Час волка Маккаммон Роберт

Глава 1

Первым его впечатлением после пробуждения был зелено-золотистый свет: солнце, просвечивавшее сквозь густую листву. Он подумал про лес своей юности, царство Виктора и его новой семьи. Но это было так давно, и Михаил Галатинов лежал не на подстилке из сена, а на постели с белоснежным бельем. Потолок над ним был белый, стены светло-зеленые. Он услышал пение малиновки и повернул голову направо, к окну. Через окно было видно переплетение ветвей дерева, а между ними — куски голубого неба.

Но посреди всей этой красоты в сознании его стоял образ истощенных трупов в огромной могиле. Это была такая картина, которая, если ее увидеть хотя бы однажды, остается в сознании навсегда. Ему хотелось зарыдать, избавиться от подобного зрелища, но слез не было. Зачем рыдать, если муки уже приняты? Нет, время слез прошло. Теперь наступило время хладнокровных рассуждений и накопления сил.

Все тело у него страшно болело. Даже мозг его был словно бы побитым. Он приподнял простыню и увидел, что он все еще голый. Его кожа напоминала одеяло из разноцветных лоскутиков, в основном черного и синего цветов. Раненное бедро было зашито и закрашено йодом. Другие различные порезы и проколы на его теле, в том числе колотые раны, нанесенные вилкой Блока, были обработаны обеззараживающим составом. С него счистили грязь из конуры, и Майкл подумал, что кто бы ни выполнил эту работу, он заслужил медаль.

Он коснулся своих волос и обнаружил, что их тоже вымыли; кожа на голове саднила, вероятно, от едкого шампуня против вшей. Борода была сбрита, но на лице оказалась короткая щетина, что заставило его задуматься, сколько же он пролежал в дремоте изнурения?

Одно он знал наверняка: он оголодал. Он видел свои ребра, его руки и ноги стали костлявыми, мышцы исчезли. На маленьком столике рядом с кроватью лежал серебряный колокольчик. Майкл взял его и позвонил, чтобы посмотреть, что произойдет.

Менее чем через десять секунд дверь отворилась. Вошла Чесна ван Дорн, лицо ее сияло и на нем не было маскировочной раскраски диверсанта, ее золотисто-карие глаза блестели, а волосы золотистыми локонами падали на плечи. Она красиво выглядит, подумал Майкл. Ей совсем не мешал бесформенный черный парашютистский костюм и пистолет «Вальтер» на поясе. За ней следовал седоволосый мужчина в роговых очках, одетый в темно-синие брюки и белую рубашку с закатанными рукавами. Он нес черный медицинский чемоданчик, который поставил на столик у кровати и открыл.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Чесна, стоя в дверях. Выражение лица у нее отражало деловую заботливость.

— Живой. Хотя и не совсем. — Голос у него был хриплым шепотом. Говорить было тяжело. Он попытался принять сидячее положение, но мужчина, явно доктор, надавил ему на грудь рукой и заставил лечь, что было не труднее, чем удержать больного ребенка.

— Это доктор Стронберг, — объяснила Чесна. — Он лечит вас.

— И проверяет при этом пределы возможностей медицинской науки, говоря откровенно. — Голос у Стронберга был похож на шум камней в бетономешалке. Он сел на край постели, извлек из чемоданчика стетоскоп и прослушал пульс пациента. — Вдохните глубоко. — Майкл вздохнул. — Еще раз. Еще. Теперь задержите дыхание. Медленно выдохните. — Он проворчал и вынул из ушей наконечники прибора. — У вас слабые хрипы в легких. Слабая инфекция, я думаю. — Под язык Майкла лег термометр. — Ваше счастье, что вы были в хорошем физическом состоянии. Иначе двенадцать дней в Фалькенхаузене на хлебе и воде могли бы привести к гораздо худшим последствиям, чем истощение и легочное кровотечение.

— Двенадцать дней? — сказал Майкл и взялся за термометр.

Стронберг взял его за запястье и отвел его руку в сторону.

— Оставьте его в покое. Да, двенадцать дней. К тому же у вас есть и другие болезни, такие как сотрясение мозга средней степени, сломанный нос, серьезное повреждение плеча, кровоподтек на спине от удара, который чуть не разорвал почку, а рана на вашем бедре чуть не перешла в уплотняющуюся гангрену. К счастью для вас, это было вовремя остановлено. Однако мне для этого пришлось пережать некоторые мышечные ткани, так что какое-то время нога у вас действовать не будет.

«Боже мой!» — подумал Майкл и вздрогнул от мысли о потере ноги под ножом и хирургической пилой.

— В вашей моче была кровь, — продолжал Стронберг, — но я не думаю, что почки у вас повреждены окончательно. Мне нужно ввести катетер, чтобы вышло немного жидкости. — Он вытащил термометр и посмотрел его показания. — У вас небольшой жар, — сказал он. — Но по сравнению со вчерашним днем он стал слабее.

— Сколько я тут уже лежу?

— Три дня, — сказала Чесна. — Доктор Стронберг считает, что вам нужно еще долго отдыхать.

Майкл ощутил во рту горький привкус. Лекарства, решил он. Скорее всего, антибиотики и успокоительные. Доктор уже готовил еще один шприц.

— Этого больше не надо, — сказал Майкл.

— Не будьте идиотом, — Стронберг ухватил его за руку. — Ваш организм подвергался воздействию такой грязи и бактерий, что вам просто повезло, что у вас нет тифа, дифтерита и бубонной чумы. — Он воткнул иглу.

Сопротивляться этому было бессмысленно.

— А кто меня мыл?

— Я поливала вас из шланга, если вы это имеете в виду, — сказала ему Чесна.

— Спасибо.

Она пожала плечами.

— Я не хотела, чтобы вы заразили кого-нибудь из моих людей.

— Они проделали хорошую работу, я у них в долгу. — Он вспомнил запах крови на лесной тропе. — Скольких ранило?

— Только Эйснера. Пуля пробила ему руку. — Она нахмурила брови. — Минутку. Откуда вы знаете, что кто-то ранен?

Майкл замялся. И в самом деле — откуда? — подумал он.

— Я… я, в общем-то, и не знал, — сказал он. — Просто много стреляли.

— Ага, — Чесна внимательно наблюдала за ним. — Нам просто повезло, что мы никого не потеряли. Может, теперь вы объясните, почему вы отказались ехать с Бауманом, а потом добрались до нашего привала за восемь миль от Фалькенхаузена? С какой целью вы преодалели такое расстояние бегом? И как вы нашли нас?

— Лазарев, — сказал Майкл, уклоняясь на время, чтобы придумать хороший ответ. — Мой друг. С ним все в порядке?

Чесна кивнула.

— С собой он привел целое стадо вшей. Нам пришлось обрить его наголо, но он сказал, что убьет того, кто коснется его бороды. Он даже в худшем состоянии, чем вы, но все же живой. — Она подняла свои светлые брови. — Вы уже решили, как объясните то, что вы нас нашли?

Майкл вспомнил, что слышал той ночью спор Чесны и Баумана, когда они вышли из палатки.

— Мне кажется, что я тогда немного тронулся, — объяснил он. — Я кинулся за майором Кроллем. Я не очень помню, что произошло.

— Вы его убили?

— О нем… о нем позаботились, — сказал Майкл.

— Продолжайте.

— Я взял мотоцикл Кролля. На нем выехал из ворот. Но, наверно, пуля пробила бензобак, потому что проехал я только несколько миль, а затем мотор заглох. Тогда я пошел через лес. Я увидел ваши фонари и пришел к вам. — Слишком явно притянуто за уши, подумал он, но это было все, что он мог придумать.

Чесна мгновение молчала, уставившись на него. Потом сказала:

— У нас был человек, следивший за дорогой. Он не видел мотоцикла.

— Я ехал не по дороге. Я поехал через лес.

— И вы просто случайно нашли наш привал? В целом лесу? Вы наткнулись на привал, в то время как никто из нацистов не смог найти нас по следу?

— Ну… да. Я же ведь попал сюда, разве не так? — Он устало улыбнулся. — Можете назвать это судьбой.

