Штрафник-истребитель. «Искупить кровью!» Корчевский Юрий
– Он – мужик и весит значительно больше тебя. Нас же кренить будет. Сама бы подумала, а еще пилот!
Долго говорить было некогда.
Михаил уселся на сиденье, щелкнул привязным ремнем, а в голове мелькнуло: «А может, и не стоит пристегиваться? Случись чего – покидать самолет проще будет». И тут же устыдился своих мыслей: на четверых – два парашюта. Они-то с Василием выпрыгнут, а летчицы?
Нет уж. Он теперь отвечает за всех, и права на ошибку у него нет. Приземляться будут все. А если не повезет – значит, никто. Он мужчина, и ответственность за принятое решение лежит на нем.
Самолетик начал разбег. Черт! Темнота, и что впереди, совершенно не видно.
Натужно ревя моторами, «У-2» поднялся в небо, и буквально через несколько минут под колесами промелькнули немецкие мотоциклисты. «Бомбу бы на них сбросить или из пулемета прочесать», – подумал Михаил.
Михаил начал набирать высоту, однако встающее над горизонтом солнце осветило самолет. Внизу еще темно, а они на виду. И температура масла в двигателе приближалась к критической отметке – 95 градусов, а держать мотор на таком нагреве долго нельзя. В двигатель залито касторовое масло, и при температуре немногим за 100 градусов оно вспыхнет.
Михаил немного убрал газ и снизился. Теперь другая беда: на пониженных оборотах начала падать скорость, а с ней – и высота. Что за жизнь пошла? Даешь обороты – двигатель греется, пожаром грозит, сбросишь газ – скорость и высота падают. Да еще ручку управления в сторону тянет – сказывается несбалансированный вес на одной стороне и несимметричное обтекание воздухом. Самолетик-то весит всего 665 килограммов, для него пятьдесят килограммов – уже чувствительно, а летчица в комбинезоне наверняка на шестьдесят потянет.
Снизу к самолету потянулись трассирующие очереди. Михаил заложил левый вираж со снижением высоты – видимо, солнце дало блик на козырьке или винте.
Женщина на крыле от страха взвизгнула. Конечно, ей приходилось туго – в полуметре от головы сверкал винт, била сильная воздушная струя, в уши грохотал выхлопными газами двигатель. А тут еще Михаил виражи закладывает. Он и не хотел бы пируэты в воздухе выписывать, а приходится. Лишь бы скорость не упала, тогда одно неосторожное движение рулями может привести к срыву в штопор. Вывести из него перегруженную машину с нарушенной центровкой трудно, а может быть, и невозможно. «У-2» из штопора выходил легко – на «раз-два», но делал это в штатном режиме, без асимметричного перегруза.
Кое-как, то добавляя газ, то сбрасывая его, когда температура масла поднималась до критической, Михаил дотянул до аэродрома. Теперь бы еще на полосу попасть.
– Василий, быстро курс!
А штурман уже готов докладывать:
– Семь градусов вправо!
Медленно сбрасывая газ, Михаил планировал, находясь в страшном нервном напряжении. Если не дотянет до полосы, добавлять газ, исправляя ошибку, будет поздно – перетяжелен самолет, на второй круг не уйдет. Значит, садиться надо с первого захода, второй попытки может не получиться. Помогало еще то, что темнота рассеялась, стало хоть что-то видно.
Михаилу удалось посадить самолет – на основное шасси, потом уже опустил хвост. Получилось мягко, осторожно – даже бережно. Уже в конце пробега выключил зажигание и перекрыл бензокран. По инерции направил самолет ближе к санчасти.
На стоянках многие видели, что с самолетом что-то не так: на центроплане слева темнеет фигура, из задней кабины две головы торчат. К самолету рванули механики, техники, прибористы и отлетавшие пилоты, которые еще находились у своих самолетов. Из санчасти, почуяв неладное, выбежал фельдшер – не каждый день самолеты к ним подруливают.
Михаил выбрался из кабины на крыло, отстегнул на летчице ремень, которым она была пристегнута к растяжке.
– Вставай, прибыли. Багаж только не забудь, – пошутил он.
Но женщина обеими руками вцепилась в стойку тахометра, торчавшую из центроплана. Пересохшими губами она прошептала:
– Руки… помоги… отцепить.
Михаил по-одному разжимал пальцы, онемевшие от мертвой хватки. Досталось ей. Конечно, страшно было, иной мужик на ее месте штаны бы обмочил.
Михаил помог ей слезть с центроплана, буквально стащив на землю за ноги. А с другой стороны самолета набежавший люд вытащил тело раненой летчицы. Уложив ее на носилки, они бегом кинулись в санчасть.
Только теперь почувствовав невероятную усталость, Михаил сбросил с себя телогрейку и без сил опустился на землю, прислонившись спиной к колесу шасси. Он тут же ощутил странный холод во всем теле, и когда стал ощупывать одежду, понял, в чем дело – гимнастерка под телогрейкой была насквозь мокрой от пота.
Из кабины вылез Василий, размял затекшие суставы.
– Вроде легкая, а все колени отсидела, – посетовал он.
– Не жалуйся, вон какая девушка у тебя на коленях сидела, – пошутил кто-то из техников.
Увидев неладное, к самолету подошел командир полка. Все вытянулись по стойке «смирно», к майору шагнула летчица:
– Товарищ комполка! При выполнении боевого задания была сбита и села на вынужденную посадку на оккупированной территории. Самолет сгорел. Штурман Климук ранена. Рядом с нами сел «У-2». Фамилию летчика не знаю. Он нас вывез с места посадки, – четко доложила она.
– Ну-ка, ну-ка, кто у нас герой?
Майор обвел взглядом собравшихся. Все как-то подались назад, и получилось, что Михаил с Василием оказались впереди.
– Из штрафной эскадрильи? – сразу понял майор.
– Так точно. Пилот красноармеец Борисов.
– Штурман-бомбардир красноармеец Антонюк.
– Благодарю за службу!
– Служим Советскому Союзу!
– Товарищ майор! Разрешите обратиться! – нарушила внезапно наступившую тишину женщина-пилот.
– Обращайтесь!
– Поступок и в самом деле геройский, наградить бы их, – выступила вперед спасенная летчица.
– Не могу, Лебедева, – штрафников к наградам представлять не положено.
– Тогда срок скостить, – не унималась женщина.
– Тоже не в моих силах. Их трибунал приговорил, и я решение трибунала изменить не вправе.
Женщина от досады закусила нижнюю губу.
– Хлопцы, как же вам это удалось? – полюбопытствовал майор.
Желая услышать из первых уст историю невероятного спасения женщин-пилотов, летчики и техсостав, свободные от полетов и работы, придвинулись поближе.
– Это штурман у меня молодец – глазастый, – сказал Михаил. – Он заметил, что самолет лежит на земле и хвост у него горит. Я и сел. А остальное вы уже знаете.
– Да спасенных мы видели, а как тебе в голову пришло летчицу на центроплане положить?
– Ну не бросать же у немцев боевого товарища! Тем более что они на мотоциклах к месту вынужденной посадки уже ехали, и времени долго раздумывать у нас просто не было. Раненую – ту сразу во вторую кабину определили, к штурману. А пилота пришлось поясным ремнем к растяжке пристегнуть, чтобы ветром с крыла не сдуло. И потихоньку – на аэродром. Одно плохо было: двигатель в полете грелся, думал – не дотяну.
Окружающие слушали с интересом. Рассказ поучительный, тем более что и в дальнейшем такие знания могут пригодиться.
Внезапно летчица всплеснула руками.
– Ой, надо же узнать, как там Татьяна!
В голове у Михаила вдруг сверкнула догадка. А не те ли это летчицы, с которыми он познакомиться хотел, да они его отшили? У раненой лицо в крови было, да и темно – сложно узнать. А вот пилот… Но женщина уже повернулась и побежала в санчасть.
Механики подхватили самолет за хвост и покатили его на стоянку.
Летчики окружили Михаила и стали расспрашивать, как себя вел самолет в воздухе, – зашел чисто профессиональный разговор. Как водится, начали рассказывать разные случаи. Поговорив с полчаса, стали расходиться, а Михаил с Василием направились в столовую – надо было завтракать и спать.
Через час аэродром как будто вымер – ведь летчики и техсостав трудились ночью и отсыпались днем.
Михаил спал на стоянке, на чехлах – нравилось ему отдыхать на природе. Воздух свежий, не то что в казарме: пахнет гуталином, хлоркой и еще бог знает чем – чем-то казенным. Да и мужики храпят во сне так, что стекла дребезжат. Попробуй тут усни.
Проснулся он ближе к вечеру от ощущения, что кто-то стоит рядом. Открыл глаза и увидел перед собой женщину-пилота. Заметив, что Михаил проснулся, она улыбнулась:
– Ну и здоров ты спать, летчик. Я уже с полчаса здесь стою, все не решаюсь тебя разбудить.
– А чего меня будить – сам проснулся.
Михаил встал, руками растер лицо. Да и лежать, когда женщина стоит, как-то неудобно.
Летчица протянула ему руку для рукопожатия.
– Лебедева.
– Я уже знаю – майор говорил.
– А вас как? Должна же я знать, как зовут моего спасителя.
– Красноармеец Борисов, – официально представился Михаил.
И после секундной задержки добавил:
– Штрафник, уголовник и трус, а еще человек непорядочный, поскольку летаю не на истребителе или бомбардировщике, а на «У-2».
Щеки Лебедевой вспыхнули багрянцем, видно было, что она хотела ответить колкостью, но не нашлась что сказать, и потому, немного невпопад и запинаясь, проговорила совершенно неестественную в таких случаях фразу:
– Меня Верой зовут.
– Меня Сергеем, – ответил Михаил. – Да вы садитесь. – Он галантно указал на самолетные чехлы, с которых только что поднялся.
Летчица уселась. На этот раз она была без комбинезона – в гимнастерке и юбке. Михаил увидел капитанские петлицы и поблескивающий на груди орден Красной Звезды. Не то что у Михаила: на застиранной гимнастерке – ни одной награды, и голубые петлички девственной чистоты – рядовой.
– Как там раненая?
– В себя пришла. Порезов и ушибов много, сотрясение головного мозга к тому же. Но доктор сказал – молодая, организм сильный – поправится.
– Это хорошо.
– Вы нас простите. Я ведь вас вспомнила уже здесь, когда приземлились. Мы тогда вас очень обидели…
– Чего обижаться, коли штрафник. Все правильно, указали мне на мое место.
Женщина опять покраснела.
– А можно узнать, за что вы в штрафники попали?
– Вам, Вера, на самом деле это интересно?
– Да, я никогда не общалась со штрафниками. Мне говорили, что их из преступников набирают, чтобы они вину свою перед Родиной кровью смыли.
И Михаил коротко, но четко и внятно рассказал свою историю о драке в Москве, спасенной им девушке и о трибунале.
– Это же несправедливо! А вы Михаилу Ивановичу Калинину писали?
– Зачем? В драке я на самом деле участвовал и двух уголовников убил, хотя и не хотел этого. Стало быть, виновен.
– И что, остальные штрафники тоже такие?
– У каждого – свое. Мой штурман, например, на «Пе-2» летал. Во время бомбардировки промахнулся и несколько бомб на свои позиции сбросил. Теперь вот со мной летает.
– Фу – грубиян и женоненавистник.
– Почему вы так решили? До войны на гражданке он художником был – милейший человек. Просто я ему рассказал, как меня две очаровательные девушки отшили. Вот он и решил шпильку вставить – в отместку вроде. Да вот и он сам, легок на помине.
