Молот Люцифера Пурнель Джерри

БОГАЧ, БЕДНЯК

Ценность вещи определяется пользой,

которую можно извлечь из этой вещи.

Правовой принцип.

Тим вел Эйлин по скользкому гребню горы. Потом они остановились и с изумлением уставились вниз — на Туджунгу.

Туджунга была жива! Там даже было электричество. Окна домов сияли желтыми огнями. В окнах магазинов — оставшиеся неразбитые стекла. И оттуда лился яркий флюоресцирующий голубовато-белый свет.

По Подгорному бульвару ехали автомашины. Они ехали с зажженными фарами — и фары рассеивали мглу полудня. По продуваемой ветром, залитым дождем улицам. Через кучи грязи в фут вышиной, нанесенной потоками. Их было немного, этих машин, но они были, они двигались. А у автостоянки возле супермаркета, как раз напротив того места, где стояли Эйлин и Тим, виднелись фигуры полицейских.

И виднелись еще какие-то одетые в форму вооруженные люди. Когда Эйлин и Тим подошли ближе, они увидели, что форма на людях — всех времен и стилей, и многим она не подходит по длине. Будто все у кого дома хранилась какая-либо форма, одели ее. И оружие было разное: пистолеты, дробовики, винтовки калибра 22, охотничьи ружья, Маузера. У нескольких человек были современные винтовки военного образца — их обладатели были облачены в мундиры Национальной гвардии.

— Еда! — закричал Тим. Он схватил Эйлин за руку, и они, ощутив прилив новых сил, помчались к торговому центру. — Я говорил тебе! — орал Тим. — Цивилизация.

Вход в сумермаркет преграждали два человека в старой армейской форме. Они не уступили дорогу, когда Тим и Эйлин попытались пройти внутрь. — Ну? — сказал тот мужчина, у которого были знаки различия сержанта.

— Нам нужно купить что-нибудь из еды, — сказал Тим.

— Извините, — сказал сержант. — Все запасы еды конфискованы.

— Но мы голодны, — голос Эйлин звучал так жалобно, что даже сама она это почувствовала. — Мы не ели весь день.

Ей ответил второй в форме. Он говорил не как говорят солдаты, а как страховой агент: — В старом здании городского совета должны выдаваться продовольственные карточки. Вам нужно пойти туда и зарегистрироваться. Как я понимаю, там также хотят наладить раздачу бесплатного супа.

— Но кто там в магазине? — Эйлин обвиняюще указала пальцем туда, где в залитых электрическим светом проходах какие-то люди укладывали товары в магазинные корзины. Некоторые из этих людей были в форме, другие нет.

— Наши служащие. Команда обеспечения продовольствием, — сказал сержант. Вплоть до сегодняшнего утра он был клерком в магазине скобяных товаров. Он глянул на измазанную грязью одежду Эйлин и Тима и что-то для него прояснилось: — Вы пришли сюда через горы?

— Да, — ответил Тим.

— Иисусе, — сказал сержант.

— Многие там выжили? — спросил второй мужчина.

— Не знаю, — Тим снова схватил Эйлин за руку — так, будто она могла куда-то исчезнуть. Точно так же, как исчезнет, растворится пригрезившееся ему видение обычного цивилизованного мира.

— Мы смертельно устали, — сказал он.

— Где можно… что нам теперь делать?

— Извините, сказал сержант. — Если хотите моего совета, то вам лучше уйти отсюда. Мы не выгоняем пришельцев. Пока не выгоняем. Но если окажется, что их много бродит вокруг, нам придется это сделать. Нам придется так поступать — по крайней мере, пока кто-нибудь из нас не перейдет горы, чтобы выяснить, что творится в долине. Мне говорили… — он оборвал начатую фразу.

— Вы видели, что там делается? — спросил его напарник.

— Нет. Думаю там все залито наводнением, — сказал Тим. — Но сами мы этого не видели. Только слышали шум приближающейся воды.

— Я буду слышать этот рев до конца моей жизни, — сказала Эйлин. — Это… хотя, наверняка многие выжили. В Бурбанке, например. И на Голливудских холмах.

— М-да, — проворчал напарник сержанта.

— Слишком многие приняли какие-то меры предосторожности. Слишком многие — для нас, — взгляд сержанта уперся в завесу дождя — будто он пытался рассмотреть Холмы Вердуго, будто они были сразу за автостоянкой. — Чересчур многие. Вам лучше зарегистрироваться в Городском совете — пока там еще принимают пришельцев. Наверное, если придет слишком много, их перестанут принимать. Пришельцы нахлынут на нас по той дороге, — он показал.

