Верные, безумные, виновные Мориарти Лиана

Глава 62

– Клементина…

– Что?

Наверное, она заснула. Она думала, что не уснет ночью, но над ней склонялся Сэм, тряся ее за плечо. Она сидела в зеленом кожаном кресле рядом с кроватью Руби.

Под покрасневшими глазами Сэма пролегли фиолетовые тени, лицо обросло черной щетиной, и по краю губ проступила тонкая полоска слюны. Он наотрез отказался садиться.

– Дорогуша, вы не поможете своей дочке, если простоите всю ночь, – сказала ему медсестра, но Сэм с решимостью психопата вознамерился стоять, как будто от этого зависела жизнь Руби, как будто он охранял ее от беды.

В конце концов медсестра сдалась, хотя время от времени бросала на Сэма взгляды, словно ее подмывало всадить шприц ему в руку и усыпить его.

Медсестру звали Кайли. Она была родом из Новой Зеландии. Она размеренно разговаривала с ними простым языком, повторяя каждую фразу дважды, словно английский не был для них родным. Возможно, все родители плохо соображают из-за потрясения, как считала Кайли. Она объяснила, что в отделении интенсивной терапии у каждого пациента своя медсестра.

– Этой ночью у меня только один пациент, и это Руби.

Она сказала, что на том же этаже есть комната, где они могут поспать, и дала им небольшие пакеты с туалетными принадлежностями, какие дают в ночном полете премиум-экономкласса. Она посоветовала им постараться поспать, поскольку Руби находится под действием успокоительного, а когда очнется, они должны быть наготове.

Сэм провел ночь, наблюдая за Руби и экранами с мониторингом ее сердечного ритма, температуры, частоты дыхания и уровня кислорода, как будто знал, что это значит. Правда, он попросил Кайли объяснить, так что действительно стал кое-что понимать. Клементина не слушала. Она провела ночь, переводя взгляд с лица Руби на лицо Кайли и обратно. Она полагала, что в случае каких-то отклонений лицо Кайли расскажет ей о них, но она ошибалась, потому что ночью уровень кислорода у Руби упал, но лицо Кайли не изменило выражения. Вызвали врача, и Сэм тихо отошел в угол палаты, прижав к щеке стиснутый кулак, словно собирался сделать себе нокаут. Затем кислород крови у Руби пришел в норму, но Клементину трясло еще несколько часов. Это было напоминанием о том, что им нельзя расслабляться ни на минуту.

– Врач пришел, – сказал Сэм, и Клементина стала тереть глаза, чувствуя, что во рту у нее пересохло. – Ее собираются экстубировать, а потом разбудить.

– С добрым утром! – проговорил светловолосый врач с бледной кожей. – Попробуем разбудить эту маленькую спящую красавицу, да?

Все произошло быстро. Вынули трубки. Сняли маску.

Прошло двадцать минут, и Руби нахмурила брови. Ее веки затрепетали.

– Руби? – умоляющим тоном проговорил Сэм.

Наконец глаза Руби открылись. С выражением неподдельного отвращения она уставилась на канюлю в своей руке. К счастью, рука, большой пальчик которой она привыкла сосать, была свободна, и она засунула палец в рот. Подняв глаза, увидела родителей и насупилась еще больше.

– Веничек, – хриплым голосом потребовала она.

Чувство облегчения, испытанное Клементиной, когда она бросилась за Веничком, было восхитительным. Как после прекращения мучительной боли, как глоток воздуха после того, как пришлось задерживать дыхание.

Она поискала глазами Сэма в смутной надежде, что сейчас между ними что-то произойдет, какой-то важный переломный момент. Например, они схватят друг друга за руки, сплетя пальцы в радостном порыве и улыбаясь Руби, а по лицам у них потекут слезы.

Но этого не произошло. Взглянув друг на друга, они действительно улыбнулись, и глаза их действительно наполнились слезами, но что-то было не так. Она не знала, кто первым отвел глаза, не знала, кто проявил холодность, не знала, она ли винит его, или он винит ее. Но потом Руби заплакала, потому что от трубки болело горлышко, и заговорил врач, и было уже слишком поздно. Еще один момент, который им никогда не суждено исправить.

Глава 63

– Ужин готов! – объявил Сэм совершенно нормальным тоном, не как чужой человек, который меньше часа назад обсуждал расставание.

