Хозяйка Англии Чедвик Элизабет

Глава 44

Замок Дивайзис, Уилтшир, лето 1142 года

Матильда постукивала пальцами по ручкам кресла и хмуро смотрела на окружающих ее мужчин. Рядом с ней слуга только что закончил читать послание от ее супруга. В ответ на просьбу оказать ей помощь Жоффруа писал, что не может отправить людей и припасы, не зная о положении Матильды подробнее. Сам же вообще отказывается приезжать в Англию – по крайней мере, пока не будет точного представления о том, как обстоят дела. Однако, добавлял супруг, если Матильда пожелает прислать к нему графа Глостера для переговоров, он согласится выслушать его.

Матильда злилась на Жоффруа за то, что тот тянул время и осторожничал. Он нужен ей здесь и сейчас, чтобы помочь повернуть ход событий вспять.

Стефан недавно тяжело болел. Был момент, когда все думали, что он может умереть, но король поборол болезнь, и с каждым днем, как сообщали Матильде ее осведомители, ему становилось лучше. Значит, вскоре он снова начнет активные действия против нее, и в такой момент отправлять брата в Нормандию ей совсем не хотелось.

Роберт вскинул руки:

– Лучше я останусь здесь. Не хочу бросать вас без защиты, без продуманных и подготовленных стратегий. К тому же у меня нет никакого желания ехать через вражескую территорию с риском снова попасть в плен.

– У нас мало припасов, – заметил Джон Фиц-Гилберт. – Мы не можем сражаться без людей, лошадей и денег. Я не могу растягивать наши ресурсы вечно – предел уже близок. И у нас нет времени посылать графу Анжу очередную просьбу, на которую снова получим отказ. Нужно, чтобы кто-то поехал туда и постарался убедить его помочь нам, и лучше, если это будет тот, кого граф хочет видеть.

Матильда заставила себя повернуться к маршалу. В ходе отчаянного сражения под Винчестером, когда Фиц-Гилберт пытался задержать войска епископа возле Уеруэллского монастыря, он потерял глаз – с крыши горящего аббатства потек расплавленный свинец прямо ему на лицо. Теперь там был безобразный шрам, и смотреть на маршала было очень тяжело. Однако она не станет унижать его жалостью или сочувствием, потому что он сам никогда не жалеет себя и ни о каких поблажках или наградах не просит.

– Все это мне известно, – обронила она, потому что да, он был прав.

Жоффруа не станет говорить ни с кем, кроме Роберта, как обещал: есть в нем такая черта – заносчивость. А главное – собственные военные действия в Нормандии он считает более важными. К тому же они успешны, тогда как Матильда в Англии терпит неудачу за неудачей.

Роберт протяжно выдохнул:

– Если это необходимо, то я поеду. Точку зрения маршала я понимаю, хотя и не разделяю ее.

Жоффруа Анжуйский уставился на шурина холодным взором.

– Ключ к английской короне – Нормандия, – заявил он. – Пока я не закреплюсь здесь окончательно, будет глупо с моей стороны ехать в Англию и оставлять незаконченные дела без присмотра.

Они сидели в залитой солнцем комнате в крепости Роберта под Каном. Шли первые дни ласкового сентября. В небе мелькали ласточки, наедаясь перед отлетом на юг последними летними мошками. Жоффруа глянул на девятилетнего сына, который сидел за столом с перьями и цветными чернилами, пока взрослые толковали о серьезных вещах. В золотых лучах, косо падающих через оконную арку, его волосы блестели, как тонкая металлическая проволока.

Всего неделю назад Жоффруа отвоевал у коннетабля Стефана замок Мортен. Да и весь прошедший военный сезон оказался удачным. Таншбре и Вир тоже пали, как и еще полдюжины других крепостей.

– Еще немного – и я смогу обеспечить сыну и его наследникам герцогский трон Нормандии. Если сейчас отвлечься, то я потеряю то, что достиг, а таких потерь у нас уже и так предостаточно.

Он видел, что Роберту не понравились его слова. К шурину Жоффруа в общем относился неплохо: считал его довольно неотесанным и твердолобым, но признавал его ум и воинский талант, доказанный успешными боями в Нормандии тем летом, и ценил его непоколебимую верность Матильде. Стойкость и благородство Роберта были достойны восхищения.

– Я не считаю, что в том есть ваша вина, – продолжил он как ни в чем не бывало. – Свою супругу я хорошо знаю: она может быть весьма несговорчивой, когда закусит удила, и вам пришлось иметь дело с вероломными баронами и прелатами. Да и удача не всегда вам сопутствовала. Как бы то ни было, в моем приезде в Англию смысла нет, более того – это опасно. Английские бароны станут ворчать насчет анжуйского выскочки, и жена моя, с радостью принимая от меня людей и деньги, мне не обрадуется. Если уже сейчас вы с трудом сохраняете сторонников, то присутствие анжуйского супруга рядом с императрицей окончательно их оттолкнет.

