Любовник королевы Грегори Филиппа
– Я бы не стал громко называть это победой. Но нам наконец-то удалось достичь соглашения, – сказал Сесил, деликатно высвобождая свой рукав из пальцев Дадли.
– Королеве суждено стать правительницей церкви?
– Да. Она продолжит традиции своего отца и брата.
– Их, насколько помню, называли главами церкви.
– Как мы знаем, апостол Павел всегда противился женскому управлению церковью, – не совсем к месту вставил Сесил. – Поэтому королеву нельзя было назвать главой. Слово «правительница» приемлемее. Но если что-то тревожит вашу совесть, сэр Роберт, то найдутся духовные лица, которые объяснят вам эти тонкости лучше, чем я.
Дадли коротко рассмеялся, оценив великолепный сарказм Сесила.
– Благодарю, сэр Уильям. Но в таких вопросах я вполне доверяю своей душе. Позвольте спросить, духовенство скажет вам спасибо за эти новшества?
– Нам, конечно же, не скажет, – ответил Сесил, делая упор на слове «нам». – Но их можно принудить к согласию, подтолкнуть к нему, убедить или заставить угрозами. Я жду борьбы. Положение не из легких.
– Да, это верно. А как вы намереваетесь их принуждать, подталкивать, убеждать и заставлять угрозами?
– Им придется принести королеве клятву, подтверждающую верховенство монарха в делах церкви, – не моргнув глазом, ответил главный советник. – Такое уже бывало в нашей истории.
– Но никогда еще церковь не была в полной оппозиции к власти, – заметил Дадли.
– Надеюсь, оппозиция перестанет быть полной, когда им придется делать выбор: приносить клятву верности или терять доход и свободу, – учтивым тоном произнес Сесил.
– Вы же не станете сжигать упрямцев? – напрямую спросил Дадли.
– Уверен, что до этого не дойдет, хотя ее отец пошел бы на такой шаг.
Роберт кивнул и поинтересовался:
– Значит, королева получает всю полноту власти над церковью, невзирая на измененное название ее титула? Будут ли у нее все те полномочия, какие имели ее отец и брат? Станет ли она «папой» Англии?
Сесил поклонился, давая понять, что ему пора идти, и ответил:
– Можно сказать, что так оно и будет. А сейчас, с вашего позволения…
Как ни странно, Дадли прекратил расспросы и тоже поклонился.
– Конечно, сэр Уильям. Не смею больше задерживать. Я и так отнял у вас время, за что прошу меня простить. Вы ведь едете домой?
– Да. Всего на пару дней. Вернусь заблаговременно и обязательно буду на церемонии вашего награждения. Примите мои поздравления. Королева оказывает вам высокую честь.
«Как он сумел об этом узнать? – неприязненно подумал Дадли. – Она же мне клялась, что никому раньше времени не скажет. Его шпионы разнюхали или Елизавета сама ему сообщила. Значит, королева делится с ним всем?»
– Благодарю вас, сэр Уильям, – сказал он вслух. – Мне оказана великая честь.
На этом они расстались.
«Да уж, оказана, – мысленно продолжал разговор Сесил, идя к конюшне, где его уже ждала все та же лошадь и несколько сопровождающих. – Я только не пойму, почему тебя так обрадовало главенство королевы над церковью? Тебе-то от этого какая выгода, скользкий, верткий, продажный хлыщ?»
– Она будет английским «папой», – прошептал Роберт, неспешной походкой принца удаляясь в противоположную сторону.
Стражники в конце коридора распахнули перед ним двойные двери. Он лучезарно улыбался, и это заставило гвардейцев поклониться ему, хотя улыбка Роберта предназначалась вовсе не им. Возникла редкая по своей ироничности ситуация. Сесил, сам того не желая, отлично послужил замыслам Дадли. Этот опытный лис поступил как хорошо выдрессированный охотничий пес. Он поймал дичь и принес ее к самым ногам Дадли.
– Она получила все права, какие есть у Папы Римского, – шепотом продолжал он разговор с самим собой. – Название титула – пустяки. Теперь Елизавета может давать разрешение на брак и на развод. Сесил даже не представляет, какой подарок он мне приготовил. Главное в том, что Уильям уговорил этих тупых сквайров и они проголосовали за избрание королевы правительницей английской церкви. Отныне вопрос развода – в ее руках. Так кто, спрашивается, уже получил выгоду от голосования?
А мысли Елизаветы были заняты совсем не ее обаятельным шталмейстером. Королева находилась у себя в приемной и с интересом разглядывала портрет эрцгерцога Фердинанда. Фрейлины и придворные дамы, окружавшие ее, принимали в этом живейшее участие, восхищаясь темными глазами Габсбурга и его безупречно модной одеждой. Войдя в приемную, Роберт сразу понял, что Елизавета разыгрывает спектакль с очередным сватовством.
– Приятный человек, – сказал он и заработал улыбку королевы. – Да и осанка у него горделивая.
Елизавета шагнула к нему. Дадли замер, прямо как опытный учитель танцев, предугадывающий движения своих учеников. Пусть подойдет ближе.
– Сэр Роберт, значит, вы тоже восхищены эрцгерцогом Фердинандом?
– Я не имел удовольствия видеть его в жизни, но портрет меня определенно восхищает.
– Художник, писавший его, добился высокой степени сходства, – обиженно-учтивым тоном пояснил присутствовавший здесь посол граф фон Хельфенштейн. – Наш эрцгерцог не страдает тщеславием. Ему не нужен льстивый и обманчивый портрет. Тем более для отправки ее величеству.
– Разумеется, – любезно улыбаясь, согласился с ним Роберт. – Но можно ли выбирать себе спутника жизни, основываясь лишь на портрете, пусть даже мастерски исполненном? – спросил он Елизавету. – Ведь вы не стали бы покупать себе лошадь по рисунку.
– Но эрцгерцог – не лошадь.
– Тем более, ваше величество. Позволю себе вернуться к данному примеру. Если бы мне принесли живописный шедевр, я предпочел бы увидеть изображенную там лошадь в жизни. Только тогда я смог бы решить, нужна мне такая или нет. Я взглянул бы на ее шаг, проверил бы, как она отзывается на мои прикосновения, будь то почесывание за ушами, поглаживание гривы, похлопывание по бокам. Затем я поглядел бы, как лошадь воспринимает мои приказы, как чувствует себя, когда я усаживаюсь в седло. Значение имеет даже оттенок запаха конского пота.
Елизавета вздохнула. Словесная картина, нарисованная ее шталмейстером, была куда живее и правдоподобнее портрета австрийского эрцгерцога.
– На месте вашего величества я выбирал бы себе мужа из числа знакомых людей, – тихо сказал Роберт, обращаясь только к королеве. – Которых часто видел, чьих пальцев касался и чей запах мне приятен. Будучи королевой, я вышел бы замуж не просто за знакомого мне мужчину, но за того, кого уже желал бы.
– Я – девственница, – прошептала Елизавета. – У меня нет плотского желания к мужчине.
– Не лги, Елизавета, – прошептал в ответ Роберт, подойдя к ней вплотную.
От такой дерзости ее глаза широко раскрылись, однако она не одернула своего чересчур откровенного придворного.
Роберт же привычно счел ее молчание знаком одобрения своих слов и шепотом продолжил:
– Ты лжешь. Ты испытываешь желание к мужчине.
– Только не к тому, кто не свободен и не может вступить в брак, – быстро ответила она.
– Так ты хочешь, чтобы я обрел эту свободу?
Елизавета встала вполоборота к нему и заслонилась своим обычным кокетством:
– А разве мы говорили о тебе?
Дадли пришлось принять навязанные ему правила.
– Нет, мы говорили об эрцгерцоге, о том, что он приятный и обаятельный человек.
– И весьма покладистый, – вмешался посол, слышавший лишь последнюю фразу их интимной беседы. – Прекрасно образован. По-английски говорит почти в совершенстве.
– Не сомневаюсь, – ответил сэр Роберт. – Кстати, я тоже замечательно говорю по-английски.
Апрельская погода благотворно действовала на Эми. Каждый день она ездила верхом то с Лиззи Оддингселл, то Алисой или Уильямом Хайд. Это были не увеселительные прогулки, а выполнение обещания, данного сэру Роберту. Эми смотрела выставленные на продажу земельные участки, фермерские дома, годные к перестройке, и даже лесные угодья, которые можно было бы вырубить, а на их месте возвести усадьбу, подобающую высокому положению семьи Дадли.
В один из дней, когда они осматривали поместье, раскинувшееся на двухстах акрах земли, посередине которого стоял аккуратный дом под красной черепичной крышей, Уильям Хайд спросил ее:
– А не мал ли этот домик для запросов сэра Роберта? Не будет ли ему здесь тесно?
– Конечно же, здание пришлось бы перестраивать, – согласилась Эми. – Но нам вовсе не нужен дворец. Мужу очень понравился особняк моих родственников в Кэмберуэлле.
– Понимаю, о чем речь. Городской купеческий дом. Однако сэру Роберту может потребоваться более внушительное строение, где можно было бы принимать королеву и ее двор, если они пожелают нанести вам визит. Представляете, сколько комнат нужно, чтобы разместить всех придворных? Тут, пожалуй, понадобится целый дворец, как в Хэмптон-Корт или Ричмонде.
Слова Уильяма смутили Эми.
– Нет, что вы. Мужу хочется, чтобы у нас был настоящий семейный дом. В меру просторный, но совсем не дворец. Если королеве будет угодно отправиться в эту часть страны, разве она не может остановиться в Оксфорде?
– А если ей захочется выехать на охоту? – предположила Алиса. – Сэр Роберт – ее шталмейстер. Тут очень пригодился бы олений заповедник.
– Теперь понимаю! – засмеялась Эми. – Вы хотите склонить к меня к покупке Нью-Фореста! Нет. Это дорого и обременительно. Нам нужен дом вроде моего родного в Норфолке, только побольше. Мы чуть не купили там поместье Флитчем-холл. Увы, оно слишком далеко от Лондона. Этот дом несколько просторнее Флитчем-холла. К нему можно пристроить еще одно крыло и сделать ворота. Чтобы вокруг был сад для приятных прогулок, еще фруктовый, пруды с рыбой, участки леса, луга для прогулок верхом. Остальную землю надо пустить под дело. Сэр Роберт мог бы разводить здесь лошадей. Муж и так почти все время проводит рядом с королевой. Приезжая ко мне, он захочет чувствовать себя дома, а не в подобии дворца, заполненного толпой лицедеев. Всего этого ему хватает и так.
– Если ты так хорошо знаешь пожелания мужа, то можно поговорить с хозяевами насчет цены их владений, – осторожно сказал Уильям Хайд, испытывавший недоверие к словам Эми. – Возможно, нам все-таки стоит написать сэру Роберту и убедиться, что ему не требуется более внушительное строение и больше земель.
– Незачем ему писать, – уверенно возразила Эми. – Я знаю желания своего мужа. Мы годами мечтали о таком доме, как этот.
Роберт Дадли был с головой погружен в подготовку к самому грандиозному придворному торжеству, каких не устраивалось со времени коронации Елизаветы. Предлогом для него служил день святого Георгия – официальный праздник, введенный в придворный календарь династией Тюдоров. Но главным событием, конечно же, станет вручение ордена Подвязки самому сэру Роберту и еще троим аристократам. Все четверо получат из рук Елизаветы высший рыцарский орден, которого удостаивались лишь те, кто отличился в деле защиты интересов короны. Дадли знал имена еще троих счастливцев: родственник королевы Томас Говард, сэр Уильям Парр – герцог Норфолкский и брат покойной мачехи королевы, – а также эрл графства Ратленд.
Кое-кому из придворных кандидатура сэра Роберта казалась весьма странной. Он не являлся ни родственником королевы, ни ее советником. Более того, Дадли командовал армией, не сумевшей удержать Кале. Какая уж тут защита интересов короны!
Злые языки утверждали, что успешное устройство королевских церемоний и развлечений едва ли можно считать веской причиной для вручения человеку высшего рыцарского ордена. Вспомнили отца и деда Роберта, обвиненных в государственной измене. За что же Роберту Дадли будет оказана столь высокая честь? Однако все такие разговоры велись шепотом или вполголоса, и никто не отваживался заикаться об этом в присутствии королевы.
В день награждения намечался грандиозный рыцарский турнир. Участники в средневековых доспехах появятся перед королевой, придворными и зрителями, чтобы в стихах, написанных на манер старинных баллад, рассказать о себе и своей роли в этом состязании. Весь турнир должен будет отображать времена короля Артура.
– Дворец превратится в замок Камелот? – с легкой иронией спросил сэр Фрэнсис Ноллис, вместе с Робертом оглядывая место будущего ристалища, над которым реяли знамена со средневековыми гербами. – Мы уже во власти чар?
– Надеюсь, так оно и будет, – учтиво ответил Роберт.
– Но почему именно Камелот? – никак не мог взять в толк сэр Фрэнсис.
Роберт оторвал взгляд от золотистой материи, украшавшей пространство вокруг арены. Он предусмотрительно сохранил эту ткань после коронации и сейчас снова пустил ее в дело.
– Почему Камелот? Так это же очевидно.