— Спасибо, — Тим повернулся и вместе с Эйлин пошел через автостоянку.

— Эй! — к ним бежал сержант. В руке у него небрежно болталась винтовка. Тим уставился на нее. Сержант полез в карман. — Наверное это мне не так нужно, как вам. Похоже, что вам это пригодится куда как больше. — Он вытащил обернутый в целлофан пакетик, очень маленький — и повернул обратно, раньше чем Тим успел поблагодарить его. Будто не хотел выслушивать благодарностей.

— Что там? — спросила Эйлин.

— Сыр и крекеры. Примерно по глотку на каждого, — Тим развернул пакетик и с помощью маленькой пластмассовой палочки вытащил из пластмассовой же коробочки сыр. Намазал его на крекеры. — Вот твоя доля.

Съели они свои порции мгновенно — с чавканьем.

— Никогда не думала, что это так вкусно, — сказала Эйлин. — А ведь прошло, считай, только несколько часов. Тим, я не думаю, что нам нужно оставаться здесь. Нам следует добраться до твоей обсерватории — если только нам это удастся. — Она помнила как вел себя патрульный Эрик Ларсен. А ведь она знала его. Этих же мужчин в слишком тесной для них форме она просто не знала. — Только мне кажется, что так далеко мне пешком не дойти.

— Почему пешком? — Тим указал на светящееся окнами здание. — Мы купим машину.

На автоплощадке стояли грузовички-пикапы. В здании в выставочном зале красовались три «Блейзера», автомобили производства «Дженерал моторс компани». Многоместные легковые машины с приводом на обе пары колес. Тим и Эйлин вошли внутрь, никого там не было видно. Тим подошел к одной из машин.

— Прекрасно. Как раз то, что нам нужно.

— Тим…

Почуяв тревогу в ее голосе, он обернулся. В дверях, ведущих дальше в магазин стоял человек. В руках он держал огромных размеров дробовик. Сперва Тим Хамнер видел только ружье, оба его ствола — громаднейших! — были направлены ему в голову. Потом он заметил, что за ружье держится жирный мужчина. Огромный, не такой уж жирный… да, мужчина. Жирный. И мускулистый, с красным лицом. Одет в дорогое. Ковбойский галстук тесемкой с серебряным зажимом. И большущий дробовик.

— Понадобилась машина, а? — сказал мужчина.

— Я хочу купить ее, — ответил Тим. — Мы не воры. Я могу заплатить, — голос его вибрировал от негодования.

Толстяк мгновение разглядывал его. Затем опустил дробовик. Голова его запрокидывалась назад. Хохот — взрыв за взрывом — вырывался из его рта. — Платить — чем? — спрашивал он. Он едва мог говорить от смеха. — Чем?!

Тим проглотил просившийся на язык ответ. Он поглядел на Эйлин, и ему стало страшно. Деньги больше ничего на значат — а главное у него и нет никаких денег. У него есть чековая книжка и пластиковые кредитные карточки — а на что они теперь годятся? — Не знаю, — наконец сказал Тим. — Нет, знаю. Наверное так. У меня есть дом в горах. Там много еды и прочих припасов. Этот дом достаточно велик, чтобы в нем поместилось много народу. Я возьму вас с собой, вас и вашу семью, и вы поселитесь там…

Толстяк прекратил смеяться:

— Хорошее предложение. Я в этом не нуждаюсь, но хорошее. Я Гарри Стиммс. Хозяин этого магазина.

— Меня зовут…

— Тимоти Хамнер, — подсказал Стиммс. — Я видел вас по телевизору.

— Так вас не заинтересовало мое предложение?

— Нет, — сказал Стиммс. — Если честно, я уже не знаю, принадлежат ли мне теперь эти машины. Предполагаю, что очень скоро парни из Национальной гвардии конфискуют их. Да и вообще, у меня есть свой дом. — Он задумчиво посмотрел на Тима. — Знаете, мистер Хамнер, может быть, дела обстоят не так плохо, как говорят. Вам нужна машина?

— Да.

— Прекрасно. Я продам ее вам. Цена: двести пятьдесят тысяч долларов.

У Эйлин отвалилась челюсть. Глаза Тима на секунду сузились. Вон как их разговор повернулся.

— Договорились. А как мне платить?

— Вы напишете расписку, — сказал Стиммс. — Сомневаюсь, чтобы она чего-либо стоила. Но в будущем, вдруг… — Ружье покачивалось в его руках. — Пойдемте в контору. У меня там есть бланки расписок. Никогда прежде не видел, чтобы в одной расписке сразу указывалась такая крупная сумма…

— Я умею писать мелко.

Они ехали по боковым улицам. Мостовую покрывал слой воды в дюйм глубиной. Выл ветер. По сторонам — старые дома, построенные задолго до землетрясения в Лонг-Бич. Эти дома все еще стояли, они походили на островки света в океане моросящего дождя.

Часы Тима показывали 4 часа дня, но вокруг было темно, если б не тусклый серый свет фар, вообще бы ничего не было видно. Тротуаров здесь не было видно, по мостовой плыла перемешанная с водой грязь. Эйлин осторожно, не отрывая глаз от дороги, вела машину. По радио ничего не слышно — только атмосферные помехи.

— Отличная машина, — сказала Эйлин. — Великолепно слушается водителя.

— За четверть миллиона долларов, она и должна быть такой, — сказал Тим. Дьявольщина, просто мороз по коже…

Эйлин рассмеялась: — Это лучшая сделка, заключенная тобой за всю твою жизнь. — И подумала: лучшей сделки у тебя уже не будет никогда.

— Так ведь не только машина, — голос Тима дрогнул от негодования. За горючее, масло и домкрат он заплатил еще пятьдесят тысяч долларов! — Тим рассмеялся. — И за трос. Не забудь о тросе. Хорошо, что у него был запасной. Хотел бы я знать, что он теперь собирается делать с моей распиской?

Эйлин не ответила. Автомобиль перевалил через гребень холма и, вписываясь в поворот покатил вниз. Домов здесь уже не было. Толстый слой грязи покрывал дорогу, Эйлин перевела управление на обе пары колес. — Никогда не водила такую машину прежде.

— Я тоже. Хочешь я поведу?

— Нет.

У подножия холма все было залито водой. Вода доходила до ступиц колес. Потом она поднялась до дверей, и Эйлин дала задний ход. Она осторожно съехала с дороги. Выехала на идущую вдоль дороги насыпь. Машина опасно кренилась влево — прямо в бурлящую черную воду. Но продолжала ехать медленно, осторожно. Справа виднелись развалины недавно построенных домов. Частных и кооперативных. Развалины тянулись далеко, все в подробностях разглядеть было невозможно. В развалинах неровно мелькали, двигались огни фонарей. Тим пожалел, что не купил заодно у торговца автомобилями и переносной фонарик. В его распоряжении была подвижная фара, но ее место в таких условиях — на крыше автомобиля. А пока она там — использовать ее в качестве переносного фонаря невозможно. Машина ехала вдоль долины, внизу все время поблескивала глубокая вода. Наконец Эйлин разыскала дорогу, проложенную выше уровня воды — переключила скорость.

Дорога, петляя, уходила в горы. Эйлин и Тим проезжали мимо стоявших неподвижно людей. Кто-то выскочил на дорогу перед «Блейзером» и замахал руками, требуя остановиться. Рубашки на человеке не было, зато в руке он держал пистолет. Эйлин погнала машину прямо на него. Объехала человека сбоку и прибавила скорость.

Звук выстрелов, треск стекла. Тим обернулся и недоуменно уставился на аккуратную круглую дырку, появившуюся в заднем стекле. Затем перевел взгляд на выходное отверстие, под углом прошившее крышу. Несущий дождь ветер сразу проник через это отверстие, на сиденье между Эйлин и Тимом закапало. Эйлин гнала машину, не тормозя с ревом проехала поворот. Ощущение полета: автомобиль опасно занесло. Эйлин ухитрилась удержать машину, на следующем повороте притормозила. Прибавила скорость снова.

Тим попытался рассмеяться: — Мой новый автомобиль!

— Заткнись! — Эйлин ближе наклонилась к рулевому колесу.

— С тобой все в порядке?

— Эйлин!

— Я не ранена. Я в ужасе. Я вне себя от ужаса.

— Я тоже, — заявил Тим. Но на самом деле его захлестнула волна облегчения. На одно крошечное мгновение, на один миг ему показалось, что Эйлин ранена. Это было самое ужасное мгновение в его жизни. Ему пришло в голову, что все это очень странно. Ведь он не виделся с Эйлин с тех пор, как она отвергла его предложение руки и сердца. Конечно, не виделся. Ведь у него была своя гордость.

— Тим, там впереди мосты, а мы все ближе к Разлому! — крикнула Эйлин. — Дорога может быть разрушена!

— Здесь мы ничего не можем поделать.

— Нет, обратно вернуться мы не можем, — Эйлин замедлила ход на очередном повороте, потом обратно прибавила скорости. Изо всех сил старалась она удержать рулевое колесо. Если она не возьмет себя в руки — значит, авария. А что тогда делать — об этом Тим и думать не мог.

Дорогу все время преграждали оползни, грязевые наносы, и Эйлин наконец, замедлила ход. Машина еле ползла. Один раз на пятьдесят футов ушло полчаса. В конце концов, на свободный от оползней участок дороги. Тиму захотелось, чтобы Эйлин прибавила скорость. Но Эйлин ехала все так же медленно. Она вела машину на первой или второй скорости. Автомобиль делал не свыше двадцати километров в час — даже если при свете фар было видно, что дорога свободна на большом протяжении.

Они ехали, ехали — и конца этому не было. Поразмышляв, Тим взял и запихнул свой носовой платок в дырку на крыше.

Согласно часам Тима было 8 часов вечера. В Лос-Анджелесе в июне это время сумерек. Но снаружи было темно, словно чернила разлили. Дождь лил, утихал и вновь лил. Стеклоочистители работали очень хорошо, Стиммс показал Тиму и Эйлин, как регулировать их работу, и Эйлин постоянно следовала его советам.

Крутой поворот, и в свете фар стало видно, что впереди пустота. Эйлин резко затормозила, машина остановилась. Свет фар пробуравливал залитую дождем тьму, он почти сразу угасал, и все же фары давали достаточно света, чтобы разглядеть, что дорога заканчивалась зазубренным обрывом.

Тим вылез в дождь и шагнул к обрыву. Он посмотрел и у него сперло дыхание. Он вернулся обратно. — Медленно назад. — Приказал он.

Эйлин начала было спрашивать, что, да почему, но неподдельный страх в его голосе заставил ее замолчать. Осторожно она дала задний ход. Машина поползла назад.

— Иди там, позади машины и руководи, будь ты проклят! — крикнула Эйлин.

— Извини, — Тим пошел перед багажником, жестами показывая куда ехать. Наконец он резко махнул рукой сверху вниз. Эйлин выключила зажигание и вылезла из машины, чтобы посмотреть, какова обстановка. Мост: на вид хрупкая бетонная арка, перекинутая через глубокое узкое ущелье. В середине мост обрушился. Эйлин, за ней Тим подошли к самому краю провала. Потом Эйлин остановилась. Потом они вернулись обратно.

Разглядеть что-либо толком было невозможно. Слева угадывались неясные очертания высокого утеса — гранит и кремень. Справа, за широким пригорком, крутой обрыв — в пустоту. Впереди — разрушенный мост.

Нигде не было видно ни огонька. И никаких звуков, кроме несущего дождь ветра. И далеко внизу шум бегущей воды.

— Приехали? — сказала Эйлин.

— Не знаю. Похоже на ловушку. Но в любом случае ночью мы ничего сделать не сможем. Наверное, придется ждать, пока не станет светло.

— Если только когда-нибудь снова станет светло, — сказала Эйлин. Она нахмурилась. Пошла пешком вдоль дороги. Тим не пошел следом. Он стоял, сил у него уже начисто не осталось. Ему хотелось одного: залезть обратно в машину. И в то же время ему этого не хотелось, пока Эйлин не вернется обратно. Тут, как-никак, пахнет трусостью — сидеть в машине, пока она под дождем с трудом пробирается по дороге, пытаясь отыскать… А что она пытается отыскать? — удивился Тим. Наконец, Эйлин вернулась и залезла в машину. Тим сделал поворот кругом и присоединился к ней.

Эйлин повела автомобиль задним ходом. Медленно и на это раз без помощи Тима. Она вела машину все дальше и дальше, Тиму хотелось спросить, что она задумала, но он слишком уж вымотался. Эйлин приняла какое-то решение, и это хорошо, потому что у самого Тима никакого решения не было. Наконец, Эйлин добралась до широкой, покрытой гравием площадки по левую сторону от дороги и осторожно, задним ходом выехала туда. Поставила машину так, чтобы ни одно ее колесо не касалось дорожного покрытия.

— Не нравится мне все это, — сказал Эйлин. — Могут быть грязевые оползни. Но лучше уж ждать здесь, чем на дороге. Предположим, появится еще кто-нибудь.

