Комендантский час (сборник) Хруцкий Эдуард

— Семья-то у них большая?

— У Виденеевых-то? Нет. Витька-пацан, невестка и сама старуха Мария Егоровна. А зачем они тебе?

— Дело, Кузьмич, у нас к ним срочное, безотлагательное дело…

У правления их ждал Полесов.

— Ну, что у тебя? — спросил он Муравьева.

— Вроде нашли. А у тебя?

— Глухо.

— Иди докладывай.

Они опять с трудом протиснулись в тамбур и попали в маленькую комнату правления. Степан подошел к телефону, висевшему на стене, закрутил ручку. В трубке что-то шумело, слышались отдаленные разряды. Наконец женский голос ответил: «Город». Степан назвал номер райотдела и попросил соединить его с Даниловым. Они с Игорем по очереди условными выражениями доложили о результатах.

— В Дарьино я поеду сам, буду там через час, — сказал Данилов.

Степан повесил трубку, посмотрел на Игоря:

— Далеко до Дарьина?

— Надо у Ефимова спросить.

Игорь высунулся в окно и подозвал участкового:

— Ефимов, до Дарьина далеко?

Участковый, подумав, ответил:

— Если лесом напрямки — минут двадцать, а по дороге, так час с гаком.

Они не успели еще дойти до околицы Глуховки, как их догнала полуторка, переделанная под автобус.

— Наша, — обрадовался Ефимов, — райотдельская.

Машина притормозила. Из кабины высунулся молодой светловолосый парень:

— Далече, Ефимов?

— В Дарьино. Ты бы нас подбросил, Копытин. Со мной товарищи из Москвы, а по такой жаре пехом взмокнешь.

— Садитесь.

Через несколько минут они были на месте. Дарьино, в отличие от Глуховки, совершенно не пострадало от оккупации. Дома стояли так, как им и было положено. Казалось, что война и не заходила в эти места.

— Н-да, — сказал Муравьев, — у меня создалось впечатление, что мы попали в рай.

— Вроде того, — отозвался Ефимов, — лучшая деревня на моем участке. Видите, вон там дом под шифером. Там Виденеевы живут. Вы идите туда, а я зайду к бойцам-ястребкам, их в деревне двое, что-нибудь насчет обеда соображу, а то от голода сил никаких нет.

— Вот это дело, — обрадовался Игорь, — а то вечер на носу, а мы еще ничего не ели.

Степан молчал. Он пообедал у председателя, и теперь ему как-то было неудобно говорить об этом.

— Пошли к Виденеевым, поговорим со старушкой.

Они разошлись по пыльной деревенской улице. Жара постепенно спала, пахло зеленью и рекой. У виденеевского дома Степан остановился, прислушался. Вроде собак не было. Они открыли калитку.

— Пошли.

На крыльце сидел белобрысый паренек и немецким штыком-ножом строгал палку. Он только поднял глаза на пришедших, продолжая так же яростно кромсать здоровую орешину.

— Ты Витька? — спросил Игорь.

— Витька, — ответил мальчик.

— Ну, тогда здравствуй.

— Здравствуйте, дяденьки. Вы из милиции?

— Точно.

— А зачем к нам?

— Да вот корзинку вашу в лесу нашли, — Игорь протянул лукошко, — занести решили.

— Ой, и впрямь наша. Ее бабушка потеряла.

— А где она?

— До соседа подалась, скоро будет. Вы подождите. Это у вас парабеллум? Да? У меня два таких было, да дяденька Ефимов отобрал.

— Где же ты их взял?

— А их по весне много на полях находили. И наганы, и автоматы. Немцы покидали. — Витька встал, начал собирать стружку. — Я за молоком пойду, а вы подождите бабуню, она скоро.

В углу двора за кустами малины лежали бревна с истлевшей корой.

— Пошли покурим, посидим, — сказал Степан, — а то день уж больно колготной, ноги гудят прямо.

Они присели, не спеша закурили.

— Понимаешь, Игорь, — Степан глубоко затянулся, папироса затрещала, — странная история получается. Выходит так, что о поездке Ерохина в райцентр никто и не знал.

— Так уж и никто?

— Знала только Игнатова, заместитель Ерохина.

— В такой ситуации никому верить нельзя.

— Фома неверующий, — Степан удивленно посмотрел на Муравьева. — Наоборот, надо верить, только, конечно, проверять все необходимо…

Где-то вдали на деревенской улице раздался треск мотоцикла.

