Солдаты холодной войны Таубман Филип

Глава четырнадцатая

Посвященное лицо попадает в центр власти и пытается пользоваться рычагами изнутри. Посторонний субъект действует со стороны и выражает протест.

Джеймс Бьёркен

К тому времени когда Никсон и Киссинджер въехали в Белый дом, Сид Дрелл прочно устроился в качестве научного советника в Белом доме и хорошо понимал, что его высокая репутация в научном мире страдает из-за вьетнамской войны. Справедлива она или нет, но некоторые из коллег-ученых Дрелла считали, что он жертвует своим добрым именем и советами в помощь ведению крайне непопулярной войны. На Дрелла критика не действовала. Он не считал себя сторонником войны, однако полагал себя обязанным давать правительству откровенные советы по техническим вопросам в области обороны. И таким образом, несмотря на растущий ропот по поводу роли организации «Ясон», Дрелл по-прежнему оставался в должности члена Научно-консультативного комитета при президенте (НККП) при Никсоне и согласился работать неофициальным советником Киссинджера.

Он, естественно, был в курсе того, чем конкретно занимается. Работа Дрелла в научном комитете в администрации Джонсона вывела его на арену политических страстей из-за вьетнамской войны. По мере нарастающей вовлеченности Америки в войну НККП все больше обращал внимание на боевые действия в Юго-Восточной Азии. Ежемесячные двухдневные встречи группы в Вашингтоне в середине и конце 1960-х годов, по-прежнему связанные в основном с широким кругом научных и стратегических ядерных вопросов, зачастую посвящались теме Вьетнама. В марте 1968 года, например, члены комитета были уведомлены о том, что регулярная встреча в конце месяца будет заменена двухдневной сессией по Вьетнаму. Через месяц Дэвид Беклер, ответственный работник Белого дома, который координировал работу комитета, известил его членов о том, что следующее заседание будет посвящено обсуждению доклада специальной группы по Вьетнаму. На протяжении этих лет повестка дня включала темы типа «Использование науки и техники в поддержку операциям во Вьетнаме», «Информация ЦРУ по Вьетнаму» и доклад об эффективности воздушной кампании против Северного Вьетнама. Дрелл согласился быть членом спецгруппы по Вьетнаму, которую возглавлял физик из Беркли Чарльз Таунс, пригласивший Дрелла присоединиться к «Ясонам». Дрелл также основал и возглавил группу экспертов по вопросам боевых действий сухопутных войск НККП и был членом экспертной группы по вопросам военной стратегии.

Ричард Гарвин, также физик и советник правительства, так описывал в служебной записке роль НККП во Вьетнаме в 1969 году: «С самого начала вьетнамской войны Военная группа экспертов НККП была активна в своих двух ипостасях: а) предоставление президенту обоснованного мнения о военных возможностях государства и б) оказание содействия при принятии решений Министерству обороны, бюджетному управлению и др. в поддержании и создании самых дееспособных и эффективных вооруженных сил. Члены и подразделения НККП были тесно вовлечены в обеспечение электронного военного оборудования и приборов для летающих во Вьетнаме самолетов, выдвигали предложения и устанавливали «барьеры» для несанкционированного проникновения, а также занимались изучением средств и возможной эффективности различных аспектов бомбардировок Северного Вьетнама и возможной блокады Северного Вьетнама».[274]

Дрелл сражался с вступающими в противоречие корпоративным духом университета и Белого дома, стараясь преодолеть расширяющуюся между ними пропасть. Он был обеспокоен войной, выступал против беспорядочных бомбардировок Северного Вьетнама, не желая, однако, открыто порвать с правительством и присоединиться к другим ученым в антивоенном движении. Колебания Дрелла, казалось, были вызваны частично убежденностью в том, что его научные рекомендации преимущественно касались вопросов контроля над вооружениями и других долгосрочных дел, не связанных напрямую с войной. У него также была естественная антипатия к идеологическим мотивам и интеллектуально-политическому конформизму, который они зачастую вызывали.

Двойственность позиции Дрелла проявилась в письме, которое он направил в Белый дом в последние дни 1967 года. «Я всегда поражался тому, что по возвращении домой из поездки в Вашингтон события в общем, а вьетнамские новости особенно, проявляются совершенно в иной перспективе, когда я оказываюсь на расстоянии от Белого дома», – писал он советнику Линдона Джонсона по науке Дональду Хорнигу через несколько дней после Рождества.[275]

Дрелл был озабочен жестокими бомбовыми налетами на Северный Вьетнам и отчужденностью многих молодых американцев от своего правительства. Он твердо выступал за прекращение бомбардировок, хотя и не по военным или моральным причинам. Он писал Хорнигу: «Я настаиваю на том, чтобы правительство приняло этот шаг, потому что, не ставя под угрозу наши военные позиции, он может улучшить внутреннюю поддержку и доверие политическим целям и методам правительства, особенно среди жизненно важного молодого поколения». Он добавил, что временная приостановка могла бы подтвердить американские намерения добиться прекращения войны путем переговоров.

Джеймс Бьёркен, ближайший коллега и друг Дрелла, предположил, что Дрелл сделал сознательный выбор во время вьетнамской эры, чтобы, работая изнутри, оказывать влияние на принятие решений, а не заниматься протестами, находясь вдалеке. «Сид относится к числу людей, работающих внутри организации, – сказал Бьёркен. – Совершенно ясно, что Сид очень большой идеалист. Он хочет изменить вещи в лучшую сторону. Посвященное лицо попадает в центр власти и пытается пользоваться рычагами изнутри. Посторонний субъект действует со стороны и выражает протест».[276]

Работа в качестве посвященного лица Белого дома, включая отдельные встречи временами с президентами Джонсоном и Никсоном, превращала этих ученых в объекты антивоенной критики. Некоторые ученые отказались от работы на правительство; другие порвали публично, осудив войну. Дрелл предпочел остаться на службе и выдержал множество нападок за это, особенно когда критики войны узнали об организации «Ясон» и набросились на ее членов за содействие военным усилиям. Самой привлекательной целью было исследование «Ясона» 1966 года и рекомендации относительно строительства электронного барьера или района боевых действий на Тропе Хо Ши Мина с целью обнаружения и помощи в недопущении проникновения боеприпасов и других поставок из Северного Вьетнама в Южный.[277] Об исследовании стало известно, когда «Нью-Йорк таймс» и другие газеты опубликовали Документы Пентагона[278] в 1971 году. Хотя установка барьера была предложена частично как приоритетное направление по сравнению с бомбардировками, ссылки Документов Пентагона на исследования «Ясона» цитировали использование мин и кассетных бомб для недопущения инфильтрации, «красная тряпка» для критиков войны. Организация «Ясон» также изучала потенциальные последствия использования ядерного оружия в Юго-Восточной Азии, еще один вызывавший страсти вопрос.[279]

Позднее Дрелл говорил так: «Многие из тех, кто был связан с электронным барьером, пришли с хорошими намерениями, но увидели: что-то из их вклада технического порядка было использовано таким образом, что вызвало их разочарование. Но этого было не избежать. Законы физики незыблемы. А законы политики меняются. И пеняйте на себя, коль вы связались с дьяволом. Этого следовало ожидать. Это неизбежно. И вы должны быть настороже».[280]

Дрелл попал под антивоенные нападки в Италии в июле 1972 года, когда он пытался прочитать лекцию по физике в Институте Гульельмо Маркони Римского университета. Дрелл отклонил требования протестующих осудить войну и организацию «Ясон», но говорил 10 минут о «Ясоне» и консультировании правительства. Казалось, это удовлетворило протестующих, но когда они вернулись через несколько минут с мегафонами и возобновили свои словесные нападки, он собрал свои бумаги и ушел. Через несколько недель он столкнулся с протестами в Институте научных исследований в Каргезе на Корсике.[281] И вновь Дрелл отказался осудить организацию «Ясон» и войну, но предложил поговорить о «Ясоне» после прочтения первой из цикла запланированных лекций. Согласилась только небольшая группа студентов, что заставило институт отложить лекции. Когда институтские власти на следующий день оказались не в состоянии решить проблему противостояния, они неожиданно завершили на неделю раньше летнюю программу обучения.

Разоблачение вьетнамских исследований в «Ясоне» привело к публикации в декабре 1972 года страстной критики «Наука против народа».[282] Подзаголовок гласил: «История «Ясона» – элитной группы ученой профессуры, которая, будучи научными консультантами Пентагона, разработала самое современное оружие против освободительной борьбы народов: автоматизированные системы вооружений». Имелся в виду электронный барьер, предложенный союзом «Ясон».

Доклад был подготовлен Отделением Беркли организации ученых и инженеров за социально-политические действия. Группу возглавлял Чарльз Шварц, получивший высшее образование в МТИ, физик, который приехал в Стэнфорд по приглашению Дрелла для научной работы в качестве кандидата наук. Позже он перебрался в Беркли. Шварц был знаком с «Ясонами», принимал участие в летних семинарах союза в 1962 году.

«Мы чувствуем, что составляем союз, основанный на общей работе и общем понимании – студенты, преподаватели и исследователи, – говорится в докладе. – Можем ли мы равнодушно смотреть на то, что некоторые члены этого союза – даже некоторые из его руководителей – содействуют военной авантюре, которую многие из нас рассматривают как уголовно наказуемую?» В докладе сквозило презрительное отношение к «Ясонам», имеющим доступ в Вашингтон. «Члены союза «Ясон» являются «посвященными», – говорится в докладе. – У них есть доступ к секретной информации из многих правительственных учреждений, и они ожидают, что их советы будут, по крайней мере, серьезно рассмотрены, если не использованы, высокопоставленными политическими деятелями. Те же, кто критикует политику правительства, не имея преимуществ такого доступа к внутренним секретам, называются «посторонними субъектами».

