Одиночество-12 Ревазов Арсен

– Я не верю в сумасшествие Матвея. У него психика здоровее, чем у нас с тобой вместе взятых. Хаты изолируют его. Может быть, держат в заложниках. Может быть, он им еще для чего-то нужен. А его родители – бедные пенсионеры. На финдиректриссу Олю особой надежды нет…

Здесь я сделал паузу. Дело в том, что о визите Оли ко мне в тюрьму я не рассказал Маше. На всякий случай. Правильно ли я поступил, мне вдруг стало непонятно. Но рассказывать об этом сейчас, значило нарываться на дурацкие вопросы: «А почему ты мне не рассказал этого раньше». Поэтому я просто продолжил.

– Словом, кроме нас с Антоном беспокоиться о Моте некому. А разделаться с хатами, чтобы его вытащить, может быть, и не надо. Но вот узнать о них побольше – как в анекдоте про раввина – не повредит.[74] На самом деле, я думаю, что когда Антон закончит свои дела в Штатах, то мы вдвоем легко все решим. Но не одному же мне штурмовать психушку.

Маша не приняла мои доводы о необходимости вытаскивать Матвея из Японии. Зато она поняла, что спорить бесполезно. А мне… Мне, словно, открылось тайное знание. Я был переполнен им. Я чувствовал его каждой корпускулой своей души. Я был уверен, что в Японии мы получим то, что позволит нам… Я даже боялся представить, что оно нам позволит! И это, черт знает что, должно было произойти в том самом дзенском монастыре, куда так и не попал бедный Химик.

Остаток пути мы провели в обозрении фантастических красот Приморья. Наконец в восемь утра мы спустились с последней сопки и поезд медленно завершил свой длинный путь. Владивосток!

План был простой: связаться с Антоном (я рассчитывал, что он все-таки будет заглядывать в наш секретный ящик) и выйти на Ворона (такая была кликуха у отца Кобы). А там видно будет. Особенно серьезно расписывать стратегию жизни до разговора с Антоном мне представлялось бессмысленным.

* * *

Мы поселились, на квартире у добродушного и нелюбопытного старичка, используя отработанную еще в Вятке тактику. Маша осталась приводить себя в порядок после долгого путешествия, а я пошел прогуляться по городу. Мне нужно было найти одно из тех мест, которое благополучные горожане называют сомнительными.

Но город был очень симпатичный и сомнительные места не попадались. Трамвайчиками, взбирающимися на сопки он напоминал Лиссабон, а числом машин с правым рулем – от легковушек до грузовиков и автобусов – Лондон. Я подумал, что губернатору есть прямой повод подумать о переходе на левостороннее движение. Тем более, что оно эргономичней.

Поводив несколько дней машину в Лондоне, я понял до какой степени руль справа удобней. В Европе и Штатах все самые сложные маневры, то есть разворот и поворот через встречную полосу мы осуществляем через левое плечо. А большинство из нас правши. Поэтому нам и удобней, и безопасней разворачиваться через правое плечо. И если задуматься – не так уж мало стран на свете с левосторонним движением: Англия, Япония, Индия, Кипр, Австралия, Ямайка.

В таких размышлениях я уже больше часа гулял по Владивостоку. О бандитах ничто не напоминало. Разве что несколько проехавших джипов. Я подумал, что бандитские места следует искать в стороне порта. Проплутав там около получаса и не найдя ничего подходящего, я решил сменить тактику.

Я поднял руку, довольно быстро поймал такси (с правым рулем, естественно), и на вопрос «куда» ответил чуть растягивая слова после второго слога, чтобы скрыть московский акцент: «Не знаю брат. Я к вам только забурился. Вези, где правильные пацаны тусуются».

– А не партизанишь[75] часом, валет?

Я вздрогнул. Шофер оказался одним из правильных пацанов.

– Я только из академии.[76] Ищу Ворона.

– Виссарион, значит тебе понадобился. А ксиву предъявишь?[77]

– Яманный глаз покатит?[78]

– Шуткуешь?

– А ты не при буром. Веди свою пеструху на хазу. Я же не буду дворником.[79]

– А ты ведь меня не запряг… Масти-то какой? И погоняло назови. Или закона не знаешь?

– Погоняло – Пророк. С мастью потом разберемся.