Штурман подошел, стал по стойке «смирно», отдал честь.
– Товарищ капитан, разрешите обратиться к красноармейцу Борисову?
– Разрешаю. Зло на меня держите?
– Товарищ военлет, штурман Антонюк к полетом готов!
Что за ерунда, сроду Василий так с Михаилом не разговаривал! Михаил терялся в догадках: неужели это присутствие женщины с капитанскими шпалами на петлицах так повлияло?
– Ты чего, Василий? Девушка просто поговорить пришла, а ты тянешься, как перед особистом!
Но Василий попросил Михаила отойти в сторону – поговорить, и начавшаяся уже было беседа с Лебедевой затухла. Возникло какое-то напряжение, и летчица своей женской интуицией это сразу почувствовала.
– Ну ладно, я пошла…
– Передавайте привет вашей подруге и пожелания побыстрее выздороветь. Заходите еще.
– Вы меня приглашаете?
– Ну, если не побрезгуете разговором со штрафником…
Девушка укоризненно покачала головой.
Когда она ушла, Михаил спросил у штурмана:
– Вася, какая муха тебя укусила?
– Ты же сам говорил – они тебя отшили.
– Ну так теперь она сама пришла, видно – совесть заела.
– Ой, заела! Насмешил! Ха-ха-ха! – Вася старательно изобразил смех. – Просто поблагодарить за спасение решила. А ты уж размечтался… Нужен ты ей, партизан.
– Даже если и так. Давно с женщинами не разговаривал – все больше с вами, штрафниками.
– Сам такой, посмотри на себя!
В эту ночь они совершили четыре вылета.
Утром, после завтрака, Михаил по привычке завалился на чехлы на стоянке – поспать. И снова проснулся от ощущения присутствия постороннего человека рядом. Разлепил глаза – так это же Вера стоит, да еще и улыбается.
– Здравия желаю, товарищ капитан! – Михаил поспешно вскочил.
– Для вас – просто Вера, вы же мне не подчиненный.
– Субординацию соблюдаю, товарищ капитан!
– Да что вы заладили «товарищ капитан, товарищ капитан»… Не хотите разговаривать – так и скажите, я уйду.
– Не обижайтесь, Вера, присаживайтесь. – Широким приглашающим жестом Михаил указал на самолетные чехлы. – Вы же сами понимаете, я – штрафник, мне оступаться нельзя, меня за любую провинность наказать могут, а то и расстрелять. У штрафника прав никаких нет – только долг.
Михаил грустно улыбнулся и добавил:
– Хотя я в долг ни у кого не брал.
Вера без церемоний уселась на чехлы, подогнув ноги вбок.
– А вы кем до войны были? – с интересом глядя на Михаила, спросила она.
– Да летчиком же и был – в гражданском флоте. А вы?
– Учителем в школе. Занималась в аэроклубе в свободное время – как и многие. А пришла война – пошла в военкомат. Мужа раньше призвали.
– Так вы замужем? – с уважением поглядел на Веру Михаил.
– Вдова. Через месяц после призыва похоронка пришла.
– Простите, не хотел я ваши душевные раны бередить… А дети есть?
– Не успели. Мы ведь только перед войной поженились, в мае месяце.
– М-да, коротким ваше семейное счастье выдалось.
– Давайте о другом поговорим, – она умоляюще посмотрела на него, – а то я расплачусь. Вы в каком звании были – ну, до штрафника?
– Младший лейтенант. Истребителем был, на «пешке» тоже немного летал.
– И в воздушных боях участвовали? – с нескрываемым интересом спросила Вера.
– Участвовал, и сбитые самолеты есть, и самого сбивали. С парашютом прыгал, из немецкого тыла выбирался.
– Господи, какие же мы дуры тогда были! – Она прикрыла ладонями заалевшие щеки.
– Вы про что? – Михаил сделал вид, что не понял.
– Мы же с Таней – да и другие летчицы тоже – думали, что штрафники уркаганы, сплошь трусы и перерожденцы. Наша комэск не раз предупреждала: «Держитесь от них подальше, девочки, а то беду наживете».
– Я же не все время в штрафниках буду. Кончится срок, вернут звание, снова сяду на истребитель. Я ведь на «У-2» после госпиталя попал. А до этого тоже был в штрафниках, только летал на «Яках». Дрались отчаянно. У штрафников ведь только два пути: или победить, или погибнуть, третьего не дано. От боя уклониться нельзя – припишут трусость и расстреляют. А знаете, чего больше всего штрафники боятся?
– Наверное, командиров или особиста? – предположила Вера.
– Нет. Оказаться сбитым и совершить вынужденную посадку или выпрыгнуть с парашютом на оккупированную врагом территорию. Сразу ярлык изменника, перебежчика навесят. Хуже всего, что родные пострадают.
– А вы женаты?
– Не успел – в отличие от вас.
– Вы тоже не любите женщин, как и ваш штурман?
– Вы сильно заблуждаетесь. Штурман мой – художник, натура творческая, эмоциональная, все принимает близко к сердцу. И такую модель поведения – вроде защитного кокона – вынудили его выстроить презрение и снисходительность женского пола вашей эскадрильи к штрафникам.
– Да, доля нашей вины в этом есть. Но мы ведь раньше никогда со штрафниками не общались. А уж сколько баек, россказней о вас было. Вроде того что напились вы до поросячьего визга и изнасиловали всех, кто юбку носит в округе.
– Ага. А еще у нас рога растут, хвосты и вместо ног – копыта.
Вера засмеялась.
– Очень похоже на черта – каким его в сказках рисуют.
– Вы сами себе придумали страшный образ штрафника – небритого, в телогрейке и с запахом перегара. Соответственно – все мысли только об одном.
– А разве не так? – кокетливо улыбнулась Вера.
– Конечно, нет. У нас еще одна мысль есть – закусить.
Вера откровенно расхохоталась.
– Я думала, штрафники судьбой обижены, потому хмурые и неулыбчивые.
– А теперь?
– Да вы нормальные ребята!
– Ну наконец-то! Груз с души свалился – и прямо на ногу. Теперь хромать буду.
– Да ну тебя!
Разговор незаметно перешел на «ты» – сказался одинаковый возраст, общая служба, одни и те же интересы. А если форму снять да в гражданское одеться – вообще пикник на природе.
– Ой! Вон твой штурман идет. Вам ведь лететь сегодня. А у меня – что-то вроде отпуска. Пока Татьяна в санчасти лежит, я не летаю. Самолета нет, штурмана временно – тоже. Ночами сплю, как будто и войны нет. Скорей бы она уже закончилась.
– Ох, Вера, не скоро еще – три года впереди, – нечаянно проговорился Михаил.
– Откуда ты знаешь? – тут же заметила его оговорку девушка.
– На картах гадал, – отшутился Михаил, в глубине души ругая себя за эту оговорку последними словами. – Вчера вечером напились с парнями – погадать потянуло.
– Врешь ты все! Когда вам было пить – вы летали всю ночь!
– Я же и говорю – пошутил…
– Завтра, когда выспишься, приходи ко мне…
– Нет уж, уволь. Там у вас один женский пол – заклюют.
– Отобьешься, – пошутила Вера.
Ночью они снова летали бомбить – на этот раз железнодорожную станцию. Она была плотно прикрыта зенитным огнем. Прямо на глазах Михаила в один из самолетов угодил зенитный снаряд. «У-2» вспыхнул, со скольжением на крыло стал выходить из зоны обстрела, потом заложил вираж, вошел в пике и врезался в вагоны на станции. В ту же секунду полыхнула яркая вспышка, по ушам ударил грохот взрыва.
Михаил был шокирован. Самолет явно не падал: он был управляем, его направили в скопление составов на железнодорожных путях твердой рукой. Значит, пилот сознательно направил горящую машину на цель, не убоялся смерти, предпочтя ее плену. По возвращении надо будет комэску доложить об этом.
Возвращаясь назад после задания, Михаил чувствовал, как щемило от боли сердце и полнилась горечью душа. Ведь погибли хорошие парни – слабаки и дерьмо на такое не способны. А сам он так смог бы? Или предпочел бы выпрыгнуть с парашютом? Но шансов благополучно уйти после приземления немного – станция совсем рядом. Еще он в воздухе висел бы, а немцы внизу были бы готовы к встрече.
Сели на аэродром. Пока самолет заправлялся и оружейники подвешивали бомбы, Михаил отправился к комэску – доложить обо всем, что ему довелось увидеть: как снаряд в «У-2» угодил и как пилот своей рукой горящий самолет направил на вагоны.
– Подожди еще пятнадцать минут – будет видно, кто не вернулся с задания, – сказал комэск.
Не вернулся экипаж Пашки Савельева. Михаил знал его в лицо, знал, что он из Рязани и что полтора месяца службы в штрафной эскадрилье получил за то, что походно-полевую жену командира своего авиаполка – медсестричку – назвал подстилкой. По пьянке, естественно. Жалко было Михаилу этого молодого, молчаливого, веснушчатого парня. Для того чтобы вот так направить самолет в пекло, зная, что истекают последние секунды жизни, требуется огромное мужество. Страх – он был у всех, и все его преодолевали. Но одно дело – лететь, когда по тебе зенитки бьют, авось промахнутся, не попадут, и совсем другое – вот так спикировать на станцию.
Случай потряс Михаила до глубины души. Ведь даже памятник поставить на могиле невозможно, так же как и к награде представить – пусть даже и посмертно.
Утром, после полетов, Михаил ушел подальше от стоянки, в лес: хотелось побыть одному, осмыслить увиденное. Их экипаж был единственным, кто видел этот подвиг своими глазами. А Василий уже где-то у техников раздобыл спирта и напился до беспамятства, чего Михаил никогда раньше за ним не наблюдал.
Конечно, к Вере Михаил опоздал и потому не пошел. И она не пришла – плохие вести разносятся быстро. Однако же боевой работы никто не отменял, и вечером они снова вылетели на боевое задание. Сделали пять вылетов, но как-то без желания, без огонька. А уже после полудня ординарец комэска собрал отдыхающие экипажи штрафников.
– Поступил приказ: помочь партизанам доставить оружие, боеприпасы, бинты. Скрывать не буду – задание сложное. Лететь придется над занятой врагом территорией, садиться ночью на неподготовленную площадку. Но и это еще не все. Груз надо доставить в район Лепеля – это в Белоруссии.
Летчики и штурманы склонились над картой, и почти сразу же, перебивая друг друга, возмущенно заговорили:
– Задание выполнить невозможно! Расстояние в одну сторону – двести километров да назад столько же. Полного бензобака хватит только на четыреста тридцать километров. Случись небольшой встречный ветер – топлива на обратный путь не хватит, на немецкие позиции сядем. Пусть на «Ли-2» экипажи летят!
Комэск терпеливо ждал, когда умолкнут возмущенные голоса.
– Там, – он ткнул пальцем в потолок, – уже перебрали все возможные варианты. «Ли-2» не сможет приземлиться – слишком полоса коротка. Нам доверили ответственное дело, и надо оправдать доверие. Штурманы, прокладывайте маршрут.
После раздумий и споров решили проложить оптимальный маршрут – вдоль железной дороги, через Антоново, Опухлики, Невель, Туричино. Дальше уже шла Белоруссия – Дретунь, Полоцк, после которого – поворот на юг с выходом на Лепель. Несколько раз провели по карте колесиком курвиметра. Набежало аккурат 200 километров. Далеко! А если партизан еще и искать придется? Тогда выходить на точку надо очень точно и своевременно.
Вылетать решили поодиночке с промежутком в полчаса. Тогда при посадке никто мешать друг другу не будет, и партизаны успеют выгрузить груз.
Когда речь зашла о грузе, пилоты озадачились. Это вам не бомбы подвешивать – у них вес большой, а объем маленький. Куда груз девать в маленьком, не приспособленном для грузовых перевозок самолете?
Вопрос решился быстро и без пилотов. Со склада принесли, а механики подвесили под каждое крыло по одной санитарной люльке. Напоминала она цилиндр, сзади открывалась крышка. Летчики поняли – туда в них они доставят груз, а обратно вывезут раненых. Плохо, что подвесные контейнеры создают дополнительное сопротивление, снижая скорость полета и увеличивая расход топлива, которого и так будет в обрез. Оглядев приготовления, Василий бросил в сердцах:
– Конечно, кого еще, кроме штрафников, туда пошлют! Думаю, горючки не хватит, окажемся на обратном пути с сухими баками – как пить дать.
Михаилу этот вариант тоже не нравился. Похоже, штрафниками решили пожертвовать – использовать их как камикадзе. Только кого интересует их мнение?
Тем временем в контейнеры загрузили оружие в тюках, цинки с патронами. Единственное, за чем Михаил следил, – так это за тем, чтобы груз распределяли по весу равномерно в каждый контейнер. Механику после погрузки он сказал:
– Бензин под пробку залей, а после прогрева двигателя долей еще – хоть из кружки. Далеко летим, каждая капля на счету.
– Сделаю, – заверил механик.
Пока возились, стемнело. Механик прогрел двигатель. Погонял его на разных оборотах. Заглушив, долил бензин.
Взмыла зеленая ракета, разрешив взлет.
Самолет разбегался тяжеловато – вместо стандартных 70 метров бежал по полосе все 100, пока оторвался от земли. Но в воздух поднялся. Михаил плавно набирал высоту, стараясь не перегреть двигатель.
– Василий, курс давай!
Скорректировав курс, он увидел слева тускло блеснувшие рельсы железной дороги. Отлично, даже ночью ориентир есть, только бы не потерять. Поэтому так вдоль дороги и летели, благо ночь длинная, а рельсы в темноте видны хорошо.
Через два часа полета Михаил услышал в переговорной трубе голос Василия:
– Мы уже у Полоцка, поворачивай влево на восемьдесят пять градусов.
Михаил заложил вираж влево, подправил курс по компасу. Еще через полчаса внизу, как и было сказано командиром, тускло засветились огни – пятиточечный конверт.
Михаил убрал газ, спланировал, прошелся над площадкой. Похоже – длины хватает. Он развернулся и с ходу притер самолет возле одного из костров.
Из темноты вынырнули партизаны – обыкновенного вида мужики, без всяких красных ленточек на шапках и фуражках – как их иногда показывали в кино.
Едва Михаил и Василий выбрались из кабин, их бросились обнимать и расспрашивать о положении на фронтах.
– Газетки свеженькой, случайно, не привезли, хлопцы?
– Нет. Промашку дали, извините. В следующий раз обязательно привезем. А сейчас по-быстрому разгружайте машину. Нам вылетать надо, через полчаса сюда другой самолет сядет.
Партизаны быстро разгрузили оба контейнера, а на освободившееся место погрузили двух раненых, подвезенных на подводе.
Михаил, не мешкая, взлетел – надо было успеть освободить поляну. Никакого освещения, кроме костров, нет, и столкнуться – пара пустяков. Да и летняя ночь коротка, а успеть на свой аэродром нужно до рассвета.
Они долетели до своего аэродрома, а сев, подрулили ближе к санчасти. Там раненых уже ждали – на носилках перенесли в избу к медикам. Рядом стоял санитарный фургон. Вероятно, по прибытии следующим самолетом еще одной партии раненых их отправят в госпиталь.