– Простите, для меня совсем нет. Будьте любезны, расскажите, – попросил сэр Фрэнсис.
– Прекрасная королева, – лаконично пояснил Роберт, трогая длинными пальцами золотые нити. – Совершенная Англия, объединенная под властью суверена, владеющего магическими силами. Никаких религиозных распрей, вопросов о замужестве, чертовых шотландцев. Камелот. Гармония. Поклонение Пресвятой Деве.
– Деве? – удивленно переспросил сэр Фрэнсис.
Он сразу подумал о часовнях, разбросанных по всей Англии и посвященных Деве Марии, матери Иисуса. Теперь они медленно приходили в запустение, поскольку власти убеждали народ в том, что основы его искренней веры были ошибочными и даже еретическими.
– Да, Деве. Королеве. Елизавете, – ответил Роберт. – Повелительнице наших сердец и турнира, правящей своим блистательным двором, где не кончается лето. Да продлятся вечно дни ее правления. Ура!
– Ура, – послушно повторил сэр Фрэнсис и тут же спохватился: – А «ура» по какому поводу? Если только это не касается вашего награждения орденом Подвязки, с чем я вас хочу искренне поздравить.
Роберт слегка покраснел и ответил со смирением истинного рыцаря:
– Благодарю вас. Но «ура» касается не меня. Значение этого празднества гораздо шире моей скромной персоны и благородных лордов, которые будут награждены вместе со мною.
– Куда же оно распространяется?
– На всю страну. На весь народ. Ведь любое пышное зрелище, празднество, которое мы устраиваем, так или иначе повторяется в каждом городе и селении. Ведь мы хотим не просто позабавить королеву и придворных. Возможно, сам турнир и забудется, но останется его смысл. Наша королева столь же прекрасна и величественна, как король Артур, а потому подданные должны любить, почитать и защищать ее. Мы приучаем народ гордиться своей молодой, красивой государыней, у которой самый изысканный во всей Европе двор. Но и это лишь часть замысла. Подобные торжества – отличный повод напомнить другим странам о нашей королеве. Не забывайте, у нас будут иностранные гости. Рассказы о празднествах достигнут Парижа, Мадрида, Брюсселя. Жители других стран тоже должны восхищаться нашей Елизаветой. Тем самым они признают ее власть. Таким вот образом торжества укрепляют безопасность страны ничуть не хуже договоров, заключенных Сесилом.
– Да вы, я вижу, политик, – сказал сэр Фрэнсис. – Я помню ваши слова, произнесенные, когда мы обсуждали, как нам лучше защитить королеву. Вы правы. Необходимо делать все, чтобы ее обожали и в пределах страны, и в других государствах. Чем горячее любовь, которую она вызывает, тем в большей безопасности находится Елизавета.
– Бог даст, – ответил Роберт.
Навстречу им шли двое пажей, несшие сверток материи. Один мальчишка засмотрелся на знамена, разжал руки, и ткань заскрипела по песку.
– Поднимай живей, пока не испачкалась! – прикрикнул на него Роберт.
– Кстати, вы подумали о безопасности Елизаветы в день торжества? – спросил сэр Фрэнсис. – Ведь многим уже известно, что Папа Римский благословил нападение на королеву-еретичку.
– Я только и думаю о ее безопасности, – резко ответил Дадли. – Для меня это главная забота. Повседневная, в будни и праздники. Я обеспокоен лишь благополучием королевы. Вы не найдете в ее свите человека более верного ей, чем я. Я думаю о нашей королеве так, словно от нее зависит вся моя жизнь. Кстати, так оно и есть.
Сэр Фрэнсис кивнул и сказал без тени лукавства:
– Не сомневаюсь в ваших словах. Но времена у нас тревожные. Знаю, что Сесил раскинул по всей Европе шпионские сети, дабы изловить всякого, кто дерзнет отправиться в Англию с преступными замыслами против нашей королевы. Но как управиться с англичанами? С теми, кого мы, быть может, даже называем друзьями, а они по сей день считают своим священным долгом убить королеву-еретичку?
Роберт присел на корточки и принялся чертить пальцем на засыпанном песком полу арены.
– Смотрите. Королевский вход у нас здесь. Сюда будут допускаться только придворные. Купцы, горожане, мелкопоместное дворянство разместятся вот тут. Между ними и королевой поставим лейб-гвардию. Ремесленников и подмастерьев пристроим еще дальше. От этих больше всего шуму бывает. Деревенский люд и вообще все те, кто явится без приглашения, будут толкаться в самом заду. Мало того, повсюду расставим вооруженных стражников. В толпе будут люди Сесила. У меня тоже есть несколько надежных слуг.
– Но как быть с возможными угрозами, исходящими от ее друзей? – осторожно спросил сэр Фрэнсис. – Я имею в виду крупную и мелкую знать.
Роберт выпрямился и стряхнул с рук песок.
– Молю Бога, чтобы все они уразумели, что их верность королеве важнее католической мессы, столь дорогой сердцам этих персон. По правде говоря, все, кого вы посчитали бы неблагонадежными, уже находятся под наблюдением.
– Ваших слуг? – засмеялся сэр Фрэнсис.
– По большей части людей Сесила. У него их сотни.
– Не хотел бы я оказаться врагом сэра Уильяма, – весело заметил сэр Фрэнсис.
– Если только вы не были бы уверены в том, что переиграете его, – ответил Роберт, вкладывая в эту шутку только ему понятный смысл.
Оглянувшись назад, он увидел другого пажа, поднимавшего на флагшток средневековый штандарт. Довольный мальчишка тянул веревку, глядя, как полотнище медленно ползет вверх.
– Эй, любезный! – крикнул ему Роберт. – Тебя где учили знамена вверх ногами вешать?
– Не стану мешать вашей работе, – сказал сэр Фрэнсис, боясь, как бы его не отправили за лестницей.
– Конечно, сэр Фрэнсис. Я вас позову, когда все будет готово, – великодушно согласился Роберт и направился к центру арены. – Приготовления скучны и утомительны, и я не смею отнимать ваше время. Кстати, вы участвуете в турнире?
– Непременно! Я буду изображать весьма благородного рыцаря. Мне надлежит стать настоящим украшением турнира. Посему удаляюсь наводить блеск на щит и куплеты. Словом, хей-хо, милый Робин! – пропел ему уходящий сэр Фрэнсис.
– Хей-хо! – со смехом подхватил Роберт.
Он вернулся к работе, улыбаясь недавнему разговору, через какое-то время почувствовал, что за ним наблюдают, и поднял голову. На месте недостроенной королевской ложи стояла Елизавета. Она была одна. Королева смотрела вниз, на пустую арену, где пока не гарцевали рыцари.
Роберт сразу отметил скованность ее позы и некоторую понурость головы. Затем он подхватил древко со штандартом и, делая вид, что поглощен работой, пошел по направлению к королевской ложе.
– Ваше величество! – воскликнул он, словно только сейчас увидел королеву. – Приветствую вас!
Елизавета улыбнулась и подошла к краю ложи.
– Я тоже приветствую тебя, Роберт.
– Вы о чем-то раздумывали?
– Да.
Может, она находилась здесь уже давно и до нее донесся его разговор с сэром Фрэнсисом? Лучше бы ей не слышать такого. Тяжело жить с мыслью, что угроза твоей жизни может исходить от кого угодно: от чумазых подмастерьев до ближайших друзей. Она ведь не только королева, но еще и молодая, далеко не во всем опытная женщина. Каково ей жить, зная, что подданные ее ненавидят, а величайший духовный правитель христианского мира назвал ее гибель богоугодным делом?
Роберт оставил штандарт, подошел к ложе и спросил:
– Чем я могу помочь вашему величеству?
Елизавета засмеялась так же робко, как провинциалка, впервые попавшая в Лондон, и призналась:
– Я не знаю, что делать.
– О чем идет речь? – не понял Роберт.
Она перегнулась через перила ложи и почти шепотом пояснила:
– Я не представляю, как вести себя на турнире.
– Неужели? Ты же бывала на сотнях подобных празднеств, – сказал Роберт, все еще думая, что королева его разыгрывает.
– Нет. Всего на нескольких. Во время отцовского правления меня держали вдали от двора. Мария любым турнирам предпочитала молитвы. Но меня и тогда старались никуда не выпускать. Уже по другой причине.
Королева вновь напомнила Роберту, что едва ли не все отрочество и раннюю юность провела под домашним арестом. Она училась так усердно, словно намеревалась посвятить себя науке, однако не имела представления о самых банальных развлечениях. В книгах можно было прочитать о придворном этикете и церемониях, но они не могли научить ее непринужденности, необходимой для участия в этих мероприятиях. К такому привыкают с детства. Похоже, многие дополнения к традиционному ходу турнира, придуманные им, останутся непонятыми и неоцененными ею.
Роберт смотрел такие состязания с детства, а участвовать в них стал, едва только позволил возраст. Он побеждал почти всегда, вот и сейчас мечтал превзойти всех участников и удивить публику невиданным зрелищем. Елизавете хотелось ничем не выдать своего незнания и растерянности.
– Но тебе же нравятся турниры, – сказал Роберт, желая подбодрить королеву.
– Да, очень. Я знаю правила, но не представляю, как себя вести: когда хлопать, показывать свое расположение… и так далее.
Дадли задумался и мягко спросил:
– Хочешь, я составлю тебе план? Примерно такой же, какой разработал для проведения процессии во время твоей коронации? Ты будешь знать, где находиться в тот или иной момент, что делать и говорить.
– Замечательно. – Предложение заметно обрадовало Елизавету. – Тогда я наслаждалась бы турниром, а не ждала бы его окончания.
Довольный Роберт улыбнулся и повторил вопрос:
– Так составить тебе такой же план для церемонии награждения?
– Обязательно, – порывисто ответила Елизавета. – Томас Говард объяснял мне, что к чему, но я уже ничего не помню.
– Ему-то откуда это знать? – снисходительно усмехнулся Роберт. – Во времена правления твоего отца, брата и Марии он был слишком юн и не занимал при дворе сколько-нибудь заметного положения.
Елизавета улыбнулась. Герцог, доводившейся ей дядей, был практически их ровесником, но между ним и Дадли с ранних лет существовало соперничество.
– Не беспокойся, я подробно распишу тебе все необходимые моменты, – пообещал Роберт. – Ты позволишь зайти к тебе перед обедом и все это обговорить?
– Да.
Они протянули друг другу руки, но расстояние едва позволяло им соприкоснуться. Тогда Роберт поцеловал свои пальцы и дотронулся ими до ладони королевы.
– Спасибо, – мягко сказала она, задерживая его руку.
– Я всегда говорил тебе, что ты в любое время можешь рассчитывать на мою помощь. А для турнира я составлю нечто вроде таблицы. Там ты увидишь все по этапам: событие, твое местонахождение и действия. Через дюжину турниров тебе никакой таблицы не понадобится. Ты уже будешь знать, что тебя устраивает, а что желательно изменить. Возможно, тебе даже захочется обновить сразу все.
Елизавета улыбнулась и покинула ложу, оставив в душе Роберта чувство нежности к ней, весьма странное для него. Иногда она вела себя совсем не как королева, стремящаяся к величию. В такие моменты Елизавета была похожа на растерянную девочку, не знающую, как справиться с трудностями. Роберт привык к женщинам, охваченным желанием. Он давно пользовался их слабостями. Но сейчас, в разгар приготовлений к турниру, его захлестнуло новое чувство – нежность. Впервые он желал чужого счастья больше, нежели своего собственного.
Лиззи Оддингселл написала черновик письма под диктовку Эми. Затем та принялась усердно копировать его, изо всех сил стараясь, чтобы буквы шли ровно по разлинованным строчкам.
Дорогой муж!
Надеюсь, мое письмо найдет тебя пребывающим в добром здравии. Я тоже здорова и счастлива, по-прежнему нахожусь у наших дорогих друзей Хайдов. По-моему, я нашла именно такие дом и землю, какие ты просил меня подобрать. Надеюсь, они тебе понравятся. Мистер Хайд говорил со сквайром, которому принадлежит усадьба. У того слабое здоровье и нет наследников. Цену он просит вполне разумную.
Дальнейшие переговоры о покупке я смогу вести только после получения твоих распоряжений. Быть может, ты сам сумеешь сюда приехать, все увидеть и переговорить с владельцем? Чета Хайд шлет тебе свои добрые пожелания и эту корзину с ранним салатом. Леди Робсарт сообщила, что в Стэнфилде народилось восемьдесят ягнят. Воистину, год можно считать удачным. Надеюсь на скорый твой приезд.
Твоя верная жена
Эми Дадли.
P. S. Я очень надеюсь, дорогой муж, что ты вскоре приедешь.
Потом Эми и Лиззи Оддингселл отправились в местную церковь. Они прошли по веселым весенним лужайкам и очутились перед массивными воротами. За ними, если идти прямо, находилось кладбище, а справа – старая приходская церковь.
Приезжая к Хайдам, Эми всегда ходила сюда. Она обрадовалась, попав в знакомый сумрак, однако почти сразу поняла, что перемены пришли и сюда, причем странные. В начале прохода Эми увидела новенький медный аналой, на котором лежала раскрытая Библия, словно каждому желающему дозволялось ее читать. Прежде она всегда хранилась в алтаре, но сейчас тот был пугающе пуст. Эми и Лиззи молча переглянулись и сели на семейную скамью Хайдов. Служба велась на английском языке, а не на латыни, куда более обыкновенной в таких случаях. Столь же привычную мессу заменило чтение молитв из сборника короля Эдуарда. Склонив голову, Эми слушала новые слова и пыталась ощутить присутствие Бога, хотя Его церковь и язык изменились и во время причастия дарохранительница уже не поднималась.
Наступил момент, когда священник вознес молитву за королеву. Голос его почти не дрожал. Потом он стал молиться за их любимого епископа Томаса Голдуэлла. Хлынувшие слезы помешали ему произносить нужные слова. Он умолк. Вместо него молитву дочитал помощник. Служба продолжалась и закончилась обычным приглашением к молению и благословением.
– Ты иди, – шепнула подруге Эми. – Я здесь еще немного помолюсь.
Она дождалась, пока церковь опустеет, и только тогда поднялась со скамьи. Священник находился за перегородкой. Он стоял на коленях.
Эми тихо подошла, тоже опустилась на колени и шепотом позвала:
– Святой отец.
– Что тебе, дочь моя? – спросил тот, поворачиваясь к ней.
– У вас что-то случилось?
Он кивнул, опустил голову, будто стыдился произошедшего.
– Нам сказали, что Томас Голдуэлл более не является нашим епископом.
– Как это так?
– Королева не определила его в Оксфорд, епископское служение Томаса в церкви Святого Иосафа тоже прекращено. По словам новых властей выходит, что он ни тут ни там. Словом, места в церкви ему нет.
– Но как они могут такое говорить? – удивилась Эми. – Все знают, что Томас – добрый и праведный человек. Он оставил приход в церкви Святого Иосафа, чтобы служить в Оксфорде, был рукоположен Папой.
– Ты должна знать такие вещи не хуже меня, – устало произнес священник. – Твой муж сведущ в придворных делах.
– Он не… рассказывает мне, – призналась Эми, подбирая верное слово. – Я ничего не знаю о том, что происходит при дворе.
– Всем известно, что наш епископ – человек, на всю жизнь преданный церкви, – грустно вздыхая, сказал священник. – Он был близким другом кардинала Поула, находился у его смертного одра, проводил причащение и соборование. Все знают, что Томас не станет менять свои убеждения ради благосклонности королевы и осквернять священную облатку, как всем нынче приказано. Сдается мне, новые церковные власти сперва оборвут его связи с конгрегацией – им это сделать проще простого, – а затем и убьют его.
– Довольно убийств и новых жертв! – воскликнула Эми. – Не надо нам еще одного Томаса Мора!
– Епископу было велено предстать перед королевой. Боюсь, это закончится его гибелью.
Побледневшая Эми кивнула.
– Леди Дадли, как я слышал, твой муж теперь один из самых влиятельных людей при дворе. Можешь ты попросить его, чтобы замолвил слово за нашего епископа? Могу поклясться, отец Томас не сказал ни единого слова против королевы. Он говорил лишь то, что велел ему Бог, защищая нашу святую церковь.
– Это не в моих силах, – вздохнула Эми. – Извините меня, святой отец, и пусть Бог меня простит, но выполнить эту просьбу я не могу. Я не имею влияния на мужа. Он никогда не советуется со мной ни по части придворных дел, ни о политике, даже не подозревает, что подобные дела могут занимать мои мысли. Я не смею давать ему советы. Он не стал бы их слушать.
– Тогда я буду молиться и просить Бога, чтобы твой муж обратился к тебе, – тихо сказал священник. – Если Господь сподобит его слушать тебя, тогда, дочь моя, расскажи ему о нашем епископе. Жизнь отца Томаса висит на волоске.
Эми склонила голову и пообещала, почти не надеясь на успех:
– Я сделаю то, что в моих силах.
– Да хранит и направляет тебя Господь, дитя мое.
Письмо от Эми пришло в тот день, когда Дадли произвели в кавалеры ордена Подвязки. Роберт повесил голубую шелковую ленту на спинку стула и отошел на несколько шагов, любуясь наградой. Надо же было писарю явиться именно сейчас!
Роберт надел новый камзол, пробежал глазами письмо и вернул его.
– Что прикажете ответить вашей жене, сэр Роберт? – спросил писарь.
– Сообщи ей, что сейчас я занят и приеду, как только освобожусь, – сказал Роберт, собираясь открыть дверь.
Его ладонь уже лежала на ручке, и только тут он сообразил, что эти неуклюжие буквы выведены рукой Эми. Должно быть, на письмо к нему она потратила не один час.
– Добавь, я очень рад, что письмо она написала сама, – сказал писарю Роберт. – Пошли ей небольшой кошелек с деньгами. Пусть купит себе перчатки или еще что-нибудь.
Роберта снедало ощущение, что он в очередной раз отмахивается от жены. Ей нужно не письмо, написанное чужой рукой, и не деньги, а крупица его внимания. Но в это время раздались звуки труб, созывающих рыцарей на турнир.
– Напиши, что я приеду очень скоро, – бросил он писарю и помчался на конюшню.
Турнир был пышным и ярким зрелищем, какие любила Елизавета. Рыцари в старинных доспехах воспевали ей хвалу и экспромтом сочиняли стихи. Дамы одаривали их разноцветными бантами и лентами, и всадники прикрепляли знаки благосклонности к своим доспехам, прямо возле сердца. Перед тем как начать состязаться, каждый рыцарь подъезжал к королевской ложе, дабы засвидетельствовать Елизавете свое почтение и преданность. Настал черед сэра Роберта. Он подъехал на крупном боевом коне. Королева была в белых шелковых перчатках. Левая оставалась у нее на руке, правую она сняла, чтобы помахать сэру Роберту и пожелать ему удачи.
Елизавета прильнула к перилам, нагнулась и хотела взмахнуть перчаткой, но коварный шелк выскользнул из ее пальцев. Никто и ахнуть не успел, как сэр Роберт пришпорил коня, который слился с всадником в одно целое и послушно развернулся. Дадли ловко поймал перчатку на лету, не дав ей упасть на песок арены.
– Спасибо! – крикнула ему Елизавета, затем приказала пажу: – Иди и возьми у сэра Роберта мою перчатку.
Одной рукой удерживая могучего коня, другой Дадли поднял забрало и прижал перчатку к губам.
Елизавета заметно покраснела. Она не потребовала вернуть ей перчатку и не посмела обратить случившееся в шутку.
– Могу ли я оставить вашу перчатку себе? – спросил Роберт.
Елизавета немного совладала с собой и ответила с притворной небрежностью:
– Раз ты так ловко ее поймал, то она твоя.
Роберт подъехал ближе.
– Благодарю вас, моя королева, за перчатку, врученную мне.
– Я обронила ее случайно.
– А я намеренно ее поймал, – ответил Роберт, сверкнув на нее ликующими глазами.
Нежданный подарок королевы он осторожно засунул под стальной нагрудник, пришпорил коня и поехал занимать свое место среди других рыцарей.
Турнир длился весь день. Когда жаркое апрельское солнце стало клониться к закату, королева пригласила всех своих именитых гостей продолжить празднество на воде. Лондонцы, ожидавшие этого события, вывели на Темзу тысячи больших и маленьких лодок, которые они наняли, взяли взаймы или просто выпросили у родных и друзей. Река превратилась в подобие рыночной площади, только места лотков и прилавков занимали лодки и барки, ярко раскрашенные, расцвеченные большими и маленькими флагами. На каждом третьем судне плыл певец или лютнист. Звуки голосов и инструментов невидимыми струями перетекали от лодки к лодке.
Роберт и Елизавета плыли на королевской барке вместе с Екатериной и сэром Фрэнсисом Ноллис. Здесь же находились леди Мэри Сидни и ее муж сэр Генри, а также несколько фрейлин, включая Летицию Ноллис.
Рядом плыла барка с музыкантами, исполнявшими приторные любовные песни. Негромкие удары барабана помогали гребцам выдерживать ритм. От солнца, садившегося в окружении золотистых и розовых облаков, по темнеющей воде Темзы протянулась огненная дорожка, манившая королевское судно дальше, в самое сердце Англии.
Облокотившись на позолоченные перила барки, Елизавета наслаждалась игрой закатного солнца, живописный вереницей других лодок, плывших следом. Пока солнце еще не скрылось, помаргивающие разноцветные фонарики, размещенные по всему корпусу барки, были не слишком заметны, но с каждой минутой их отражение в воде становилось все ярче. Роберт встал рядом с королевой и молча стоял, наслаждаясь зрелищем речного празднества.
– Ты знаешь, этот день – самый удивительный в моей жизни, – прошептала Елизавета.
Постоянное любовное напряжение, давно возникшее между ними и не находившее выхода, на мгновение ослабло.
Роберт улыбнулся ей нежно, как старый друг, и сказал: