Неудержимая. 1000 км пешком по легендарному пути Камино де Сантьяго Чокет Соня
WALKING HOME
Copyright © 2014 by Sonia Choquette
Originally published in 2014 by Hay House Inc
© Перевод. Тортунова Екатерина Сергеевна, 2016
© Дизайн обложки. Мазур Елизавета, 2016
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017
«Трогательная, смешная, глубокая история. Соня – прирожденный рассказчик, который и правда умеет вести линию. Эта история – для всех, кто испытал потерю, или тех, кто хочет отправиться в духовное приключение».
Анита Шодури, журнал Psychologies
«Книга Сони Чокет – настоящая, честная и жесткая. Проходя, как паломник, через опустошающую потерю, горе и пустоту, она находит прощение и исцеление. Когда мы – читатели – идем за ней, мы находим то же самое для нас».
Джек Кэнфилд, соавтор серии «Куриный бульон для души»
«Невероятно! Соня Чокет берет нас в путешествие к собственному сердцу. Она показывает нам места и людей, у которых мы черпаем мудрость и священные истины для нас самих».
Роберт Холден, доктор философских наук, автор книг «Счастье СЕЙЧАС!» и «Способность любить»
«Книга Сони вдохновляет и отрезвляет, а ее смелость на долгом пути помогает другим».
Чез Эберт, издатель Ebert Digital, президент Ebert Productions и вице-президент The Ebert Company
«Соня Чокет обладает пылом истинного паломника. Присоединяйтесь к ее путешествию внутрь себя. Узрите ее страсть и смирение. Приготовьтесь к откровениям. Каждый шаг, каждое слово – это благословление».
Джулия Кэмерон, автор «Пути художника»
Предисловие
Меня зовут Соня Чокет, и я работала в качестве тренера интуиции, гида и духовного наставника большую часть своей жизни. С юношеских лет я поднимала людям настроение, показывала им выход из запутанных ситуаций и подталкивала к решению. Это был мой дар, моя страсть, мой долг по отношению к окружающим, и на протяжении тридцати пяти лет я помогла десяткам тысяч людей консультациями, встречами, сайтом и более чем двадцатью книгами.
Благодаря испытаниям, выпавшим на мою долю, и моим невероятным учителям я отточила все пять чувств и вывела на очень высокий уровень шестое чувство, которое служило мне верой и правдой. Уча и учась, я следую своей интуиции, опираясь на предыдущий опыт. Я не ориентируюсь на теорию, а скорее смотрю на практику.
Я объехала весь мир, делясь способами преодоления препятствий, лечения сердечной боли, нахождения страсти, следования интуиции, достижения целей. И мне нравилась каждая минута такой жизни, я чувствовала радость, потому что могла служить людям именно тем способом, который мне подходил.
Я никогда не позволяла ничему и никому остановить меня, притормозить, встать на моем пути, поймать в ловушку, и других я учила тому же самому – бесстрашно встречать жизнь лицом, а не убегать от проблем. Так было ровно до того момента, как мои отец и брат неожиданно умерли с промежутком в шесть недель… и моя жизнь треснула по швам. Все, над чем я, как думала, поднялась, свалилось на меня одновременно, и я была заживо похоронена в лавине горя, печали и боли. Ни один из способов, которые я использовала раньше, не помог мне вылечиться или почувствовать себя лучше.
Меня переполняли стыд и чувство профессионального провала. Я поняла, что больше не могу учить других. Мне пришлось вернуться к своего рода ученичеству, чтобы лицом встретить несчастье и боль, которые, как я думала, я оставила позади, и снова научиться жить через новый опыт. Я смогла достичь этого через свое паломничество, а точнее, пройдя по Камино де Сантьяго, то есть по более чем восьмисоткилометровому пути через Пиренеи и северную Испанию. Лишь через самопожертвование и самоотречение я смогла наладить связь со своим изначальным «Я» и восстановить внутренний мир.
Вот моя история.
Часть I
Смирение
Смерть
Девятнадцатого августа 2008 года мне позвонила моя старшая сестра Куки. Было семь утра.
– Господи, Соня, – сказала она так, словно ее только что ударили в живот. – Брюс умер!
– Что? – спросила я, сбрасывая остатки сна.
– Брюс умер.
– Нет! – воскликнула я. – Когда? Как? Что ты говоришь? – Я бомбардировала ее вопросами, запутавшись и не веря.
– Умер во сне вчера ночью. В Дюранго.
– Да ты шутишь. Я не верю, – ответила я, пребывая в шоке.
Глубоко дыша и говоря уже более спокойно, но все еще взволнованно, она повторила:
– Да, милая. Он умер во сне.
– О нет! Брюс! – закричала я, понимая, что мой брат только что навсегда исчез из моей жизни. – Я говорила с ним только позавчера, он просил подарить ему документалку Роллинг Стоунз «Прольется свет» на день рождения. Я только что ее заказала. Он не мог умереть.
– Знаю. Невозможно поверить, – сказала она таким же потрясенным, как у меня, голосом.
– Как ты узнала? – спросила я. – Кто тебе сказал?
– Ноэль звонила мне. Ей позвонила девушка Брюса и все рассказала. Боялась звонить маме и папе.
– Они уже знают?
– Да. Ноэль ходила туда и сама им все сказала.
Бедная Ноэль. Она была тем ребенком, которому все время приходилось делать такого рода вещи.
