Счастливые девочки не умирают Кнолл Джессика

Глава 12

Если бы не «желейки», я бы никогда не оказалась в центре этого пульсирующего кошмара. До Брэдли я даже не любила «желейки», но Оливия почти ничего не ела, кроме них, и была тощая, как доска. Умом я, конечно, понимала, что Оливия тощает вовсе не благодаря «желейкам», а потому что морит себя голодом, однако ничего не могла с собой поделать и по два, а то и по три раза бегала за конфетами, чтобы вновь почувствовать на губах их резковатый привкус. Меня ничто не останавливало: ни столик вчерашних друзей, расположенный в опасной близости от касс, ни штаны, которые мне приходилось скреплять на талии бельевой прищепкой.

Пробравшись между лотками с едой, я миновала стол с холодными закусками, салат-бар и аппарат с напитками на разлив – возле него возился Тедди, осыпая проклятиями сломавшийся ледогенератор, – и встала в очередь. Конфеты, жевательные резинки и шоколад продавались только на кассе, как в магазинах. К кассам выстроились две очереди, и, выбрав ту, что была короче, я столкнулась нос к носу с Дином, который тоже хотел туда пристроиться. Я пропустила его, ни слова не говоря: все равно очередь проходила близко от его столика, которого я теперь избегала. Дин встал в хвост очереди и, нервно переступая ногами, словно досадуя на то, что очередь так медленно движется, стал продвигаться к кассе. Удаляющиеся спины неизменно внушают мне пугающее чувство задушевного примирения. Возможно, потому, что со спины человек не может притворяться – сутулые плечи и вялые мышцы выдают, каков он есть на самом деле.

Через двор в столовую заглядывало высокое полуденное солнце. Затылок Дина покрывали мелкие завитки волос, мягкие, тонкие и светлые, совсем не такие, как на теле – грубые и темные. Внезапно Дина швырнуло в сторону и вверх.

Почему Дин вдруг подпрыгнул? – бесконечно вертелось у меня в голове даже тогда, когда густой дым окутал столовую, точнее, ту новую пристройку, откуда меня с позором изгнали – и, как оказалось, для моего же блага.

Я упала ничком. Нестерпимая боль пронзила ушибленное запястье. Кто-то пронесся мимо, отдавив мне палец. Кажется, я закричала – у меня надрывно зацарапало в горле, – но не услышала ни звука. Меня схватили за больное запястье и помогли подняться. Вновь сдавило грудь, но я не могла даже вскрикнуть, задохнувшись дымом. Меня затрясло от надсадного кашля, и я испугалась, что больше никогда не смогу нормально дышать.

Тедди – это был он – не выпуская мое больное запястье, потащил меня за собой. Мы выбежали в старое помещение столовой, где обычно стояли столы с холодными закусками для тех, кто обедает в первую смену. В ладони нащупалось что-то теплое и осклизлое. Кровь, решила я, но то оказалась всего лишь смятая пачка «желеек».

Столовую заволокло черным дымом. Выйти привычным путем не удалось, и мы с Тедди круто повернулись на носках, будто репетировали парный танец для шоу талантов. Спотыкаясь, мы взбежали вверх по лестнице в комнату Бреннер Болкин, где я была всего один раз – когда сдавала вступительный экзамен.

Сегодня, вспоминая обо всем, я как будто смотрю немое кино. Наверняка где-то высоко под потолком пронзительно завыла пожарная сигнализация. Хилари, как я узнала позже, корчилась в это время на полу среди сверкающих, как бриллианты, осколков, запутавшихся в ее обесцвеченных волосах, и хнычущим голосом, в котором и следа не осталось от деланой хрипотцы, звала маму. В стороне валялась ее левая ступня, все еще обутая в сандалию на танкетке.

Рядом с Хилари ничком лежала Оливия. Оливия никого не звала. Она была мертва.

Тедди толкнул дверь. Под импозантным дубовым столом, за которым директор устраивал званые ужины для раскошелившихся по первому разряду родителей, сгрудились Акула, Пейтон, Лиам и Энсили Чейз. (Энсили училась в выпускном классе и играла главные роли в школьных спектаклях, без меры переигрывая на сцене.) Хотя все мы были из разных классов и социальных групп, тот стол навсегда связал нас страшными узами.