Мы остановились у какого-то невзрачного кафе-стекляшки. Зашли вместе с шофером, он сказал что-то бармену (грязная белая рубашка, невыносимый толстый черный галстук, поверх всего этого еще более грязный белый халат и мне предложили подождать. Я сел за барной стойкой и попросил пива. Кружка была грязной, от пива несло мочой. Я поморщился.

– Че нос воротишь?

Глаза бармена смотрели на меня вызывающе недобро. Но тюремный опыт подсказывал мне, что спускать в подобных ситуациях нельзя. Поэтому я избрал средне-агрессивную тактику.

– Не катит твое пиво. Вкус гунявый. И кружка у тебя какая-то, бля, дударная.

– Пиво какое есть. А вкус гунявый, потому что я в него ссу. Ха-ха-ха.

– Ну ты брякнул, мухомол![80] За такие косяки можно ведь упасть-влюбиться. Забей амбразуру пока тебе бестолковку не отремонтировали.[81]

На этой бравурной ноте я решил закончить диалог, отставил кружку и небрежно бросил две бумажки по 10 долларов. Две, чтобы у бармена сложилось представление о моей состоятельности и не возникло вопросов о необходимости давать мне сдачу. Бармен, действительно, заткнулся. Через минуту его кто-то позвал, он отошел и тут же вернулся с телефонной трубкой в руках.

– На побалакай тут.

Я взял трубку и сказал «Да!»

– Ты кто?

– Я – Пророк. А вы?

– А я Ворон.

Голос у него был добрый и немного уставший. Абсолютно не походил на голос одного из самых страшных людей России. В тюрьме ходили слухи, что сходняк собирался даже развенчать Ворона за излишнюю жестокость. Коба эти слухи жестко отрицал. Хотя сам как-то сказал мне, что до коронации погоняло его отца было «Выключатель».

– По музыке ходишь? Или вор ворует, фраер пашет?

– Мне сказал Коба, что вы можете мне помочь. У меня проблемы. Мне и моей девушке нужны документы.

Я специально не переходил на феню, чтобы сохранить дистанцию. Одно дело таксист с барменом, другое – Смотрящий всего Приморья. Удивительно, но Ворон тоже решил сменить феню на обычный язык. В этом было что-то уважительное. Мол могу по музыке, а могу и так. Его русский был какой-то выспренный. Слова выговаривались медленно, как будто Ворону приходилось задумываться над каждым словом. Грузинский акцент еле слышался. У Кобы акцент был сильней, что понятно: Кобу воспитывала мать.

– Отписал он мне про тебя, отписал. Как ты с Фонарем в шахматную игру играл. Как звезду с неба выиграл. А потом ты будто бы испарился. Пшик – и нет тебя. Думали даже, что ты засланный. Но навели справки – нет, ты чистый. Ладно. Поступим так. Навести меня сегодня вечером, сделай милость. Вместе с девушкой. Отужинаем. Я тебе покажу мою усадьбу. Ты расскажешь мне про свое житье-бытье. И обмозгуем твою проблему. Ты в гостинице поселился или у друзей обитаешь?

– На частной квартире.

– Адресок не скажешь?

Я запнулся. Но выхода не было. С такими людьми в темную не играют.

– Тунгусская 25, квартира 3.

– Вот и славно. Часиков в шесть за тобой подадут машину. Договорились?

Мне совершенно не улыбалась идея ужинать в усадьбе первого бандита Приморья, но отказ должен был показался ему серьезным оскорблением. Однако Машу я попытался отмазать.

– Договорились. Я буду. А девушке сегодня что-то не здоровится.

– А ты же доктор? Вот и вылечи ее до восьми часов. Я буду очень ждать. Вас обоих.

Я офигел, оттого, что даже о моем образовании ему было уже все известно. Попрощался и поплелся в гостиницу, с ужасом думая, как мне уговорить Машу. Я не считал предстоящий ужин таким уж рискованным, но все-таки…

Маша согласилась на удивление быстро. Во-первых, ей было интересно, как живут настоящие крестные отцы. Во-вторых, у нее появился повод купить себе красивое платье и туфли. В-третьих, она поняла, что другого выхода нет. Мы занялись шопингом и потратили на него полдня.

Я, не выбирая и не торгуясь, купил себе сотовый телефон, а потом из интернет-кафе, оплота дальневосточной цивилизации, отправил Антону на его секретный ящик номер своего нового телефона, подумав, что если в течении трех дней он не ответит, то придется связываться с Диной. А втравливать свою сестру и его жену в эту историю мне совсем не улыбалось. Но третьего способа связаться с Антоном я не видел. В Hi-Tech Computers могли ничего не знать об этой поездке. Я вообще подозревал, что Антон прилетал в Москву на пару дней не столько ради меня с Матвеем, сколько ради того, чтобы уволиться. Хотя, конечно, я мог ошибаться.

