Мир без конца Фоллетт Кен

55

Уснуть Мерфин не мог. Он привык спать на постоялых дворах, а сопение Лоллы только успокаивало его, но сейчас думал и думал о Керис. Его глубоко потрясла реакция любимой. Мастер понял, что толком не пытался даже представить, каково Керис будет увидеть его. Лишь в кошмарах переживал, что она могла измениться, а в глубине души надеялся на радостное примирение. Конечно, Керис его не забыла, но Фитцджеральд понимал, что девять лет бывшая невеста не только тосковала о нем. Суконщица не из таких.

И все-таки Мостник ни за что не поверил бы, что возлюбленная так привяжется к своему делу. Строптивица всегда настороженно относилась к Церкви. С учетом того, насколько опасно было критиковать ее, она могла скрывать правду. Поэтому, узнав, что Керис не так уж и хочет покидать монастырь, мастер пал духом. У него еще укладывалось в голове, что дочь Эдмунда боится смертного приговора, вынесенного епископом Ричардом, или того, что с нее не снимут обет, но правды строитель и предположить не мог: монастырская жизнь наполнила ее, монахиня вовсе не стремится расстаться с ней и выйти за него замуж.

Мерфин разозлился. Нужно было сказать: «Я проехал тысячу миль, чтобы просить тебя стать моей женой. Как ты можешь говорить „не знаю“?» Придумал еще кучу ответов. Может, и хорошо, что они сразу не пришли в голову. Пока она попросила дать ей время прийти в себя и подумать. Мерфин согласился — а что ему еще оставалось? — но душа болела почти непереносимо. Наконец архитектор погрузился в беспокойный сон.

Лолла разбудила его привычно рано, и они спустились поесть каши. Зодчий подавил желание тут же пойти в госпиталь и поговорить с Керис. Она просила подождать, так чего ее дергать — будет только хуже. Вдруг Мерфина осенило: его ждет, быть может, еще немало потрясений, — и неплохо бы узнать все, что произошло в Кингсбридже.

Марк и Медж Ткачи жили на главной улице в большом доме, который купили, занявшись, благодаря дочери Эдмунда, сукноделием. Фитцджеральд еще помнил, как они с четырьмя детьми ютились в одной комнате размером ненамного больше ткацкого станка Марка. В новом доме каменный нижний этаж использовался под склад и лавку, а жилые комнаты находились в деревянной пристройке наверху. Мостник застал Медж в лавке — она как раз принимала телегу, груженную алым сукном, только что прибывшую с одной из загородных сукновален. Ей было уже под сорок, в волосах пробивалась седина. Ткачиха стала совсем пухленькой, с выпирающей грудью и мощным задом. Благодаря выступающему подбородку и уверенной манере держаться она напоминала Мерфину чуть нахального голубя.

С Медж работали двое повзрослевших старших детей — красивая девушка лет семнадцати и крепкий парень лет двадцати. Мастер вспомнил их — худенькую Дору в рваном платьице и робкого Джона. Теперь Джон с легкостью поднимал тяжелые тюки с сукном, а Дора пересчитывала их, делая зарубки на палочке. Мостник вдруг почувствовал себя старым. «Да мне всего тридцать два», — подумал он, но, когда смотрел на Джона, ему казалось, что все-таки больше. Увидев гостя, Медж вскрикнула от удивления и радости. Она обняла его и расцеловала в заросшие щеки, а затем принялась кудахтать над Лоллой.

— Я думал, они будут вместе играть, — печально улыбнулся Мерфин. — Но твои, разумеется, уже выросли.

— Деннис и Ной в монастырской школе, — ответила Медж. — Им тринадцать и одиннадцать. Но Дора затискает твою дочь, она любит детей.

Девушка подняла Лоллу:

— У нашей кошки там котята. Хочешь посмотреть?

Лолла залопотала по-итальянски, и Дора, приняв это за согласие, увела ее. Ткачиха оставила Джона разгружать телегу и пригласила старого друга наверх.

— Марк уехал в Малкомб. Мы вывозим часть сукна в Бретань и Гасконь. Вернется сегодня или завтра.

Фитцджеральд уселся в гостиной и, поблагодарив хозяйку за эль, отметил:

— Судя по всему, Кингсбридж процветает.

— Шерстяная торговля из-за налогов на войну идет неважно. Выстраивается цепочка оптовых торговцев, чтобы король получал свою долю. В Кингсбридже осталось лишь несколько крупных купцов. Петронилла ведет дело Эдмунда, но с прошлым не сравнить. К счастью, наладилась торговля готовым сукном — по крайней мере здесь.

— Аббатом все еще Годвин?

— К сожалению, да.

— И все еще ставит палки в колеса?

— Противится любым переменам и запрещает все новшества. Например, Марк предлагал разрешить рынок не только по воскресеньям, но и по субботам.

— Что же Годвин мог на это возразить?

— Что люди получат возможность приезжать на рынок, не заходя в церковь, а это плохо.

— Но в церковь можно ходить и в субботу.

— У этого кружка всегда наполовину пустая, а не наполовину полная.

— Но с ним, конечно, сражается приходская гильдия.

