Любовник королевы Грегори Филиппа

– Правильная мысль. Ты приняла очень верное решение, хорошо сделала, что не стала вступать с ним в разговоры, а сразу побежала ко мне. Ты очень смелая.

– Никакая я не смелая, – возразила Елизавета и вдруг заплакала, как испуганный ребенок.

Роберт осторожно снял ее со стула, сел сам, а ее пристроил к себе на колени. Елизавета уткнулась ему в шею. Он почувствовал влагу ее вспотевшего, мокрого от слез лица.

– Роберт, во мне не было никакой смелости. Я вела себя не как королева. Даже не знаю, с кем надо меня сравнить. Так перепугаться могла разве что девчонка-торговка. Я не сумела закричать, кликнуть стражу, даже не подумала обернуться и строго спросить его, кто ему позволил зайти в сад королевы, шла все быстрее и быстрее, а потом бросилась бежать.

– Любовь моя, храбрость королевы не в том, чтобы разговаривать с фанатиками. Тебе вообще незачем опускаться до бесед с такой швалью. Если его поймают, то в Тауэре найдется кому с ним поговорить.

– Представляешь, я слышу его приближающиеся шаги, начинаю идти быстрее. Он тоже прибавляет ход. Мне ничего не оставалось…

Она снова заплакала. Опять по-детски, громко шмыгая при этом носом.

– Я чувствовала себя беспомощной маленькой девчонкой. Совершенной дурой. Увидев меня, каждый подумал бы, что я дочь какого-нибудь лютниста, а вовсе не короля.

Слова, вырвавшиеся у Елизаветы, испугали ее так же, как и незнакомец в коричневом камзоле.

Она подняла на Роберта заплаканное лицо и растерянно прошептала:

– Боже мой.

Роберт ласково посмотрел ей в глаза, улыбнулся и тихо сказал:

– Никто о тебе ничего не подумает, поскольку не узнает, – тихо сказал он. – Все это останется между нами. Другие не проведают об этом.

Елизавета всхлипнула, проглотила рыдание и кивнула.

– Но даже если бы кто-то и узнал, то не посмел бы упрекнуть тебя. В том, что ты испугалась, нет ничего постыдного. Мы знали о существовании такой опасности. Мне хотелось верить, что любого злоумышленника схватят еще на подходе к дворцу. Но за всеми не уследишь, притом каждый день. Тут любая испугалась бы, а ты ведь не только королева, а еще и женщина. Прекрасная!..

Елизавета инстинктивно откинула за ухо завиток волос и сказала:

– Нет, я должна была бы встретиться с ним лицом к лицу и показать свою власть.

– Ты поступила наилучшим образом. Не каждый достоин того, чтобы показывать ему свою власть. – Роберт покачал головой. – Даже если это и не убийца, подосланный папистами, а обыкновенный сумасшедший. Что ему твоя власть? Еще раз говорю, ты поступила мудрейшим образом, прибежав сюда, ко мне. Теперь ты в полной безопасности.

Елизавета прильнула к нему.

Роберт обнял ее крепче, поцеловал в рыжие волосы и сказал:

– Никто никогда не сомневался в том, чья ты дочь. – Ты тюдоровская женщина, начиная с этих великолепных рыжих волос и до легких маленьких ножек. Ты моя принцесса из династии Тюдоров и такой останешься для меня всегда. Я знал твоего отца, помню, как он смотрел на тебя, называл Бесси, говорил, что ты его лучшая девочка. Я слышал это собственными ушами. Голос короля и сейчас звучит в моих мыслях. Он любил тебя, свою родную дочь и наследницу, знал, что ты – его. А теперь ты – моя.

Елизавета откинула голову. Губы, еще недавно дрожавшие от страха, начали складываться в улыбку.

– Твоя? – переспросила она.

– Моя, – с уверенностью повторил Дадли и крепко ее поцеловал.

Елизавета не противилась. Сильный испуг, а затем ощущение безопасности рядом с Робертом действовали не хуже любовного снадобья. Она пахла потом своего страха, но этот запах начинал уступать место другому – удивительному аромату женщины, охваченной желанием. Роберт поцеловал ее губы, подбородок, затем спустился вдоль шеи и дошел до верха корсажа, плотно сдавливавшего грудь. Кружева здесь были слегка влажными от пота. Теперь он уткнулся лицом в ее шею. Елизавета млела от его шершавого подбородка и чувственных движений языка, касающегося ее кожи. Она засмеялась и шумно втянула в себя воздух.

Руки Роберта незаметно переместились к ее волосам и начали вытаскивать оттуда заколки, освобождая рыжие локоны. Он запрокинул ей голову, поцеловал в губы, слегка прикусил их. Его язык слизнул соленый пот, облизывал ее, наполнял жаром желания. Его рот заливала обильная слюна, будто Елизавета была лакомым кушаньем, которое Роберт собирался проглотить.

Потом он встал со стула, держа ее на руках. Елизавета крепко обнимала его за шею. Дадли локтем спихнул бумажный свиток, уложил королеву на стол и забрался на нее, словно жеребец, готовящийся покрыть кобылу. Его ляжки протиснулись между ее ног, руки задирали платье, чтобы оно не мешало ласкать ее. Елизавета таяла под этими прикосновениями, притягивала Роберта к себе, открывала рот для поцелуев. Ей не терпелось ощутить его всего, целиком.

– Мое платье! – в отчаянии воскликнула она.

– Садись, – велел он.

Елизавета покорно села, повернулась и подставила ему спину. Роберт принялся возиться со шнуровкой. Наконец ему удалось развязать тесемки до конца. Он снял с королевы тесный корсаж и швырнул на пол. Постанывая от удовольствия, Дадли погрузил лицо и руки в тонкую полотняную материю нижней сорочки, наслаждаясь теплом, исходящим от ее живота, и упругими округлостями грудей.

Роберт скинул камзол, распахнул рубашку и снова прильнул грудью к лицу Елизаветы. Он словно хотел припечатать ее к столу своим телом. Маленькие острые зубки впились ему в сосок, а язык играл волосами на его груди. Елизавета терлась о нее лицом, напоминая кошку, обезумевшую от желания.

Корсаж он снял, но на Елизавете оставалась юбка, которая держалась на каких-то хитроумных кружевных завязках. Роберту не хватило терпения. Он разорвал кружева, стянул с Елизаветы юбку и положил руку туда, куда давно мечтал.

При первом же его прикосновении она застонала, выгнула спину и ударилась ею о его ладонь. Роберт немного отстранился, стянул с себя панталоны. Елизавета застонала, покоряясь его напору и силе. Потом из ее губ вырвался протяжный нетерпеливый вздох. Роберт приник к ней, готовый вновь подмять ее под себя.

Во входную дверь громко постучали.

– Ваше величество! – крикнул чей-то встревоженный голос. – Вы в безопасности?

– Давай высаживай дверь! – приказал другой человек.

Ойкнув, Елизавета выкатилась из-под Роберта, спрыгнула со стола и побежала на другой конец комнаты, где валялся ее корсаж.

– Зашнуруй меня! – шепотом потребовала она, натягивая корсаж на вздрагивающие груди и поворачиваясь к Роберту спиной.

Тот спешно натянул панталоны и неестественно громко крикнул:

– Королева здесь, со мной, Робертом Дадли. Она в полной безопасности. Кто у дверей?

– Слава Господу нашему. Сэр Роберт, здесь начальник стражи. Я пришел сопроводить королеву в ее дворцовые покои.

– Она…

Дадли путался со шнуровкой. Наконец, плюнув на тщательность, он просунул тесемки в первые попавшиеся дырочки и завязал их. Спереди корсаж выглядел вполне пристойно.

– Ее величество скоро выйдет. Обождите. Кстати, сколько человек с тобой?

– Десять, сэр.

– Оставь восемь для охраны двери и приведи еще десятерых, – велел Роберт, выигрывая время. – Я не намерен рисковать безопасностью нашей королевы.

Начальник стражи отправился выполнять приказ. Остальные солдаты шумно сопели возле закрытой двери. Елизавета взглянула на порванные завязки юбки и, как могла, закрепила ее на талии.

Роберт надел камзол и прошептал:

– Твои волосы.

– Поищи мои заколки.

Он сумел найти лишь несколько. Елизавета торопливо убирала локоны и скрепляла их заколками, уцелевшими после объятий Роберта. Он лихорадочно ползал на коленях, заглядывал под стол и под скамейку. Остальные заколки исчезли, словно их и не было.

Елизавета наконец-то убрала волосы, накинула капюшон и спросила:

– Как я выгляжу? – спросила она.

– Неотразимо, – ответил он, подходя ближе.

Королева прикрыла рот рукой, чтобы оставшиеся стражники не услышали ее смеха, и поинтересовалась:

– Скажи, ты понял бы, чем я тут занималась?

– Сразу же.

– Боже, какой стыд! А другие тоже догадаются?

– Нет. Они не удивятся. Ведь ты бежала, спасаясь от возможного убийцы. Никто и не ждет, что ты будешь выглядеть так же, как на аудиенции.

Роберт шагнул к ней.

– Не подходи ближе, – шепнула она, протягивая ему ладонь. – Просто держи меня за руку.

– Любовь моя, но я тебя хочу.

– Я тебя тоже, – едва слышно призналась она.

С крыльца донесся топот.

– Сэр Роберт!

– Да!

– Я привел еще десятерых. Теперь нас двадцать.

– Оставайтесь на крыльце. Сейчас мы выйдем.

Роберт подхватил меч, затем вывел Елизавету из комнаты и отодвинул засов. Дверь он не распахнул, а лишь чуть-чуть приоткрыл, готовый в случае провокации тут же захлопнуть ее снова. На крыльце действительно стояли знакомые ему гвардейцы. Тогда Роберт открыл дверь полностью.

– Можете убедиться: ее величество цела и невредима, – нарочито спокойным тоном провозгласил он. – Я позаботился о ее безопасности.

Солдаты бухнулись на колени, начальник стражи перекрестился и спросил:

– Ваше величество, вы позволите проводить вас в покои?

– Да, – ответила Елизавета тем властным голосом, каким мечтала разговаривать с человеком в коричневом камзоле. – Сэр Роберт, ты не откажешься приватно отобедать со мной вечером?

Дадли церемонно поклонился и ответил:

– Как прикажете, ваше величество.

– Он был огорчен и раздосадован, – вдруг сказала Эми, обращаясь к чете Хайд.

Ее слова произвели странное впечатление, поскольку воспринимались как продолжение разговора, хотя обед, за которым они были произнесены, проходил в полной тишине. Уильям Хайд вопросительно поглядел на жену. Уже не в первый раз Эми пыталась доказать своим хозяевам, что тогда, возле фермерского дома, между супругами Дадли произошло лишь мелкое недоразумение, а так они вполне крепкая и счастливая пара. Однако со стороны это воспринималось лишь как попытка Эми убедить в этом саму себя.

– Какую же глупость я совершила! – сокрушалась она. – Представляете, из-за меня у сэра Роберта сложилось впечатление, что дом вполне пригоден для жилья и туда можно вселяться хоть этим летом. А тут еще срочный вызов ко двору. Мы с ним даже поговорить толком не успели. Не могу себе простить, что так огорчила мужа.

– Да, – соглашалась с нею ее верная подруга Лиззи Оддингселл.

– Я совсем не так поняла сэра Роберта, – продолжала Эми, сопровождая эти слова неестественным смехом. – Наверное, я кажусь вам непроходимой дурой. Возможно, так оно и есть. Подыскивая дом, я вспоминала наши прежние мечты, когда мы только-только поженились, и думала, что Роберту и сейчас хочется того же. Боже, какая глупость! Ведь тогда мы сами еще были почти детьми. Я искала скромный домик с густыми лугами вокруг. Конечно, ему теперь нужно совсем другое.

– Ты собираешься найти жилье попросторнее? – с любопытством спросила Алиса Хайд.

Лиззи подняла голову от тарелки и выразительно посмотрела на свою невестку.

– Обязательно, – простодушно ответила Эми. – Наши замыслы остались неизменными. Я неправильно поняла желания моего господина, и это целиком моя вина. Зато теперь я точно представляю, что нужно искать. Ему требуется громадный дом, который стоит среди красивого парка. Чтобы там было хозяйство, снабжающее нас и гостей всем необходимым. Скорее всего, теперь я буду искать не особняк, а место под новое строительство. Я найду добросовестных мастеров и стану неотлучно следить за всеми работами.

– Представляю, сколько хлопот у тебя появится, – учтиво улыбнулся Уильям Хайд.

– Я исполню свой долг так, как и положено заботливой жене, – без тени улыбки ответила Эми. – К этому меня призвал Господь, и теперь я не посрамлю своего супруга.

Елизавета и Дадли завтракали в ее покоях, сидя напротив друг друга за столом, накрытым на двоих. После памятного события в Молочном домике их совместные завтраки стали регулярными. В отношениях Роберта и Елизаветы что-то изменилось. Все это видели, но никто не мог понять, что именно стало иным. Даже Елизавета этого не представляла. Нельзя сказать, чтобы в ней взыграла страсть к Дадли. Она хотела его и раньше, да и других мужчин тоже, однако привыкла властной рукой подавлять свои желания. История с угрожающим незнакомцем в коричневом камзоле выглядела вполне пристойной и правдоподобной. Да, у нее прекрасная стража, храбрые лейб-гвардейцы. Наверняка даже среди ее фрейлин есть такие, которые служат Сесилу. Но в минуту опасности она бросилась к Дадли, единственному человеку, которому доверяла.

Потом королева плакала, как испуганный ребенок, а Роберт утешал ее на правах друга детства. Об этом Елизавета не рассказывала никому. Они с Дадли избегали говорить о событиях того дня. Елизавета запретила себе даже думать об этом, но все же понимала: что-то изменилось. Она раскрылась перед Робертом и показала ему, что он – ее единственный друг.

Завтраки в покоях королевы отнюдь не были уединенными. Двое слуг подавали блюда и уносили пустые тарелки, третий стоял позади стула королевы и следил, чтобы бокалы сотрапезников не оставались пустыми. У окна тесным кружком сидели четыре фрейлины. Слух Роберта и Елизаветы услаждало трио музыкантов и певчий из часовни королевы, исполнявший любовные песни. Дадли пришлось погасить свое желание, досаду и гнев, когда он увидел, какую стену между ним и собой возвела его любимая королева. Опять стена!

За столом Роберт непринужденно болтал с Елизаветой, ухитряясь и здесь создавать некоторую обстановку интимности. Все это должно было показывать, что его прежние чувства ничуть не утихли и ждут подходящего момента, чтобы излиться наружу. Елизавета оправилась от испуга, вновь стала уверенной и величественной. Она наслаждалась тем волнением, что возникало в теле от каждого прикосновения Роберта, улыбалась, смеялась, кокетничала с ним, похлопывала по руке, дергала за рукава, как бы ненароком прижималась под столом ножкой к его ноге, но никогда не намекала, что может приказать всем удалиться и они останутся одни.

Желание, снедавшее Роберта, не мешало ему с аппетитом завтракать. Окончив трапезу, он изящно вытер рот салфеткой. Слуга тут же омыл ему пальцы и досуха вытер их полотенцем.

– Благодарю за великолепный завтрак, ваше величество. К сожалению, мне пора.

– Ты уходишь так рано? – с нескрываемым удивлением спросила Елизавета.

– Как вы помните, вскоре состоится грандиозный рыцарский турнир в вашу честь. Чтобы не ударить в грязь лицом, я должен регулярно упражняться. Вряд ли вам будет приятно, если меня в первом же поединке сбросят с лошади.

– Но упражнения могли бы подождать. Я думала, ты посидишь со мною весь остаток утра.

– Как прикажете, – ответил Роберт и послушно остановился.

Елизавета нахмурилась и заявила:

– Если так, то с моей стороны было бы невежливо удерживать тебя, сэр Роберт, от свидания с твоей лошадью.

Тот взял ее руку в свою и склонил голову.

– В Молочном домике ты не торопился расстаться со мною, – тихонько сказала она.

– Там ты хотела меня так, как женщина жаждет мужчину. Но то состояние ушло, и сейчас ты держишься со мной как с одним из своих придворных, – торопливо прошептал Роберт, зная, что каждое его слово ядовитой змейкой впивается ей в душу. – Что ж, королева вольна завтракать с любым придворным. Даже в ее покоях. Если тебе хочется таких отношений со мной, я подчинюсь и им. Я же на службе у вашего величества. Всегда.

Этот разговор был похож на шахматную партию.

Елизавета наморщила лоб, словно раздумывала над ответным ходом, и сказала:

– Но я всегда буду королевой, а ты – моим придворным.

– Мне следовало бы удовлетвориться своей участью. Но… – Он склонился к ее уху и прошептал так, чтобы слышала только она: – Но мне, Елизавета, нужно гораздо больше.

От него исходил запах чистого мужского тела. Он чувствовал ее дрожащую руку. Елизавета превозмогла себя, вернулась за стол и позволила Роберту уйти. Он знал, каких сил ей это стоило. Другие женщины были готовы пожертвовать чем угодно, только бы чувствовать его прикосновение.

Дадли улыбнулся ей своею мрачноватой, понимающей сатурнианской улыбкой, низко поклонился, направился к двери и проговорил:

– Что бы ваше величество мне ни повелели, знайте: вы всегда были и останетесь королевой моего сердца.

Он еще раз поклонился, распахнул дверь и ушел.

Елизавета не находила себе места. Вместе с Робертом будто ушла самая суть ее жизни. Решив отвлечься от мрачных мыслей, она приказала подать лютню и попыталась играть, но сосредоточиться на этом не смогла. Потом ей показалось, что одна струна звучит не в тон. Королева подвернула колок, потом еще. Тонкая струна лопнула, и у Елизаветы пропало всякое желание заниматься музыкой. Она подошла к письменному столу и стала читать меморандумы Сесила, но его предостережения насчет шотландских событий сейчас казались ей набором слов. Умом Елизавета понимала, что нужно собраться и сосредоточиться на неотложных делах, а их было предостаточно. Необходимо что-то решать с чеканкой новых монет, не дожидаясь, пока английские деньги вообще перестанут принимать. Угроза, исходящая от Франции, вполне реальна. Если французы захватят Шотландию, ничто не остановит их от похода на Англию. Французский король при смерти, надежд на его выздоровление нет. Когда он умрет, вместе с ним исчезнет и безопасность Англии. Но что-то мешало Елизавете думать о государственных делах. Она приложила руку ко лбу. Тот пылал, как печка.

– У меня жар! – крикнула она. – Я заболела!

Фрейлины сейчас же засуетились вокруг нее. В королевские покои срочно позвали Кэт Эшли и Бланш Парри. Королеву уложили в постель, но внимание придворных дам только мешало и раздражало ее. Ей никого не хотелось видеть. Дотрагиваться до своего лба она запретила.

– Ставни закройте! Свет режет мне глаза! – потребовала она.

Фрейлины робко предложили послать за лекарем.

– Не надо мне никакого лекаря, – осадила их Елизавета.

Ей приготовили охлаждающее питье, а также успокоительный и снотворный отвары.

– Я вас об этом не просила! – почти закричала она, не в силах побороть раздражение. – Уходите все. Нечего на меня смотреть и толкаться за дверями. Кому надо, ждите в приемной. Чтоб в моих покоях никого не было!.. Я буду спать, и не смейте меня тревожить.

Фрейлины, будто стайка вспугнутых голубей, удалились в приемную, где сразу же принялись строить догадки и предположения насчет внезапной болезни ее величества. От спальни их отделяли две комнаты и плотно закрытые двери, но до Елизаветы все равно долетал гул возбужденных голосов. Она уткнулась пылающим лицом в подушку, обхватила руками худощавое тело и застыла.

Сэр Роберт медленно ездил взад-вперед по арене, добирался до конца и поворачивал коня в обратном направлении. Этим он занимался уже более часа. На турнире очень многое зависело от умения и желания лошади двигаться по прямой линии, даже если ей навстречу мчится другая, неся на себе рыцаря в доспехах, с копьем наперевес. Нередко расстояние между животными было не шире пальца. Лошадь сэра Роберта не имела права дрогнуть или шарахнуться в сторону. Одно дело, когда всадник держится в седле прямо и сжимает поводья обеими руками. Но на турнире они у него будут в левой руке, а в правой – копье. В любую секунду он может нагнуться влево или вправо, однако лошадь должна двигаться по безупречной прямой. Даже если удар противника почти выбьет его из седла и он ослабит поводья, задача лошади остается прежней – двигаться только по прямой.

Доехав до конца арены, Роберт развернулся и перевел лошадь на шаг. В следующий раз он заставил ее покрыть это расстояние галопом. Дадли чередовал ритм, не давая коню передышки. Животное устало, его шея потемнела от пота, но упражнения еще не кончились. Роберт знал предел возможностей этой лошади и потому снова погнал по прямой линии.

Он находился в дальнем конце, когда со стороны въезда на арену вдруг послышались рукоплескания. Роберт обернулся. Там стояла женщина, похожая на служанку, в домашнем чепце и шали, наброшенной на плечи. Из-под чепца выбивался завиток рыжих волос. Бледное лицо еще сильнее подчеркивало блеск темных глаз.

– Елизавета, – пробормотал он, ощущая привычное торжество.

Роберт неторопливо подъехал туда, где она стояла, и спрыгнул с седла.

Он ждал.

Королева кусала губы. Она опустила голову, потом снова подняла. Взгляд Елизаветы метался. Она смотрела то на его белую льняную рубашку с темными пятнами пота, то на облегающие панталоны для верховой езды и до блеска начищенные сапоги, раздувала ноздри, втягивая в себя его запах. Когда ее величество вновь взглянула на него, ее глаза сузились до щелочек. Голова Елизаветы красиво темнела на фоне яркого утреннего неба.

– Роберт, – прошептала она.

– Да, любовь моя.

– Я пришла к тебе. У меня есть не больше часа. Потом мне надо будет вернуться, иначе меня хватятся.

– Тогда не будем терять ни минуты, – сказал он, бросая поводья конюху. – Поплотнее оберни шаль вокруг головы.

Обняв Елизавету за талию, он повел ее не во дворец, а в свои покои, находящиеся над конюшней. Из сада туда вела небольшая калитка. Роберт открыл ее и пропустил Елизавету вперед.

Они поднялись наверх. Елизавета сняла шаль и огляделась. Комната была просторной, с двумя высокими окнами и темными стенами, обтянутыми тканью. На столе лежали бумаги, касавшиеся завтрашних состязаний. Другой, письменный, тоже был завален документами, но связанными со шталмейстерскими делами. За ним находилась другая дверь, ведущая в спальню.

– Идем, – без всякой торжественности сказал Роберт и открыл дверь.

Основную часть спальни занимала большая кровать под балдахином. В углу Елизавета увидела скамеечку для молитвы, полку с парой десятков книг и лютню. Шляпу Роберт швырнул на кровать, а плащ повесил на дверь, прикрытую лишь наполовину.

– Сюда никто не войдет? – едва слышно спросила Елизавета.

– Нет.

Роберт закрыл входную дверь на тяжелый железный засов.

Елизавета дрожала от страха и нараставшего желания.

– Мне нельзя забеременеть, – сказала она.

– Я знаю и позабочусь, чтобы этого не случилось.

– Откуда такая уверенность? – спросила Елизавета, тревога которой не утихала.

Роберт молча полез во внутренний карман своего камзола и достал особый чехольчик, сделанный из овечьего пузыря и прошитый тоненькими стежками. На его внешнем конце было несколько завязок.

– Это убережет тебя, – пояснил Роберт.

Елизавета нервозно засмеялась и спросила:

– Что это такое? Как оно меня убережет?

– Это нечто вроде панциря. Ты будешь моим оруженосцем и наденешь его на… нужное место.

– А следов у меня… там… не останется? Служанки слишком глазастые.

Роберт улыбнулся и заявил:

– Останется лишь легкий след на твоих губах. Зато внутри у тебя будет бушевать пожар. Это я тебе обещаю.

– Я немножко боюсь.

– Елизавета, любовь моя, – нежно проворковал Роберт, подошел и осторожно снял с нее чепец. – Не бойся. Все будет замечательно.

Рыжее кружево волос разметалось по ее плечам. Роберт поцеловал несколько завитков, потом притянул зачарованную Елизавету к себе и впился в ее губы.

– Моя Елизавета… наконец-то моя, – прошептал он.

Происходящее казалось ей сном. Ее тело, истомившееся от желания, жаждало познать высшую плотскую радость. Роберт догадывался, что она сразу откликнется на чувственные ласки, но Елизавета превзошла все ожидания. Под его опытными руками она потягивалась и изгибалась, словно кошка, которой чешут за ухом. Стыд был ей неведом. Она быстро разделась догола, улеглась в постель и протянула к нему руки. Когда его грудь прижалась к ее лицу, оно лихорадочно пылало от желания. Роберт не торопился овладеть ею. Ему хотелось ощутить каждый дюйм ее кожи, пройти пальцами все ложбинки и выпуклости, перецеловать все, от макушки до мизинцев на ногах. Он поворачивал Елизавету, как куклу, пробовал, как редкостный деликатес, не настаивал, терпеливо ждал, когда волна ее желания достигнет пика. Роберт вошел в нее только тогда, когда услышал, что она хочет ощутить его внутри себя. Сомкнутые ресницы Елизаветы вздрагивали, розовые губы улыбались.

В воскресный день семейство Хайд, Лиззи Оддингселл, леди Дадли и все домашние слуги отправились в церковь. Там они чинно расселись на семейной скамье, соблюдая иерархию. Женщины устроились впереди, а мужчины сзади.

Эми стояла на коленях и смотрела, как отец Уилсон держит дарохранительницу, повернувшись лицом к прихожанам. Этого требовали новые правила службы. Ни один английский отец церкви не пожелал им подчиниться, предпочтя Тауэр и тюрьму Флит. Оксфордский епископ Томас не стал дожидаться ареста и бежал в Рим. Его место оставалось незанятым. Никто из истинных служителей Бога не соглашался совершать обряды в еретической церкви Елизаветы.

Эми завороженно следила за движениями священника. Ее губы шептали молитву. Отец Уилсон благословил облатку, потом пригласил паству встать и принять причастие.

Словно во сне, Эми поднялась, подошла к священнику и смиренно склонила голову. Облатка прилипла к ее языку. Эми закрыла глаза и стояла, сознавая, что сейчас, вкушая тело Христово, она соединяется с живым Богом. Причастие было величайшим чудом, которое никто не мог объяснить и не отваживался отрицать.

Вернувшись к скамейке, Эми вновь склонила голову и стала шептать молитву:

– Господи, верни его ко мне, избавь от греха гордыни и еще одного, имя которому – та женщина, наставь на путь возвращения.

После службы, когда священник возле ворот прощался с прихожанами, Эми взяла его за руку и прошептала:

– Святой отец, я хочу исповедоваться, а потом прослушать мессу так, как это положено.

– Ты же знаешь, что теперь это запрещено, – так же шепотом ответил он. – Я могу выслушать твою исповедь, но молиться обязан по-английски.

– Я не буду чувствовать себя освободившейся от греха без… настоящей мессы, – сказала Эми.

– Дочь моя, это желание исходит из твоего сердца?

– Да, святой отец. Более всего я нуждаюсь в отпущении грехов и Божьем милосердии.

– Хорошо. Приходи сюда в среду, часов в пять. Только никому не говори. Просто скажешь, что идешь помолиться. Прошу тебя, не проболтайся. Нынче это вопрос жизни и смерти. Леди Дадли, об этом не должен знать даже твой муж.

– Его грех я как раз и намереваюсь искупить, – угрюмо призналась Эми. – Да и свой тоже, поскольку подвела мужа.

Священник видел, как болезненно исказилось ее лицо.

– Ах, леди Дадли, ты едва ли могла его в чем-то подвести! – воскликнул отец Уилсон, движимый не столько пастырской обязанностью, сколько обычной человеческой жалостью.

– Увы, святой отец. Я подводила его много раз. Теперь он уехал от меня, и я не знаю, как мне жить без него. Только Бог может восстановить наши прежние чувства, вернуть нам былую любовь… если, конечно, муж простит мне мое нерадение, не достойное хорошей жены.

Священник наклонился и поцеловал ей руку, сожалея, что больше ничем помочь не в силах. Потом он глянул по сторонам, не подслушивал ли кто их разговор. Невдалеке стояла Лиззи Оддингселл.

Увидев, что Эми закончила говорить, подруга подошла, взяла ее за руку и сказала:

– Пошли домой, а то потом жарко будет.

Турнир роз происходил в пятнадцатый день июля. Весь двор Елизаветы только и думал о том, какие наряды они наденут, в каких доспехах будут состязаться, какие розы прикрепят к одежде, какие песни и танцы станут исполнять и, конечно же, чьи сердца разобьют. Но мысли Сесила были далеки от грандиозного празднества. Он думал исключительно о последнем письме Трокмортона, полученном из Парижа.

Июля девятого дня

Он быстро угасает. Каждый день я ожидаю известия о его смерти. Как только это станет печальной реальностью, я Вам тут же сообщу. На трон Франции взойдет Франциск II. Мария уже видит себя королевой Франции, Шотландии и Англии. Это не досужие предположения. Мои шпионы видели наметки воззваний, подписанных именно так. Учитывая могущество Франции и доминирование семейства Гизов, они постараются сделать Шотландию своим троянским конем, и тогда их нельзя будет остановить. Да поможет Бог Англии и Вам, мой старый друг. Я с ужасом думаю, что Вы – наш последний главный советник. Все надежды, какие у меня были, рухнули.

Сесил расшифровал письмо и несколько тягостных минут сидел, глядя на ровные строчки. Затем он взял лист и направился в покои королевы. Елизавета весело смеялась с фрейлинами, наряжаясь к турниру. Летиция Ноллис в ослепительно белом платье, к которому была прикреплена темно-красная роза, сплетала для королевы корону из роз. Сесилу подумалось, что вести из Парижа будут подобны летней буре, какие появляются неведомо откуда и могут за пару часов согнуть и сломать все розовые кусты в саду.

Елизавета избрала для турнира светло-красное платье с белыми шелковыми вставками на рукавах, украшенных серебристыми кружевами. Голову она повязала светлой шелковой лентой, усыпанной белыми и розовыми мелкими жемчужинами. Это создавало впечатляющий контраст с ее медно-рыжими волосами.

Заметив удивленное лицо Сесила, она расцвела в улыбке и кокетливо спросила:

– Как я выгляжу?

«Как невеста», – с ужасом подумал Сесил, однако вслух сказал совсем иное:

– Как истинная красавица, королева лета.

Елизавета подобрала полы платья и сделала шутливый реверанс.

– Кого ты предполагаешь увидеть победителем состязаний?

– Не знаю, – рассеянно ответил Сесил. – Ваше величество, я понимаю, что сегодня вы хотите смеяться и веселиться, однако у меня к вам очень серьезный и безотлагательный разговор.

Она кокетливо поджала губы, но по лицу Сесила поняла, что беседы не избежать.

– Хорошо, Призрак, только недолго. Сам понимаешь, без меня ничего не начнут, а сэр Ро… А всадникам не захочется ждать в тяжелых доспехах. Сам видишь, какая сегодня жара.

– И кто же такой этот сэр?.. – игриво спросила Летиция.

Королева захихикала и покраснела.

Не обращая внимания на ужимки Летиции, Сесил отвел Елизавету к окну, передал ей расшифрованное письмо и без прелюдий начал:

– Получено только что от нашего посла Трокмортона. Он предостерегает о возможном развитии событий после смерти нынешнего французского короля. Ваше величество, как только сердце Генриха Второго перестанет биться, мы окажемся в смертельной опасности. Необходимо спешно вооружаться. Мы должны безотлагательно отправить деньги шотландским протестантам. Дайте мне разрешение на это. Нужно начинать готовить нашу армию.

– Ты всегда говоришь, что у нас нет денег, – вздохнула Елизавета.

Сесил намеренно старался не смотреть на жемчужные серьги королевы и толстые нитки жемчуга, украшавшие ее шею.

– Ваше величество, нам грозит серьезнейшая опасность.

Елизавета забрала у него письмо и быстро прочла.

– Когда ты его получил? – спросила она, забыв, что Сесил уже говорил об этом.

– Пару часов назад. Оно пришло в зашифрованном виде. Мне понадобилось некоторое время на его расшифровку.

– Она не имеет права именоваться королевой Англии! По договору Като-Камбрези французские короли отказались от этой добавки к своему титулу.

– Как видите, не все. Тем более что Мария никаких договоров не подписывала. Это сделал Генрих Второй, дни которого сочтены. Возможно, что и часы. Теперь ничто не остановит амбиций Марии. Новый король и его родня будут лишь умело их подогревать.

Елизавета выругалась сквозь зубы, повернулась к окну, чтобы фрейлины не видели ее мрачнеющего лица, и яростно прошептала:

– Неужели я никогда не буду в безопасности? Я всю жизнь воюю за свое право на трон. Этой войне не суждено кончиться? Я что, обречена всю жизнь опасаться убийцы, скрывающегося за портьерой, и вторжения вражеских армий? Завидная же у меня судьба, если я должна бояться своей родни!