Глава 22

В восемь вечера мы садились в бронированный шестисотый Мерседес с белым кожаным салоном и минибаром. Это была первая машина с нормальным рулем, встреченная мною в Приморье. Когда я приоткрыл окно, то понял, что боковые стекла у него были толщиной с Библию.

– Сколько же он весит? – спросил я шофера, одетого в легкий вельветовый костюм.

– Больше пяти тонн. Шесть броневых плит. Каждое стекло – за сто килограмм.

– Специальная подвеска, специальный двигатель?

– Конечно. От простого Мерседеса здесь только салон и электрика.

Мы выехали из города и довольно быстро поднялись на вершину сопки. Вид из усадьбы Ворона был замечательный. Сзади и слева – сопки, справа – амфитеатр города, в котором уже начали загораться огни прямо – залив Тихого Океана. Чугунные ворота открылись автоматически. Колеса зашуршали по каменной дорожке.

Вилла была построена лет сто назад в русском ложно-классическом стиле: бледно-желтая штукатурка, высокие окна, колонны, портики. Прямо перед виллой – огромная цветочная клумба. Чуть в глубине краснела маленькая нелепая кирпичная часовня с огромным золотым куполом, явно построенная совсем недавно и совершенно не вязавшаяся с белыми колоннами и желтыми стенами. Ворон верил в Бога.

Шофер вылез и открыл дверь для Маши. Я вылез сам. Мы вошли внутрь. Лакированный паркет, хрустальные люстры, зеленоватый гобелен со странными зверьками во всю стену, остекленные белые двери, стулья с гнутыми ножками, обитые умеренно пестрой тканью.

Мы прошли в гостиную. Огромная зала. LCD экран размером с треть стены. Вдали – бар с барменом. Пока мы озирались, двери, расположенные напротив тех, через которые вошли мы, распахнулись, и хозяин усадьбы медленной и степенной походкой, чуть прихрамывая и опираясь на трость вошел в гостиную и стал приближаться в нашу сторону.

Он был одет как похоронный агент. Или как итальянский мафиози. Черный пиджак, черная шелковая рубашка с стоячим воротничком, черные брюки, ботинки и носки. На руке у него был перстень с алмазом, но пока он шел к нам, Маша успела прошептать мне, что наш – круче. Как она разглядела это на таком расстоянии я не понял.

Ворон был невысокого роста, на вид около шестидесяти лет, волосы – очень короткие и абсолютно седые. «Раньше они, конечно, были абсолютно черные, – сказал я сам себе. Отсюда и кличка…» Нос с горбинкой выдавал грузинское происхождение. Выражение лица – спокойное и внимательное. Глаза – холодные и тоже спокойные. Весь он излучал какую-то усталую большую силу. Или сознание этой силы.

Ворон подошел к нам, церемонно поцеловал Маше руку, пожал мою, причем его рука оказалась ни мягкой ни твердой, ни холодной, ни горячей, ни мокрой, ни сухой, затем чуть поклонился и сказал:

– Виссарион.

– Я – Иосиф, а это – Маша!

– Очень приятно.

– Нам тоже.

Здесь я немного соврал. Мне было не приятно. Мне было неуютно. Одни (не считая бармена) в огромном зале между искрящимися люстрами и сверкающим паркетом. Даже Маша в своем новом бархатном темно-синем платье от Ямамото («двадцать долларов в местном комиссионном» – «это дешево?» – «это даром!») выглядела скромной. Что уж говорить про мой белый свитер и джинсы.

Я чувствовал себя примерно также, когда Антон благодаря свои невероятным связям, устроил нам приглашение на прием у одного олигарха.

PR Technologies, задействованное Антоном, тоже в какой-то минимальной степени способствовало одному из успешных PR проектов таких характерных для того времени, но роль его была совершенно неадекватна оказанному приему. Антон всегда был очень крут. Уже потом мне пришло в голову, что он отдал нам свое приглашение, так как должен был по срочным делам вылететь в Париж.

Я взял с собой Машу и я чуть не задохнулся. Обстановка была примерно как у Ворона. Может быть, поменьше золота и побольше вкуса. Все-таки олигарх – это не совсем вор в законе. Но люди! Люди впечатляли. Я оказался в русском филиале музея мадам Тюссо. Причем явно более продвинутой версии, потому что восковые фигуры двигались и говорили, как живые.