— Не часто. Олдермен теперь Элфрик. Они с Алисой получили почти все состояние Эдмунда.

— Олдерменом не обязан становиться самый богатый человек в городе.

— Однако обычно так и бывает. Не забудь, Элфрик нанимает множество ремесленников — плотников, каменщиков — и является важнейшим покупателем строительных материалов. Очень многие, по сути, вынуждены поддерживать его.

— А Элфрик всегда был тесно связан с Годвином.

— Именно. Этот болван получает все заказы аббатства, то есть почти на все городские здания.

— Но он же негодный строитель!

— Странно, правда? — задумалась Медж. — Годвину бы взять настоящего мастера, однако настоятель этого не делает. Для него самое главное, чтобы человек беспрекословно его слушался и потакал всем желаниям.

Мерфин приуныл. Ничего не изменилось, враги все еще в силе. Не исключено, что ему не так-то просто будет вернуться к прежней жизни.

— Значит, нет для меня хороших новостей. — Он встал. — Пойду посмотрю свой остров.

— Марк зайдет к тебе, как вернется.

Мастер заглянул к девочкам, но Лолле было так хорошо с Дорой, что он оставил ее и побрел к реке. Еще раз осмотрел трещины на мосту, но долго изучать их ни к чему: причина ясна. Обошел остров Прокаженных. Здесь тоже мало что изменилось: в западной части сохранилось несколько пристаней и складов, а к востоку от дороги, что вела от одного моста к другому, высился всего один дом — его собственный, который он оставил Джимми.

Прося остров, Мерфин планировал его благоустройство. За эти годы, разумеется, ничего не произошло. Теперь можно что-нибудь сделать, думал он и до самого обеда ходил по острову, прикидывая, где поставить дома и даже проложить улицы.

Строитель забрал дочь и вернулся в «Колокол». Бесси подала вкусное свиное жаркое с ячменем. В таверне было малолюдно, и хозяйка села с ними за стол, принеся кувшин лучшего красного вина. После трапезы налила гостю еще вина, и Мерфин рассказал ей о своих планах:

— Дорога через остров, от одного моста до другого — идеальное место для лавок.

— И для постоялых дворов и таверн, — уточнила Бесси. — «Колокол» и «Остролист» процветают именно потому, что стоят у собора. Любое оживленное место хорошо для таверны.

— Если я построю таверну на острове Прокаженных, ты могла бы ее вести.

Хозяйка посмотрела ему в глаза.

— Можно и вместе.

Мастер улыбнулся. Он был сыт, слегка пьян от хорошего вина; любой мужчина с удовольствием завалился бы в постель с обладательницей такого мягкого округлого тела, но этому не бывать.

— Я очень любил свою жену, Сильвию. Но все время, что мы были женаты, не переставал думать о Керис. И Сильвия это знала.

Белл отвернулась.

— Грустно.

— Еще как. Но я никогда не буду с другой женщиной. Если женюсь, только на Керис. Я не то чтобы очень хороший, но и не такой уж плохой.

— Но она может не пойти за тебя.

— Знаю.

Захватив бокалы, Бесси встала:

— Ты хороший. Слишком хороший. — И ушла на кухню.

Мерфин уложил дочь и сел на скамейку перед таверной, глядя на остров Прокаженных, набрасывая что-то на большой шиферной доске и радуясь сентябрьскому солнцу. Но ему не удалось толком поработать, поскольку все приветствовали его и расспрашивали, чем он занимался эти девять лет. Ближе к вечеру строитель увидел мощную фигуру Марка Ткача, поднимавшегося на холм с нагруженной телегой. Марк всегда был великаном, а теперь стал тучным великаном. Мерфин пожал его гигантскую лапищу.

— Я был в Малкомбе. Каждые несколько недель приходится ездить.

— А что у тебя там? — кивнул Фитцджеральд на телегу.

— Вино из Бордо, прямо с корабля, который доставил и новости. Ты слышал, что принцесса Жанна отправилась в Испанию?

— Да.

Каждый более-менее осведомленный европеец знал, что пятнадцатилетняя дочь короля Эдуарда выходит замуж за принца Педро, наследника кастильского престола. Этот брак призван был укрепить альянс Англии с самым крупным королевством Иберийского полуострова, чтобы Эдуард мог сосредоточиться на бесконечной войне с Францией, не опасаясь вторжения с юга.

— Ну так вот, — продолжил Марк. — Она умерла в Бордо от чумы.

Мерфин замер: во-первых, потому, что позиции Эдуарда во Франции теперь сильно ослабли, а во-вторых, потому, что чума добралась уже до Бордо.

— Там чума?

— Французские моряки сказали мне, что трупы на улицах валяются.

Мастер испугался. Он-то думал, что навсегда распрощался с la moria grande. Ведь не доберется же болезнь до Англии? За себя строитель не боялся: никто не заболевал дважды, а Лолла почему-то вообще не заразилась. Но остальные? Керис? Однако Марк заговорил о другом:

— Ты вернулся вовремя. У молодых торговцев Элфрик-олдермен уже вот где сидит. Просто цепной пес Годвина. Я хочу его свалить, и ты можешь мне поспособствовать. Сегодня вечером собрание гильдии; приходи, и мы тебя примем.