Помню, как тяжело дышала Энсили и как запричитала «господи боже мой», когда почти сразу же вслед за нами кто-то вошел в комнату, поигрывая полуавтоматическим «ТЕК-9» на уровне наших глаз. Пистолет чем-то напоминал игрушечный пулемет. Мы беззвучно умоляли Энсили замолчать, дрожащими пальцами зажимая себе рты. Но нападавший обнаружил бы нас, так или иначе. Мы были легкой добычей.

– Ку-ку!

Между изящных ножек стула, выполненных в виде когтистых лап, показалось узкое, бледное мальчишеское лицо в обрамлении пушистых черных волос, мягких и тонких, как у младенца.

У Энсили сдали нервы. Рыдая в голос, она отползла назад, выбираясь из-под стола, и, опрокинув стул, вскочила на ноги. Нападавший выпрямился. Теперь из-под стола виднелись только его ноги, от колен до ботинок. Несмотря на ноябрь, он был в шортах, а икры у него были неестественно белые и гладкие. Хотела бы я сказать, что один из нас бросился вслед за Энсили, пытаясь спасти ей жизнь, – в конце концов, разве она могла умереть, ведь ее приняли в Гарвард, – но, дойдя до этого места, я только сокрушенно вздыхаю: «Мы просто не могли пошевелиться!»

Выстрел прозвучал совсем неслышно по сравнению с тем, как тяжело рухнуло на пол тело Энсили.

– Твою мать, – выдохнул Лиам. Он сидел рядом, сжимая мою руку, и смотрел на меня влюбленным взглядом. Голова Энсили с жутким треском упала на пол, устланный широким персидским ковром, вовсе не таким мягким и толстым, каким казался на первый взгляд.

Акула прижала меня к полной груди, ходившей ходуном, как у героини с обложки третьесортного любовного романа. Меж резных ножек стула снова замаячило бледное лицо.

– Привет.

На лице появилась улыбка, совершено чуждая любых радостей жизни. В ней не было ни тепла солнечного весеннего дня после затяжной зимы, ни восхищения, охватывающего жениха при виде своей невесты в белом свадебном платье. Держа пистолет в вытянутой руке, он провел им справа налево. На миг каждый из нас оказался под прицелом. По нашей стайке пронесся приглушенный стон. Я уткнулась взглядом в пол, стараясь унять дрожь и не выказывать испуга, чтобы не стать следующей мишенью.

– Бен, – прошептала Акула. – Не надо.

Ее пальцы впились мне в плечо, и я почувствовала, как она вспотела. Я вспомнила. Бен!

– Отвали, – сказал он. Теперь пистолет смотрел в сторону. Бен долго сверлил нас взглядом. Вдруг черты его лица смягчились, как воск, которого коснулось пламя свечи. – Божечки, – протянул он. – А вот и Пейтон!

– Бен… – Пейтона колотила крупная дрожь. Деревянные половицы под ним завибрировали. – Приятель, ты не…

Пейтон не договорил. Это односложное словечко стало последним, что он успел сказать. Выстрел разнес его красивое лицо. Один из зубов, идеально белый и ровный, как подушечка жевательной резинки, запрыгал по полу.

От выстрела у нас заложило уши. Лиам шарахнулся как можно дальше от Пейтона, укрывшись за нашими с Акулой спинами. Тедди съежился у другого края стола, вцепившись в ножку стула с таким отчаянием, с каким малыш цепляется за свою мамочку, моля не уходить в гости. На секунду мне показалось, будто я оглохла. На ковре неровным пятном расползлась капелька крови. Единственная капля моей крови.

Бен присел на корточки и полюбовался на творение рук своих. Пейтона отбросило на стоящие позади стулья, и он повис на них, раскинув руки в стороны, как огородное пугало. Нижней половины лица как не бывало. Вокруг него клубился пар, как от заливистого смеха в морозный вечер.

Лиам прижался ко мне, уткнувшись мокрыми губами в спину, и не увидел чуда, которое произошло в следующий миг. Мы не могли поверить своим глазам: Бен выпрямился, и его гладкие белые икры стали удаляться от нас, все дальше и дальше, свернули налево, к лестничной клетке, с которой можно было спуститься на нижний этаж, в гуманитарное крыло. Этажом выше располагались неиспользуемые жилые комнаты – наследие бывшего пансиона. Сейчас туда сгоняли нерадивых школьников, оставленных после уроков.

Я начала задыхаться, как на финишной прямой после затяжного бега, и лишь тогда поняла, что все это время сидела, не дыша.

– Кто это? – спросила я, привалившись к Акуле. – Кто это был? – повторила я, хотя прекрасно знала ответ.

– Что с Энсили? – высоким голосом проскулил Лиам, внезапно лишенный своего ореола крутизны теперь, когда весы качнулись в другую сторону. Ему стоило лишь обернуться, чтобы ответить на свой собственный вопрос. Позади лежало мертвое тело Энсили с расколотой, как орех, головой.

– Черт, всё точно как в «Колумбайн», – промямлил Тедди из-под другого края стола. Мы учились в средней школе, когда в штате Колорадо произошла трагедия: двое вооруженных учеников напали на своих учителей и остальных школьников. Не знаю, что творилось тогда в Брэдли, но в школе Святой Терезы мы обступили старенький телевизор, установленный в библиотеке, и не отрываясь смотрели репортаж за репортажем, пока сестра Деннис не выключила его и не пригрозила снизить оценки, если мы тотчас же не вернемся в класс.

Из столовой в комнату просачивался дым. Надо было уходить, однако единственный путь к спасению вел по его стопам. По стопам Бена.

– У кого-нибудь есть с собой мобилка?

В то время далеко не у всякого подростка был мобильный телефон, однако он был у всех, сидевших под столом в комнате Бреннер Болкин. Впрочем, это не имело значения – все равно никто не успел захватить рюкзак, покидая столовую.

– Что теперь делать? – Я посмотрела на Акулу в уверенности, что она знает ответ. Когда ответа не последовало, я предложила: – Надо бежать отсюда.

Но вылезать из-под стола никто не пожелал. А тем временем комната потихоньку заполнялась дымом, несущим смрад паленых волос и плавящейся синтетики: искусственной кожи, пластмассовых подносов, блузок из полиэстера. Я отпихнула стоявший справа от меня стул. Тедди сделал то же самое. Друг за другом мы выбрались из-под стола, все четверо. В углу возвышался монументальный посудный шкаф, за которым мы и укрылись. Он приходился нам примерно по пояс; какая-никакая, а все-таки защита.

Мы заспорили. Лиам настаивал, что нужно остаться и ждать полицейских, которые наверняка уже выехали. Тедди убеждал, что надо уходить. Пламя распространялось слишком быстро. Сквозь окно, расположенное под потолком, лился солнечный свет, освещая стол, под которым застыли Энсили и Пейтон. На миг мы как будто нашли компромисс. Тедди пододвинул стул, задев при этом плечо Энсили, и взгромоздился на него. Как Тедди ни силился, ему не удалось открыть створку, при том, что он был самым сильным из всех, оставшихся в комнате.

– Надо сматываться! – настаивал Тедди.

– А если он нас подкарауливает?! – воскликнул Лиам. – Так было в «Колумбайн»! – Он в сердцах хватил рукой по шкафу. – Гомосек! Долбаный гомосек!

– Заткнись! – заорала я. Приходится орать, когда у тебя в ушах оглушительно воет пожарная сигнализация. – Из-за этого он и здесь!

Лиам бросил на меня взгляд, исполненный страха. В тот момент я не могла знать, почему мои слова так его напугали.

– Он нас не тронет, если мы пойдем с ней. – Тедди кивнул на Акулу.

– Тебя он тоже не тронет! Поэтому ты и тащишь нас отсюда, – злобно хохотнул Лиам.

– Нет, – покачал головой Тедди. – Мы с Беном не дружили. А вот к Бет он относился хорошо.

Поначалу я даже не поняла, о ком речь, – так давно я не слыхала настоящего имени Акулы.

– Мы с Беном давно не виделись, – всхлипнула Акула и утерла нос рукой. – И это… это был не Бен.

Раздался глухой стук – опрокинулся один из стульев. Вздрогнув от неожиданности, мы судорожно вжались друг в друга. Кто-то застонал.

– О господи, – ахнула Акула. – Пейтон.

Пейтон с шумом пытался дышать. Обогнув посудный шкаф, мы с Акулой бросились к нему. Он наполовину выбрался из-под стола и хватался за воздух скрюченными негнущимися пальцами. Он силился что-то сказать, но на месте рта у него теперь зияла дыра, в которой клекотала кровь.

– Полотенце, быстро! – крикнула Акула застывшим, как на фотографии, Лиаму и Тедди.

Они метнулись к посудному шкафу. Задребезжало столовое серебро, и в нас полетели полотняные салфетки с ярко-зеленой вышивкой «Школа Брэдли».

Мы с Акулой прижали салфетки к когда-то прекрасному, а теперь изувеченному лицу Пейтона. Вместо нижней челюсти висели клочья окровавленных мышц и раздробленных костей. Салфетки моментально напитались кровью. Было невозможно без содрогания смотреть в это лицо с ободранной кожей, лишенное прежних очертаний. Но так же, как любое слово, будучи повторенным сто раз, лишается всякого смысла, превращаясь в набор незнакомых звуков, так и растерзанное лицо Пейтона начинало казаться не таким чудовищным, если вглядываться в него достаточно долго.

Пейтон еле слышно застонал. Я взяла его за руку, судорожно дергающуюся в воздухе, и, слегка сжав, опустила на пол.

– Ничего, ничего, – проговорила Акула. – Да, у тебя скоро важная игра. – Она громко всхлипнула. – И ты обязательно выиграешь.

У школы Брэдли нет шансов на победу – это знали все. Пейтон издал булькающий звук и пожал мои пальцы.

Как долго мы просидели рядом с Пейтоном, неизвестно. Мама и папа тебя любят, лопотали мы, тебе надо вернуться домой, так что держись. Не сдавайся, ты сильный, ты сможешь, не отступались мы, даже когда его рука похолодела, а дыхание стало чуть слышным и поверхностным. Вскоре Пейтон затих.

Тем временем огонь из столовой охватил лестницу. Пляшущие языки пламени грозились перекинуться на коридор, в случае чего путь к спасению будет отрезан, и мы навсегда останемся в комнате Бреннер Болкин.

– Черт, где же копы! – взвыл Лиам. Десять минут назад мы все вздохнули с облегчением, заслышав вой полицейской сирены.

– Пора идти, – твердо повторил Тедди. Он взглянул на Пейтона, тут же отвел глаза и принялся тереть их ладонями. – Слушайте, мне очень жаль, но нам правда пора.

– Он ведь еще дышит.

Я перевела взгляд на Пейтона. Когда он начал захлебываться собственной кровью, я уложила его голову себе на колени. Мои брюки пониже талии намокли и прилипли к животу. Из мрачных глубин памяти, словно яркая лампа, вспыхнувшая над головой посреди ночи, вдруг вырвалось воспоминание о тех минутах, когда голова Пейтона впервые оказалась у меня между ногами. По крайней мере, в моем воспоминании он глядел на меня ясными, широко раскрытыми глазами, наивно полагая, что делает мне приятно.

– Тифани, уходим, иначе мы тут задохнемся! – торопил Тедди.

– Может, вы понесете его на руках? – умоляюще сказала Акула.

Тедди подсунул руки под Пейтона. Мы все, даже Лиам, помогали ему, как могли, но Пейтон отяжелел, как кусок бетона.

В раскаленном воздухе запахло гарью. Тедди взмолился в последний раз.

Перед тем как уйти, Лиам перерыл посудный шкаф и в конце концов вручил каждому столовый нож, поскольку ничего более подходящего не нашел.

– Мама говорит, на насильника нельзя бросаться с ножом, – сказала я, настолько одурев от жара, что даже не подумала, как нелепо это звучит в присутствии Лиама. – Иначе он использует нож против тебя.

– Бен не насильник, – мягко поправила меня Акула.

– Ой, простите, пожалуйста, – съязвил Лиам. – Ей надо было сказать «шизанутый гомосек-убийца»?

Из оставшихся полотняных салфеток мы соорудили повязки, которыми обмотали себе нос и рот, и стали похожи на банду грабителей.

Перед уходом я в последний раз взглянула на Пейтона. Он тяжело вздохнул, будто на прощание хотел сказать: «я еще жив». У меня невыносимо защемило сердце от того, что придется оставить Пейтона одного, живого, и это изменило ход всей моей жизни.

Мы выскользнули из комнаты, взявшись за руки, как пятилетки, переходящие улицу, промчались через коридор и свернули налево, к выходу на лестничную клетку. В дверях мы замешкались, наша цепочка распалась, мы беспорядочно толкались и хватались друг за друга, – никто не знал, что ожидает нас на лестничной площадке, и никто не хотел быть первым.

К нашей великой радости, там было пусто. Мы сорвали повязки и перевели дух.

– Что теперь? – спросила Акула. – Наверх или вниз?

– Давайте наверх, – предложил Тедди. – Вряд ли он туда попрется.

Через старые комнатушки мы прошли бы на другую лестничную клетку, а оттуда спустились в математическое крыло. В математическом крыле был выход.

– Логично, – одобрил Лиам, и Тедди усмехнулся. Улыбка застыла на его лице, когда пуля пробила ему ключицу, забрызгав стену кровью, как на картинах Джексона Поллока, репродукции которых мы рассматривали на уроках современного искусства.

Стреляли сверху – это было все, что я успела понять. В следующий миг я неслась вниз по лестнице, налетая то на Акулу, то на Лиама и едва вписываясь в повороты. От стальных перил со звонким, ни на что не похожим цокотом отскакивали пули.

Этажом ниже находился вход в гуманитарное крыло. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Акула открыла двери. То были самые долгие секунды в моей жизни. Пока она возилась с ручкой, Бен успел нас нагнать. Мы выбежали в коридор, однако старая дверь осталась распахнутой, и Бен, не останавливаясь, проскочил вслед за нами. Юркий и тощий, он мог бы стать непревзойденным бегуном.

Лиам свернул направо, ошибочно решив, что сумеет укрыться в пустой классной комнате. С его стороны это был героический поступок, хотя и непреднамеренный, потому что он пытался спастись сам (и я не вправе его за это винить), а вышло так, что он спас меня.

– Почему ты не побежала за ним? – каждый раз спрашивают у меня.

– Потому, – сдержанно отвечаю я с некоторым раздражением, что перебивший меня идиот не понимает одной простой вещи: Бен наступал мне на пятки, я ощущала его дыхание, быстрое и отрывистое, как у гончей. – Потому что он дышал нам в затылок. Он бы последовал за нами и загнал в ловушку. Что и произошло.

– С Лиамом? – спросил Аарон.

– Да, с Лиамом.

– Расскажи, что было дальше.

Мы с Акулой промчались через гуманитарное крыло, взбежали вверх по лестнице и очутились перед дверью в столовую. В случае пожара закрытые двери представляют опасность, всегда уверял нас мистер Гарольд, однако на деле вышло иначе. Благодаря закрытой двери пламя не покинуло пределы старого помещения столовой и ушло вглубь здания, в сторону зала Бреннер Болкин, где оставались Пейтон и Энсили. В новой пристройке к столовой сработала потолочная система пожаротушения, погасив пламя. Там находился выход на школьный двор. Не тратя времени даром, мы с Акулой метнулись туда.

Потолочные разбрызгиватели заливали помещение водой. Намокшие волосы облепили мне лицо. Мы с Акулой бежали по колено в воде, но, добравшись до места, где обычно сидели ХО-телки с Мохноногими, застыли как вкопанные. Меня чуть не вывернуло наизнанку. Передо мной стоял Артур.

Окруженный мертвыми телами и грудами мусора, он преградил нам путь, поигрывая отцовским ружьем, которое держал поперек, как канатоходец – свой шест. По его лицу крупными каплями стекала вода. На опрокинутом кассовом аппарате, распростершись, лежал Дин. Из его правой руки, покореженной взрывом, торчали белые ошметки и хлестала кровь, казавшаяся почти лиловой.

– А вот и ты, – сказал Артур и улыбнулся. У меня мороз пошел по коже от его улыбки.

– Артур, – пролепетала Акула и заплакала.

Артур неодобрительно взглянул на нее.

– Иди отсюда, Бет. – Он махнул стволом в сторону выхода на школьный двор. На свободу.

Акула не двинулась с места. Артур пригнулся, заглянув в ее инопланетные глаза.

– Я серьезно, Бет. Ты мне нравишься.

Акула повернулась ко мне.

– Прости, – всхлипнула она и на цыпочках обошла вокруг Артура.

Он гаркнул: «Не смей просить у нее прощения!», и Акула, вздрогнув, бросилась наутек. Я проводила ее взглядом, когда она побежала по жухлой траве, забирая влево, к парковочной площадке. Затем она скрылась с глаз, и до меня донесся ее исступленный вопль. Она осознала, что жива.

– Подойди, – велел Артур и поманил меня ружьем, как пальцем.

– Зачем? – Мне стало стыдно от того, что я реву. Тяжело знать, как поведешь себя под конец. Очень тяжело знать, что струсишь.

Артур вскинул ружье и выстрелил в потолок. Мы с Дином завопили в унисон с неумолкающей пожарной сигнализацией, на зов которой никто не спешил.

– Подойди, я сказал! – прорычал Артур.

Я подчинилась.

Артур наставил на меня ружье. Я умоляла его о пощаде. «Прости, что забрала ту фотографию. Я верну. Она в моем шкафчике. (Неправда.) Могу хоть сейчас отдать. Пойдем». Я была готова на что угодно, лишь бы отсрочить то, что он задумал.

Артур зыркнул на меня из-под упавших на глаза мокрых волос, не потрудившись откинуть свалявшиеся пряди, и сказал:

– Держи.

Я решила, что это означает «получай, что заслужила», «мужайся», но потом вдруг с удивлением поняла, что Артур передает мне ружье, а вовсе не берет меня на прицел.

– Разве тебе не хочется? – Артур бросил взгляд на Дина, чьи обезьяноподобные черты от ужаса исказились до неузнаваемости; теперь это был совершенно незнакомый мне человек, который никогда не делал мне ничего плохого. – Не хочется отстрелить член этому защекану?

Я потянулась к стволу, попавшись на удочку.

– Не-не. – Артур отвел руку с ружьем назад. – Я передумал.

С неожиданной грацией повернувшись на носках, Артур выстрелил Дину в пах. Дин завопил нечеловеческим голосом.

В этот момент я вонзила Артуру под лопатку столовый нож. Лезвие прошло совсем неглубоко под кожей, взрезав ее, как конверт, и выскользнуло с той же стороны, с которой вошло. Артур обернулся, изогнул губы и – я не ослышалась – сказал: «Чего?» Я перенесла вес тела на отведенную назад ногу, как показывал папа, когда учил меня метать снаряд, – единственное, чему он научил меня за всю жизнь, – и всадила нож Артуру в шею. Артур покачнулся, увлекая меня за собой, и захрипел, словно пытался прочистить горло. Выдернув нож, я воткнула его снова, на этот раз в грудину: послышался хруст, и нож накрепко засел в кости. Из последних сил Артур прохрипел: «Я только хотел помочь». Из его рта пульсирующим потоком хлынула алая кровь.

На этом я всегда заканчиваю свой рассказ. На этом я закончила его и для Аарона.

Но есть еще кое-что, о чем я никому и никогда не говорила. Когда Артур рухнул на колени и под весом своего тела накренился вниз, я подумала: «Теперь меня простят». В последний миг у Артура проснулся инстинкт самосохранения, и он успел сообразить, что, упав ничком, только загонит лезвие еще глубже. Он дернулся назад, опустившись на толстые ляжки, и в конце концов с оглушительным всплеском завалился на бок, вытянув под собой руку и согнув ноги в коленях. Я всегда думаю об Артуре, когда, лежа на спортивном коврике в точно таком же положении, делаю упражнения для мышц бедра. «Еще десять раз!» – командует инструктор, и я, проклиная все на свете, послушно поднимаю дрожащую от напряжения ногу. – «Десять секунд всегда можно потерпеть!»

Глава 13

– Потрясающе.

Аарон зааплодировал, нарушив царившее в студии безмолвие. Остальные тоже зашевелились и стали собираться на перерыв.

Аарон подошел ко мне, сцепив руки.

– Спасибо за твою откровенность.

– Не за что, – промямлила я, спешно придав лицу обычное выражение.

– Ты, наверно, не прочь развеяться, выпить чего-нибудь… – Аарон наклонился ближе и мягко сжал мое плечо. Я напряглась. Аарон это почувствовал (уж я постаралась) и убрал руку.

Аарон напоминал мне эмо, с которым я встречалась в колледже. Тот вечно приставал ко мне с расспросами о последних минутах Пейтона: как деревенела его шея, как тускнели голубые глаза и закрывались веки. Он был в сознании? Смирился или боролся? Тогда мне казалось, что любовь бывает и такой – в виде болезненного интереса ко всем кровавым подробностям моей жизни. Теперь маятник качнулся в другую сторону.

– Мда, – кашлянул Аарон. – В общем, сходи куда-нибудь, развейся! – Он неловко рассмеялся. – Завтра начинаем в семь утра, не проспи.

С утра надо мной будут трудиться парикмахер и визажист, а когда они упакуют обратно свои кисти для макияжа и щипцы для завивки, мы отправимся в школу Брэдли, где предстоит снимать «на натуре».

– Конечно.

Встав и поправив на себе одежду, я направилась к выходу. У самых дверей Аарон меня остановил.

– Послушай, – замялся он. – Я целый день не могу решиться кое о чем тебя спросить…

Я сердито сверкнула глазами, чтоб он не решался и дальше.

Но он наклонился ко мне, и от услышанного я снова почувствовала давно забытый горько-соленый привкус во рту. Договорив, Аарон поднял руки вверх со словами:

– Все это только с твоего согласия. И, чур, меня не убивать.

Я молча окинула его таким леденящим взглядом, что он смешался.

– Это ловушка, да? – наконец спросила я, скрестив руки на груди. – Ради этого ты все и затеял?

Аарон, казалось, был поражен. Можно сказать, оскорблен в лучших чувствах.

– Господи, Ани, конечно, нет! – воскликнул он и, понизив голос, доверительно прибавил: – Ты же знаешь, что я за тебя. Мы все, – он обвел рукой комнату, – за тебя. Я понимаю, тебе сложно в это поверить после всего, что тебе довелось пережить. Елки-палки, да я бы тоже подозревал всех и каждого.

Это словечко из дедовского лексикона – «елки-палки» – прозвучало почему-то очень тепло.

– Я надеюсь, что мне ты все-таки поверишь, – продолжал Аарон. – И нет, это не ловушка и не обман. Я не стал бы тебя обманывать. – Он попятился и с едва заметным поклоном сказал: – Подумай. У нас впереди два выходных.

Поджав губы, я вновь уставилась на его обручальное кольцо. Нет, Аарон не издевается. Кажется, он добрый и искренний человек. Интересно, насчет остального я тоже ошибаюсь?

Я толкнула дверь и очутилась в прохладных объятиях сентября. Какое счастье, что лето прошло. Я всегда ненавидела лето. Казалось бы, с осенью у меня связаны тяжелые воспоминания, но всякий раз, вдыхая посвежевший воздух и замечая первые пожелтевшие листья, я вздрагиваю от радости. Осень – это возможность придумать себя заново.

Я помахала съемочной группе, грузившей операторское оборудование в неприметный черный фургон. Мне даже захотелось сфотографировать его на телефон и отправить фотографию Нелл с припиской «идеальный фургон для изнасилований». Затем я передумала, вспомнив, как она смотрела на меня тогда, за ужином, – со смесью разочарования и отвращения на идеальном лице. Сев в машину, я указала в навигаторе конечный пункт – отель «Раднор». Учась в школе, я нечасто заезжала в этот район Мейн-Лайна, а в последние годы бывала «дома» так редко, что на знакомых прежде дорогах меня не покидало ощущение дежавю. К растерянности примешивалось чувство гордости: я больше не дома. Мой дом – Нью-Йорк. Это не вы отвергли меня, а я – вас.

Я медленно выехала с парковочной площадки. Теперь я редко водила машину и поэтому осторожничала. Вцепившись в руль, как древняя старушенция, я вырулила на Монро-стрит. В сумке запиликал телефон. Проверю, кто звонил, когда остановлюсь. Пару лет назад Лоло заставила всех нас подписать какое-то соглашение с Опрой Уинфри, обязывавшее не набирать СМС-сообщения за рулем. Однако меня удержало не это обязательство, а то, что моим именем была подписана статья, утверждавшая, что «набирая СМС-сообщение за рулем, вы на две тысячи процентов увеличиваете риск попасть в ДТП с летальным исходом».

– Тут, наверное, ошибка, – сказала я Мартину, специалисту по достоверности данных. Мартин такой дотошный, что однажды мы чуть не подрались из-за фразы «Вам никак не прожить без этой помады».