Вот прошел мимо Черномырдин. Вот Татьяна Дьяченко стоит и выпивает с Березовским. Вот – Волошин. Вот – Бородин беседует с Никитой Михалковым, Юрием Башметом и Жириновским. Мистика.

При этом меня потрясло чувство, что с одной стороны у меня здесь нет ни одного знакомого кроме Маши, с другой – все окружающие были мне хорошо знакомы. Даже слишком.

В рамках этого светского раута я мог вполне запросто обратиться к Михалкову и спросить, почему он так и не захотел становиться президентом России. Мог спросить у Черномырдина, была ли его гениальная фраза экспромтом или нет. Мог сказать что-нибудь Доренко. Хоть что-нибудь. Не он мне, а я ему. Забавно!

Минут десять я ходил совершенно обалдевший от такой картины. Но вскоре выяснилось, что мне для того, чтобы прийти в себя достаточно порции двойного виски. И всю застенчивость как рукой снимает.

Мы поговорили с Бородиным про его выборы («да я что, мне сказали идти – я пошел!»). Потом послушали анекдоты Жванецкого (старые), и я рассказал свой, очень подходящий к обстановке и совершенно неизвестный окружающим – про сотовые телефоны у зверей.[82] Все смеялись.

Затем я пообщался с Жириновским. Он оказался умным и усталым человеком с большими грустными глазами. В жизни бы не подумал…

Затем я набрался наглости (выпив к этому времени не меньше трех двойных) и предложил тост за здоровье Черномырдина, как за отца русской демократии. Кажется, никто не оценил тост, но все радостно и послушно выпили.

Маша шепнула мне, что за один вечер я могу сделать себе фантастическую карьеру и чтобы я не терял время зря. Но я совершенно не мог понять, что и кому из российской элиты я должен предложить сегодня, чтобы меня кто-то из них захотел увидеть завтра? Еще меньше я понимал, нужно ли мне все это и чувствовал, что не очень…

Поэтому я предпочел просто тусоваться. Выяснилось, что люди из телевизора – тоже люди. Не отвратительные, как может показаться из наблюдения за политической жизнью России. В меру умные, в меру образованные. С некоторыми из них можно поговорить и выпить. Но не больше. В том смысле, что не надо иметь с ними дела.

У Ворона я почувствовал сходную скованность. Как в начале экскурсии по музею живого говорящего воска. Поэтому я решил, что лекарство должно быть сходным. И когда Ворон пригласил нас к столу, (огромный стол, за который могли сесть человек пятьдесят, был накрыт на трех человек) я без церемоний выбрал и заказал на аперитив бармену, исполняющему функции официанта, пятнадцатилетний японский виски, рекомендованный Вороном. Я сделал большой глоток, и мне сразу стало легче.

Маша поддерживала беседу лучше меня. Говорили сначала об обстановке усадьбы и ведения хозяйства, потом о светской жизни Приморья, о японской моде и еще черт знает о чем.

В нормальной обстановке я бы сказал на ухо Маше, что еда тут не очень. Блюда не заказывались, а просто подавались. Но после тюрьмы, монастыря и поезда я ничего говорить не стал. Русско-французское меню: сочетание кулебяки, фуа-гра, щей, бефстроганова и сыров на десерт. Маша и Ворон пили Божоле, я – виски, что впрочем, мне простили.

Ворон очень кратко рассказал о себе. Родился в 1938 от дочери князя Кипиани и майора Советской Армии, кавалера ордена Боевого Красного Знамени. В 1939 отца расстреляли люди Берии. Мать повесилась. Бабушка (княгиня) воспитывала его до 13 лет, потом умерла. Детский дом. Первая кража. Первый срок. Малолетка. Свобода. Второй срок. Третий срок. Коронация в 32 года. Ворон работал робин гудом и грабил зажравшихся советских чиновников. Общий срок отсидки – около 20 лет. Короновался в 1982. Последний раз освободился в 1990 году и с тех пор на зоне не был. Следит за порядком в Приморье.

Он оказался на удивление образованным человеком. В тюрьме очень много книг и свободного времени. Когда разговор зашел о Боге, я спросил очень осторожно и немного витиевато, как религиозные принципы совмещаются с некоторыми неизбежными силовыми действиями, которые приходится предпринимать для поддержания в Приморье порядка.

Он посмотрел на меня очень внимательно и сказал:

– А как вообще совмещаются Бог и зло этого мира?

– Не знаю, – честно сказал я. – Вот мы недавно с Машей обсуждали это вопрос. Не знаю.

– А знаете ли вы три вывода Лактанция? Очень элегантных?

Я не знал. Больше того. Все, что я знал про Лактанция ограничивалось тем, что он раннехристианский философ. Крестный отец Приморья оказался образованней меня.

– Лактанций, допустив, что Бог существует и обладает теми качествами, которые ему приписывают, предположил три варианта ответа:

1) Бог знает о существующем зле, это его очень беспокоит, но он ничего не может с этим поделать;

2) Это его беспокоило бы, и он бы обязательно что-нибудь придумал, но он ничего про это не знает;

3) Он знает об этом и мог бы что-нибудь сделать, но это его совершенно не волнует.

Постепенно разговор перешел от Лактанция к современной философии. Ворон предложил нам высказаться определенно: какое направление – континентальное или англо-саксонское нам импонирует больше. Мы сначала затруднились с ответом, но я быстро и находчиво сказал, что континентальная философия – это все что угодно, только не философия и, судя по взгляду Ворона, получил отметку 10 из 10 возможных.

Ворон попытался поговорить с нами о деконструктивизме, об эпистемологии, точнее о когнитивистике, о логическом атомизме раннего Витгенштейна и логическом позитивизме Карла Гемпеля.

Когда разговор коснулся acte gratuit я стал д'Артаньяном, который в сходных обстоятельствах почувствовал, что тупеет. Кажется, Ворон это понял. К этому времени ужин был закончен. Поэтому хозяин повел нас в сигарную комнату смотреть свою коллекцию.

Оказалось, что Ворон не только философ, но и меломан. Он коллекционирует патефонные и граммофонные пластинки.

Он ставил нам слушать Варю Панину («послушайте какой божественный голос»), Петра Лещенко («это очень редкие записи, сами понимаете, – эмиграция»), Вадима Козина («страшная судьба у всех русских гениев»), и, конечно, шлягеры царской и советской России – от «На сопках Маньчжурии», недалеко от которых мы сейчас находились, до «Рио-Риты».

Я понял, что в те времена записывалось как минимум по одному, а то и по два-три классных хита в год. Значит, как я и предполагал – музыка была всегда. Я начал понимать преимущества живого звучания над цифровым. Звук из граммофона, действительно, натуральней чем из CD плейера. Он не испорчен микросхемами и оцифровкой.

Затем мы плавно перешли к делу. Ворон повел себя по-джентельменски. Когда он заметил, что о некоторых деталях мне не хочется говорить, расспросы прекратились. Он обещал помочь. Сказал, чтобы завтра в том же баре, куда меня привез правильный таксист, я оставил наши фотографии и те новые имена, которые мы сочтем достойными нас. (Я прикинул, что если отнестись к вопросу о новых именах серьезно, то задача покажется малоразрешимой). Паспорта с визами в Японию будут готовы через несколько дней.

На вопрос, что мы за это будем должны, он благородно улыбнулся и сказал, что ему редко приходиться встречать в этой глубинке таких замечательных молодых людей и что поэтому брать с нас какие бы то ни было деньги он считает зазорным. Тем более, что я друг его сына.

Он знал про мою историю с Фонарем и попросил показать ему Звездочку. Не смотря на всю сдержанность крестного отца видно было, что он потрясен ее видом. Выражение «загорелись глаза» в его случае следовало понимать буквально. Немедленно спросил, не хотим ли мы ее продать. Я сказал, что пока нет.

– Я дам за нее пятнадцать тысяч. Прямо сейчас! Соглашайтесь! А то ведь передумаю…

Я посмотрел на Машу. Маша чуть повела головой. Я вежливо отказался и было видно, что он расстроен. Я тоже расстроился, потому отказывать ему мне было очень неудобно. Но Звездочка явно стоила дороже, да и деньги нам пока были не особенно нужны. У нас оставалось еще около одиннадцати тысяч своих.

Мы начали прощаться. Ворон предложил нам переночевать у него, но у нас не было с собой никаких вещей, поэтому мы отказались. Ворон не захотел отпускать нас с пустыми руками и подарил нам, точнее Маше, патефонную пластинку. Мы отказывались, как могли, но он настоял,

– Когда-нибудь, – сказал он, вы обязательно купите себе патефон или граммофон, а первая пластинка у вас уже будет. От меня. Это очень редкая вещь. Американская. Я взял пластинку в руки. Тяжелая. Бордовый лейбл. На нем крупно полукругом написано Columbia. Внизу совсем мелко: Petr Leschshenko. Oh, these black eyes.

Ворон ее поставил:

  • Ах эти черные глаза
  • Меня пленили,
  • Их позабыть нигде нельзя,
  • Они
  • Горят передо мной.
  • Ах эти черные глаза
  • Меня любили,
  • Куда же скрылись вы теперь,
  • Кто близок вам другой?
* * *

Мы еще раз очень тепло попрощались. Хозяин проводил нас до машины. Мы сели в уже знакомый нам Мерседес с толстыми стеклами и поехали, рассуждая о том, что жизнь и вправду налаживается.

Я прикидывал не купить ли патефон прямо во Владивостоке. На искреннее и глубокое удивление Маши, я объяснил что хочу еще раз послушать Лещенко. К патефонному увлечению Маша отнеслась скептически:

– Любишь ты старье всякое. Покупать патефон ради одной пластинки?

– Дорогая! Плохой старой музыки не бывает. Бывает только плохая молодая. Если старая дожила до нашего времени – можно быть уверенным: эта музыка – великолепна.

– Вопрос не в этом. Вопрос в том, сколько раз можно эту великолепную музыку слушать?

– А сколько раз можно спать с одной и той же женщиной?

Маша вздохнула и начала говорить, что нам нужен самоучитель японского языка, потому что в Японии плохо говорят по-английски. В это время Мерседес сказал «хрю-хрю-пшш» и остановился.

– Что случилось? – спросил я.

– Коробка. О Господи! Ну вот сколько раз я говорил? Пора ее менять.

– А сколько она прошла?

– Да сколько бы ни прошла. Пора, и все! Но вы не волнуйтесь. До города несколько километров. Я вас сейчас пересажу на такси или на частника. Вы уж извините, что так получилось. Ах ты, Господи! Неудобно-то как!

– Да ничего страшного. Бывает.

Через минуту рядом с нами остановился Ниссан с неизменным правым рулем. Мы попрощались и переместились в Ниссан.

– Платить не надо, – крикнул наш старый шофер на прощанье, – я уже расплатился!

Когда меняешь шестисотый Мерседес на занюханный Ниссан, естественно, немного расстраиваешься. Даже если обе машины – не твои. Мы тронулись с места и сразу почувствовали разницу. Машина была старой, раздолбанной, жесткой и шумной.

Поскольку огни города не появлялись уже минут десять, я поинтересовался у нового шофера, понял ли он, куда нас везти. Шофер хмыкнул, осмотрелся и затормозил. Я тоже осмотрелся и понял, что мы на другой дороге. Гораздо более узкой. Где-то между сопками. Внутри у меня похолодело. Тревожная Boat on the River, которую крутило местное радио, создавало чувство неожиданного и уверенного падения под откос.

  • Oh the river is wide
  • The river it touches my life like the waves on the sand
  • And all roads lead to Tranquillity Base
  • Where the frown on my face disappears
  • And I won't cry out anymore.[83]

Маша рефлекторно взяла меня за руку. Шофер выпрыгнул из машины и открыл мою заднюю дверь (я сидел за ним). В руках у него было помповое ружье, которое я до этого видел только в боевиках. Он передернул подствольный затвор, что сопровождалось крайне убедительным сочным звуком. Затем нам в глаза хлынул сноп света из большого желтого охотничьего фонаря.

– Бобры! Без базара на выход! Грабли вверх и не дергаться.

Рука Маши сжала мою руку со всей силы.

– Я вас не на оттяжку беру,[84] бобры!!!.

Я увидел огненную вспышку из ствола и грохнул выстрел страшной силы… Мне показалось, что меня обдало дуновением теплого воздуха. Нас словно взрывной волной вынесло из машины.

Я стоял прямо перед бандитом и щурился привыкая к ослепительному свету. В правой руке у него было ружье, в левой – фонарь. Маша стояла справа и спереди, ближе к нему.

– Откидывай брюлик!

Я потихоньку приходил в себя от грохота.

– Ты на кого наезжаешь, вампир?[85] Мы от Ворона.

– А я от кого?

И бандит презрительно улыбнулся.

– Не запрессовали[86] вы с Вороном. Брюлик откинь на раз-два!

Я щурился от снопа света и прикидывал, что мы пропали. Потому что отпускать живыми нас Ворону незачем. А такие люди просто так ничего не делают. Я почему-то даже не удивился. Уж слишком стальными были его глаза, когда мы говорили про раннего Витгенштейна.

– Слышь, бобер, мне ведь в падлу твой дубарь в квасе шерстить. Грабли пачкать.[87] Откинь сам. Смерть легче выйдет.

– Не трогай его! – Голос Маши был требовательный и злой. – Алмаз у меня. Здесь он.

Сноп света перестал слепить меня и осветил Машу. Ружье, которое бандит лениво держал в правой руке, также смотрело на нее.

Я щурился по привычке и ничего не понимал. Маша расстегивала платье одной рукой, а второй пыталась залезть себе в трусы. Бандит понимал в том, что происходит еще меньше меня. Но оторваться от картины раздевающейся женщины в тайге под ярким светом фонаря не смог.

У меня появилось две-три секунды. Бандит стоял ко мне боком. Я сделал полшага, совсем простым движением схватился двумя руками за ствол и вырвал его со всей силы, чуть не отлетев в сторону.

Бандит отшатнулся, но даже не сообразил снова ослепить меня. Я перехватил ружье и не целясь нажал на курок прямо от живота. Немедленно услышал страшный грохот и получил удар в солнечное сплетение. Отдача от помпового ружья оказалась просто сумасшедшей. Я согнулся от боли, увидел, что фонарь падает и услышал бурлящие хрипы.

Наступила пауза. Маша, тяжело дыша, начала застегивать платье обратно. Бандит продолжал хрипеть и пускать изо рта кровавые пузыри. Я сидел на корточках, полусогнувшись, ловя ртом воздух. Боль постепенно отпускала меня.

– Неужели все авторитеты такие?

Маша застегнулась, и в ее голосе звучало глубокое разочарование. Я понял: Ворон ей очень понравился. Все правильно. Сильные мужики – было самым слабым машиным местом.

– Я не знаю всех авторитетов. Думаю, что ему просто захотелось получить Звездочку, а сдерживать свои желания такие люди не привыкли. В этом их крутизна. Тем более, что мы для него – никто, а формальную отмазку – продать Звездочку за пятнадцать кусков он дал.

– Для кого отмазка?

– Для его Бога.

Я поднялся, взял фонарь и посветил им на затихающего бандита. Грудь у него была разворочена. В ране и во рту еще пузырилась красная пена, ослабевая с каждой секундой. Бандит был безнадежен.

– Он бы нас убил, – виноватым голосом сказал я.

– Не сомневаюсь, – сказала Маша.

– Ты – молодец!

– Ты тоже.

Я помолчал, думая черт знает о чем. О патефонной пластинке Петра Лещенко и о современной философии. Подумал, что все равно надо будет купить патефон и хоть немного почитать современных философов. И тут неожиданно на меня напал страх. Какой-то волчий. Как волчий голод. Маша попыталась увести меня от несвоевременных мыслей.

– Что делать теперь?

Я вздрогнул и переведя дыхание, сказал как можно более независимым голосом.

– Надо подумать.

– Мы не вернемся в город. Куда угодно, только не в город.

Я изо всех сил пытался справиться с охватывающей меня паникой. Мне казалось, что главное – сейчас бежать. Куда угодно. Но главное – быстро. Та часть мозга, которая еще работала, говорила, что по трассе мы сможем проехать до первого милицейского поста. А потом нам крышка.

– По-моему, лучше город. Там проще затеряться.

– Это Его город. Нас найдут к утру. В любом месте. Ты понимаешь, как нас будут искать?!

– Хорошо, что ты предлагаешь?

Я был готов сорваться. Мне казалось, что надо бросить все, сесть в машину и исчезнуть, а не рассуждать стоя над трупом.

Ужас смешался со злобой. «Ну почему, у меня не было никаких предчувствий того, что может произойти то, что только что произошло? Ведь мне совсем недавно казалось, что истинные предчувствия существуют. Но на сучьего Ворона я не среагировал… А что Маша с ее хваленой женской интуицией!?! Боже мой! Как устроен этот сраный мир?!»

Мысли о мироздании, не успев появиться, были резко прерваны звуком из реальной жизни. Звонил мой новый телефон.

Я подумал, что Ворон хочет убедиться, что дело сделано. Отчаяние и ненависть окончательно переполнили меня. Я заорал «бля!!!!», схватил телефон, чтобы выкинуть его к чертовой матери, но наткнулся на укоризненный взгляд Маши. Такой простой, наивный, немного удивленный взгляд.

«Ах так? – решил я. – Ну хорошо! Ради твоих голубых глаз я буду смелым до конца! Благо ждать осталось недолго!» Я перевернул телефон в руке и нажал на зеленую кнопку.

Глава 23

Я читал сегодня новости. Они ни к черту не годятся. Кажется, наша армия опять проиграла войну? А вот англичане опять выиграли. Моя расческа скороо сломается. Или я просто облысею с такой расческой. Боже мой! Сколько дыр выкопали суслики в тамбовской области! Зачем им столько дыр? Это все из-за Битлов. Нет, пожалуй, умирать я пока не хочу. Даже с Машей. Даже в ее объятиях. Тем более, в ее объятиях.

И вообще – умирать не пойдет. Я что, забыл? Я же ненавижу смерть. Что? «А она меня?» Да мне плевать! Не ясно? По буквам п-л-е-в-а-т-ь!

Не дай Бог еще Маша умрет. В этом жутком лесу. Бр…

«Ты бы радовался скорби на собственных похоронах?» – как-то спросил меня Антон. «Нет, – задумавшись, ответил я. – Не люблю огорчать людей. Тем более, близких…».

Ответил честно. Не покривил душой ни на градус. Я вообще не понимаю людей, которые хотят утащить за собой в могилу весь мир.

Несколько секунд хрипения трубки между моим «я слушаю» и ответом Ворона прошли незаметно. А первая его фраза меня восхитила.

– Ну что, голубки? Улизнули?

Вот он – рецепт успеха: трезвый взгляд на жизнь, быстрая реакция, немного цинизма, немного тепла в голосе.

– Спасибо. Вашими молитвами…

Трубка на секунду замолкла. Кажется по ту ее сторону начался некий мыслительный процесс.

– А давно мы на «вы»?

Теперь процесс начался у меня. А зачем в самом деле суслики вырыли столько дыр в тамбовской области? Процесс вскоре завершился.

– Антон, это ты?!

– Суслятина ГК – это я.[88]

– Ну не хера себе… Шутник! Ты бы знал, где мы. Что с нами… Антон!!!

– Что случилось? Вы же на свободе? Из твоего письма я понял, что менты и хаты задумчиво сосут!

– Задумчиво? Just a fucking moment. Возьму сигарету и сам задумаюсь. Да, мы тут с Машей чуть не… Маша, приколись! Это вообще…

Голос Маши был озабочен. Прикалываться она не хотела.

– Спроси, что он посоветует.

– Ммм.

Я закурил, покосясь на попавший в луч качнувшегося фонаря труп, и рассказал Антону куда мы собрались и где оказались.

– Япония подождет. До завтра. А пока вам надо возвращаться в город. Вы далеко от него?

– Хотелось бы быть подальше. У нас нет даже документов. Но если бы и были…

– Надо найти правильное место.

– Например?

– Самое крутое казино при самом дорогом отеле.

– Но оно же и окажется самым бандитским?

– Да. Но в нем вас будут искать в самую последнюю очередь. Это же портовый город?

– Портовый.

– Прикиньтесь иностранцами. Говорите по-английски. Напейся в жопу. А Маша пусть придет в ужас, что ей тебя до вашего отеля не довезти. И вам немедленно предложат заночевать здесь. За двойную цену и без всяких документов. И без оповещения местного бандитского начальства, разумеется.

– Хм… А завтра?

– До завтра я успею что-нибудь придумать. А пока выкини эту трубку. По ней тебя скоро запеленгуют. Позвони мне завтра утром из отеля. Запиши мой телефон.

– Я запомню. То есть Маша запомнит. Диктуй!

Страницы: «« ... 1213141516171819 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Самый настоящий принц, прозванный Сумасшедшим королем, и его неугомонная и крайне разношерстная комп...
В этом мире монахи, мастера единоборств, издавна хранят частицу божественной сущности, и в назначенн...
Рядовой биомеханик, пионер очередного отряда людей на необжитой планете, сталкивается с цивилизацией...
Восьмая звездная экспедиция после двадцати лет полета к Сальсапарелле вынуждена приостановить свой п...
История о мистической книге и незавидных судьбах тех, кто с ней соприкасается… Обыкновенному сыщику ...
«Как всегда, первыми его появление заметили долгоживущие и дети....