Поиск источника: настойчивость на пути художника Кэмерон Джулия

4. Произошло ли за эту неделю что-либо еще, что вы считаете важным для самопознания? Опишите в подробностях.

Неделя 4
Восстанавливаем чувство равновесия

В любом творческом путешествии жизненно необходимо умение удержаться на краю пропасти и не скатиться в трагедию. Всех порой подмывает отдаться негативным переживаниям. Двигаться дальше и продуктивно трудиться помогает лишь бережное взращивание в себе оптимизма. Методы духовной работы на этой неделе будут посвящены изгнанию демонов страха и недоверия, отравляющих ваш колодец. Вы объединитесь с Высшей Силой, которая проявляет себя наиболее благожелательным для вас образом. Вооружившись блокнотом, потренируетесь пребывать в «сейчас» – в месте, где вам ничего не грозит и где вы можете достичь внутреннего равновесия.

Край стакана

Я давно уже оставила Париж и вернулась в Нью-Йорк, но организм все никак в это не поверит. Я по-прежнему живу по парижскому времени, и это создает массу неудобств. Просыпаюсь ночью и начинаю перебирать свои страхи. Молюсь. Пишу. Снова ложусь спать. Как же мне не нравится лежать без сна и перебирать дурные мысли. Это ужасно напоминает времена, когда я пила и по утрам вставала дрожа, превозмогая отчаяние и ненависть к себе. «Я больше не пью, – напоминаю. – Я уже много лет не пью ни капли и начинать не собираюсь. Я просто напугана». Позвонить бы кому-нибудь из близких друзей, но на дворе ночь, и они спят. А я не могу заснуть, не могу успокоиться и сажусь за компьютер. Знакомое прикосновение к клавишам дарит покой.

Я уже упоминала о тесной дружбе с Ларри Лонерганом. Он умеет видеть смешное и возвышенное там, где я вижу лишь катастрофу. Угодив в неприятности, я частенько отправляюсь к Ларри, чтобы поглядеть, что на сей раз скажет о моих бедах Дух. А Дух, как уверяет Ларри, нередко бывает прямолинеен.

«Ты изводишь себя попусту, – сказал он мне сегодня. – Все в порядке, просто ты чересчур мрачно на все смотришь. Может, пора уже выбираться? Дух считает, что ты слишком старательно грызешь себя. Это так?» (Так.)

За годы нашего знакомства Ларри тысячу раз попадал точно в цель. Он говорит: «Прежде чем браться за большую книгу, ты напишешь маленькую, а о чем – вскоре узнаешь». Я могу ныть: «Да у меня и идей-то никаких нет», – но тут как раз и приходит идея, замысел для небольшой книжки, которую я и впрямь напишу прежде, чем браться за более масштабный труд. За эти годы я научилась доверять Ларри. Он не всегда говорит то, что хочется услышать, но его слова, как правило, подтверждаются на практике. Иногда эта точность кажется мне сверхъестественной.

В несчастье человек сомневается во всем, в счастье – ни в чем.
Жозеф Ру

«Идея придет к тебе нежданно-негаданно, – сказал он как-то раз. – Что-то вроде романтической комедии. Ты случайно не подумывала в последнее время о романтической комедии?»

Я могла бы сказать: «Ларри, вообще-то я думала о трагедии», – но какой в этом был бы толк? Я отправилась гулять в Центральный парк, любовалась толстенькой малиновкой – и тут мне в голову пришла идея: замысел романтической комедии.

Порой кажется, что я где-то сплутовала, что не может быть такой удачи – иметь в друзьях сразу и Ларри, и Соню Чокет. Они – словно ограда с двух сторон дороги, не позволяющая моей машине сойти с трассы. Они приходят на помощь, когда у меня барахлят фары. Они освещают дорогу ровно настолько, чтобы я снова могла двигаться вперед.

«Меня беспокоят финансы», – ною я.

«С финансами у тебя все в порядке. Ты просто испугана нарушением рабочего распорядка», – слышу я в ответ. (Соня очень любит говорить, что мне полезен строгий распорядок. И она права.)

Изнемогая в попытке написать эту книгу – написать о том, как важно хранить веру и беречь дружбу, я обращаюсь за верой и поддержкой к своим друзьям. Пишу своему другу Тиму Фаррингтону, что с трудом продираюсь сквозь первый вариант и ненавижу эту тяжелую работу. Тим мгновенно отвечает мне письмом, достойным истинного писателя.

«Мне кажется, ненавидеть тяжелую работу вполне естественно. Собственно, для этого она и существует. Я помолюсь о том, чтобы к тебе поскорее вернулись оптимизм и радость творчества… чтобы ты нашла свой родник… Скажу одну вещь – будет, правда, как в “Поллианне”[16], ну да ладно: ты в руках Божьих, и Дух сдвинется с места тогда, когда сдвинется. Главное быть наготове, а уж в этом ты преуспела. На все прочее воля Божья, она и только она… Просто будь на рабочем месте, в руках Божьих. Жди, слушай, полюби тишину, и однажды тишина зазвучит для тебя – так было и будет всегда».

«Тишина зазвучит для тебя…» Как повезло мне иметь друга, который верит в это и делится своей верой со мной. Мне везет на друзей, однако я тщательно их выбираю. Стараюсь не связываться с людьми, наполненными негативом, – мне хватает собственного, с которым я и без того слишком хорошо знакома. Я прекрасно знаю, что, если пущу дело на самотек, плохой день превратится в плохую неделю. Следует всеми силами сохранять оптимизм и распоряжаться своей энергией умело и осторожно, чтобы у меня всегда было достаточно веры и она могла меня поддержать.

Преврати нужду в добродетель.
Джеффри Чосер

Поэтому я и ищу оптимистов, людей, способных себя подтолкнуть и умеющих смотреть далеко вперед. Я ищу тех, кто искушен в трудном деле веры в себя и все-таки научился верить, невзирая ни на какие препятствия. Соня и Ларри – настоящие ясновидящие, им пришлось научиться жить, невзирая на то, что они не такие, как все. Когда то, что они видят, и то, сколько они видят, идет вразрез с общепринятой реальностью, им приходится полагаться только на собственное суждение.

Как художник я тоже должна уметь смотреть в будущее. Я должна уметь послать мысль в полет и увидеть, как мое творение обретает плоть и встает на собственные ноги. Любая книга, фильм или пьеса начинаются с идеи, наброска, и чтобы произведение набрало вес, набросок этот следует держать в уме. Для меня как писателя книга должна стать «реальной» еще тогда, когда никто другой не может ее видеть. Если я смогу удержать в себе образ «реальной» книги, то найду и других – тех, кто тоже ее увидит. Чтобы посмотреть на костяк творческого проекта и внутренним взором увидеть его во всем великолепии, требуется особая разновидность созидательного воображения. Ее я и искала все эти годы, медленно и бережно собирая вокруг себя друзей – «волшебные зеркала».

На часах пять утра. Мне одиноко – я не сплю, по-прежнему пребываю в парижском часовом поясе. Я испугана, но пишу, чтобы обрести отвагу. Я снедаема беспокойством, но пишу о том, что приносит мне покой. А покой приносят друзья. Звонить им все еще рано. Они в других часовых поясах и сейчас спят. Я лежу в постели и перебираю в уме все то, чем одарил меня Господь. Знаю, что следует доверить свои горести Богу, но сейчас кажется, что он слишком далеко от меня. «Бог говорит с нами через людей» – так наставляли меня, когда я бросила пить. Прошло 25 лет, я вновь ищу трезвости, на сей раз – эмоциональной, и Бог по-прежнему говорит со мной через людей. Мне нужно услышать такой знакомый голос Сони, хотя я и так знаю, что она мне скажет: «С тобой все в порядке. Джетлаг – это попросту биохимия. Это пройдет».

«Это пройдет» – вот основа, на которой покоится трезвость рассудка. «Это пройдет», – говорю я себе. И, поверив в это, уплываю в благословенный сон.

Волшебная лоза
По вечерам нас одолевают чудовища и правдоподобные, хотя и беспочвенные страхи. Многих из нас в детстве приучили читать перед сном коротенькую детскую молитву: «Помолюсь на сон ночной, добрый Боже, будь со мной. Если я умру во сне, позаботься обо мне». Но потом мы стали старше и искушеннее и решили, что переросли эту молитву, – но так ли это? Ведь по ночам мы снова становимся детьми.
Возьмите ручку. Сочините несложную молитву на ночь. Чего доброго и хорошего вы пожелали бы своей перепуганной душе? Можете придумать что-нибудь вроде: «Боже, я ложусь спать и прибегаю к Тебе. Прошу, пусть мой хлопотный день даст добрые плоды. Пошли мне мирный сон, благослови и дай ощутить Твое присутствие. Храни и наставляй меня, пока я сплю. Дай понять поутру, чего Ты желаешь от меня. И да исполню я волю Твою…»

Я приняла страх – особенно страх перемен, – как часть жизни… Я ушла вперед, хотя сердце и рвалось из груди, твердя: поворачивай назад…
Эрика Йонг

Вера

Цветущие деревья вдоль Коламбус-авеню усыпаны белыми и розовыми соцветиями. Все вместе похоже на торчащие вверх огромные палочки с сахарной ватой. Днем, возвращаясь с урока музыки, я прошла мимо лоточника, бодро торгующего солнечными очками. Да, это явно весна, а судя по ассортименту на лотке торговца, не за горами и изнурительное нью-йоркское лето, которое только и ждет своего момента. Все к тому идет. Сегодня в лифте со мной ехала женщина с большой лохматой собакой.