— Вон, — усмехнулся Игорь, — бабка Виденеева едет.

Звук мотора все приближался и наконец оборвался, заглох у самого дома.

— Смотри-ка, — засмеялся Степан, выглядывая из-за кустов, — и точно бабка приехала.

У ворот стоял армейский мотоцикл. За рулем, положив автомат на колени, сидел боец без пилотки, из коляски, расстегивая кобуру, вылезал командир, петлиц его Степан не разглядел. Но в позе бойца, который глядел на дом, и в движениях командира Полесов вдруг почувствовал еще не осознанную опасность.

А командир уже приближался к воротам.

— Игорь, — шепотом скомандовал Полесов и выдернул пистолет.

Муравьев все сразу понял. Он быстро переместился ближе к дому, так что солнце оказалось за его спиной.

Военный подошел к крыльцу и уже занес ногу на первую ступеньку.

— Руки, — тихо, но необычайно твердо сказал Муравьев, — руки вверх!

Командир дернулся и чуть обернулся, неохотно отнимая руку от кобуры.

— В чем дело?

— Кто вы такой? — Игорь внимательно следил за неизвестным.

— Я помощник коменданта, нам сообщили, что в этом доме скрывается дезертир. — Командир повернулся лицом к Муравьеву: — Кто вам позволил…

— Об этом после. Документы.

— Пожалуйста, — лениво произнес старший лейтенант и сунул руку в карман галифе.

Игорь мгновенно почувствовал опасность: там второй пистолет! И в тот момент, когда неизвестный выдергивал руку из кармана, Муравьев, падая, нажал на спусковой крючок. Два выстрела слились в один. Им ответила длинная автоматная очередь, взревел мотор мотоцикла.

Старший лейтенант лежал, отброшенный к стене тяжелой пулей парабеллума, глядя перед собой остановившимися глазами, из угла рта на гимнастерку сбегала тоненькая струйка крови. Игорь только на секунду задержал на нем взгляд и бросился к воротам.

Степан, положив ствол нагана на изгиб локтя, целился в мчавшегося по улице мотоциклиста. Муравьев тоже вскинул пистолет, пытаясь поймать на мушку широкую, согнувшуюся спину.

Наперерез машине выскочили Ефимов и два бойца с винтовками. Мотоциклист рванул машину к обочине, стараясь выскочить на поле. Глухо ударил винтовочный выстрел. Над мотоциклом взметнулся клуб голубоватого света. Водитель, выброшенный взрывом из седла, объятый пламенем, пролетел несколько метров и упал в траву.

Когда Муравьев и Полесов подбежали к месту взрыва, Ефимов уже сбил огонь с одежды мотоциклиста. Игорь увидел сгоревшие волосы, черное, обуглившееся лицо и отвернулся.

— Живой, — Ефимов поднял голову водителя, — дышит. Боец наш по шине стрелял, да попал в бак с бензином.

У околицы в клубах пыли появилась «эмка». Это приехал Данилов.

— Так, — сказал Иван Александрович, оглядевшись, — атака слонов под Фермопилами. Живой? — он кивнул на мотоциклиста.

— Пока.

— Срочно в машину. Полесов с ним. В город, в больницу. Потом обратно. Срочно. Виденеева жива?

— Все в порядке, — ответил Игорь, — там, во дворе, еще один лежит.

— Научились стрелять… — Данилов выругался. — Мне не трупы нужны, а свидетели.

— Так ситуация…

— Догадываюсь. Машинку новую не терпелось опробовать…

— Иван Александрович…

— Я сорок два года Иван Александрович. Давай веди.

Они подошли к виденеевскому дому. У забора, прижав к себе Витьку, стояла старушка. Она с ужасом смотрела на оперативников.

— Что, напугалась, мамаша?

Старушка молчала, только сильнее прижимала к себе внука. Данилов вошел во двор, долго рассматривал убитого, словно пытаясь вспомнить, где видел это лицо. Нет, он просто был похож на всех покойников. А их много видел Иван Александрович на своем веку. Смерть делает всех людей похожими, покрывает лицо синевой, обостряет черты.

— Обыскать, — повернулся он к Белову, — внимательно только, а потом в машину и в город. Где хозяйка?

— Вон она, — кивнул Муравьев в сторону старушки.

— Так, — Данилов подошел к Виденеевой. — Вас как зовут? Ага. А меня Иван Александрович. Этот человек, — он показал на убитого, — хотел вас застрелить.

— Меня-то за что?

— А вот из-за этой корзинки.

— Не знаю, ничего не видела, — Виденеева закрестилась.

— Да вы погодите, погодите. Если вы не скажете, кого видели в лесу в день убийства Ерохина, я не могу ручаться ни за вашу жизнь, ни за жизнь ваших близких.

— Ишь ты как. Ты милиция, ты власть Советская. Ты меня и защищай. А то немец измывался, а теперь свои…

— Да погодите же, — устало сказал Данилов, — вы только скажите, о чем он с вами говорил.

— А о чем мне с кровопийцами говорить? Он мимо прошел, а я в кусты схоронилась.

— Это точно он, вы не обознались?

— Да я его рожу гадкую всю жизнь помнить буду. Он у немцев в городе бургомистром был.

— Ну вот видите, мы и договорились. Сейчас ваши показания запишут, и все. Игорь! — позвал Данилов.

— Иван Александрович, вот поглядите, — Белов протянул командирскую книжку убитого.

Данилов взял ее, раскрыл: фамилия — Ивановский, имя и отчество — Сергей Дмитриевич, воинское звание — старший лейтенант.

Все это, начиная с их приезда и кончая перестрелкой в Дарьине, произошло слишком быстро. Просто неестественно быстро. Создавалось впечатление, что кто-то специально следил за ними. Данилову даже не по себе стало. Казалось, что этот «кто-то» сейчас из темноты улицы смотрит в открытое окно. Впрочем, это и не исключено. Ведь успели уже о поездке Ерохина в город узнать и о старухе Виденеевой тоже. Информация была получена быстро. Двое преступников угнали военный мотоцикл, который ротозей связист оставил на улице. Неужели это Кравцов? Но для того чтобы руководить группой, он должен скрываться в городе. А это же неразумно. Не может человек, хорошо известный в районе, скрываться там, где его каждый знает. Нет, не может. Но ведь именно его видели на месте убийства. Данилов пытался выстроить мысли в логическую цепочку: «Погоди, погоди, давай-ка вспомним показания Виденеевой».

«Я услышала выстрел, очень испугалась и легла на землю, и тут мимо меня пробежал человек, в котором я узнала бывшего работника райисполкома, а потом немецкого бургомистра».

На вопрос Муравьева, сколько времени прошло между встречей и выстрелом, Виденеева ответила — минуты две. Не получается: от места засады до опушки рощи быстрым шагом минут пять — семь. Значит, не Кравцов стрелял в Ерохина. Он был на месте убийства, но стрелял другой.

У убитого «старшего лейтенанта» обнаружили пистолет ТТ Ивановского и его документы. Кроме того, в кармане у него находился пистолет «манлихер». Видимо, в Ерохина стрелял не он. Значит, есть еще третий. Он скрывается в городе, он убил Ерохина и, безусловно, руководит бандой. Теперь необходимо найти Кравцова. Непонятная с ним история приключилась.

Врач сказал, что «мотоциклист» в очень тяжелом положении, хотя обещал сделать все, что в его силах. Но когда раненый сможет давать показания и будет ли давать их вообще? Нет, надо искать Кравцова. Кстати, его жена живет в городе. Где же ее адрес? Ах, вот он. Данилов прочитал на клочке бумаги: «Первомайская, 26».

Он подумал, взять ли с собой кого-нибудь из ребят. Но они спят, не стоит будить. Лучше с Быковым.

В сенях послышались шаги. Данилов зажег фонарь.

— Кто там?

— Я, товарищ начальник, — вошел Быков, щурясь от света. — Вам телеграмма из Москвы.

«Начальнику оперативной группы МУРа Данилову.

Срочно! Спецсообщение.

9 августа сего года работниками отделения Муштакова в районе Тишинского рынка был обнаружен Шустер Владимир Григорьевич, он же Володя Гомельский. Из-за ошибки оперуполномоченного Петрова разыскиваемый ушел из-под наблюдения. По нашим данным, Шустер В. Г. часто появляется на рынке и в прилегающих к нему переулках, занимаясь спекуляцией драгоценностями. Предлагаю вести разработку Шустера параллельно с оперативными мероприятиями в райцентре, для чего откомандировать в Москву одного из работников вашей группы.

Начальник МУРа».

— Вы врываетесь ко мне ночью, и меня и Кравцова никто не может защитить. Я осталась за чертой? Всю жизнь учила детей гражданственности, объясняла им Советскую Конституцию, а теперь законы общества не распространяются на меня?