«Думаю, с меня хватит». Сейчас он говорил как папа, как Сэм, был самим собой.

Дом наполнился ароматом фирменного блюда Сэма – картофельной запеканки с мясом. Клементине нравилась его запеканка, но девочки терпеть ее не могли, и это раздражало, потому что эта питательная еда должна была бы нравиться детям, так что родители продолжали обманывать себя и пытались снова.

– Когда наконец прекратится этот дождь? – проговорила Холли, выключая свой айпод с безмятежностью ребенка третьего тысячелетия. – Он сводит меня с ума.

– Меня тоже, – сказала Клементина. – Руби! Иди сюда! Ужин.

Руби, сидевшая на полу в окружении кукол и мягких игрушек, подняла глаза. Она разместила их вокруг себя, подражая «кружку чтения» в дневной группе и делая вид, что читает им про любопытного Джорджа. Она держала книгу точно так же, как, по-видимому, воспитательница, и, переворачивая страницу, каждый раз лизала палец.

– Пора спать! – бодро произнесла Руби и небрежным движением опрокинула игрушки в положение для сна.

Оставалось только надеяться, что этого в дневной группе не делали.

– Что на ужин? – Подбежав к столу, Холли уселась на свое место и с устрашающим энтузиазмом схватила вилку и нож. – Паста? Это паста, да?

– Это запеканка с мясом, – ответил Сэм, а Клементина пристегнула Руби к бустеру «для больших девочек», на который ее пересадили после высокого стульчика.

– Что? – от негодования Холли чуть не сползла со стула. – Картофельная запеканка? Снова? Мы ели ее вчера вечером.

– Вы не ели ее вчера вечером, – спокойно произнес Сэм, ставя перед ней тарелку. – Вчера вы ели пасту у бабушки, пока мама с папой ходили в ресторан.

– В холодильнике еще осталось! – в возбуждении проговорила Холли. – Мы не съели все! И бабушка сказала, что…

– В холодильнике ничего не осталось, – сказала Клементина. – Вчера я все доела.

– Что? – вскричала Холли. Жизнь – это сплошные разочарования. – Но ты ходила в ресторан!

– Ресторан был не очень хороший, и мы рано пришли домой.

Мама с папой больше не могут вместе ходить в ресторан. Теперь мама с папой не любят друг друга, как раньше. Мама с папой могут расстаться.

– Что?

– Сиди прямо, Холли, – механически произнесла Клементина.

Холли пронзительно вскрикнула.

– Пожалуйста, не кричи так, – попросила Клементина. – Прошу тебя.

Холли снова издала тот же звук, но тише.

– Холли!

– Фу! – сказала Руби. Она взяла ложку кончиками пальцев и подержала над тарелкой, раскачивая вверх-вниз. – Нет, сясибо.

– Сейчас покажу тебе «сясибо», – сказал Сэм. – Давайте, девочки. Капельку.

– Мм, как вкусно! – положив еду в рот, промычала Клементина. – Хорошо постарался, папа.

– Ну а я не стану это есть, – сказала Холли, сложив руки на груди и сжав губы. – У меня слишком много вкусовых сосочков.

– Что значит – у тебя слишком много вкусовых сосочков? – спросил Сэм, решительно засовывая пищу себе в рот.

– У детей больше вкусовых сосочков, чем у взрослых, поэтому у этой еды противный вкус.

– Она видела это в том телешоу, – сказала Клементина. – Помнишь? То, в котором…

– Меня не интересует, сколько у тебя вкусовых сосочков, – сказал Сэм. – Попробуй немножко.

– Фу! – сказала Холли.

– А где твои хорошие манеры? – спросила Клементина.

Сэм даже не посмотрел на нее.

Создавалось ощущение, что все эти годы он искал убедительный повод ненавидеть ее и наконец нашел. Ее немного замутило. Картофельная запеканка была не так вкусна, как обычно. Слишком тяжелая еда с этим соусом.

Она положила вилку и отпила воды.

– У меня болит животик, – простонала Холли.

– Ничего у тебя не болит, – возразила Клементина.

Мать Клементины считала, что проблемы их брака можно разрешить с помощью изрядной толики здравого смысла и физических нагрузок. Семейная жизнь – это тяжелый труд! Но что они сказали бы консультанту? Они не ссорятся из-за денег, секса или домашней работы. Нет сложных узлов, которые надо распутывать. Все было так же, как до барбекю. Только все воспринималось по-другому.

Она посмотрела на Руби, сидящую перед ней, – здоровую, розовощекую, смеющуюся – и вспомнила о своем странном ощущении, когда Руби перевели из отделения интенсивной терапии в обычную палату с обыкновенными пациентами и очень занятыми медсестрами. Там не было милой Кайли, которая занималась только Руби. Это было все равно что переехать из пятизвездочной гостиницы в молодежный хостел. Потом, по прошествии двух дней в обычном отделении, чрезвычайно молодой, утомленный врач пролистал карту Руби и сказал: «Завтра можете забрать ее домой». Грудная клетка у нее очистилась. Она больше не нуждалась в физиотерапии. С помощью антибиотиков удалось успешно справиться с инфекцией. Разумеется, будет проводиться неврологический контроль, она будет наблюдаться как амбулаторный пациент, но на данный момент все хорошо.

Первостатейное медицинское обслуживание означало, что им не придется платить за свою первостатейную небрежность. Они привезли Руби домой, где ее ждала куча подарков и любящая старшая сестра, которая то и дело пыталась взять ее на руки и обнять, чего она почти не делала раньше. Иногда она сжимала Руби чересчур сильно, и та визжала, а родители кричали на Холли.

Никто не вел себя нормально, за исключением Руби, которой явно хотелось, чтобы эта суматоха кончилась. Она не хотела спать в большой кровати с родителями. Хотела спать в своей кроватке. И ей не хотелось, чтобы на полу ее спальни спал кто-то из родителей. Она поднимется, бывало, в кроватке, засунув в рот большой палец, укажет Веничком на надоедливого родителя и скажет: «Уходи!» И они уходили. Руби сразу чувствовала, если кто-то становился чересчур прилипчивым или сентиментальным. Иногда Клементина обнимала ее, тихо плача, и если Руби замечала это, то с сердитым видом поднимала глаза и говорила: «Пелестань». Она не хотела, чтобы с ней возились как с маленькой, пусть лучше дадут еще печенья.

Им бы почувствовать себя выигравшими в лотерею. Они получили отсрочку, помилование в последнюю минуту. Им разрешили вернуться к обычной жизни, обычным тревогам, спорам по поводу картофельной запеканки с мясом. Так почему же они не проживают свою жизнь в состоянии постоянной радости и облегчения?

– Я не съем из этого ни одного единого кусочка, – драматическим жестом сложив руки на груди, сказала Холли. – Ни одного. Единого. Кусочка.

– Ну, в таком случае я не разрешу тебе поиграть на моем айпаде ни одной единой минуты, – отозвался Сэм. – Ни одной. Единой. Минуты.

– Что? – возмущенно воскликнула Холли, как будто услышала совершенно новую угрозу, а не ту самую, которую слышала буквально каждый день своей жизни. – Это нечестно!

– Всего одну ложечку, – сказал Сэм Холли. – Ты тоже, Руби.

– Ты играла сегодня с Изабел в «Медовых пчел»? – спросила Клементина у Руби.

– Гм… да, – ответила Руби, постукивая кончиками пальцев по губам и пытаясь вспомнить. – То есть… нет.

Им говорили, что в дневной группе у нее все хорошо. Не было заметно, что она чем-то травмирована, просто рада вернуться назад. В первый месяц после происшествия Клементина решила – и твердо в это верила, – что откажется от карьеры и станет домохозяйкой. Она даже допускала мысль о том, что они не смогут выплачивать ипотеку, продадут дом, продадут виолончель и снимут скромную квартиру, где Клементина будет проводить дни, натирая на терке овощи, занимаясь рукоделием и ни на миг не спуская глаз с детей. Она спросила тогда Руби: «Ты согласна отказаться от „Медовых пчел“ и каждый день быть дома с мамочкой?» Руби посмотрела на маму так, словно ей посулили лакомство, а предложили сырую морковку. «Нет, сясибо», – отчетливо произнесла она. Так окончились попытки Клементины искупить свою вину.

– Ладно, съем кусочек.

Холли взяла вилку и подцепила малюсенький кусочек. При этом ее личико исказилось от омерзения.

– О, ради бога!

Сэм с такой силой шмякнул ладонью по столу, что задребезжали тарелки и все подскочили. Встав, он схватил тарелки обеих девочек и с громким звоном опустил их в раковину.

Наступила тишина. У Холли и Руби был ошеломленный вид. Такого никогда не происходило при поедании картофельной запеканки. Это не может быть всерьез. Они – не та семья, в которой кричат и с размаху хлопают по столу.

У Руби дрожали губы. Глаза наполнились слезами.

– Руби, все хорошо, – сказала Клементина.

Руби опустила голову и закрыла лицо ладонями, словно пытаясь спрятаться.

– О господи, Руби, прости меня, детка, – донеслись из кухни слова Сэма. Он едва не плакал. – Я просто не сдержался. Мне очень жаль. Очень, очень жаль.

Руби подняла личико со следами слез и принялась шумно сосать свой большой палец.

– У тебя был очень громкий голос, папа, – дрожащим голосом проговорила Холли. – У меня даже уши заболели.

– Знаю, прости меня. Кто хочет мороженого? – спросил Сэм. – Много мороженого!

– Что? Они не могут есть на ужин мороженое.

Клементина, сидевшая спиной к кухне, повернулась и посмотрела на него.

– Конечно могут! – возбужденно произнес Сэм. – Почему нет?

Он подошел к морозильнику.

– Пусть сначала съедят хотя бы булочку.

– Хочу мороженого! – сердито взвыла Руби, внезапно оправившись от слез и для убедительности размахивая своим мокрым большим пальчиком.

– И я тоже! – подхватила Холли.

– Да пропади все пропадом, Сэм! – не выдержала Клементина. – Они не будут есть на ужин мороженое!

В последнее время воспитание детей плохо им удавалось. Они переходили от чрезмерной снисходительности к чрезмерной строгости и наоборот.

– Нет, они будут есть мороженое! – возразил Сэм. Поставив на столешницу коробку с мороженым, он снял с нее крышку. Он был в возбужденном состоянии, как под наркотой. – Что за беда, если они съедят на ужин мороженого? Живи моментом. Жизнь коротка. Веселись в свое удовольствие.

Клементина уставилась на него:

– Почему ты такой…

– Где ложка для мороженого? – спросил Сэм, наклонив голову над ящиком со столовыми приборами. – Та, с белым медведем?

– Потерялась! – прокричала Клементина. – Как и все остальное!

Глава 64

Еще не успев открыть глаза, Дакота почувствовала себя несчастной. Собственное тело казалось ей чужим – плоским, отяжелевшим и в то же время пустым, словно из нее что-то выкачали. Вчера она совершила ужасный, отвратительный и безответственный поступок. Она играла с прелестной маленькой девочкой, как с куклой, а потом, когда ей наскучило, перестала обращать на нее внимание и занялась чем-то другим, а та маленькая девочка едва не утонула. Дакота вспомнила о живущей на углу женщине, у который был маленький ребенок. Дакота с мамой на прошлой неделе встретились с ней в магазине, и мама Дакоты сказала, что Дакота, когда подрастет, сможет сидеть с ее ребенком, а женщина воскликнула: «Это будет здорово!», и все вокруг заулыбались, не зная, что Дакота такая безответственная и никогда не сможет быть няней, потому что при ней ребенка может убить током, или он обожжется утюгом, или опрокинет на себя кастрюлю кипящего супа, или…

БАХ, ТАРАРАХ!

Дакота вздрогнула от неожиданности. С заднего двора доносился грохот, лязг и звон. Отбросив в сторону одеяло, она подбежала к окну спальни. Встала на колени на диванчик и отодвинула штору.

В фонтане стоял ее папа, правда, воды там не было, осталась только противная слякоть. Он колотил массивным железным прутом, наподобие бейсбольной биты, по огромной скульптуре в центре фонтана. Дакоте это напомнило один из старых фильмов про войну или революцию, который она видела по телевизору и в котором сотни людей с помощью веревок стаскивали вниз гигантскую статую человека, одобрительно крича, когда она медленно падала.

Правда, в данном случае это был один человек – папа. Она никогда не видела, чтобы он действовал так злобно, молчаливо, исступленно, словно стремясь кого-то убить. Она увидела, как отлетела мраморная голова ангелочка, и больше смотреть была не в силах. Подбежав к кровати, она спряталась под одеялом, как маленький ребенок прячется от грозы.

Глава 65

– Мама, куда мы едем? – в третий раз спросила Дакота с заднего сиденья автомобиля.

– Может быть, в тот новый японский ресторан, о котором я рассказывал утром? – с надеждой спросил Вид, сидевший рядом с водителем. – Это сюда, да? По-моему, там готовят лучшую в Сиднее темпуру. Ты заказала столик? Готов поспорить, ты заказала столик, да? Сюрприз?

– Мы не едем в ресторан, – сказала Тиффани, следя за дорожными знаками, пока они ехали по кольцевой развязке.

Она точно знала, куда они едут, потому что недавно занималась ремонтом квартир в этой округе. Ей это хорошо удалось. Так легко было угодить хипстерам, которые приходили в восторг от оригинального (на вид) декоративного потолка.

– Мы всего лишь нанесем краткий визит, – сказала Тиффани. – Просто заскочим по пути.

– Сейчас так не принято, – мрачно проговорил Вид. Ему понравилось бы, если бы люди просто заезжали по пути. Он вздохнул. – Знаешь, если мы едем туда, куда я думаю, – это плохая идея. Мы едем туда, куда я думаю?

– Угу, – ответила Тиффани, взглянув на него.

Он пожал плечами. Он избегал конфронтации. Просто хотел, чтобы все были счастливы. Смущенное выражение на лице Вида во время чьих-то поминок (у него была большая семья, и люди регулярно умирали) всегда казалось забавным: «Мне не позволено выглядеть счастливым, хотя я нахожусь в обществе всех этих замечательных людей!»

– Куда мы едем, папа?

Дакота наклонилась вперед, просунув лицо между двумя сиденьями.

– Едем на ужин. – Вид достал свой телефон. – Я собираюсь прямо сейчас заказать столик.

– Это то, что надо! – ликующе произнесла Тиффани.

Она медленно ехала по узкой, заставленной машинами улице. В этих недорогих районах, претендующих на самобытность, есть одна серьезная проблема – невозможно найти место для чертовой парковки.

– Ты не найдешь парковку, – сказал ей Вид и приложил телефон к уху. – Перестань! Дурацкая идея. Да, алло! Я слышал, у вас лучшая в Сиднее темпура, это так? Отлично! Нельзя ли нам отведать ее сегодня? Нет! Перестаньте, неужели не сможете запихнуть нас в какой-нибудь угол? Трех небольших людей.

– Где мы? – спросила Дакота.

– Сейчас мы заедем к Клементине и Сэму! – с напускной храбростью проговорила Тиффани.

Прежняя ее убежденность вдруг дрогнула. У нее был их адрес только потому, что его дала Эрика, чтобы они послали Руби подарок с пожеланиями скорейшего выздоровления. В ответ они получили сдержанную почтовую открытку, которая как бы говорила: «Мы не хотим больше вас видеть».

– Что? – удивилась Дакота. – Зачем?

– Это то самое место? Смогу ли я припарковаться? – вслух размышляла Тиффани, ставя «лексус» задним ходом между двумя машинами. – Конечно смогу, я – чемпион!

– Я заказал столик! – Вид ликующе помахал мобильником, потом огляделся вокруг. – Так ты нашла место.

– Пойду постучу в дверь, – сказала Тиффани. – Посмотрю, дома ли они.

– Угу, а мы останемся здесь, – отозвался Вид. – Посмотри… в каком они настроении.

– Они знают, что мы приедем? – спросила Дакота.

– Нет, – ответила Тиффани. – Это сюрприз. Скажу им, мы были неподалеку.

Вид фыркнул.

Тиффани вышла из машины, открыла зонт и перекинула сумку через плечо. В сумке был штрудель, который она перед поездкой достала из морозильника.

Она остановилась. Бесшумно и покорно шел дождь, словно сам от себя устал. Тиффани помедлила. Правильно ли она поступает? В конце концов все забудется. И каждый будет жить своей жизнью.

– Мама? – Тиффани обернулась. Дакота опустила окно и высунула голову. Она покраснела и затаила дыхание. – Если Холли и Руби дома и если они хотят меня видеть, то я бы тоже пошла.

– И я тоже. – Вид перегнулся через сиденье. – Я тоже пошел бы.

Это была хорошая мысль.

Тиффани выпрямилась и пошла к дому. Она вдруг вспомнила о том вечере, когда была на пробах для работы в клубе, вспомнила свой ужас, когда пришлось идти по подиуму в туфлях на высокой платформе. Она вспомнила, что рассказала об этом Клементине. Да уж, это тебе не прослушивание для Королевского камерного оркестра Сиднея! Но Клементине нужно было отвлечься, поэтому Тиффани говорила все, что приходило в голову, а потом ей стало неловко, словно она заставила Клементину слушать постыдные, низменные истории из своего прошлого.

Номер девять оказался небольшим симпатичным двухэтажным домом из песчаника, зажатым между двумя почти одинаковыми на вид террасами. Разглядывая их, Тиффани думала, внесены ли они в список культурного наследия. Она представила себе, как ядро крушит всю эту прелесть и на месте здания вырастают трехуровневые жилые дома. Неправильно! О, как неправильно и жестоко! Но как выгодно!

Стуча дверным кольцом в виде львиной головы, она рассчитывала услышать игру на виолончели, но вместо этого услышала голос мужчины, который что-то кричал. Сэм? Конечно нет. Он такой доброжелательный. Потом она услышала женские крики. О боже правый! Подходящее время. Она заскочила в разгар их ссоры. Тиффани нерешительно повернула назад. Миссия невыполнима? Поезжай и ешь лучшую в Сиднее темпуру, блин!

Дверь распахнулась.

В дверях стояла Холли. На ней были школьная форма в сине-белую клетку, длинные пушистые фиолетовые носки и нитки цветных бус на шее.

– Привет, – улыбнулась Тиффани. – Помнишь меня?

– Ты – мама Дакоты. Я хочу пригласить Дакоту на день рождения. Папа сказал, она не захочет прийти.

– Думаю, она с удовольствием придет.

Лицо Холли выразило полное удовлетворение. Повернувшись, она убежала прочь с криком:

– Па-а-па!

– Тиффани! – В прихожей появилась Клементина. У нее был ошарашенный вид. – Привет. Как… я даже не слышала стука в дверь… Гм… как поживаешь?

– Все хорошо.

Со времени их последней встречи Клементина казалась похудевшей и немного постаревшей.

– Мы едем на ужин, – пояснила Тиффани. – Я знала, вы живете поблизости, и решила завезти штрудель, который приготовил Вид. Помню, тебе понравилось. Дакота с Видом в машине.

Она достала из сумки контейнер с замороженным штруделем и отдала Клементине, которая осторожно взяла его, словно он радиоактивный.

– Спасибо. И еще раз благодарю за прелестную куклу, которую вы прислали Руби.

– Не за что. Мы получили вашу открытку с благодарностью. Кажется, Вид пытался тебе позвонить…

Клементина заморгала:

– Извини, да, я собиралась позвонить вам, просто…

– Просто вы на самом деле не хотите иметь с нами никаких контактов, потому что не хотите вспоминать о том дне и, прежде всего, потому что едва с нами знакомы, – сказала Тиффани. Ей надоела вся эта чушь. – Я понимаю. Очень даже понимаю.

Клементина вздрогнула.

– Но дело в том, что Дакота винит себя за то, что в тот день случилось с Руби. Она буквально замучила себя этим чувством вины.

У Клементины отвисла челюсть. Казалось, она сейчас заплачет.

– Правда? Серьезно? Мне так жаль. Я поговорю с ней. Скажу ей, что она тут совсем ни при чем.

– Дакоте надо повидать Руби. Надо увидеть, что с ней все хорошо. И по сути дела, я думаю, Виду тоже надо ее увидеть. На минутку. Знаю, мы не так уж хорошо знакомы с вашей семьей, но это случилось в нашем доме, и постарайся понять, что на нас это тоже подействовало, и… и…

Она замолчала, потому что из коридора к ним вдруг прибежала Руби с Веничком в руках. Увидев незваную гостью у двери, она обхватила мать за ногу, засунула в рот большой палец и стала рассматривать Тиффани.

– Привет, Руби.

Тиффани опустилась на корточки и погладила тыльной стороной ладони розовую бархатистую щечку. Руби равнодушно взглянула на нее большими голубыми глазами. Какая-то незнакомая взрослая тетя без подарков.

Тиффани улыбнулась Клементине. Оказалось, ей тоже необходимо было увидеть Руби.

– Она замечательно выглядит, – сказала Тиффани.

Клементина шире приоткрыла входную дверь:

– Может, позовешь Вида с Дакотой?

Глава 66

Очередное дождливое утро. Очередная беседа с группой пожилых людей. Въезжая на парковку перед администрацией общины, где каждый месяц проводились собрания Ассоциации пенсионеров округа Хилз, Клементина чувствовала жжение и сухость в глазах. Бльшую часть ночи она не спала, в голове крутилось слово «расстаться», пока она наконец не села, нашла блокнот и ручку и записала: «Меня беспокоит, что наш брак может развалиться». Разве не было проведено исследование, доказывающее, что фиксирование волнений на бумаге ослабляет стресс? Фактически она была шокирована, увидев это записанным без утайки. Это совершенно не помогло ослабить ее стресс. Она выдернула лист и порвала на мелкие кусочки.

Когда накануне вечером Вид, Тиффани и Дакота ушли после своего неожиданного визита, Клементина немного взбодрилась. Наступило определенное облегчение, своего рода разрядка после пугающего события, которое наконец произошло. Сама мысль о возможности увидеть Вида и Тиффани приносила больше переживаний, чем реальность. В воспоминаниях о том вечере все их качества казались преувеличенными, а на самом деле они обычные дружелюбные люди. Тиффани не была такой уж сексуальной, как запомнилось Клементине. Вид был не таким уж харизматичным. Они не обладали особой гипнотической сексуальной энергией. А бедная маленькая Дакота – всего лишь ребенок, который взял на себя ужасное бремя вины, не имеющей к ней никакого отношения.

Но ей было совершенно ясно, что Сэм так не думает. Едва гости ушли, он развернулся и пошел на кухню, чтобы зарядить посудомоечную машину. Он отказался говорить о чем-то другом, помимо их домашних дел: перед школой он отвезет Холли на занятие таэквондо, Клементина переведет деньги на кредитную карту, не надо беспокоиться о завтрашнем ужине, потому что они едут к родителям Клементины. Потом они пошли спать каждый на свое место. В течение долгой ночи ей пришло на ум, что они с Сэмом уже расстались. Люди могут легально расстаться и жить под одной крышей. Они делали в точности это.

Сигнал будильника принес ей облегчение, поскольку больше не нужно было пытаться уснуть. Она встала и стала практиковаться в игре, а потом у нее состоялся утренний урок с тринадцатилетним Логаном, с которым она занималась последние два года. Ему не нравилось приходить сюда, но он продолжал вежливо ей улыбаться. Преподаватель музыки Логана сказал его матери, что у мальчика талант и что было бы преступлением его не развивать. Логан преуспел в технике игры, но сердце его принадлежало электрогитаре. Это была его страсть. Пока Логан играл в то утро, прилежно выполняя все указания Клементины, она подумала, что, наверное, такой же она показалась Энсли, когда играла перед подругой отрывки для прослушивания. Какое жуткое слово она тогда употребила? «Как робот». Следует ли сказать бедному мальчугану Логану, что он играет как робот? Так в чем же дело? Она готова была поспорить, что на электрогитаре он не играет как робот.

Сейчас всего полдвенадцатого, а она чувствует себя так, словно на ногах уже много часов.

Потому что она действительно уже давно не спит, напомнила она себе, раскрыв зонт и шагая через забитую машинами парковку.

– Где ваша скрипка, дорогая? – спросила глава Ассоциации пенсионеров округа Хилз, когда Клементина представилась.

– Моя скрипка? – переспросила Клементина. – Вообще-то, я виолончелистка, но… гм…

– Значит, ваша виолончель, – сказала женщина, чуть заметно закатывая глаза, что как бы подчеркивало излишнее внимание Клементины к второстепенным деталям: в конце концов, виолончель всего лишь большая скрипка! – Где ваша виолончель, дорогая?

– Но я не буду сейчас играть на виолончели, – смущенно произнесла Клементина. – Я – приглашенный лектор. Буду проводить беседу.

На миг ее охватил ужас. Она проводит беседу, так? Это ведь не шутка? Конечно нет. Она проводит беседу.

– О-о, правда? – разочарованно произнесла женщина. Она заглянула в лист бумаги у себя в руке. – Там написано, что вы виолончелистка. Мы думали, вы нам сыграете.

Она выжидающе посмотрела на Клементину. Клементина подняла руки: