Одиночество-12 Ревазов Арсен

Глава 18

Я повесил трубку и быстрыми шагами направился к подъезду. Народа вокруг не было, не считая мальчишек, играющих в футбол теннисным мячом.

Я набрал на домофоне номер 28. Домофон запищал и я услышал голос Германа. Я про себя выматерился, сделал отбой, и набрал 32. Женский голос спросил «кто там».

– Скорая Помощь в двадцать восьмую. К Марии Васильчиковой. А там не открывают. Впустите нас.

– О Господи! Что случилось?!

И дверь открылась. Я подумал, что надо ускоряться. Появления соседки в квартире хотелось бы избежать. Через 30 секунд я, вытащив автомат из под кителя и вставив магазин на место, звонил в дверь. И снова услышал голос Германа, который опять интересовался, кто это там. Маша меня подводила. Я попытался изменить голос с безразличного медицинского на возмущенный соседский.

– Сколько можно нас заливать? Сколько можно! Я и по телефону. Я и по домофону. Я в милицию сейчас позвоню! Вы ремонт нам будете делать за свой счет! Вы поняли?!

Герман не понял и приоткрыл дверь. Я ударил в нее ногой со всей силы, и Герман отлетел назад. Я вошел в прихожую и, не оборачиваясь, закрыл дверь. Герман сидел в коридоре на полу, держась не то за щеку, не то за глаз.

Маша выбежала из спальни на шум. На ней был легкий белый халат и черные тапочки с помпончиками. Увидев Германа на полу, а меня в форме с автоматом в дверях, она застыла в шоке.

Я и сам был от себя в шоке. Сознание отделилось от моего тела. Зато внутри меня появился сгусток энергии, импульсы которого вызывали все мои действия.

Герман смотрел на меня, как будто давно меня ждал. Внимательно. Без ненависти или злости. Он молча продолжал тереть щеку.

– Быстро, – почти заорал я Маше. – У тебя есть сто двадцать секунд на сборы. Только документы, деньги, драгоценности. И дубликат ключей от моей квартиры. Быстро!

Откуда я взял эти сто двадцать секунд?

– Да, – сказала Маша. Ну, если так…

И она исчезла. Судя по всему, похищение, пусть даже немного формальное, избавляло ее от обязательств по отношению к Герману. Герман же услышав, что у Маши есть дубликат моих ключей, перевел взгляд с меня и также внимательно изучал место, где только что стояла Маша. Войдя в его положение, я дружелюбно сказал:

– Если ты будешь вести себя хорошо, то ничего страшного не будет.

На какое-то время в квартире наступила тишина. Был слышен только звук выдвигаемых Машей ящиков. Сто двадцать секунд прошли. Я решил пойти поторопить ее, но тут в дверь позвонили. Звонок короткий и осторожный. Заботливые соседи.

– Откроешь – убью, – просто и внушительно сказал я Герману и пошел к Маше.

– Что ты там возишься? Я же сказал «сто двадцать секунд!»

– Иду. Еще минуту. Мне нужно переодеться! Я не могу идти в халате!

– И возьми все деньги, что есть в доме, – сказал я, вспомнив обоих майоров и Звездочку.

Теперь мой визит стал напоминать классическое ограбление. Драгоценности. Деньги. Сообщница. Вернувшись в прихожую, я увидел, что Герман куда-то уполз. В дверь позвонили еще раз. Три коротких звонка. Тревожно и настойчиво. Я начал нервничать. Настойчивые звонки выводят меня из равновесия.

– Кто там? – Теперь этот вопрос задавал я.

– Это Софья Андреевна сверху. Что-нибудь случилось?

– Нет. Не беспокойтесь. Мы уже приехали. Тут простой обморок.

– А, ну слава Богу. А то я так разволновалась. Она же совсем молодая женщина!

– Не беспокойтесь, все в порядке!

– А вы Скорая Помощь, да?

