Особый отдел Чадович Николай

– Хорошо что мобильник, а не голову, – вздохнул Кондаков. – В общем, хорошо то, что хорошо кончается.

– Как же ты Лайку сумел уговорить? – осведомилась Людочка.

– Прямо скажу, силой, – признался Ваня. – Папаша, уходя на встречу со стариком, который из соображений конспирации жил отдельно, запер квартиру снаружи. А я, как всегда, влезаю в форточку. Словно ангел возмездия. Воспользовался внезапностью, скрутил её и засунул в ванну. Только предварительно раздел и теплую водичку пустил. Пусть нежится и меня вспоминает.

– И ты даже не воспользовался её беспомощным состоянием? – Цимбаларь скорчил удивлённую гримасу.

– Мужчины на такие вопросы не отвечают! – с пафосом заявил Ваня.

– Зачем же тогда было её раздевать?

– Чтобы одеждой воспользоваться, – Ваня сдернул с головы алую косынку. – Я ведь брал старика на сходство.

– Ты про «боте-патроны» Камзолова не спрашивал? – Кондаков навострил уши.

– Спрашивал. Короче, старик был вовсе не маньяк, как мы полагали раньше. Он просто выполнял приказание, полученное от начальства ещё полвека назад. Чуть ли не от самого министра тогдашней госбезопасности. Для обеспечения работы в его распоряжение были предоставлены трофейные гранатомёты. Их, между прочим, пытались усовершенствовать сразу после войны, но маячок радионаведения получился размером чуть ли не с консервную банку. Его или подбрасывали жертве в вещевой мешок, или аккуратненько зашивали в одежду. Не очень удобно. Окончательно «боте-патрон» усовершенствовали лишь в наше время. Но про это вы и сами знаете. Кстати, снаряд, выпущенный сегодня Ехидной, был последним. Арсенал иссяк…

– Да, доигрался старик, – помрачнел Кондаков. – За что боролся, на то и напоролся…

– А мне его жалко, – сказала Людочка. – Он ведь свой долг выполнял. Как стойкий оловянный солдатик.

– Какая может быть жалость к убийце! – осерчал Цимбаларь. – Ты вспомни о загубленных людях! Бураке, Новосёлове, Удушьеве! А Суконко, ставший инвалидом! Палач он и больше никто!

– Ладно, не ссорьтесь, – сказал Ваня, сморкаясь в косынку. – Всё уже позади. Старика сам бог наказал.

– Но при твоем содействии, – Цимбаларь чокнулся с ним.

На эстраде заиграла музыка – не сказать чтобы мелодичная, но зато громкая. К их столику подсел юный лейтенантик, имевший на лице нехарактерное для ресторана просительное выражение.

– Разрешите обратиться к девушке? – сказал он, переводя взгляд с Цимбаларя на Кондакова.

– Валяй, – опрокидывая в себя очередную рюмку, сказал Ваня. – Только она совсем не девушка, а моя мама.

– Спасибо, – фиалковые глаза лейтенанта уставились на Людочку. – Я за вами уже давно наблюдаю и хочу признаться, что именно так мне представляется женский идеал. Через несколько дней я уезжаю на Новую Землю. Это такие острова между Баренцевым и Карским морями. Прошу вас стать моей женой и подругой. Не пожалеете! Нам оклад обещали повысить. К тому же северные надбавки идут. Как-нибудь проживём.

– Я бы с удовольствием, да не могу, – Людочка погладила себя по животику, – беременная!

– Ничего страшного, – заверил её лейтенант. – В гарнизоне есть акушерка. А ребёнка я потом на себя запишу.

– Это ещё не всё. У меня дедушка старенький и сынок-алкоголик, – она положила одну руку на плечо Кондакова, а другую на головку Вани. – Как с ними быть?

– Дедушку с собой возьмём. Будет на песцов и куропаток охотиться. А сыночка в суворовское училище отдадим. Там его от вредных привычек быстро отучат. Я сам в суворовском училище вырос.

– Можно я подумаю? – Людочка с извиняющимся видом улыбнулась.

– Но только до завтра. Иначе мы не успеем официально оформить наши отношения. Буду ждать вас в этом же месте и в это же время. А сейчас приглашаю вас на танец.

– Нет! – спохватился Цимбаларь. – Дама уже занята.

Сграбастав Людочку за талию, он понёсся с ней по залу в каком-то невообразимом танце.

– Похоже на матросскую джигу, – произнёс много повидавший на своем веку Кондаков.

– Я бы сказал иначе: это пляска на гробе Ехидны, – заметил Ваня.

Мелодии сменялись одна другой без всякого перерыва, и каждая последующая была куда более залихватской, чем предыдущая.

– Не унывай, служивый! – Ваня похлопал растерявшегося лейтенанта по погону. – Если хочешь, я могу тебе девку подарить. Такая боевая, что хоть на полюс её вези, к белым медведям. Сейчас она связанная в ванне валяется.

– Вы лучше по этому номерку звякните. – Кондаков отыскал в записной книжке телефон Виктории Шелест, дочери покойного Рудольфа Бурака. – Очень миленькая особа. Причём совершенно безупречная в моральном плане.

– Какое сегодня число? – вальсируя под буги-вуги, спросил Цимбаларь.

– Не знаю, – мельком глянув в ночное окно, ответила Людочка. – Наверное, уже наступил июнь. Первый день лета… А что такое?

– Ровно месяц назад я плясал на шабаше Храма Огня и Силы. Можешь себе представить, нагишом.

– Это ты к чему?

– А к тому, что никто не может знать заранее, где мы окажемся через месяц. Вот сволочная служба! Не понимаю, что ты в ней нашла.

– Стало быть, я принята в особый отдел? – обрадовалась Людочка.

– На сто процентов гарантировать не могу. Но на сто десять – с нашим удовольствием! И если у тебя вдруг родится мальчик, назовём его Осот. Что и значит: особый отдел.

Музыка наконец-то оборвалась, и, взявшись за руки, они поспешили к столику, где безутешный лейтенант пил с Ваней водку и плакался в жилетку Кондакову.