Судьбы и фурии Грофф Лорен

Мертвая Королева Выпускного проплыла мимо, бросив на ходу:

– Интересная мысль.

– Кажется, это была моя бывшая, – усмехнулся Сэм, а затем направился к холодильнику за пивом.

– С каких пор на Хэллоуин идет снег? Глобальное потепление скорее похоже на холодальное холодение, – сказала Луанна, сбивая снег на коврике для ног. Она была подружкой Матильды по работе и разрисовалась под пикассовскую Дору Маар, ту, которая с яблоком.

Она крепко поцеловала Лотто и сказала:

– Здорово, Цезарь!

Он нарочито громко рассмеялся и поспешно ее отстранил.

Луанна ужасно ему не нравилась. Матильда чуть ли не каждый день рассказывала о том, как та пыталась соблазнить их босса, отвратительного бровастого типа с бычьими глазками по имени Ариель.

– А что такого? – спросил однажды Лотто. – Она красивая. Молодая. Почему бы и нет?

Матильда бросила на него красноречивый взгляд.

– Милый. Он богат.

Конечно, это все объясняло. Лотто и Луанна прошли мимо Матильды. Облаченная в костюм Клеопатры, она ела кекс, стоя рядом с пузатым Буддой, которого теперь украшали солнечные очки и цветочная гирлянда. В последний момент Лотто внезапно дернул ее на себя, подхватил у самого пола, словно в танце, и слизнул крошки с ее рта. Матильда рассмеялась.

– Фу, – сказала Луанна. – Вы, мать вашу, нереальные какие-то.

Она прошла на кухню, достала из холодильника бутылку «Зимы», отхлебнула немного и поморщилась. Судя по размерам талии и количеству старых книжек, заполнивших всю квартиру, карьера Лотто снова на спаде. Когда такое случалось, он только и делал, что читал.

Забавно, потому что со стороны он казался огромным и тупым, а потом открывал рот и начинал цитировать Витгенштейна. Ее выбивало из колеи то, какая пропасть между тем, каким человеком он старался быть, и тем, какой на самом деле прятался у него внутри.

Кто-то поставил диск «Нирваны», и девчонки тут же вскочили с кожаного дивана, который Лотто когда-то спас с помойки. Какое-то время они пытались танцевать, но эта попытка провалилась и все сдались. А затем кто-то включил «Триллер» Майкла Джексона. Опять.

Чолли в костюме зеленого гоблина бочком подобрался к Лотто и Матильде. Он уже был здорово навеселе.

– Никогда раньше не замечал, как близко у тебя посажены глаза, Матильда, – сказал он. – И как твои – далеко, Лотто…

Он ткнул в сторону Матильды двумя пальцами.

– Хищница, – выпалил он, а затем указал на Лотто: – Добыча.

– Я добыча, а Матильда хищница? – спросил Лотто. – Да ладно! Это я хищник. Сексуальный. А она – моя жертва.

Все вокруг издали недовольный стон. Луанна пялилась на Эрни через всю комнату и, услышав этот звук, нетерпеливо дернула головой.

– Да заткнитесь вы, – сказала она. – Я тут пытаюсь наладить личную жизнь.

Матильда со вздохом отошла в сторону.

– Стой. Кто? Ах, Эрни, – с пренебрежительным разочарованием бросил Чолли. – Да ладно. Он же тупой.

– Да. Он тупой, как перегоревшая лампочка, – сказала Луанна. – То, что надо.

– Эрни? – переспросил Лотто. – Эрни изучал нейробиологию в университете. Он не тупой. То, что он не поступил в Гарвард, как ты, еще не значит, что он тупой.

– Ну не знаю. Кажется, он случайно смешал свои мозги в каком-то коктейле, – сказала Луанна. – На какой-то из прошлых вечеринок я слышала, как он говорил, будто Стинг – его духовный лидер.

Лотто внезапно громко свистнул.

Эрни в костюме Халка посмотрел на него поверх целого моря девчонок, для которых когда-то смешивал шоколадный мартини, а затем подошел и хлопнул Лотто по плечу. Чолли и Эрни оба были раскрашены в зеленый цвет и напоминали азбуку Морзе: линия и точка.

– Луанна сказала, что оседлает тебя, если ты сможешь внятно объяснить, что значит термин «герменевтика», – сказал Лотто, обращаясь к Эрни, а затем затолкал их обоих в спальню и закрыл дверь.

– Господи, – сказал Чолли спустя какое-то время. – Я бы уже сдох.

– Они до сих пор не выходили? – спросил Лотто. – «Есть у амура стрелы, есть и сети»[11].

– Снова Шекспир?

– Всегда Шекспир, – поправил его Лотто.

Чолли ушел, и он остался один.

Подняв голову, Лотто внезапно увидел свое отражение в зеркально-черных стеклах окон, занавешенных ночью. Увидел небольшой живот, который обозначился у него еще этим летом, легкий блеск на висках. Прошло три года с окончания колледжа, а Матильда до сих пор оплачивает их счета. Лотто с грустью потрепал Будду по голове и побрел прочь мимо стайки ведьм, разглядывающих чью-то фотографию. Их лица светились в темноте. Матильда стояла спиной к нему и разговаривала о чем-то со Сьюзан. Лотто подошел еще ближе и понял, что она говорит о нем:

– …лучше. Например, реклама кофе в сентябре. Представь, отец и сын в лодке, рыбачат ранним утром. Внезапно ребенок вываливается за борт, а Лотто вылавливает его веслом и спасает ему жизнь. Настоящий герой!

Они засмеялись, и Сьюзан добавила:

– Да, я знаю. Кофе «Фолджерс». Я видела. Рассвет, домик в лесу, ребенок просыпается в лодке. Он был ничего, Лотто, в смысле. Впечатляет. Особенно эта его борода.

– Поговори с режиссерами, пусть подыщут ему работу, – сказала Матильда.

– Какую?

– Да неважно, любую.

Сьюзан улыбнулась уголком рта и сказала:

– Попробую что-нибудь сделать.

Совершенно ошеломленный, Лотто развернулся и поспешил прочь, до того как они могли бы его увидеть. Матильда никогда не была жестокой, но ее подавленная агрессия уже напоминала вторую кожу. Если ей не нравится еда в ресторане, она к ней даже не притронется, так и будет сидеть, опустив взгляд и проглотив язык, пока Лотто не выдержит и не скажет официанту, что еда пересоленная или сырая и не будут ли они так любезны принести им что-нибудь другое?

Однажды она выманила для них приглашение на свадьбу на «Винодельне Марты», крутясь возле невесты, известной бродвейской актрисы, всю ночь напролет. Матильда не произнесла ни слова и просто мягко улыбалась до тех пор, пока импульсивная невеста не выдержала и сама не решила их пригласить. Они пришли туда, танцевали, Лотто умудрился очаровать продюсера и получить приглашение на прослушивание в ремейке «Моей прекрасной леди». Правда, его голос им не понравился, и роль он так и не получил, но они все равно отправили актрисе набор серебряных антикварных ложечек для грейпфрута, который купили в хозяйственном магазине и как следует отполировали, чтобы он выглядел солидно.

Лотто вдруг показалось, что он весь опутан какими-то сверкающими серебряными нитями – они тянулись от его рук, ног, пальцев на них, даже мышц рта – к указательному пальцу Матильды. И она двигала этим пальцем по собственному усмотрению, вырисовывая узоры и заставляя Лотто плясать под свою дудку…

Гоблин-Чолли подошел к Матильде, и они оба взглянули на окруженного мальчиками Лотто – в руке у того болталась бутылка бурбона, золотой венок съехал набок.

– Что тебя грызет? – спросил Чолли Матильду. – Чего ты потухла?

– С ним что-то не так, – вздохнула Матильда.

– А по-моему он в порядке, – сказал Чолли. – Нам стоило бы беспокоиться, если бы он все время хохотал или рыдал. А так… он выбирается из летнего омута. – Он помолчал секунду. – Хотя бы живот ушел немного…

– И слава богу, – сказала Матильда. – Мне все лето казалось, что еще немного – и он бросится под поезд. Ему нужна работа. Иногда он целыми днями не выходит из квартиры. – Она тряхнула головой. – Ладно. Как там продажа подержанных машин?

– Я уволился, – сказал Чолли. – Я ведь теперь из высшего общества, так? Через пятнадцать лет мне будет принадлежать половина Манхэттена.

– Ага, – сказала Матильда и внезапно добавила: – Я ухожу из галереи.

Они переглянулись. Вид у обоих был встревоженный.

– О, понятно, – сказал Чолли. – А кто же будет содержать нашего гения?

– Устроюсь в другое место. По правде говоря, я уже устроилась в какой-то стартап, связанный с Интернетом. Сайт знакомств. Начинаю через неделю. Я пока никому не говорила, ни Луанне, ни Ариелю, ни даже Лотто. Просто… мне нужны перемены. Я думала, что мое будущее будет связано с искусством, но нет.

– Значит, Интернет?

– С ним будет связано будущее всех нас.

Они улыбнулись в свои стаканы.

– Почему ты сказала мне? – спросил Чолли после паузы. – Я имею в виду… я вроде как неважный исповедник, знаешь ли.

– А вот и нет, – ответила Матильда. – Я пока еще не поняла, что ты за фрукт. Но у меня такое чувство, что я могу рассказать тебе все свои секреты и ты их сохранишь… пока не подвернется удачный случай их выдать.