– Да, – немного раздраженно ответил я. – Мы – Скорая Помощь. И еще какая скорая…

В кухне происходили очень неприятные вещи. Герман, сидя на полу, закончил набирать номер телефона. По выражению лица было понятно, что он вот-вот начнет говорить. Времени вырвать телефонный шнур у меня не хватало. Поэтому я снял автомат с предохранителя и прицелился.

– Так у вас точно все в порядке? Помощь не нужна?

– Нет, спасибо большое. Помощь не нужна! – механически вежливо сказал я, нажимая на курок.

От страшного грохота я на несколько секунд оглох. Телефон разлетелся вдребезги. Кажется, куски его задели лицо Германа, потому что у него на лбу появилась кровь. В прихожей запахло горелым маслом и чем-то кислым.

С лестничной клетки донесся легкий стон и звук падающего тела. Я подумал, что обморок – это лучшее на что в данной ситуации могут быть способны соседи.

В прихожую ворвалась Маша.

– Ты убил его?!

– Я убил телефон. И если мы не выйдем через пятнадцать секунд, то могут быть новые жертвы.

– Герман, ты жив?

Герман не ответил, но по тому, как он вытирал тыльной стороной руки кровь со лба, было очевидно, что он жив. Мне показалось, что Маша посмотрела на меня с испугом. Хм… Таких эмоций я у Маши еще не вызывал. Накинув на плечи рюкзачок, она решительно направилась к двери, но открыв ее, сделала шаг назад.

– Ты убил Софью Андреевну?!

– Маша! Я никого не убивал. Твоя Софья Андреевна упала в обморок. Очень расстроилась, что ее помощь не нужна. Но я скоро кого-нибудь убью, если мы не поторопимся.

– Софья Андреевна, вы живы?

Маша наклонилась над ней. Софья Андреевна нежно промычала что-то в ответ. Я не выдержал.

– Маша, пожалуйста! Выстрелы слышал весь дом!

– Не надо меня торопить! Я не просила тебя стрелять.

– А я просил тебя открыть дверь домофона. Тогда бы здесь не было никаких соседских тел.

– Идиот! При чем здесь домофон?!

– О, Боже…

Еще через минуту мы выходили из подъезда, представляя собой довольно необычную пару. Мужик в камуфляже с подозрительно правильной осанкой (от трусов до воротника у меня торчал автомат) и девушка с семенящей походкой в черных тапочках с помпончиками.

– Я забыла одеть туфли!

– Мы не вернемся. Мы купим тебе новые туфли. А до машины ты дойдешь в тапочках. Ты не забыла взять деньги?

– Взяла сколько-то. Подожди, дай мне подумать…

– Только не надо думать о том, что именно еще ты забыла взять.

– Только не надо мне указывать, о чем думать.

– ОК.

Мы молча дошли до машины и я попытался выжать из УАЗика все, чему его учили на родине Ленина. Учили его хреново, хотя ревел он как Porsche.

Наверно, сегодня был день рождения Тарантино. Или годовщина первого показа Pulp Fiction. По крайней мере, радио через две песни на третью выдавало очередной шедевр.

На этой оптимистичной ноте Маша вывернула тумблер против часовой стрелки до упора. Цветы на обоях завяли.

– Герман набирал телефон при тебе?

– Нет. Я вышел поторопить тебя со сборами.

– Ты не заметил, сколько цифр набирал Герман?

– Что??? Почему ты спрашиваешь?

– Если две, то он звонил в милицию, и это не страшно.

– А что страшно?

– Если он набрал семь цифр, то он звонил твоим хатам.

– Кому?!

Я чуть не врезался в Газель на светофоре.

– Кому?!

– Это долгая история. Нам нужно бежать. Куда, кстати, мы едем сейчас?

– Это зависит от того, сколько у тебя денег.

– Не знаю. Тысячи две. Может две двести.

– Тогда мы едем ко мне домой. Нужны еще деньги.

– Но дома уже тебя ждут.

– Никто там меня не ждет. Если бы они ждали, они делали бы это у твоего дома. Нам остался километр. Как хаты ни круты, но за две минуты они ничего сделать не успеют. Даже после звонка Германа.

– Послушай! Наплевать на деньги! Ехать к тебе – это самоубийство.

– Дорогая! Я повторяю. У меня дома лежит одиннадцать тысяч долларов. Свежезаработанных. При этом пять штук мне нужно отдать людям, которые меня сюда доставили. Они же, кстати, нас отсюда и вытащат.

– Жизнь дороже. Потом расплатишься. На мои две мы легко смоемся куда угодно.

– Мне нужно забрать у них кое-что. Залог. Он стоит много больше. И хватит считать деньги: ты же аристократка. Вот видишь, мы уже приехали. Сиди спокойно, я сейчас вернусь. Ты знаешь, то, чего очень боишься, как правило, не случается. Все будет хорошо. Давай мои ключи.

– То, чего очень боишься, может быть, и не случается. Только ты, по-моему, не очень боишься. Я впервые вижу такого отмороженного идиота.

Я пулей поднялся в квартиру, приветливо махнул рукой гитаре и кофейнику, вытащил из книжного тайника деньги и скатился по лестнице вниз.

Не успела за мной захлопнуться дверь подъезда, как прямо перед УАЗиком остановился черный BMW X5.

Еще до его остановки, я понял, что Маша была права. Жадность фраера сгубила. Пока джип тормозил, я успел прыгнуть в кусты и достать автомат.

Как только четыре человека в темно-серых пиджаках, с короткими автоматами в правой руке синхронно вылезли из четырех дверей BMW я, не думая, открыл по ним огонь. Строго по инструкции летчиков. Первым и из положения «лежа». Двух, выскочивших из ближайших ко мне дверей, я точно задел, но через три секунды магазин кончился. Оставшиеся пиджаки залегли.

Наступила тишина. Только с соседних кустов скатились две моих гильзы и, звякнув, упали. Двор затих.

Понимая, что ответный огонь не заставит себя ждать, я отбежал вправо метров на десять вдоль дома, пригибаясь так, чтобы кусты хоть чуть-чуть меня прикрыли. Затем упал на бок и попытался сменить магазин. Магазин клинило. Руки тряслись. Возясь с автоматом, я заметил краем глаза, что две темно-серых фигуры метнулись от джипа в мою сторону с коротким криком «бля, он там!» также залегли, заняв позицию метрах в двадцати от меня.

Я, наконец, вставил магазин, передернул затвор и дал очередь приблизительно по тому месту, где они могли находится. В ответ был только знакомый звук от падающих гильз.

Было ясно, что дело – дрянь. Двое профессионалов сейчас меня достанут. Не гранатой, так пулей. Но скорее всего гранатой. У них наверняка полный боекомплект. А у меня оставалось только полрожка. Я перевел автомат в режим одиночных выстрелов. У пиджаков была идеальная позиция. Не успею я подняться, как получу пулю.

Что делать? Ждать милиции? Но граната прилетит раньше. А даже если и нет, милиция не поможет. В тюрьме меня замочить проще, чем во дворе собственного дома. И что теперь будет с Машей?

Неожиданно я услышал громкий треск выстрелов с той стороны, с которой не ждал. Сильно левее и ближе к моему подъезду. Еще через секунду я услышал истошный крик Маши: «Беги сюда!».

Я вскочил, и попрощавшись с жизнью, рванулся в ее сторону. Маша стояла у джипа и растерянно поводила коротким иностранным автоматом из стороны в сторону. По дороге я заметил два тела. Одно из них куда-то отползало, оставляя за собой темно-красный след. Второе лежало совершенно неподвижно. Темно-серый пиджак был в небольших рваных дырках, через которые сочилась кровь.

Пока я подбегал, Маша уже залезла в машину. У самого BMW я увидел еще два тела. Одно лежало на спине с размозженной головой, другое привалилось к заднему колесу, словно отдохнуть. Вот теперь мы стали убийцами.

Я отметил, что никаких эмоций этот факт у меня не вызвал, вскочил в УАЗик, завелся, включил заднюю передачу, и на самом полном ходу, которая эта передача позволяла, выехал из собственного двора.

– Ни фига себе, – сказал я посмотрев на Машу в тапочках с помпончиками и автоматом в руках.