– Как они? – спросила я, внезапно за них испугавшись, особенно за маму. Родители уже немолоды. Как они примут эти новости? Они так заботились о Брюсе.
– Не знаю. Хочу позвонить и спросить. Звони Ноэль.
Я повесила трубку и уставилась в пустоту. У моего брата была тяжелая жизнь. Он страдал от шизофрении, биполярного расстройства, зависимости и депрессии, и, словно этого было мало, с подросткового возраста у него было множество физических проблем. Но нам всегда казалось, что он держится молодцом, да и в последнее время мы стали замечать улучшения.
Он был сложным человеком – и из-за болезни, и из-за упрямства. Мы все его любили и старались поддерживать, но он был своенравен и делал все по-своему, что иногда было эгоистично и недальновидно. Мало того, это вызывало у наших родителей не самые приятные эмоции.
В душе он чувствовал себя ребенком. Брюс играл на барабанах, и большую часть своей жизни был в составах разных музыкальных групп. Именно это стало основной причиной его проблем с наркотиками. Они были частью его мира. Он был художником, поэтом и прекрасным поваром. Он любил музыку, еду, друзей, семью и, конечно, своего котенка – Зимушку. У него было огромное сердце, всегда открытое, несмотря на все препятствия.
Самым большим достижением Брюса было недавнее окончание колледжа по специальности компьютерного дизайнера. Из-за психологических проблем ему было тяжело сконцентрироваться, но он шел к цели. Буквально пару месяцев назад вместе с остальными выпускниками университета Колорадо в Денвере он получил свой диплом. В его жизни это был очень важный момент, и мы все очень гордились Брюсом.
На протяжении многих лет мои родители поддерживали его разными способами. Все время, что он жил со своей девушкой, мои родители следили, чтобы он был в порядке. Особенно отец.
Брюс не водил машину, и папа возил его в школу, к врачу и в магазин; помогал оплачивать счета и заботиться о доме. Работы было невпроворот, и это нас выматывало.
И мама, и папа звонили Брюсу каждый день по нескольку раз, и так было много лет. Больше всего отца волновало то, кто ж будет заботиться о Брюсе, когда он сам умрет, хоть мы его и заверяли, что все сделаем. Он все равно волновался – и много. Брюс не был простым человеком, и отца волновало, хватит ли у нас терпения. В последнее время нам всем казалось, что у Брюса все хорошо: после долгих лет драм и печалей он стал чувствовать себя лучше и ответственнее.
Его девушку перевели из Денвера в Дюранго (Колорадо), и он решил провести лето там, чтобы с ней не расставаться. У нее была достойная работа в области фармацевтики – тоже после долгой эмоциональной и финансовой нестабильности. Моя семья почувствовала облегчение, и всем нам было радостно смотреть, как они оба меняются.
Где-то под слоями болезни и пристрастия к наркотикам Брюс обладал нежным характером. У него была лучшая в мире улыбка, на которую просто невозможно было не отозваться. В детстве мы были очень близки, он был всего годом старше меня. Мы играли так, как только брат с сестрой могут играть, и, конечно, постоянно попадали во всякие неприятности.
Все изменилось примерно тогда, когда Брюсу исполнилось десять лет и ему подарили первую барабанную установку. Ради рок-н-ролла меня оставили и забыли. Брюс играл в группе с моим вторым братом Нилом, а потом долгие годы – в других группах. К сожалению, он также начал употреблять наркотики, что пугало меня до смерти. Он попробовал все виды, и часть из них захватила его тело и разум.
В итоге Брюс сломался и признал, что ему нужно лечение, как физическое, так и психологическое, хотя бы для того, чтобы остаться в живых. По крайней мере, решившись на изменения, он прошел весь курс. Казалось, что у него все налаживается – в частности, благодаря отцу.
Мы были взволнованы и даже в какой-то мере взбудоражены, когда Брюс решил переехать в Дюранго. Это показывало, что он был уверен в себе – ведь он уезжал от вечно поддерживавших его родителей.
Уже переехав, Брюс стал заниматься йогой для поддержания формы. Он потерял больше тридцати пяти фунтов, что было прекрасно – ведь, принимая таблетки, назначенные психиатром, он сильно набрал вес. Брюс гордился этим и казался счастливее, чем когда-либо. В общем, буквально два дня назад у нас произошел самый приятный диалог за долгое время, и еще поэтому его смерть казалась невозможной.
В тишине я помолилась за Брюса и за его душу. Потом заказала билет в Денвер. Пора было вернуться домой и проводить его в последний путь.
Похороны казались какими-то нереальными. Мои родители, хоть и ошеломленные, были строги и спокойны. Отец молчал, но явно сдерживал чувства. Он почти не говорил, потому что боролся со слезами, как и все мужчины его поколения. Мама металась от радости по поводу того, что Брюс в раю, до растерянности и горя по поводу его недавней смерти. У нее был вполне очевидный шок.
Мы с братьями и сестрами собрались вокруг родителей и постарались сделать все, чтобы укрыть их от терзающей боли. Я все время думала о том, что он теперь избавился от мучений. И была рада.
Через шесть недель я поехала в Японию на семинар. Поездка была недолгой – я вернулась домой через пять дней. Когда самолет сел, я получила сообщение от моего мужа Патрика, что он встречает меня в терминале (а он этого никогда не делал). В редких случаях, когда он решал меня подхватить, то ждал на стоянке, и я просто заскакивала в его машину с чемоданом. Иногда я просто брала такси. То, что он зашел внутрь и встречал меня там, было странным, как и его голос.
Получив сумку и проскользнув через таможню, я вышла в терминал, там стоял Патрик с абсолютно белым лицом.
Я пошла прямо к нему и спросила:
– Что случилось?
Он потряс головой, взял меня за руку и ответил:
– Прости, Соня. Твой отец умер сегодня утром.
Шалтай-Болтай
Вскоре после смерти Брюса и отца моя жизнь стала разваливаться. Нет, не профессиональная жизнь – она оставалась вообще единственным моим утешением. Что бы я ни делала: работала ли с клиентами один на один, вела ли семинары, читала ли лекции – когда я была полезной другим, я вновь была на высоте и в тысячах километров от собственных душевной боли и несчастья. Когда я работала или преподавала, в моей душе вновь царил мир. Проблема заключалась в том, что я не могла работать круглосуточно – хотя были дни, когда и это мне удавалось.
Когда первый шок прошел, я поняла, что очень сильно злюсь. В основном на Брюса. Мой брат принес семье так много боли своей зависимостью, что его смерть стала просто последней каплей. Я пыталась любить его при жизни, но его зависимость и эгоистичность мешали мне это сделать.
На протяжении многих лет я игнорировала его оскорбительное поведение, повторяя себе, что его просто нужно любить и поддерживать вне зависимости от того, что он делает. Все-таки он не был здоров ни физически, ни эмоционально. Я очень старалась быть хорошей сестрой, но он был таким эгоистичным манипулятором, что это много раз меня отвращало.
Я никогда ему этого не говорила. Вместо этого я старалась любить его и принимать таким, какой он есть. Так что я была в ужасе, поняв, что больше не смогу этого сделать. Во мне оказалось столько затаенной злости, что у меня дыхание захватывало.
К тому же мне было стыдно. Я не должна была злиться, ведь он был мертв! Я должна была испытывать любовь и радость, ведь он наконец-то был спокоен.
Все это, впрочем, не отменяло хаоса, драмы и манипулятивности его поведения – вот что меня злило. Почему он был таким глупцом, почему от него ничего не ожидали? Почему за всю ту боль, что он нам принес, не последовало понимания или наказания?
Неписаным правилом нашей семьи (или моим собственным) было то, что, раз я была сильнее и удачливее, мне следовало быть доброй, любящей, не судить и принимать – и не реагировать на постоянное отвратительное поведение. Пока он был жив, я со своей ролью более-менее справлялась. Но теперь все мои чувства внезапно вылезли на поверхность.
Я молилась о том, чтобы мои чувства ушли, но этого не происходило, и я разочаровалась в себе. Злость на мертвого брата никак не вписывалась в мой образ духовного учителя и наставника и потому смущала меня.
Если бы я проговорилась кому-то, что у меня были такие чувства, особенно своим коллегам, меня бы немедленно покарали. Мне говорили: «Прости его», «Не суди», «Такова была карма», «Радуйся, что это была не ты», «Странно, что ты так думаешь». Короче говоря, я слышала те же слова, что говорила себе все те годы, что он был жив. Теперь они лишь злили меня. Я все больше стыдилась себя и молчала.
Особенно я злилась на себя потому, что раскрылась мужу – Патрику. Раньше, когда я жаловалась ему на Брюса, он соглашался с тем, что его поведение неприемлемо, вместо того чтобы просто меня выслушать. Мне просто хотелось услышать: «Соня, мне так жаль». Но этого так и не произошло.
Я злилась на то, что он не смог утешить меня, когда мне было так больно. Почему он не мог просто обнять меня и уверить в том, что все будет хорошо? Почему он не видел, что все эти потери переполнили меня страданиями и горем? Вместо этого он отдалился, оставив меня страдать в одиночестве.
Помимо этого я злилась еще и на отца. Всю свою жизнь я была «хорошей девочкой» и делала все, что могла, чтобы любить его и быть с ним рядом. Но многие годы (по причинам, которых я никогда не пойму) он отвергал меня и дал мне это понять. Когда я была маленькой, он часто выходил из себя и мог дать мне пощечину, а когда я выросла, он говорил, что я была нежеланным ребенком. Когда меня стали публиковать, он не хотел, чтобы у него дома я говорила о своей работе. Мне нельзя было рассказывать о книгах, или о семинарах, или о каком бы то ни было успехе – он боялся, что тогда моя мать окажется в тени.
Я никогда не понимала этого, но все же соглашалась с условиями. Только сейчас они стали вызывать у меня злость. Что за странный контроль? Казалось, что он закрыл мне свет, и это меня ранило – хоть я и не говорила об этом ни ему, ни матери. Я уважала его болезненные и бессмысленные требования и все равно пыталась стать любимой.
Теперь я злилась на отца за то, что он отказывался видеть и принимать мои подарки. Что еще хуже – я злилась на себя за внезапное появление таких незрелых чувств к отцу, при этом именно тогда, когда он умер. Я не ощущала такого на протяжении многих лет, и некоторые из этих чувств я себе вообще никогда не позволяла. «Ну, Соня! Серьезно? Ты еще не проработала детские травмы? Ты жалкая», – говорила я себе.
Отец так любил мою мать, что почти молился на нее и считал ее центром вселенной. Он не хотел, чтобы кто-либо, даже ее дети, превзошли ее. Я думала, что уже нашла какой-то компромисс, и даже стала уважать его преданность. К тому же не так уж и много мне известно случаев настолько великой любви.
Мой отец встретил мою мать – румынку – в маленьком городке Дингольфинг в Германии, ближе к концу Второй мировой войны. Она была бывшей военнопленной, а мой отец – американским офицером, расквартированным в этом городе. Вскоре они поженились. Ему было двадцать, а ей – шестнадцать лет.
Он привез свою беременную жену в Америку, и у них появилось семеро детей. Отец чувствовал себя ответственным за нее по очень многим поводам и окружил ее заботой и верностью, которые смахивали на героические. Он был настоящим рыцарем в сверкающих доспехах. Но, как и рыцарь, он часто рассматривал как угрозу все, что сияло ярче, чем мать.
Меня назвали в честь матери – и я была на нее очень похожа. Я была уверена, что именно это мой отец во мне и не любил. Она должна была быть единственной. Когда он был жив, я как-то мирилась с этим и даже не обижалась. Так почему, как только он умер, я начала злиться на него?
Нельзя сказать, что он мне не помогал. Когда мы с Патриком купили наш первый дом – двухкомнатную развалюху в Чикаго, сразу после того, как я забеременела нашей первой дочкой, – он провел с нами около месяца, без устали помогая нам перестроить дом. Тогда я чувствовала, что он любит меня и хочет показать, на что способен.
Так что нельзя сказать, что я не пыталась как-то исцелить детские травмы до смерти отца. Мне казалось, что пыталась. Я ходила на семинары, наблюдалась у терапевта, прочитала тысячи книг по данному вопросу и училась у тех, кто говорил, что все это – последствия кармы и что никто никогда не был жертвой. И я была на сто процентов уверена, что все это правда. Я жила этими принципами, и в основном жила в мире с жизнью и с отцом.
Он был предан матери, а она была его великой любовью. Если сила этой любви ослепляла его до того, что он причинял мне боль, я это принимала и понимала и даже думала, что это мило. У меня с ним были неплохие отношения, и я знала, что он терпеливый, и любящий, и честный – до последнего вздоха.
Однако через минуту после того, как умер мой отец, сразу после Брюса, все мои старые, забытые чувства снова всплыли наружу, словно лава из вулкана, который я не могла сдержать. Я взрывалась изнутри, и я была в ужасе от того, что это происходит. Я помнила отца, которого боялась, того, что терял терпение и бил меня за малейшие промахи, того, кто был мрачен и зол и считал, что я ему угрожаю. С чего вообще эти чувства стали меня отравлять?
Теперь, как никогда раньше, мне нужно было быть зрелой, участливой и помогать маме, а мне хотелось что-нибудь разнести, чтобы выместить злобу. Хоть я и пыталась спрятать настоящие чувства, мне это удавалось все хуже и хуже.
В итоге моя злоба по отношению к Брюсу и отцу отравила мои чувства и к Патрику.
В книге под названием «Семь способов заставить брак работать» Джона Готмана я как-то прочитала о четырех всадниках апокалипсиса, убивающих брак: критика, презрение, оборонительная позиция и возведение стен. У нас появились все четыре пункта, и день ото дня все становилось хуже и хуже. Проблемы не были новыми, но после смерти отца и брата мне совершенно расхотелось их решать.
Так что между нами разродились битвы – я обвиняла его в отсутствии сочувствия, а он меня в том, что я все чаще спасалась работой. Ни один из нас не делал того, чего хотел другой. Он называл меня безумной. Я называла его жестоким. Он называл меня притворщицей. Я парировала, что это из-за него и что он ведет себя как ребенок. Он возводил ледяные стены. Я сжигала его взглядом. Все дошло до того момента, когда воздух, которым он дышал, отравлял меня, и я ему это сказала. Мне пришлось уйти.
В итоге, понятное дело, я принимала все приглашения преподавать, даже когда их уже было у меня с лихвой. Как минимум плюсом было то, что я уезжала подальше от него.
Честно говоря, в той или иной мере я использовала эту фишку, чтобы сбегать от него, на протяжении долгих лет. Когда мы только поженились, я пригласила его преподавать со мной, но вскоре мы поняли, что ссоримся по дороге на семинары и на обратной дороге. Это разбило мне сердце. Я любила свою работу, а он крал мою радость. Так что в один из дней, после еще одной ссоры, я сообщила ему, что больше не могу с ним работать. Он был шокирован и зол – меня отпустило.
Когда я перестала работать с Патриком, я стала нанимать других людей, которые помогали мне на семинарах. К сожалению, из-за этого в моей жизни появились еще люди, которые, несмотря на мое принятие их талантов, подводили меня и вызывали у меня такое же чувство разочарования и отсутствия поддержки. Я тогда не видела того, что вижу сейчас – в работе мне не нужна была поддержка. Мне нужна была поддержка в жизни, в любви. Мне нужны были сострадание и доброта, забота и уверенность, и я платила этим людям за то, чтобы это получить.
Оборачиваясь назад, я виню себя за эти развалившиеся отношения. «Что со мной не так? Почему те, кто мне сначала нравился, оказались такими неправильными?»
В итоге я дошла до предела и жила на грани нервного срыва. Я не могла выполнять рабочие требования, пока моя жизнь была столь неустойчива и несчастна, а мое раненое «Я» истекало кровью. Мне было грустно. Мне было больно. Мне было одиноко. Мне было стыдно. Мне было тяжело и нервно. Все темные чувства и неисполненные эмоциональные нужды, которые я отбрасывала и забывала, вернулись, чтобы мстить и требовать внимания.
Как-то раз Патрик затеял ссору с одной из наших дочерей по какому-то абсолютно глупому поводу. Мне показалось, что он просто зол и пытается ее контролировать, что ему и высказала. Я объявила ему, что этого достаточно и что я больше не могу с ним жить.
Он не мог мне поверить. Я была тем, кто всегда отходил, отступал и снова пытался. Я не была тем, кто уходит. Я тоже не могла в это поверить. Как и Шалтай-Болтай, я думала, что моя жизнь разбивается на кусочки, и в тот день разбилось все. Я знала, что это произойдет, но не думала, что так скоро. Я не могла все совместить – не хотела.
Мне не нравился Патрик. Мне не нравилось мое несчастье. Мне не нравились мои злость и отрицание. Но что важнее всего – мне не нравилась я сама. И я не хотела продолжать быть тем несчастным человеком, которым я стала.
Мне пора было перестать быть преданной и верной своей семье, хоть это меня и пугало. Я больше не жила своими идеалами, и мне надо было это признать.
Патрик съехал через два месяца и отправился в Брекенридж (Колорадо). Я погрузилась во внутренний мир.
Вниз по спирали
После отъезда Патрика я погрузилась в нытье и самобичевание. Мне не нравилось пребывание в этом состоянии, потому что я знала, что, если мои клиенты и читатели поймут то, что со мной происходит, они скажут: «Она ж такая духовная и обладающая интуицией, почему тогда она не смогла с этим справиться? Почему не предвидела?»
Я предвидела. Я просто не хотела верить. Я ощущала себя жуткой неудачницей.
Оглядываясь на последние тридцать лет замужества, я поняла, что все время пыталась поладить с Патриком. Когда мы вместе путешествовали, было весело и хорошо. Но дома мы в основном ссорились. Часто казалось, что мы были не взрослыми женатыми людьми, а злобными братом и сестрой, дерущимися за контроль. Это не удивляло меня, потому что мы оба были из больших семей, в которых нам приходилось биться за желаемое. Однако продолжать в таком ключе было глупо.
Я чувствовала себя деморализованной, разочарованной в себе, и мне было стыдно за такое развитие событий. Я пропагандировала безусловную любовь, прощение и понимание, я работала с духовными наставниками, верила интуиции, но теперь ничто из этого не помогало мне прийти в порядок и наладить отношения с Патриком. Между нами росла стена, и мы не смогли ничего с этим сделать.
Я металась между яростью, печалью и страхом, думая о том, что с нами происходит и что будет дальше. Я была опустошена и взбешена одновременно. И еще – ужасно опечалена.
Моя несчастная замужняя жизнь закончилась, потому что надоела мне. Я не понимала, правда, что и моя жизнь в том варианте, в котором я ее знала, тоже закончилась.
Я начала молиться. Мне требовалось божественное вмешательство, чтобы выйти из старых рамок отношений, которые так прочно обосновались в моей жизни.
Еще мне хотелось, чтобы благородный крестоносец внутри меня, так часто бросавшийся на помощь, умер, не думая о последствиях. В результате таких сражений я была уничтожена, и единственное, что во мне осталось от женственности, превратилось в бесконечную заботу и спасение других за счет себя и прочих более веселых аспектов женственности.
Настало время угомонить внутреннего бойца, то есть ту мужскую энергию, которая постоянно охраняла, смотрела, хранила и работала, чтобы отдохнуть и позволить женской энергии, то есть той, которая воспринимает, открывается и расслабляется, снова взять верх. Я знала, что это и есть мое настоящее «Я», и хотела, чтобы Бог помог мне вернуть все на свои места.
В самом сердце я знала, что именно поэтому моя душа была на пороге этого кризиса. Пора было нырнуть в глубину себя и поддаться происходящему в жизни.
В один из дней я просто упала на колени и стала молиться. Попросив Деву Марию и божественных помощников освободить меня от всех негативных жизненных обстоятельств, которым я уже была готова сдаться, я ощутила, как сильная волна энергии проходит через затылок прямо в мое сердце. Словно Богоматерь проверяла, насколько я честна, знала ли я, о чем просила, и была ли уверена, что хочу именно этого.
Я глубоко вдохнула и поняла, что это оно. То самое.
«Пожалуйста, Пресвятая Дева Мария, – шептала я в молитве, – помоги мне уничтожить те невидимые цепи, что связывают меня, и освободи меня. Дай мне силу отпустить все, что я создала до этого дня, и то, что больше не является моим высшим предназначением, и то, что я люблю и чему служу. Помоги мне успокоить мое мужское «Я», чтобы я смогла посвятить себя божественной женской натуре, потушить огни злобы и страха, которые так долго горели в моем сердце».
После того как я помолилась, я встала и зажгла свечу Богоматери, благодаря ее за то, что она услышала меня. Я была готова сдаться, знала, что пришло время отдать контроль над своей жизнью в руки Господа.
Я выразила свое желание вслух: «Та моя жизнь теперь окончена. То, что творится сейчас, больше не подходит мне, я больше не могу выразить себя. Я прошу, чтобы кокон открылся и освободил мой истинный божественный свет. Я поддаюсь и готова ко всему, что мне даст Вселенная. Так тому и быть».
В этот момент время замерло. Я знала, что небеса услышали меня и что моя просьба будет исполнена. Я ощущала, что внутри что-то сдвинулось. Не было эйфории. Я даже не чувствовала счастья. Наоборот, я была грустна и собрана, слушая, как вокруг меня грохочет ответ Вселенной: «Готовься!»
На следующее утро я вдруг почувствовала, как кто-то внутри меня говорит: «Соня, пришло время излечения, и есть лишь один способ – пройти Камино де Сантьяго. Одной».
Паломничество?
Вскоре после того, как умерли мои отец и брат, на одном из моих семинаров появилась женщина с тростью и загипсованной ногой.
Она сидела впереди, и, пока люди собирались, я спросила ее, что случилось. Она рассказала, что повредила лодыжку во время путешествия по Камино де Сантьяго и прервала свой поход. Она спросила в ответ, знаю ли я о Камино, и я призналась, что нет.
– Соня, если кто и должен пройти по Камино, так это ты, – воскликнула она.
– Правда? – заинтригованно спросила я. – Вы так думаете?
– Совершенно точно, – ответила она мне, не уточняя причину.
Я обещала подумать, но когда семинар начался, забыла об этом. По крайней мере, на какое-то время.
Шесть месяцев спустя я вела семинар в Австралии, и ко мне подошла другая студентка, спросив, можно ли показать мне фото с Камино.
«Не знаю, почему, – помялась она, – но мне показалось, что я должна их показать».
Сами по себе фото не были какими-то удивительными, но все равно впечатлили меня. Она давала мне фото, одно за другим, и у меня возникало сильнейшее чувство дежавю, такое сильное, что мне даже понадобилось некоторое время, чтобы сконцентрироваться.
Я хотела поговорить с той женщиной подольше после семинара, но по его окончании она сразу исчезла. Тогда я решила поискать информацию о Камино в Интернете, но после ужина, как часто случалось после семинаров, я отправилась в комнату и немедленно уснула.
На следующий день я летела домой и думала о Камино. Все еще находясь под впечатлением от этих фотографий, я приняла твердое решение включить его в свои планы на жизнь.
Дома я стала немного изучать вопрос, но тоже пока не всерьез. Я была очень занята другими вещами, поэтому задвигала Камино поглубже.
Вот почему меня удивило то, что как-то утром я проснулась и получила это указание. Я и правда ответила вслух, словно бы своему высшему «Я», или всей Вселенной, или тому, что посылало мне сообщение: «Да. Я слышу. Я пойду». Только я не знала, на что соглашалась. Поэтому я вышла в Интернет и стала изучать информацию о Камино.
Камино был одним из самых главных паломнических путей для католиков. Есть паломничество в Рим, в Иерусалим и в Сантьяго в Испании, где, по преданию, захоронены останки апостола Иакова.
В Средние века этот путь, который также называют Путем Святого Иакова или просто Путем, проходили миллионы католических паломников, которые шли, чтобы искупить грехи и очиститься в глазах Господа. Именно поэтому он получил прозвище Пути Прощения, что мне явно и было нужно.
Я читала о Камино и дрожала. Где-то в глубине себя я понимала, что когда-то уже ходила этой дорогой. Озарение было смутным, но несомненным. Я просто знала, что это правда, но не знала ничего больше, кроме этого всепоглощающего чувства.
Легенда гласила, что апостолы после смерти Христа пошли по всему известному миру – по Индии, Египту, Африке, Армении, Персии – распространять Слово Божье. Католические документы гласят, что Иаков был отправлен в Испанию. Его миссия оказалась, правда, неуспешной – обратить в католичество удалось всего семерых за двенадцать лет.
В 42 году нашей эры Иаков вернулся в Иерусалим, где все изменилось, и он стал обращать людей сотнями, включая известного мага Гермогена. Это впечатлило многих и привело к нему еще больше людей, но разозлило Ирода Агриппу – иудейского правителя, который арестовал и казнил святого Иакова, а потом бросил его тело через городскую стену, где его должны были разорвать дикие звери. Но верные последователи подняли его тело и отправили в Испанию на неуправляемой барже, которая в итоге причалила к Галицийскому побережью в северо-западной Испании.
Семеро первых последователей Иакова получили его тело и отвезли в глубь материка для захоронения. После этого на восемьсот лет все забыли о святом Иакове.
Потом как-то раз отшельник по имени Пелайо, который вел тихую, спокойную жизнь, оторвался от повседневных дел, заметив над головой яркую звезду. Затем он услышал небесную музыку и побежал к местному епископу – поделиться наблюдениями. Местные жители, вооружившись заступами и лопатами, последовали за ним туда, где ему было видение, и раскопали могилу в темной пещере около того места. В гробнице лежало тело и письмо, в котором было сказано: «Тут лежит Иаков, сын Зеведея и Саломеи, брат святого Иоанна, обезглавленный в Иерусалиме. Он пришел морем, похоронен учениками». То место, где нашли могилу, теперь известно как Сантьяго де Компостела (Поле звезды святого Иакова). Вскоре там построили церковь.
Испанские короли и епископы были в восторге, даже в экстазе, от такого открытия и стали призывать к паломничеству в Сантьяго. Вскоре миллионы пилигримов потянулись со всей Европы.
Католическая церковь, обладавшая в то время большой властью, отправила группу фанатично религиозных и бесстрашных крестоносцев, известных под именем тамплиеров, защищать паломников на их пути к святыне.
Их услуги по защите паломников распространились по всей Европе, от Иерусалима до Испании и Португалии. В поддержку защиты паломников тамплиеры создали то, что стало первой банковской системой, – паломники могли сдать деньги в одном городе и забрать в другом, чтобы путешествовать без забот, перестав быть соблазном для дорожных разбойников.
Благодаря такому кредиту и продвинутым способам защиты денег тамплиеры стали богаче и влиятельнее некоторых королей.
Они построили несколько соборов и замков, которые служили монастырями и военными заставами, власть их все росла и росла, папы освобождали их от налогов и прочих обязанностей, вменяемых обычным гражданам.
Рост власти тамплиеров привел к зависти и обвинениям в любви к деньгам и силе со стороны их врагов; причины такого отношения частично крылись в сверхзасекреченных требованиях к кандидатам в их ряды и в финансовом суверенитете тамплиеров.
Заполучая все больше и больше власти, они стали требовать у тех, кто хотел к ним присоединиться, пройти испытания, подтверждающие их верность. Эти церемонии никогда не становились публичными, что и привело к падению тамплиеров. Из-за такой секретности их стали подозревать во многих вещах, например в ереси, поклонении языческим богам, содомии и многом другом. Конечно, после ареста некоторые подозреваемые сознавались во всем – под чудовищными пытками.
Тринадцатого октября 1307 года король Франции Филипп Красивый – манипулятор, который задолжал тамплиерам и не мог и не хотел платить долги, – выдал секретные указания захватить тамплиеров по всей Европе и судить их за преступления против Господа и Церкви, дабы забрать у них власть. Все это привело к дурной славе числа тринадцать, выпадающего на пятницу.
Из-за жесточайших пыток, примененных к несправедливо осужденным тамплиерам, многие из них дали ложные признания, включая и главного тамплиера Саладина. Некоторые из этих невинных были заключены и сожжены в Париже, других убивали по всей Европе. Те, кто находился в Испании и Португалии, избежали такой судьбы, и никто не осудил их, хоть они тут же потеряли посты.
Я читала это, и ощущение дежавю усиливалось. С самого детства я переживала сны о том, что была частью какого-то секретного католического общества со странными ритуалами, созданного для защиты людей. Чем больше я читала о тамплиерах, которые защищали древних паломников, тем больше меня переполняло осмысление и, удивительно, скорбь и печаль.
Я писала об этих снах в моей первой книге «Путь интуиции» тринадцать лет назад и часто говорила о них с моей семьей и учениками. Я много раз упоминала, даже не думая об этом, что когда-то я и сама была тамплиером и чувствовала невероятно близкую связь с крестоносцами и средневековой Католической церковью.
Смешно, что в последние несколько лет эти сны исчезли, хоть они и были важной частью моего детства. И пока я читала про Камино, я чувствовала тот же зловещий страх, который преследовал меня во снах.
Меня часто называли воином и даже иногда, смеясь, сравнивали с Жанной д`Арк, за мою способность к бесстрашной конфронтации и борьбе против того, что угрожало мне или тем, кого я люблю. Но дело было в том, что это было то самое воинственное «Я», которое я хотела оставить и не возвращаться к нему.
Мне надоело защищать и охранять внутренний мир – мир духов, интуиции и личной силы – и стоять за тех, кто порочил мой мир и мою работу. Я устала бороться за неудачников и униженных за свой счет и нести тех, кто не мог идти сам. Особенно сильно я устала бороться с «врагом» в лице моего мужа или с кем бы то ни было еще.
Все это проносилось у меня в мыслях, пока я все больше и больше узнавала об истории Камино. В самой глубине сердца я знала, что, возможно, это паломничество было так важно для меня, потому что я хотела стать ближе к древней истории и к той личности, которой я больше не была. Внутри меня самой была темная, тяжелая, мужская энергия, заглушавшая мое женское начало.
Та личность, которой мне хотелось быть и выражать, не была никак связана с сущностью воина. Я любила свою силу, огонь, храбрость, но я устала от войны и хотела открыть сердце смелости совсем другой.
Вот почему мне надо было пройти по Камино. Я знала это своим сердцем.
Решение
Когда я решила послушать внутренний голос и совершить паломничество, мне пришлось перепланировать свою жизнь. Ведь намечалась не просто короткая командировка – мне пришлось бы взять отпуск на полтора месяца и вообще пропасть из поля зрения всех знакомых на все это время. Это достаточно долго, особенно перед угрозой развода и при наличии профессиональной ответственности и обязанностей.
Я знала, что это не будет просто. Но обстоятельства никогда не становились на моем пути. Надо признать, что сложность мероприятия фактически стала для меня предпосылкой. Трудности делают жизнь увлекательнее.
Сначала я сообщила обо всем этом дочерям. К моему удивлению, они были «за» и решили меня поддержать.
«Давай, мама, – сказала Соня, моя старшая, – ты говорила, что тебе нужны перемены. Это отличный способ что-то изменить». Соня – прирожденный эмпат – страдала последние несколько лет вместе со мной, что лишь усиливало мое чувство вины.
Вторая моя дочь, Сабрина, была оптимисткой и чирлидером. «Ты сделаешь это, мама. Я знаю, это важно, так что, если твое высшее «Я» настаивает на этом, поверь себе и давай – вперед!»
Осознав, что они понимают и поддерживают меня безо всяких вопросов, я подумала, что пора сообщить Райану, управляющему моими делами, кому я оставляла огромную гору обязанностей и работы. Я не знала наверняка, как он воспримет новость.
Спустя несколько дней я позвонила ему и сообщила, что собираюсь пройти по Камино.
– Что это такое? – спросил он, почти смеясь, когда я сказала, что мне нужно больше месяца отпуска. Его реакция меня не удивила. Он хорошо меня знал и видел, как я совершаю глупости, но не такого размаха.
– Ну, это паломничество на восемьсот километров от подножия французских Пиренеев до Сантьяго в Испании, – рассказала я.
– Ты говоришь про Пиренейские горы? – Он подумал, что что-то не так понял.
– Да, горы.
– Как ты это сделаешь? Тебе только что провели операцию на колене!
Он был прав. Мне ее правда сделали несколько месяцев назад, и я все еще не до конца восстановилась.
– Я не знаю, Райан. Но меня как будто направляют, так что мне это нужно.
– Ты уверена, что тебя верно направляют? – спросил он. – Мне не казалось, что ты такой уж походник.
– Да знаю, это настоящее безумие. Я совсем не походник. Но я им стану, думаю.
– Сколько по времени это займет? У тебя так много семинаров, не уверен, что мы найдем время.
– Я не знаю. Я читала, что путь может занять от месяца до двух, смотря, как быстро ты идешь, – ответила я, очень сильно смеясь. – Если надо, я побегу.
– По Испании? Вот глупости.
Я прямо видела, как он качает головой.
– Я знаю. Это и правда глупости. Но Райан… Мне очень надо. Не знаю, почему, но надо.
– Да, такое бывает с тобой. Ладно. Посмотрим, что у нас впереди.
Мы обсудили расписание и нашли окно ровно на тридцать восемь дней в мае и июне – тогда я как раз и могла бы поехать. Потом надо было появиться в Вене на семинаре.
– Запиши это в мой календарь, Райан, – попросила я.
– О’кей. Записал: «Пройти по всей Испании».
Повесив трубку, я почувствовала, как у меня колотится сердце. Не могла поверить, что только что на это согласилась. Я была готова, и ничто не стояло у меня на пути.
Подготовка
До момента начала моего похода оставалось всего две недели, а я была абсолютно не готова. О чем я думала? Это было очень на меня похоже. Не то чтобы я специально откладывала все на последний момент. Дело в том, что я просто редко готовлюсь заранее. Я предпочитаю действовать импульсивно и интуитивно, оставив все вот это планирование на потом. Это всегда бесило Патрика. Вместо того чтобы планировать заранее, я просто погружалась в ситуацию и считала, что в итоге это сработает. И в итоге это работало, пусть и при наличии достаточно сильного стресса. Это раздражало Патрика, потому что он не верил Вселенной, как я. В любых случаях он был мне полной противоположностью и готовился к самому худшему – что раздражало уже меня.
Только не в этот раз – сейчас я шла к походному магазину со списком «Что купить для Камино» и была несколько зла на себя за то, что так долго ничего не делала. Чтобы пройти пятьсот миль по стране, нужно немного больше, чем удача. Мне нужны были хорошие ботинки и время, чтобы их разносить. А, стоп, времени-то не было.
Тем не менее я старалась быть оптимисткой. Я знала, что все получится, потому что я этого хотела, но все это было бы гораздо лучше, если бы я раньше спохватилась.
Короче, я думала, что все, чего я хочу в жизни, – это чтобы мне было уютно. «Очень смешной способ искать уюта, – сказала я себе вслух. – Выбор действия – одно из самых сложных вещей в жизни. Это, конечно, очень умно». Я засмеялась. Это было так похоже на меня – решаться на тяжелые вещи, не раздумывая. Я подумала: вдруг мой способ существования был не лучшим?
«Ну, уже поздно, – произнесла я. – Ты пройдешь по этому пути, и ты выходишь через две недели. Так что скоро все прояснится».
Самой важной частью похода в магазин был отдел обуви – я хотела купить ботинки. Казалось, что это просто – но потом я начала их мерить. Продавец – низкорослый, краснолицый, полный мужчина – оказался профессиональным подборщиком обуви и собирался не просто дать мне пару хорошо выглядящих ботинок и пойти восвояси. Услышав, что я планирую делать, он посерьезнел и сказал, что для успеха предприятия было очень важно купить правильные ботинки и нужно понимать, что времени на подбор уйдет много.
– Я помог нескольким людям подготовиться к Камино, – сказал он, заводя диалог и выставляя пять или шесть пар обуви передо мной. – Последним я помог священнику из Эванстона. Он собирался пройти по Камино, чтобы собрать деньги для детей, которым надо было идти в школу.
Я была обескуражена, услышав это. Так благородно было пойти в паломничество, имея что-то большее, чем личные причины. Неожиданно моя цель показалась глупой.
– Зачем вы идете? – Консультант задал вопрос, развязывая ботинок и подавая его мне.
Я колебалась, не зная, что сказать. Мне казалось, что рассказать о конце брака, о лечении израненного сердца – это слишком личное и слишком эгоистичное дело по сравнению со спасением голодных детей.
Я помолчала.
– Я не знаю, – ответила я, может, не совсем честно. – Я несчастна, и я хочу перестать быть несчастной. Я знаю, что могу стать радостнее и что есть внутри меня более веселое, более близкое «Я» – и я хочу найти с ним контакт. Это то единственное «Я», с которым я хочу найти контакт, то «Я», которое ни на кого не ориентируется.
– Мне кажется, люди потому и ходят в долгие походы. Хорошая идея.