Чолли замер, внимательно наблюдая за ней.

– Ну так расскажи, – сказал он.

– Хорошая попытка, – кивнула Матильда, а затем внезапно оставила его, прошла через комнату к мужу и прошептала ему что-то на ухо.

Глаза Лотто чуть расширились, он усмехнулся и отвернулся, не глядя на то, как его жена устремляется к двери и на ходу выключает свет, так что единственными источниками света в комнате остались светящиеся тыквы.

Минуту спустя Лотто вышел следом за ней, всем своим видом демонстрируя полное безразличие. Он поднялся на один пролет и увидел Матильду рядом с дверью их престарелой соседки.

Внизу бурлила вечеринка – когда он был там, не замечал, насколько она громкая. Интересно, почему старушка еще не вызвала полицию, как обычно? Наверное, потому что было еще довольно рано, даже десяти нет…

Потянуло сквозняком, дверь распахнулась, и группа клоунов с грохотом сбежала по лестнице в сторону их квартиры. Голый зад Лотто весь покрылся мурашками. Но вот входная дверь захлопнулась, а дверь их квартиры, напротив, открылась и проглотила клоунов.

Лотто высвободил левую грудь Матильды из лифчика и присосался к ее шее. Он развернул ее и прижал щекой к двери, но Матильда оттолкнула его, ее глаза сверкнули, и Лотто пришлось смириться с классической позой стоя. Не такая увлекательная, но все же молитва во славу богам любви.

Бетти из квартирки этажом выше в одиночестве ела яичный сэндвич, сидя в темноте и прислушиваясь к отзвукам праздника внизу. Когда она услышала недвусмысленный шорох на лестнице, подумала о том, что это могут быть воры, и перепугалась до смерти. Вспомнила о маленьком пистолете, который хранила в горшке с папоротником. Она отложила сэндвич и прижалась ухом к двери. Но тут раздался еще один скрип, а затем – какое-то мурчание. Удар.

Ошибки быть не могло. Снаружи происходило именно это.

Она подумала вдруг, как же давно они не виделись с Хью. Ее Хью. Между ними уже давным-давно все закончилось, но ее раны все еще были свежи и сочились кровью, словно надкушенный персик – соком. Казалось, что она испытала все это наслаждение только вчера. Когда они еще были юными и не вполне понимали, что делают, но все равно не сдались, а, повзрослев, поженились. Вся эта химия и притяжение далеко не самая худшая основа для брака. Первые годы были великолепными, но вот последние едва теплились счастьем.

Девушка за дверью издала низкий стон, парень пробормотал что– то, достаточно отчетливо, чтобы Бетти смогла разобрать каждое слово. Стоны девушки стали громче, а затем зазвучали странно глухо, как если бы она вдруг закусила что-то – может, его плечо?

Шум и стук о дверь усилились.

Бетти отшатнулась от тонкой деревянной перегородки.

[Как же давно к ней никто не прикасался; в бакалейном она протягивала сдачу на ладони, так, чтобы продавец непременно дотронулся до ее ладони своей.]

Надо же, какая выдержка. Бетти вдруг вспомнила воскресный визит в зоопарк и массовое, радостное спаривание капуцинов. Раздался короткий, сдавленный вскрик, и она прошептала:

– Вот уж точно, сладость или гадость, старушка.

Снаружи доносилось тяжелое дыхание, шорохи и возня этих двух бестолковых созданий. Конечно же она знала, кто это. Этот странный здоровяк с нижнего этажа и его высокая, худощавая жена, которая, разумеется, сделает вид, что ничего не было и все в порядке, когда они столкнутся в фойе утром.

Раздались шаги, музыка внезапно стала громче, а затем дверь захлопнулась и стало тихо. Бетти снова осталась одна. Теперь, голубка, хлебни крепкого скотча и ковыляй в свою кроватку. Как хорошая девочка.

БЫЛО ДЕСЯТЬ ЧАСОВ. Матильда стояла на коленях и собирала осколки миллионной по счету разбитой винной бутылки. С тех пор как они переехали в эту квартиру пять лет назад, прошло так много времени, а они все еще не могут решить вопрос с работой. Конечно, когда Лотто удавалось заполучить какую-нибудь роль, дела налаживались, но ненадолго. Как же она устала. Сегодня она даже не удосужилась надеть контактные линзы, а стекла ее очков были покрыты отпечатками пальцев. С огромным трудом ей удалось спровадить всех домой.

Она слышала голос Лотто, доносящийся со стороны дивана:

– Просто маленькая перемена, попытка все утрясти. По крайней мере, мы больше не напоминаем «Лемонхедз»[12].

Рейчел стукнула свежевыкрашенную стену и пробормотала:

– Как вообще называется этот оттенок? Самоубийство в сумерках? Церковь зимним вечером? Это самый мрачный синий, который я когда-либо видела.

Она выглядела даже более нервной, чем обычно. На улице раздался звук выхлопа, и Рейчел выронила стакан.

– Позволь мне, – смиренно сказала она, обращаясь к Матильде. – Я такая неуклюжая.

– Ничего страшного, я уберу, – сказала Матильда. – Я слышала, что ты говорила о новом цвете, но, ты знаешь, мне он нравится.

Она сгребла осколки и выкинула в мусор. В общую кучу упала капелька крови – Матильда порезала указательный палец, но даже не почувствовала.

– Черт, – прошептала она.

– Мне тоже нравится, – подала голос Луанна. За последний год ее разнесло просто как на дрожжах. – Я имею в виду… подходящий фон для украденной картины.

– Хватит об этом напоминать, – сказала Матильда. – Питни ее сломал, Ариель приказал мне ее выбросить. Я так и сделала. Чтобы все было честно, мне нужно было бы всего лишь достать ее из мусорной корзины.

Луанна пожала плечами, но улыбка ее вышла скованной.

– Со всем моим почтением, – вставил Чолли. – Это худшая вечеринка в истории вечеринок. Мы уже говорим о стенах. Сьюзан и Натали трахаются, а Даника вообще спит на коврике. Как вам вообще пришла в голову вечеринка с дегустацией вина? Что двадцатилетние вообще могут знать о вине? В старшей школе и то вечеринки получше были.

Лотто улыбнулся, и на всех это подействовало, как восход солнца, – они тут же ожили.

– Мы тогда были дикими, – сказал Лотто и повернулся к остальным. – Моя семья несколько месяцев мирно жили на Пляже Полумесяца, а потом появился Чолли и дошло до того, что моя матушка отослала меня в частную школу. Но это было классное время. Мы тогда почти не спали. Я даже не вспомню, сколько всяких наркотиков мы перепробовали. Чолл, помнишь ту вечеринку в заброшенном доме на болоте? Я трахал девчонку на крыше, потом начался пожар, я похватал наше барахло, мы свалились в кусты со второго этажа, и, когда я выбрался, мой хрен просто вывалился из штанов. Пожарные хлопали.

Все засмеялись, и Лотто продолжил:

– Это была моя последняя ночь во Флориде. Ма вышвырнула меня на следующий день. Сколько она всего пообещала школе… так я и не был дома с тех пор.

Чолли кашлянул. Все посмотрели на него.

– Ты… говорил о моей сестре. Это ее. Ты трахнул.

– Черт! – сказал Лотто. – Прости, Чолл, я идиот.

Чолли сделал глубокий вдох, чтобы немного успокоиться.

– В тот день я сломал ногу, когда мы строили ту спираль из песка перед вечеринкой. И когда вся эта хрень случилась, я был в отделении хирургии.

Повисла долгая пауза.

– Мне очень стыдно, – сказал Лотто.

– Забудь, – сказал Чолли. – Она к тому моменту уже успела перетрахать всю футбольную команду.

Девушка Ольга, с которой пришел Чолли, издала удивленный звук. Она была какой-то второсортной моделью из СССР, но такой красивой, что Лотто вынужден был признать – рядом с ней меркла даже Матильда.

[Немудрено – в такие-то дни.]

Лотто взглянул на свою жену. Какой же она выглядела неряшливой с немытой головой, в футболке и очках. Не стоило ему наставить на этом сборище. Он переживал за нее, она уже несколько недель ходила притихшая и подавленная. Что-то явно было не так. Все, что он говорил, было не так, все его шутки тоже. Может, у нее проблемы на работе? Один раз он даже спросил ее об этом. Она явно была несчастна, ей стоило уволиться, а им обоим – создать наконец нормальную семью. Если у Антуанетты появится внук, они наверняка воссоединятся. Тогда у них будет много денег, достаточно для того, чтобы Матильда немного расслабилась, разобралась, чего ей на самом деле хочется от жизни. Они встретились, когда она была свободной художницей, пробовала себя то в том, то в этом, но никак не могла найти русло, в которое могла бы направить свой потенциал. Этим она его и зацепила. Может, дети – это то самое русло? Сейчас она бы зашипела на него: хватит, Лотто, хватит этой бесконечной болтовни о детях. Они еще слишком молоды, к тому же из их компании всего несколько человек обзавелись детьми, и то ненамеренно.

На этом аргументе Лотто обычно сдавался. Сворачивал дискуссию и пытался отвлечь ее разными видео и выпивкой. Он думал, что вечеринка с дегустацией вина немножко ее взбодрит, но теперь ему стало ясно, что все, чего она хотела, – это спрятаться в своей норке и забраться на новый матрас в спальне с вышитыми занавесками.

Сегодня ночью он взял ее чуть ли не силой, и его захлестнула паника. Что если она собирается уйти от него и это ее плохое настроение связано не с ней самой, а с ним? Он знал, что разочаровал ее. Что, если она начала думать, что могла бы найти кого-нибудь получше?

Когда она подошла, он протянул к ней руки, но она всего лишь подала ему платок, чтобы он смог сделать красивый бантик на ее кровоточащем пальце.

– Не знаю. По-моему, это весело, – сказала Рейчел. Милая Рейчел с точеным личиком и голодным блеском в глазах. На выходные она решила остаться в городе. Ей еще не было и четырнадцати, а она уже выглядела уставшей. Лотто заметил, что ногти у нее обкусаны до крови. Стоило поговорить с Салли, вдруг с ней происходит что-то, о чем ему надо знать?

– Приходится многому учиться, – продолжала она. – В пятницу вечером в общежитии будет пижамная вечеринка.

– Могу себе представить. Мятный шнапс, «Клуб Завтрак» по видику, а потом кто-нибудь запрется в ванной на всю ночь и будет рыдать. Полуночная беготня нагишом по двору и игра в бутылочку с другими девчонками. А моя маленькая королева Рейчел будет сидеть в углу с книжкой в своих пижамных штанишках с лобстерами и осуждать их всех.

– Записи в моем выпускном журнале будут потрясающими, – сказала Рейчел. – Скучная и банальная. Сплошное разочарование. Пальцы вниз.

Все засмеялись, и ощущение безнадеги, завязавшее комнату тугим узлом, слегка ослабло. В основном, конечно, благодаря Рейчел. После небольшой паузы Луанна спросила:

– Скажи, а холсты ты таскала из галереи тоже из чувства профессиональной этики?

– Черт подери! – не выдержала Матильда. – А если бы кто-нибудь другой вытащил их из мусора, все было бы в порядке? Ты, например? Какого черта, Луанна, ты что, завидуешь?

Луанна скорчила рожицу. Конечно, она завидовала. Лотто вдруг пришло на ум, что, должно быть, ей приходилось несладко, когда Матильда работала в галерее. Та ведь всегда была во всем первой. Эрудированная, умная, вежливая. Понятное дело, что и Ариелю она нравилась больше. Матильда всем нравилась больше.

– Ха, – фыркнула Луанна. – Вот это да. Я завидую? Тебе?

– Пожалуйста, хватит, – сказал Чолли. – Если бы речь шла о картине Пикассо, все бы потом назвали Матильду дальновидной. Ведешь себя как сучка.

– Ты назвал меня сучкой? Да я даже не знаю, кто ты, – сказала Луанна.

– Мы виделись уже миллион раз. И ты каждый раз это повторяешь, – сказал Чолли.

Даника наблюдала за их перепалкой как за игрой в пинг-понг. Она похудела еще сильнее, ее руки и щеки покрылись странным пушком. И она смеялась.

– Пожалуйста, хватит ругаться, – тихо попросила Рейчел.

– Не понимаю, почему я вообще снова и снова прихожу на ваши идиотские вечеринки. – Луанна встала, от злости у нее выступили слезы. – Ты, Матильда, обыкновенная пустышка, липа, и ты знаешь, о чем я говорю. – Она повернулась к Лотто и ядовито добавила: – О, к тебе это не относится, Лотто, ты просто чертов Бэмби. Уже всем ясно, что у тебя нет никакого актерского таланта. Но никто не хочет говорить тебе об этом, чтобы не обидеть. И уж конечно не твоя жена, которая просто из кожи вон лезет, чтобы ты чувствовал себя Маленьким принцем.

Лотто так быстро вскочили с кресла, что кровь отлила от его головы.

– Заткни свое рыло, Луанна! Моя жена – самый лучший человек на свете, и ты, черт побери, это знаешь!

Рейчел вскрикнула: «Лотто!» Матильда тихо сказала: «Лотто, остановись». Натали и Сьюзан в один голос крикнули: «Эй!» И только Чолли вдруг разразился громким визгливым смехом. Ольга, о которой все забыли, вздрагивала, как от ударов хлыста, и впивалась ногтями в его плечо, а затем вдруг ринулась через комнату, грохоча своими высокими каблуками, рывком распахнула дверь и с криком «Вы просто уроды!» вылетела на улицу. Ледяной противный ветер ворвался в помещение и плюнул в них снегом. Целое мгновение ничего не происходило, а затем Матильда сказала:

– Чолли, иди за ней.

– Не-а, – отозвался тот. – Она все равно не уйдет далеко без куртки.

– Уже десять часов, придурок. – Даника бросила в Чолли куртку из искусственного меха.

Чолли пробурчал что-то, но все же встал и вышел, оглушительно хлопнув дверью. Матильда тоже поднялась, молча сняла со стены картину, пронеся ее над сверкающей лысиной Будды, а затем передала ее Луанне. Луанна взглянула на полотно, оказавшееся у нее в руках.

– Я не могу взять это, – сказала она.

У всех присутствующих в комнате возникло такое чувство, будто они стали свидетелями молчаливой, но страшной битвы. Матильда села, скрестила на груди руки и закрыла глаза.

Луанна положила картину ей на колени, вышла из комнаты, и дверь их квартиры навсегда закрылась за ней.

В ее отсутствие в комнате как будто посветлело, даже взгляды ламп смягчились.

А потом они все ушли, один за другим. Рейчел заперлась в ванной, оттуда доносился шум воды. Когда они остались одни, Матильда уселась перед Лотто на колени, сняла очки и прижалась носом к его груди. Он беспомощно обнимал ее, издавая какие-то слабые, успокаивающие звуки. Эта ссора вызвала у него тошноту, выносить ее было трудно. Плечи его жены подрагивали. Но когда она подняла голову, Лотто ожидал шок: ее лицо было красным и опухшим… от смеха.

Смеха?!

Лотто поцеловал темные круги у нее под глазами, веснушки на ее щеках и носу и почувствовал головокружительный трепет.

– Ты сказал… рыло! – выдавила она сквозь смех. – Ты просто Мистер Гениальность, спаситель дня!

И она снова засмеялась.

Потрясающая девушка.

Лотто вдруг с удивлением понял, что она сама справится со своим сложным, мучительным периодом и не будет делиться с ним ничем. А затем она вернется. Она снова полюбит его. И никуда не уйдет. Но, где бы они ни жили, эта картина всегда будет напоминанием о том, как их брак поднялся с земли, выпрямился и взглянул на них, тяжело дыша и упираясь руками в колени.

О том дне, когда Матильда вернулась к нему.

Аллилуйя.

– АЛЛИЛУЙЯ, – сказал Чолли и опрокинул в себя гоголь-моголь, большую часть которого, впрочем, составлял брэнди. На часах было уже одиннадцать. – Христос народился!

Они с Лотто вели негласное соревнование – кто больше выпьет. Лотто лучше притворялся трезвым, вот только комната время от времени начинала вращаться, если как следует не моргнуть.

Снаружи сгущалась ночь. Уличные фонари казались огромными леденцами, покрытыми сверкающим снегом.

Салли говорила без умолку вот уже несколько часов:

– …и конечно я знаю не так много, и не такая умная, как вы все, дипломированные артисты и художники, и уж конечно я не могу указывать тебе, что делать, а чего нет, Лотто, мой мальчик, но если бы я была тобой, что, конечно, не так, но если бы было так – я бы сказала, что горжусь теми тремя или четырьмя постановками, в которых мне удалось сыграть за эти три года, но, знаешь ли, не всем повезло родиться Ричардом Бартоном, так что, может быть, пора поискать еще что-нибудь, что можно было бы сделать с собственной жизнью? Я имею в виду, попробуй как-то… восстановить отношения, вернуться к Антуанетте, а она уже вернет тебе наследство. Ты не представляешь, как ей тяжело живется, у нее ведь больное сердце. А когда она покинет нас, вы с Рейчел тут же все растратите, дай Бог это случится не скоро. – Она бросила на Лотто оценивающий взгляд поверх своего канареечного клювика.

Будда молча смеялся над ними со своей каминной полки, окруженный роскошными рождественскими цветами. Под ним потрескивал огонь, который Лотто бесстрашно развел из собранных в парке веточек. Позже этот огонь будет вздыматься по всему дымоходу, ветер будет реветь, как несущийся поезд, а ночь наполнится подъезжающими машинами.

– Я еще борюсь, – сказал Лотто. – Но, черт возьми, я ведь и так родился богатым белым мужчиной. Если бы у меня не было хотя бы одной маленькой проблемы, я бы не смог работать как следует. А пока я занимаюсь тем, что мне нравится, что я люблю. Это что-то да значит.

Прозвучало все довольно механически, даже в его собственных ушах. Плохая игра, Лотто.

[Актерское мастерство уже слегка поистрепалось, не так ли?]

Его сердце уже давно прекратило бороться.

– Что вообще такое успех? – подала голос Рейчел. – Я бы сказала, это возможность работать так много, как только можешь и хочешь над тем, что нравится тебе больше всего и что тебя вдохновляет. Если смотреть на это под таким углом, все эти годы Лотто имел успех.

– Я люблю тебя, – сказал Лотто сестре.

Она уже училась в старшей школе и была такой же худой, как и Салли. В ней было куда больше от Саттервайтов, она была такая же мрачная, волосатая и неопрятная. Ее друзья не могли поверить в то, что они с Лотто – родственники. И только Лотто считал ее красавицей. Ее тонкое лицо напоминало ему фигуры скульптора Джакометти. А еще она почти совсем перестала улыбаться.

Он притянул ее к себе и поцеловал, почувствовав на секунду, как сильно она зажата.

– Успех – это деньги, – подал голос Чолли.

– Да.

– Успех, – сказала Салли, – это возможность обнаружить в чем-то свое величие, ребята. Лотто родился таким. Я видела тот момент, когда ты с криком появился на свет. В самом сердце урагана. Ты просто не хочешь посмотреть правде в глаза и понять, в чем твое величие. Гавейн часто повторял, что ты непременно станешь президентом США или астронавтом. Что это будет нечто выдающееся. Такова твоя судьба.

– Прости, что разочаровываю, – сказал Лотто. – Тебя и свою судьбу.

– Ну, в таком случае ты разочаровываешь и нашего почившего отца, – рассмеялась Рейчел.

– Нашего почившего разочарованного отца. – Лотто салютовал своей сестре и проглотил горечь. Она не виновата, она не знала и не узнает Гавейна, так же как и не узнает, какую боль она всколыхнула в нем напоминанием об отце.

В дверях появилась Матильда с подносом в руках. Она выглядела великолепно в своем серебристом платье и с платиновыми волосами, уложенными в стиле персонажей фильмов Хичкока – с тех пор как ее повысили полгода назад, в ней появилось что-то новое и привлекательное. А Лотто был бы не против затащить ее в спальню и как следует понизить. Он одними губами сказал ей: «Спаси меня», но жена не обратила на него внимание.

– Я волнуюсь. – Матильда поставила поднос на кухонную стойку и повернулась к ним. – Я оставила это для Бетти утром, сейчас уже одиннадцать, а она даже не притронулась к еде. Кто-нибудь видел ее в последнее время?

В повисшей тишине было слышно только тиканье старинных фамильных часов, которые Салли принесла с собой, но оставила в своем пальто. Все невольно посмотрели наверх, как если бы хотели пронзить взглядом несколько слоев штукатурки, половицы и ковер и увидеть темную и холодную квартиру.

[Тишина, гул холодильника, темная лампа на тумбочке у кровати, единственный, кто подавал какие-то признаки жизни, – это голодная, скребущаяся под окошком кошка.]

– Хм, – сказал Лотто. – Сегодня же Рождество. Возможно, она уехала к родственникам и забыла нам сказать. Никто не должен проводить Рождество в одиночестве.

– Ма проводит, – сказала Рейчел. – Ма сидит в своем промокшем пляжном домике и разглядывает в бинокль китов.

– Ерунда. Ваша мать осознанно сделала этот выбор – она предпочла затворничество Рождеству в кругу семьи. Поверьте мне, у нее большие проблемы. И я вижу это каждый чертов день. Не знаю, зачем я каждый год покупаю ей билет. В этом году она даже собрала сумки. Надела куртку, надушилась. Потом села на диван. И сказала, что хочет рассортировать коробочки в ванной. Она сделала свой выбор, она взрослая женщина. Не стоит мучиться угрызениями совести, – твердо сказала тетя Салли и поджала губы, начисто опровергая этим жестом все свои утверждения. Лотто почувствовал огромное облегчение. То, что она весь вечер пыталась расцарапать его совесть, все эти ее тычки и шпильки, оказывается, росли из ее собственного чувства вины.

– Я не чувствую себя виноватой, – сказала Рейчел, хотя ее лицо свидетельствовало об обратном.

– Я чувствую, – тихо сказал Лотто. – Я уже давно не видел свою мать. И мне плохо.

Чолли саркастически фыркнул. Салли впилась в него взглядом.

– Ну… вы же знаете, что вы всегда можете сами ее навестить, – сказала Салли. – Я знаю, что вы поссорились, но все, что вам нужно, – это пять минут наедине. Пять минут, и она тебя простит. Обещаю. Я могу тебе в этом помочь.

Лотто открыл было рот, но ему требовалось так много сказать, к тому же обида на бойкотирующую Рождество мать была все еще крепка, поэтому он проглотил слова, которые чуть не вырвались наружу, и снова закрыл рот.

Матильда со стуком поставила на стол бутылку красного вина.

– Слушай. Антуанетта никогда не переступала порог этой квартиры. Она никогда не встречалась со мной. Если она что и выбрала – то злобу. Мы не должны жалеть ее за такой выбор!

Ее руки дрожали от гнева. Лотто нравились те моменты, когда под ее хрупкой маской спокойствия закипали чувства.

Какая-то часть Лотто хотела запереть Матильду и маму в одной комнате и дать им как следует поцапаться. Но он никогда бы не поступил так с Матильдой. Она была слишком милой, чтобы даже на минуту оставлять ее один на один с Антуанеттой. Из этой комнаты Матильда вышла бы покалеченной.

Она выключила свет, и елка, опутанная гирляндой из огоньков и сосулек, озарила комнату сверкающим светом. Лотто усадил Матильду на колени.

– Дыши, – прошептал он в ее волосы.

Рейчел моргнула и перевела взгляд на мерцающее дерево.

Лотто знал, что слова Салли – правда, хоть и жестокая. За последний год стало окончательно ясно, что он больше не может полагаться только на свои увядающие чары. Он пробовал их снова и снова – на баристах в кофейнях, на прослушиваниях, на читающих людях в метро. Но кроме раскованности, свойственной любому привлекательному молодому человеку, у него ничего не осталось. Люди отводили взгляд. Долгое время он думал, что все решается по щелчку и ему удастся все исправить. Но момент был упущен, и теперь он потерял весь свой шик, блеск и очарование. На словах это кажется таким незначительным. А на деле он не мог вспомнить ни один вечер, когда не напился бы и не отключился. Вот и сейчас. Он глубоко вдохнул и начал громко петь «Джингл Беллз», самую ненавистную из всех песен, звучащую еще хуже в его исполнении, ведь Лотто трудно было назвать величайшим певцом на свете. Но что еще делать перед лицом такой безысходности, как не петь? Перед глазами у него стояла картина: его растолстевшая мать сидит одна-одинешенька под пальмой в кадушке, опутанной рождественской гирляндой. Остальные тоже подключились к нему, за исключением, разве что, Матильды. Она все еще злилась, но смягчалась с каждой секундой, пока наконец ее строго сжатые губы не надломила крошечная улыбка. В конце концов и она запела.

Салли буравила Лотто взглядом. Ее мальчик. Ее сердечко. Салли прекрасно видела, что Рейчел, милая и благородная Рейчел намного добрее и скромнее его и заслуживает нежности со стороны тетушки намного больше, чем Лотто. Но именно о нем были все ее мысли и молитвы. Все эти годы разлуки плохо сказались на ней.

[…Разметая снег, в санках мы сидим…]

Ей вдруг вспомнилось другое Рождество, то, которое было еще до того, как Лотто окончил университет, до Матильды, когда они втроем, она, Лотто и Рейчел, были в Бостоне и жили в респектабельном старинном отеле. Все замело снегом, казалось, что они провалились в волшебный сон и их окутало толстым слоем пудры.

Лотто тогда устроил небольшое рандеву с девчонкой, которая сидела за соседним с ними столиком за ужином. Его изящество и обходительность так напомнили Салли юную Антуанетту, что у нее буквально перехватило дыхание. Как будто Антуанетта воплотилась в своем сыне в новом, улучшенном виде. Салли ждала его до полуночи, стоя у окна, обсыпанного бриллиантовым мерцанием, в конце коридора, где располагались их комнаты. Снег все падал и падал, засыпая двор у нее за спиной.

[…по полям мы мчимся…]

А на другом конце коридора три горничные с тележками хихикали и без конца шикали друг на друга.

Наконец дверь в комнату ее мальчика открылась, и он показался, совсем голый, если не считать плавок. У него была красивая спина, такая же, как у Антуанетты, когда та еще была стройной. Вокруг его шеи было обернуто полотенце – он собирался в бассейн. Совершенный им только что грех был настолько очевидным и мучительным, что Салли вспыхнула при мысли о возможных царапинах на ягодицах той девчонки или о том, какими покрасневшими и натертыми будут колени Лотто наутро. «И откуда в нем взялась эта уверенность», – думала она, глядя на его фигуру, уменьшающуюся по мере того, как он приближался к горничным.

Лотто сказал им что-то, и они прыснули, одна шлепнула его тряпкой, а вторая послала сердечно-шоколадную улыбку.

[…смеемся без конца, ха-ха-ха!]

Он явно их зацепил. До Салли долетел его смех. И тут она вдруг подумала, что ее Лотто становится обычным. Банальным. Если он не будет осторожен, какая-нибудь девица точно окрутит его и женит на себе. Лотто угодит в ловушку высокооплачиваемой, но грязной работенки, семьи и рождественских открыток. У него появится пляжный домик, лишний вес, внуки, слишком много денег, чтобы хоть как-то их тратить, а затем скука и, наконец, смерть. В старости он станет честным и консервативным, забудет о своем привилегированном положении.

Когда Салли нарыдалась всласть от этих мыслей, обнаружила вдруг, что все так же стоит в одиночестве у дышащего холодом окна, сквозняки по бокам от нее завывают все громче и громче, а затем внезапно… затихают.