Когда возникает спор между «посвященными» и «посторонними», всегда используется аргумент в пользу того, что только посвященные знают истинные факты, и поэтому позиции посторонних лиц не следует воспринимать серьезно».

В докладе был особо выделен Дрелл, когда упоминалось его посещение Беркли в октябре 1972 года. Дрелл прочитал лекцию по физике в Национальной радиационной лаборатории имени Э. Лоуренса и согласился обсудить свою работу с правительством после выступления. Чарльз Шварц в агрессивной манере забросал его вопросами о его связях с «Ясонами».

Отчет об их столкновении в студенческой газете «Дейли калифорниен» зафиксировал их перепалку.

Шварц: Я очень обеспокоен ролью науки и ее влиянием на военные действия. Наука помогает ведению войны. Наука помогает продолжению войны. Как ты относишься к соотношению науки и вьетнамской войны? Ты делал что-то для применения электроники на полях сражений?

Дрелл: Организация, на которую я работаю, – «Ясон» – обвиняется во всех грехах. «Ясон» очень засекреченная организация. Я знаю о ней не очень много. Поскольку я бывал в Вашингтоне, я наблюдал за тем, что правительство делает что-то, что мне нравится, и то, что мне не нравится. Критика нужна не только извне, но и изнутри также.

Шварц: Над чем ты конкретно работаешь?

Дрелл: Я не считаю обязанным рассказывать вам об этом. Тем не менее посмотрите в мое дело. Если человек верит своему правительству, он должен что-то делать, как я полагаю.

Шварц: А вот тут, впрочем, есть проблемка: нет никакого досье по тому, что вы там делаете в «Ясоне». Ах, простите, есть всего сотая доля отчета о том, что вы делаете в «Ясоне». Приятно сказать, Сид, что ответственность лежит на президенте, но это не вся правда. Нам надо спросить наших ученых, которые дают советы президенту.

Дрелл: Существует система, по которой все ученые оказываются вовлеченными: некоторые оказываются вовне, а некоторые внутри. Я в числе посвященных, а вы и другие ученые – посторонние.

Шварц: Объясни, почему ты считаешь, что должен помогать Никсону.

Дрелл: Г-н Никсон наш президент, и я сделаю все в пределах разумного, чтобы его поддержать. К примеру, возьмите переговоры о договоре ОСВ.

Шварц: Переговоры о договоре ОСВ не имеют отношения к теме. Когда ты говоришь, что надо «поддержать президента», значит ли это, что ты будешь убивать вьетнамцев.

Дрелл: Ах, Чарли, почему ты не вступил в дискуссию с кем-то другим? Я думал, что это будет серьезная дискуссия.

Вспоминая этот инцидент через несколько десятков лет, Дрелл сказал, что он был в ярости от заголовка в «Дейли калифорниен», который, по его словам, гласил так: «Дрелл поддерживает Никсона». Действительный заголовок был таким: «Физики из «Ясона» поддерживают роль войны».

Когда его спросили в 2009 году, как он примирил свои политические и моральные взгляды со своим научным консультированием по вопросам, связанным с вьетнамской войной, Дрелл сказал: «Я, несомненно, был озабочен Вьетнамом, но я в действительности не был связан с Вьетнамом. Мы там не примеряли все на Вьетнам, поэтому у меня не было проблем морального плана».[283]

Когда его вынудили говорить о том, противоречила ли его связь с секретными проектами и информацией ценностям научного мира, и как он разделял работу на правительство от своей работы в университете, он сказал, что чувствовал себя неловко. Дрелл сказал, что не старался скрывать свою озабоченность по поводу Вьетнама и других проблем, связанных с обороной, но твердо следовал правительственным ограничениям по поводу работы с секретными материалами. «Я обязан был провести такую разграничительную черту, – вспоминал он. – Это было время самоограничения».

Рассуждая о своей роли, Дрелл подчеркивал важность обеспечения того, чтобы руководители правительства имели доступ к разнообразным точкам зрения ученых, когда они рассматривали связанные с обороной дела. Он ссылался на пример с Уинстоном Черчиллем, который опирался на ошибочный совет своего главного советника по науке лорда Червила, переоценившего подрывающий моральный дух потенциал бомбардировок гражданских центров Германии. Ч. П. Сноу, английский физик и писатель, высказывал сожаление по поводу доминирующей роли лорда Червила в своей содержательной книге «Наука и правительство», рассказывающей о роли ученых в правительстве.[284] Дрелл воспроизвел описание Сноу, говоря, что в нем подчеркивается необходимость независимых научных советников.

«Я убедился в том, что сила Соединенных Штатов в терпеливом отношении к таким людям, как я, людям типа Панофского, людям, которые говорят, что мы вносим вклад, но не являемся частью правительства. Мы независимые. …Если правительство не одобрило то, что я делаю, мне должны сказать, чтобы я отправился домой. Но я никогда не чувствовал, будто мне надо скрывать свои взгляды».[285]

Далее он продолжил: «Поэтому для меня тут не было никакого конфликта, я выбрал сам свои проблемы, прежде всего занимаясь разведывательными делами, потом контролем над вооружениями, в чем мне было совершенно ясно, что техническим специалистам есть что привнести, что было бы в жизненно важных интересах национальной безопасности. И я был намерен делать это».

Мерф Голдбергер, друг Дрелла и его коллега по союзу «Ясон», оценивал прошлое с большим сожалением.

«Нам следовало бы сказать г-ну Макнамаре, чтобы он проваливал со своей войной, и чтобы мы не имели никакого к ней отношения, – сказал он. – Но мы этого не сделали. Мы думали, что делаем благое дело. Мы думали, что у нас есть какие-то мысли по поводу того, как снизить накал войны, считали себя очень благородными. А все вышло по-иному, …нам врал советник по национальной безопасности. Все мои друзья, не входившие в систему, были вне себя из-за того, что я был, по их мнению, стукачом. Задним числом я понимаю, что они были правы, лишь потому, что вы принадлежите этой системе, вы не можете на деле быть вполне уверенными в том, что другим якобы нечего вам предложить в качестве доброго совета».[286]

Глава пятнадцатая

Не было такого оружия в воображении человеческого мозга, которое они бы одобрили.

Генри Киссинджер

Сид Дрелл укрепил свой статус посвященного, приняв приглашение присоединиться к небольшой группе ученых, консультирующих Генри Киссинджера по вопросам оборонных технологий.

Существование такой группы не являлось секретом, но действовала она преимущественно в тени, часто имея дело с конфиденциальными вопросами, связанными с безопасностью. Пол Доти, химик-органик из Гарварда, организовавший группу по просьбе Киссинджера, подружился с Киссинджером, когда он был коллегой по факультету, и они работали вместе на семинаре по контролю над вооружениями, организованному Гарвардским университетом и Массачусетским технологическим институтом в начале 1960-х годов. Они оба принимали участие в нескольких конференциях Пагуошского движения, встречах известных ученых, научных работников и общественных деятелей, впервые состоявшихся в 1957 году в Пагуоше, Новая Шотландия, Канада. Их цель состояла в изучении опасности, которую представляет ядерное оружие. Когда Киссинджер открыл свой офис в Западном крыле в Белом доме в 1969 году, он попросил Доти, работавшего над Манхэттенским проектом и обучавшегося позднее в Университете Колумбии вместе с Энрико Ферми и другими известными физиками, сформировать группу ученых для консультирования по техническим аспектам вопросов обороны.

Доти набрал мощную команду: Сид Дрелл, Ричард Гарвин и Пиф Панофски, Джек Руина, инженер-электротехник МТИ, Джордж Ратдженс, политолог и физико-химик МТИ, а также Георгий Богданович Кистяковский, химик из Гарварда и бывший советник по науке Эйзенхауэра. Доти и его коллеги шутливо называли себя «Мафией».

Киссинджер не очень хорошо разбирался в научно-технических делах. Хотя он написал острые эссе и ставшую популярной книгу о ядерной стратегии, он не знал многого из военной техники ядерной эры. В определенный момент поняв, что Киссинджер совершенно не понимал принципов работы радара, Дрелл подготовил ему базовый учебник для начинающих, который читался как пособие для средней школы. Он начинался такими словами: «Радар – это электронный прибор для обнаружения и определения положения объектов, расположенных на расстоянии. Термин «радар» является акронимом, аббревиатурой, образованной из начальных букв фразы на английском языке radio detection and ranging (радиообнаружение и дальнометрия). Радар был изначально изобретен для предупреждения о приближающихся самолетах, но с тех пор трансформировался в многопрофильную сенсорную технику широкого применения».[287]

В связи с тем, что Киссинджер и Никсон расширили американские боевые операции в Юго-Восточной Азии, Кистяковский в срочном порядке вышел из этой группы, за ним последовал Ратдженс. «Джордж ушел довольно скоро, потому что он действительно не мог вынести того, что он расценивал как лицемерие и двойные стандарты со стороны Генри и администрации Никсона, – говорил Р. Гарвин. – Мы много спорили об этом – это нас не касалось, мы там находились только для того, чтобы давать ответы на вопросы, проводить исследования для Генри, в основном касающиеся таких вещей, как РГЧИН и ракетная оборона, а также имели дело с контролем над вооружениями, предоставляя какую-то информацию о технических характеристиках и угрозах».[288]

Гарвин вспоминал, что Киссинджер чувствовал себя неловко в работе с большим устоявшимся Научно-консультативным комитетом при президенте во главе с Ли Дубриджем, бывшим президентом Калифорнийского технологического института (Калтех). На раннем этапе работы в администрации Никсона Киссинджер набросал на полях доклада НККП, который попал в Овальный кабинет: «Нам надо убрать НККП из процесса выработки стратегии».[289] Доклад, подготовленный группой экспертов по вопросам военной стратегии, был составлен Дреллом. «Генри был советником по национальной безопасности, поэтому первое, что он сделал, было попытаться сократить влияние советника президента по науке, – сказал Гарвин. – Он не любил соперничающие центры силы. НККП был непредсказуемым».[290] Доти считал, что Киссинджер был настроен подозрительно по отношению к экспертной организации Дубриджа потому, что у нее был свой собственный доступ к президенту, и потому, что он не знал большинства ее членов. «Мне казалось, ему нужна была какая-то независимая группа», – говорил Доти.[291]

Дрелл описывал причины создания группы Доти в тезисах, которые он подготовил в сентябре 1970 года на встречу с преемником Дубриджа, Эдвардом И. Дэвидом-младшим, инженером-электриком лаборатории Белла.

«Сообщить Дэвиду о том, что создание «Мафии» вызвано нашей озабоченностью по поводу острой необходимости для Киссинджера и СНБ в научных консультациях для переговоров по ОСВ для последующего доклада президенту. Однако научные рекомендации не должны поступать от НИОКР МО или АКВР (Научно-исследовательское и опытно-конструкторское управление при министре обороны и Агентство по контролю над вооружениями и разоружению). Мы убедили Киссинджера в том, что считаем, что ему очень необходима техническая поддержка, и что без независимой консультации, такой, какую должен был бы предоставлять НККП, он будет заложником НИОКР МО. А это, по нашему мнению, было опасно. С учетом этого, неофициальным образом мы превратились в замену НККП из-за плохих отношений между Киссинджером и Дубриджем. Все, что мы говорили, делалось при полной поддержке, с ведома и благословения Ли».[292]

Команда Доти хорошо сработалась. Их рекомендации затрагивали широкое поле деятельности, включая физику, химию, биохимию, ядерное оружие, разведку и военные технологии. Панофски, плодовитый автор, четко замечающий детали, штамповал многие из их документов. Дрелл разбирался во многих технических проблемах, у него были хорошее политическое чутье и способность видеть картину в целом. Все с уважением относились к интеллектуальному блеску Гарвина. «Гарвин был самым умным и самым оригинальным, но совершенно не соображал по поводу ценности той или иной хорошей идеи», – вспоминал Доти.[293] Руина, всегда практичный и прагматичный, помогал устанавливать консенсус по трудным вопросам, а Доти вносил в дискуссии свой многолетний опыт работы в сфере контроля над вооружениями.

Киссинджер твердо придерживался расписания контактов с группой, встречаясь с ней почти ежемесячно, часто в Ситуационной комнате Белого дома. Встречи, как правило, проходили вечерами, когда наступал какой-то просвет в плотном графике Киссинджера и люди могли просочиться в Белый дом с меньшими шансами быть замеченными репортерами и сотрудниками аппарата. Иногда они возвращались рано утром следующего дня для продолжения разговора. Народ догадывался, что Киссинджер, стремившийся заработать доверие Никсона и его ближнего круга, не горел желанием, чтобы его видели, заседающим с группой интеллектуалов из Кембриджского и Калифорнийского университетов. «Мы просто знали, что продолжение нашей работы зависело от того, как долго мы будем оставаться в тени», – говорил Доти.[294]

Гарвина волновали интриги Киссинджера. «Я был категорически против секретности, с какой он и Никсон руководили правительством. Я был шокирован. Однажды я сказал: «Это очень опасно. Если президент, паче чаяния, умрет, люди из Министерства обороны и Государственного департамента неверно истолкуют наши цели. Они просто делают свое дело». И он сказал: «Я бы хотел, чтобы они неверно истолковали то, чем я занимаюсь».[295]

Как бы эта группа ни придерживалась секретности, но однажды утром в начале ноября 1972 года все открылось, когда Киссинджер вошел в комнату в Белом доме, где они собрались, в сопровождении Орианы Фаллачи, итальянской журналистки, и ее операторской команды. Запись Киссинджера с Доти и всей компанией не появилась в Соединенных Штатах, но ее показали в Европе, где некоторые из ученых были хорошо известны и которых многие знали. «Так Генри сам раскрыл существование этой группы», – сказал Гарвин.[296]

Ученые, допущенные к работе с секретными материалами, подготовили десятки подробных документов для Киссинджера. Их исследования затрагивали широкий круг вопросов контроля над вооружениями, включая переговоры об ограничении стратегических вооружений с Москвой, и вопрос о том, следует ли Пентагону пересмотреть его планы ведения ядерной войны. В сопроводительном письме своим коллегам-ученым, которые совместно разрабатывали проект документа по контролю над вооружениями, Руина с легкой иронией писал: «Название прилагаемой песни “Почему бы не дать шанс переговорам ОСВ?”.[297]

Группа Доти давала технические консультации на всех этих фронтах, почти всегда ратуя за установление более высокого уровня контроля над вооружениями. Группа потратила много времени на изучение технологии разделения боеголовок и связанных с этим последствиями. Ученые настаивали на том, чтобы Киссинджер добивался немедленного моратория с Москвой на испытания РГЧИН или запрета на РГЧИН как составной части соглашения о ядерном оружии, по которому Вашингтон вел переговоры с Кремлем. По воспоминаниям Доти, Киссинджер неохотно вникал в технические вопросы, связанные с РГЧИН. В итоге Киссинджер отмахнулся от этой проблемы, и Соединенные Штаты с Советским Союзом вложили большие средства в оснащение своих ракет разделяющимися головными частями. По мнению Гарвина, Киссинджер не был расположен сцепиться с Пентагоном по вопросу о РГЧИН всего лишь через несколько месяцев после того, как он оказал сопротивление усилиям военных расширить противоракетную оборону. Позднее Киссинджер сам высказывал сожаление по поводу своего согласия с РГЧИН. «Оглядываясь в прошлое, я бы сказал, что хотел бы с большей тщательностью продумать последствия для мира наличия РГЧИН в 1969 и 1970 годах, чем я это делал фактически», – сказал он корреспондентам на вводном брифинге в 1974 году.[298]

В общем и целом Киссинджер, казалось, был безразличен ко многим рекомендациям группы Доти. Когда его спросили много лет спустя об этой группе, Доти сказал, что сильное презрение ее членов к Никсону мешало им справедливо оценивать новые системы вооружений. «Не было такого оружия, которое мог бы вообразить человеческий мозг, чтобы они его одобрили, – говорил он в смущении. – Настроение сильно отличалось от того, которое было на семинарах в Гарварде (по вопросам контроля над вооружениями), на которых мы говорили: тут обычная проблема. У них было мнение – я, может быть, не очень справедлив к ним, – что эта администрация была не той, которую они хотели бы видеть, и что основной подход Никсона, состоявший в объединении проблем воедино и отказе от выделения вопроса о контроле над вооружениями в отдельную проблему, в продолжении усилий по укреплению обороны во время проведения переговоров, ничто из этого им не нравилось. А потом были проблемы типа Камбоджи, так что и им, и нам было не совсем удобно.

Я всегда говорил: тот факт, что мы с чем-то не согласны, не означал, что я не уважал их. Это была выдающаяся группа».[299]

Когда Дреллу передали о замечании Киссинджера по поводу их неукротимой ненависти в отношении новых видов вооружений, он засмеялся: «Это так похоже на него. Таков наш Генри».[300]

Несмотря на различия между Киссинджером и группой Доти, Дрелл оставался на связи с Киссинджером. «Я считал, что он предоставил нам определенную возможность, и это не был просто треп», – говорил Дрелл.

Доступ к Киссинджеру оказался весьма важным по одному из самых значительных решений в области оборонной техники, принятых во время пребывания Никсона на посту президента. Речь шла о разработке нового спутника-шпиона, который мог давать Вашингтону практически моментальные снимки советских военных объектов. В отличие от основанных на пленках громоздких систем, при которых требовалось несколько дней для доставки изображений из космоса на монтажные столы фотодешифровщиков, новая технология могла при помощи электроники передавать снимки на наземные станции буквально через секунды после фотографирования. Использовалась прорывная технология Лаборатории Белла в Нью-Джерси, в которой два ученых создали основу для цифрового изображения, изобретя полупроводниковые приборы. С их помощью световая энергия превращается в электрические заряды, которые можно хранить, точно измерять и превращать в цифровые данные, передаваемые электронным путем.[301] В ЦРУ Бад Уилон понял широкие перспективы применения спутника-шпиона. Он пришел к верному выводу о том, что изобретение Лаборатории Белла, позже ставшее известным как зарядное парное устройство, может быть соединено с усовершенствованными оптическими системами, чтобы получить в итоге электронно-оптический спутник.

У военно-воздушных сил и их благодетелей в Пентагоне были другие планы. Они выступали за развитие усовершенствованного варианта серийного спутника с пленочной основой, получившего кодовое название «ФРОГ[302]».[303] Система ВВС позволяла наземным службам периодически активировать устройство для считывания данных на борту воздушного судна, которое передавало копию фотоснимка на землю. 4 июня 1971 года на встрече с президентом Эдвин Лэнд, говоря от имени Консультативного совета по внешней разведке при президенте, описал «ФРОГ» как «осторожный выбор», который «использует существующее оборудование и технологии». Он сказал, что электронно-оптическая система является «рискованным выбором, таким, который будет представлять собой лишь минимальный технический прогресс». Он настаивал на вмешательстве президента Никсона во внутреннюю борьбу вокруг финансирования той или иной системы.

Никсон сказал, что «внимательно изучит» этот вопрос, но с учетом того, что министр обороны Мелвин Лейрд встал на сторону ВВС вопрос остался нерешенным. Для того чтобы выйти из тупика, Дрелл и Гарвин отправились к Киссинджеру. «Сид и я тщательно составили сверхсекретное, написанное от руки с кодовым номером письмо, которое было вручено лично Киссинджеру в такой момент, который казался тогда последней возможностью получения положительного решения для электронно-оптической системы», – вспоминал Гарвин. Оба ученых ознакомили Киссинджера с этим вопросом на встрече в Ситуационной комнате. Их доклад был убедителен. 23 сентября 1971 года Киссинджер уведомил Лейрда и других высокопоставленных официальных лиц в том, что Никсон одобрил развитие системы ЦРУ и прекратил финансирование системы ФРОГ.

Новая система спутников, разработанная ЦРУ и компанией «Локхид», дала Соединенным Штатам новый мощный инструмент ведения шпионажа за Советским Союзом из космоса. Официальные лица в Вашингтоне могли рассматривать снимки советских военных комплексов, заводов и других объектов через короткий промежуток времени после пролета спутника над советскими объектами. Первые снимки были переданы Джимми Картеру в день его инаугурации в качестве президента. Эти фотографии показывали принятие им президентской присяги на ступенях Капитолия.

Со временем разногласия по поводу вьетнамской войны подорвали отношения между Киссинджером и группой Доти. Доти, который больше всех дружил с Киссинджером, когда группа была создана в 1969 году, разочаровался в том, как завершался первый срок президентства Никсона в 1972 году. «Мою тесную дружбу с ним на самом деле прервало тогда то, что он фактически продлил войну на четыре года», – сказал Доти. С тех пор Доти и Киссинджер редко общались. «Я видел его в последнее время только один раз, – сказал он в мае 2009 года, сидя в своей кембриджской квартире с видом на реку Чарльз. – Он всегда просил меня останавливаться в Нью-Йорке, если я оказываюсь там транзитом, но я больше не путешествую».[304]

Ни Киссинджер, ни Дрелл даже не предполагали, что они воссоединятся однажды в стремлении освободить мир от ядерного оружия.

Глава шестнадцатая

На этот раз я хочу написать тебе не «открытое» письмо, а самое обычное и поблагодарить тебя от всего сердца.

Андрей Сахаров

Когда президентство Никсона находилось под угрозой краха летом 1974 года, Сид Дрелл отправился в Советский Союз для участия в семинаре, организованном советской Академией наук. Это оказалось поворотным моментом в его карьере. В Москве он встретился и подружился с Андреем Сахаровым, видным советским физиком, создателем ядерного оружия и борцом за права человека. Оба они были естественными союзниками, сошедшимися в их общем интересе к физике и к вопросу об опасности ядерного оружия. Их дружба, поддержанная неослабевающей защитой Дреллом Сахарова в годы его внутренней ссылки с 1980 по 1986 год, укрепила озабоченность Дрелла в связи с ядерным оружием.

Никто из них не был в то время готов призвать к безоговорочному уничтожению ядерного оружия, но оба они полагали, что рост ядерных арсеналов выходит из-под контроля и что позарез нужны новые соглашения по контролю над вооружениями. «Необходимо, – писал Сахаров, – прилагать усилия систематически, хотя и с большой осторожностью, для полного ядерного разоружения, основанного на стратегическом паритете в обычных вооружениях».[305] Когда Дрелл перечитал это заявление 1983 года в 2011 году, он улыбнулся. «Он говорил именно то, что мы говорим сейчас», – сказал он.[306]

Перед поездкой в Москву Дрелл восхищался Сахаровым издалека. Несмотря на то что он был одним из авторов советской водородной бомбы, испытанной впервые в 1953 году, Сахаров не был связан с властью, поскольку ставил под вопрос репрессии в отношении инакомыслящих и писал об опасностях ядерной войны. Дрелл был особенно впечатлен убедительным эссе этого русского под названием «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». В этом своем послании Сахаров писал в 1967 году (на Западе статья была опубликована в 1968 году): «Человечество стоит перед угрозой гибели цивилизации и физического уничтожения от бесконтрольного наращивания термоядерных арсеналов и нарастания конфронтации. Устранение этой угрозы имеет безусловный приоритет перед всеми остальными проблемами международных отношений (я много раз об этом писал и считаю необходимым повторить еще раз). Поэтому так важны переговоры о разоружении, дающие проблеск надежды в темном мире самоубийственного ядерного безумия»[307].[308]

По мере обострения своих разногласий с Кремлем Сахаров помог создать Комитет по правам человека в СССР в 1970 году. В 1973 году он опубликовал открытый призыв в поддержку тех, кто критикует Кремль, и за это насильно отправляется в психиатрические больницы. В обществе, в котором даже мягкое инакомыслие пресекается при помощи силы, гневный протест Сахарова можно было приравнять к объявлению войны Кремлю.

Дрелл и Сахаров сразу же понравились друг другу, когда познакомились в Москве. Помимо общего интереса в науке и ядерном оружии, они разделяли страсть к музыке, много читали, очень активно участвовали в жизни вокруг них и были полны решимости, каждый по-своему, поддерживать науку на высоком моральном уровне.

Сахаров пригласил Дрелла к себе домой на семейный ужин.[309] Дрелл никогда не забывал этот благоприятный случай, хотя бы потому, что его визиту предшествовало посещение квартиры Сахарова полицией, как самого последнего примера преследования со стороны властей. Соседи, по сообщению полиции, пожаловались на шумную вечеринку, которую устроил Сахаров накануне вечером. Сахаров рассказал Дреллу, что «шумом» было домашнее оперное пение двух звезд миланского оперного театра «Ла Скала», гастролирующего в Москве, которые неожиданно зашли к нему домой, чтобы выразить свое восхищение. По их словам, самым лучшим способом было спеть – что они и сделали.

Два года спустя Дрелл и Сахаров встретились снова на научной конференции в Тбилиси, грузинской столице. Они разговаривали часами о физике, контроле над вооружениями, правах человека и литературе в ходе нескольких неофициальных обедов, ужинов и чаепитий. В частном дневнике Дрелл отмечал, что Сахаров и его жена Елена Боннэр «считают Фолкнера величайшим американским писателем; «Один день Ивана Денисовича» – это самая лучшая книга Солженицына; «Раковый корпус» – следующая, а его Гулаг [ «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына] важнее всего для истории».[310]

Дрелл согласился провезти кое-какие диссидентские бумаги на Запад и сложил их вместе со своими собственными записями в свой багаж, спрятав, среди прочего, в свои носки. «Мне понадобился почти целый час для того, чтобы найти разные письма и документы, разложенные среди моих других материалов и на мне самом, которые я вывозил, потому что я их так хорошо спрятал», – отмечал он.[311]

Для Дрелла Сахаров был святым – ученый и человек совести и мужества, готовый бросить вызов Кремлю. Однажды он назвал его «великим ученым и красноречивым и смелым оратором, выступающим за права человека, непокорным и твердым человеком небывалого мужества и разумности, деятельный пример борца за свободу и достоинство человеческого духа».[312]

Сахарову была присуждена Нобелевская премия мира в 1975 году, однако Кремль не позволил ему отправиться в Норвегию для ее получения. В 1980 году секретная полиция КГБ выселила его из московской квартиры и отправила в Горький, промышленный город, закрытый для иностранцев, куда он был сослан на следующие шесть лет. Хотя он фактически был под домашним арестом и без телефонной связи, Сахаров сумел передавать письма и материалы в Вашингтон через членов своей семьи и друзей. Дрелл поддержал его дело с большим запалом. В направленном им потоке писем и петиций коллегам-ученым, в Белый дом, Конгресс и в Кремль, в выступлениях на международных конференциях Дрелл стал одним из самых преданных защитников Сахарова. Однажды по какому-то поводу в декабре 1981 года он объявился без приглашения в советском консульстве в Сан-Франциско вместе с Полом Флори, коллегой из Стэнфорда, чтобы вручить заявление в поддержку Сахарова. Его просьбы за воротами были такими настойчивыми, что русские в конце концов пригласили его внутрь на короткую, но безрезультатную беседу.

Сахаров, который несколько раз объявлял изнурительные голодные забастовки в Горьком для того, чтобы выразить протест по поводу его ссылки, с признательностью использовал связь с Дреллом, чтобы обратиться к иностранным ученым и руководителям. В 1983 году он подготовил статью «Опасность термоядерной войны», которая была представлена в виде открытого письма Дреллу и перепечатана в журнале «Форин афферз».[313]

Эти два человека не всегда соглашались по вопросам контроля над вооружениями. В статье в «Форин афферз» Сахаров предлагал одобрить с оговорками американский план строительства ракет MX, рассматривая его как шаг, который в конце концов придаст стимул переговорам по ядерным вооружениям. Дрелл не соглашался, полагая, что новые виды оружия привнесут новый элемент нестабильности в советско-американское ядерное противостояние, поскольку окажутся уязвимыми в случае советского удара.[314] Он сказал Сахарову об этом в письме. Сахаров в Горьком с большим трудом отслеживал кампанию, которую вел Дрелл от его имени в передачах радиостанции «Свободная Европа», преодолевая помехи, чинимые советскими властями. Сахаров был очень признателен за поддержку. В датированном 1 июня 1981 года письме, которое было переправлено на Запад друзьями, он писал:

Дорогой Сидни!

На этот раз я хочу написать тебе не «открытое» письмо, а самое обычное и поблагодарить тебя от всего сердца.

Люся [Елена] и я продолжаем верить, что в том бесконечно далеком мире, в который отправились наши дети и в котором они живут сейчас, есть люди (их совсем немного), не забывшие их или нас, ты один из них. Я ощущаю это почти физически, вижу тебя своим мысленным взором в твоем клетчатом костюме (хотя ты, возможно, одет сейчас совсем по-другому). Мы не знаем, что произойдет, и очень обеспокоены. С того времени как у меня украли портфель, я больше не занимаюсь наукой. У меня нет на это ни сил, ни времени. Так или иначе, но надо как-то восстановить украденное, и у меня складывается такое чувство, что мне надо поторопиться. Пока-пока. Всех благ.

Несмотря на все препоны, оба ученых также продолжали сопоставлять записи по физике. «В Тбилиси ты как-то задал мне оставшийся в памяти вопрос (возможно, то были размышления вслух), почему заряд протона точно равен заряду позитрона», – писал Сахаров в письме, переправленном в конце 1981 года.[315] Сахаров продолжал выяснять этот вопрос в деталях, включая несколько сложных математических уравнений.

Дрелл был сильно взволнован, в декабре 1986 года получив известие о том, что Михаил Горбачев решил освободить Сахарова и разрешить ему вернуться в Москву. Он написал Сахарову в конце месяца: «Довелось услышать чудесную новость о том, что вы сейчас уже вернулись в свою квартиру в Москве и готовы и в состоянии снова возобновить нормальное существование. Это самая лучшая новость за долгое время для многих ваших друзей».[316] Дрелл был рад получить приглашение посетить Москву от советской Академии наук вскоре после освобождения Сахарова и встретился со своим другом в Москве в мае 1987 года. Оба вновь встретились в Стэнфорде в августе 1989 года. К тому времени Сахаров стал самым откровенно высказывающимся членом советского парламента, открыто бросающим вызов Горбачеву и коммунистической партии. Быстрая трансформация Сахарова из диссидента, которому заткнули рот, в политика и глас народа была мощным сигналом перемен, которые Горбачев поощрял в советском обществе. Сахаров умер через несколько месяцев после их стэнфордской встречи.

Дрелл вплоть до сегодняшнего дня вспоминает Сахарова с теплотой и любовью. Когда-нибудь он будет вспоминать строки, которые написал для некролога: «Андрей Сахаров был одним из тех очень редких людей в истории, о которых можно сказать, как сказал Анатоль Франс в надгробной речи на похоронах Эмиля Золя, отмечая его настойчивость и эффективность в стремлении к справедливости в деле Дрейфуса: “Его судьба и его храбрость соединились и наделили его величайшей из судеб. Он был явлением совести человечества”.[317]

Сахаров был также человеком, который указал Дреллу путь к достижению цели ядерного разоружения.

Глава семнадцатая

Я не уверен, пугает ли наша политика тактического ядерного оружия Советы, но она точно до смерти пугает меня самого.

Сэм Нанн

Вскоре после того как в январе 1973 года Сэм Нанн занял свое место в Сенате, он столкнулся с проблемой ядерного оружия, которая ужаснула его. Речь шла о взрывоопасной ситуации с американским ядерным оружием в Европе.

Сенатор Джон Стеннис, сменивший Ричарда Рассела на посту председателя сенатского Комитета по вооруженным силам, был серьезно ранен во время попытки ограбления недалеко от его дома в Вашингтоне в 1973 году. Будучи не в состоянии передвигаться, он отправил Нанна вместо себя в Европу в феврале 1974 года для того, чтобы рассмотреть готовность сил НАТО. Он сказал Нанну, что хотел, чтобы он «фактически стал его ногами и глазами в Европе».[318] Стеннис назначил Фрэнка Салливана, одного из старших сотрудников аппарата комитета, работать с новеньким сенатором. Оба провели сотни часов, готовясь к поездке, – этот уровень предварительной трудоемкой работы стал знаковым для Нанна, где и когда бы он ни занимался важными вопросами.

Во время их двухнедельной поездки Нанн и Салливан были страшно удивлены, узнав, что военные командующие НАТО и США в Западной Европе рассматривали использование ядерного оружия как первоочередное, а не последнее средство. Их мотивировка была очень простой: «Используй его, иначе потеряешь», – как вспоминал потом Нанн.[319]

Если бы в Европе началась война, по расчетам аналитиков в области обороны, она бы началась с массированного нападения танковых дивизий Варшавского пакта на суше через район Фульдский коридор, который находится на границе между Восточной и Западной Германией. Маршрут вторжения дал бы возможность войскам Варшавского пакта быстро оказаться в пределах досягаемости от Франкфурта и нескольких крупных американских военных баз.

Силы НАТО, несмотря на присутствие десятков тысяч американских войск в Западной Германии, оказались бы превзойденными по численности силами противника примерно один к трем. Для того чтобы избежать поражения, у командующих войсками НАТО и США, вероятнее всего, не будет иного выбора, как ответить ядерным оружием. Хотя это может оказаться эффективным средством, оно вызовет разрушительный обмен ядерными ударами или не исключено, что поставит НАТО в невыгодное положение применения ядерного оружия на собственной территории для остановки вторжения.

Военно-политическое равновесие было неустойчивым – чем больше дисбаланс в вооруженных силах, тем больше НАТО нуждалась в ядерном оружии; а чем больше она зависела от ядерного оружия, тем больше был риск ведения такой войны, которая охватила бы всю Европу и, что вполне возможно, привела бы к глобальной ядерному столкновению между Соединенными Штатами и Советским Союзом.

«Я полагал настоятельным добиться отхода от опоры на применение первыми ядерного оружия на ранних стадиях, – вспоминал Нанн. – Я был и удивлен, и озабочен тем, как сильно наши командиры передней линии фронта зависели от тактического ядерного оружия и… какие ужасные показатели мы имели в плане обычных вооружений и каким ужасным был моральный дух».[320]

Однажды вечером несколько командиров боевых частей встретились с Нанном и Салливаном за кружкой пива и сказали им, что они, вероятнее всего, будут просить одобрения Вашингтона на применение ядерного оружия, как только начнется сражение. Нанн сказал: «Их теоретические выкладки состояли в следующем – и об этом никогда не писали, а люди в Вашингтоне этого даже не осознавали, – что любому президенту понадобится четыре-пять дней на то, чтобы дать им полномочия применить тактическое ядерное оружие. Посему они собираются просить полномочий в начале возникновения любого рода конфликта, даже если он был непреднамеренным. И это было предупреждением для меня. Я сказал Фрэнку, когда мы возвращались домой: «…Я не уверен, пугает ли наша политика тактического ядерного оружия Советы, но она точно до смерти пугает меня самого».

Если войска НАТО не применят тактическое ядерное оружие в первые часы боя, они, вероятнее всего, отступят дальше на запад со своим вооружением, подготавливая почву для такой же степени неприятного сценария – обстрела ядерным оружием целей в Западной Германии. Нанн сравнил это с установившейся практикой братьев Макс, которую он наблюдал. «Граучо держал пистолет вплотную к себе – он стоял у окна, а бандиты подходили к нему, и он сказал: «Сделаете еще один шаг, и я нажму на курок». Он держал пистолет прижатым к своей голове».[321]

Даже планы относительно семей американских военнослужащих в период войны беспокоили Нанна. Он говорил: «Мы не собирались что-то предпринимать для эвакуации членов семей. Такая вот штуковина. …Ничего меня так не поразило, как понимание того, что женщины и дети не могут быть вывезены оттуда и что они окажутся прямо в эпицентре сражения, а солдаты, которые, как предполагалось, должны сражаться, будут волноваться за судьбы своих семей».[322]

Нанн был также потрясен тем, как плохо охраняются ядерные вооружения НАТО. «Одной из последних наших остановок было хранилище тактического ядерного оружия, – вспоминал он. – Когда я собирался уезжать, состоялся брифинг у местных генералов, и они шли со мной, я поздоровался за руку с одним сержантом, собираясь уходить, и почувствовал скомканную записку, которую он вложил мне в руку. Я просмотрел ее, пока находился еще в том месте. В ней было написано: «Сенатор Нанн, все это – в. с. – последнее я понял, как «вранье собачье». Помимо этого, он сказал: «Если вы захотите встретиться со мной и моими сослуживцами после того, как освободитесь от ваших сопровождающих, я расскажу вам, что происходит на самом деле».[323]

Нанн и Салливан освободились от своего сопровождения в конце того дня. Военнослужащие предупредили их, что ядерное оружие, хранящееся на базе, так плохо охраняется, что достаточно небольшой группы террористов, чтобы проникнуть на базу и выкрасть его. Солдаты также рассказали о распростанении пристрастия к наркотикам среди охранников ядерного оружия. «Дело было после Вьетнама, – сказал Нанн. – Имело место сильное падение морального духа среди военных. Поэтому среди охранявших ядерное оружие были люди, подсевшие на наркотики».

«Это произвело на меня страшное впечатление», – сказал Нанн. По возвращении в Вашингтон он направился прямиком к министру обороны Джеймсу Шлезингеру. «Джим воспринял это очень серьезно, – вспоминал Нанн. – Министерство обороны предприняло много шагов по исправлению положения. У нас не было хорошей электроники на ограждении. У нас не было хорошего ограждения по всему периметру вокруг базы. У нас не были разработаны меры спасения на случай чрезвычайных обстоятельств. Мы могли отразить нападение трех-четырех террористов. Но не смогли бы отбить нападение 10–20 человек. У охранников не было необходимого обмундирования для патрулирования по периметру забора в зимнее время. Это был непорядок».[324]

Поездка убедила Нанна в том, что НАТО нужно было укреплять свои обычные вооружения. «Мы так благодушествовали и очень зависели от ядерного оружия. Мы фактически были готовы взорвать весь мир».

Нанн подготовил несекретный отчет о поездке для сенатского комитета, который был опубликован в начале апреля. «Ядерный порог в Европе очень низок, – сообщал Нанн. – Существует значительная опасность того, что тактическое ядерное оружие может быть использовано в самом начале возникновения войны, ведя к возможному и вероятному ее превращению в стратегическую ядерную войну. Наш план по использованию тактических ядерных вооружений, «как только возникнет такая необходимость», сильно заострен на этом, а на условие «как можно позже» вообще не делают никакого акцента. Я считаю, что больше внимания надо уделять последнему».[325]

Он предупредил, что некоторые западногерманские руководители видят в присутствии американских обычных войск в своей стране «большой колокол», который зазвенит в первые часы вторжения по суше, что заставит американских командиров прибегнуть к использованию ядерного оружия по границе с Восточной Германией. Тем самым будет сделана попытка не допустить превращения западногерманских городов и индустриальных центров в «ядерную пустыню или место сражения обычными видами вооружений.

Некоторые военные командиры, по всей вероятности, имеют тенденцию преувеличивать угрозу и хотят поскорее просить разрешения на использование ядерного оружия, потому что они боятся, что политические решения по применению ядерного оружия потребуют много времени, в течение которого все обычные вооружения будут уничтожены».

Отчет дал Нанну впервые почувствовать вкус общенационального интереса к его персоне по вопросам обороны. Он сразу же утвердился как эксперт по вопросам НАТО, а его коллеги-сенаторы отметили, что Сэм Нанн намерен стать значительной силой в военных делах, что явилось важным шагом на пути принятия на себя мощной роли, которую играл Ричард Рассел в Сенате, а его дядя Карл – в палате представителей.

После составления отчета Нанн выдвинул законодательные инициативы, касающиеся НАТО, которые сильно повлияли на общее состояние войск НАТО и стратегию альянса в деле использования ядерных вооружений. В соответствии с первым предложением усиливалась группировка американских войск в Европе за счет сокращения вспомогательных сил на континенте и превращения их в боевые подразделения, которые стали известны как «бригады Нанна». Второе предложение рекомендовало Пентагону осуществить проверку тактического ядерного оружия в Европе – планы его применения, места его использования, вопросы безопасности его хранения и т. п. Законодательные инициативы вели к пересмотру политики США и НАТО в отношении управления и потенциального использования этого вооружения. Третья инициатива требовала от НАТО улучшить планирование боевого взаимодействия сил США и альянса.

Вопрос о НАТО был одним из многих вопросов, которыми занимался Нанн после прихода в Сенат.[326] Вьетнамская война была тем, чем занималась вся страна, и он посвятил большую часть времени тому, чтобы этот конфликт быстрее закончился. Это быстро привлекло внимание Генри Киссинджера к новому сенатору, который помогал Ричарду Никсону вести войну и мирные переговоры с Северным Вьетнамом с целью ее прекращения.

Нанн отправился во Вьетнам в январе 1975 года – через полгода после того, как Никсон ушел в отставку, а Джеральд Форд стал президентом, – оценить ход войны и то количество денег, которое Конгресс должен ассигновать на ее ведение. Пока Нанн находился во Вьетнаме, Киссинджер созвал своих старших помощников в Ситуационной комнате Белого дома для того, чтобы обсудить вопросы финансирования войны. Он сообщил, что Форд хочет «добиться перелома в ситуации» и «сделать максимум возможного, чтобы восстановить положение в Южном Вьетнаме и Камбодже». Когда заместитель министра обороны Уильям Клементс сообщил собравшимся, что Нанн находится в Южном Вьетнаме, Киссинджер сказал: «Я не знаю, хорошо это или плохо». Клементс, техасский нефтяник, заверил Киссинджера: «В общем-то, как я полагаю, это хорошо. Он вполне приличный парень». Киссинджер ответил: «Да, Нанн – хороший человек».[327]

Не очень-то довольный вмешательством Конгресса в дела во Вьетнаме, Киссинджер пожаловался Клементсу и другим официальным лицам, что сокращение бюджета в 1974 году «привело к ухудшению ситуации и что это, черт подери, их ошибка». Для того чтобы преодолеть сопротивление Конгресса в связи с просьбой о дополнительном финансировании, Киссинджер потребовал от своих коллег идти в наступление. Он сказал им: «Вы должны ясно дать понять Конгрессу, что они должны взять на себя полную ответственность за то, что 50 тысяч человек погибли напрасно. Такое они понимают».

Позднее во время обсуждения он сказал: «Они не собираются давать нам деньги, если мы будем вести себя как кучка пацифистов».

После своей трехнедельной поездки Нанн подготовил доклад для сенатского Комитета по делам вооруженных сил по вопросу об американской помощи Южному Вьетнаму. В нем война была представлена как «серия неправильных решений, военно-политических ошибок и трагедия».[328]

Нанн рекомендовал, среди прочего, чтобы Соединенные Штаты сократили военную и экономическую помощь Южному Вьетнаму до уровня, который Северный Вьетнам, по всей вероятности, получал от Советского Союза и Китая, и чтобы Вашингтон не передавал вновь американские войска Южному Вьетнаму. К 1975 году южновьетнамские военные сами занимались боевыми операциями. Он отмечал, что, если его рекомендации будут приняты, «наша страна должна будет смириться с возможным падением режима в Южном Вьетнаме и отказаться от повторного вступления в войну». При наличии разумного уровня помощи, по словам Нанна, «Южный Вьетнам не находится в состоянии немедленной опасности захвата его крупных населенных пунктов или уничтожения его населения и имеет некоторые шансы на экономическое развитие».[329] Северовьетнамские войска захватили Сайгон меньше чем через три месяца после этого.

Нанн вернулся в Европу в ноябре 1976 года, чтобы еще раз осмотреть войска НАТО, его сопровождал в этой поездке сенатор-республиканец Дьюи Бартлетт, сенатор из Оклахомы. В центре внимания на сей раз был растущий дисбаланс в обычных вооружениях между НАТО и Варшавским пактом. Нанн и Бартлетт подготовили отчет о своей поездке в конце января 1977 года. «Главным тезисом этого отчета, – сказали два сенатора, – является тот факт, что Советский Союз и его восточноевропейские союзники быстро движутся в направлении достижения решающего военного превосходства в обычных вооружениях над НАТО. Эта тенденция является результатом неспособности НАТО на тот момент совершенствовать и поддерживать на должном уровне обычные вооруженные силы в ответ на наращивание вооруженных сил и модернизацию обычных вооружений Варшавским договором».[330]

Время было очень удачным. Неделей ранее Джимми Картер сменил Джеральда Форда на посту президента. Его новый министр обороны Гарольд Браун выбрал Билла Перри на роль руководителя инженерно-исследовательских программ Пентагона. Нанн и Перри вскоре стали работать вместе над модернизацией сил США и НАТО.

Избрание Картера также привело к концу доминирования Генри Киссинджера в деле формирования американской внешней и оборонной политики, но не привело к тому, чтобы он замолчал. Более того, даже подвергнувшись сильной критике за вьетнамскую войну и имея неблагоприятные оценки своей роли в администрации Никсона, Киссинджер оставался на виду, высказывал свои суждения и оставался влиятельным. Он открыл успешную консультационную фирму в Нью-Йорке, зарабатывая на своей славе и уникальном доступе к иностранным руководителям, выпустил две внушительные книги о своей работе в администрациях Никсона и Форда. Он также запустил обзорную колонку в масштабах страны, рупор, который активно использовался для критики внешней политики Джимми Картера, а позднее неожиданно повернулся против однопартийца, республиканского государственного секретаря Джорджа Шульца.

Глава восемнадцатая

Нам надо самым эффективным способом использовать высококлассную технологию в Соединенных Штатах и более мощную промышленную базу, которые у нас имеются.

Билл Перри

Билл Перри был закономерным кандидатом на руководство инженерно-исследовательской работой Пентагона для Джимми Картера и Гарольда Брауна, которым были знакомы мировые достижения науки и инженерного дела. Картер изучал ядерное инженерное дело в Военно-морской академии США до того, как заняться семейным бизнесом по выращиванию арахиса в Джорджии и выдвижения своей кандидатуры. Браун, физик, бывший директор Национальной радиационной лаборатории имени Лоуренса в Ливерморе, штат Калифорния, и бывший президент Калифорнийского технологического института, был первым ученым, ставшим министром обороны. Он сам возглавлял инженерно-исследовательскую работу в Пентагоне с 1961 по 1965 год, когда министром обороны был Роберт Макнамара.

Браун и Перри встречались во время работы администрации Кеннеди, но с того времени общались не очень много. Юджин Фубини, инженер-электротехник, работавший вплотную с Брауном в Пентагоне и известный как динамо-машина научно-исследовательской работы, убедил Брауна принять на работу Перри.

Казалось, что эта должность предназначена именно для Перри. Он мог бы распоряжаться миллиардами долларов в расходах Пентагона и создавать новое поколение высокотехнологичного оружия. К удивлению и разочарованию Брауна, Перри отказался. Ли Перри вспоминала: «Ему позвонил Гарольд Браун. Я была в саду, подрезала розы. У нас чудесное хозяйство в Лос-Алтосе, и он сказал: «Мне только что звонил Гарольд Браун и объяснил, в чем дело». Но он ответил: «Я склонен сказать нет». Что он и сделал. А я сказала, что меня это устраивает. Я имею в виду, что его компания работает. Мы были счастливы тем, чем занимались. А компания была очень успешной и действительно увлекала его».[331]

Но звонки продолжались. Фубини, разочарованный отказом Перри, сказал ему, что это ошибочное решение, и попросил прилететь в Вашингтон для того, чтобы все обсудить на месте. Когда они встретились, Перри изложил свои соображения о причинах того, почему он остается в ЛЭОН. Фубини сказал ему: «Взвесь все с этой работой, что она будет значить для тебя. …Это все равно что быть главным оборонным технологом и инженером-конструктором всего оборонного сообщества всей страны. Вся технология и все талантливые ученые мира будут тебе доступны, и у тебя будут полномочия составлять планы их работы».[332]

К тому времени Браун уже предлагал эту работу другим кандидатам, но безуспешно. «Я сказал, что уже общался с пятью или шестью специалистами. Думаю, надо еще раз обратиться к Перри и попытаться убедить его. …Я сказал ему, что он не имеет ни малейшего представления о том, к чему все это приведет, и я могу заверить его в том, что он не пожалеет о принятии этой должности. Такая вот сложилась история вокруг этого, и он был у меня шестым кандидатом по счету, но все-таки он был первым».[333] Перри принял этот пост.

Как и Сэм Нанн, Перри был обеспокоен появлением мощных вооруженных сил Советского Союза и Варшавского договора, особенно в Восточной Европе. «Это случилось, вероятно, на самом пике холодной войны с учетом нашей озабоченности тем, что русские, по всей видимости, достигают военного превосходства», – говорил Перри в 2008 году. По оценкам Пентагона, Советский Союз достиг явного численного превосходства в обычных вооружениях. «Все, что было в 50-е и 60-е годы, говорили мы, не имеет значения, у нас существенное ядерное превосходство, – вспоминал Перри. – Примерно к середине 1970-х годов это уже не было таким очевидным, и, по многим оценкам, русские приближались к нам или, может быть, уже сравнялись с нами по ядерному вооружению. Некоторые утверждали, что они даже обошли нас».[334]

Перри пришел на эту работу, видя перед собой две главные цели: поддержание ядерного паритета и разрушение советского преимущества по обычным вооружениям за счет превосходящей американской технологии. Он считал эти две цели существенными в плане достижения более великой задачи: недопущения ядерной войны.

Ядерный паритет, включая системы наступательных вооружений, подобные подводным лодкам с ракетами на борту, которые не могли подвергнуться внезапному удару, не давали бы Кремлю возможности нанесения ядерного удара против Соединенных Штатов. А наличие сильных обычных вооруженных сил в Европе не давало бы возможности советским руководителям помышлять о том, что у них есть достаточное преимущество, позволяющее им вторгнуться в Западную Германию, то есть совершить нападение, которое могло бы быстро перерасти в ядерный конфликт.

Единственный нестандартный способ превзойти преимущество Варшавского пакта в численности вооруженных сил и огневой мощи обычных вооружений заключался в создании совершенно новых поколений умного неядерного оружия и разведывательных систем. По сути, если вы не можете превзойти их по огневой мощи, надо перехитрить их.

«У нас не было каких-то серьезных размышлений по поводу стремления сравняться с ними по численности, – вспоминал Перри в 2008 году. – Стоимость таких расходов просто не позволяла нам этого, не говоря уже о том, где вы возьмете столько военнослужащих, чтобы укомплектовать составом все это оборудование. Поэтому задача состояла в том, чтобы постараться найти способ нейтрализации их численного преимущества качественным превосходством».

Перри кратко упомянул эту концепцию во время его назначения в Сенате в марте 1977 года. «Я полагаю, что это опасное время для страны, – сказал он на заседании сенатского Комитета по делам вооруженных сил. – Советский Союз бросил нам вызов, проводя, как я представляю себе, беспрецедентное наращивание военных возможностей». По предположению Перри, ответ Америки должен состоять из «умного применения технологии и, в частности, технологии компьютеров и электронных систем».[335]

Сэм Нанн был в то время членом комитета. Перри вспоминал: «Я до сих пор помню, что мне было не по себе от его вопросов на слушаниях во время моего утверждения. И я подумал: какой умница. Он действительно знал, о чем говорит».[336]

Перри вернулся к теме умного оружия позднее, в 1977 году, когда Браун повысил Перри в должности, а это повышение привело его вновь в Комитет по делам вооруженных сил для утверждения на новом посту. На этот раз, проработав идею с Брауном и другими официальными лицами из Пентагона, он был более точен в постановке своих целей.

Он сообщил членам комитета следующее: «Мы должны как можно эффективнее использовать более совершенные технологии, имеющиеся у Соединенных Штатов, и более мощную индустриальную базу, которая у нас имеется. Для того чтобы получить преимущества превосходящей технологии, мы в Министерстве обороны стоим перед проблемой обретения новых технологий и внедрения их из лабораторий в боевую практику».[337]

Он назвал три специфические области: разведка, интеллектуальное оружие и более совершенная военная техника.

Браун назвал этот подход «ответной стратегией».[338] Годы спустя, описывая его, Перри сказал, что цель «заключалась в том, чтобы сбалансировать советское численное преимущество в обычных вооружениях повышением уровня американских тактических сил путем внедрения современной технологии с особым упором на информационные технологии». Три главных компонента состояли в «более совершенных приборах обнаружения, которые позволяли бы американским войскам обнаруживать и определять цели на поле боя», «оружие точного наведения, которое может уничтожать такие цели одним-единственным ударом» и «технологии радиолокационно-неконтрастных покрытий «стелс» для защиты американских самолетов от советских систем ПВО».

Пентагон занимался интеллектуальным оружием на протяжении многих лет, но без большого успеха. «История создания таких систем достаточно длительна, – вспоминал Браун. – Я был в Пентагоне с 1961 по 1968 год. И начинал с идеи о точных видах оружия еще в начале 1960-х годов, разработки которых велись фактически до конца 1970-х, да и после понадобилось время на то, чтобы такая техника пришла на вооружение и была поистине эффективна».[339]

План Брауна – Перри, активно поддержанный Джимми Картером, стал логическим продолжением аналитического подхода Перри в работе ЛЭОН и ЛЭМС – разработка концептуальных прорывов, затем производство технологически передового оборудования для достижения дерзновенных целей. Эти два человека поставили указанные цели во главу угла их пребывания в Пентагоне, хотя технологические разработки проводились в тайне, не публиковались и не афишировались.

Для Перри программа создания самолета-невидимки «стелс» стала основной; для ее реализации он применил свои качества, которые помогли ему стать хорошим инженером и успешным бизнесменом. Браун, объясняя успехи Перри, говорил, что он «внимателен, имеет аналитические способности, сдержанный, но настроен решительно. У него все запрограммировано».[340]

По предложению Джина Фубини Перри пригласил Пола Камински, весьма уважаемого молодого офицера ВВС, обучавшегося в Университете национальной обороны в Вашингтоне, стать его специальным помощником и дал ему широкие полномочия в деле проверки реальных возможностей проектирования и постройки не наблюдаемого РЛС самолета. Для того чтобы связь была как можно проще, Перри определил Камински в соседний кабинет, находящийся в Кольце «Е» здания Пентагона, выходящем на Потомак. Гарольд Браун использовал небольшой служебный кабинет как личное убежище, где он мог читать и писать, когда возглавлял инженерно-исследовательскую работу.

Камински так вспоминал изначальный подход Перри к проекту «стелс»: «У него были какие-то ранние заготовки, которые казались ему интересными. Он считал, что из этого могло бы что-то да получиться. …Одно из особых поручений, которое он дал мне однажды, состояло в следующем: «Эй, выйди и посмотри на это. Считаешь ли ты на практике в своей области, что сможешь на самом деле сделать так, чтобы оно работало и самолеты летали?» …Я две или три недели смотрел на некоторые из этих вещей, а когда мы возвращались, то садились, задрав ноги на стол, и говорили. И тогда он все соединял в одно целое. Именно таким образом он пришел к выводу, что мы можем сделать этот большой прорыв».[341]

Проектировщики самолета давно мечтали о создании аппарата, способного уходить от радаров или, говоря техническим языком, это должен быть самолет, минимально видимый радиолокационным поперечником на эффективной поверхности рассеивания (ЭПР). Сама идея была потрясающей. Самолет-невидимка делал традиционную систему противовоздушной обороны устаревшей, давая возможность пилотам свободного полета в небесах. Не очень многие технологии могли сделать так много для изменения военных правил и норм, чем самолеты-истребители и бомбардировщики, которые противник не может обнаружить. Но цель оказалась трудно достижимой из-за того, что многие усилия разработчиков входили в противоречие с теоретическими и практическими проблемами. Самолеты с планируемыми характеристиками и использующие материалы для противорадиационных покрытий и имеющие эффективную отражающую поверхность, к примеру, оказывались слишком тяжелыми, слишком медленными, слишком неэффективными или просто не имели требуемых аэродинамических характеристик. Возникавшие препятствия вели к поиску иных решений, подобно самолетам «У-2», которые подавили советскую ПВО на четыре года своими полетами на высоте 2,3 км, за пределами досягаемости русских ракет «земля – воздух», и самолеты «SR-71», которые могли летать со скоростью, в три раза превышающей скорость звука, на высоте 3,1 км. И тот и другой были самолетами-разведчиками, а не боевыми самолетами.[342]

Заветная цель в духе Святого Грааля заключалась в боевом самолете, практически невидимом для РЛС, – в создании военного самолета, который радиолокационная система по ошибке примет за птицу в полете. Перри и Камински вскоре после того, как приступили к работе, обнаружили, что Управление перспективных исследовательских проектов Минобороны США (УПИП МО), исследовательское подразделение Пентагона с далеко идущими планами, изучало возможности «невидимых» технологий, некоторые из которых выглядели многообещающими. «Завод Сканк», передовое авиационное предприятие компании «Локхид» в Бёрбэнке, штат Калифорния, внес предложение смоделировать на компьютере, насколько будут видимы для радаров конструкторские особенности различных проектов самолетов. Это было не так-то легко сделать в первые годы компьютерной эры. Новая компьютерная программа основывалась частично на работе русского ученого, которая была опубликована в Советском Союзе в несекретном техническом журнале в 1962 году, но не переводилась на английский язык вплоть до 1971 года.[343] Инженеры «Завода Сканк» предположили, что комбинация плоских и угловых поверхностей могла бы отклонять сигналы радара лучше, чем обычная обтекаемая поверхность. Бен Рич, возглавлявший «Завод Сканк» в то время, описал предложенный проект самолета как «алмаз, у которого сняли фаску с четырех сторон, создав, по сути, четыре треугольника».[344] Это выглядело как острие индейской стрелы видом сверху.

Перри полагал, что проект компании «Локхид» под кодовым названием «Хэв Блю» был довольно обнадеживающим для того, чтобы самолеты-невидимки стали приоритетной целью Пентагона и пошли по ускоренной программе реализации Министерства обороны.[345] Он хотел получить боевой летательный аппарат – истребитель «F-117» – через три-четыре года. Он также дал старт работам над бомбардировщиком-невидимкой «В-2». Этот контракт был выдан корпорации «Нортроп» администрацией Рейгана в 1981 году.

Известный своим эксцентричным юмором, Перри однажды вплыл на заседание по вопросу о «стелс» с пустой подставкой модели самолета и объявил: «А вот и бомбардировщик-невидимка».[346]

Без поддержки Сэма Нанна ВВС могли бы остаться всего лишь с символическим парком из нескольких новых самолетов. Он случайно узнал о программе разработки во время поездки в 1977 году в Джорджию, когда член правления компании «Локхид» упомянул о сверхсекретном проекте. Позже его официально проинформировали об этом во время визита в оборонный аналитический центр научно-исследовательской корпорации РЭНД в Санта-Монике, штат Калифорния, созданный военно-воздушными силами в 1948 году. Будучи членом сенатского Комитета по делам вооруженных сил, Нанн совершал ежегодный январский визит в РЭНД для того, чтобы ознакомиться с последними веяниями в области оборонной политики и технологии и провести несколько часов на калифорнийском солнышке за игрой в гольф с Доном Райсом, президентом корпорации РЭНД. Во время одного из таких визитов в конце 1970-х годов Бен Рич поймал Нанна и отвез его на завод компании «Локхид», чтобы рассказать ему о планах по разработке «стелсов». Проект так тщательно охранялся, что сенатскому помощнику, сопровождавшему Нанна в РЭНД, не было дано разрешение на поездку вместе с ним на завод «Локхид».

Нанну понравилось то, что он увидел, и он возвращался в Калифорнию несколько раз в последующие годы, чтобы следить за продвижением проекта; во время одной поездки состоялось посещение вместе с Полом Камински очень закрытого аэродрома в Неваде, где он мог видеть эти самолеты в действии. Он стал энергичным сторонником данной программы.

Несмотря на очевидные преимущества самолетов-невидимок, военно-воздушные силы занимали двойственную позицию относительно закупки большой партии как истребителей «F-117», так и бомбардировщиков «В-2».[347] В связи с сокращением финансирования этих самолетов ВВС во время фазы их производства в 1980-е годы Нанн настаивал на том, чтобы бюджет ВВС включал расходы на производство 54 истребителей и 21 бомбардировщика.

В дополнение к программе «стелс» Перри полагал настоятельным предоставление военному командованию на земле более полных разведывательных данных о ситуации на фронтах, которыми они командовали. Прежние администрации разработали бортовые радиолокационные системы, которые давали вооруженным силам США и их союзников детальную картину аэрофотосъемок в небе на сотни километров вокруг мобильной РЛС.[348] Это намного усилило управление боевыми действиями авиации и ударами с воздуха. Перри хотел, чтобы сухопутным командирам были предоставлены аналогичные системы, которые показывали бы им расположение и передвижение всех сухопутных войск на поле боя, или, выражаясь военным языком, детальное оперативное построение боевого состава.

«Это было круто, – вспоминал он. – Вы смотрите на обстановку на суше, представляющей собой загроможденную среду. Поэтому нужно разработать такой радар, который способен выбирать такую маленькую цель, как, например, монетка в фоновом шумовом окружении. Это была очень трудная техническая проблема».[349] Программа привела к разработке Единой радарной системы наблюдения и захвата (ЕРСНЗ), радиолокационной системы воздушной разведки наземных целей и управления нанесением ударов с воздуха.

Запущенное Перри в разработку оборудование в настоящее время очень хорошо известно. Невидимый клиновидный истребитель «F-117» в виде управляемой ракеты и бомбардировщик «В-2», который скорее выглядит как бумеранг, чем как обычный самолет, изменили правила авиации, дав самолетам Соединенных Штатов невидимость для обычных радаров. Вооружения точного наведения типа бомб с лазерным управлением позволили осуществлять точечное попадание в цель. А сеть расположенных в воздухе систем обнаружения дали американским командирам моментальную детальную картину поля боя, а также расположения войск, оружия и сооружений на нем.

Работая в Пентагоне, Перри спас важный оборонный проект, который собирались сбросить в мусорный бак, – базирующаяся в космосе технология глобальной навигации, известная как Глобальная система навигации и определения местонахождения, или Джи-пи-эс. Несмотря даже на то что система обещала огромные преимущества в навигации за счет использования спутников при определении точного нахождения мест и объектов на Земле, сторонники сокращения бюджета Пентагона секвестировали проект на ранней стадии его развития. Перри убедил Гарольда Брауна в необходимости его восстановления в прежних размерах после того, как он сам стал свидетелем демонстрации точности работы системы. Технология Джи-пи-эс оказалась важной для развития высокотехнологичных систем вооружений и широко используется сегодня повсюду – от боевых операций до коммерческих навигационных приборов и аппаратов мобильных телефонов, которые указывают пользователям направление их движения.

Перри также проявил инициативу в исследовании непилотируемых летательных аппаратов. Работа привела к разработке беспилотных самолетов, которые ныне барражируют небо над северо-западным Пакистаном, выискивая и иногда обстреливая ракетами типа «Хеллфайер» (работают по принципу «выстрелил и забыл») террористов «Аль-Каиды», прячущихся в горных районах. Беспилотники также применяются для выслеживания террористов в Йемене и других местах, а также в Азии и Африке. В отличие от обычных летательных аппаратов вооруженные ракетами беспилотники могут летать незамеченными по замкнутой траектории над объектом в течение нескольких часов. Одна из модификаций беспилотников, «Глобальный ястреб», на котором не установлены ракеты, может оставаться в воздухе в течение нескольких дней, передавая беспрерывный поток разведывательной информации.

Беспилотники во многих случаях управляются сидящими в Неваде пилотами, которые ориентируют «дроны» издалека при помощи пульта управления. Пилоты используют мощные камеры на борту беспилотных самолетов для определения целей. Когда обнаруживается подозреваемый в терроризме, и его личность подтверждена ЦРУ, пилоты запускают ракеты «Хеллфайер». Хотя беспилотники и подтвердили свою эффективность, их использование вызвало вопросы относительно точности идентификации намеченного для нанесения удара лица. Кроме того, возникал вопрос о том, не являются ли ракетные удары сомнительными с юридической точки зрения формами убийства.

Оценивая свое сотрудничество с Перри, Браун сказал: «Я считаю, что мы, по существу, предоставляли технологии, которые, с одной стороны, помогали убедить Советы в том, что они проиграли игру, и, с другой, служили в качестве основы для очередного военного успеха США там, где действительно имел место успех».[350]

Пока Перри занимался революционным совершенствованием обычных военных технологий, он также вникал в состояние ядерного арсенала Америки, отмечая тревожные тенденции.