— Мне кажется, — сказала Чесна, — что при этом вы еще всю дорогу дышали через камышину. — Она подошла к постели немного ближе, в то время как Стронберг готовил вторую инъекцию. — Если бы я не знала, что вы на нашей стороне, барон, у меня были бы серьезные подозрения на ваш счет. Победить Гарри Сэндлера в его собственной игре — это одно дело, преодолеть, в вашем состоянии, больше восьми миль ночью по лесу и найти наш привал, который был очень хорошо запрятан, могла бы я добавить, — нечто совершенно другое.

— Я очень ловок в своих делах. Именно потому я и здесь. — Он поморщился, когда кожу проткнула вторая игла.

Она покачала головой.

— Никто не может быть настолько ловок, барон. Что-то в вас есть такое… что-то очень странное.

— Ну, это мы можем обсуждать не один день, если хотите. — Он подпустил в голос чуток неподдельной усталости. Глаза Чесны были остры, они видели его увертку. — Вы подготовили самолет?

— Он будет готов в нужный мне момент. — Она решила пока больше не трогать этот вопрос. Но этот человек что-то скрывал, и она хотела узнать, что.

— Хорошо. Так когда же мы полетим?

— Для вас никакого полета не будет, — твердо сказал Стронберг. Он со щелчком закрыл свой чемоданчик. — По крайней мере, недели две. Ваш организм истощен и доведен до жуткого состояния. Обычный человек, такой, у которого нет вашей диверсионной подготовки, к этому времени был бы уже совершенно безнадежен.

— Доктор, — сказал Майкл, — благодарю вас за внимание и заботу. Но сейчас будьте любезны оставить нас наедине.

— Доктор прав, — сказала Чесна. — Вы слишком слабы, чтобы куда-нибудь ехать. Так что ваша миссия теперь окончена.

— И для этого вы меня оттуда вытащили? Только для того, чтобы сказать мне, что я — инвалид?

— Нет. Для того, чтобы не позволить вам сломаться. С тех пор, как вас схватили, полковник Блок закрыл «Рейхкронен». Из того, что я слышала, он допрашивает всех служащих и изучает их послужные документы. Он обыскивает номер за номером. Мы вытащили вас из Фалькенхаузена, потому что Бауман оповестил нас о том, что Блок планировал со следующего утра снова пытать вас — уже более серьезно. Еще бы часа четыре — и катетер был бы бесполезен.

— Ага, понимаю. — В свете этого временное бездействие ноги было незначительной неприятностью.

Доктор Стронберг стал было уходить, но остановился в дверях и сказал:

— Интересное у вас, однако, родимое пятно. Я никогда ничего подобного не видел.

— Родимое пятно? — спросил Майкл. — Какое родимое пятно?

Стронберг казался озадаченным.

— Ну, которое под левой рукой.

Майкл поднял левую руку и от изумления замер. От подмышки до бедра шла полоска гладкой черной шерсти. Волчья шерсть, догадался он. При таком напряжении организма и мозга он не полностью выполнил обратное превращение с тех пор, как выбрался из Фалькенхаузена.

— Невероятно, — сказал Стронберг. Он наклонился, чтобы разглядеть волоски поближе. — Это загадка для дерматологов.

— Наверное, — Майкл опустил руку и прижал ее к боку.

Стронберг мимо Чесны прошел к двери.

— С завтрашнего дня мы будем давать твердую пищу. Немного мяса в бульоне.

— Не хочу я никакого проклятого бульона. Я хочу ростбиф. Страшно соскучился.

— Ваш желудок к этому еще не готов, — сказал Стронберг и вышел из комнаты.

— Какой сегодня день? — спросил Майкл у Чесны, когда доктор ушел. — Дата?

— Седьмое мая. — Чесна подошла к окну и загляделась на лес, лицо ее омывал полуденный свет. — В ответ на ваш следующий вопрос скажу, что мы в доме нашего друга в сорока милях к северо-западу от Берлина. Ближайшее селение — маленькая деревушка с названием Россов — в одиннадцати милях к западу. Так что здесь мы в безопасности, можете отдыхать спокойно.

— Я не хочу отдыхать. У меня есть задание, которое нужно выполнить. — Но как только он сказал это, он почувствовал, как то, что ввел ему Стронберг, стало действовать. Язык у него онемел, он опять почувствовал сонливость.

— Четыре дня назад мы получили шифровку из Лондона. — Чесна отвернулась от окна, чтобы видеть его. — День вторжения назначен на пятое июня. Я радировала в ответ, что наше задание не завершено и что успех вторжения может быть под угрозой. Я пока еще жду ответа.

— Мне кажется, что я знаю, что такое Стальной Кулак, — сказал Майкл и стал излагать ей свою гипотезу о «летающей крепости».

Она внимательно слушала, с бесстрастным лицом, не выражая ни согласия, ни несогласия.

— Я не думаю, что самолет спрятан в ангаре в Норвегии, — сказал он ей, — потому что это слишком далеко от побережья вторжения. Но Гильдебранд знает, где самолет. Нам нужно попасть на Скарпу… — в глазах у него стало туманиться, во рту чувствовался сильный привкус лекарств, — …и выяснить, что же изобрел Гильдебранд.

— Вы никуда не можете ехать. Не в таком состоянии, в каком вы находитесь. Будет лучше, если я сама подберу людей и доставлю их туда самолетом.

— Нет! Послушайте… ваши друзья могут быть хороши, чтобы ворваться в лагерь для пленных… но Скарпа будет много крепче. Вам для такой работы нужен профессионал.

— Вроде вас?

— Именно. Я смогу быть готовым к поездке через шесть дней.

— Доктор Стронберг сказал — две недели.

— Его слова ни черта не стоят! — Он почувствовал прилив злости. — Стронберг меня не знает. Я буду готов через шесть дней… при условии, что у меня будет мясо.

Чесна чуть улыбнулась.

— Верю, что вы говорите серьезно.

— Да, серьезно. И больше не надо мне никаких успокоительных или что там мне упорно колет Стронберг. Понимаете?

Она помолчала немного, обдумывая. Потом:

— Я скажу ему.

— И еще одно. Вы… учитывали возможность… что между этим местом и Скарпой мы можем нарваться на истребители?

— Да. Я иду на такой риск, вполне сознавая его.

— Если нас собьют, то нам все равно тогда придется падать подожженными. Но вам нужен второй пилот. У вас такой есть?

Чесна покачала головой.

— Поговорите с Лазаревым, — сказал Майкл. — Вам он может показаться… интересным.

— Это животное? Он — летчик?

— Хотя бы просто поговорите с ним. — Веки Майкла тяжелели. Трудно было сопротивляться помрачению зрения. Лучше не сопротивляться, а отдыхать, подумал он. Отдыхать, а завтра тогда уже сопротивляться.

Чесна оставалась у его кровати, пока он не уснул. Лицо ее смягчилось, она потянулась, чтобы потрогать его волосы, но в этот момент он повернулся на другой бок, и она убрала руку назад. Когда она узнала, что его и Мышонка схватили, то чуть с ума не сошла от волнений, и вовсе не потому, что боялась, что он выдаст секреты. Увидев его появившимся из леса — грязного и всего в синяках, с лицом, запавшим от голода и испытаний в заключении, — она чуть не упала в обморок. Но как же он нашел их по следам в лесу? Как?

Кто вы? — мысленно спросила она спящего. Лазарев спрашивал, как дела у его друга «Галатинова». Русский он или британец? Или какой-то другой, более редкой национальности? Даже в изнуренном состоянии он был красивым мужчиной — но было в нем что-то от одиночества. Что-то потерянное. Всю свою жизнь она воспитывалась со вкусом серебряной ложечки во рту; это был человек, познавший вкус земли. В разведслужбе было железное правило: не поддаваться чувствам. Невыполнение этого правила могло привести к неописуемым страданиям и смерти. Но она устала, так устала быть актрисой. А вести жизнь без чувств было тем же, что играть роль критика вместо публики: в том не было удовольствия, только сценическое искусство.

Барон — Галатинов или каким бы там ни было его имя — вздрогнул во сне. Она увидела, что кожа руки у него покрылась пупырышками. Она вспомнила, как мыла его, не из шланга, а со щеткой, пока он лежал в беспамятстве, в тазу с теплой водой. Она выскребла у него вшей из головы, с груди, под мышками и в паху. Она брила его и мыла его волосы, и она проделала все это потому, что никто другой этого бы не сделал. Это была ее работа, но от нее не требовалось, чтобы у нее ныло сердце, когда она отмывала грязь с его лица.

Чесна натянула на него простынь. Его глаза открылись — блеснули зеленью, — но лекарства были сильные, и он опять отключился. Она пожелала ему хороших снов, не из этого мира кошмаров, и когда вышла, тихо прикрыла дверь.

Глава 2

Менее чем через восемнадцать часов после своего первого пробуждения Майкл уже смог встать на ноги. Он опорожнился в «утку», моча была красной, но боли не было. Бедро у него дергало, однако ноги держали крепко. Он прошелся по комнате, проверяя себя, и почувствовал, что хромает. Без обезболивающих и успокоительных в крови он чувствовал, что нервы его слишком обнажены, зато мозг был ясен. Он обратил все свои помыслы к Норвегии, и то, что ему было сейчас необходимо, это скорее быть готовым к путешествию туда.

Он лег на пол из сосновых досок и медленно потянулся. Глубоко упрятанная боль вышла наружу, когда он делал это. Спина на полу, ноги кверху, голова с хрустом прижалась к коленям. Живот на полу, одновременно подняты подбородок и ноги. Сидя на полу, колени согнуты, а спина как можно медленнее опускается почти до пола, проходя через болевую точку, и все повторяется снова. На коже Майкла появился легкий налет пота. Кровь рывками бежала по кровеносным сосудам и возбуждала мышцы, а сердце дошло до максимально быстрого ритма. Шесть дней, подумал он, жадно дыша. Через шесть дней я должен быть готов.

Женщина с каштановыми, подернутыми сединой волосами принесла ему обед: протертые овощи и пюре из мелко нарезанного мяса.

— Детское питание, — сказал ей Майкл, но съел все до крошки.

Доктор Стронберг навестил его еще раз, чтобы осмотреть. Жар почти совсем прошел, а хрип в легких уменьшился. Однако у него лопнули три стежка в шве. Стронберг предупредил его, чтобы он не вставал с постели и отдыхал, и на этом визит окончился.

Спустя ночь, получив еще одну порцию безвкусного пюре, Майкл встал в темноте и бесшумно открыл окно. Он выскользнул в молчаливый лес, встал под тополем и стоял там, пока не превратился в волка. Несколько последних стежков шва лопнули, но бедро не кровоточило. Итак, к его коллекции прибавился еще один шрам. Он пробежался на четырех лапах по лесу, дыша благоухающим чистым воздухом. Его внимание привлекла белка, и он сцапал ее, прежде чем она успела добраться до дерева. Пасть у него прямо-таки источала слюну, пока он поглощал ее мясо и соки, потом он выплюнул кости и шерсть и продолжил увеселение. У фермы, милях в двух от их домика, его облаяла собака, а почуяв запах Майкла, завыла. Майкл обрызгал столбик забора, только затем, чтобы собака знала свое место.

Он посидел некоторое время на вершине поросшего травой холма, рассматривая звезды. В такую прекрасную ночь, как эта, опять перед ним встал вопрос: что есть ликантроп в глазах Божьих?

Он подумал, что теперь он может найти ответ на этот вопрос, после того, как увидел тот могильник в Фалькенхаузене, после смерти Мышонка, Железного Креста, вырванного из его раздавленных пальцев, после таких вот эпизодов жизни на этой земле мучений и ненависти, он подумал, что знает, а если нет, то ответ вот-вот созреет.

— Ликантроп — мститель Божий —.

Столько работы нужно сделать! Майкл знал, что у Чесны достаточно мужества, очень много мужества, но ее шансы добраться до Скарпы и выбраться оттуда без него слишком малы. Ему нужно будет быть жестоким и сильным, чтобы справиться с тем, что им предстоит.

Он, однако, ослабел в большей степени, чем думал. Превращение истощило его силы, и он лег, положив голову на лапы, глядя на ясный свет звезд. Он спал и видел сон про волка, которому снилось, что он человек, которому виделся сон, что он волк, который…

Когда он проснулся, восходило солнце. Вокруг было зелено и прекрасно, но за этим где-то скрывалась черная сердцевина. Он вскочил на ноги и пустился назад по тому пути, которым пришел, по запаху своих следов. Он был около дома и готов был уже выполнить превращение обратно в человека, когда услышал сквозь предрассветное птичье пение слабые звуки радиопомех. Он пошел на эти звуки и примерно в пятидесяти ярдах от дома обнаружил сарайчик, замаскированной сеткой. На крыше торчала антенна. Майкл забрался в кусты и слушал, пока радиопомехи не прекратились. Послышались три музыкальных позывных, следовавшие один за другим. Потом голос Чесны по-немецки сказал:

— Я настроилась. Передавайте.

Мужской голос, передававшийся явно через больше расстояние, ответил:

— Концерт уже назначен. Как и планировалось, Бетховен. Ваши билеты следует выкупить как можно скорее. Конец.

Потом опять стали слышны только атмосферные помехи.

— Ну, вот и все, — сказала Чесна кому-то в сарайчике.

Через мгновение вышел Бауман и взобрался по ступенькам приставной лесенки на крышу, где стал снимать антенну. Вышла Чесна и пошла через лес к дому. Майкл тихо крался за ней, держась в тени деревьев. Он ощущал ее аромат и вспомнил их первый поцелуй в вестибюле «Рейхкронена». Теперь он чувствовал себя сильнее, все чувства в нем были сильнее. Еще несколько дней отдыха и еще несколько ночных охот за кровью и мясом, так ему необходимыми, и…

Он сделал еще один шаг, и от этого шага прятавшаяся в кустах птица вскрикнула и взлетела из-под его лапы.

Чесна резко обернулась на шум. Рука ее уже схватилась за «Люгер» и тащила его из кобуры. Она увидела его; он увидел, как ее глаза расширились от страха, когда она прицелилась и нажала на курок. Пистолет грохнул, и рядом с головой Майкла отлетел с дерева кусок коры. Она выстрелила во второй раз, но черного волка там уже не было. Майкл развернулся и метнулся в густую листву, пуля взвизгнула над его спиной.

— Фриц! Фриц! — крикнула Чесна Бауману, в то время как Майкл юркнул сквозь чащу и сбежал. — Волк! — слышал он, как она сказала Бауману, когда тот подбежал к ней. — Он был прямо там, смотрел на меня! Я никогда не видела волка так близко!

— Волк! — в голосе Баумана прозвучало недоверие. — Но здесь волки сроду не водились!

Майкл сделал по лесу круг и вернулся к дому. Сердце у него колотилось; обе пули пролетели всего лишь на долю дюйма мимо. Он лег в кустарнике и как можно скорей совершил превращение, кости у него ломило при деформации суставов, а клыки убирались в челюсти с влажным пощелкиванием. Выстрелы из пистолета уже подняли всех в доме. Он встал, в новой плоти, проскользнул в окно и закрыл его за собой. Он слышал снаружи голоса, спрашивавшие, что произошло. Потом лег в постель и натянул по горло простыню. Спустя несколько минут вошла Чесна.

— Я подумала, что и вас разбудит, — сказала она, все еще нервничая, и он уловил запах порохового дыма от ее кожи. — Вы слышали выстрелы?

— Да. Что происходит? — Он сел, притворяясь встревоженным.

— Меня чуть не сожрал волк. Там, в лесу, чертовски близко от дома. Он уставился на меня, и у него были… — Голос ее смолк.

— Что у него было? — подтолкнул Майкл.

— У него была черная шерсть и зеленые глаза, — сказала она спокойным голосом.

— А я всегда думал, что все волки серые.

— Нет. — Она рассматривала его лицо так, будто видела его впервые. — Не все.

— Я слышал два выстрела. Вы попали в него?

— Не знаю. Может быть. Конечно, это должна была быть самка.

— Ну, слава Богу, что она не напала на вас.

Он учуял, что готовится завтрак: сосиски и блинчики. Ее настойчивый взгляд заставлял его нервничать.

— Если бы он был так же голоден, как я, вам бы не так повезло, он бы обязательно откусил от вас кусочек.

— И в самом деле повезло.

«Господи, о чем я думаю?» — спросила сама себя Чесна. — «О том, что у этого мужчины черные волосы и зеленые глаза, такие же как у волка? И что из того? Я, наверно, схожу с ума, раз могла подумать такое!»

— Фриц… говорит, что в этих местах волки не водятся.

— А вы спросите его, не хочет ли он сегодня ночью прогуляться в лесу, чтобы выяснить это. — Он сухо улыбнулся. — Я бы, пожалуй, не рискнул.

Чесна опомнилась и спохватилась, что стоит, прижавшись спиной к стене. То, что крутилось у нее в голове, было просто смешным, она это знала, но все-таки… нет, нет! Это безумие! Такое бывает только в сказках, рассказываемых у костра, когда дует холодный ветер и кто-то воет в ночи. Здесь же современный мир!

— Я бы хотела знать ваше имя, — сказала она наконец. — Лазарев зовет вас Галатинов.

— Я урожденный Михаил Галатинов. Но сменил свое имя на Майкла Галатина, когда стал британским гражданином.

— Майкл, — повторила Чесна, вслушиваясь в эти звуки. — Я только что получила радиосообщение. Вторжение состоится пятого июня, если не помешает плохая погода. Наше задание состоит в следующем: мы должны найти Стальной Кулак и уничтожить его.

— Я скоро буду к этому готов.

Этим утром он выглядел свежее, как будто зарядился от чего-то. Или, быть может, видел какой-то оздоровляющий сон? — подумала она.

— Верю, что будете готовы, — сказала она. — Лазарев тоже поправляется. Вчера мы долго разговаривали. Он много знает о самолетах. Если у нас по пути возникнут неполадки с мотором, он будет полезен.

— Я бы хотел с ним увидеться. Можно мне получить одежду?

— Я спрошу доктора Стронберга, можно ли вам вставать.

Майкл фыркнул.

— И скажите ему, что я тоже хочу блинчиков.

Она понюхала воздух и не уловила их запах.

— У вас, должно быть, хорошее обоняние.

— Да, хорошее.

Чесна смолкла. Опять эти мысли — безумные мысли — вкрались в ее мозг. Она отбросила их.

— Повар готовит для вас и Лазарева овсянку. Вы еще не в состоянии принимать твердую пищу.

— Чтобы жить на голодном пайке, я мог бы и остаться в Фалькенхаузене, если это то, чего хотите вы и доктор.

— Нет, не этого. Доктор Стронберг просто хочет, чтобы ваш организм восстановил силы.

Она пошла к двери, потом опять остановилась. Она уставилась в его зеленые глаза и почувствовала, как волосы у нее на затылке зашевелились. Это были те самые глаза, того волка, подумала она. Нет, конечно же, это было абсолютно невероятно!

— Я еще зайду проведать вас попозже, — сказала она и вышла.

Лицо Майкла нахмурилось. Пули были близким зовом. Он почти мог прочитать мысли Чесны; конечно, она не должна прийти к правильному выводу, но с этого момента ему придется следить рядом с ней за своими действиями. Он поскреб жесткую щетину на подбородке, а потом посмотрел на свои руки. Под ногтями у него была черная немецкая земля.

Завтрак Майкла — овсянка на воде — был поглощен им за несколько минут. Чуть позже вошел Стронберг и объявил, что лихорадка у него совсем прошла. Однако доктор поругал его за лопнувшие стежки. Майкл сказал, что он в состоянии выполнять гимнастические упражнения средней тяжести, поэтому ему нужна одежда, чтобы прогуливаться. Сначала Стронберг решительно отказал, потом сказал, что подумает. Не прошло и часа, как к Майклу в комнату принесли серо-зеленый парашютный костюм, нижнее белье, носки и парусиновые тапочки. Все это принесла та же женщина, что готовила пищу. Очень кстати пришелся еще и тазик с водой, с куском мыла и лезвием для бритья, с помощью которого Майкл соскреб свою щетину.

Свежевыбритый и одетый, Майкл покинул комнату и прогулялся по дому. Он нашел Лазарева в следующей по коридору комнате, русский был обрит наголо, но с черной густой бородой, и его гордый, как у корабля, нос казался еще огромнее из-за сверкания обритого черепа. Лазарев был еще бледен и как-то менее подвижен, но на щеках его появились бледные розовые пятна, а в его глазах — блеск. Лазарев сказал, что за ним ухаживают очень хорошо, но отказали в его просьбе относительно бутылки водки и пачки сигарет.

— Эй, Галатинов! — сказал он, когда Майкл стал уже уходить. — Я рад, что не знал, что ты такой важный разведчик. Это бы сделало меня несколько нервным!

— А сейчас ты не нервничаешь?

— Ты имеешь в виду, из-за того, что я в штаб-квартире разведчиков? Галатинов, да я так перепугался, что стал срать желтым говном. Если фашисты когда-нибудь нагрянут в это местечко, всем нам придется надеть галстуки из фортепьянных струн!

— Они сюда не нагрянут. И галстуки мы надевать не будем.

— Да, если наш волк защитит нас. Ты уже слышал об этом?

Майкл кивнул.

— Вот еще что, — сказал Лазарев. — Ты, вроде бы, собираешься в Норвегию? Какой-то там чертов остров у юго-западного побережья. Да? Так мне сказала Златовласка.

— Да, верно.

— И вам нужен второй пилот. Златовласка говорит, что у нее есть транспортный самолет. И она не говорит, какого он типа, что заставляет меня предположить, что это уж точно не самая последняя модель. — Он поднял палец. — А сие означает, товарищ Галатинов, что вряд ли то будет скоростной самолет, и высота полета у него будет невелика. Я сказал об этом Златовласке, и тебе скажу: если мы нарвемся на истребителей, нам придется их как-то обманывать. Потому что никакой транспортный самолет не может обогнать «Мессершмит».

— Я это знаю. Уверен, что и она тоже. Так ты как, берешься за это или нет?

Лазарев моргнул, как будто от изумления, что такой вопрос мог вообще возникнуть.

— Небо — мой дом, — сказал он. — Конечно, берусь.

Майкл никогда не сомневался, что русский за это возьмется. Он покинул Лазарева и пошел искать Чесну. Он нашел ее одну в дальней комнате, изучающую карты Германии и Норвегии. Она показала ему маршрут, по которому они планировали лететь и на котором были три остановки для заправки топливом и пищей. Они должны лететь только в темноте, сказала она, и полет займет четыре ночи. Она показала ему, где они должны приземлиться в Норвегии.

— На самом деле это полоска ровной земли между двух гор, — сказала она. — Здесь будет наш агент с лодкой, — кончиком карандаша она коснулась точки, обозначавшей прибрежную деревню с названием Юскедаль. — Скарпа здесь, — она коснулась маленького шероховатого куска земли, — кружок коричневой коросты, подумал Майкл, — который лежал в тридцати милях к югу от Юскедаля и восьми-девяти милях от берега. — Здесь очень вероятна встреча с патрульными катерами. — Она обвела кружком места к востоку от Скарпы. — Думаю, что и с минами тоже.

— Скарпа не похожа на курорт для проведения летних отпусков, да?

— Пожалуй. Там на земле еще будет лежать снег, и ночи будут морозные. Нам придется захватить зимнюю одежду. В Норвегию лето приходит поздно.

— Не имею ничего против прохладной погоды.

Она глянула на него и поняла, что не может отвести взгляд от его зеленых глаз. Волчьи глаза, подумала она.

— Есть лишь немногое, что заботит вас, да?

— Нет. Просто я выносливый.

— И только? Вы ни на что не обращаете внимания, и действуете лишь в зависимости от обстоятельств?

Ее лицо вплотную приблизилось к его лицу. Ее аромат был божественным. Меньше шести дюймов — и их губы встретились бы.

— Мне казалось, что мы говорили про Скарпу, — сказал Майкл.

— Да, говорили. Теперь мы говорим про вас. — Она еще немного выдержала взгляд, потом отвела его и стала складывать карты. — У вас есть дом?

— Да.

— Нет. Я имею в виду не место, где жить. Я имею в виду родину. — Она опять глянула на него, ее золотисто-карие глаза потемнели от желания выспрашивать. — Место, которому вы принадлежите. Дом вашего сердца.

Он подумал об этом.

— Не уверен. — Сердце его все еще тянуло к лесам России, далеким от его каменного дома в Уэльсе. — Думаю, оно есть — или было, — но я не могу туда вернуться. А как, по-вашему, у многих ли оно вообще есть?

Она не ответила.