Маша ничего не ответила, посмотрела на автомат и осторожно опустила его стволом вниз. Через минуту мы подъехали к трассе. Метров за 50 до нее я остановился.

– Надо брать такси.

Я засунул автомат Маши под сиденье, а свой под китель. Потом, подумав, протер тряпками все, чего я и Маша могли коснуться в УАЗике руками. Включая дверные ручки снаружи. Мы вылезли, дошли до трассы и вскоре уже сидели в десятке какого-то частника, двигаясь в сторону Жуковского.

В машине Маша заплакала. Без единого звука. Я обнял ее и понял, что вытирать слезы мне нечем. Тогда я начал их сцеловывать. Шофер, был уверен, что девушка провожает своего солдата с побывки обратно на чеченский фронт. Наверно, не обратил внимание, что я сильно старше призывного возраста. А может, принял за контрактника. Он сидел, уперевшись в руль руками и не оборачивался, боясь нас смутить.

За час дороги Маша почти успокоилась. Я чувствовал себя каким-то оглушенным. Мы въехали в Жуковский. Я тихим голосом указывал шоферу дорогу до аэродрома. Немного поплутав, мы вскоре подъехали к КПП. Не вылезая, я назвал караульному имя майора Козлова. Часовой, не проверил ничего, открыл ворота и мы въехали на территорию аэродрома. Когда мы доехали до здания штаба, Маша вытащила из сумочки деньги и передала их мне. Я расплатился, и мы отпустили шофера. Надо было срочно приходить в себя, о чем я и сказал Маше. Маша вздохнула, кивнула и чуть-чуть попудрилась.

– Ребята! Да на вас лица нет! – приветствовал нас майор Козлов.

– А что на нас есть? – устало спросила Маша, глядя на тапочки с помпончиками.

– Ромео! А где тачка, пушка? – Козлов посмотрел на меня с явным недоумением.

– Пушка тут. Но лучше ее выкинуть.

Я, морщась, вытащил Калашников из под кителя, повесил его на шею и зачем-то обнюхал ствол.

– Понятно. А тачка?

– Тачку махнул, не глядя.

– На Джульетту?

– Нет. На ваши бабки.

– Но бабки-то привез?

– Да.

– Ну и отлично! А это казенное говно не к нам приписано. Не с нас и спросят. Главное, что все живы-здоровы.

– Не все, – задумчиво сказал я.

– Что не все? Бабки не все?!

– Нет. Бабки все.

– Ну вот. Зачем пугать-то?

– Знаешь, – медленно произнес я, вытирая рукой совершенно сухой лоб. – Я ведь и сам испугался.

– Ладно, ребята. Вы давно не виделись. Вам надо пообщаться. Или вы торопитесь?

Мне понравился ход мысли Шурика.

– Надо, – сказал я, понадеявшись, что в моем голосе прозвучало достаточно благодарных интонаций. Мы не торопимся. А когда ты улетаешь обратно?

– Через пару часов. Но я лечу в Казань. Если хотите со мной – свистните. Вот ключи. Идите в комнату отдыха на втором этаже. И отдыхайте.

– Мы хотим лететь в Казань, – сказал я. – И свистим. Спасибо.

Мы поднялись на второй этаж.

– Вот, сказал я, закрывая дверь на ключ. Наконец-то мы одни.

– Смешно, – сказала Маша. – Но давай чуть попозже. А то я еще в себя не пришла.

– Маша, – сказал я.

– Да, – сказала Маша. – С автоматом на шее мне еще никто трахаться не предлагал. Это предложение, от которого трудно отказаться. Проверь дверь. И сними автомат.

– Руки вверх, – сказал я и снял с нее бежевую блузку. – Кругом! – И я расстегнул лифчик. Затем я расстегнул свой китель, снял его и заботливо расстелил на полу.

– Ну что, ложись? Здесь, кстати, очень тепло.

И я с беспокойством посмотрел на нее. Маша была девушка с характером.

– Военно-полевой роман, – сказала Маша, чуть поджав губы, и осторожно легла на гимнастерку.

