Как нам жить? Мои стратегии Занусси Кшиштоф

Иола. И что, если вернете? Переедете в Польшу?

Роза. Возможно. Но не потому, что здесь мне плохо, а потому, что в Польше нужно больше сделать. Теперь иди спать, чтобы завтра быть в форме.

Иола идет в ванную, смотрит на телефонный номер, записанный на руке, хочет переписать его на листок, который только что дала ей Роза, и видит, что номера одинаковые. Заинтригованная, заглядывает в альков, где Роза готовится ко сну.

Иола. Этот араб дал мне тот же номер, что и вы. Вы вместе работаете?

Роза (таинственно). Можно так сказать. Он иногда там работает.

Иола. И вы тоже иногда? Это одно и то же учреждение?

Роза. Нет.

Иола. Ничего не понимаю.

Роза. Не все нужно понимать, это незначительная мелочь.

Иола звонит из телефонной будки около музея Орсе. В трубке слышится знакомый голос ее ровесника-араба.

Иола. Я только что вышла из музея, а у тебя вроде были какие-то дела?

Голос. Я почти закончил.

Иола. Тогда поедем в Ла-Виллет?

Голос. Давай завтра. А сегодня предлагаю пойти в бассейн, который открыли на Сене. Прямо около музея. Сможешь быть в четыре?

Иола смотрит на часы.

Иола. Смогу.

Богатый жилой каменный дом в престижном районе Парижа. Иола стоит у входа, проверяет адрес.

Иола звонит в дверь. Открывает горничная в фартучке с завязанными волосами. Иола видит стоящего за ее спиной молодого парня, араба. Горничная отступает, ни о чем не спрашивая.

Парень. Привет.

Иола. Привет.

Парень. Я уже готов идти. А как ты узнала адрес?

Иола. Не все нужно понимать. На самом деле я не к тебе, а к Розе.

Парень. Не ко мне?

Пользуясь тем, что они одни, парень пытается осторожно поцеловать Иолу. Она немного сопротивляется, но позволяет ему. Парень смотрит вызывающе.

Парень. Ну заходи, она где-то здесь.

Проходят в богато обставленную квартиру. Горничная смотрит настороженно, опасаясь, что совершила ошибку, сообщив адрес по телефону. Открывают дверь на кухню. Роза моет пол: на ней фартук, руки по локоть в ведре с теплой водой. Изумленно смотрит на Иолу.

Иола. Простите, вы забыли оставить мне ключи, а я хотела взять из дома купальник, потому что мы идем в бассейн.

Роза. Нет, я не забыла, просто маникюрша пришла позже.

Роза идет за ключами, лежащими в верхней одежде. Иола сконфужена, что увидела работу Розы.

Иола. Может, я могу чем-то помочь?

Роза. Ты? Нет. Это моя работа. Но если в будущем захочешь подзаработать, я могу рекомендовать тебя, потому что видела, как хорошо ты убираешься.

Парень стоит в глубине квартиры. Роза говорит вполголоса по-польски, чтобы никто, кроме Иолы, не понимал.

Роза. Будь осторожнее, он может подумать, что ты готова на все.

Иола. Почему?

Роза. Потому что вы целуетесь на второй день после знакомства. Но дело твое, я хочу только, чтобы ты отдавала себе отчет. Это как со знанием иностранного языка: иногда некоторые могут понять тебя превратно.

Иола молча берет ключи.

У дома, где живет Роза, парень хочет подняться с Иолой наверх. Она не соглашается.

Парень. Почему ты не хочешь?

Иола. Я сейчас приду.

Парень. Ну так сейчас и придем.

Иола. Нет.

Парень (хихикая). Боишься ехать вдвоем со мной в тесном лифте?

Иола. Я не боюсь, просто не хочу. Надену купальник и спущусь.

Иола ловко закрывает двери лифта перед носом парня. Он нажимает на кнопку, чтобы двери открылись, Иола в кабине держит палец на кнопке закрытия дверей. Получая противоречивые команды, лифт дергается, наконец начинает подниматься. Парень бежит по лестнице, и когда лифт останавливается на шестом этаже, он уже, задыхаясь, караулит под дверью. Иола с легкостью отталкивает его и захлопывает за собой дверь. Парень пытается подсматривать за ней в замочную скважину, но почти ничего не видит.

Монтажная нарезка. Бассейн на Сене, толпа купальщиков. Парень прыгает в воду, Иола ныряет. Веселятся, провоцируя друг друга.

Маленькая раздевалка. Араб протискивается внутрь, Иола полураздета, сопротивляется настойчивым приставаниям. Начинается возня. Парень не отступает, но постепенно отчаивается, девушка не поддается и выталкивает горе-ухажера из кабинки. Через минуту выходит одетая. Проходит мимо араба, который пытается ее остановить. На набережной он бежит за Иолой: она слышит его шаги, но не оглядывается, идет уверенной походкой. Парень догоняет ее. Она резко останавливается.

Иола. Чего тебе?

Парень. Я хочу извиниться.

Иола пренебрежительно машет рукой, что может также означать, что она прощает.

Вечером в квартире Розы, сидя за столом с чашкой горячего чая, Иола рассматривает свежий синяк на руке.

Роза. Ты особенно не переживай, а постарайся понять. Он из семьи, у которой много денег, но общество их не принимает.

Иола. В каком смысле?

Роза. Они чувствуют себя хуже других, их считают людьми второго сорта. Впрочем, к нам здесь относятся так же.

Иола. Тогда почему вы у них убираете?

Роза. Именно поэтому. Им приятно, что у них работает европейка, а мне абсолютно все равно, у кого и что я делаю: убираюсь, готовлю, стираю, сижу с детьми или перекладываю бумажки, – последним я занималась почти всю жизнь.

Иола. Вы бы не хотели заняться чем-то другим?

Роза. Может, и хотела бы, но раз жизнь так сложилась, меня это нисколько не расстраивает.

Иола. То есть учиться не стоит?

Роза. Стоит. Если бы у меня была возможность окончить институт, я бы делала что-то другое. Но это не самое главное.

Иола. А что самое главное?

Роза. Видишь ли, можно жить с достоинством в ГУЛАГе и без достоинства во дворце. Важно жить достойно.

Иола. И вы так живете?

Роза. Я старалась, а поскольку мне уже немного осталось, надеюсь, протяну так до конца.

Иола. Вы вернетесь в Польшу?

Роза. Думаю, да. У меня нет близких родственников. Я хотела бы умереть там, где родилась.

Иола. Но вы говорили, что не пытаетесь вернуть себе дворец?

Роза. Вернуть – нет, я хочу просто поселиться там, в доме престарелых.

Иола. Но там ужасная нищета.

Роза. Именно. Эту проблему я как раз пытаюсь решить, и возможно, когда сейчас поеду, что-то действительно изменится.

Этот фрагмент – повод поразмышлять о том, как любить достойно. Для начала следует спросить, как вообще любить в мире, где люди повсеместно жалуются на невозможность любви. А откуда взялась идея этой невозможности? Неужели современный человек более эгоистичен, чем его предки? Или у них не было столь сильной потребности в любви, как у нас? Наконец, не стоит ли сразу разделить потребности любить и быть любимым? Достаточно ли желания любить, чтобы тебя любили?

Начнем, однако, с основ – с любви в самом обыкновенном, физическом смысле. Любые рассуждения на эту тему вызывают неловкость, ибо о физической любви не принято говорить. Быть может, это наследие Викторианской эпохи, а следовательно, мещанского лицемерия, представлявшего телесность человека как отрицание его духовности? Специфическое для нашей культуры противопоставление материи и духа породило в XIX веке надменный образ человека, преодолевающего свои звериные инстинкты. В XX веке, после открытий Дарвина, Фрейда и их многочисленных последователей, появилась убежденность в обратном: человек – всего лишь животное на вершине эволюции, он подчиняется тем же влечениям, что и менее развитые млекопитающие, и движим инстинктом продолжения рода, распространения своих генов, за это и отвечает половая жизнь.

Одна бессмысленная пословица гласит, что правда всегда где-то посередине, хотя чаще посередине полуправда. Сущность природы человека необходимо переформулировать с учетом актуального состояния естественных наук. Мне это, увы, не под силу, так что я жду, когда за дело возьмутся настоящие мыслители, располагающие современным аппаратом философии и, конечно же, точных наук.

Помимо революции сознания, лидерами которой были Дарвин, Фрейд и Эйнштейн, в XX веке произошла революция морали, непосредственно связанная с популяризацией контрацепции. Эта революция касается главным образом развитых стран, но распространяется по всему земному шару. Ее результатом можно считать так называемую “банализацию” половой жизни.

До тех пор, пока сексуальные отношения грозили нежелательной беременностью, девушки не подпускали к себе случайных партнеров, понимая, что тот, с кем они вступят в половую связь, вероятно, станет отцом ребенка, и от него нужно будет требовать этого ребенка содержать. Сегодня подобные рассуждения носят необязательный характер. Целью полового акта, как правило, является получение удовольствия, а жизнь в так называемом воздержании воспринимается как бесполезный отказ от приятного занятия.

В течение многих веков мотивацией человеческого развития было желание завоевать объект вожделения: рыцари совершали подвиги, поэты сочиняли поэмы, а композиторы концерты, – и все для того, чтобы снискать расположение возлюбленной. Вступление в интимную связь становилось значительным, переломным событием. Подозреваю, что Мицкевич, хотя и написал столько стихотворений для Марыли Верещак, так и не добился ее. За переходом на новый этап отношений следует спад напряжения, и если дальнейшей физической близости не сопутствуют общие жизненные устремления, совместное развитие, то чисто сексуальные мотивы со временем утрачивают силу, и у партнеров обычно возникает желание перемен.

Последствия сексуальной революции – это ослабление прочности союзов и та самая трудность любви, о которой современная культура кричит во все горло, не предлагая ничего взамен. Никакого лекарства от тупого равнодушия, от которого нынешние поколения страдают, пожалуй, больше, чем их предки (“пожалуй” – ибо как это измерить?).

Кино еще в начале 1960-х годов констатировало стремительное ухудшение нравов, критикуя (как правило, неискренне) моральный упадок молодых. Эта критика стара как мир. Учителя любят повторять, что на старинных вавилонских табличках были обнаружены тексты о том, как испортились нравы молодежи. Нравы, безусловно, меняются, но нужно объективно оценивать, каждое ли такое изменение к худшему.

Несомненно, снизился возраст сексуальной инициации. Большинство молодых людей познают физическую близость намного раньше, чем их родители и деды. Они открывают ее, будучи менее зрелыми эмоционально, поэтому половой акт не становится для них столь значительным переживанием, как это было когда-то. Прежде чем задать вопрос, хорошо это или плохо, следует уточнить, о каком благе мы говорим. Живется ли современным людям легче благодаря тому, что они без проблем могут удовлетворить свои сексуальные потребности? Если исходить из того, что главное в жизни – комфорт и чем меньше напряженности и препятствий, тем лучше, то ответ будет утвердительным.

А если взглянуть шире и поставить вопрос о развитии человечества и смысле нашей жизни на Земле? Для меня этот смысл заключается в том, что человечество растет как материально, так и духовно. Но способствует ли человеческому росту легкая и комфортная жизнь? Я уже хочу не задумываясь ответить “да”, как в голову приходит мир спорта. Спортсмены развиваются, преодолевая искусственные препятствия. Они учатся превозмогать боль, живут в строгой дисциплине и, перерастая собственные ограничения, достигают победы прежде всего над самими собой. Сегодня большой спорт превратился в индустрию. Он коррумпирован, продажен, но вызывает всеобщие эмоции, как будто люди видят в этих гладиаторах идеал, к которому сами перестали стремиться. Спорт – своего рода проекция идеальных представлений о нас: здоровых и ловких, дисциплинированных, твердых, последовательных. Эти мечты настолько сильны, что никто не протестует против сказочных заработков современных гладиаторов. Люди, играющие в жизни общества намного более важную роль, например учителя или врачи, не могут даже представить себе зарплаты звезд футбола или тенниса.

С Даниэлем Ольбрыхским и Майей Коморовской. “Семейная жизнь” в конкурсе Каннского кинофестиваля, 1971 г.

Я стал описывать спортивную жизнь, чтобы перейти к мотиву самоограничения. В спорте человек отказывается от многих удобств и удовольствий, чтобы извлечь максимум возможностей из своего тела. Похожим образом поступают аскеты (как верующие, так и атеисты). Любой человек, желающий достичь определенного развития, в чем-то себе отказывает, ограничивает себя в согласии с простым принципом “услуга за услугу”.

С этой точки зрения можно понять, почему в традиции католической церкви существует запрет на секс до брака (мало кем соблюдаемый) и еще более непрактичный запрет контрацепции. Думаю, к ним нужно относиться как к выражению высших идеалов и высших требований, которые человек может перед собой поставить. Но почти никто не говорит о том, как высоки эти идеалы и какое количество людей могут и хотят к ним стремиться. Среди высших идеалов есть и такие, что еще реже воплощаются в жизнь: “если тебя ударили по одной щеке, подставь другую” или – самый главный в христианстве – “люби ближнего, как самого себя, и люби врагов своих”.

Пытаясь избежать обвинений, что в книге, носящей светский характер, я обращаюсь к христианству как высшей инстанции, постараюсь сделать похожие выводы, отталкиваясь от ценностей, не связанных с религией: жизнью человека, гуманизмом в чистом виде. Существование людей – это благо. Мы радуемся жизни и стремимся улучшать ее и оберегать, если развитию человечества что-то угрожает. Хорошо, если люди и дальше будут жить на нашей планете, совершенствоваться, испытывать глубокие чувства, а в своих поступках превосходить самих себя (ибо это высшая мера человека – преодолеть себя, свои ограничения и обстоятельства, то есть достичь свободы).

Способствует ли всему этому банализация любви, если у нас нет ничего взамен, нет иной столь же сильной мотивации, как половой инстинкт (и инстинкт самосохранения)? Идет ли на пользу легкость в удовлетворении желаний или же она лишает нас динамики, так же как, предположим, отсутствие проблем с пропитанием делает человечество пассивным иленивым?

Возврата к прошлому быть не может. Невозможно запретить контрацепцию, и ни один разумный человек не предложит людям голодать, потому что это им полезно. Но если применение силы исключено, остается вариант уговоров. Можно убеждать самого себя и других в необходимости самоограничений. Этот постулат для меня проявляется в жизненной позиции, которую иногда весьма претенциозно называют аристократизмом духа. Ее суть в том, что нужно очень высоко устанавливать планку и не опускаться ниже определенного уровня. Например, есть не тогда, когда что-то подвернется под руку, а совершая сознательный выбор. Аналогично с сексом. Никаких унизительных отношений. Если есть любовь – есть и секс. А если только вожделение – то аскеза. Реальны ли эти требования, тем более что формулирует их человек пожилой, все желания которого ослабли? Быть может, это полная утопия? Ответа нет. Зато есть открытый вопрос, который задает себе каждый человек: можно ли обуздать инстинкты или это столь страшная сила, что любая попытка сопротивления нанесет нам ущерб? Мне и самому удивительно, как много вопросительных знаков я ставлю, однако моя роль – спрашивать и надеяться, что читатель будет искать свои ответы.

В киносценарии, который я хотел бы процитировать, пожилой врач разговаривает с девушкой, встречающейся с парнем-католиком. Это сцена из фильма “Дополнение”, сделанного из тех фрагментов, что остались после съемок моей предыдущей ленты “Жизнь как смертельная болезнь, передающаяся половым путем”. К кускам, выпавшим из нее при монтаже, я доснял историю своеобразной молодой пары – Ханки и Филипа, которые предъявляют к себе высокие требования и с трудом пытаются им соответствовать.

В ролях: Збигнев Запасевич, Моника Кшивковская, Павел Окраска и Кароль Урбаньский.