Великая Орда: друзья, враги и наследники Еникеев Гали

Да, постарались сочинители, но видимо, коллектив пропагандистов был велик, а интеллект их довольно низок, поскольку все же вразнобой и довольно грубо сработали: оставили много существенных нестыковок. Например, то царица – вдова царя Федора, – «помогала брату Борису», то вроде бы ее же и вводили в заблуждение, добиваясь «благословления брата на престол»… И много еще нестыковок и ляпсусов для пытливого ума там имеется, как и во всей романовской историографии – не скучно, вернее, довольно интересно разбирать, если иметь в виду основную цель ее сочинителей.

В. О. Ключевский замечает: «Горечь этих рассказов, может быть, сильно преувеличенных, выражает степень ожесточения, которую Годунов и его сторонники постарались поселить в обществе» (61, с. 328). Выражает – да еще какую «степень ожесточения». Но уточним, что Борис Годунов, как нам уже известно, обладал огромным и вполне заслуженным авторитетом среди представителей самых разных слоев общества, как в Московии, так и в татарском мире вне ее пределов. И только западники, и их руководители-иезуиты, располагавшие огромными материальными средствами и сетью агентов влияния, и являлись тем самым «обществом», в котором еще с XIII века «поселилось ожесточение» против ордынской власти в Московии и Великой Татарии, а конкретно в рассматриваемое время – против ордынского царя Бориса Годунова и его сторонников.

Как видим по приведенным чуть выше примерам из пропагандистского материала западников, они обвиняли ордынского царя Бориса в отравлении царя Московии Федора, и, главное – в создании целой организации и сети агентуры для агитации и пропаганды, а также для влияния в своих интересах на должностных лиц – в том числе и военных. Это все, мол, Борис Годунов делал для того, чтобы добиться своей цели – прийти к власти в Московии вместо царя Федора. Но мы знаем – ордынский царь Борис имел достаточно власти и влияния уже при живом московском царе Федоре, выше приводились наглядные примеры оного. Поэтому вряд ли царь Борис нуждался в проведении столь масштабных «предвыборных мероприятий», приписываемых ему пропагандистами иезуитов. К тому же для создания сети агентов-пропагандистов, подкупа комсостава стрельцов-приставов и т. п. требуется, особо при уровне транспорта и связи XVI века, довольно долгое время, не говоря уже о значительных средствах – а ведь избрали Бориса на царство после смерти Федора практически сразу.

Да к тому же за время своего официального правления царь Борис, как мы видели чуть выше, никак не успел «поселить ожесточение в обществе», по крайней мере, в подавляющей части его – скорей всего, наоборот. Так что, если рассуждать здраво и объективно, выходит так, что в распускаемых слухах Борису Годунову его противники-иезуиты приписывали именно свои же действия. Это и организация мощнейшей сети агентуры, как для массовой пропаганды и агитации, так и для проведения соответствующих мероприятий – подкупа, склонения на свою сторону должностных лиц и общественных лидеров, «подготовки бояр-изменников, которые, в конце концов, убили законную власть в Москве» (2, с. 1029). И еще задачей агентуры – определенной ее части – была ликвидация неугодных западникам лиц.

Забегая вперед, заметим – после того, как наступит Смута в Московии – то есть состояние анархии и безвластия, – тогда западники под руководством иезуитов проведут уже заключительную стадию своей комбинации: «избрание царя Михаила Романова». А вот проделают это иезуиты и их подручные-западники примерно такими же методами, какие описываются в приведенной чуть выше выдержке из содержания пропаганды западников, описывающей «нечистое избрание царя Бориса». Только маскировка намерений тайных организаторов «выборов» будет гораздо совершенней – «мути» будет напущено с избытком, так что «осядет» все более или менее только к 1614 году. А после «просветления», уже в первой половине-середине XVII века, начнут полыхать войны Романовского правительства с народами России-Евразии, которые будут продолжаться почти до конца XVIII века. Эти войны были осторожно названы историками-западниками «башкирскими, казацкими, крестьянскими восстаниями».

Но вернемся в Московию самого конца XVI века. Чуть выше отмечалось, что западникам и иезуитам помог в устройстве Смуты и свержении царя Бориса именно случай: значительно облегчили задачу для начала нового наступления западников особо неблагоприятные погодные условия, точнее, природные катаклизмы, повлекшие катастрофические бедствия для Московии и многих областей Великой Татарии – подрыв сельского хозяйства, массовые неурожаи и страшнейший голод. Приведем события того времени в описании Н. М. Карамзина, который не пожалел красок в описании страданий народа при «плохом Борисе», но вынужден был, повторим, привести в своем труде достаточно и объективных сведений. Ведь рассматриваемые события происходили за пару веков «до Карамзина», и главное – сохранялось еще в народе достаточно знаний о своих предках – кто именно и чем занимался в рассматриваемый период. «При Карамзине» не так была еще стерта память народа, как это будет после воздействия на нее – еще в течение двух веков «после Карамзина» – романовской и без малого века советской антитатарской и антиордынской пропаганды. Поэтому Н. М. Карамзину надо было проявлять определенную осторожность при описании того периода. Стоит заметить – достаточно критики и обвинений в подтасовке фактов было высказано надворному историку Романовых уже его современниками (42).

Итак, с начала лета 1601 года в Московии и в прилегающих к ней областях, в основных районах производства хлеба и фуража, происходят стихийные бедствия, которые основательно подрывают продовольственную безопасность огромной державы: «Небо омрачилось густою тьмою и дожди лили в течение десяти недель непрестанно так, что жители сельские пришли в ужас: не могли ничем заниматься, ни косить, ни жать; а 15 августа жестокий мороз повредил как зеленому хлебу, так и всем плодам незрелым. Еще в житницах и гумнах находилось немало старого хлеба; но земледельцы, к несчастию, засеяли поля новым, гнилым, тощим, и не видали всходов, ни осенью, ни весною: все истлело и смешалось с землею» (58, с. 228). Как видим, не удалось собрать никакого урожая земледельцам, а скотоводы не смогли заготовить корма, следствием чего явилась гибель всего поголовья скота – что вызвало полное прекращение производства продовольствия на обширнейших территориях.

Н. М. Карамзин приводит сведения очевидцев: «Между тем запасы изошли, и поля остались незасеянными. Тогда началося бедствие, и вопль голодных встревожил царя. Не только гумна в селах, но и рынки в столицах опустели, и четверть ржи возвысилась ценою от 12 до 15 денег до трех (пятнадцати нынешних серебряных) рублей» (там же). То есть, цены на хлеб и основные продукты питания резко возросли – более чем в сто раз, – но самым ужасным было то, что их практически не было в продаже. Поскольку кое– кто из духовенства, купечества и вельмож, рассчитывая, что неблагоприятные погодные условия лета-осени приведут к бедственному неурожаю, и особенно с началом голода, организованно скупали зерно в огромных количествах и по многим областям, и держали его в хранилищах, не выпуская на рынок, тем самым способствуя распространению и усилению голода.

