, безукоризненно правдоподобное.

Глава 26

Император смотрел на свою подругу и думал, что режим дня у нее какой-то совсем неправильный. Ест вроде не так уж мало, но практически только за ужином! С утра быстро сгрызет печенье с чаем – и на завод. Там, хоть и есть вполне приличная столовая – Новицкий сам не раз в ней обедал, – тоже не больно-то питается, все больше носится как угорелая – именно такими словами докладывал старший ее охраны. И ладно бы она бегала по полю или по лесу, среди всяких там лопухов и березок, – это полезно. Но нет, мечется между литейкой и механическим цехом. В первой вообще ужас, там можно действительно угореть без всяких «как». В механическом получше, но приходится почти все время стоять. Хорошо хоть сейчас лето, там не холодно, но ведь за ним обязательно наступит зима!

Новицкий как-то раз попытался объяснить ей, как он представляет себе работу инженера. Мол, сидит человек в большой, чистой, теплой и светлой комнате, весь из себя в белом халате, и вдохновенно чертит какой-нибудь механизм. А потом любуется всякими экзотическими цветами на подоконниках, дабы глаза не перетруждались. Елена тогда ненадолго задумалась, видимо попытавшись представить себе столь завлекательную картину, но с сожалением в голосе заявила, что ничего из этого не выйдет.

– Я, во всяком случае, так не смогу, – объяснила девушка. – Мне нужно видеть, как все это создается, а лучше так вообще хоть что-то сделать своими руками. Я же делаю расчеты только для того, дабы убедиться – все придумано правильно. Юбку, например, из-за которой мы познакомились, сделала сразу без рисунков, дома тогда вообще бумаги не было. И с паровым двигателем то же самое – пока не посмотрела, как у него каждая деталь работает, в действии этот механизм себе представить не могла. Зато теперь действительно следующую машину могу рисовать, она наверняка начнет крутиться и не развалится при этом, но все равно ее потом придется доводить. То есть комнату-то такую, наверное, сделать можно, вот только хороший инженер там будет сидеть довольно редко.

Вообще-то император мог показать подруге несколько фотографий конструкторских бюро примерно середины двадцатого века – они были в одном из файлов планшета. Однако тайну, что на самом деле его фамилия не Романов, а Новицкий, он не был готов открыть даже самому близкому здесь человеку. Из-за чего, между прочим, наган последние полгода больше валялся на самом дне сундука в маленькой комнате за спальней, чем занимал свое законное место в плечевой кобуре. Однако чем дальше, тем больше молодому царю не нравилось такое положение дел.

Нет, рассказывать полную правду он не собирался. Но почему ее нельзя изложить частично? Например, скрывать явление ангела бессмысленно – его видели сразу двое и давно во всех подробностях поделились увиденным с кем только можно. Но ведь ангел, по всеобщему мнению, не только исцелил умирающего Петра Второго, но и добавил ему мозгов! А это он мог сделать в том числе и методом полного погружения в среду. То есть взял да и отправил умирающего в далекое будущее, где тот и дожил почти до восемнадцати лет, а потом безвременно помер, и его душа вернулась обратно в восемнадцатый век, в исцеленное к тому времени тело. Почему ангел сделал именно так – а хрен его, ангела, знает! Неисповедимы пути господни. Мало ли, может, ремонтировать тело, когда внутри бултыхается душа, неудобно. Лучше вынуть. Но не класть же ее прямо на пол перед кроватью! Там Кристодемус валяется бесчувственный, вдруг еще заблюет чистую душу, да и самому ангелу лишнее беспокойство – как бы случайно не наступить в процессе работы. Вот ее и отправили подальше на время.

Да, но откуда тогда взялись наган, планшет и все остальное? Так ведь ангел – он добрый. И, значит, позволил взять с собой все, что поместится на руках. Про то, что в его бывшей квартире никак не мог оказаться не только наган, но и планшет, который даже в случае появления был бы мгновенно пропит матерью, Новицкий решил не распространяться. И вообще, раз уж он решил, то тянуть с признанием ему было неохота. Правда, времени заранее сочинить речи совсем нет, но ничего, тут допустим и экспромт.

Император вновь поднял глаза на подругу, она уже покончила с ужином. И Сергею показалось, что ситуация чем-то напоминает зеркальную – Лена тоже явно хотела сообщить ему что-то важное! Решив помочь девушке, Новицкий предложил:

– Лен, начинай первой. Я тоже хочу тебе кое-что сказать, но моя очередь наступит потом.

– Я…. – начала подруга, – мы… у нас… Питер, у нас будет ребенок!

И замолкла, даже, кажется, со страхом глядя на молодого царя.

– Правда? – чуть привстал тот. – Это же просто замечательно! Я ведь уже говорил, что люблю тебя.

– Целых два раза, сейчас третий, – смутилась Лена.

– Всего? – расстроился император. – Надо же, какая, оказывается, я скотина нечуткая, никогда бы не подумал. Но ты не волнуйся, это только снаружи. В общем, Леночка, я тебя люблю, как… ну прямо как я не знаю кто. И предлагаю тебе руку и сердце. Согласна стать моей женой?

Подруга пискнула нечто нечленораздельное и кивнула.

– Спасибо, дорогая. Со свадьбой тянуть не будем, сыграем ее еще до отъезда в Петербург. Но, раз уж ты скоро станешь моей женой, а пред Богом давно ей уже являешься, то надобно мне раскрыть тебе одну тайну. Итак, слушай…

Рассказывая, Новицкий прикидывал – вот интересно, что больше всего заинтересует Елену в будущем и в какой последовательности она начнет про это расспрашивать? Или не поверит и придется что-то доказывать?

Однако подруга поверила сразу, и первый ее вопрос император не угадал.

– Так, выходит, ты намного старше меня? Сначала тут четырнадцать лет, потом там восемнадцать, потом снова тут еще два. Итого получается тридцать четыре – вот хорошо-то как! Я же всегда чувствовала, что ты настоящий взрослый мужчина, а вовсе не недоросль какой. А что ты привез с собой из будущего?

Новицкий сходил в секретную комнатку и вышел с планшетом и наганом. Лена в первую очередь заинтересовалась именно им, так что император, вынув патроны, передал револьвер своей подруге.

Что это такое и как с ним обращаться, она поняла почти сразу. Пощелкала курком, пожаловавшись, что в режиме самовзвода спуск слишком тугой, потом откинула барабан и посмотрела, как работают его фиксатор и подвижный упор.

– Надо же, какой умный человек придумал! – было ее резюме. – Хотя, наверное, он уже видел подобные конструкции других мастеров – так бы и я смогла.

– Да? Тогда нарисуй мне, пожалуйста, схему его внутреннего устройства.

– И нарисую!

Елена действительно быстро набросала эскиз и протянула его императору. Тот с гордостью за свою подругу увидел, что на рисунке представлены все основные детали механизма револьвера, после чего высказал ей свое мнение и, сходив за мультитулом, быстро снял с нагана боковую крышку. Лена глянула, охнула, покраснела и потерянно прошептала:

– Господи, какая же я дура! Расхвасталась, как незнамо кто, нарисовала аж целых три пружины, а там всего одна, да к тому же полностью отпущенная в исходном положении! Она же, в отличие от моих, никогда не ослабнет, хоть сто лет храни этот револьвер.

Действительно, особенностью нагана было то, что все функции выполняла всего одна пружина, похожая на букву «Л», только немного кривую.

– Зато ты про все детали догадалась правильно, – утешил свою будущую жену император. – Не расстраивайся, давай лучше вот это посмотрим.

– Книжка?

– Точнее, целая библиотека, объемом в сотни раз больше той, что, например, есть в Академии наук.

Следующий вопрос стал для Новицкого полнейшей неожиданностью:

– А про любовь там есть?

Молодой царь чуть не ляпнул, что ни эротики, ни порнухи он туда не закачивал, но вовремя сообразил, что девушке надо именно про любовь, причем не фильм, а книгу. Задумался, потом нашел пушкинского «Дубровского». Хоть он вроде и изучал его на уроках литературы, но содержания почти не помнил. Правда, в памяти почему-то задержалась фраза «Дубровский сношался с Машей через дупло», но вряд она была прямой цитатой. Зато училка точно говорила, что это любовный роман, поэтому планшет был передан Елене.

На этом беседа оказалась законченной. Лена прилипла к компьютеру похлеще отъявленного игромана, и оторвать ее от этого занятия было проблематично. С похождениями благородного разбойника она разделалась за час, после чего самостоятельно научилась открывать папки.

«Все, пропала ночь», – вздохнул про себя император, но тут же вспомнил, что ему недавно рассказала подруга. Может, оно и к лучшему, ведь она же беременная?

На каких сроках беременности еще допустимы супружеские отношения, молодой царь не знал, в курсе сексуальной культуры этот вопрос не рассматривался. «И вообще Лену надо показать гинекологу, – подумал Сергей. – Правда, врачей с таким названием в России наверняка еще нет, но уж бабка-то просто обязана досконально разбираться в данном вопросе, а ее подруга, знахарка и травница, с которой они вместе измывались над Воскобойниковым, – и тем более».

Тут Лена охнула, отодвинула планшет и растерянно обернулась к императору.

– Питер, а почему здесь про тебя совсем ничего нет? И что за императрица такая – Елизавета? Неужели это наша цесаревна?

«Что за ерунда, – подумал император, подходя к столу, – неужто она добралась до материалов по истории? Туда же вовсе не так просто попасть, они довольно глубоко запрятаны. Да и вообще все, кроме библиотеки и нескольких простейших игрушек, загруженных перед самой отправкой просто потому, что в памяти оставалось свободное место, – под паролями! Что она там нашла?»

Как выяснилось, это была книга Федорова «История винтовки». Точно, девушка как раз дочитала до Семилетней войны.

«Ну вот, – подумал Новицкий, – сразу начали вылезать побочные последствия, с которыми надо что-то делать. Но вообще, конечно, ситуация абсурдная. Только представьте себе – вы сделали девушке предложение, она согласилась и тут же уткнулась в книжку, да так, что за уши не оттащишь…» Император сильно подозревал, что в двадцать первом веке ему такая не попалась бы ни при каких условиях – там их, таких, просто нет. Здесь, оказывается, есть одна, но точно не больше. Однако пора что-то объяснять подруге.

Сергей взял лист бумаги, карандаш, провел горизонтальную линию и начал:

– Вот смотри: так течет история. И дотекла, она, значит, вот до этого места…

Тут молодой царь положил на бумагу чайную ложку.

– И все, прямо дальше нельзя – препятствие мешает. Это препятствие в данном случае – смертельная болезнь императора Петра Второго, то есть меня. Какие тут возможны варианты? Первый – вот такой.

Новицкий продолжил линию так, что она обогнула ложку снизу, но обратно поднимать не стал, а продолжил в первоначальном направлении.

– Но есть и еще вариант. Прилетел ангел и устранил препятствие, то есть вылечил императора. Значит, истории ничего не мешает течь прямо, как она это и раньше делала.

Сергей убрал ложку и продолжил линию. Теперь на листе примерно от середины их стало две – одна точно посередине, другая на пару сантиметров ниже.

– Так вот, ангел отправил меня примерно сюда…

Император показал самый край нижней линии.

– И все книги относятся к той истории, в которой не было никакого ангела. Там в тридцатом году на трон села курляндская герцогиня Анна Иоанновна, а потом, лет через десять – Елизавета Петровна, то есть та Лиза, которая сейчас имиджмейстер, балы и приемы устраивает.

– Так она же, змея, там (Лена потыкала пальцем в планшет) с Фридрихом воюет, да так, что от него только перья летят. А здесь с ним спит! Ну разве так можно? Это же надо совсем совести не иметь.

– Она в этой истории спит, а в той только воюет… или воевала… нет, скорее будет воевать, – совсем запутался Новицкий.

– Вот я и говорю – сначала ноги пошире раздвинет для своего галанта, а потом голову ему отрежет!

– Да не волнуйся, мне ее отрезать не так просто, я это и сам при случае сделаю ничуть не хуже, причем заранее. И не собираюсь я с цесаревной дальше поддерживать тесных отношений, у меня ты есть! Милая, что с тобой?

– Тебя жалко, – всхлипывая, объяснила подруга. – Вдруг я умру и что ты тогда станешь делать? Опять вернешься к этой гадюке, а она подговорит кого-нибудь, чтоб тебя убили, и сама на трон сядет!

Тут, видимо, Елене что-то пришло в голову, она ненадолго задумалась, а потом расплакалась уже самым настоящим образом.

– А теперь-то что тебя так расстроило? – растерялся Новицкий. – Не волнуйся, про то, что Лиза – человек опасный, я давно знаю. Отчего ты плачешь?

– Оттого, что где-то вот тут, – Елена показала на нижнюю линию, – живет бедная и несчастная Лена Верещагина, которая никогда тебя не встретит, а так и продолжит до самой смерти маяться с этим пьяным уродом! И не будет в ее жизни ничего хорошего. Ни любви, ни кораблей, уходящих в дальние моря, ни паровых машин, ни даже револьверов. И детей тоже не будет! Жа-а-алко…

Император судорожно соображал, как объяснить подруге все эти хронологические выверты, в которых он сам мало чего понимал. Впрочем, в отличие от Лены, его это как-то не очень расстраивало. «Возможно, – думал молодой царь, – действительно есть миры, где Сергеи Новицкие не встретили дядей Виталиев и не оказались в Центрах. И что теперь, рыдать об их горькой судьбе? Да ну, они парни крепкие, по себе знаю. Как-нибудь сами разберутся. А не выйдет – значит, судьба у них такая.

Наверное, это у девушки просто нервный срыв от избытка информации, – продолжил рассуждения Сергей, – нежно гладя ее по голове. Небось только сегодня узнала, что беременна, иначе сразу сказала бы. Затем – перспектива стать женой Петра Второго, то есть императрицей. Ой, блин, это же еще и коронацию устраивать надо, вот ведь не было печали! Как бы Лиза с досады чего-нибудь не учудила – небось подумает, что на месте Лены могла быть она. Надо заранее озаботить Павшина и бабку, а самому разъяснить цесаревне, что быть прусской королевой даже лучше, чем русской императрицей. Во всяком случае, это далеко не так опасно – с учетом особенностей в личностях императора и будущего короля.

А на бедную Лену, как будто всего случившегося было мало, ее жених, чурбан бесчувственный, вывалил еще и информацию о будущем. Неужели трудно было подождать, пока девушка оправится от предыдущих потрясений? Не все же такие толстокожие, как я, – корил себя молодой царь. – И ведь, главное, поводы для подобных раздумий уже были. Вон Остерман, пройдя на волосок от смерти, до сих пор почему-то толком прийти в себя не может, а всего-то глядел в дырку готового к выстрелу ствола минут пять, не больше. А теперь надо срочно придумать что-нибудь простое, но в то же время оптимистичное, потому как Лене вредно волноваться. Например, можно повернуть дело таким образом».

– Лен, я просто не очень точно нарисовал, а ты сразу в слезы. Правильно будет вот так.

Император взял нож и, используя его вместо ластика, процарапал несколько пробелов в нижней карандашной линии, из-за чего она стала пунктиром.

– Теперь это всего-навсего воображаемое будущее. Таким оно могло стать, если бы ангел не вмешался. Но кому-то наверху такая перспектива не понравилась, вот они и убрали ложку, то есть исцелили меня. Сейчас есть только верхняя линия, а нижняя существует всего лишь в нашем воображении да еще в файлах планшета.

– А откуда тогда он сам взялся?

– Так ведь ангел же, – пояснил очевидную вещь император. – Они небось еще и не такое могут. Во всяком случае, превратить воображаемую вещь в реальную – им это раз плюнуть, точно тебе говорю.

– А что ты говорил про скорую свадьбу? – вытирая следы от слез, поинтересовалась Лена. – У меня хоть время подготовиться к ней будет? А то ведь на люди выйти не в чем, вот ей-богу!

«Кажется, отошла от стресса», – с облегчением подумал Новицкий. И предложил:

– Давай в планшете посмотрим. Там, хоть и не очень много, но все же есть про женскую моду разных времен. Выберешь, что тебе понравится, и станешь неотразимой. Для публики, разумеется, а для меня ты уже давно такая, независимо от наряда.

Глава 27

В связи со свадьбой Новицкий решил навести окончательный порядок в вопросах престолонаследия, а также законодательно определить, что такое императорская семья и каковы ее права и обязанности.

Первый шаг на этом пути был сделан почти год назад – тогда появился указ, что император может назначить наследником кого угодно, изложить это письменно, после чего прилюдно положить завещание в сейф, запираемый и отпираемый тремя ключами. Первый ключ хранит Священный Синод, второй – Правительствующий Сенат, а третий – специально для этого выбранное народное представительство. Если же эта процедура не проводилась, то порядок престолонаследия должен был определяться по закону, которого пока еще не было. Вот его и предстояло по-быстрому написать, причем не было нужды придумывать ничего особенного – в качестве основы вполне годился закон Павла Первого. Тем более что в данное время для этого были просто идеальные условия.

Попробовал бы, например, Николай Второй придумать что-нибудь, хоть в малейшей мере ограничивающее права великих князей! Да ему бы мгновенно устроили такое, что небо с овчинку показалось бы, слишком уж их было до фига, этих «великих». Для полного же подсчета наиболее близких родственников Петра Второго хватило бы двух пальцев.

Итак, согласно пишущемуся «Учреждению об императорской фамилии» к оной причислялись супруги, братья, сестры, дети и внуки императоров. Правнуков Сергей решил сюда не привлекать, а то больно жирно им будет. По такому правилу в настоящий момент обладателями великокняжеского титула являлись Елизавета Петровна и Карл Петер Ульрих Гольштейн-Готторпский, в той истории ненадолго ставший императором Петром Третьим. И если против первой Новицкий в общем-то ничего не имел, то кандидатура второго вызывала у него решительное отторжение. Людям, не способным позаботиться даже о собственной безопасности, не место вблизи от трона. Под каким бы предлогом его удалить из великих князей? Да это и ежу понятно!

И молодой царь недрогнувшей рукой приписал: «…рожденные на территории Российской империи». Ибо ни к чему давать возможность править всяким забугорным недоумкам – в России должны царствовать русские. Потом он вспомнил о курляндской герцогине Анне Иоанновне, но быстро успокоился – она дочь царя, а не императора, так что ей тут вообще ничего не светит.

Потом следовал пункт, из-за которого создание подобного документа и стало насущной необходимостью. Он выглядел так:

«Император может жениться на ком угодно, руководствуясь лишь своей волей, коя является высшим законом». Вообще-то по факту так оно и было, достаточно вспомнить женитьбу Петра Первого, но Сергей решил закрепить это на бумаге.

Далее настала очередь великих князей, княгинь и княжон.

«Брак оных должен быть одобрен императором, в противном случае упомянутые автоматически извергаются из действительных членов императорской фамилии», – написал Сергей. И все, никаких требований о равнородности, они могут привести только к вырождению.

А как установить порядок наследования? Пожалуй, лучше всего таким образом. Первыми в очереди будут сыновья, а при их отсутствии – дочери, в порядке старшинства по возрасту. Если таковых не обнаружится, в дело вступают внуки и внучки. И, наконец, предпоследними являются братья и сестры, а последними – супруги.

Новицкий решил не исключать женщин, особого смысла он в этом не видел, хватит того, что их очередь наступит только в случае отсутствия подходящих мужчин. Например, та же Екатерина Великая правила уж всяко не хуже своего сына! Да и внука, пожалуй, тоже. В Англии королевы Елизавета и Виктория добились таких успехов, что в честь них назвали эпохи.