Роберт нахмурился:

– Если такова ваша позиция, то не глупо ли и бессмысленно было призывать меня в Нормандию? Все это можно сказать в письме. Каждый день, пока меня нет, ситуация в Англии становится все сложнее.

Жоффруа пожал плечами:

– Мне нужно было узнать, что происходит, и кого мне расспрашивать, как не брата моей жены? Письма и посланцы хороши, но всего они не передадут. С Матильдой мы не виделись уже три года, и за это время она почти дотянулась до короны и потом упустила ее лишь из-за собственного упрямства. Я должен удостовериться, что, посылая в Англию людей и деньги, я не выбрасываю столь необходимые мне средства в бездонную пропасть. Кроме того, я видел, какой вы военачальник, и теперь меня вовсе не тянет в Англию. – (Роберт напрягся.) – Вы неправильно поняли, – сказал Жоффруа, хотя искорки в его глазах свидетельствовали, что шурина он поддразнивает намеренно. – Вы превосходный командир и не захотите, чтобы я мешал вам со своим мнением. Если быть честными друг с другом, вы также не желаете видеть меня в Англии, как я не желаю туда ехать.

– Я могу поехать! – подал голос Генрих. – Ведь я буду королем Англии, и потому мне надо быть там. Это несправедливо, что мама сражается, а я нет.

Жоффруа смотрел на не по годам развитого сына с нескрываемой гордостью.

– Ты так считаешь?

Кивнув, Генрих встал со своего места под окном и принес отцу и дяде лист пергамента, над которым трудился.

Жоффруа изучил изображение осажденного замка, в который из-за рва летели стрелы. На земле лежали тела, обильно залитые кровью. Защитники замка метали со стены камни. Голубая лента была, очевидно, рекой, потому что в ней плавали рыбы. Генрих стал указывать на недочеты в обороне и объяснять, как бы он сам повел осаду и захват замка.

– Это лондонский Тауэр, – пояснил он.

– Ты же никогда не видел Тауэра!

– Значит, мне нужно поехать и посмотреть.

Жоффруа хохотнул, но потом посерьезнел и качнул головой:

– Англия – опасное место. Я не могу пока отпустить тебя туда.

– Безопасных мест нет, – резко заметил Роберт. – Приезд Генриха может стать той малостью, которая склонит чашу весов в нашу пользу. Мы должны показать людям, что этот мальчик их лучшая надежда на будущее. В нем чувствуется истинная королевская кровь.

Граф Анжу насупился. Он не хотел продолжать эту тему.

Пока был жив король Генрих, Жоффруа часто слышал о том, что Англия – великолепная страна, где царит мир и благоденствие, где поля плодородны, где от богатств ломится казна. Но все это исчезло. Стефан растратил золото на приверженцев и наемников, а что не потратил он, то украл его братец епископ. Там идет война, там поля черны от пепла. Это не тот край, куда поедет разумный человек, а уж тем более не отпустит туда беззащитное дитя. Пока же Генрих здесь, он находится у него на глазах, под его влиянием и присмотром.

– Я хочу поехать, – произнес Генрих, упрямо вздернув подбородок и сверкнув глазами, и Жоффруа сразу вспомнилась Матильда. – Я хочу научиться воевать.

– Почему не учиться этому в Нормандии? – спросил Жоффруа. – Я покажу тебе все, что нужно знать, и объясню.

– Но здесь корону не завоюешь, – заявил Генрих с неопровержимой логикой. – Я хочу увидеть маму и хочу увидеть Англию.

Жоффруа поджал губы.

– Я позабочусь о нем, – стал убеждать зятя Роберт. – Клянусь жизнью, что с ним ничего дурного не случится. Только дайте мне воинов и припасы, чтобы мы преодолели наши нынешние трудности. Вы правы в том, что Нормандия может стать фундаментом для победы вашего сына, но какой смысл в фундаменте, если не строить дом?

– Это задача поручена вам и моей жене, а вы с ней пока что не столько строите, сколько ломаете, – отрезал Жоффруа.

– Мы с вашей женой знаем, что нам требуется помощь из Нормандии и что пользы от нее будет больше, если со мной вернется Генрих, раз вы сами не хотите ехать.

Жоффруа бросил на Роберта тяжелый взгляд, но потом вздохнул:

– Ладно. Я дам вам три сотни человек и провизии на пятьдесят судов. От вас я требую, чтобы вы заботились о моем сыне и оберегали его от любых опасностей ценой собственной жизни, как вы минуту назад поклялись. И вернете его мне по первому требованию. И только на таких условиях можете забрать его ненадолго.

Радость засияла в глазах Генриха. Мальчик издал восторженный вопль и помчался хвастаться братьям, что уезжает завоевывать себе королевство.

Лицо Роберта обмякло от облегчения.

– Спасибо, – сказал он. – Вы приняли верное решение.

– Надеюсь, – хмуро буркнул граф Анжу.

В его душе не было ничего похожего на облегчение или радость. Он знал, что даже самые ревностные опекуны не изменят того факта, что Англия – опасное, сложное место и что Роберт не сумеет защитить Генриха от всего, что может встретиться им на пути, начиная с морской переправы. Хватит одной ошибки кормчего и одной норовистой волны. Но еще сильнее его расстраивало другое. Жоффруа уже предчувствовал, как сильно будет скучать по этому живому, смышленому ребенку, который, как солнце, освещал его жизнь.

Глава 45

Арундел, осень 1142 года

Утомленная, но торжествующая, Аделиза смотрела на младенца, мирно дремлющего рядом с ней, чистенького и завернутого в свежую пеленку. Роды были тяжелыми: мальчик, большой и здоровый, не торопился покидать материнскую утробу, но теперь она держала его на руках и не могла нарадоваться этому чуду, по сравнению с которым боль, кровь и опасность для жизни представлялись просто ерундой. Она считалась бесплодной, а оказалась плодовитой. Ей очень хотелось, чтобы Вилл увидел дитя, но он был в походе: Стефан, оправившись после серьезной болезни, удерживавшей его в постели всю весну и начало лета, снова пошел в наступление.

Первые шесть месяцев этого года Аделиза и Вилл провели в Норфолке, в своем новом замке в Райзинге и в Бакенхеме – наблюдали за строительством, занимались хозяйственными делами в поместьях, делали многочисленные пожертвования Церкви и оказывали покровительство богоугодным заведениям. Их старший сын постепенно превращался из пухленького младенца в симпатичного подвижного малыша на крепких ножках. Его сестра Аделис, своенравная розовощекая девочка с густыми золотыми кудрями и широко распахнутыми ясными глазами, как у отца, тоже доставляла родителям много радости. Но в августе, когда Вилл получил от Стефана приказ прибыть в лагерь, семейная идиллия была нарушена, и снова Аделиза смотрела вслед мужу, удаляющемуся защищать интересы человека, которого считала узурпатором.

В дверь постучали, Юлиана открыла, и Аделиза услышала, что камеристка разговаривает с камергером Ротардом. Затем Юлиана подошла к Аделизе.

– Госпожа, прибыл граф, – сказала она, приседая в реверансе.

Аделиза ахнула и попыталась сесть в кровати.

Со стороны лестницы послышались быстрые тяжелые мужские шаги, и в комнату вошел Вилл в пыльном плаще, с мечом на боку.

Взволнованная его внезапным появлением в то время, как сама была не прибрана, Аделиза натянула повыше одеяло.

– Я не знала, что вы приедете! – воскликнула она. – Надо было прислать весточку.

Вилл виновато развел руками:

– Мне сообщили, что вы уже в родильных покоях, и я не хотел тревожить вас.

Он принес с собой сильные запахи внешнего мира и долгого путешествия. Его губы были холодными, усы колючими. Вилл взглянул на спящего младенца.

– Еще один сын, – произнесла Аделиза с гордостью.

При этом она слегка нахмурилась: был ли его неожиданный приезд проявлением заботы, или он просто не подумал о том, что нужно заранее известить жену. Аделиза передала драгоценный сверток мужу. Наблюдая за тем, как супруг проводит пальцем по тоненьким бровкам и гладит щечку ребенка, она немного смягчилась.

– Вы хорошо себя чувствуете? – поинтересовался Вилл.

– Мне всегда лучше, если вы дома, – ответила она, – независимо от того, предупреждаете вы о своем прибытии или нет.

Он взглянул на нее с сожалением:

– Я ненадолго.

Аделиза внимательно изучала лицо мужа.

– Сколько это – ненадолго?

Вилл помедлил:

– Зависит от обстоятельств, но я надеюсь, что останусь до вашего воцерковления. – Муж снова стал разглядывать ребенка, которого держал на руках. – Вам надо отдохнуть. Обсудим все позже. – Поцеловав жену, он вышел из комнаты.

Аделиза понимала, что Вилл что-то недоговаривает, но роды утомили ее, и она очень хотела спать. Как бы то ни было, супруг прав. Они могут побеседовать и позже.

Утром Вилл отнес новорожденного в церковь Арундела, окрестил его и нарек сына в честь отца Аделизы – Годфри. Крестными стали родственница Аделизы Мелизанда со своим мужем Робертом. После церемонии Вилл снова понес сына в родильные покои. Поднимаясь по лестнице, он еще не был уверен, стоит ли сообщать Аделизе новости. Пока она не оправилась после родов, волновать ее опасно.

Когда он вошел в комнату, жена сидела на скамье у окна, одетая в свободное шелковое платье. Горничная накрыла стол к трапезе – хлеб, мед, теплые ватрушки и кувшин горячего вина. Аделиза хотела, чтобы Вилл присоединился к ней.

– Юный Годфри ревел, как молодой бычок, – посмеиваясь, сказал Вилл, поцеловал сына в щечку и передал его няне. – Когда отец Герман окунал его в купель, я думал, мальчонка хочет созвать все округу. У него будет зычный командирский голос.

– Будем молить Бога, чтобы ему не пришлось командовать солдатами, – вздрогнув, пробормотала Аделиза. – Пусть лучше поет псалмы, чем воюет.

Вилл благоразумно прикусил язык, проводил жену к столу и принялся хлопотать вокруг нее, то и дело спрашивая, удобно ли ей. Он наполнил ее кубок вином, налил ей меду и отломил для нее кусок хлеба.

Аделиза ела с аппетитом, но грациозно, и Вилл привычно удивлялся, как ей удается не уронить ни крошки. Сам он слизывал мед с пальцев и исподтишка бросал под стол хлебные корки для собаки.

Аделиза сполоснула рот вином и приступила к Виллу с расспросами:

– Расскажите мне то, что скрыли вчера. Я знаю, вы о чем-то умолчали.

Вилл усмехнулся про себя: от нее ничего нельзя утаить. Он взял свой кубок с вином и покрутил его в руках.

– Стефан осаждает войско императрицы в Оксфорде. – (Аделиза в ужасе распахнула глаза.) – На прошлой неделе мы форсировали Темзу. Проводник показал, где можно перейти вброд, но нам все равно пришлось переплывать реку вместе с лошадьми. Гарнизон пытался остановить нас, но мы применили удачный маневр, и они не смогли закрыть перед нами ворота. – Он выговорил все это бесцветным голосом, избегая ее взгляда.

Аделиза была близка к обмороку. Она знала, что происходит с людьми, когда враг врывается в крепостные ворота.

Вилл развел руками:

– Пока Роберт Глостерский в Нормандии, у Стефана есть возможность пленить Матильду и прекратить войну. Коннетабль Оксфорда умер три недели назад, и теперь среди осажденных нет достаточно опытного человека, чтобы возглавить войска и дать Стефану отпор. Все будет кончено, как только в замке иссякнут припасы.

– А что дальше? – сурово вопрошала Аделиза. – Что будет с Матильдой?

– Не знаю. Он может отослать ее в Анжу или поторговаться относительно Нормандии, ведь ему уже не удастся отвоевать ее у Анжуйца.

– Или заточить в темницу.

– Да, – устало признал Вилл.

– А что же Роберт Глостерский и Бриан Фицконт?

– Они бессильны что-либо сделать. У Фицконта нет денег, и даже если Глостер вернется в Англию с армией, ему придется организовывать военный поход за свой счет. – Он взял руки Аделизы в свои. – Матильду приперли к стене. Мне жаль огорчать вас, дорогая, я знаю, что вы любите ее и беспокоитесь о ней, но, честное слово, сейчас вы ничем ей не поможете.

– А вы покинули войско, потому что не желали принимать в этом участие?

– Стефан не может месяцами держать всю армию на поле боя. Я приехал домой, чтобы познакомиться с нашим новорожденным сыном, но потом я должен вернуться. – Он с тревогой посмотрел на нее. – Надеюсь, Оксфорд возьмут в мое отсутствие. Не хочу видеть, как Матильда будет сдаваться.

Лицо Аделизы приняло торжественное выражение.

– Она никогда не сдастся. Бог всегда помогал ей.

– Она никогда не была в таком тяжелом положении, дорогая моя супруга, даже в Винчестере. В Арунделе Стефан отпустил ее. Больше он не повторит своей ошибки. – Вилл тряхнул головой. – Довольно. Я не хочу обсуждать столь печальные события, когда вы только что разрешились от бремени. Чему быть, того не миновать.

– Все в руках Господа, – сказала она, – Стефан лишь простой смертный. Я помолюсь за Матильду. Пришлите ко мне отца Германа.

Вилл вытер руки салфеткой и встал, довольный, что разговор оказался не таким тяжелым, как он ожидал.

– Я позову его сейчас же.

– И вы тоже помолитесь за нее. – Она посмотрела на него просящими глазами.

– Охотно.

Вилл был рад помолиться за душу Матильды и попросить Бога даровать ей благоразумие, чтобы она согласилась сложить оружие и вернулась в Анжу.

Глава 46

Оксфорд, декабрь 1142 года

Матильда дрожала в своей комнате в Оксфордском замке. Крепкий мороз ударил в конце ноября, и день за днем пронизывающий до костей холод только усиливался, пока почва не окаменела, а крепостной ров не превратился в ледяную дорогу. Два дня назад прошел густой снегопад, покрыв пушистым белым одеялом шрамы, которые война оставила на лице земли. Небо и сейчас было свинцовым и угрожало разразиться еще какими-нибудь осадками. Блокада замка означала, что хороших новостей не предвидится, помощь не подоспеет и рассчитывать на пополнение иссякших запасов осажденным не приходится. Лежащий повсюду толстый слой снега только подчеркивал их оторванность от остального мира.

Стефан захватил город и занял старый королевский замок, расположенный у городской стены. Его солдаты разместились в Оксфорде и пребывали в тепле и сытости, от недостатка которых страдал гарнизон Матильды. У защитников крепости почти закончились дрова, и они не могли лишний раз развести огонь, чтобы приготовить еду или обогреть помещения. Уже разобрали два хозяйственных сарая и хлев для коз, а самих коз съели. Теперь жгли мебель и все теснились в одном зале, накрываясь грудами собранной со всего замка одежды и ворохом одеял.

Из пищи у них была только жидкая похлебка с горсткой ячменя, парой луковиц и вяленой рыбой, остававшейся жесткой, как сыромятная кожа, даже после того, как ее несколько часов отбивали и размачивали. Матильда настаивала на том, чтобы ее кормили так же, как других, и, когда через силу запихивала в себя тошнотворную жижу, ощущала одновременно волчий голод и жуткое отвращение. Но, по крайней мере, похлебка была горячей.

Атаки на замок продолжались день за днем, гарнизон совсем ослаб и не мог больше сопротивляться. Матильда понимала: если ей не удастся бежать – конец всему. Она отчаянно молилась о том, чтобы Роберт прибыл и снял осаду, но ее молитвы оставались без ответа. К тому же, находясь в полной изоляции, она не имела представления, где он и что с ним.

– Меня может спасти только побег из Оксфорда, – сказала она Александру де Богуну, предводителю ее рыцарей. – Тогда Стефан выловит лишь пустую сеть.

– Но как вы собираетесь бежать? – Де Богун искоса посмотрел на нее. – Мы окружены.

– Между караульными постами есть зазор. На улице адский холод, и это нам на руку: они не ожидают, что кто-то попытается покинуть замок студеной ночью.

– Ночью? – Де Богун удивленно уставился на нее.

– Солдаты будут греться у огня. На посту останутся только часовые. Река замерзла, значит лодки по ней не ходят и рыбаки нам не попадутся. Я возьму с собой несколько человек, мы переберемся через стену и направимся в Уоллингфорд.

Де Богун продолжал смотреть на нее как на сумасшедшую.

– Без лошадей, в темноте, во время снегопада? – спросил он. – И в такой холод, что птица на лету мерзнет?

Она упрямо вскинула голову:

– Я скорее отдам себя на произвол стихии и милость Господа Бога, чем покорюсь Стефану. Я должна покинуть Оксфорд, потому что мы на пределе наших сил, а без меня победа Стефана будет такой же призрачной, как его право на корону.

– Но караульные? Ночью их меньше, но все же они несут службу. Что, если вас обнаружат и схватят? Молитва не сделает вас невидимой.

– Я и не надеюсь на это. Неужели вы считаете меня настолько беспечной? Я просчитала все до мелочей. – Она сверкнула глазами. – Мы оденемся во все белое и сольемся со снегом, часовые нас не заметят.

Де Богун удивился еще больше.

– Принесите мне все белые вещи, которые найдутся в замке, – скомандовала Матильда. – Простыни, скатерти, одеяла.

Де Богун мгновение поколебался, как будто и вправду думал, что она повредилась в уме, но затем все же поклонился и отправился отдавать приказания.

Когда слуги принесли нужные вещи из различных сундуков и спален, Матильда принялась изучать, что имеется в наличии.

– Из некрашеных одеял можно сделать плащи, прорезав дырку для головы, – прикидывала императрица. – А из этих простыней – капюшоны.

Вместе с придворными дамами она принялась за дело, обсуждая план побега. Матильда выбрала в сопровождающие Александра де Богуна, Хью Плакнетта и двух других верных рыцарей, а также своего гонца Ральфа ле Робера. Тот родился в Оксфорде, хорошо знал все дороги и тропы и мог провести их в Уоллингфорд безопасным путем.

– Пойдем через Абингдон, – предложил он. – Это в общей сложности около шести миль. Остановимся в монастыре, чтобы согреться и взять лошадей.

Матильда согласилась. Она хорошо знала аббата Ингалфа. Он не откажется прийти им на выручку во имя Господа.

С каждым стежком ее решимость крепла. Лучше умереть от холода и изнеможения, чем сдаться.

Она приказала поварам приготовить полноценный ужин для каждого и откупорить последнюю бочку вина. Когда тусклый зимний день склонился к вечеру, все собрались, чтобы насладиться остатками вяленой рыбы, лука и ячменя, сдобренными большим количеством перца, ведь острая пища лучше согревает. От возбуждения Матильда не чувствовала голода, но, зная, что это ее последняя трапеза перед побегом, заставила себя съесть все, что было на блюде. Она старалась не думать о будущем, однако невольно продолжала взвешивать все детали побега и возвращалась к нему мыслями снова и снова. В крепости есть потайной ход, но воспользоваться им нельзя. Люди Стефана наверняка внимательно следят за ним. Спуститься из окна одной из комнат по веревке – путь более сложный и опасный, но зато так меньше шансов, что их заметят.

Дамы надели на Матильду мужские шерстяные рейтузы и три платья одно на другое. Солдаты нашли для нее лишний стеганый плащ. Ее башмаки по щиколотку были оторочены овчиной и снаружи смазаны прогорклым гусиным жиром, чтобы не пропускали воду. Укутанные во множество слоев одежды, с накинутыми на плечи простынями и одеялами, путники напоминали бесформенные движущиеся сугробы. Один рыцарь нес прочную веревку, другой масляную лампу, но ее пока не зажигали, чтобы не привлекать внимания солдат в Оксфорде. К тому же снежные ночи светлые, и дорогу можно будет различить без труда.

– Опять пошел снег, – заметил Ральф ле Робер, когда они с Хью Плакнеттом привязывали веревку к средней перекладине окна.

Матильда глянула туда, где в сизом мраке плясали белые хлопья:

– Он поможет нам остаться незамеченными.

Несмотря на внешнее спокойствие, внутри все сжималось от страха. «Я погибну», – неотвязно стучало в голове.

– Ну, с Богом! – решительно произнесла она.

Ральф бросил веревку наружу и ловко, как уж, скользнул вниз. Казалось, это так легко: просто перебирай руками. Сердце Матильды бешено заколотилось. Александр де Богун спустился вторым, неуклюжий и не столь проворный, как гонец. Его ножны с громким скрежетом задели подоконник, и было слышно, как он тяжело пыхтит. Матильда уже стала мотать головой: нет, она не полезет, она не сможет; но ноги сами понесли ее вперед, и Хью поднял ее на окно.

– Держитесь крепко, – велел он. – Спускайтесь медленно, внизу вас подхватят. Смелее!

Ноги уперлись в каменную стену, руки лихорадочно схватили грубую веревку. Дул ледяной ветер. Морозный воздух обжигал ноздри. Легкие снежинки падали на лицо, словно ангел ронял перья. Все нутро ее содрогалось, но она стиснула зубы, и крик ужаса застрял в горле. Матильда закрыла глаза, вверив душу Господу, и начала спуск – правая рука, левая рука, правая, левая… Милостивый Боже и Пресвятая Богородица! Матильда качалась над пропастью, изо всех сил стараясь удержаться, ладони горели от напряжения и трения о веревку.

Вдруг сильные руки подхватили ее, и через мгновение она оказалась в объятиях Александра де Богуна, который поставил ее на землю в хрустящий рыхлый снег.

– Госпожа, воспоминания об этой минуте будут согревать меня все наше путешествие, – сказал он с натянутой улыбкой, тогда как Матильда, все еще плохо держась на ногах, прижималась к нему.

Матильда отодвинулась и издала смешок, но ей показалось, это засмеялся кто-то другой, находящийся поодаль, потому что ее продолжали сжимать тиски страха, словно какая-то часть ее все еще висела над темной бездной. Хью и другие рыцари в свою очередь спустились со стены, и Хью подергал за конец веревки. Помощники наверху отвязали ее и кинули беглецам. Те обвязались вместе: если один провалится под лед, другие тут же вытащат его, а если погода ухудшится, никто не отстанет. Матильда изо всех сил пыталась закрепить веревку у себя на талии, но руки ее так дрожали, что де Богуну пришлось сделать это за нее.

Процессия тронулась. Матильду поставили посередине, чтобы тела мужчин защищали ее от непогоды. Первое препятствие – крепостной ров. Хотя слой льда был толстым, ступали очень осторожно – опасались, что кто-нибудь поскользнется и непроизвольно вскрикнет, чем привлечет внимание врагов. Беспокоились и о том, как бы часовые не заметили их.

Матильда медленно погружала ногу в глубокий снег, пока подошва ее сапога не касалась льда. Она делала один робкий шаг за другим, глаза ее расширились от страха и необходимости внимательно смотреть под ноги, слух тревожно напрягся. Но вокруг не видно было ничего, кроме снега, кружащегося в темноте, и не слышно ничего, кроме завывания ветра. Так, шаркая по шершавой поверхности замерзшей воды, они преодолели ров и стали пробираться к Темзе – еще более широкому ледяному полю, лежащему между ними и Абингдоном. Путь приходилось прокладывать, утопая в снегу по колено. Рыцари по очереди проходили дальше, чтобы протоптать дорогу для остальных. Это была утомительная работа, но, по крайней мере, она помогала сохранять тепло и каждый шаг уводил их дальше от Оксфорда и приближал к убежищу.

Теперь им предстояло прокрасться между караульными постами. Матильда почувствовала, что ее наголовник намок от горячего дыхания. Когда они пробирались мимо двух сторожек, живот ее свело судорогой, но поблизости не было ни души, лишь рыжая лиса проворно, несмотря на глубокий снег, перебежала дорогу.

– Ближе к северу наткнулись бы на волков, – ободряюще пробормотал Ральф.

Казалось, они шли уже целую вечность, прежде чем достигли берега реки. Из воды кое-где торчали вмерзшие в лед ветви деревьев, словно руки скелетов с наросшими сосульками. Снег в некоторых местах был серебряным, в других – матово-белым. Между кустиками замерзшей осоки виднелись птичьи следы. Матильда, выдыхая легкие облачка пара, окинула взглядом белую пустыню реки.

– Ну что же, – произнес Ральф, указывая на дорожки звериных следов, уходящие в темноту. – Раз лисы ходят этим путем, то и мы пройдем.

Он осторожно встал на лед, де Богун за ним. Веревка потянула Матильду вперед, и ей ничего не оставалось, как последовать за своими спутниками. Она панически боялась услышать треск лопнувшего льда, ощутить, как он ломается под ней, и провалиться сквозь зубчатую трещину в черную холодную воду, как это случилось с ее братом, когда «Белый корабль» пошел ко дну. Снег все падал и падал. Путники, как неповоротливые танцоры, ступали по поверхности замерзшей воды, опасливо погружая ноги в пушистый белый ковер, пока снег с мягким хрустом не сдавливался под подошвой сапога, и каждый раз, когда это происходило, Матильду обуревал страх.

Неожиданно они набрели на заросли осоки и ивняка у противоположного берега и стали пробираться сквозь лабиринт замерзших стеблей и веток. Тяжело дыша, Матильда обернулась. Их следы, взрыхлившие белое пространство, сложились в длинную тропу, которая тянулась от одного берега до другого, но снег валил так густо, что к утру ничего не будет видно.

– Глотните. – Де Богун передал ей флягу.

Когда они выдвигались, вино было горячим и сейчас еще сохраняло тепло, усиленное перцем и пряностями. Влага приятно обожгла горло.

Де Богун достал из наплечной сумки хлеб и смалец, завернутые в полотно. Хлеб был такой твердый, что пришлось рубить его на части рукояткой меча. Матильда положила кусочек за щеку и размачивала его слюной, пока он не стал мягким. Им предстояло преодолеть шесть миль до Абингдона и потом пятнадцать до Уоллингфорда.

Спуск по стене замка и форсирование замерзшего рва и реки были только началом их пути. Когда они побрели дальше, то и дело проваливаясь в снег, Матильда подумала, что поговорка «пока ад не замерзнет» теперь всегда будет напоминать ей об этой ночи.

Вилл сидел у очага в доме аббата Ингалфа в Абингдоне, наслаждаясь теплом от горящих поленьев. Спину защищал от холода плотный плащ на меху. Тери лежал рядом, спрятав нос в передние лапы и время от времени поднимая взгляд на хозяина. Вилл преподнес в дар аббатству крупицы ладана и два серебряных кадила. Он также привез переплет для рукописи Нового Завета, которую хотел подарить Аделизе. Несколько месяцев монахи копировали для нее Священное Писание, теперь же книга была украшена резными пластинами из слоновой кости, горным хрусталем, гранатом и хризопразом.

Поездка в Абингдон стала для Вилла долгожданной отлучкой из военного лагеря Стефана, осаждающего Оксфорд. У сторонников Матильды заканчивались припасы, и капитуляция была не за горами. В таких тяжелых условиях они долго не продержатся. Не позже чем к Рождеству Стефан возьмет крепость. Вилл старался не думать о Матильде, застрявшей со своим войском в замке, потому что ее родство с Аделизой – и косвенно с ним – бередило его совесть. Можно не сомневаться, что, когда Стефан схватит императрицу, он бросит ее в тюрьму, где она останется до конца своих дней.

– Война – ужасное злодеяние, – тихо сказал аббат Ингалф. – Каждый день к нашим воротам приходят толпы обездоленных, бездомных – невинные жертвы смутных времен. Урожай сожжен, скот уничтожен, это приносит голод и лишения, но не зачинщикам распрей, а простым людям.

– В своих владениях я помогаю нуждающимся чем могу. – Вилл невольно покраснел. – Это главная забота и моей жены тоже.

Ингалф сложил ладони у подбородка домиком:

– Те, кто должен радеть о благополучии страны, борются за власть, а страдает бедный народ. Ваша обязанность – обеспечить прочный мир, а не убивать друг друга и всех, кто попадется на пути.

– Согласен, – кивнул Вилл. – Вы во всем правы.

Ингалф повел руками:

– Так действуйте же.

Вилл допил вино, щелчком пальцев подозвал Тери, попрощался с аббатом и направился к дому для гостей. Он любил Ингалфа, хотя старик склонен был читать нотации, как сокрушающийся родитель грешнику-сыну. Однако священник прав. Англии нужен мир, но, чтобы он наступил, кто-то должен позаботиться о прекращении войны, а этого как раз не наблюдалось.

Сильный порыв ветра ударил Д’Обиньи в бок, и он поплотнее закутался в плащ. Вдруг Тери застыл на месте, шерсть его встала дыбом, и он угрожающе зарычал. Вилл резко остановился и уставился на группку людей, которые, пошатываясь, брели от ворот к гостевому дому. Они были в очень странных белых накидках, длинные полы развевались на ветру и хлопали, как крылья, и сердце екнуло: кто они? Ангелы? Души умерших в саванах? Двое из них, увидев Вилла, придвинулись теснее друг к другу, защищая более хрупкую фигуру, находившуюся в центре группы, и положили руки на рукояти мечей. Вилл обмер. При нем не было оружия, потому что он находился в монастыре, куда прибыл исключительно с мирной целью.

Но тут та самая хрупкая фигура оттолкнула заступников в стороны и вышла вперед, сбрасывая капюшон и не обращая внимания на рычащего пса.

Вилл остолбенел: перед ним была Матильда – неужто и правда привидение?

– Госпожа. – Он поклонился. Ее лицо осунулось от холода и утомления, но глаза сверкали. – Какая неожиданная встреча.

Матильда неприветливо смотрела на него.

– Этой встречи не было, – произнесла она. – Вы понимаете меня?

Очередной порыв промозглого ветра со снегом промчался по двору, и Матильда задрожала. Что, ради всего святого, она делает здесь?

– Оставим это, – сказал Вилл. – Идите скорее под крышу, пока вы окончательно не замерзли.

Матильда медлила. Ее рыцари обменялись тревожными взглядами.

– Это святое место, – сухо добавил Вилл. – Обещаю вам, что ни я, ни мои люди не причинят вам вреда.

Она наклонила голову:

– Я верю вам на слово, потому что знаю вас как благородного человека, кому бы вы ни служили.

Пока они разговаривали, монахи привели аббата Ингалфа.

Матильда и ее свита уже собрались у очага в гостевом доме, стараясь не подходить к огню слишком близко, потому что их замерзшие руки и ноги болели. Ингалф был в замешательстве, но сохранял внешнее спокойствие.

– Во имя Господа приветствую вас, госпожа, – обратился он к Матильде. – Эта обитель привечает всех путников, особенно такой холодной ночью, как сегодня. Вас накормят и дадут вам постель.

– Спасибо, отец, но мы надолго не задержимся, – ответила та. – Просто позвольте нам погреться у огня и, если можете, принесите нам поесть чего-нибудь горячего.

– И мы будем признательны, если вы дадите нам лошадей, – добавил де Богун. – У нас впереди еще длинная дорога.