Узнав о беде, царь «Борис велел отворить царские житницы в Москве и других городах; убедил духовенство и вельмож продавать хлебные свои запасы также низкою ценою; отворил и казну <…> ежедневно каждому давали две московки, деньгу или копейку – но голод свирепствовал: ибо хитрые корыстолюбцы обманом скупали дешевый хлеб в житницах казенных, святительских, боярских, чтобы возвышать его цену и торговать им с прибытком бессовестным; бедные, получая в день копейку серебряную, не могли питаться. Казна раздавала в день несколько тысяч рублей, и бесполезно: голод усиливался и, наконец, достиг крайности столь ужасной, что нельзя без трепета читать ее достоверного описания. <…> Мясо лошадиное казалось лакомством: ели собак и кошек, стерво, всякую нечистоту. Люди сделались хуже зверей: оставляли семейства и жен, чтобы не делиться с ними куском последним. Не только грабили, убивали за ломоть хлеба, но и пожирали друг друга. <…> Злодеев казнили, жгли, кидали в воду; но преступления не уменьшались. <…> И в сие время другие изверги копили, берегли хлеб в надежде продать его еще дороже! Гибло множество в неизъяснимых муках голода. <…> Москва заразилась бы смрадом гниющих тел, если бы царь не велел, на свое иждивение, хоронить их, истощая казну и для мертвых. <…> Пишут, что в одной Москве умерло тогда 500 000 человек, а в селах и других областях еще несравненно более, от голода и холода: ибо зимою нищие толпами замерзали на дорогах. Царь не оставил ни одного города в России без вспоможения, везде уменьшая число жертв, так что сокровищница московская, полная от благополучного Федорова царствования, казалась неистощимою. И все иные возможные меры им были приняты: он не только в ближних городах скупал ценою, им определенною, волею и неволею, все хлебные запасы у богатых; но послал в самые дальние, изобильнейшие места освидетельствовать гумна, где еще нашлись огромные скирды <…> велел немедленно молотить и везти хлеб как в Москву, так и в другие области. В доставлении встречались неминуемые, едва одолимые трудности. <…> наконец, деятельность верховной власти устранила все препятствия, и в 1603 году мало– помалу исчезли все знамения ужаснейшего из зол: снова явилось обилие, цена хлеба упала от трех рублей до 10 копеек, к восхищению народа и к отчаянию корыстолюбцев, еще богатых тайными запасами ржи и пшеницы!» (58, с. 228–230). (Выделено мной. – Г.Е.).

Как видим, это грандиозное стихийное бедствие было все-таки преодолено государством царя Бориса, хотя и ценой огромных потерь. Погибла масса населения, исчезло множество деревень, сел, а то и городов, ямских станций, опустела казна, мощь державы была подорвана основательно. Особенно способствовало наступлению тяжелейших последствий стихийного бедствия и голода деятельность экономических диверсантов-мародеров, которые скупали по всей стране и прятали хлеб в огромных количествах. И главное, умудрялись прятать скупленный ими хлеб от населения, не выпуская его на рынок. Притом ухищрялись скупать даже хлеб, выпускаемый на рынок из царских хранилищ, так сказать, стратегические запасы державы[122].

Это говорит, во-первых, об организованности, о неограниченных материальных возможностях, об огромной численности и больших агентурных способностях этих скупщиков-диверсантов, и направляла и финансировала их, соответственно, очень серьезная организация, по возможностям не уступающая, а намного превосходящая крупную державу. Само собой разумеется – вовсе не только жажда наживы была причиной того, что скупщики зерна не продавали хлеб умирающим от голода людям. Старания этих врагов были направлены на то, чтобы: а) настроить население против царя Бориса (пропаганда западников объясняла бедствия «грехами Бориса»), б) истощить государственную казну до предела (помощь государства народу отнюдь не была тайной), и таким образом, всеми мерами, ценой бесчисленных жертв, приближать хаос и анархию в стране.

Но вот голод прошел, страна начала приходить в себя. Народ, видевший все старания царя Бориса по борьбе с бедствием, не спешил подниматься на «нечисто избранного царя». Скорей всего, в массах преобладала апатия относительно этих вопросов – уцелевшим, надо полагать, было не до «политики». Из-за насущных проблем народу недосуг было предаваться размышлениям о том, «чистым или нечистым» путем был избран на царство Борис Годунов. Посмотрим, как в этой ситуации действовал противник Московии.

Еще в преддверии бедствий от страшного голода враги ордынцев перешли в наступление. Летом 1601 года, когда шел в Москве и в окрестностях проливной ледяной дождь, не прекращавшийся в течение двух с половиной месяцев, был раскрыт заговор западников, в частности, по подготовке покушения (путем отравления) на царя Бориса Годунова и ордынское руководство Московии. В результате последовала ссылка костяка антиордынской группировки Романовых (приговор боярский от июня 1601 года). Все это расписано надворным историком Романовых Карамзиным, естественно, так, что это обвинение оказалось, якобы, клеветой на романовско-захарьинскую группировку, и, соответственно, явным произволом. Мол, каково: Федора Никитича Романова («будущего знаменитого иерарха»), «сослали в Сийскую обитель», а вот «шестилетнего Михаила (будущего царя!)» – возмущается Карамзин – отдали семье их зятя, князя Бориса Черкасского, отправленного, как замешанного в заговоре западников, также подальше от Москвы, в ссылку на Белоозеро (58, с. 223–224). Но вспомним, что Борис Годунов будет именно отравлен, – но позже, 13 апреля 1605 года, – когда последует «вторая (и на этот раз успешная) попытка бояр свергнуть царя Бориса. Во главе заговора стояли те же люди: Шуйские, Голицыны, Романовы» (81, с. 230). Так что, скорей всего, раскрытие заговора группировки Романовых в 1601 году не было сфабриковано.

Но центр движения западников был, как мы знаем, не в Московии. И вот еще свидетельства этому: примерно с 1603 года, с окончанием бедствий страшнейшего голода, Московию, в основном окрестности столицы, начинают наводнять отряды «разбойников». Эти отряды возникли, как увидим, вовсе не стихийно и состояли они вовсе не из истощенных голодом, чудом выживших и обнищавших крестьян и ремесленников. Были эти «разбойники» в большинстве своем именно из «литовской Украйны, земли Северской», куда еще со времен Ивана Грозного ссылали преступников – вместо казни. И именно из подобных «козаков»[123] они и состояли в основном (58, с. 231). Также в составе этих якобы стихийно возникших, но хорошо организованных, отлично вооруженных и снабжаемых, и соответственно весьма боеспособных крупных военных отрядов находились во множестве «слуги опальной знати, Романовых и других» (там же, с. 232). Эти отряды, сформированные на западной окраине Московии, не контролируемой в описанных условиях бедствия государством Бориса Годунова, а возможно, и на территории Литвы и Польши – массами проникали внутрь России (там же, с. 232). Эти банды – по сути, воинские формирования специального назначения – «грабили, убивали на дорогах, под самой Москвою», были у них созданы в лесах базы – «пристани». Причем эти отряды наемников вовсе «не боялись и сыскных дружин воинских: злодеи смело пускались на сечу с ними, имея атаманом Хлопка, или Косолапа, удальца редкого» (там же). (Выделено мной. – Г.Е.).

Западниками были предприняты, как видим, масштабные и весьма действенные меры для основательной дестабилизации обстановки в державе Бориса Годунова. С наступлением неблагоприятных погодных условий, в предвидении неурожаев крупными монастырями, находившимися под влиянием западников, крупными купцами, боярами-западниками в огромных количествах скупается хлеб. Ввиду неурожаев, скупки и сокрытия хлеба начинается массовый и страшнейший голод. Борис Годунов предпринимает масштабные меры по борьбе с голодом и спекулянтами хлебом. Этой деятельности государства по борьбе с бедствием противодействуют экономические диверсанты, располагающие огромными денежными средствами и действующие организованно и слаженно. Постепенно пустеет государственная казна.

Бедствие голода вызывает другие явления, еще более дестабилизирующие ситуацию – растет преступность, появляются крупные банды, множество из них были сформированы западниками, имели отменное вооружение и снабжение. Впоследствии эти отряды, современное определение которым – разведывательно-диверсионные, – будут присоединяться к войскам Дмитрия, состоявшим в основном из западноевропейских наемников. Историки-западники назовут эти банды «представителями восставшего народа, за счет которых выросло войско Лжедмитрия, благодаря которым он смог захватить Москву».

В это же время в Московии и вокруг нее продолжается усиленная пропагандистская работа против правительства царя Бориса Годунова и против него лично. Из лагеря руководимого иезуитами царевича Дмитрия непрерывно направляется в Московию агентура: «Лазутчики его действовали с величайшею ревностию, обольщая умы и страсти людей – доказывая, что присяга, данная Годунову, не имеет силы» (58, с. 246).

Агитация проводилась, естественно, и против ордынцев – как против татар, так и русских-ордынцев и в целом против власти Орды. Примерно в это время, видимо, и появляются легенды о «татарском нашествии», о «плохой Орде Чынгыз-хана», о «русских князьях – рабах татар-ордынцев», о «Казанском взятии» (якобы «о разгроме последнего оплота разбойничьей Орды победившими ее русскими»). Все это делалось для усиления «мути»: во-первых, противопоставить друг другу русских и татар и, во-вторых, дискредитировать ордынскую систему власти, и в целом ордынцев. А дискредитация ордынцев – как русских, так и татар – нужна была западникам для того, чтобы обосновать необходимость прихода к власти западнорусской знати и «потомков» мифических Рюриковичей, якобы несколько веков тому назад «спасших славян, предков русских-московитов, от хаоса безвластия».

Теперь вернемся к царевичу Дмитрию, которого мы оставили в тот самый момент, когда он прибыл в католическую Польшу, беспрепятственно выехав из «деспотической Московии» – откуда, согласно сочинениям многих западноевропейских путешественников, якобы «никого без разрешения царя не выпускали».

На встрече с приблудным царевичем польский король Сигизмунд первым делом назначил Дмитрию, как своему сотруднику, солидное жалованье-оклад, «сказав: «мы, рассмотрев все ваши свидетельства, несомненно, видим в вас Иоаннова сына… определяем вам ежегодно 40 000 злотых на содержание и всякие издержки. Сверх того, вы, как истинный друг республики, вольны сноситься с нашими панами и пользоваться их усердным вспоможением»«(58, с. 239).

Полномочный представитель Папы Римского, посредничавший при встрече Дмитрия с Сигизмундом, «советовал действовать немедленно, чтобы скорее достигнуть цели: отнять державу у Годунова и навеки утвердить в России веру католическую с иезуитами», дабы «подчинить Риму все неизмеримые страны Востока!» (58, с. 239).

Иезуит Бареццо Барецци пишет: «Король (Сигизмунд. – Г.Е.) дал Димитрию позволение тайно набрать в Королевстве 5000 человек, которые бы выступили в поход (на Москву. – Г.Е.) и собрались около границ литовских; между ними должны были находиться и такие солдаты, которые уже воевали в Московии при Короле Стефане. С ними должны были еще соединиться 5000 Козаков, которые обыкновенно находятся в пределах Королевства: привыкнув жить грабежом, Козаки поспешно пошли к Димитрию» (12). Как видим, так называемые «козаки», действовавшие на стороне западников, были именно из тех, которые «привыкли жить грабежом» – мы не ошиблись (см. чуть выше сноску). И еще, как пишет сам Бареццо, мол, пусть «читатели не забудут, что эти слова написаны иезуитом, ревностным приверженцем Католицизма» (12). Поэтому, как увидим ниже, количество войск Дмитрия, набранных при помощи католиков-иезуитов, «ревностный приверженец» западнической версии трактовки описываемых событий снизил минимум раз в двадцать (мол, «после к царевичу Дмитрию присоединялось население, поднявшееся против царя Бориса»). Как совершенно верно заметил в данном случае Н. М. Карамзин: «Ополчалась в самом деле не рать, а сволочь на Россию» (58, с. 241).