Я медленно расстегнул ее джинсы, а потом с усилием их стянул.

– От тебя пахнет чем-то кисло-горьким. Порохом что ли?

– Да. Кровь, пот, машинное масло. Помнишь был журнал с таким названием. КПМ.

– Помню. Не ложись. Включи какую-нибудь музыку. Хоть телевизор. И проверь, закрыта ли дверь!

Я включил телевизор. Трахаться под новости не хотелось. Я пощелкал. Ловилось только два канала. Я поискал вокруг и увидел видеокассету.

– О, – сказал я. – Будем любить друг друга под классику.

– Моцарт?

– Эммануэль. Старый солдатский фильм.

– Хорошо, дорогой! Ставь Эммануэль и учти. Я смотрела этот фильм. Я знаю, что в любви должен быть третий. Но пусть им будет не Калашников. Убери его подальше.

Я вставил кассету и подошел к Маше. Посмотрел сверху. Красивая женщина. Загорелое тело. Пепельные волосы. Подрагивающие соски. Лежит на гимнастерке. На полу. С ума сойти. Я аккуратно отодвинул автомат и лег рядом.

Я провел рукой по трусикам. Потом еще раз. Какое-то сочетание вдохновения и страха. Я был готов зарыдать как слабонервная девушка на первом причастии.

Еще через несколько минут я перестал сдерживаться. Я целовал ее между грудей, ее соски и шею. Потом я услышал: «Ну давай же, солдат!». Я, немного запутавшись, снял штаны и положил Машу на бок. Чтоб не придавить ее своим телом к жестокому полу.

– Господи, – сказал я. – Господи!

– Давай, – сказала Маша. – Давай!

Обычно во время секса мою голову не покидают какие-то мысли. Иногда отвлеченные. Иногда очень конкретные. Иногда для усиления возбуждения я осознанно стараюсь что-нибудь представить. Вообразить. Но в этот раз мыслей не было. Меня переполнили естественные, природные ощущения. В какой-то библейской ветхозаветной чистоте и силе.

И призвали Ревекку, и сказали ей: пойдешь ли с этим человеком? Она сказала: пойду. И благословили Ревекку, и сказали ей: сестра наша! да родятся от тебя тысячи тысяч, и да владеет потомство твое жилищами врагов твоих.

Маша почти не стонала. Только дышала чуть резче обычного. И если души существуют, то ее в это время была высоко. И недалеко от моей.

О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные.

О, ты прекрасен, возлюбленный мой, и любезен! И ложе у нас – зелень;

Кровли домов наших – кедры, потолки наши – кипарисы.

– Я хочу так, – сказала она и перевернулась на живот. Маша кончила уже несколько раз судя по вздрагиваниям и изменениям дыхания. А я еще держался. Мне казалось, что вот так и выглядит дзенское не-сознание. Вроде бы сознание есть. И этот раз я запомню на всю жизнь. И я понимаю, что я его запомню.

А с другой стороны, никакого сознания нет. Я нахожусь Бог знает где. Где-то очень высоко. Мне показалось, что от скопившегося возбуждения тело начало дрожать. Вибрировать. Само по себе на пике высоты. Я испугался, что развалюсь на куски. Еще через мгновение я сказал: «А!» – и взорвался.

– Интересно, – сказала Маша через пару минут. – Интересно, все монахи такие?

– Подожди. – Я понемногу восстанавливал дыхание. – Почему монахи? Я же солдат!

– Солдат. Монах. У вас у мужчин свои игры. И никто не хочет играть в почтенного отца семейства. Или просто мне не везет. Кстати, ты кончил в меня.

– Да. Но… Вот и родишь, наконец.

– Рожу. Я давно хочу ребенка. Точнее троих. Интересно, какое отчество будет у первого?

– В смысле… – Я понял и поморщился. – А, ну есть генетическая экспертиза. Проверим. Увидишь, отчество будет мое. – Иосифович. Впрочем, я согласен и на ребенка от Германа.

– Откуда ты знаешь? Может Иосифовна? Интересно получается. Я – Мария. Ты – Иосиф. Тем более Яковлевич. Если я рожу от тебя сына, то знаешь, как его надо назвать?

– Знаю. Но ты не Мария Якимовна. И потом здесь этим именем детей не называют. А вот Израиле, кстати, называют.

– Но не ехать же из-за этого в Израиль?

– Нет. При этом куда-нибудь ехать надо.

– А почему не в Израиль? У тебя же есть еврейская кровь?

– Есть немного. Одевайся, Маша. В Израиле все отлично. Только маленькая страна. И полно общих с хатами знакомых. Нас там вычислят и убьют.

– Хватит говорить глупости. Накаркаешь! Зато в Израиле тебя могут защитить спецслужбы.

– Маша! Я под подозрением в убийстве человека! А после сегодняшней истории… Какие спецслужбы? Меня выдадут как опасного преступника.

Маша одевалась, а я любовался ей. Есть своя прелесть в любовании одевающейся женщиной. Взгляд мужчины уже не похотливый. Платонический. Чувство выполненного долга. Беззаботность. И женщина уже не думает, куда повесить юбку и сексуально ли она себя ведет. Естественные, отработанные годами тренировки движения одевания. Настоящая физическая женская красота открывается именно так. И открываясь, закрывается. До следующего раза.

– Дорогой! Мне нужно купить обувь!

– А тапочки с помпончиками тебе разонравились? Ладно, попросим у майора кирзовые сапоги. Женские. 37 размер. Пойдут к твоей бежевой блузке. Джинсы, блузка, сапоги. Высокий стиль!

– Я умираю от смеха.

– Ты не любишь слушать, как грохочут сапоги? Хорошо. Тогда я что-нибудь придумаю. Хочешь пока чаю?

– Ты сегодня особенно мил.

– Долгая разлука. Не обращай внимания!

Я вышел из комнаты и нашел двух майоров. Лицо майора Козлова было красным и счастливым. Он улыбался и икал. Шурик казался трезвее. Посмотрев наверх, он проговорил грудным женским голосом:

– Заканчивается посадка на рейс Москва – Казань компании «Стратегические авиалинии». Вылетающих просьба пройти на посадку к выходу номер ноль-ноль-семь.

– Вот деньги. Давай обратно камушек.

– Спасибо! Приятно, когда человек держит слово. Держи свой булыжник.

– Последняя просьба перед взлетом. Нужны туфли. 37 размер.

– Ромео! Ты слышал, что российские ученые вывели гибрид акулы и золотой рыбки?

– И что?

– Исполняет три последних желания.

– Ха-ха. И что?

– Как ты думаешь, откуда в военном аэропорту возьмутся женские туфли? Да еще нужного размера?

– Не знаю.

– А я знаю. Я купил их своей жене.

– Так продай их мне, – обрадовался я.

– Ромео! Мы не грабители с большой дороги. Мы – летчики великой державы. Бери так!

– Неудобно.

– Удобно, Ромео, удобно. Дают – еби. Ебут – давай! На твои деньги мы с женой себе много туфелек купим. Так что держи и не поминай лихом!

И он ногой отделил от горы сумок с результатами экстренного московского шопинга некий зеленый пакет с коробкой внутри. Я, офигевая, пробормотал «спасибо» и отнес пакет Маше.

Сказал, что чая не будет. Чай нам принесет стюардесса. Если ее возьмут с собой. Зато обувной вопрос закрыт. На некоторое время, конечно. Я не успел закончить свою мысль, как Маша открыла коробку. Затем поинтересовалась, не в монастыре ли я изучил основы колдовства. Я тактично и загадочно промолчал. Через двадцать минут наш самолет поднялся в небо и взял курс на Казань.

Шурик врубил музыку через громкую связь. У него оказался странный вкус. Особенно для военного полярного летчика. Я даже вздрогнул. Голос, вроде, БГ. Этот голос не перепутаешь. Слова, явно, Окуджавы. Я вспомнил как в далеком детстве эту песню пели под гитару мои еще очень молодые родители и их друзья.