— Конечно, я пришел к вам ночью, нарушив правовые нормы. Я вообще не должен был приходить.

— Так зачем же вы пришли?

— Для того, чтобы не вызывать вас в райотдел. Для того, чтобы никто не знал о нашем разговоре.

— Что вам надо?

— Где ваш муж?

— Не знаю.

— Неправда. Обманывая меня, вы сами ставите себя за черту.

— Я не знаю.

— Вы учите Конституции, но нарушаете ее основное положение — скрываете врага общества.

— Он не враг.

— Кравцов служил у немцев бургомистром. Не так ли?

— Он выполнял задание райкома.

— Вполне возможно. Но почему уже почти год он прячется в лесу или еще где-то?

— Он выполнял задание райкома…

— Я это уже слышал, но почему же об этом никто не знает?!

— Мой муж спас город от взрыва, он…

— Это эмоции, а мне нужны факты.

— Он ранен кулаками, воевал с белофиннами.

— Прошлое.

— Вы не имеете права так говорить со мной!

— Имею. Мне его дала все та же Конституция.

— Он выполнял задание…

— Послушайте меня. Вашего мужа перед войной исключили из партии.

— Он мне сказал, что его восстановил подпольный райком.

— Факты?

— У нас во время оккупации был Васильев.

— Секретарь райкома? Это он сказал?

— Да.

— Факты, где факты?

— Отряд ушел, я не знаю, почему они не сообщили о муже.

— Кто знал о его связи с отрядом?

— Начальник НКВД и Васильев.

— Ваш муж подозревается в убийстве Ерохина.

— Этого не может быть!

— Все может быть, особенно сейчас. Почему он прячется?

— Он боится, вы же сами знаете, чего боятся люди.

— Знаю. Но я знаю и другое: честному человеку нечего прятаться, правда всегда найдет дорогу. И помните, что если он большевик, вернее, опять стал им, то ему незачем прятаться. Я ухожу и прошу передать ему, что он сам должен найти меня. Найти и рассказать об убийстве Ерохина.

Врач вышел, и они остались втроем: «мотоциклист», весь забинтованный, похожий на белую тряпичную куклу, сестра и он. Окно в палате было раскрыто, и поэтому горела синяя лампочка. В свете ее особенно резко выделялась обмотанная бинтами голова.

После операции, когда хирург пообещал Данилову, что «мотоциклист» будет жить, Иван Александрович приказал Полесову остаться. Во-первых, для безопасности задержанного, во-вторых, надеясь на то, что в бреду раненый скажет что-то важное для следствия. В палате было тихо, только раненый дышал тяжело. Казалось, что работает старая, изношенная паровая машина. Степан даже представил ее мысленно: текущие трубки, разработанный сухопарник, разношенные цилиндры. Точно такая стояла у них в техникуме когда-то. На ней практиковалось несколько поколений будущих специалистов по ремонту подвижного состава.

Он вдруг поймал себя на мысли, что не думает о задержанном как о человеке и что это сравнение с машиной в другой ситуации никогда бы у него не возникло. Он не жалел «мотоциклиста», а думал только об одном, как вытянуть из него показания. И сам внутренне подивился своему равнодушию. Даже постарался представить раненого среди дорогих и близких тому людей. Но так и не смог этого сделать. Он видел только вскинутый автомат, челку, упавшую на потный лоб, и прищуренные пустые глаза.

Этот человек сам сделал выбор, став за черту. А за ней для Степана находились только враги. И если до войны, как понимал Полесов, многих можно было еще спасти, перевоспитать (ярким примером тому служил Мишка Костров), то те, кто остался за чертой в самое трудное для страны время, сами вынесли себе приговор. И разговор с ними должен быть коротким.

Время тянулось бесконечно. Но именно это долгое однообразие успокаивало его, и Полесов постепенно начал думать о вещах, приятных ему. Он вспомнил Клавдию и ее сильные ловкие руки, накрывавшие на стол. Он пытался восстановить в памяти их разговор за столом, но детали его, как оказалось, забыл начисто. Главное же он запомнил. Они все-таки договорились встретиться. Степан сказал, что позвонит ей утром и уточнит время. Конечно, он может сказать Данилову, что надо еще раз сходить в Глуховку, поговорить с людьми, посмотреть. Но сама ложь претила ему, и он решил просто объяснить Ивану Александровичу все как есть, без уверток и глупой выдумки. Данилов поймет его, наверняка поймет.

Раненый застонал, сначала тихо, потом громче, заскрежетал зубами. Степан тронул сестру за руку.

— Ничего, — прошептала она, — так бывает, так часто бывает, почти всегда.

И снова наступила тишина, и снова будто остановилось время.

— Витя, — внятно и отчетливо произнес чей-то голос.

Полесов даже обернулся, но потом понял, что это сказал раненый.

— Я туда не доеду, — проговорил «мотоциклист», — у меня бензина не хватит.

Он застонал и затих.

— Бредит, — шепнула сестра, — он теперь все время будет бредить. Я их, обожженных, много видела.

Раненый опять начал стонать, иногда выговаривая отдельные фразы. Степан уловил несколько блатных словечек, которые обычно употребляют профессионалы, и понял, что «мотоциклист», как говорил Данилов, «самый сладкий их клиент».

Степан даже сел ближе, наклонился над ним, но тот заскрипел зубами и снова затих.

— Сейчас я ему укол сделаю, — сестра встала, загремела чем-то в темноте. — Пусть поспит спокойно. Ему сейчас главное — покой.

— Вы здесь начальник, — улыбнулся Степан, — вам видней.

— Вот скажите мне, — после паузы спросила сестра, — мы его вылечим, выходим, дорогих лекарств на него убьем массу, то есть отнимем их от раненых бойцов, а дальше?

— Что дальше?

— Ну вот, к примеру, мы бойца лечим или командира. Он за Родину пострадал. Встанет на ноги — ив бой. А этот куда? К стенке? Так зачем же его лечить? Только для того, чтобы он показания дал?

— Дело в том, что мы еще не знаем, кто он. Может, он случайно попал в банду. Вылечим, выясним.

— Ну, а если случайно?

— Значит, дадим возможность исправиться, вину искупить, и будет он таким же человеком, как все.

— А если все же не случайно?

— Это суд решит. Наше дело следствию материалы представить. Так сколько он спать будет?

— Я думаю, до утра.

— Тогда я пойду.

Степан вышел из палаты в темный коридор. Осторожно, стараясь не стучать сапогами, прошел мимо дремавшей у столика дежурной медсестры и спустился на первый этаж в прихожую, залитую синим светом. Здесь уже можно было закурить, и Степан достал папиросы, чиркнул спичкой. Из синего мрака выдвинулась фигура милиционера.

— Это вы, товарищ начальник?

— Я. Ты что, один здесь?

— Нет, у палаты второй дежурит.

— Молодцы, а я его и не заметил.

— Служба.

— Где телефон?

— Вот здесь, на столике.

Степан подошел, поднял трубку. С минуту она молчала, наконец, женский голос ответил: «Город». Полесов положил трубку, так и не назвав номера. Произошло что-то необъяснимое. Он пока и сам не мог догадаться, что именно. Но это слово «город»! Обычный отзыв телефонистки на коммутаторе. Он звонил Данилову из Глуховки, и ему ответили: «Город». Заворг райкома звонил Ерохину, и ему тоже так ответили. Значит, был третий человек, слышавший все эти разговоры. И он сидел на коммутаторе. Так, так. Неужели он нашел? Этот третий слушал и передавал четвертому. А тот… Вот на него-то и надо выходить через телефонистку на коммутаторе. И как он раньше не догадался? Ах, идиот! Степан даже зубами заскрипел.

— Вы что, товарищ начальник? — спросил дежурный.

— Ничего, — Степан потянулся к телефону, потом отдернул руку. — Вот что, ты знаешь, где мы разместились?

— Так точно.

— Поспеши туда, то есть пусть ко мне сюда бегут. Понял? Скажи: очень важное дело.

— А как же?..

— Я пока здесь побуду. Беги.

Он еще не верил сам, что нашел искомое. Слишком все это просто получилось: ведь тот, кого они ищут уже третий месяц, человек неглупый, точнее, умный и коварный. Хотя, может быть, потому и прибег к самому простому, а вместе с тем и необычному каналу связи: его ищут, шлют телефонограммы, а он обо всем этом получает исчерпывающую информацию.

Степан, забывшись, мерил шагами вестибюль больницы. Минут через двадцать распахнулась дверь и вбежал Сережа Белов.

— А где Данилов?

— Не знаю, ушел куда-то с Быковым.

— А Муравьев?