— Но ведь я же не закончил ученичества.

— И ты это говоришь после того, что понастроил — и у нас, и в Италии? Выбрось из головы.

— Ладно.

Чтобы заняться островом, мастеру-недоучке необходимо стать членом гильдии. Люди обычно против новшеств, может понадобиться поддержка. Но уверенности Марка он не испытывал. Ткач двинулся дальше, а Фитцджеральд пошел разбудить Лоллу на ужин. На закате, когда теплый день превратился в прохладный вечер, Марк вернулся, и друзья пошли по главной улице.

Много лет назад, когда он рассказывал здесь про свой мост, здание гильдии казалось молодому зодчему красивым. Но, побывав в Италии, строитель понял, какое оно неуклюжее, жалкое. Что же должны были думать о нем такие люди, как Буонавентура Кароли и Лоро Фиорентино? Грубый каменный сводчатый подвал, где располагались тюрьма и кухня, главный зал с поддерживающими крышу нелепыми колоннами посередине…

Марк представил архитектора новичкам, однако многих Мостник узнал, хотя люди и стали старше. Он поздоровался с теми, кого не успел повидать за эти два дня, в том числе и с Элфриком, который явно кичился своим парчовым камзолом с серебряной нитью. Олдермен отнюдь не удивился — очевидно, ему сообщили о возвращении заклятого врага — и пылал непримиримой ненавистью.

Присутствовали также аббат Годвин и его помощник брат Филемон. «Надо же, в свои сорок два племянник стал похож на дядю Антония, — подумал Мерфин, — те же брюзгливые складки вокруг рта», — однако счел нужным принять дружелюбный вид, который мог обмануть тех, кто знал его не так хорошо. Некогда тощий и нескладный Филемон пополнел, как процветающий купец, и держался высокомерно и уверенно, хотя строителю показалось, что за этой маской таится беспокойство и неуверенность лизоблюда. Мостник пожал ему руку и словно дотронулся до змеи. Было грустно сознавать, что старая вражда жива.

Красивый темноволосый молодой человек, увидев Мерфина, перекрестился. Его бывший ученик Джимми теперь был известен как Иеремия Строитель. Мостник обрадовался, узнав, что подопечный дорос до членства в приходской гильдии. Правда, менее суеверным, кажется, не стал.

Марк рассказал всем про принцессу Жанну. Фитцджеральду пришлось ответить на несколько вопросов о чуме, хотя больше кингсбриджских купцов обеспокоил несостоявшийся союз с Кастилией, который продлит войну с Францией и осложнит торговлю. Элфрик сел в большое кресло перед огромными весами для мешков с шерстью и открыл собрание. Ткач тут же предложил принять в члены гильдии Мерфина. Олдермен, разумеется, возразил:

— Он не был членом гильдии, так как не закончил ученичество.

— Ты хочешь сказать — так как не женился на твоей дочери, — сказал кто-то, и все засмеялись.

Мерфин огляделся: эти слова произнес Билл Уоткин, строитель жилых домов. Его черные волосы вокруг лысины поседели.

— Так как он, но сути, не является ремесленником, — упорствовал Элфрик.

— Как ты можешь это говорить? — возмутился Марк. — Он строил дома, церкви, дворцы…

— И наш мост, который пошел трещинами всего через восемь лет.

— Но его строил ты, Элфрик.

— Я делал все точь-в-точь по чертежам Мерфина. Ясно же, арки не выдержали вес пастила и людей со скотом и телегами. Моих железных скоб не хватило, чтобы предотвратить расширение трещин. Поэтому я предлагаю арки каждого моста, отходящие от центральных быков, укрепить вторым слоем каменной кладки, удвоить их. Предполагая, что этот вопрос встанет сегодня вечером, я просчитал расходы.

Элфрик наверняка начал готовиться к атаке, едва узнав о возвращении Мерфина. Недалекий мастер всегда видел в Мостнике врага — ничего не изменилось. Однако строитель не понял, почему возникли трещины, и Фитцджеральд увидел свой шанс. Он тихонько спросил у Иеремии:

— Ты мне поможешь?

— После всего, что ты для меня сделал? Разумеется!

— Сходи в аббатство и попроси сестру Керис срочно найти мои чертежи моста. Они должны храниться в монастырской библиотеке. И дуй с ними сюда.

Иеремия едва не побежал. Элфрик продолжал:

— Должен сообщить членам гильдии, что я уже беседовал с аббатом Годвином, который заявил, что аббатство не может взять на себя расходы. Нам придется собирать деньги, так же как мы собирали их на сам мост; заем будет возвращен из мостовщины.

Все застонали. Последовали долгие угрюмые споры, кто сколько должен внести. Мостник чувствовал, как против него поднимается волна враждебности. Именно этого и добивался Элфрик. Архитектор то и дело поглядывал на дверь, ожидая возвращения Иеремии. Билл Уоткин встал:

— А может, заплатит Мерфин? Ведь это он дал маху.

Фитцджеральд не выдержал и, отбросив всякую осторожность, ответил:

— Хорошо.