Правда, о том, кем именно эта «не рать, а сволочь» была организована, и в чьих интересах пошла на Московию, и, главное, о том, что именно при ее помощи пришли к власти хозяева самого Николая Михайловича, – о том в трудах надворного историка, понятное дело, умалчивается. Но и за малую толику правды скажем Н. М. Карамзину спасибо – в конце концов, его тоже можно понять: или написать что-то, или вообще не писать, ну а кто захочет зело – тот разберется, и поймет…

Царевич Дмитрий, помимо своего «королевского оклада», был снабжен немалыми деньгами, «дабы он мог содержать себя сообразно со своим достоинством. С такими пособиями Димитрий отправился в Московию, находясь под руководством польского воеводы Сендомирского, который взял с собой двух Францисканских монахов (из тех, которые в Польше называются Бернардинцами, по причине преобразований св. Бернардина) и двух отцев, принадлежавших к Иезуитскому обществу, с одним из их товарищей: они, как люди, весьма добродетельные, должны были духовным оружием подкреплять войско. Эти Иезуиты были отец Николай Чиржовский и отец Андрей Лавицкий: они постоянно находились при Димитрии» (12). (Выделено мной. – Г.Е.). Как видим, многие иезуиты носили вполне «славянские» фамилии и руководили, так сказать, операцией по свержению ордынской власти непосредственно. Здесь нам иезуит Бареццо назвал имена только двух своих «отцев», рассекреченных уже на тот момент – а было их, по всей видимости, сотни, если не тысячи.

Как свидетельствует немец Патерсон, он в войске Дмитрия (то есть, западников) кроме войска из поляков и «козаков», видел еще «гвардию из ливонцев и немцев и по сотне французов, вооруженных бердышами, англичан и шотландцев. Сотником французов, вооруженных бердышами, был Яков Маржерет, секвонец» (87).

Следует сказать, что утверждения историков-западников о том, что царевич Дмитрий (точнее, западники и иезуиты, которые им руководили), несли народу Московии чуть ли не «освобождение от деспотии и процветание», мягко выражаясь, не совсем верны. Что ожидало мирное население в ходе начавшегося наступления войск интервентов– католиков, говорит следующий факт. Во время переговоров с московским воеводой Басмановым представитель царевича Дмитрия Бучинский говорил: «Я прислан моим всемилостивейшим государем, сыном блаженной памяти великого князя Иоанна Васильевича, Димитрием Иоанновичем. Небесный промысел сохранил его от смерти, приготовленной в Угличе изменником Борисом: он здравствует, и через меня, слугу своего, объявляет, что если вы покоритесь ему и ударите челом, как законному государю, то будете помилованы. Если же не согласитесь, то знайте, что всех вас предаст он смерти, и мужей и жен, и старых и малых; самым младенцам в матерней утробе не будет пощады» (85). Понятное дело, это были не пустые угрозы – вспомним русский город Юрьев, уничтоженный подобным образом немецкими крестоносцами в XIII веке – остальные русские города избежали подобной участи только потому, что «немцы зело бояхуся и имени татарского» (41), (42).

Посмотрим на происходящее с другой, Московской, стороны. Представитель английского правительства Томас Смит пишет о своем пребывании в Москве: «Через четыре дня после первой аудиенции были получены столь тревожные вести, что не только наше дело, но и все остальное было оставлено без внимания, кроме принятия решений по поводу наступившей опасности. Ибо было с достоверностью установлено, что появился некто, именующий себя Дмитрием Ивановичем Белым[124], сыном покойного царя Ивана Васильевича, который считался умерщвленным в Угличе в царствование его брата Федора Ивановича, но теперь будто бы оказался в живых и выступил с оружием на защиту своих наследственных прав. Его появление привело в сильную тревогу государя и все царство, между тем как бесчисленные россказни волновали все слои общества, так что нашим послом невольно овладел страх, как в страхе находились сам царь и правительство, хотя и надеявшиеся, что удастся убедить народ, что все это один дерзкий обман» (102). Против войск царевича Дмитрия «было отправлено двухсоттысячное войско с тем, чтобы захватить противника в плен, или же уничтожить его. Но самозванец успел уже чрезвычайно усилиться при помощи поляков, казаков и проч., не считая и известного числа русских, присягнувших ему на верность. Таким образом, из-за него проливалось теперь больше крови, чем это случилось за несколько последних лет» (102).

Но паника в Москве, по всей видимости, была не так велика, во всяком случае, царь Борис и его окружение вели себя вполне спокойно. Например, Борис Годунов и его сын царевич Федор находили время и на то, чтобы оказывать внимание иностранным гостям «согласно обычаям татар»: «Тем не менее, царь оказывал с каждым днем все большее внимание к послу и королевским придворным: так, между прочим, нам дана была полная свобода выезжать когда нам вздумается, для чего нам и были предоставлены в распоряжение царские сани и лошади, тогда как один из наших приставов и несколько других лиц были обязаны сопровождать и охранять нас». «На возвратном пути его высочество вторично остановился, причем изволил сказать английским джентльменам, что пришлет им на дом подарков и, поручив им поклониться от него послу, проследовал дальше. Четыре часа спустя, королевских придворных посетил один из царских кравчих, дворянин по имени Бахтеяров[125], привезший им от царевича ценный подарок» (102).

Возможно, что вторжение войск Дмитрия, организованное католиками, было бы отражено войсками Московии при помощи союзников – объединенными силами Великой Орды – как уже было не раз. И вначале успех сопутствовал ордынцам. Организаторские способности царя Бориса и ордынская система «народа-войска» позволили в кратчайшее время снарядить против католиков войско по «сокращенному варианту мобилизации». Причем это было сделано при практически пустой государственной казне, опустошенной в результате борьбы с голодом (см. выше), в не оправившейся еще полностью от голодного бедствия стране. В первом серьезном сражении под Добрыничами 21 января 1605 года войска Дмитрия были разгромлены, сам царевич со своей свитой и с руководством из иезуитов спасся бегством (58, с. 256).

Ордынцам оставалось развивать успех, не упуская времени, сформировать дополнительно войска второго эшелона, и развернуть генеральное контрнаступление, не давая врагу оправиться. Но в самый напряженный момент противостояния, когда был крайне необходим такой способный и авторитетный лидер, как ордынский царь Борис, врагам удалось его ликвидировать. Царь «Борис 13 апреля, в час утра, судил и рядил с вельможами в Думе, принимал знатных иноземцев, обедал с ними в Золотой палате…» (58, с. 260). Но в этот же день, как пишет Томас Смит, «смерть царя Бориса случилась совершенно внезапно и к тому же при весьма странных обстоятельствах. Через каких– нибудь два часа после обеда, когда по обыкновению присутствовавшие при этом врачи уже удалились, оставив царя, по их убеждению, в добром здоровье, о котором свидетельствовал и его хороший аппетит за обедом <…> он вдруг не только почувствовал себя дурно, но и ощутил боли в желудке. Так что, перейдя в свою опочивальню, сам лег в постель и велел позвать докторов. Но прежде, чем они явились на зов, царь скончался, лишившись языка перед смертью» (102). (Выделено мной. – Г.Е.). Это была вторая, после покушения 1601 года, и на этот раз успешная попытка бояр– западников свергнуть царя Бориса (79, с. 23).

Хотя Томас Смит и замечает: «Одному Богу известно, была ли тому иная причина, кроме огорчения, душевной скорби и всяких забот по поводу смуты и крайне малоуспешных военных действий, так что (царю и его сторонникам. – Г.Е) приходилось опасаться самого худшего» (102). «Самое худшее», чего приходилось опасаться в то время Борису Годунову – ликвидация Ордынской власти и захват Московии католиками.

Поясним относительно замечания Смита о «крайне малоуспешных военных действиях»: боевые действия против войск Дмитрия, как было упомянуто чуть выше, шли с преимуществом московитов, но непосредственно перед этим удавшимся покушением на царя Бориса, войска католиков пытались перейти в контрнаступление. Так что, видимо, действия интервентов-католиков и их «пятой колонны» были весьма согласованными. К тому же англичан их источники из среды западников, как и многих жителей Московии, снабжали информацией о якобы явном преимуществе войск Дмитрия и его больших успехах – пропаганда иезуитов действовала и здесь.

Утверждения официальных историков о том, что царь Борис передал трон своему сыну Федору – якобы в порядке престолонаследия – скорей всего, не соответствуют реальному положению дел. Царь в Московии, как было принято в Орде, именно избирался Собором. Возможно, успел бы Федор Борисович стать избранным царем и вступить в правление Московией, то вряд ли смогли бы иезуиты и западники так удачно развалить государство, оставленное царем Борисом. Но получилось именно так, что организация иезуитов оказалась расторопнее – поскольку все у них было продумано и спланировано заранее.

Видимо, избрание нового царя на определенное время затянулось в обстановке безвластья и хаоса, наступившей в результате агентурной деятельности и массированной пропаганды иезуитов и их пособников-западников. Тем временем, при силовой поддержке вновь перешедших в наступление интервентов, и в особенности при содействии разведывательно-диверсионных отрядов, состоявших из западников и наемников-«козаков», сосредоточившихся вокруг Москвы (см. выше), и проникших в необходимый момент в город, главным организаторам Смуты – иезуитам – удалось привести к власти в Московии царевича Дмитрия.

Притом, благодаря грандиозной агитационной и пропагандисткой поддержке всего «мероприятия» иезуитов, Дмитрий для определенной части населения казался наиболее предпочтительным кандидатом в цари. Некоторые московские ордынцы, а также казачьи и татарские лидеры с разных мест Московии и Великой Татарии также начали, видимо, колебаться, и даже склоняться на сторону Дмитрия в условиях наступившего после смерти царя Бориса безвластья – затрудняясь толком разобраться в обстановке. По ордынским правилам, царь должен был прийти к власти в результате избрания Собором. Естественно, были и другие кандидаты. В том числе мог быть избран и Федор Борисович Годунов, а мог быть избран и другой.

Но иезуиты в этой обстановке (устроенное ими же состояние безвластия и хаоса перед выборами, перед Собором) успешно противопоставили системе Орды свою расторопную боевую организацию: их люди, практически захватив Москву еще до входа в город войск Дмитрия, начали расправу со своими противниками. Были схвачены патриарх Иов, Годуновы, Сабуровы, Вельяминовы (все эти три боярских рода татарского происхождения). Семья царя Бориса – его сын Федор, дочери и жена были зверски убиты[126] (58, с. 271–272). После этого, войдя в Москву, царевич Дмитрий отдал приказ «заключить в тюрьму всех приближенных молодого царевича» Федора, сына Бориса Годунова (102). Фактически всех соратников царя Бориса, ордынцев, арестовали «впредь до дальнейших распоряжений, сына же и мать повелели похоронить втихомолку и без малейших почестей, что и было в точности исполнено. Прах же старого царя Бориса был также удален из царской усыпальницы, где он первоначально покоился, с тем, чтобы быть погребенным вместе с ними, при одной из самых невзрачных церквей в Москве» (102).

К этому времени в лагере сторонников ордынской династии, видимо, уже наступил определенный разлад в результате умелых интриг и пропаганды врага. Но, несмотря на это, ордынцы, сумев сплотиться, рванулись из сетей иезуитов, не дав себя добить окончательно, уже, казалось бы, одержавшим победу противником. И сопротивление, организованное наиболее сплоченной и мужественной частью московской ордынской знати, оказалось удачным, в результате боярин Василий Шуйский – «из царского рода Рюриковичей», как утверждает официальная история – был избран царем Московии.

Скорей всего, князь Шуйский был из царской номенклатуры Великой Орды. Известно, что главным воеводой (главнокомандующим) войск царя Шуйского был татарский князь (мурза) из Мещерского Юрта Урак бин Джан-Арслан, более известный в официальной историографии как «Петр Урусов» (29).

Царя Василия Шуйского поддержал также Мещерский улан (царевич) Арслан бин Али («Араслан Алеевич»), как предполагает и историк А. В. Беляков (15). Скорей всего, и мурза Урак («Урусов»), и царевич Арслан действовали не без благословения ордынского хана Ураз-Мухаммада, давнего соратника Бориса Годунова. Далее мы увидим, что мурза Урак («Урусов») сыграет основную роль в том, что иезуиты так и не смогут достичь полного и окончательного успеха в овладении Московией на данном этапе.

К тому же удержать уже почти завоеванную над Московией власть царевичу Дмитрию и его кураторам-иезуитам помешала определенная размолвка между ними. Видимо, царевич решил проявить самостоятельность или давно вынашивал тайные замыслы править без своих кураторов, или же почувствовал, что он лишь разменная фигура в большой игре иезуитов и опрометчиво попытался выйти из-под опеки организации (29).

После свержения прозападного царевича Дмитрия, само собой, битва за Московию между иезуитским Орденом и Великой Ордой отнюдь не прекратилась. В результате все продолжавшейся умелой пропаганды и изощренных иезуитских интриг, проводимой западниками, и царь Шуйский стал устраивать явно не всех – «на севере его признали без особого энтузиазма, а на юге подчиниться его власти отказались категорически» (29).

Дальнейшие события в Московии и вокруг нее разительно напоминают «Замятни» (междоусобицы), бушевавшие в Улусе Джучи в XIV и XV веках. Война в Московии начала приобретать характер «всех против всех». Но врагам-католикам это было только на руку – они ожидали своего часа терпеливо, видимо, чуть ли не все возможные варианты развития событий были просчитаны организаторами «Смуты».

Но так или иначе – налаженное и почти завершенное мероприятие иезуитов чуть было не сорвалось. Царевичу Дмитрию же пришлось бежать от вернувшихся к власти ордынцев и практически начинать все заново, покаявшись перед хозяевами. Он опять выступил с войском из Польши, и начал войну с новым московским царем, с Шуйским. В историографии западников царевич Дмитрий именуется далее как «Лжедмитрий II», хотя многие факты говорят о том, что это одно и то же лицо (81, с. 233) (29, с. 125).

Начался новый этап войны – но сила Московии была уже далеко не та, что при царе Борисе. Но главное, видимо, было в том, что царь Шуйский, в отличие от царя Бориса, не имел изначальную и основательную, и притом всеобщую поддержку во многих «осколках» Великой Орды.

В обстановке хаоса и неразберихи, как известно, иезуиты «выправили ситуацию» – не добившись успеха в открытой войне, они прибегли к своим излюбленным приемам – царь Шуйский был низложен в результате очередного переворота (июль 1610 года), увезен в Польшу и там уничтожен, и в конце сентября в Москву входят польские войска. С этого времени Москва, до освобождения ее войсками К. Минина и Д. Пожарского, находится под польской оккупацией вплоть до осени 1612 г. Свободными от оккупации остаются только восточные области Московии и прилегающие к ней территории Великой Татарии.

Так же, как и в усобицы во времена Золотой Орды, многие ордынцы, введенные в заблуждение интригами и провокациями, проводимыми уже на качественно новом уровне и в гораздо более широких масштабах, чем в XIV–XV веках, в период Смуты воевали друг против друга, оказываясь в разных лагерях.

Некоторые ордынцы, после гибели царя Бориса и наступления хаоса, видимо, оказывались на какое-то время и на стороне царевича Дмитрия, скорей всего, признав его ордынским царем под воздействием интриг западников и иезуитов, и надеясь обустроить-таки страну. Например, имеются сведения, что какое-то время в войске Дмитрия было определенное количество донских казаков и отряд татар Мещерского Юрта. Но, узнав, что царевич Дмитрий увлечен уничтожением ордынцев, особенно царей (например, им был убит хан Ураз Мухаммад), именно татарский мурза Урак бин Джан-Арслан («Урусов») ликвидировал Дмитрия (декабрь 1610 года).

Надобно заметить, что в официальной романовской историографии мурзу Урака попытались представить «изменившим», дескать, вначале царю Шуйскому, а затем и «Лжедмитрию II», таким образом, определив сего татарского мурзу в «двойные изменники». Как видим, историки-западники и в данном случае постарались максимально очернить татар в сконструированном ими «курсе истории России».

Но остались кое-какие сведения, в корне противоречащие версии романовских сочинителей истории – не все им удалось сокрыть. По этим сведениям известно, что мурза Урак убывает вначале от царя Шуйского, у которого, как было сказано выше, он занимал пост главного воеводы, в Крым (в Перекопскую Орду), где в тот момент находились и другие лидеры Великой Орды. Также отметим, что «уход» мурзы Урака от царя Шуйского не отразился на ходе войны против западников, и был, скорей всего, согласован с царем.

Притом войско Болотникова[127], представлявшее в то время непосредственную угрозу государству Василия Шуйского, было успешно разгромлено незадолго до того, как мурза Урак убыл от Московского царя в Крым.

И уже только из Крыма мурза Урак прибывает к «Лжедмитрию II», и в итоге осуществляет успешную ликвидацию сего прислужника католиков. Как видим по результату, «служба» мурзы Урака у «Лжедимтрия II» была, скорей всего, ничем иным, как запланированным ордынцами внедрением в окружение главаря западников, поскольку иными мерами, видимо, никак невозможно было уже в то время остановить экспансию католического Запада и прекратить устроенную его пособниками Смуту.

Понятно, что в западническую историографию приговор ордынцев в отношении пособника иезуитов царевича Дмитрия, приведенный в исполнение мурзой Урусовым, вошел в своеобразной, донельзя искаженной формулировке: «Я тебе покажу, как топить в реке татарских царей!». Дескать, сей татарин «зарубил Лжедмитрия в отместку за убийство своего друга-соплеменника», да чуть ли не в пьяной драке – дескать, не убил бы «самозванец Лжедмитрий II» его друга, так и грабил бы Урусов вместе с ним, разорял бы этот татарин Русь и далее на пару с «Тушинским вором».

Но как видим, уничтожение видных ордынцев производилось в основном по-иезуитски, тайком, и хан Ураз-Мухаммад был отнюдь не единственной жертвой царевича Дмитрия – марионетки католиков и западников. Многое из того, что касалось связей с иезуитами и западниками, как Дмитрий, так и его сообщники по организации, видимо, умели держать в тайне и хорошо маскировали свои истинные намерения и цели. Поэтому и тех наших предков, которые временами воевали друг против друга в период Смуты, разумеется, нельзя обвинять в том, что они «занимали не ту сторону». В обстановке того времени вряд ли было возможно сразу разобраться в истинных намерениях той или иной группировки, того или иного лидера. Можно было, в принципе, судить только по наступившим – раньше или позже – результатам деятельности того или иного лица, или если выявится его истинная суть в ходе этой самой его деятельности. Например, как в приведенном чуть выше случае, когда мурза Урак смог обезвредить марионетку иезуитов и западников. Как видим, татары-ордынцы в целом правильно ориентировались в ситуации – хотя это было отнюдь не просто, вернее, зачастую практически невозможно в той обстановке.

Но все же, в результате Смуты и интервенции католиков-поляков, Москва с прилегающими территориями западнее нее оказалась оккупированной польскими войсками. Начались приготовления к присоединению Московии к католическому миру, западники радостно предвкушали «приход на престол Московии» польского королевича Владислава. О его назначении в цари Московии хлопотал поставленный католиками-иезуитами «патриарх всея Руси» Филарет[128] – он же давний противник ордынского царя Бориса Годунова, – Федор Романов-Захарьин, отец основателя династии Романовых, царя Михаила Романова.

Михаил Романов был, скорей всего, запасным кандидатом на трон Московии от команды западников, руководимых иезуитами. И Михаил оказался к месту в самый критический момент, чтобы «выправить» ситуацию, над которой почти потеряют контроль иезуиты в так и не понятой ими до конца Татарии – России.

Проблемы для иезуитов опять-таки возникают неожиданно – оказалось, был в Московии подлинный духовный лидер, патриарх Гермоген, в полном смысле слова законный, притом обладавший огромным авторитетом, один из оплотов той самой, исповедуемой тогда московитами и многими татарами веры, уже почти позабытой и «заштукатуренной» переписчиками нашей истории (см. выше). И он успел бросить клич о спасении Отечества от католиков и западников. Казалось уже, что кроме него, «татарина Гермогена, не изменившего Единобожию» (2, с. 1032), которого католики и западники все же сумели позже уничтожить, уморив голодом, в защиту Московии выступить некому.

Но призыв Гермогена к единению и изгнанию из Отечества католиков, распространяемый в грамотах по всем направлениям, начиная с декабря 1610 г., был услышан (35, с. 225). Помощь пришла, как и ранее, с Востока, вернее, как тогда выражались, с «татарских просторов», с ордынских территорий. С 1611 года формируются отряды, начинает работу Совет ополчения, своеобразный Земской Собор. Как и ранее в Московии, сей Собор был создан по образцу ордынского Корылтая. Совету ополчения принадлежала высшая власть – законодательная, судебная и в определенной мере и исполнительная.

Но все же иезуиты и западники смогли посредством своей многочисленной агентуры внести разброд в работу Совета ополчения, и главное, им удалось ликвидировать его лидера П. П. Ляпунова летом 1611 г.

Тем не менее, к осени того же года возник другой Центр ополчения в Нижнем Новгороде (названный историками «Второе ополчение»). Стоит отметить, что как таковой этот Центр сопротивления западникам и католикам сформировался с того момента, как прибыли в Нижний Новгород из Арзамаса и Темникова «войсковые люди», составившие основу армии Минина и Пожарского.

Притом обратим внимание, что как Арзамас и Темников, так и Нижний Новгород, – практически со всей Нижегородчиной, – в те времена (вернее, еще и почти сто лет спустя после описываемых событий) находились на территории Татарии. То есть, Нижний Новгород, где собрался Совет всея земли Минина и Пожарского и его соратников, и где формировалось их войско, находился на территории Мещерского Юрта, в местах проживания отменного народа-войска – татарских мурз (биев) и их боевых товарищей – татар-казаков. Многое удалось сокрыть романовским сочинителям истории, многое и от себя присочинить им пришлось, дабы история России получилась, по возможности, без татар. Но многое, как видим – так же, как и приведенную карту, – сокрыть им так и не удалось.

Тем не менее, историки-западники представили дело так, что вот мол, «исключительно русским движением было это народное ополчение с Нижнего Новгорода, с Рязани и с других русских городов». И ополчение из ремесленников да крестьян почти одних, – не державших оружие в руках до того, – мол, все же разогнало профессиональные войска из шведов и поляков, усиленных немцами, да и освободило Московию. Потом и избрали родственника Рюриковичей царем христианским. А татары, мол, случайно в это движение попали – единицы. Дескать, в сторонке стояли татары, в строго определенном им романовскими сочинителями истории месте – как «окончательно завоеванные Иваном Грозным». Ну а некоторые татары в Смуту, мол, «грабили русский народ», да и мешались просто, «изменяли» то одной стороне, то другой (см. выше).

На самом деле получилось так, что именно Великая Орда отвоевала Московию у тех же поляков и западников. Чтобы после все же отдать под власть прозападного царя – но это уже не вина татар-ордынцев и их русских соратников, а огромная удача иезуитов, сумевших удержать крошечный плацдарм в Московии, совсем маленький плацдармчик – но на ключевом направлении, на имевшем стратегическое значение месте. Католикам удалось, уходя, оставить на престоле Московии царя-западника с отцом-иезуитом, с соответствующим окружением и с надежными связями в католическом мире.

Как видим, борьба на данной стадии Смутного времени – в период официального правления Бориса Годунова и после его свержения – велась противниками Орды в двух плоскостях, двух «измерениях». Великая Орда, в итоге выиграв сражение в открытом поле – очистив Московию от поляков и разгромив западников, преодолев Смуту, – тем не менее, проиграла схватку на «тайном фронте», где методами войны были интриги, подкуп, тайные убийства, агентурное влияние – многих приемов этой войны не знали наши предки и пропускали губительные удары врага.

Мурад Аджи вполне обоснованно отметил, что «Кузьма Минин и Дмитрий Пожарский, освободители Москвы, были настоящие басурмане[129], бороться с которыми призывал русский патриарх-иезуит. <…> А еще их называли «татарами», они воевали против христианства (то есть, против католицизма. – Г.Е.), которое своих сторонников звало «славянами». Так началось новое разделение тюркского народа. На славян и татар. В документах того времени фигурируют «волжские, донские, рязанские» и другие татары» (2, с. 1022).

Согласимся с этим мнением Мурада Аджи, лишь кое-что уточним. Как мы прояснили в данной работе, народ средневековых татар, предков не только современных татар, но и предков довольно многих представителей тюркских народов, а также многих и многих современных русских, именно со времен прихода к власти Романовых и начали делить на славян, на «разных» татар и «другие тюркские народы»[130].

О том, что Пожарский был из татар («тюрок»), доказывает герб его рода – «ятаганы и стрела, бесспорно, восточные символы, предположительно фамилия князя была Божир, а род занятий предков – металлургия» (там же, с. 1023). Дополним, что «Божир» по-татарски означает «Рябчик». Возможно, эта птица была тотемом древнего рода «Пожарских», либо прародитель сего рода имел соответствующее прозвище.

Происхождение фамилии Минина объясняется проще, но, осмелимся заметить, вряд ли она происходит от слова «мин» – «мука» (там же). Скорей всего, происходит эта фамилия от слова «Мец» (Meng), то есть, «тысяча» – было такой термин, означающий воинское соединение у татар («монголо-татар»), были и названия племен-кланов у предков современных башкир и татар: meng, tumen-meng. По-русски их называют «минцы». Есть и село в Башкирии – тоже Meng. Официально это село называется «Минзитарово». Название это происходит от татарского «Меятар», или «Меатар» – что переводится как «месторасположение тысячи». Считается это село башкирским, но говорят эти башкиры на одном языке с соседними татарскими деревнями – и внешностью от соседей-земляков своих ничем не отличаются.

Приведем еще кое-какие сведения и кое-что проясним. Например, «в составе войска численностью 4500 чел., направляемого под командованием Дмитрия Пожарского против поляков и литовцев (июнь 1615 г.), было более тысячи служилых татар. В т. ч. алатырских служилых татар 230 чел., арзамасских князей, мурз и татар 228, темниковских – 430 и курмышских – 120 чел. В походе на Псков (авг. 1615 г.) под командованием Ф. Шереметова половину войска составляли служилые татары тех же уездов» (84).

Ну а теперь поясним одно лукавство официальных историков. Как видим, количество татар в составе ополчения получается у профессиональных историков почти соответствующим официальной статистике, скажем, переписи 1989 или 2002 года – ну, многовато татар все же оказалось в истории, но ничего не поделаешь, не убавишь никак. И документы в архиве нашли, миру показали – уже многие знают.

А на самом деле было так – относительно количества татар в войске, например, Д. Пожарского. Вот указывают в трудах своих историки: выступило арзамасских татар (мурз) 228 человек, темниковских мурз – 430. Но это не значит, что войско татар – арзамасцев и темниковцев – составит всего 658 человек, поскольку здесь еще указаны не все «служилые татары». Историки не указывают в своих публикациях один немаловажный факт – с каждым татарским мурзой (князем) выступали в поход татары-казаки, их в подчинении каждого мурзы могло быть от нескольких человек до сотни (это у младшего и среднего комсостава), а могло быть и тысяча и более (старший комсостав – преимущественно мурзы в зрелом возрасте). Подчиненные мурзам рядовые татары-казаки во многие подобные списки обычно и не входят, в них указывают только мурз, командный состав. А при описании войск непосредственно на «театре боевых действий» – как на стратегическом, так и оперативно-тактическом уровне – указывается количество войска в целом. Например, в подчинении у Шейхгали-хана или царевича Арыслангали столько, или у князя Михайло Васильева сына Глинского – столько человек, без указания, так сказать, национального состава того или иного войскового соединения московитов.

Так что н самом деле, например, в составе войска Д. Пожарского было не просто «более тысячи», а несколько тысяч как минимум «служилых татар», и не половина войск Шереметова[131], а практически все войско его состояло преимущественно из татар-ордынцев. Притом особо отметим: в их числе также было немало предков «большинства русских, чья родина южнее широты Москвы-реки» (2, с. 938). Примеры этого здесь же: это Глинский, Минин, Пожарский, Шереметов и многие, многие другие.

Ахметзаки Валиди Туган[132], основываясь на многих источниках, часть из которых, видимо, недоступна уже нам, писал: «Когда беда взяла державу за горло, все благоразумные люди страны, и русские, и мусульмане сообща взялись устранять Смуту. Собравшись в Поволжье, наше войско с Нижнего Новгорода направилось в Москву. И прогнало поляков, засевших уже там и прибирающих к рукам всю Россию. Собрались представители со всех областей России, как от русских, так и от мусульман, и на совместном Соборе был избран ими царем Михаил Федорович… И если эта русская держава достигнет в мировом сообществе такого положения, которое заставит преклоняться перед ней другие народы мира, то и мы, татары-мусульмане, вместе с ней будем занимать ведущее место в мире, как в области культуры, так и в области материального благополучия» (19, с. 59–63). Советский татарский историк в ответ на это, отрабатывая свой академический спецпаек, написал: «Ахмед Заки Валиди в брошюре под громким названием «Смутное время и участие мусульман в избрании на царство Михаила Федоровича Романова» нарисовал те времена периодом райской жизни для татар и других инородцев на «общей родине». По мнению А. З. Валиди, в избрании царя Михаила татары участвовали на равных правах с русскими феодалами. И это равноправие якобы доказывается наличием двух-трех татарских фамилий в официальных документах об избрании царя. Далее, утверждает А. З. Валиди, татары постоянно пользовались благосклонностью царей и имели свободный доступ ко двору – как до Михаила, так и после него. Мало того, и Борис (царь Борис. – Г.Е.) из-под пера Валиди выходит чистородным татариным и преподносится кровным братом хана Ураз-Мухаммеда… Все было хорошо в добрые старые времена, пытается убедить автор, да вот позднейшие русские цари забыли оказанные им услуги Шахалиев (хан Шейхгали. – Г.Е.), Ураз-Мухаммедов и др. И народ татарский оказался в жалком, бесправном положении. Так рассуждая и оплакивая прошлое, А. З. Валиди искаженно изображал историю народа» (109, с. 71).

Но мы уже разбираемся досконально, кто именно искаженно изображал историю, притом как татарского народа, так и в целом Отечества.

Также заметим, что «это равноправие», по мнению Ахметзаки Валиди Тугана, да и не только по его мнению, доказывается, во-первых, вовсе не только «наличием двух-трех фамилий» – например, как мы и прояснили выше, а также и в (41), (42). Да и, во-вторых – фамилии любые могли вписать или убрать при составлении официальной истории Миллером, Шлецером и их предшественниками и подручными в XVII–XVIII веках. Как мы видели из всего приведенного в этой, а также и в двух предыдущих книгах (41), (42), равноправие русских, татар и остальных народов в Великой Татарии и Московии – до наступления романо-германского ига – доказывается весьма и весьма многими фактами и сведениями. И в большинстве своем утаенными от нас именно историками-«флюгерами»[133] – подобными данному «критику» Ахметзаки Валиди Тугана.

Необходимо сказать, что и в эмиграции не переставали травить Ахметзаки Валиди Тугана подобные «критики». Поскольку и в Турции, притом в весьма влиятельных кругах, процветали эмигрировавшие из России «булгаристы». Последним, и особенно их хозяевам, весьма не нравились взгляды Ахметзаки Валиди Тугана на историю татарского народа и изложенные в его трудах сведения, приведенные как в данной работе, так и в (41), (42).

Но Ахметзаки Валиди Туган, даже прожив всю оставшуюся жизнь в изгнании, от своих работ, от своего мнения и своих слов, – в том числе и от приведенных в данной работе, – до конца своего жизненного пути не отказался, и не старался тем кому-либо угодить. Так как был Валиди Туган и остался, несмотря на то, что стал врагом «партруководителей» СССР, патриотом своей Родины – России, да и просто – достойным и благородным человеком. И какой путь он избрал в свое время для борьбы с Лениным В. И. и с Троцким Л. Д., да с их компаньонами, и мог ли он выбрать иной, и какой должен был выбрать – этот уже другая тема.

Советский историк отмечает также: «Татарская ориентация Валиди в те годы, когда татарская буржуазия была еще сильна, очень примечательна, ибо позднее, как общеизвестно, он стал идеологом узко башкирского националистического сепаратизма» (109, с. 71). Ну и дополним: главное, стал Валиди Туган врагом антинародной большевистской власти, и поэтому критиковать его труды подобным образом в научных работах было в те времена очень выгодно. Ведь не об исторической правде пеклись многие и многие – как из числа романовских историков, так из рядов партийных историков периода советского тоталитаризма – они старались, в угоду своим хозяевам, скрыть истинную роль в истории России и Евразии средневекового татарского народа и его лидера, основателя Великой Орды Чынгыз-хана, его соратников и последователей.