Час волка Маккаммон Роберт
У заключенных на руках были повязки из голубой и красной материи. Длинные фигуры в мешковатых серых робах спотыкались и пошатывались, стремясь закинуть мяч в корзинку на противоположной стороне площадки.
— Дриблинг, Владимир! Ты что, совсем ничего не соображаешь в этой игре? — Человек, который кричал это, стоял у края площадки. На нем были черные рейтузы и полосатая судейская рубашка, у него была длинная грива белых волос, свисавших до лопаток, и рост у него был почти в семь футов. — Хватай мяч, Темкин! — кричал он и топал ногой. — Пропустил такой легкий бросок!
Безделье, переходящее в сумасшествие, — подумал Майкл. Но был там еще и Эрих Блок, вставший с места на открытой трибуне и махавший им, подзывая к себе. Несколькими рядами выше своего хозяина сидел Бутц, выглядевший как рассерженный бульдог.
— Привет! — сказал человек семи футов ростом, с белой гривой, обращаясь к Чесне. Он улыбнулся, показав лошадиные зубы. На нем были круглые очки, и Майкл решил, что он не старше двадцати трех лет. У него были темно-карие, блестящие, словно бы детские глаза. — Это вы — те, которые устроили ночью весь тот бардак?
— Да, это они, Густав, — ответил Блок.
— О. — Улыбка доктора Гильдебранда словно бы выключилась, глаза его стали мрачными. — Вы потревожили мой сон.
Гильдебранд мог быть гением по части химического оружия, подумал Майкл, но этот факт не мешал ему быть простаком. Возвышавшийся над ними молодой человек отвернулся от них и закричал заключенным:
— Не останавливаться! Продолжать игру!
Заключенные, спотыкаясь и пошатываясь, устремились к противоположной корзине, у некоторых из них ноги заплетались.
— Садитесь сюда, — Блок указал на место рядом с собой. — Чесна, будьте любезны, не сядете ли поближе ко мне? — Она подчинилась, подпихнутая стволом винтовки. Майкл занял место рядом, и Лазарев, озадаченный этим зрелищем, как и всем прочим происходящим, тоже сел. Двое охранников стали в нескольких шагах от них. — Здравствуйте, Чесна. — Блок потянулся и ухватил ее за руку. — Я так рад видеть вас…
Чесна плюнула ему в лицо.
Блок обнажил свои серебряные зубы. Бутц встал на ноги, но Блок сказал: — Нет, нет. Все в порядке, — и огромный человек опять сел. Блок вынул платок из кармана и вытер плевок со щеки. — Такой пыл! — спокойно сказал он. — Вы — настоящая немка, Чесна. Просто не могу поверить.
— Я действительно настоящая немка, — холодно подтвердила она, — и ни за что не стану таким немцем, как вы.
Блок не стал убирать платок обратно — на тот случай, если снова понадобится.
— Разница между победителем и проигравшим — это огромная пропасть. Вы говорите со дна этой пропасти. О, хороший бросок! — Он одобрительно похлопал в ладоши, Бутц тоже.
Гильдебранд выдал довольную улыбку.
— Это я научил его так бросать! — объявил тронувшийся в рассудке доктор.
Игра продолжалась, заключенные вполсилы боролись за мяч. Один из них упал, когда ноги у него заплелись, и Гильдебранд закричал:
— Встать! Встать! Ты должен играть на центре.
— Пожалуйста… я не могу…
— Встать. — Голос Гильдебранда стал менее мальчишеским, переполнившись злобой. — Сейчас же. Ты будешь продолжать играть, пока я не скажу, что игра окончена.
— Нет… Я не могу встать…
Щелкнул затвор винтовки. Заключенный встал. Игра продолжалась.
— Густав — доктор Гильдебранд — любит баскетбол, — объяснил Блок. — Он прочитал о нем в американском журнале. Сам я этой игры не понимаю. Я — футбольный болельщик. Но каждому свое. Да?
— Доктор Гильдебранд, похоже, правит игрой стальным кулаком, — сказал Майкл.
— О, не надо опять про это! — Лицо Блока приобрело розовый оттенок. — Разве вам еще не надоело вынюхивать этот след?
— Нет, я нашел конец этого следа. — Майкл решил, что пришло время для крупного калибра. — Единственное, чего я не знаю, — сказал он, как будто почти случайно, — это где тот ангар, в котором запрятана «крепость». Стальной Кулак — это название бомбардировщика Б-17, да?
— Барон, вы меня постоянно изумляете! — улыбнулся Блок, но глаза у него были настороженными. — Вы, наверное, никогда не отдыхаете?
— Мне бы хотелось знать, — настаивал Майкл. — Стальной Кулак. Где он?
Блок на мгновение замолчал, наблюдая, как злосчастные заключенные бегали с одного края площадки на другой, а Гильдебранд выкрикивал им про ошибки и промахи.
— Неподалеку от Роттердама, — сказал он, — на одном из аэродромов «Люфтваффе».
Роттердам, подумал Майкл. Оказывается, не во Франции, а в оккупированной немцами Голландии. Почти в тысяче миль к югу от острова Скарпа. Он почувствовал, что ему несколько не по себе от того, что его подозрения оказались справедливы.
— Это сказано вам только потому, — продолжал Блок, — что вы и ваш друг, этот бородатый джентльмен, которому я представлен не был и не имею желания быть представленным, останетесь здесь, на Скарпе, пока план не будет исполнен. Я думаю, что Скарпа будет для вас более трудным орешком, чем Фалькенхаузен. И, кстати, Чесна, обмен один на один
— это по-честному, вы не согласны? Ваши друзья нашли Баумана, мои друзья нашли некоего джентльмена, который встречал ваш самолет около Юскедаля. — Он усмехнулся короткой, леденящей улыбкой. — Мне пришлось провести на Скарпе целую неделю, приводя в порядок дела и ожидая вас. Барон, я ведь знал, куда вы направитесь, когда выберетесь из Фалькенхаузена. Вопрос был только в том, сколько вам понадобится времени, чтобы добраться сюда. — Он поморщился при виде стычки между двумя заключенными, когда мяч выскочил с площадки. — Наш радар следил за тем, как вы лавировали через минное поле. Вы проделали тонкую работу.
Китти! — подумал Майкл. Что же с ней?
— Надеюсь, однако, что здешняя тюрьма покажется вам более просторной, чем апартаменты в Фалькенхаузене, — сказал полковник. — И, к тому же, у вас будет замечательный свежий морской бриз.
— А где будете вы? Загорать на крыше под солнышком?
— Не совсем. — Блеснуло серебро. — Я, барон, буду готовить крах вторжения союзников в Европу.
Это было сказано с таким апломбом, что Майкл, хотя горло у него сжималось, не мог на это не ответить.
— В самом деле? И ради такого дельца вы даже будете согласны пожертвовать выходным днем?
— Я думаю, это займет гораздо меньше времени, чем один день. Вторжение будет сорвано примерно через шесть часов после того, как начнется. Британские и американские войска будут, топча и топя друг друга, пытаться добраться обратно до своих кораблей, а командование будет сходить от страха с ума. Это будет самым крупным военным провалом для врагов Рейха и триумфом Германии. И при этом, барон, нашими солдатами не будет потеряно ни единой пули из наших драгоценных боеприпасов.
Майкл хмыкнул.
— И все это благодаря Стальному Кулаку? И разъедающему газу Гильдебранда? Двадцать четыре стофунтовые бомбы не остановят тысячи солдат. Более того, ваши войска могут и сами попасть под газы, взорванные у них под носом. Поэтому скажите мне, из какой психушки вас недавно выпустили?
Блок уставился на него. На щеке у него дрогнула жилка.
— О, нет. — Он зловеще хихикнул. — О, нет, мой дорогой барон! Чесна! Никто из вас не знает, верно? Вы думаете, что бомбы будут сброшены на этой стороне пролива? — Смех его нарастал.
Майкл и Чесна переглянулись. Ужас клубком змей зашевелился в животе Майкла.
— Видите ли, мы не знаем, где будет вторжение. Есть десятки возможностей. — Он опять засмеялся и вытер глаза платком. — О, Боже! Приятно было услышать такое наивное предположение! Но, видите ли, не имеет значения, где будет вторжение. Если оно случится в этом году, то оно начнется в ближайшие две-четыре недели. Когда оно начнется, — сказал Блок, — мы сбросим эти двадцать четыре бомбы на Лондон.
— Боже мой, — прошептал Майкл и ясно представил себе это.
Никакой немецкий бомбардировщик не сможет пройти сквозь английскую противовоздушную оборону. Королевские военно-воздушные силы слишком сильны, приобрели слишком много опыта со времени начала битвы за Британию. Никакой немецкий бомбардировщик не сможет даже приблизиться к Лондону.
Но американская «летающая крепость» Б-17 может. Особенно такая, которая будет выглядеть покореженной, пробитой во многих местах и возвращающейся с боевого вылета в Германию. По сути, Королевские военно-воздушные силы могут даже дать сражавшемуся самолету эскорт. Как британские истребители могут узнать, что пулевые отверстия и повреждения в сражении намалеваны берлинским уличным художником?
— Эти двадцать четыре бомбы, — сказал Блок, — начинены сжиженным карнагеном, и внутри них есть немного мощной взрывчатки. Карнаген — это название газа, изобретенного Густавом, этот газ — его великий триумф. Он мог бы показать вам уравнение и химические реакции: я в них ничего не понимаю. Все, что знаю я, это — что если этот газ вдохнуть, от него изменяется химизм собственных бактерий тела: микробы, бактерии, которые вызывают разложение отмирающих тканей, становятся плотоядными. Через некоторое время, от семи до двенадцать минут, плоть начинает… скажем так… поедаться изнутри. Желудок, сердце, легкие, артерии… все.
Майкл молчал. Он видел снимки и потому верил этому.
Один из заключенных упал и не шевелился.
— Встать. — Гильдебранд ткнул человека палкой в ребра. — Давай! Вставай, я сказал! — Заключенный остался недвижим. Гильдебранд посмотрел на Блока. — Этот испортился. Приведите мне нового!
— Приведите, — сказал Блок ближайшему охраннику, и солдат поспешил из спортивного зала.
— Команде красных придется поиграть с четырьмя игроками! — Гильдебранд дунул в свисток. — Продолжать игру!
— Прекрасный образчик расы хозяев, — сказал, все еще ошеломленный, Майкл. — Он слишком мелко мыслит, чтобы понимать, что он идиот.
— Боюсь, что в некотором роде он и в самом деле идиот, — согласился полковник. — Но в области химического оружия он гений, обошедший своего отца. Возьмем, к примеру, карнаген: это просто фантастический канцероген. Того, что содержится в двадцати четырех бомбах, вполне достаточно, чтобы убить, по грубой оценке, около тридцати тысяч человек, в зависимости от дождя и направления ветра.
Чесна пришла в себя, справившись с тем же шоком, который испытывал и Майкл.
— Почему Лондон? — спросила она. — Почему бы вам просто не сбросить ваши бомбы на флот вторжения?
— Потому, дорогая Чесна, что бомбить корабли — занятие неблагодарное. Цели малы, ветры в проливе непредсказуемы, а натрий действует на карнаген не самым благоприятным образом. Тот самый, что в соли. — Он потрепал ее по руке раньше, чем она успела ее отдернуть. — Вы не беспокойтесь. Мы знаем, что делаем.
Майкл тоже знал.
— Вы хотите бомбить Лондон, чтобы слухи об этом дошли до войск вторжения. Когда солдаты услышат, что делает газ, они будут парализованы страхом.
— Именно так. Все они поплывут домой, как испуганные маленькие мальчики, и оставят нас в покое.
Паника среди высадившихся войск свела бы почти к нулю все шансы на успех. Солдаты неизбежно услышат об атаке на Лондон, если не из Би-Би-Си, то из сплетен. Майкл сказал:
— Почему только двадцать четыре бомбы? Почему не пятьдесят?
— Б-17 может взять только такое количество. Для нашей цели этого достаточно. Как бы то ни было, — он пожал плечами, — следующая партия карнагена еще не прошла очистку. Это длительный, дорогостоящий процесс, и одна ошибка может разрушить труды многих месяцев. Однако у нас будет готово некоторое количество в соответствующее время, чтобы охладить пыл ваших друзей с Востока.
В этих двадцати четырех бомбах содержится весь карнаген, готовый к применению, понял Майкл. Но и этого было более чем достаточно, чтобы завалить начатое вторжение и укрепить хватку Гитлера на горле Европы.
— Кстати, кое-какая цель в Лондоне у нас все же есть, — сказал Блок. — Бомбы будут падать повсюду от Парламент-стрит до Трафальгарской площади. Возможно мы сможем даже достать Черчилля, когда он будет курить одну из своих отвратительных сигар.
Еще один заключенный упал на колени. Гильдебранд схватил этого человека за седые волосы.
— Я сказал тебе передать мяч Матвею, так? Я не говорил тебе бросать в кольцо!
— Мы, пожалуй, больше уже не увидимся, — сказал Блок своим незваным гостям. — У меня будут после этого другие проекты. Хотя этот проект всегда будет моей гордостью. — Он ослепительно улыбнулся. — Чесна, вы разбили мое сердце. — Его улыбка сникла, когда он приподнял ее подбородок своим худым длинным пальцем. Она отвела от него свое лицо. — Но вы — замечательная артистка, — сказал он, — и я всегда буду любить женщину ваших фильмов. Охрана, отведите их обратно в камеру.
Подошли двое охранников. Лазарев встал, пошатываясь. Майкл помог Чесне подняться. Наступив на раненую ногу, она побледнела от боли.
— Прощайте, барон, — сказал Блок, Бутц при этом просто бесстрастно уставился на них. — Надеюсь, вы сможете наладить хорошие отношения с комендантом следующего лагеря, в котором оказались на этот раз.
Когда они шли по краю площадки, доктор Гильдебранд дунул в свисток, останавливая игру. Он ухмыльнулся Чесне и прошел с ней несколько шагов.
— За химией будущее, вы же знаете, — сказал он. — Это — сила, сущ— ность и душа творчества. В вас ее много.
— В вас ее тоже много, — ответила она и с помощью Майкла захромала дальше. Она видела будущее, и будущее это сводило ее с ума.
Если дверь в камеру за ними захлопнется — им конец. А также тридцати или больше тысячами жителей Лондона, возможно, с самим премьер-министром. И также конец вторжению в Европу. Всему этому будет конец, если за ними захлопнется дверь в камеру.
Вот о чем думал Майкла, когда шел, поддерживая Чесну. Лазарев шагал в нескольких шагах впереди, солдаты — в нескольких шагах позади. Они шли вдоль аллеи по направлению к тюрьме. Майкл не мог позволить, что дверь камеры захлопнулась за ним. Ни в коем случае. Он сказал Чесне по-английски:
— Споткнись и упади.
Чесна в то же мгновение исполнила его приказание, застонала и схватила себя за лодыжку. Майкл нагнулся над ней, чтобы помочь, а оба солдата подошли ближе и понукали его скорее поднять ее.
— Сможешь взять на себя одного? — спросил он, снова по-английски. Она кивнула.
Это было очень рисковано, но и само их положение было чертовски рискованным. Он поднял Чесну, а затем внезапно оттолкнул ее тело, швырнув в ближайшего охранника. Ее ногти впились тому в глаза.
Майкл схватился за винтовку другого солдата и рванул ее вверх. Раненную руку пронзила боль, но он все же крепко схватил винтовку. Солдату почти удалось вырвать, но Майкл нанес ему удар коленом в пах, и когда солдат задохнулся от боли и согнулся пополам, выдернул винтовку и ударил ею, как дубинкой, его по затылку.
Лазарев вяло наблюдал за происходящим, у него голове после газовой гранаты еще не прояснилось. Он видел, как Чесна вцепилась солдату в глаза, а тот пытался оторвать ее руки. Он сделал неуверенный шаг вперед. Выстрелила винтовка, пуля с треском отскочила от мостовой между ним и Чесной. Он остановился, посмотрел наверх и увидел наверху, на надземном переходе, еще одного солдата.
Майкл выстрелил в солдата, но промазал, рука его опять онемела. Второй охранник зарычал и отбросил от себя Чесну. Она вскрикнула и упала, ухватившись за подвернувшуюся раненую лодыжку.
— Беги! — закричала она Майклу. — Давай!
Наполовину ослепший охранник, глаза которого налились кровью и слезились, повернул винтовку в сторону Майкла. Рядом с головой Майкла взвизгнула пуля, пущенная с надземной наблюдательной площадки. Галатин побежал.
Позади него охранник протер глаза и сквозь пелену увидел бегущего человека. Он поднял винтовку и прицелился. Нажал на курок.
Но прежде, чем пуля покинула ствол, в спину ему врезалось тело. Охранник пошатнулся и упал, а винтовка выстрелила в воздух. Лазарев сидел на охраннике и вырывал винтовку.
Солдат на надземной площадке наводил мушку на свою добычу. Выстрелил.
Что-то трахнуло Майкла сбоку по голове. Кулак, подумалось ему. Стальной кулак. Нет, что-то горячее. Что-то раскаленное. Он пробежал еще три шага и упал, по инерции пролетев по мостовой на животе и врезавшись в свалку мусорных баков и сломанных ящиков. Голова вся в огне, подумал он. Где винтовка? Исчезла, вывернутая из его рук. Он прижал рукой правый висок, ощутил мокрое тепло. Мозг его как будто разбух, от падения будто бы разжижился. Нужно встать, приказал он себе. Нужно бежать. Нужно…
Пока он вставал на колени, вторая пуля звякнула о бак в нескольких футах от него. Он встал, в голове стучали молотки жестокой боли, и двинулся, шатаясь, по аллее туда, где, по его мнению, должна была быть ограда. Ограда… Нужно подлезть под нее. Он завернул за угол и чуть не попал прямо под колеса несущегося на него грузовика. Взвизгнули тормоза, но Майкл отшатнулся к стене и опять побежал, в ноздрях у него остался запах жженой резины. Он повернул еще за один угол, потерял равновесие и ударился о стену, упал, сознание стало затуманиваться, он вполз в узкий дверной проем и лег там, корчась от боли.
Его ранили. Это он понимал. Пуля задела голову и вырвала клок кожи с волосами. Где Чесна? Где Олеся и Рената? Нет, нет; то был другой, лучший мир. Где Лазарев? Русский в безопасности, с Виктором? Он затряс головой, мозг его был в тумане, храня от него все в тайне. Поезд отстает! Я обгоню его, Никита! Следи за мной!
Кожу у него кололо, она зудела. В воздухе неприятно пахло. Что это за острая вонь? Его кожа… что происходит с его кожей? Он глянул на свои руки. Они изменялись, ладони его превращались в лапы. Бинт соскользнул и свалился. Кости позвоночника хрустели и перемещались. Суставы пронзила новая боль, но по сравнению с болью в голове эта боль была почти удовольствием.
Чесна! — чуть не закричал он. Где она? Он не может бросить ее. Нет, нет! Виктор! Виктор позаботится о Чесне. Позаботится ли?
Его тело запуталось в странных предметах, которые мешали его ногам. Что-то ударилось о его покрытую черной шерстью спину, и он сбросил это. Предметы, свалившиеся в сторону, обладали ужасным запахом. Человеческим. Мышцы его ныли, кости похрустывали. Он должен убраться из этого проклятого места, прежде чем чудовища найдут его. Он был в чуждом ему мире, и оставаться в нем не имело смысла. Ограда. За ней была свобода, а это было именно тем, чего он страстно желал.
Но что-то оставалось позади него. Нет, не одно. Двое. Имя пришло к нему, и он раскрыл пасть, чтобы выкрикнуть его, но вышедший крик был груб и свиреп и не имел смысла. Он отряхнул тяжести, привязанные проволокой к его задним лапам, и побежал искать отсюда дорогу.
Он нашел свой собственный след. Трое чудовищ с бледными страшными лицами увидели его, и одно из них завопило от страха — даже волку была понятна эта эмоция. Другая фигура подняла палку, и из нее выскочил огонь. Майкл увернулся, горячий воздух поднял шерсть на его загривке, и побежал.
Собственный запах привел к дыре под оградой. Почему здесь есть другой человеческий запах? — недоумевал он. Запах этот тоже был ему знаком: кому он принадлежал? Но лес манил его, обещая безопасность. Он был тяжело ранен. Ему нужен отдых. Место, чтобы свернуться и зализывать раны.
Он прополз под оградой и, не оглядываясь на мир, с которым расставался, нырнул в объятья леса.
Глава 8
Рыжая волчица подошла обнюхать его, в то время как он лежал, свернувшись, в каменной нише. Он вылизывал свою раненую лапу. Череп его разламывался от ужасной боли, которая то прибывала, то убывала, и зрение его время от времени затуманивалось. Но он увидел ее, даже в голубоватом свете сумерек. Она стояла на камне в семидесяти футах над ним и смотрела, как он страдал. Через некоторое время к ней присоединился темно-бурый волк, а затем седой, одноглазый. Эти другие два волка пришли и ушли, но рыжая самка оставалась наблюдать.
Спустя какое-то время, но сколько именно — он не знал, потому что время превратилось в сон, он почуял человеческую вонь. Их четверо, подумалось ему. Может быть, больше. Проходили мимо его укрытия. Через мгновение он услышал, как они шаркали сапогами по камням. Они ходили, выискивая…
Выискивая что? — спросил он себя. Пищу? Кров? Он не знал, но люди, белотелые чудовища, испугали его, и он решил держаться от них подальше.
От лихорадочного сна его пробудил взрыв. Он с тоскою в глазах уставился на пламя, поднимавшееся в темноте. Лодка, подумал он. Они нашли ее внизу, в бухте. Но затем эта догадка, проскользнувшая в его сознании, озадачила его. Как он мог знать об этом? — недоумевал он. Как он мог знать, что там была лодка, и какой мог быть прок волку от той лодки?
Любопытство заставило его встать и медленно, пересиливая боль, спуститься по камням в бухту. Рыжая волчица последовала за ним сбоку, а с другой стороны был небольшой светло-бурый волк, который нервно тявкал всю дорогу вниз, к деревне. Волчий город, подумал он, когда посмотрел на дома. Хорошее название для места, потому что он чуял здесь что-то свое. За волнорезом трещал костер, сквозь дым прошли фигуры людей. Он встал возле угла каменного дома, следя за тем, как чудовища бродили по земле. Один из них окликнул другого.
— Есть какие-нибудь его следы, Тиссен?
— Нет, сержант, — ответил ему другой. — Никаких следов! Зато мы нашли группу диверсантов и очень большую женщину. Вон там, — показал он.
— Ну, если он попытается спрятаться здесь, проклятые волки сами с ним разберутся! — Сержант с группой людей зашагал в одну сторону, Тиссен — в другую.
О ком они разговаривают? — подумал он, в то время как пламя порождало отблески в его зеленых глазах. И… почему он понимает их язык? Это была загадка, которую нужно разгадать, но потом, когда прекратится пульсирующая боль в голове. Сейчас ему нужна была вода и место для сна. Он полакал из лужицы натаявшей из снега воды, потом выбрал наугад дом и вошел в него через открытую дверь. Он улегся в углу, свернувшись, чтобы было теплее, положил морду на лапы и закрыл глаза.
Через некоторое время его разбудил скрип половицы. Он поглядел на мерцание фонаря и услышал, как голос сказал:
— Господи, ну и изодрали же его в драке!
Он встал, хвостом к стене, и оскалил клыки на пришельцев, сердце у него от страха бешено колотилось.
— Спокойно, спокойно, — прошептало ему чудовище.
— Пусти в него пулю, Лангер! — сказало второе.
— Нет, не стоит. Я не хочу, чтобы раненый волк вцепился мне в глотку. — Лангер попятился, и через несколько секунд то же сделал и человек с фонарем. — Его здесь нет! — крикнул Лангер кому-то еще снаружи. — И, по-моему, здесь вокруг слишком много волков. Я ухожу.
Черный волк с запекшейся на голове кровью снова свернулся в углу и заснул.
Он увидел странный сон. Тело у него изменялось, становилось белым и чудовищным. Его лапы, клыки и шкура из гладкой черной шерсти исчезали. Голый, он уползал в мир ужасов. И был готов вот-вот встать на свои толстые белые ноги — бездумное действие. Этот кошмар потряс его чувства.
Серый рассвет и голод. Они соединились воедино. Он поднялся и двинулся на поиски пищи. Голова у него все еще болела, но теперь уже не так сильно. Мышцы его сильно ныли, шаги были неуверенные. Но он будет жить, если найдет мясо. Он ощутил запах смерти; поблизости были убитые, где-то прямо в волчьем городе.
Запах привел его в другой дом, и там он нашел их.
Трупы четырех человек. Один принадлежал очень крупной женщине с рыжими волосами. Остальные трое были мужчинами в черной одежде, лица залиты кровью. Он сел на задние лапы и стал рассматривать их. Женщина, тело которой было пробито не менее чем десятком пуль, руками стискивала горло одного из мужчин. Другой мужчина валялся в углу, как поломанная кукла, рот его был открыт в последнем вздохе. Третий лежал на спине около перевернутого ножками вверх стола, в его сердце был воткнут нож с ручкой из резной кости.
Черный волк уставился на этот нож. Он где-то видел его раньше. Где-то. Он видел, как в кино, человеческую руку на столе и лезвие этого ножа, воткнувшееся между ее пальцев. Это была тайна, слишком глубокая для него, и он решил ее не тревожить.
Он начал с мужчины, свернувшегося в углу. Лицевые мышцы были мягкими, язык тоже. Он пировал, когда учуял запах другого волка, а затем раздалось низкое предупреждающее рычание. Он развернулся, морда вся в крови, но темно-бурый волк был уже в воздухе, атакуя его с выпущенными когтями.
Черный волк крутнулся в сторону, но лапы были еще нетвердыми и он не устоял, перелетев через перевернутый стол. Бурый зверь, чуть не промахнувшись, вцепился своими мощными челюстями ему в переднюю лапу. Другой волк, янтарно-рыжего оттенка, запрыгнул в окно и вцепился оскаленными клыками в спину черного волка.
Он знал, что смерть неизбежна. Раз они поймали его, они разорвут его в клочья. Они были для него чужаками, как и он для них, и он знал, что это — бой за территорию. Он щелкнул зубами на янтарного волка — молодую самку — с такой свирепостью, что она соскочила со спины. Но бурого рослого самца напугать было не так легко; мелькнули когти, и на боку черного волка показались красные полосы. Щелкали клыки, волки делали выпады вперед и уклонялись от врага, как на фехтовании. Оба волка сталкивались грудь к груди, неистово пытаясь одолеть другого.
Он не упустил шанс и разодрал бурому волку левое ухо. Зверь взвыл и отскочил, уклоняясь, в сторону, а затем снова подскочил, разъяренный, с жаждой убийства в глазах. Их тела столкнулись снова с такой силой, что у обоих вышибло дух. Они свирепо дрались, каждый старался ухватить другого за глотку, пока они сцеплялись то тут, то там по всей комнате, вытанцовывая смертельные па когтей и клыков.
Покрытое бурой шерстью мускулистое плечо врезалось в его голову справа, ослепив его новой болью. Он взвыл, высоким дрожащим лаем, и свалился в углу на спину. В легких у него хрипело и он фыркал кровью. Бурый волк, оскалившийся от возбуждения боя, собрался прыгнуть к нему, чтобы завершить дело.
Хриплый горловой лай остановил бурого волка в момент полной готовности к атаке.
В дверях дома появилась рыжая самка. Сразу за ней вошел одноглазый седой старый самец. Самка метнулась вперед, толкнула бурого в бок. Лизнула ему окровавленное ухо, потом плечом оттеснила его в сторону.
Черный волк ждал, мускулы его дрожали. Опять дико разболелась голова. Он хотел дать им понять, что не собирается без борьбы отдать свою жизнь; он прорычал — эквивалент человеческого «давай же!» — горловым хрипом, от которого уши рыжей самки насторожились. Она села на задние лапы и рассматривала его, возможно с проблеском уважения в глазах после того, как черный волк заявил о своем намерении выжить.
Она долго смотрела на него. Старик, седой, и бурый самец лизали ей шерсть. Небольшой светло-бурый самец вошел и нервно стал тявкать возле нее, пока она не усмирила его ударом лапы по морде. Потом повернулась, королевским движением, и, легко щелкнув хвостом, подошла к проткнутому ножом трупу и стала разрывать его.
Пять волков, подумал он. Это число оказалось для него тревожным. Оно было черным числом, и от него пахло пожаром. Пять. Внутренним взором он видел побережье и солдат, пытающихся высадиться на берег. Над ними маячила неясная тень огромного ворона, неотвратимо летевшего на запад. У ворона были стеклянные глаза, а на клюве его были фальшивые царапины. Нет, нет, дошло до него. Буквы. И какой-то рисунок. Стальной…
Его отвлек сильный запах крови и свежего мяса. Другие наедались. Рыжая самка подняла голову и заворчала на него. Это означало: здесь хватит на всех.
Он ел, и тайны уплыли прочь. Но когда бурый самец и янтарная самка стали раздирать огромный рыжеволосый труп на полу, его передернуло и он вышел наружу, где его безжалостно вывернуло наизнанку.
Этой ночью появились звезды. Остальные волки запели, животы у них были раздуты. Он присоединился к ним — вначале только пробуя голос, потому что не знал их мелодий, потом в полную силу, когда они приняли его пение и включили его в свои голоса. Теперь он был одним из них, хотя бурый волк все еще рычал и презрительно фыркал на него.
Наступил рассвет другого дня, прошел еще день. Время было всего лишь фикцией, выдумкой. Оно не имело смысла здесь, во чреве волчьего города. Он придумал другим волкам имена: Золотистая, рыжая самка — вожак, которая была старше, чем казалась; Крысолов, темно-бурый самец, чье главное удовольствие заключалось в охоте на грызунов по домам; Одноглазый, великолепный певец; Шавка, помесь волка с дворняжкой и не совсем в своем уме; и Янтарная, мечтательница, часами сидевшая, созерцая, на задних лапах. И как он скоро узнал, четыре волчонка Янтарной от Крысолова.
Однажды ночью случился короткий снегопад. Среди снежинок танцевала Янтарная, она щелкала по ним зубами, а Крысолов и Шавка кругами носились вокруг нее. Снежинки таяли сразу же, как только касались теплой земли. Это был знак того, что лето уже подступает.
На следующее утро он сидел на камнях, в то время как Золотистая оказала ему честь, слизывая запекшуюся кровь с его раны на голове. Это был разговор языком, и он означал, что он может залезть на нее. Желание уже бродило в нем: у нее был такой красивый хвост. И, когда он поднялся, чтобы доставить ей радость, то услышал гудение моторов.
Он поднял глаза. В воздух поднимался огромный ворон. Нет, не ворон, понял он. У воронов не бывает моторов. Самолет, с огромным размахом крыльев. От поднимавшегося в утреннем серебристом воздухе самолета его плоть напряглась. Это была страшная вещь, и когда она повернула к югу, он издал тихий, стонущий звук, шедший из глубины глотки. Его надо остановить! В его брюхе смертельный груз! Его надо остановить! Он посмотрел на Золотистую и увидел, что она не понимает. Почему она не понимает? Почему только он понимает? Он вывертом поднялся с камней и помчался вниз к бухте, в то время как транспортный самолет стал удаляться. Он вскарабкался на волнолом, и стоял там, стеная, пока самолет не исчез из вида.
Я подвел, думал он. Но подвел именно потому, что допустил, чтобы у него болела голова, из-за чего он был вынужден позволить событиям идти так, как они шли.
Но его по-прежнему неотступно преследовали ночные кошмары, и от них невозможно было избавиться. В этих кошмарах он был человеком. Подростком, не ведающим правды жизни. Он бежал по полю, усеянному желтыми цветками, и в руке у него была зажата леска. На конце той лески, плывя по небу, белый змей танцевал и крутился в восходящих потоках воздуха. Самка человека окликала его по имени, которое он не мог точно разобрать. И в тот момент, когда он следил за змеем, взлетающим все выше и выше, на него упала тень ворона со стеклянными глазами, и один из его крутящихся пропеллеров размолотил змея на тысячи кусочков, которые унесло прочь, как пыль. Самолет был оливкового цвета и испещрен пулевыми отверстиями. Когда оборванная леска упала на землю, с ней упал и туман. Он обволок его, и ему пришлось вдохнуть этот туман. Плоть его начала таять, отваливаться кровавыми ошметками, он повалился на колени, в то время как на его руках и ладонях появлялись дыры. Женщина, когда-то красивая, шла, спотыкаясь, по полю в его сторону, и, когда она добралась до него и раскинула руки, он увидел кровоточащую пустоту там, где было ее лицо…
В ослепительном дневном свете реальности он сидел на причале и разглядывал обгоревший корпус лодки. Пять, подумал он. Что было связано с этим числом? Что так пугало его?
Проходили дни, в которых были ритуалы питания, сна и согревания на теплевшем солнце. Трупы, костлявые, обглоданные, отдали последние куски пищи. Он лежал на животе и разглядывал нож, торчащий из клетки костей. У него было кривое лезвие. Он видел этот нож где-то в другом месте. Воткнувшийся между двумя человеческими пальцами. Игра Китти, — подумал он. Да, но кто такая Китти?
Самолет, зеленый металл которого весь в оспинах нарисованных отверстий. Лицо человека с серебряными зубами: лицо Дьявола. Город с большими часами на башне и широкой рекой, извилисто текущей в море. Красивая женщина с белыми волосами и золотисто-карими глазами. Пять дробь шесть. Пять дробь шесть. И все это — призраки. Голова болела. Он — волк; что он об этом знает и что значат для него такие вещи?
Нож манил его. Он потянулся к нему, в то время как Золотистая с ленивым интересом следила за ним. Его лапа коснулась ручки. Конечно, он не мог вытащить нож. Что заставило его поверить, что он может сделать это?
Он почему-то стал обращать внимание на восходы и закаты солнца и течение дней. Он заметил, что дни удлинялись. Пять шестых. Чем бы это ни было, оно быстро приближалось, и мысль эта заставляла его вздрагивать и стонать. Он перестал петь с другими, потому что в душе его не было песни. Пять шесть овладели его умом и не давали ему покоя. С запавшими глазами он встретил новый рассвет и пошел рассматривать нож в обглоданном скелете, как будто тот был остатком утерянного мира.
Пять шестых стали почти живыми. Он даже мог ощущать их, приближающихся, становящихся все ближе. И не было способа замедлить их приближение, и осознание этого терзало его душу. Но почему же это не волновало больше никого? Почему он был единственным, кто страдал от этого?
Потому что он был другой, дошло до него. Откуда он пришел? Чьи соски он сосал? Как он попал сюда, в волчий город, если пять шестых приближались с каждом вдохом, который он делал?
Он был с Золотистой, гревшейся под теплым ветерком около волнолома, в небесах сверкали звезды, и тут они услышали, как наверху, среди камней, Шавка протяжно заливисто залаял. Никому из них этот звук не понравился: в нем была тревога. Потом Шавка быстро тявкнул несколько раз, передавая предупреждение волчьему городу. А затем Золотистая и черный волк тревожно перевернулись на бок, услышав шум, который заставил Шавку завизжать от боли. Звуки стрельбы. Золотистая знала только, что это означает смерть. Черный волк знал, что это были звуки стрельбы из автомата «Шмайсер».
Визг Шавки прервался сразу же, как только прогремела еще одна очередь. Крысолов подхватил тревогу, а Янтарная передала ее дальше. Черный волк и Золотистая пробежали в глубину волчьего города — и скоро уловили ненавистный запах людей. Их было четверо, спускавшихся со скал в деревню и светивших перед собой фонарями. Они стреляли по всему, что двигалось или казалось им двигающимся. Черный волк уловил еще один запах и узнал его: шнапс. По крайней мере один из них, а вероятно и все остальные, были пьяны.
Еще через мгновение он услышал их заплетающиеся голоса:
— Я сделаю для тебя, Ганс, волчью шубу! Да, сделаю! Я сделаю тебе самую чертовски красивую шубу, какую ты когда-нибудь видел!
— Нет, не сделаешь! Ты будешь делать ее только для себя, сукин сын!
Послышался грубый хохот. В стену дома ударила очередь.
— Давайте-ка, выходите, вы, мохнатое говно! Давайте-ка поиграем!
— Я хочу большого! Тот, на камнях, маленький, из него не выйдет даже порядочная шапка!
Они убили Шавку. Пьяные немцы с автоматами, охотившиеся на волков просто от скуки. Черный волк понимал это, сам того не осознавая. Четверо солдат из гарнизона, которые охраняли химическую фабрику. Призраки зашевелились в его сознании; они двигались, и спящие воспоминания начинали пробуждаться. Голову ломило — но не от боли, а от яркости воспоминаний. Стальной Кулак. Летающая крепость. Пять дробь шесть.
Пятое число шестого месяца, дошло до него. Пятое июня. День Икс.
Он — волк. Разве не так? Конечно! У него черная шерсть, и клыки, и когти. Он — волк, а охотники почти рядом с ним и Золотистой.
Луч полоснул позади них, потом вернулся. Они попались в его конус.
— Погляди-ка на тех двоих! Черт, какие шубы! Черная и рыжая!
Застучал автомат, пули прочертили по земле линию рядом с Золотистой. Она испугалась, повернулась и помчалась прочь. Черный волк летел за ней. Она вбежала в дом, где лежали скелеты.
— Не упусти их, Ганс! Из них получатся хорошие шубы!
Солдаты тоже бежали быстро, насколько позволяли их нетвердые от выпитого алкоголя ноги.
— Они там, внутри! В этом доме!
Золотистая вжалась спиной в стену, в глазах ее стоял ужас. Черный волк чувствовал снаружи запах солдат.
— Обходи с тыла! — закричал один из них. — Мы их запрем между нами!
Золотистая прыгнула на окно, но в это мгновение пули врезались в раму, полетели щепки. Она отскочила обратно на пол, крутясь безумным рыжим вихрем. Черный волк метнулся было через дверь наружу, но его ослепил луч фонаря, и он попятился, а пули пробили дыры в стене над его головой.
— Теперь мы их поймали! — прохрипел голос. — Макс, зайди туда и выбей их оттуда!
— Ну, нет, я туда не полезу! Иди сам!
— Ах, ты, трусливый говнюк! Хорошо, я пойду туда! Эрвин, ты и Иоган — следите за окнами.
Раздался щелчок. Черный волк знал, что это в автомат вставлен новый магазин.
— Я иду!
Золотистая опять попыталась выбраться через окно. Щепки укололи ее, когда раздался еще один выстрел, и она спрыгнула назад с кровью на морде.
— Да прекратите стрелять! — приказал хрипящий голос. — Я сам возьму их обоих! — Солдат зашагал к дому, светя фонарем, в его крови горело навеянное шнапсом мужество.
Черный волк знал, что он и Золотистая обречены. Пути для бегства не было. Через мгновение солдат будет в дверях, и его фонарь выдаст их. Пути убежать не было, а что могут сделать клыки и когти против четырех человек с автоматами?
Он посмотрел на нож.
Лапой коснулся ручки.
— Не подведи меня, — подумал он. Это сказал когда-то Виктор, очень давно.
Когти его попытались сомкнуться на ручке. Свет от фонаря солдата был уже почти в комнате.
Виктор. Мышонок. Чесна. Лазарев. Блок. Имена и лица кружились в мозгу черного волка, как искры, летящие от костра.
Майкл Галатин.
Я — не волк, подумал он, когда вспышка воспоминаний появилась в его мозгу. Я…
Его лапа вдруг изменилась. Появились полоски белой кожи. Черная шерсть уползала, а кости и сухожилия перестраивались с влажным щекотливым похрустыванием.
Пальцы его сомкнулись на ручке ножа и выдернули его из скелета. Золотистая изумленно заворчала, будто у нее вдруг сперло дыхание.
Солдат ступил на порог.
— Теперь я покажу тебе, кто твой хозяин! — сказал он и оглянулся на Макса. — Видишь? Нужно быть смелым человеком, чтобы войти в волчье логово!
— Ну, сделай еще пару шагов, трус! — съязвил Макс.
Солдат ткнул луч света в комнату. Он увидел скелеты и рыжего волка. Ха! Зверь дрожал. А где черный подонок? Он сделал еще два шага, автомат был готов вышибить волку мозги.
Когда солдат вошел внутрь, Майкл выскользнул из своего укрытия рядом с дверью и вонзил изогнутый нож Китти в горло человека изо всех сил, какие только у него оставались.
Немец, захлебнувшись кровью, выпустил «Шмайсер» и фонарь, чтобы схватиться за пробитое горло. Майкл подхватил автомат, уперся ногой в живот человека и вытолкнул его спиной наружу через дверь. Потом выстрелил по фонарю другого человека, раздался вскрик — пули пробили плоть.
— Что это было? Кто кричал? — встрепенулся один из людей на отдалении. — Макс? Ганс?
Майкл вышел из дверей, коленные суставы у него болели, а позвоночник тянуло, встал возле угла дома и прицелился чуть выше двух фонариков. Один из них помигал ему. Он выпустил по немцам очередь. Оба фонарика лопнули, а тела скрючились.
Наконец наступила тишина.
Позади себя Майкл услышал какой-то шорох. Он обернулся. Изо всех его пор выступил липкий пот.
Там стояла Золотистая, всего в нескольких футах. Она уставилась на него, тело ее замерло. Затем она оскалила клыки, зарычала и убежала во тьму.
Майкл понял. Он не принадлежал к ее миру.
Теперь он знал, кто он и что должен делать. Транспортный самолет, как было видно, уже увез бомбы с карнагеном, но на поле стояли другие — ночные истребители. Каждый из мог летать на тысячу миль. Если они смогут точно определить, где же спрятан в ангаре Стальной Кулак и…
И если еще не слишком поздно. Какое же сегодня число? Он не знал, как это можно определить. Он поспешно стал подбирать одежду, которая бы ему подходила, из той, что была на этих четверых мертвецах. Ему пришлось надеть рубашку и куртку с одного солдата, брюки с другого, а сапоги с третьего. Вся одежда была влажной от крови, и с этим поделать ничего было нельзя. Он набил карманы магазинами с патронами. На земле лежала шерстяная фуражка, незапятнанная кровью. Он надел ее, и пальцы наткнулись на шрам и засохший струп на правой стороне головы. На миллиметр глубже — и пуля разнесла бы ему череп.