«Боюсь, ему даже сейчас уже слишком жарко, – доверительно сказала владелица. – Эту породу выводили, чтобы приносить птиц на морозе, а не затем, чтобы выдерживать жару». Она явно была взволнована. А ведь на улице едва-едва потеплело, и назвать это жарой было никак нельзя. Но пес уже мучился. Он уселся на пол и шумно дышал, высунув язык.

«Может, привыкнет понемногу, если с погодой повезет», – предположила я. Я и сама очень рассчитывала на такой расклад, собираясь приспособиться к легендарному жаркому лету Нью-Йорка.

«Может быть», – с сомнением ответила владелица пса, словно мой оптимизм был абсолютно неуместен в реальном мире, который она видела вокруг себя. Она была похожа на свою собаку – смотрела тем же печальным меланхолическим взглядом. Я едва дождалась своего этажа. Мне и без того вечно приходится держать в узде свой негатив. Хотелось сохранить оптимизм. Выбор был – либо грядущее страдание, либо грядущая радость. Я выбрала радость.

Оптимизм – это разновидность эмоциональной отваги и результат нашего выбора. Это привычка, которую можно и нужно приобрести, если хочешь сохранить в себе художника. Как часто все вокруг кажется слишком мрачным. Книгу не покупают. Пьесу все никак не поставят. Прослушивание прошло крайне удачно, но роль достается кому-то другому. Чтобы пережить эти разочарования, мы должны научиться оптимизму, причем не тому, что служит разновидностью отрицания, а глубокой вере в незримую поддержку. Во всем нужно искать светлую сторону и помнить: она есть у всего.

Мы всегда получаем что-то взамен упущенного.
Ральф Эмерсон

Мы как художники должны растить в себе веру. Мы должны учиться смотреть глубже. Должны поверить, что помимо многочисленных помех на пути существует нечто большее, более благожелательное. Чтобы выжить, мы, художники, должны глубоко, всем сердцем верить в собственную работу и в то, что она важна – независимо от того, примет ее мир или отвергнет. У нас как у художников есть призвание. Есть Нечто, что призывает нас к работе. Когда мы отвечаем на этот призыв и творим, наша часть сделки оказывается выполнена. И наши усилия будут вознаграждены, пусть, может быть, и не так, как мы планировали.

Художник должен быть нацелен не на преходящий шумный успех, а на долгую работу. Нас, художников, то ласкают, то отвергают. Унылые времена сменяются плодотворными, а потом наоборот. Впереди нас ждут успехи и неудачи. Мы не можем заставить публику проявить благосклонность к плодам наших трудов. Мы должны обрести достоинство в работе. Должны научиться признавать, что наш труд, даже невоспетый, чего-то все же стоит.

Творить – уже повод для гордости, вне зависимости от того, как наше искусство будет воспринято. Значительная часть моих лучших работ так и не была опубликована или поставлена. Вера подсказывает, что на это должна быть какая-то причина, которой я пока не вижу. Я цепляюсь за эту веру и гоню горечь прочь. Я работаю, хотя мой труд так и не увенчался «успехом». У меня есть готовые романы, которые никто так пока и не захотел издать. У меня есть неплохие пьесы, которые так и не были поставлены. Но вера художника настаивает, чтобы я продолжала писать, повторяет, что должны быть способ и причина продолжать движение вперед. Веру не смущает, если моя карьера вдруг отклоняется от курса. Вера даже разрешает уходить куда-то совсем в другие области. Вера смотрит далеко в будущее. Она отделяет нашу творческую деятельность от того приема, который эта деятельность встречает в настоящее время.

Мы, художники, должны быть упорными. Мы – натуры тонкие, но вместе с тем должны быть непоколебимыми. Будем учиться у природы, уподобимся многолетним цветам, которые каждую весну упрямо вылезают на одном и том же месте. Есть какая-то бесхитростная гордость в том, чтобы творить искусство не ради надежд на славу и признание, а ради самого искусства. Я – писатель, а писатели пишут. Каждый день, когда пишу, я выполняю свою часть сделки.

Часто бывают дни, когда не работается. В такие дни мне нечего сказать, хочется махнуть рукой – «Ах, да зачем все это», – и решить, что больше не буду писать, ведь мои работы все равно никому не нужны. «Зачем? Все равно ничего из этого не выйдет» – вот на каких мыслях я себя ловлю.

Но и в эти дни все равно пишу. Мысли мои – словно край стакана отчаяния. А отчаяние – яд, и художнику нельзя даже пригубить этот напиток. Чтобы двигаться вперед в такие дни, я должна стремиться стать не больше, а меньше. Мой труд должен быть служением по доброй воле, а не просто следствием того, что писателю положено писать. Неизменные попытки быть совершенным до добра не доводят. Именно стремление к совершенству и порождает творческий ступор. Нет, чтобы писать, я должна быть готова писать плохо и верить, что если даже и пишу плохо, все равно выполняю какую-то задачу.

Человек рассудительный больше думает о том, что ему удалось вырвать у судьбы, нежели о том, чего она ему не дала.
Бальтасар Грасиан

Все мы созданы Творцом и, в свою очередь, сами должны творить. Мы словно плодовые деревья, нам предназначено цвести. Дерево одевается кипенным цветом, не задумываясь, увидит ли кто-либо его прелесть. Так и мы должны цвести искусством, пусть даже оно не встретит благосклонного приема. Мы должны творить искусство исключительно ради того, чтобы творить искусство. Такова наша природа. Таков наш путь.

Волшебная лоза
Чаще всего мы думаем не о том, что сделали и чего достигли, а о том, что еще только предстоит совершить. Практически любой способен быстро набросать список целей, которых ему еще только предстоит достигнуть. Но ведь в прошлом мы уже делали что-то хорошо, и чтобы по-настоящему себя ценить, должны ценить и те стоящие поступки, что совершили ранее.
Возьмите ручку. Пронумеруйте строки с первой по десятую. Перечислите десять дел, которые вы совершили и которыми гордитесь. Я написала, что научила дочь ездить верхом, сама научилась играть на пианино, выучила французский, итальянский, закончила детский альбом и разработала прекрасный дизайн для квартиры. Ну, а ваш список будет о том, что важно для вас. Возможно, вы запишете больше десяти достижений. Когда я веду занятия, иногда прошу студентов довести список до полусотни.

Наиотвратительнейшая черта жадности – неблагодарность.
Сенека

Не усложняйте

Солнечный день сияет новенькой монеткой. На небе ни облачка, и от горизонта до горизонта простирается лишь бескрайняя голубизна. Дерево за деревом в Центральном парке просыпаются от прикосновения весны. Радостно проносятся мимо бесчисленные бегуны. Молодые мамы и папы, кто поодиночке, кто парами, толкают детские коляски по усыпанным мелкими камушками дорожкам. Погода дурманит, кружит голову, объявляет непререкаемо: «Вот теперь зиме конец». Два дня назад, вечером, возвращаясь на такси из Сохо, я проезжала церковь, над воротами которой склонилась великолепная цветущая магнолия. И вот я пишу эти строки, а дерево под окном моего кабинета спешно одевается листвой.

Этим утром мне позвонила писательница в творческом кризисе. Ей опять пришлось заняться синопсисом, с самого начала пройтись по тексту и внести правки. Она сказала, что знает, что нужно написать, но не хочет начинать без вдохновения. Она подумала, что, пожалуй, почитает немного, чтобы ощутить великолепие писателей прошлых лет, пусть даже их труды не зажгут в ней собственной искры.

«Я вот подумала, почитаю великих, может, вдохновлюсь», – сказала она. При этих словах у меня упало сердце. «Нужно найти что-нибудь реально интересное, – продолжала она. – Синопсису нужно броское начало, такое захватывающее». Неудивительно, что у нее случился творческий ступор – с такими-то планами!

Я тактично сообщила ей, что в погоне за совершенством можно лишь усугубить свой ступор и что лучше бы ей просто начать писать – пусть плохо, если без этого никак, – а потом посмотреть, что получится. В «плохом» тексте очень часто скрываются семена «хорошего». Мы не стараемся добиться совершенства, оно приходит незваным и тайком. Главное – отключить самооценку. Для этого существует несколько способов, и основной – в стремлении быть полезным.

Будь хорошим животным, слушай свой инстинкт.
Дэвид Лоуренс

«Ты никогда не пыталась писать, проникнувшись духом служения?» – спросила я ее.

«У меня с духовностью как-то не складывается, – ответила она с явной ноткой раздражительности в голосе. И через мгновение добавила: – Но я в таком отчаянии, что уже готова на все».

Я предложила ей повесить над столом тот же девиз, которому когда-то научили меня: «О’кей, Бог, ты позаботься о качестве, а я – о количестве». В трубке замолчали. Я практически вживую слышала ее мысли – «как слащаво!». На этом месте она вежливо свернула разговор и повесила трубку.

Что ж, для того, чтобы преодолеть творческий ступор, я готова быть слащавой. На своем жестоком опыте я узнала, что с моим внутренним художником нужно обращаться как с ребенком. Ему требуется чувство безопасности. (К счастью, детские стихи слащавы по определению.) Быть может, мне хотелось бы, чтобы все было иначе, но та часть меня, которая занята творчеством, юна и уязвима. Чтобы работать плодотворно, я должна оберегать внутреннее невинное существо. А значит, не усложнять.

Я не могу контролировать мир вокруг, но мне подвластен мой внутренний мир, в котором я творю. В моих силах сделать этот мир утопично простым. Пусть правила в нем будут ненавязчивы и справедливы, словно в детском саду. Незамысловатость эта сослужит добрую службу. Благодаря ей я могла и могу плодотворно творить. Пусть будут слащавые девизы. Пусть будут очень скромные рабочие нормы. Я не хочу обескураживать своего внутреннего художника хотя бы в том, что мне подвластно.

Как художник я лучше всего работаю, смиряясь. Я должна стремиться быть не более чем одной трудягой из множества, одним художником из многих. Конкуренции в этом раскладе места нет. Конкуренция порождает стресс. Стресс порождает зажимы, а зажимы порождают ступор. Считайте своего внутреннего художника эмоциональным подростком. Ему страшно очутиться в центре внимания. Свет софитов может вызвать у него паралич, ступор.

Чтобы свободно творить, я должна отказаться от стремления к победе, желания быть самой-самой, отказаться от ярлычков «потрясающе» и «великолепно», которые услужливо подсовывает мне эго. (Пусть эти эпитеты останутся критикам, когда настанет их час. Мне надо держать оборону.) Для работы требуется безопасное место, где нет никакой критики. Определив для себя правила игры, я не спеша двинусь дальше. Да, это прозвучит слишком просто, но я буду писать – по слову, по предложению, по абзацу, по странице. Установлю себе ежедневную и вполне реальную норму. Мало-помалу, изо дня в день: в итоге получится довольно солидно. Все, что мы делаем, всегда можно сделать лучше, но это не повод к бездействию. Призыв есть слона по кусочкам и слащавый девиз о количестве в противовес качеству помогают творить.

Разговор с пребывающей в творческом ступоре писательницей пошел мне на пользу, потому что в ее словах прозвучала подоплека моих собственных творческих кризисов. У писательницы все время находится оправдание, чтобы не писать прямо сейчас. Слушая ее, я узнаю собственный соблазн удариться в трагедию и осознаю, что трагизм будет уместен в рукописи, но не в жизни. Делясь с писательницей приемами, я и сама начинаю использовать найденные мною хитрости. Один из способов удержаться от погружения в трагедию – это Утренние страницы, которые я пишу ежедневно. Заполняя утренние страницы, я рассказываю о своих страхах, а потом кратко перечисляю, что могла бы сделать, чтобы от них избавиться. Вот, например, можно беспокоиться о деньгах или писать – и зарабатывать. Я в своем списке всегда выбираю вариант «писать». Когда пишу, денежные вопросы каким-то загадочным образом утрясаются без меня.

То, что мы называем судьбой, рождается из глубин самого человека, а не настигает людей извне.
Райнер Рильке

Нам неподвластно очень многое, но над собственным творческим процессом мы имеем полную власть. Всегда найдется какое-нибудь мелкое творческое дело, которое можно совершить, если мы готовы двигаться вперед, не зная наверняка, ждет ли нас удача. Пусть мы не сможем работать на том уровне, на каком хотелось бы, но сделать хоть что-то способны всегда.

Призрака, за которым гонишься, никогда не поймать.
Джон Малкович

Я не знаю, понравится ли моя книга издателю, но пишу каждый день. Актер не знает, примет ли его аудитория, но всегда учит новый монолог, и этот монолог пригодится ему на следующем прослушивании. Певец может распеться. Сочинителю песен никак не предлагают контракт на запись диска, но можно ведь написать еще одну песню. Иными словами, мы всегда можем работать из любви к делу. А когда мы распространяем любовь на творчество, в нас рождается гордость. Отдаваясь процессу созидания, а не потребности произвести товар на продажу, начинаем ощущать радость творчества.

Этот дивный день клонится к закату. Заходящее солнце золотит молодые листья. Кажется, будто мир окутан дымкой оптимизма. Снова поговорив по телефону с писательницей, которая переживает ступор, я слышу прекрасные новости – она решила не садиться за чтение, а все-таки попробовать писать. Она повесила над столом мой слащавый девиз и, к собственному величайшему удовлетворению, проработала целых две страницы, вновь обретя понимание, куда ей двигаться завтра. Когда она рассказывает о победе над ступором, голос ее ровен, в нем слышится собранность. Сегодня весь трагизм ушел в работу. Должно быть, есть все же Бог на небесах.

Одного стакана мне будет слишком много, а тысячи – недостаточно.
Брендан Биэн

Волшебная лоза
Всем нужен тихий оазис, который будет навевать нам мысли о красоте и безмятежности. Одни отыщут его на природе, в сосновом лесу или близ извилистого ручья. У других, горожан, место красоты будет рукотворным – церковь или синагога, которую не затрагивают уличный шум и суета.
Выделите полчаса и отправляйтесь в то место, на которое отзывается ваша душа. Возьмите блокнот или просто посидите в тишине, не препятствуя вольному течению мыслей и образов. Высящееся над лесом дерево может подарить чувство достоинства и мудрости. Витражное окно осенит благоговением. Позвольте себе воспринять то необычное чувство, что на вас снизойдет. Ощутите связь с силой, большей, нежели вы сами. Возможно, придет озарение, и вы поймете, как более полно прожить эту жизнь. Покинув свое место красоты, вы унесете с собой новый заряд оптимизма и убеждение, что на многое способны.

Алкоголь не приносит утешения и не заполняет пустоту в душе. Он лишь заполняет собой то место, где должен быть Бог.
Маргерит Дюрас

Ни о чем не жалеть

Прошлым вечером я была приглашена на званый ужин в самом утонченном обществе – настолько утонченном, что после общения с этими людьми так и подмывает перерезать себе вены. Застольная беседа состояла сплошь из свежих сплетен, «инсайдерских сведений» о книгоиздательском мирке и о гадостях, мерзостях и пошлостях, которые в нем творятся. Я слушала эти разговоры, и в груди что-то сжималось. Я ведь как раз писала эту книгу, и позволь я себе хоть на миг задуматься о том, как тщетны мои потуги, оказалась бы, пожалуй, на грани самоубийства.

Я тянусь к людям светлым, легким, а вместо этого пришлось сидеть за обеденным столом, немея от нарастающего ужаса. Имена, имена, каждое – громче и известнее предыдущего. В ушах эхом отдавались гаденькие смешки. Ощущая себя неотесанной деревенщиной, проклинала свое провинциальное происхождение. Да я в жизни не сумею поддержать беседу с этими «настоящими» нью-йоркцами! Что вообще можно сказать людям, которые веруют в The New York Times и всегда знают, с кем вы знакомы? The New York Times не печатает рецензий на книги вроде моих – из категории «помоги себе сам», да еще с упоминанием Бога, – и все же до сих пор я вполне успешно издавалась. Может, по чистой случайности? Как ни крути, а модной литературой мои творения не назовешь.

Опьянение – временное самоубийство.
Бертран Рассел

А ужин все тянулся и тянулся. Звучали новые имена. Вы знаменитый писатель? Забудьте! Эти писатели так знамениты, что на короткой ноге со знаменитыми издательствами. Представьте, каково это – позвонить в редакцию и попросить к телефону Жаклин Онассис! У меня-то все было совсем не так: я тыкалась туда-сюда и уж точно не имела высоких связей. Я не знала «больших» людей. Я знала и умела только одно: писать, да и в том порой сомневалась.

Пьянство – это добровольное сумасшествие.
Сенека

Чтобы писать, мне нужно верить в существование Бога, силы, которая больше и сильнее, чем The New York Times. Без этого Бога мне конец. Моя карьера – пшик, мои мечты – пустышка, и обстоятельства всегда будут сильнее меня. Но если этот Бог существует, значит, у меня еще есть шанс. Нужно бережно собирать в душе крохи оптимизма. Нужно вспомнить слова Оскара Хаммерстайна, называвшего цинизм причиной печали, а печаль – врагом творчества. «Все, что убивает во мне энтузиазм, – мой враг», – заявлял он. Как художник я должна верить, что у меня есть шанс. Все мы, как художники, должны верить в то, что у нас есть шанс, – ведь он и вправду есть. Я верю, что Великий Творец любит подобных ему, художников, и всегда изыщет для них лазейку. И верю я в это не только потому, что не могу не верить, – в истинности своей веры убедилась на опыте.

Мысли о стоящих перед нами преградах, мысли о людях, с которыми мы некогда могли бы познакомиться, о временах, когда следовало быть хитроумнее и дальновиднее, – эти мысли опасны, они порождают застой. Если мы сравниваем себя с другими, всегда найдется кто-то, у кого дела идут лучше, чем у нас. Всегда найдется человек поудачливее, который «правильно» разыграл свои карты, в то время как мы своими так и не сумели распорядиться. Если мы сравниваем себя с другими, обязательно отыщется человек, у которого на каждую нашу неудачу приходится по успеху. Повстречав такого, мы приходим в уныние. Уныние нас «выключает». Когда мы «выключены», наступает ступор, и мы теряем возможность плодотворно трудиться. О, сравнивать себя с другими – опаснейшее дело! Я понимала, что сравнивать не следует, и все же, сидя за столом, судорожно сравнивала и сравнивала. И каждый раз безнадежно проигрывала.

Главная причина «непривязанности» – стремление избежать боли, причиняемой жизнью, а в первую очередь избежать любви, ибо любовь, окрашена она влечением или нет, всегда тяжкий труд.
Джордж Оруэлл

Мы, художники, должны гораздо сильнее стремиться к простоте. Нам будет намного лучше, если мы станем сравнивать себя с собой, и только. Оценивать себя полезно, истязать себя – вредно. И даже не обращаясь к своему «я», все равно можем вполне внятно ответить на целый ряд вопросов. Как развиваюсь я-художник? Способствует ли моя нынешняя работа созреванию? Работал ли я сегодня? Да? Вот и хорошо. Сегодняшняя работа приносит деньги и самоуважение. Этого никто не отнимет. Работа – достойное занятие. А если художник не работает, он сходит с ума. Художник, который не работает, может угодить в массу неприятностей. И они будут похуже, чем какой-то там нью-йоркский званый ужин.

Господи Боже, я не нашел Тебя вовне, ибо ошибся и искал вовне, тогда как Ты внутри.
Блаженный Августин

Всегда найдется повод не работать. Всегда есть какое-нибудь дело, требующее внимания. Кроме того, очень приятно поддаться сладостной грезе о том, что если мы и не поработаем сейчас, потом будет легче, появится «рабочий настрой», дивная уверенность в себе и радость жизни. Но опыт подсказывает, что это волшебное «потом» не наступит никогда. Работа не зря зовется работой. Она может быть приятной, может приносить радость, но нередко бывает трудна. Да и настрой – опасный друг.

Когда писать было труднее всего, оказалось, что я написала самое лучшее. Иногда работа идет легко и просто, но в ней появляется излишняя легкость: я невнимательно слежу за тем, что пишу. При перечитывании эта поверхностная бойкость, или как минимум небрежность, сразу бросается в глаза. Если уж мы пишем, давайте писать старательно. Мы должны говорить правду. Как иначе завоевать уважение читателя? В самые трудные мои дни нет-нет, да и вылезет внезапно наружу что-то вполне пристойное. Я же все-таки старалась, а старание чего-нибудь да стоит. Собственно, в сравнении с отсутствием старания оно стоит очень даже много.

Бог не умирает, когда мы перестаем верить в личное божество. Но в день, когда жизнь наша больше не освещается ровным, изо дня в день новым светом чуда, источник которого превосходит всякое разумение, – в этот день умираем мы сами.
Даг Хаммаршёльд

Вчера мне позвонил один старый любимый коллега, который сейчас не работает. Подумать только – он хотел подсчитать, сколько денег мы бы заработали, если бы лет десять назад я приняла другое решение. Вот если бы мы поступили так и эдак, то заработали бы целое состояние. Такой был шанс, а мы его упустили. Ах, если бы я только прислушалась к его совету, я была бы сейчас гораздо, гораздо богаче… Кому же не хочется быть богаче? Почему я сглупила? Оказывается, мой коллега в последнее время много над этим думал. Голос у него был грустный и сердитый. Я бы даже сказала – он был горько разочарован.

Я слушала, а сама тем временем думала, как нужно верить, что нас всегда направляет Высшая Сила и что мы делаем самое лучшее, что можем, исходя из того, что способны разглядеть вокруг в данный момент. Если Бог всемогущ – а я верю, что так оно и есть, – непоправимых ошибок не существует. Если попрошу о совете и если мой курс следует подкорректировать, я получу необходимый совет. И никаких громких обвинений. Никакого копания в прошлом, никаких попыток понять, что же было сделано не так. Если десять лет назад вы приняли то или иное решение, давайте считать, что это лучшее решение на тот момент. Да и вообще, десять лет прошло, и изменить уже ничего невозможно. Сегодня вы, наверное, справитесь лучше, но прошлого все равно не вернуть. Если бы мой коллега придумывал что-нибудь конструктивное на будущее, он бы, наверное, это осознал. Но он ничего не делал и лишь цеплялся за прошлое, снова и снова прокручивая его в голове, словно собака, которая то и дело скребет лапой за ухом.

Счастье не в сложности, а в простоте.
Будда

Чтобы идти вперед, нужно жить нынешним днем. Нужно принимать данный нам день и проживать его в меру своих сил. Мы не в состоянии изменить прошлое. Мы можем лишь жалеть о нем, тем самым отнимая радость у дня нынешнего. Печаль о былом – еще один путь к застою, и, к сожалению, весьма эффективный. Ах, если бы… Если бы все сложилось не так, а по-другому – но нет!

Поговорив со своим опечаленным коллегой, я вновь почувствовала, что соскальзываю. Прошлое исполнено соблазна. Чтобы оно оставалось в прошлом, приходится стараться. Как легко зацепиться мыслью за чудесные мгновения прошлого и поверить в лживую мысль о том, что больше вы такой радости никогда не знали. «К чему?», «Зачем стараться?» – вот результат этих обманчивых представлений. Чтобы не приукрашивать прошлое, все время приходится быть начеку и всякий раз искать радость в нынешнем дне.

Сегодня уже около 30 градусов, и ньюйоркцы на улицах недовольно ворчат. Возвращаясь с урока фортепиано, я слышу, как за спиной переговаривается какая-то парочка: «Вот вечно у нас никакой весны, бах, и сразу лето». На какой-то миг я разделяю их недовольство. Грядет нью-йоркское лето, а это не для слабонервных. Но тут же одергиваю себя и стряхиваю эти мысли. День прекрасный, хотя и жарковато. Страшное и ужасное лето еще не наступило. Деревья едва-едва оделись листвой, а у их подножия цветут нарциссы. Разве это не весна?

Награда за хорошо сделанное дело – в самом свершении.
Ральф Эмерсон

Волшебная лоза
Сконцентрировавшись на красоте нынешнего мига, мы способны отказаться от сожалений о прошлом. Всей душой проживая радости нового дня, острее чувствуем, что находимся именно там и тогда, где следует. Иными словами, не стоит приукрашивать прошлое – приукрасьте лучше настоящее. А одним из наиболее эффективных методов для этого служат наброски.
Купите нелинованный блокнот. Я предпочитаю размер 12 15 см. Мне нравятся блокноты с черными кожаными обложками – такие часто продаются в магазинах товаров для творчества. Вооружитесь им и проживите обычный день. Только время от времени делайте небольшие наброски. Ждете в приемной у врача? Зарисуйте приемную. Сидите в кафе с чашечкой капучино? Нарисуйте кафе. Если пришли выпить вместе с другом, попросите его попозировать для быстрого карандашного наброска. Несмотря на то что мы с вами «ненастоящие» художники, многие обнаруживают у себя очаровательный талант к любительским наброскам. Пусть блокнот сопровождает вас повсюду. Станьте собственным персонажем, и пусть этот персонаж вам понравится. Иллюстрируя свою жизнь, вы делаете ее ярче. И это гораздо интереснее, чем может показаться поначалу.

Когда одна дверь закрывается, открывается другая. А мы часто с таким вниманием и сожалением смотрим на закрывшуюся дверь, что совсем не замечаем открывшуюся.
Александр Белл

Проверка

1. Сколько раз за эту неделю вы писали утренние страницы? Если пропустили день, то почему? Что вы ощущаете благодаря этому упражнению? Быть может, ясность? Многообразие эмоций? Большую отрешенность, целеустремленность, спокойствие? Было ли что-нибудь такое, что вас удивило? Не всплывали ли повторяющиеся темы, которые так и просят, чтобы вы с ними разобрались?

2. Были ли вы в эту неделю на творческом свидании? Почувствовали себя лучше и благополучнее? Что делали, что при этом ощущали? Помните, что поход на творческое свидание может даваться нелегко; возможно, придется уговаривать себя сходить.

3. Выбирались ли вы на еженедельную прогулку? Как себя почувствовали? Какие всплыли эмоции, инсайты? Возможно, удалось погулять больше одного раза? Как подействовала прогулка на оптимизм и на видение будущего?

4. Произошло ли за эту неделю что-либо еще, что вы считаете важным для самопознания? Опишите в подробностях.

Счастье терпеть не может робких!
Юджин О’Нил

Неделя 5
Взращиваем чувство самоценности

Чтобы творить, необходимо понимание того, куда вы намерены идти. Создать подлинник может только тот, кто и сам обладает «подлинностью». Упражнения этой недели помогут осознать, кто вы и на каком этапе находитесь, отследить пронизывающие вашу жизнь мощные течения. Внимательно присмотревшись к своим предпочтениям, вы станете ближе к тому, что любите. Присмотревшись к страхам, сможете их одолеть. Бог кроется в деталях, в конкретных и известных фактах вашей жизни. Погрузитесь в исследование собственной души и места, которое она занимает в окружающем мире, и ваш внутренний компас все точнее станет указывать на истинный север.

То, что доктор прописал

Счастье – это когда то, что вы думаете, говорите и делаете, находится в гармонии.
Махатма Ганди

День сегодня был неустроенный: прямо посреди моего рабочего времени нагло втиснулся визит к врачу. Взяв такси, поехала на прием – 60 кварталов к югу по запруженным улицам. В воздухе разлито очарование весны. Я нашла нужный дом и бочком протиснулась мимо желтой ленты – идет ремонт тротуара. Поднялась на лифте. Я пришла за несколько минут до нзначенного времени. В разложенных по приемной журналах нашлась статья про Google. Подумала: если бы мне пришла фантазия поискать себя в интернете, поисковик наверняка выдал бы портрет растрепанной нервной женщины с комментарием: «Лучше бы она писала».

– У вас угнетенный вид, – заметил доктор вместо приветствия и мрачно меня осмотрел.

Я действительно была угнетена. Хотелось оказаться дома и чтобы день тек по незамысловатому расписанию, а вовсе не проводить его где-то в городе. Хотелось оказаться за столом и писать слово за словом. Я всегда угнетена, когда мало пишу. А визиты вроде этого отрывают немалый кусок от времени, которое я намеревалась посвятить работе.

– Я слишком мало пишу, – сдержанно жалуюсь. – От этого и напряжение.

Я обнаружила, что комфорт зависит не от обстоятельств, в которые мы помещены, а от настроя, с которым мы их встречаем.
Элизабет Кинг

Доктор внимательно смотрит на меня, а я – на него. Мне здесь не нравится.

– Попробуйте снять домик в деревне и уехать туда на лето поработать, – безрадостно советует доктор. – В деревне жилье недорогое, – добавляет он, заметив, вероятно, как у меня в глазах начинают прыгать многозначные цифры.

Что? Он что, с ума сошел, этот врач? Перед внутренним взором всплывает картинка: забытая богом деревня, где нечего делать, кроме как таращиться на лист бумаги перед собой. Это же верный путь к творческому ступору! Да мне будет в сто раз лучше, если я останусь где есть и буду делать то, что делаю!

Мне не хотелось снимать домик в деревне. Мне хотелось писать там, где я привыкла, – в самом сердце Нью-Йорка. Хотелось писать о красотах улицы цветочников, улицы одежных магазинов, улицы антикваров. Хотелось писать о месте, в котором я укоренилась, о жирной почве бурлящего мегаполиса. Хотелось писать – и точка. Мне страстно хотелось проторить какую-нибудь тропу, облечь свой опыт в слова, перенести увиденное на страницу и достичь равновесия и оптимизма. Но нормы в три страницы ежедневно на это хватить не могло. Благодаря этим трем страницам я стояла на ногах, но и только. Все прочее в жизни вдруг разом пришло в негодность, однако опыт подсказывал, что если я буду продолжать упорно работать, в конце концов все наладится. «Трагедиям место в тексте», – твердила я себе. Но трагедия шла за мной по пятам, куда бы я ни направилась, даже к врачу.

Последние несколько дней мне то и дело оставляют на автоответчике длинные и трагические сообщения люди, утратившие способность работать над своим творчеством. «Позвони мне», – просят они, но если я позвоню, их трагедия хлынет и в мою жизнь тоже.

Не следует искать безмятежности где-то еще, я должна обрести ее там, где укоренилась. Сейчас это место – центр Манхэттена. Мне трудно выслушивать все эти сообщения с бесконечным перечислением всего, что можно предпочесть работе. То есть я хочу сказать, даже не работе, а эмоциональной взвешенности, простой и исполненной позитива жизни здесь и сейчас. В этой жизни нет места суете, нет места безумной спешке, пожирающей покой. Чтобы сохранить эмоциональное равновесие, нужно двигаться в собственном комфортном ритме. И я пытаюсь, однако в последнее время это становится все труднее и требует все больше напряжения. Мир так и лезет ко мне со всех сторон.

Принятие помогает любому событию предстать в новом свете.
Генри Хаскинс

Вчера я ужинала с одной шикарной писательницей, и та порекомендовала массу всевозможных вещей, которыми я просто обязана заняться, живя в городе. «Но когда же писать?» – подумала я. На свете есть много приятного, но мало что доставляет мне больше удовольствия, нежели созидание. Нет, пожалуй, я лучше буду придерживаться своего плана и жить очень-очень простой жизнью. Я повторяю это как мантру. Как ни борюсь, сколько всего ни «знаю», а все равно соскальзываю в трагизм и отчаяние. «Не усложняй», – изо дня в день твержу я себе с утренних страниц. Садись за пианино. Садись за клавиатуру. Пойди погуляй. Сделай маленький шажок вперед. Не поддавайся отчаянию. Постарайся поспать. Если просыпаешься ночью и не можешь уснуть, перебирай в памяти радости, а не страхи. И первая радость – это трезвость, пусть не эмоциональная, но хотя бы физическая. Не прикасайся к стакану, как бы плохо тебе ни было.

То, что не убивает нас, делает нас сильнее.
Фридрих Ницше

Волшебная лоза
Мы начинаем соскальзывать в отчаяние, если утрачиваем чувство опоры. Чтобы бороться с этим, надо постараться ощутить ненавязчивую радость бытия. Проще говоря, пересчитать свои радости. Благодарность – обыденное, но вполне эффективное противоядие от отчаяния.
Возьмите ручку. Пронумеруйте строки от первой до 21-й. Начинайте с самого главного. Я первым пунктом пишу: «Сегодня я трезва». А потом: «Я здорова». И дальше: «У меня есть где жить» и «За жилье уплачено». Переходим от крупного к мелочам: «Мне нравится моя постель, она такая уютная». «Мне очень нравятся мои фланелевые простыни. Такие мягкие». В списке могут быть не только вещи, но и люди. «Я благодарна за то, что дружу с Соней». «Я благодарна за то, что мы с дочерью так понимаем и любим друг друга». Исследуйте свою жизнь по кусочку и пересчитывайте все радости, которые вам дарованы. Пусть сегодня издательство откажется публиковать ваш роман, но вы не стояли на месте и продолжали писать. Вы писали утренние страницы. Всем знакомы горечь и утраты, но списки вещей, за которые мы благодарны, помогают удерживать равновесие. Если стакан наполовину пуст, значит, он наполовину полон. Все зависит от того, как посмотреть.

Человеку нужны трудности: они необходимы для здоровья.
Карл Юнг

Бездна

Очередная бессонная ночь дала горькие плоды. Сон латает расползающиеся дыры тревоги; бессонница эти тревоги создает. Я твержу себе, что все в порядке, однако мозг мой в это не верит. Он измучен, едва жив от усталости и перебирает тревогу за тревогой. Я говорю себе, что не надо проецировать. Я говорю себе, что надо жить здесь и сейчас, но мозг не желает слушать моих советов. Он не обращает внимания на заборчики, которые я для него возвела. Я прокручиваю в уме катастрофы, поджидающие меня в будущем. В этом будущем я бесприютно скитаюсь по лабиринтам улиц Манхэттена.

Я понимаю, что мыслю негативно и ударяюсь в трагедию. Я знаю, что всего этого, скорее всего, не произойдет. Но знаю и то, что, когда в Лондоне со мной впервые случился нервный срыв, я и впрямь отправилась бродить по улицам. Меня остановила полиция. Меня увезли в участок. Я едва могла вспомнить собственное имя.

Жизнь начинается по ту сторону отчаяния.
Жан-Поль Сартр

Что случилось раз, может произойти снова. Я боюсь. О да, я боюсь. Мой мозг твердо вознамерился бесконечно прокручивать наихудшие сценарии будущего. Я этого не хочу – и все же упиваюсь картиной бед. Не хочу, но стою на самом краю пропасти.

В эту минуту я не могу похвалиться длительным сопротивлением. Не могу похвалиться длительной верой. Я стою на самом краю пропасти. Эту пропасть я зову бездной. В бездне живет дьявол, он хватает меня за ноги, лишь стоит приблизиться к краю. Он крепко держит меня вот уже неделю, а я сопротивляюсь, не давая стащить себя вниз. Меня переполняют страх и тревога.

Дьявол приходит тогда, когда я охвачена отчаянием. Дьявол рассказывает, сколько преград у меня на пути и как глупа я была. Он любит говорить: «Какой в этом смысл? Игра кончена». Дьявол приходит ко мне в образе тревоги, в образе того, что нельзя исправить. И главное – он приходит ко мне со стаканом в руке. Он хочет, чтобы я думала, будто стоит мне выпить, и все станет прекрасно или хотя бы сносно. Лучшее средство для этого – стакан. Дьявол говорит, что я вот-вот потеряю все, и я начинаю ему верить. Дьяволу очень хочется, чтобы страх меня парализовал – ведь тогда утрата всего станет еще вероятнее.

Сползая к краю, я сумела потянуться за помощью, в поисках руки или ветви дерева, за которую можно ухватиться. Мало-помалу поняла, что ищу. Я говорила со своей подругой Бернис, мудрой женщиной и психотерапевтом-юнгианцем. Она сказала, что выбираться следует понемногу, восстанавливая эмоциональное состояние так же, как в те дни, когда я впервые боролась с алкоголизмом. Это значит, что я должна хотеть воплотить в жизнь все лозунги общества трезвости – «Живи нынешним днем», «Живи и давай жить другим», «Отпусти и отдайся на волю Божью», «Ешь слона по кусочкам». Я ем слона по кусочкам прямо сейчас, когда пишу это мини-эссе о бездне. Я стараюсь создать небольшой рассказ, посвященный тому дню, в котором живу. Что же меня так пугает?

Должно быть, бездна распахнула свою пасть в тот миг, когда я читала новую книгу о Билле Уилсоне, одном из основателей Ассоциации анонимных алкоголиков. В этой книге Билл был представлен неисправимым бабником и даже на смертном одре умолял дать ему выпить. Прочитав об этом, я была потрясена. Неужели и я стала бы просить стакан виски даже перед смертью? Неужели эта страсть непобедима? Неужели нет на свете милосердия? Я позвонила друзьям, поговорила, но они сказали: «Ну и что? Он всего лишь человек». Сомнений больше не было. Я чувствовала, что главный мой страх – не «он всего лишь человек». Главный мой страх был связан с тем, что не устоял даже самый главный столп.

«Ты что же, полагала, что он выше других?» – спросили меня. Я подумала, что вряд ли.

«Все, кто учили меня, как отказаться от алкоголя, умерли», – сказала одна женщина.

Мысли об этом не приносили покоя. Меня и без того пугают мысли о возрасте людей, которых я люблю. Большинству из этих людей за 70. В голове крутятся всевозможные негативные сценарии, я уже мысленно иду на похороны. Сколько же моих близких друзей уже немолоды!

«Но сегодня они со мной», – говорю я себе. Сегодня вы можете позвонить и услышать их голос. В замершем сегодня вы вместе. Вы не одиноки.

Все перемены связаны с неудобством, даже если это перемены к лучшему.
Сэмюэл Джонсон

Волшебная лоза
Когда одолевают глобальные страхи, спасения следует искать в маленьких, но революционных действиях. Свистеть веселую мелодию – вот что мы должны делать, невзирая на все страхи. Когда трагедия лезет из всех углов, самое время устроить комедию. «И это пройдет» – да, отчаяние не вечно, но порой для того, чтобы время шло быстрее, нужно как-то отвлечься и заняться творчеством. Поэтому я предлагаю вам то же, что посоветовали в свое время мне: когда все плохо, возьмите в прокате смешное кино. А если все очень плохо, тогда пять фильмов сразу. Устройте собственный мини-кинофестиваль. В программе «12 шагов» это называется «вести себя, как будто». Посмеяться всегда полезно, потому что от смеха становится легче на сердце.
«Воспитание крошки», «Это случилось однажды ночью», «Филадельфийская история», «Принцесса-невеста», «Проклятые янки», «Всплеск»… Эти и другие фильмы – отличное средство, отвлекающее от экзистенциальных тревог. (С «Острием бритвы» или «Покидая Лас-Вегас» лучше подождать.) Когда вы понимаете, что вот-вот сорветесь, заботьтесь о себе так же бережно, как заботились бы о больном друге.
Самобичевание отнюдь не достоинство, а признак зацикленности на себе. В самые мрачные времена нам остро необходима магия легкого самозабвения. Сейчас не время лить слезы над недостатками мира. Не время всерьез стремиться стать лучше. Вы и без того неплохи, просто разучились это видеть. Будьте к себе добрее. Не стоит устраивать инвентаризацию и копаться в себе. Этим вы займетесь, когда обретете равновесие. А вы его обретете. И приведет вас к нему смех.

По-настоящему ценишь не то, что имеешь, а то, что теряешь.
Хорхе Луис Борхес

Возвращаясь к азам

Я только что поставила в углу спальни пишущую машинку. Компьютеру пришлось потесниться – я сказала себе, что сейчас он мне не нужен, но когда-нибудь снова к нему приду. Прямо сейчас мне нужно вернуться к азам. А азы – это убаюкивающее клацанье клавиш пишущей машинки и медленный, неуклонный рост стопки отпечатанных страниц.

Хочу воспользоваться разумным советом, который дала мне Бернис, и оттащить себя от края пропасти. Чтобы исправиться от гнетущего страха, заведу ненавязчивую и знакомую рутину. Чтобы чувствовать себя здоровой и твердо стоять на ногах, я должна вести себя так, словно уже здорова. Следует взять себя в руки, отставить мысли о худшем и не позволять сознанию приближаться к краю пропасти. «Живи нынешним днем», – твержу я себе. А сегодня у меня есть крыша над головой и работа, которую нужно сделать. Я не скитаюсь по улицам. Я не сломлена и не отчаялась. Пусть неподалеку вновь маячит срыв, но пока он еще не настал. А может, и вовсе не настанет. Я не могу позволить себе трагедий. Мне нужны ясность и деликатность. А еще – и это пришло с опытом – мне нужна простота.

В том, что касается творчества, я завишу от привычек. Мои повседневные обыкновения складываются в каркас, за который я теперь должна уцепиться. Нужно делать несколько простых вещей, повторять их снова и снова. Я пишу утренние страницы. Хожу на творческие свидания. Гуляю. Стоит мне отлепиться от этого простого каркаса, и я падаю. Стоит поддаться малейшему сожалению и позволить ему по спирали увлечь меня в отчаяние, как я немедленно ощущаю нужду в простых действиях, позволяющих вновь обрести эмоциональную трезвость. Потому-то я и достала пишущую машинку и заправила в каретку чистый лист бумаги. Мне нужно физически ощущать рост книги, видеть, как старомодно и размеренно прирастают страница за страницей. Живи нынешним днем, живи нынешней страницей. Так я и буду жить.

Думай о ниспосланных тебе радостях, кои всякому даны во множестве, и не думай о прошлых горестях, кои в некотором количестве есть у любого.
Чарльз Диккенс

Чувствую себя ужасно старомодной. Я пыталась писать на компьютере, но ничего не вышло. Слишком уж это современно, слишком запутывает. Одним нажатием клавиши можно перемотать рукопись до любого места. Я нажимала клавиши, а потом блуждала, потерявшись в лабиринте найденных слов. Как разум мой перескакивал от одного страха к другому, так и компьютер перескакивал от главы к главе. Нет, безусловно, многие умеют правильно пользоваться этой машиной и извлекают из этого пользу – многие, но не я. Компьютер лишь отражает и усиливает мое смятение.

Сегодня я испытала настоящее облегчение: отыскала магазин, все еще торгующий пишущими машинками, и продавец по имени Марк, помогавший выбрать модель, выслушал мои панические возгласы, а потом мягко спросил: «Вы ведь писатель?» Я призналась – да, писатель. «У нас покупают машинки писатели со всего города, – заверил Марк. – Очень многие говорят, что не могут работать на компьютере». Тут он назвал имя автора, к которой я испытываю глубочайшее уважение. Она давно числится в клиентах этого магазина. Не знаю, какая у нее модель машинки – у меня Selectric, но знаю, что она приходит сюда и обращается к Марку, а тот выслушивает ее рассказ о страстном желании иметь старую удобную машинку и достает с полки подходящую модель.

Моя подруга Натали Голдберг пишет от руки. Мой друг Эд Тоул пользуется блокнотами с небеленой бумагой. Я пишу утренние страницы от руки, но, когда приходит пора заняться книгой, «пересаживаюсь в карету» – берусь за пишущую машинку. (Мне пришло в голову, что у пишущей машинки даже деталь такая есть – каретка. Это наверняка не совпадение.) Стоящая в углу комнаты пишущая машинка излучает спокойствие, и ужас мой потихоньку рассеивается.

Любой вид зависимости плох, будь то зависимость от алкоголя, наркотиков или идеализма.
Карл Юнг

Сегодня после обеда я еще раз поговорила со своей подругой Бернис. Она вновь выслушала мои рассказы о страхах, а потом в тысячный раз сказала: «Ты еще не вышла из эмоционального запоя. Тревога похожа на алкоголь. Твоя нервная система от нее опьянела. Делай небольшие шажки, уходи от бездны по чуть-чуть».

Нужно вымыть голову. Нужно прибрать в комнате. Нужно сложить одежду и разгладить простыни. Нужно делать небольшие результативные действия в жизни, которая у меня есть, а не в том кошмаре, который, как мне представляется, подступает все ближе. Так что же нам говорят факты? Факты, в отличие от страхов, всегда трезвы. А факты таковы.

Я сижу у окна, выходящего на северную сторону. На дереве под окном распускаются листья, яркие и нежные. Они раскрываются каждый день и походят на крошечные флаги. Написав предыдущую книгу, я переехала из старой тихой квартиры на Риверсайд-Драйв в новую, в более оживленном районе. Пожалуй, проблема в том, что я теперь все время в гуще событий. Мне не скрыться от мира. Он меня гнетет, мне нужно место, где можно тихо и бестревожно мечтать и работать. Нью-Йорк исполнен шума и тревог. Это яркий город, до краев полный жизнью, кипящий шумом и суетой. Тихим его не назовешь. Придется искать в нем тишину самой. Понемногу, изо дня в день.

Прямо сейчас я иду по лезвию ножа. Стараюсь вновь обрести умение удерживать равновесие в любой ситуации, однако искать приходится очень аккуратно. Я твержу, что со мной все будет хорошо, нужно просто жить нынешним днем, делать по чуть-чуть, ставить реальные задачи, которые снова и снова будут дарить ощущение стабильности.

Сегодня я ужинала в греческом ресторанчике на углу квартала. Там была пожилая женщина со спутником. Она шла, опираясь на палку. «Мне 88», – сказала она, не обращаясь ни к кому конкретно. Лицо у нее было славное и живое. У меня в доме на восьмом этаже живет похожая женщина. Ей 92 года, но она всегда с легким макияжем и изящно повязанными шарфиками. Мысль о старости в Нью-Йорке меня пугает. Город и так трудно выносить, а уж старику? Какой же надо обладать отвагой, чтобы здесь жить! Но я живу и в обозримом будущем буду жить именно здесь. Будущее кажется неохватным, оно пугает. «Господь посылает лишь те испытания, что нам под силу», – говорят мне, однако я гадаю, не переоценил ли он меня. Или наоборот – и даже скорее всего: это я недооцениваю Бога?

Любой трус примет бой, если уверен в победе; мне же дайте человека, который бросается в бой, не сомневаясь, что проиграет.
Джордж Элиот

Волшебная лоза
В худшие моменты жизни мы часто становимся «благоразумны». Сама я в наиболее мрачные дни могу вспомнить дни радости, просто сомневаюсь, что они когда-либо снова наступят. В такие времена выжить помогают непреклонность и твердость намерений. Маленькие положительные шажки дают огромный результат. А значит, нужно выбирать действия небольшие и осуществимые, а не масштабные и явно неподъемные.
Держитесь за свой каркас из позитивных действий – это полезно для нашего столь уязвимого самоуважения. В упорстве есть своя сила. Как говорят участники программы реабилитации алкоголиков, «не сдавайся – вдруг через пять минут случится чудо». Поэтому мы не бросаем утренние страницы, а пишем их изо дня в день. Мы заставляем себя настроиться легкомысленно и отправиться на творческое свидание. Выволакиваем себя на прогулку. Вместо того чтобы делать нечто большое и серьезное, разрешаем себе скромные дела, ведущие к исцелению.
Возьмите ручку. Напишите письмо Богу, не стараясь казаться больше, чем вы есть. Сейчас надо писать так: «Боже, я не могу вымыть голову и переодеться в дневную одежду без посторонней помощи. Помоги мне прибраться, одеться и застелить постель». Столь честное письмо рождает чувство близости. Мы больше не притворяемся. Мы просим Бога прийти к нам туда, где мы сейчас, и таким образом учимся сочувствовать самим себе. А сочувствие – и юмор – начало исцеления.

При свете дня я атеист.
Брендан Биэн

Внимание на позитив

Верх безумия – ставить целью уничтожение страстей. Как хорош этот святоша, который неистово терзает себя, чтобы ничего не желать, ничего не любить, ничего не чувствовать, – он сделался бы под конец настоящим чудовищем, если бы преуспел в своем начинании!
Дени Дидро

Дерево за окном кабинета уже полностью покрылось листвой. Листья ярко-зеленые, свежие, так и пышут жизнью. Я живу на одиннадцатом этаже многоквартирного дома, но дерево почти достает до моего окна. Не знаю, что это за дерево. Листья у него угловатые, а с небольшого расстояния кажутся пальчатыми, словно листья клена. Меня больше занимает другое – то, что это дерево вообще растет здесь, в самом сердце Манхэттена.

Когда я хочу помечтать, смотрю на это дерево. Листва его подрагивает на вечернем ветерке. По верхним веткам туда-сюда скачет скворец. Дерево это – благословение, подарок природы, ласковое подмигивание Бога: да, Я здесь, даже посреди этих бетонных джунглей. Мне нужно, чтобы Бог был рядом.

Бернис говорит, что во времена отчаяния мы разрываем связь с Богом. А Бог, говорит она, прикасается к нам через небольшие позитивные дела. Если хочешь найти Бога, говорит она, сделай что-нибудь практическое и однозначное. Ты можешь найти Бога, если вычешешь собаку. Можешь найти Бога, отмывая как следует раковину. Можешь найти Бога, загружая стиральную машину. Ну, а я могу найти Бога, когда печатаю на пишущей машинке.

«В абстрактном Бога нет», – говорит Бернис. Как писатель я верю, что Бог живет в перестуке клавиш моей машинки, в звоночке, который раздается всякий раз, когда я достигаю конца строки. Быть может, Бог живет и в пачках снежно-белой бумаги. Одна моя подруга клянется, что Бог живет у нее в ящике с губками и щетками. Всякий раз, когда ей трудно верить, она делает уборку в доме. Когда мне трудно верить, я сажусь писать.

Искусство – слишком серьезная вещь, и потому его нельзя воспринимать серьезно.
Эд Рейнхардт

Этим вечером я пишу, и работа меня успокаивает. Я собираю слова, и это – маленькая молитва. «Найди меня здесь, Господи», – молюсь я. Словно нарочно, моя собачка по имени Тигровая Лилия издает долгий легкий вздох. Она тихонько спит, свернувшись на краю моей постели, дышит глубоко и ритмично. Животные дышат естественно, а нас такому дыханию учат специальные мастера медитации. Быть может, поэтому нам становится так спокойно от прикосновения к морде лошади, от ее отдающего сеном ароматного дыхания. Запряженные лошадьми кэбы чередой стоят на южном краю Центрального парка. Пролетают мимо трубящие торопливые такси, а лошади стоят, как в полудреме, дожидаясь, пока возница щелкнет поводьями. Человеку тоже пристало ждать и отдыхать, прислушиваясь, пока прозвучит сигнал Бога. Бог знает и любит нашу животную часть.

Одна моя подруга говорит, что медитирует, когда гладит свою кошку Келли. «Я знаю, это не по правилам, так обычно не делают, но честное слово, у меня только так и получается», – говорит Эйприл. Поглаживая кошку, она устремляется в духовные пространства бескрайнего мира вокруг. «Нас сам Бог свел, – говорит Эйприл о своей спасательной кошке. – Нам суждено было встретиться».

Искусство – это, безусловно, всегда результат пережитой опасности, плод проживания всякого опыта до конца, до момента, когда далее идти невозможно.
Райнер Рильке

В монастырях монахи каждый вечер один за другим возносят молитвы. Это же чувство служения Богу я вижу в своих соседях, которые выгуливают собак. Каждый вечер между девятью и одиннадцатью владельцы собак выходят на прогулку. Только у нас в доме живут два маленьких веселых вест-хайленд-уайт-терьера, золотистый ретривер с блестящей шерсткой, крепкий пятнистый боксер, огромный шоколадно-коричневый чесапик-бей-ретривер, да еще Рови – темненький приземистый питбуль, которого по очереди выгуливают трое.

Даже если Тигровая Лилия и понимает, что я ее слуга, то мудро не подает виду. Вместо этого она бурно приветствует меня всякий раз, когда я вхожу в дверь. «Слава Богу, ты вернулась», – говорят ее прыжки и кульбиты, которые она выделывает в воздухе. Наверное, Бернис права: Бог живет в конкретике. Прыжки веселой собачонки – это исполненная радости молитва.

Волшебная лоза
Если нам не хватает радости, ее следует активно добывать самим. Нужно всячески стараться оказаться в компании людей и вещей, доставляющих нам удовольствие. Порой, во времена наибольшей подавленности, трудно бывает даже вспомнить, что в жизни есть что-то радостное. Именно поэтому мы вновь берем в руки ручку.
Садитесь за стол, пронумеруйте строки с первой по 50-ю. Запишите 50 вещей, которые вы любите.
Например: малина, котята, снегири, цветы рудбекии, ореховый латте, греческие оливки, журнал «Нью-Йоркер», осенние листья, ежевика, вест-хайленд-уайт-терьеры, рыбки-вуалехвосты, одежда из плотного твида, маленькие длиннохвостые попугайчики, узамбарские фиалки, нью-йоркская пицца, настоящие взбитые сливки, трехцветные кошки, оконные ящики для цветов, горгульи, витражи…
Вооружитесь получившимся списком из 50 пунктов и спланируйте одну неделю так, чтобы повидать и попробовать все, что любите. Сходите в зоомагазин полюбоваться на золотых рыбок. Купите лоток ежевики или ореховый латте. На прогулке высматривайте красивые цветочные ящики или трехцветных кошек. Узамбарская фиалка обойдется совсем недорого, а красота ее с лихвой окупит потраченные средства. Работа со списком быстро покажет, что существует множество способов наполнить жизнь вещами, приносящими счастье.

Человек достигает просветления не тогда, когда воображает фигуры света, а тогда, когда осознает тьму.
Карл Юнг

Кусочек булки

День стоит пасмурный, прохладный. Легкий ветерок чуть отдает влагой. Кажется, будет дождь. Красные кирпичные дома, что видны из окна моего кабинета, совсем приуныли. Утром я видела одного оптимиста – он расстелил полотенце на крыше и улегся загорать, – но потом небо стало совсем пасмурным, и оптимист ретировался. Сейчас крыша пуста. По карнизу прогуливаются голуби. Еще несколько птиц машут крыльями, направляясь к парку.

Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, бездна тоже смотрит в тебя.
Фридрих Ницше

Этим утром по дороге в парк Тигровая Лилия подобрала кусочек булки. Отобрать его оказалось решительно невозможно. Она твердо решила не сдаваться. Она вцепилась в этот кусочек, как старик в сигару. Именно об этом кусочке она мечтала. В парке не стала гоняться за белками, не бросалась в шутку на проходящих мимо собак. Все ее внимание принадлежало кусочку булки, а прочее было как в тумане.

Мучаясь неотвязными страхами, мы цепляемся за них, словно Тигровая Лилия за кусочек булки. Мы снова и снова обсасываем пугающую нас мысль и ни за что на свете не позволим себя от нее отвлечь. Мы твердим себе, как мантру: «Боюсь, со мной случится Х». Дрожа от страха перед Х, мы не замечаем Y. Мы полностью сконцентрированы на Х, и это усиленное внимание к Х заставляет чувствовать, что нас загнали в ловушку.

Но мы вовсе не в ловушке. У нас всегда есть выбор. Есть свобода воли и передвижения, к которым мы можем прибегнуть. Мы можем сделать шажок вперед и разжать пружину капкана. На самом деле весь вопрос – в способности воспринимать мир как он есть, но когда разум зациклится на кусочке булки, все бесполезно. Тут остается лишь отпустить ситуацию и уповать на Господа. Но как?

В моем случае в дело идет ходьба. Очень трудно одновременно идти и цепляться мыслями за страх, как за кусочек булки. Можно, конечно, последовать примеру Тигровой Лилии и всецело сконцентрироваться на своей обсессии, но очень скоро в голову полезут другие мысли, и под их влиянием мы ослабим хватку. Вон в окне сидит кот – толстый, трехцветный. А вон идут два мопса-близнеца, а из корзин корейца-зеленщика торчат пушистые веточки вербы. В магазине поношенной одежды обновили витрину. Мелочи завладевают нашим вниманием, и идущие по нейронным путям сигналы становятся чуть-чуть иными. У нас есть о чем подумать и кроме того кусочка. И в какой-то момент, отвлекшись, мы его роняем.

Ничего нельзя изменить, если не принять этого. Осуждение не освобождает, а лишь подавляет.
Карл Юнг

Роняем – и что дальше? Поначалу может нахлынуть ужас. Мы немедленно впериваем взгляд в мостовую в поисках еще одного кусочка. Свобода дезориентирует. Вокруг столько вариантов на выбор – что же делать? И тут на помощь снова приходит прогулка. Если мы принимаемся двигаться, пусть хоть по шагу, то шаг за шагом видим, за чем идем. Сначала примечаем трехцветного кота. Потом думаем, что хорошо бы, пожалуй, завести кошку. Или не кошку, но что-нибудь толстенькое и уютное. Например, вышитую подушку. Она, конечно, не мурлычет, зато сколько угодно будет лежать на коленях. Мало-помалу, шаг за шагом мы начинаем понимать, чего нам не хватает. Мне в городе часто не хватает природы. Когда я выбираюсь в парк, эта жажда природы начинает стихать. Шагая вперед, понимаю, чего мне не хватает.

Чтобы быть здоровым и счастливым, нужно просто делать вещи, способствующие здоровью и счастью. Это значит, что надо приучить себя думать не о большом, а о малом. Когда надо принять «крупное решение», мы пугаемся. Но крупные решения можно принимать понемногу, по шажку. Вот опять, видите, этот шажок. Гуляя пешком, мы по шажку движемся вперед. Ходьба помогает найти путь, которым будет приятно идти. На ходу слышим, как с нами что-то говорит. Мы слышим совет. Он исходит изнутри нас и из мира вокруг нас. Ходьба – это мощная разновидность молитвы. «Веди меня, укажи мне путь», – молимся мы, шагая, и идем, слушая совет, туда, куда ведет Высшая Сила.

Талант образуется в тишине, характер – в бурных волнениях света.
Иоганн Гете

Гуляя в парке, Тигровая Лилия отвлеклась и уронила свой кусочек булки. И сейчас же принялась выпрыгивать из шлейки в погоне за наглой белкой – затявкала, задергала поводок. Надо же было в конце концов пугнуть черно-белого джек-рассела по кличке Ханна!

– Она из Ирландии, – весело сообщила владелица Ханны.

– Какая красивая!

– Да, пожалуй.

– Ханна – жесткошерстный джек-рассел-терьер.

– А Лилия – кокер-спаниель, только хвост не купирован, – ответила я.

А наши собаки носились и играли, не испытывая нужды ни в именах, ни в официальной процедуре знакомства.

Тигровая Лилия, белая красотка в бисквитных пятнах, скакала и извивалась, дергая за поводок. Она принимала эффектные позы – гордо, напоказ. «Только пустите, я ей задам!» – говорила она всем телом. Я ослабила поводок. Обнаружив, что больше ее ничто не удерживает, Тигровая Лилия внезапно принялась вилять хвостом, сделала шаг вперед и с фырканьем обнюхала нос Ханны. Избавившись от застившего взгляд кусочка булки, она обрела друга.

Перед смехом не устоит ничто.
Марк Твен

Волшебная лоза
Чтобы выполнить это задание, вам понадобится щепотка планирования и капелька усилия. Я попрошу вас не просто прогуляться, а в необычное время. Нарушьте привычный ход вещей и насладитесь ощущением приключения, которое принесет прогулка. Пройдитесь хотя бы полчаса.
Быть может, вы встанете пораньше и отправитесь исследовать район, пока соседи еще спят. Или пойдете после ужина, когда все уже заперлись по домам. Отправившись на прогулку в непривычное время, вы увидите, что мир кажется ярче. Увидите утренние лучи солнца, льющиеся сквозь кроны деревьев. Или восходящий над горизонтом молодой месяц, снежно-белый на голубом. Вам снова захочется ощутить себя персонажем собственной книги. Мысли и чувства приобретут особую важность. Что нового и интересного встретится вам в давно привычных окрестностях?