— Никто не появится.

— Наверное. Но, как бы то ни было, будем ждать здесь.

— Пива? — спросил Тим.

— Хорошо.

Из пакета, который торговец автомобилями на прощание сунул в их машину, Тим вытащил две банки. Всего банок было шесть. Открыв одну, он хотел выбросить крышку в окно.

— Не выбрасывай.

— А? Почему?

— Не выбрасывай ничего, — сказала Эйлин. — Мы располагаем слишком малым. Не знаю, что нам для чего может понадобиться, но ни одного лишнего предмета у нес нет и не будет. Сохрани крышку. Банки тоже, не сжимай их.

— Хорошо. Вот твое пиво.

Пиво было тепловатым, как и льющий за окнами дождь. А больше ничего у Тима и Эйлин не было. И еды не было. А дождевая вода отдавала солью. Тим не знал, можно ли ее без опаски пить. А очень скоро пить ее придется.

— По крайней мере — тепло, — сказал Тим. — Мы не замерзнем даже на такой высоте. — Одежда его насквозь отсырела, и на самом деле было не так уж тепло. Тим пожалел, что не забрал старый плащ из той, первой машины. Какое-то мгновение Тим размышлял о владельце «Крайслера». Убили ли его он и Эйлин, забрав его машину? А больше размышлять было не о чем. О чем тут размышлять?

— Прибережем пиво или выпьем все сразу? — спросил Тим.

— Лучше приберечь хотя бы две банки — ответила Эйлин. Голос ее был деревянно безжизненен. Тим подумал — а его голос звучит в ее ушах как, так же? Не говоря ни слова, он открыл еще пару банок, и вместе с Эйлин выпил еще по банке пива.

Две банки пива на пустой желудок, да после изматывающего дня… Тим обнаружил, что эффект оказался сильнее, чем можно было ожидать. Он почти почувствовал себя снова человеком. Он знал, что долго это ощущение не продлится, но какое-то, пусть и короткое время — тепло в желудке и просветление в голове. Тим посмотрел на Эйлин. И не смог разглядеть ее в темноте. Эйлин была лишь смутной фигурой, сидящей рядом. Несколько секунд Тим слушал шум дождя, а потом потянулся к Эйлин.

Она сидела неподвижно, в одеревенелой позе, не отталкивая его, но и не отзываясь ему. Тим подвинулся по сиденью ближе к ней. Его рука коснулась ее плеча, потом скользнула вниз, к груди. Блузка Эйлин — насквозь отсыревшая, но плоть ее была теплой. Тим, засунувший руку под блузку, впитывал это тепло. Эйлин по-прежнему не двигалась. Тим повернулся еще ближе, наклоняя голову к ее груди.

— Сейчас как раз подходящий момент? — чужим голосом сказал Эйлин. Она оставалась Эйлин — но далекая, очень далекая от Тима.

— Что сейчас? — сказал Тим. И почувствовал смутный стыд. — Извини. — Жар, порожденный пивом, угас.

— Не извиняйся. Я пересплю с тобой, если ты того хочешь… Или, пожалуй, нет. Не хочу. Сейчас — не хочу…

— Да. Но наверняка настанут лучшие времена.

— Нет. Того, что тебе по-настоящему хочется, уже не будет, — сказала Эйлин. — Я вот думаю. Мы когда-нибудь на самом деле любили друг друга?

— Я просил тебя выйти за меня замуж.

— И я хотела этого. Только я решила ни за кого никогда не выходить замуж. Хорошо, считай, что теперь мы женаты.

Тим молча сидел в темноте. Он почувствовал — до безумия непреодолимое! — желание рассмеяться. Мать будет довольна, — подумал он. Крошка Тимми теперь женат. А где теперь его мать и остальные члены семьи? И он подумал: мог ли я для них что-либо сделать? Мог ли я хоть попытаться. Я даже не попытался. Я ничего не делал, лишь удирал, сломя голову.

— Ты уверена, что хочешь выйти за меня? — спросил он.

— Тим, когда я вышла из конторы Корригана и увидела тебя, я так обрадовалась… Никогда в жизни не было так радостно кого-то увидеть. Это правда.

Зачем она врет? А какое ему дело — зачем она врет?

— Мы научимся любить друг друга, — сказала Эйлин. — Мы учимся этому весь день. Так что… — она погладила его руку, все еще вяло лежавшую на ее груди, — так что если ты этого хочешь, то я хочу тоже.

Сев прямо, Тим отодвинулся от Эйлин.

— Тим, пожалуйста, не сердись.

— Нет, все прекрасно. Ты права, этого не надо. Вся машина мокрая. Одежда прилипает к нашему телу. И если ты не устала до полусмерти, то я — устал. Господи, мы же были так близко, что чуть не свалились с нашего моста!

Она подвинулась к нему, сжала его руку.

— Плохо сейчас. И время и место сейчас плохие. Эй, а как насчет «Отеля Савойя»?

— Что?

— «Отель Савойя». В Лондоне. Все элегантно, изящно. Невероятный, поистине неслыханный сервис. Огромные ванны. Если здесь самое неподходящее для любви место, то «Отель Савойя»— самое подходящее. Только сейчас он, наверное под водой, — бормотал Тим. — Конечно, где-нибудь есть еще подходящее место для любви, но что если мы никогда не сможем добрать туда? Эйлин, я ведь еле-еле справился с тем забором, а ведь его надо было обязательно повалить. Я не нужен тебе, тебе нужен Конан-варвар! Он с его мускулами и ты со своими мозгами…

— Ты прекратишь это?

— Не могу. Только из-за тебя мы не подняли руки кверху. Тебе нужен наверное сильный мужчина, а мне кажется, что я таким не являюсь. И мозгов у меня тоже нет. Меня научили лишь как следует использовать чужие мозги.

— Весь склон холма ты пронес меня на руках, — для пущей убедительности преувеличивая, сказала Эйлин. — Ты знаешь, куда нам следует пытаться добраться. И все, что ты делал, ты делал правильно.

Тим не мог разглядеть ее лица в темноте. Но знал, что она не насмехается. Знал по тому, как крепко она сжимала его руку. Он снова подвинулся к ней, и она отчаянно обнимая, прильнула к нему. Тим не ощущал сексуального возбуждения, им владела лишь врожденная потребность защищать. Какой-то частью своего мозга он понимал, что это глупо.

Однако как бы ни взыграли в нем инстинкты, присущие самому Хомо сапиенс его возраста, Тим Хамнер знал, что для того, чтобы дать им выход, у него не хватит ни опыта, ни силы. Ему было просто радостно держать Эйлин в своих объятиях. Пока она — голова на его коленях — не погрузилась в тихий сон. А потом Тим уснул тоже.

Море отхлынуло от Англии. Унося с собой обломки, вода, разрушившая Лондон, лениво возвращалась к Ла-Маншу. Перенасыщенная мертвыми человеческими телами, остовами сгоревших автомашин, деревянными стенами старых строений, камнями с морского дна, занесенными вглубь суши тремя чудовищными волнами-цепами, вода текла обратно. Мимо бесформенных разрушений, еще вчера бывших домами. Через окна — те, что не развалились при ударе волны. Предметы обстановки, постельные принадлежности, одежда (хватило бы на целые магазины готового платья) — все это вперемежку уносилось водой.

Дома вдоль Темзы были уничтожены до основания. Даже фундаменты их были разрушены. Чудовищной силы удары раздробили бетон на куски, и теперь эти обломки вместе с миллионами тонн грязи, принесенными с отмелей волнами — цунами, уволакивались водой на дно реки.

Отныне и навсегда: никто не сможет указать место, где когда-то стоял «Отель Савойя».

Они проснулись. Суставы ломило, по телу бегали мурашки, бил озноб.

— Сколько времени? — спросила Эйлин.

Тим нажал кнопку на часах. — Час пятнадцать. Неловко заерзал: — Книги, которые мы читали в детстве, убеждали, что это очень романтично — спать обнявшись. Но на самом деле это чертовски неудобно.

Эйлин, почти невидимая в темноте, рассмеялась. Любимая, подумал Тим. Это снова была Эйлин, это снова был ее смех. И хотя Тим не мог разглядеть ее ослепительной улыбки, он эту улыбку почувствовал.

— Можно что-нибудь сделать с этими сиденьями? — спросила Эйлин.

— Спрашиваешь.

Спинки сидений были раздельными. Тим нагнулся, нащупывая рычаги управления. Нашел рычаг, потянул. Спинка упала — вплотную к заднему сидению. Она легла не совсем горизонтально, но теперь улечься можно было с гораздо большими удобствами, чем раньше. Тим объяснил Эйлин, что он сделал, и она тоже опустила спинку своего сиденья. Теперь Тим и Эйлин лежали, не притиснутые друг к другу. Она потянулась к нему: