Особый отдел Чадович Николай

– Коты тут ни при чем, – возразил Павианыч, знавший Ваню довольно поверхностно. – Коты – сами по себе. Они, если что, и без нас не пропадут. А относительно всего остального ты прав. Крысы и тараканы существуют исключительно благодаря деятельности человека. Более того! Рано или поздно на земле останется одна лишь антропогенная фауна… Кроме того, появилась антропогенная флора. Я сейчас говорю не про культурные растения, это другое. Пройдись по свалке и полюбуйся. Пырей разросся, как сирень. У ромашек красные лепестки. Такая флора в других местах произрастать уже не может. Для её нормального существования нужны цианиды, мышьяк, свинец, нефтяные отходы и ещё чёрт знает что. Короче говоря, мы столкнулись с феноменом, который со временем обещает принять повсеместный характер.

– Хочешь сказать, что скоро земля превратится в одну большую свалку и нам придётся жить на ней? – уточнил Ваня.

– Ты, конечно, утрируешь, но в принципе так оно и будет. Причём ничего страшного в этом нет. Все требуют жертв, а уж прогресс – вдвойне. Мир меняется с тех самых пор, как в нём появился человек разумный. И от этого факта никуда не уйдёшь. Отовсюду раздаются стенания. Ах, люди свели половину лесов Евразии. А где же ещё людям сеять хлеб и пасти скот? На Северном полюсе?.. Ах, бенгальские тигры на грани уничтожения! Ну и хрен с ними! Нашли кого жалеть. Они-то наших предков не жалели. Неужто им теперь всю Бенгалию отдать? Дудки! Тут уж приходится выбирать, или люди, или тигры. Или леса, или города. Или культурные пашни, или дикие травы. Кто в этом конфликте одолеет – сомневаться не приходится… Вот я и стал про себя соображать: а не пора ли забыть все эти дары природы, уже и без того не имеющие исторической перспективы, и переключиться на вещества, образовавшиеся естественным путем вследствие действия человека. Наглядный пример тому – наша свалка.

– На вашей свалке только тухлятина может образоваться, – опять скривился Ваня.

– О, как ты не прав! – патетически воскликнул Павианыч. – Я провёл здесь обширные геологические изыскания и обнаружил весьма многообещающие образцы, возникшие под влиянием сложных химических и физических процессов. Вот суглинок, в течение десятков лет подвергавшийся воздействию мазута, ртути, соляной кислоты и высокой температуры, – он продемонстрировал бурый ноздреватый ком, похожий на древесный уголь. – Обрати внимание на его структуру! Это вещество должно обладать самыми невероятными свойствами. Возможно, я держу в руках так называемый философский камень, который много веков подряд искали средневековые алхимики. Или вот! Смесь банального перегноя с бензолом, барием, йодом и фтористыми солями. Не исключено, что эта субстанция способна излечивать самые опасные человеческие болезни. – То, что Павианычу представлялось панацеей, на самом деле напоминало кусок засохшего собачьего дерьма.

– Не исключено и обратное, – Ваня вместе с ящиком отодвинулся подальше, – эта гадость столь же опасна для живых существ, как и синильная кислота.

– Человеческая косность порой бывает пострашнее всяких ядов! – посетовал Павианыч. – Ну ничего, сейчас ты убедишься в волшебных свойствах моих бальзамов на деле. Я покажу тебе пациентку, которая ещё неделю назад считалась безнадёжной. А сейчас она пляшет и трахается со всеми подряд.

Распахнув двери сторожки, он сложил ладони рупором и выкрикнул в сторону свалки:

– Эй, вахлаки, пришлите сюда Манюню Поганку! Да побыстрее!

В ожидании этой неведомой Манюни, вполне возможно, являющейся разносчиком какой-нибудь кошмарной заразы, Ваня торопливо откупорил водочную бутылку и, для начала хлебнув прямо из горлышка, стал торопливо омывать все открытые части тела.

Услышав прельстительное бульканье, Павианыч спохватился и подставил под живительную струю свой стакан, покрытый изнутри ядовито-зелёным налетом. При этом он не забыл поинтересоваться:

– За что пьём?

– А разве просто так нельзя?

– Пьянство без повода – первый признак деградации личности, – пояснил Павианыч.

– Тогда за встречу, – предложил Ваня.

– Это не повод, – категорически заявил Павианыч. – Я ежедневно встречаюсь с сотнями знакомых. Прикажешь пить с каждым из них?

– Ну не знаю… Сам предлагай.

– Самый достойный повод для выпивки – это праздник. Правда, я за календарём не смотрю… Что там намедни праздновал наш народ?

– Кажись, день Победы, – припомнил Ваня, которому в последнее время было не до праздников.

– За победу пусть пьют фронтовики. В крайнем случае, труженики тыла и ВОХРа. Я к победе имею лишь косвенное отношение. За золотишко, которое я мыл в холодных сибирских реках, родная страна покупала американское мыло и говяжью тушёнку. А мы с тобой, друг сердечный, выпьем за войну!

Как Павианыч сказал, так и сделал. Даже закусывать не стал. Зато Ваню одолели сомнения.

– Разве можно за войну пить? – неуверенно произнёс он. – Война приносит людям горе и смерть.

– А кому-то, наоборот, жизнь, – ухмыльнулся Павианыч. – Твои родители воевали?

– Нет, они в то время ещё малолетками были.

– А встретились где?

– В Средней Азии.

– Какая буря их туда занесла? Ты ведь вроде на туркмена не похож.

– Они там в эвакуации были. Батя из Москвы с роднёй приехал, а маманя из Киева с детским домом. На новогоднем утреннике познакомились. С тех пор, считай, и не расставались.

– А что я говорил! Ты – плод войны. Не будь немецко-фашистского нашествия, не случилось бы и эвакуации. Твои родители никогда бы не встретились, и ты сейчас не хлестал бы водку с умным и достойным человеком, а, в лучшем случае, пребывал бы в стадии сперматозоида… Не вижу восторга на твоём лице!

– Интересно… – задумчиво произнёс Ваня. – Но ведь так можно до чего угодно договориться. Будто бы я своим рождением обязан Переяславской раде или, хуже того, Хивинскому походу генерала Скобелева, присоединившего Среднюю Азию к России.

– Конечно же! – охотно подтвердил Павианыч. – И за каждое из этих знаменательных событий мы с тобой обязательно выпьем. А кроме того, за финскую кампанию, за покорение Ермаком Сибири, за основание города Москвы, за упокой души языческого князя Рюрика, за просветителей Кирилла и Мефодия, за окончание ледникового периода, за Большой взрыв и ещё за многое-многое другое. Лишь бы водки хватило!

Но надеждам Павианыча не суждено было воплотиться в жизнь.

Не успели они разлить по второй, как появилась Манюня Поганка, типичная представительница новой человеческой генерации, самозародившейся на мусорной свалке, среди испарений ртути, цианидов, диоксинов, дефолиантов, пестицидов и самых разнообразных кислот.

Конечно, это был ещё не мутант, которыми бессовестные писатели-фантасты пугают мнительных и доверчивых читателей, но уже не хомо сапиенс в полном смысле этого слова. Один только шишковидный вырост на низком покатом лбу чего стоил!

Как и водится, принцессу Торбеевской свалки сопровождал верный рыцарь, родина которого, надо полагать, располагалась в тысяче вёрст к югу от этого места, за Главным Кавказским хребтом. От большинства своих соотечественников он отличался весьма скудной шевелюрой, что делало его череп похожим на гору Казбек. Кепку, предназначенную для сокрытия этого позора, он сейчас прижимал к груди.

– Ты что здесь, Анзор, забыл? – строго осведомился Павианыч и, не дожидаясь объяснений, рявкнул: – А ну-ка пошёл прочь! Тут, между прочим, медицинское заведение, а не проходной двор! В следующий раз в белом халате приходи.

Стрельнув на Манюню страстным и многозначительным взором, кавказец поспешно покинул сторожку и принялся расхаживать вокруг, словно снежный барс, выслеживающий горного козла.

– Как дела? – обращаясь к девице, поинтересовался Павианыч. – Средством моим пользуешься?

– Ага, – поспешно ответила та и почему-то потрогала свой живот.

– Регулярно?

– После обеда и когда в постель ложусь. В сутки раз пять выходит.

– Зачем же так часто? – нахмурился Павианыч. – Вполне хватило бы и двух.

– Так ведь я не один раз ложусь, – откровенно призналась Манюня. – Наша публика вам известная. За день раза три завалят, не меньше. А после этих утех никакой мази на брюхе не останется. Всё по новой надо начинать.

– Сковородкой брюхо прикрывай! Или позу перемени, – продолжал негодовать Павианыч.

– Где эту сковородку в нужный момент возьмёшь, – потупилась Манюня. – А насчёт позы со мной не советуются…

– Ну прямо скотство какое-то, – сокрушенно вздохнул Павианыч. – Разве в подобных условиях чистый эксперимент проведёшь… Ты-то хоть как себя чувствуешь? Полегчало?.. Чего молчишь, как адвокат в суде?

– Зудит, – сообщила Манюня и, конечно же, почесалась, чуть ли не ломая от вожделения ногти.

– Если зудит, значит, заживает, – отрезал Павианыч, – верная примета.

– Так у меня не болячка зудит, а другое…

– Ничего не понимаю! – Павианыч уже с трудом сдерживал себя. – Ну показывай, что там у тебя…

– А чего этот шкет пялится? – Манюня покосилась на Ваню. – Тут ведь не стриптиз.

– Не обращай внимания. Он тоже лечиться пришёл, – заверил её Павианыч.

Манюня задрала юбку, для надёжности прихватив подол зубами, и приспустила рейтузы. Обнажился торчащий животик, форма которого свидетельствовала об амилоидозе печени, асците брюшины, аскаридозе кишечника и атонии всех остальных органов пищеварительной системы.

Чуть пониже пупка виднелся уже подсыхающий гнойник, оставшийся на месте лопнувшего фурункула. Но не это, конечно, поразило Павианыча, а заодно с ним и Ваню Коршуна. Вокруг багрового струпа обильно произрастал мягкий светлый пушок, похожий на шерсть тонкорунной овцы (и это при том, что сама Манюня имела каштановую масть).

Изучая это невесть откуда взявшееся чудо, Павианыч даже машинально свил прядь пушка в коротенькую косичку. Манюня, не выпуская из зубов подол юбки, прогундосила:

– Вы лучше почешите… Зудит, спасу нет!

– Если зудит, значит, растёт, – не без ехидства заметил Ваня.

– Любопытнейший феномен, – пробормотал Павианыч, поворачивая Манюню и так и сяк. – Не предполагал даже… И давно это у тебя?

– Давно… Почти сразу полезло, как мазаться стала… И везде-е-е…

Зарыдав, Манюня окончательно спустила рейтузы, и оказалось, что овечьей шерстью покрыт не только её живот, но и так называемые чресла. В этих буйных и, по сути дела, сорных зарослях терялись скудные лобковые волосёнки.

– Зачем же ты ляжки намазала? – рассердился Павианыч.

– На всякий случай, – сквозь слёзы сообщила Манюня. – Чирьев забоялась… Помоги-и-те!

– Как же я тебе помогу? – буркнул несколько смущённый Павианыч. – Удаление волос – не мой профиль. Сбривай пока. А потом купишь себе какое-нибудь средство в косметическом салоне. Сейчас эпиляторов хватает.

– Помогите… Анзору помогите. – Манюня еле-еле справлялась с рыданиями. – Я уже как-нибудь обойдусь… Меня мужики такой ещё больше любят. Козочкой зовут. Или пушистиком.

– Не понимаю, при чём здесь Анзор? – Павианыч самостоятельно подтянул Манюнины рейтузы и даже оправил выпавший из её зубов подол юбки. – А у него что болит?

– Душа! – с надрывом сообщила Манюня. – Он плеши своей страшно стесняется. Говорит, что настоящий грузин должен быть волосатым. Как Багратион. Как Сталин. Как Буба Кикабидзе. Как Сосо Павлиашвили. Поэтому в народе Берию так не любили. То же самое и с Шеварднадзе… Когда Анзор из Тбилиси уезжал, лохматым был, как пудель. Я на фотографии видела. Как теперь назад возвращаться? Вся родня засмеёт. Скажут, что денег в Москве не нашёл, зато шевелюру потерял… Позвать его?

– Не надо! – запротестовал Павианыч. – Ты лучше скажи, куда его волосы подевались?

– Молодой был, глупый. Однажды голову вместо шампуня растворителем помыл. После этого и облысел.

– Даже и не знаю, поможет ли ему моё средство. – Павианыч всё ещё колебался. – Боюсь, как бы хуже не стало.

– Куда уж хуже! У него на голове всего шесть волосин осталось. И все в ушах… Помоги-и-те! – она снова скорчила плаксивую гримасу.

– Ладно, забирай. – Павианыч протянул ей литровую банку, наполненную чем-то вроде прогорклого подсолнечного масла. – Последние мои запасы… Да только про себя не забывай. Курс лечения ещё не закончен.

– Вот спасибочки! Золотое у вас сердце, Пахом Вивианович! – Манюня вцепилась в банку так, словно она была наполнена золотым песком. – Век не забуду! Когда в Тверь на толкучку поеду, обязательно в церковь зайду. Свечку за ваше здоровье поставлю. И молитву закажу. Чтоб вы ещё сто лет прожили!

– Лишние расходы ни к чему, – смягчился Павианыч. – Я и добрым словом обойдусь. Знать, таков мой жребий – помогать людям. Даже столь никчёмным, как ты с Анзором. В следующий раз захвораешь – приходи. Только впредь все мои предписания выполняй. Никакого самовольства. А то ещё сдуру задницу целебным бальзамом намажешь.

– Есть грех, – опустив глаза, призналась Манюня. – Уже намазала.

– Зачем? – в сердцах воскликнул Павианыч.

– Да так… Случайно вышло. Я, живот помазав, ладони об задницу вытирала, – для пущей убедительности она продемонстрировала этот пагубный жест.

– И как же теперь тебе с волосатой задницей живётся?

– Да ничего. Только в сортир с расчёской хожу… Если по большой нужде приспичит… Но Анзор обещал на днях парикмахерскую машинку достать. Полегче станет.

– Если так и дальше пойдет, твоему Анзору придётся газонокосилку доставать, – с упреком произнёс Павианыч. – А шерсть ты не выбрасывай. Свяжешь мне из неё тёплые носки.

– И в придачу кисет с отделкой из человеческой кожи, – добавил Ваня, но оценить его шутку было уже некому: Манюни и след простыл.

– Ну что – убедился? – сразу насел на него Павианыч. – Видел волшебное действие моего бальзама?

– Ты про фурункул или про волосы? – уточнил Ваня.

– И про то, и про другое.

– Фурункул, скорее всего, сам прошёл, это ведь не сифилис, – сказал Ваня. – А волосы на заднице – это ещё не доказательство. При здешней экологии у человека и не такое может вырасти. Хоть волосы, хоть рога, хоть раковая опухоль. Сам говорил, что на вашей свалке пырей гуще сирени вымахал… Но если Анзор восстановит свою шевелюру – тогда совсем другое дело. Это будет настоящая сенсация. Сразу помчимся патентовать твой бальзам.

– Помчимся? – удивился Павианыч. – И ты со мной?

– Конечно!

– А в качестве кого?

– В качестве юрисконсульта. Или шефа службы безопасности. Ты на мой рост внимания не обращай. Брюс Ли тоже не очень крупным был.

С целью демонстрации своих необыкновенных физических качеств Ваня прикурил от уголька, извлечённого из печи, а потом раздавил его в пальцах, вызвав тем самым целый сноп искр.

Павианыч в долгу не остался и хотел проделать ещё более впечатляющий номер – то ли сесть задницей на раскалённую плиту, то ли выпить кружку кипящего варева. Однако этому рискованному поступку помешал осторожный стук в дверь.

Ваня подумал сначала, что это вернулась Манюня, желающая щедро расплатиться с Павианычем своим соблазнительным пушистым телом. Но на пороге вновь появился лысый Анзор.

На сей раз, следуя категорическому требованию Павианыча, он облачился в белый застиранный халат, скорее всего, позаимствованный на пункте санитарной обработки, расположенном поблизости. Череп грузина, обильно смазанный бальзамом, сверкал, как бильярдный шар.

Низко, но с достоинством поклонившись, Анзор положил на край стола пухлый пакет, перетянутый шпагатом.

– Прими, дорогой, – сказал он, глядя на Павианыча благодарным взором. – Это пока задаток. А если волосы вернутся, в пять раз больше получишь. Нет, в шесть!

Не дожидаясь реакции хозяина, Ваня развернул подарок. В упаковке из нескольких газет находились деньги. Семьдесят рублей мелкими купюрами. Цена пол-литра водки среднего качества.

Проводив взглядом гордо удалившегося Анзора, он промолвил:

– Правильно говорят – с паршивой овцы хоть шерсти клок.

Павианыч добавил:

– Не забывай, что вдобавок мне обещаны теплые носки из человеческого пуха. Именно о таких мечтал когда-то большой друг советского народа император-людоед Бокасса Первый, он же и последний…

– Слава те, господи! – удовлетворённо вздохнул Павианыч, когда их наконец-то оставили в покое. – Теперь можно и причаститься. Нет ничего хуже, чем прерванная молитва, казнь, половое сношение или пьянка. Мало того, что удовольствие сорвалось, так ещё и невроз заработаешь… Какой тост у нас на очереди? За татарско-монгольское иго или за восстановление шахт Донбасса?

– Подожди. – Ваня придержал его руку, уже потянувшуюся к бутылке. – Выпить я, конечно, не против. Даже очень. Но есть одна проблема.

– И в чём же она состоит? – поинтересовался Павианыч, чья очередная атака на бутылку закончилась столь же безрезультатно.

– В тебе.

– Быть такого не может! Я уже лет двадцать никому, кроме себя самого, проблем не создаю.

– Случается, что и беспроблемность порождает проблемы. Вернее, безответственность… Ведь после трёх-четырёх рюмок с тобой уже не поговоришь. Будешь мычать что-то невразумительное, глупо хохотать и тыкать мне пальцем в глаз. Уж я-то тебя знаю! Поэтому давай на трезвую голову перетрём кое-какие вопросы. Я ведь, как ты, наверное, догадался, по делу пришёл.

– Догадался, как не догадаться… – Павианыч помрачнел. – Ох, как я дела твои не люблю! Люди должны в мире и согласии жить, а ты всё кого-то вынюхиваешь да выслеживаешь, словно инквизитор.

– К людям я как раз-таки никаких претензий не имею. Пусть живут себе. Хоть в согласии, хоть в дрязгах. А выслеживаю я исключительно двуногих зверюг. Проще говоря – убийц. В основном маньяков-педофилов. Что ты имеешь против моей профессии?

– Если честно, то ничего, – вынужден был признаться Павианыч. – Как и к профессии палача, например. Если бог сотворил ядовитых гадов, он и о мангустах позаботился… Только как-то неприятно сознавать, что я, честный бродяга, всю свою жизнь страдавший от притеснений всяческих опричников, ярыжек и фараонов, теперь состою в приятельских отношениях с казённым человеком.

– Успокойся. Иосиф Бабель не стеснялся с чекистами хороводиться. А талантище был – не чета тебе.

– За это его к стенке и поставили. Вместе со всей ежовской братией. А держался бы тихонько в сторонке – ещё бы пять томов одесских рассказов написал… Ладно, тяни из меня жилы. Выворачивай душу наизнанку. Только учти: я с преступной средой не знаюсь. Мне вы все одинаково противны – и власть, и бандиты. Две стороны одной медали. А медаль называется: «За усердие в наживе». Говорят, в Оттоманской империи такая существовала. При Сулеймане Великолепном, который налог на взятки учредил.

– Это уж не твоего ума дело, прости за резкость. А интересует меня вот что. Недавно одному доброму человеку голову снесли…

– И каким, интересно, образом? – как Ваня и надеялся, это сообщение заинтриговало Павианыча, падкого на всевозможные диковинные случаи.

– Разлетелась голова вдребезги, словно бутыль с перебродившей брагой. Есть подозрение, что в него какой-то секретный снаряд выпустили, хотя ничего даже приблизительно похожего в нынешние времена на вооружении не состоит.

– Это у вас не состоит!

– Нигде не состоит. Ни у нас, ни у натовцев, ни у арабских террористов. Это я гарантирую.

– Что покойник представлял собой при жизни?

– Неважно.

– Мне нужно знать, из каких он сфер: политик, бизнесмен, бандит, государственный чиновник?

– Обыкновенный человек. Как говорится, среднего класса.

– А кто такой снаряд запустить мог? Убийцу видели?

– Видеть не видели, но предположения имеются. Старичок один замешан. Примерно твоих лет, а то и постарше. С тростью ходит. Но трость не простая, а что-то вроде малогабаритного гранатомёта.

– Старичок… – у Павианыча даже обрубки ушей зашевелились, что, по-видимому, означало предельное напряжение мысли. – При чём здесь старичок, если дело свежее?

– То-то и оно, что дело, скорее всего, тухлое. След ещё в сороковые годы тянется. Ты про североуральский политизолятор что-нибудь слышал?

– Приходилось.

– Говорят, там после войны похожее оружие испытывали. Отпустят зэка на волю, он и ломанётся на радостях в тайгу. Но смерть его всё равно найдёт… Я потому к тебе и обратился, что не мешало бы все аналогичные случаи за последние полвека припомнить. Ты ведь у нас, как-никак, живая история отребья…

– Понятно, – кивнул Павианыч, явно польщённый такой сомнительной славой. – Только давай сразу договоримся: не темни со мной. За что шлёпнули вашего клиента?

– Как бы это лучше сказать… – Ваня тщательно подбирал слова, чтобы не брякнуть лишнего. – Спутали его. Двойником он был.

– Двойным агентом?

– Нет. Просто двойником одного весьма влиятельного человека. Мы все под ним ходим, даже ты.

– Я только под богом хожу, – высокомерно возразил Павианыч. – А сходство чисто случайное? Или в родстве они состояли?

– Тут ещё много неясного. Но, скорее всего, они были похожи, как братья-близнецы. Хотя о существовании друг друга и не догадывались. Только всё это частности. С погибшим мы как-нибудь сами разберёмся. Мне нужен старичок с тросточкой. Причём позарез. Вдруг ты что-то о нём знаешь. Или, на худой конец, совет дельный можешь дать.

– Это ты правильно сделал, что выпить мне не позволил, – после краткого раздумья сообщил Павианыч. – Голова моя – великолепный инструмент. Вроде скрипки Страдивари. А алкогольные пары его в дырявый бубен превращают. Никакого путного звука не извлечёшь.

– Это надо понимать так, что какие-то струны в твоей голове уже поют? – осведомился Ваня.

– Пока ещё только пиликают. Хотя и до боли знакомую мелодию. К сожалению, не я её автор. Сейчас сведу тебя с одним человеком. Чувствую, у вас будет о чём поболтать. Но будь всё время начеку. У этого мужика полная башка тараканов. Причём очень злых.

– Ты, пожалуйста, не говори, кто я есть на самом деле, – попросил Ваня. – Большинство наших соотечественников интерес к ним правоохранительных органов понимают превратно и тут же теряют дар речи.

– Мог бы и не предупреждать, – буркнул Павианыч. – Сами виноваты, что народ запуган. Привыкли истину раскалёнными клещами добывать. А она, как малое дитя, ласки требует… – Вновь распахнув дверь сторожки, Павианыч громогласно объявил свою волю: – Найти мне Фильку Удушьева! Живого или мёртвого!