Наказать и дать умереть Ульссон Матс
– Давай, Томми, – быстро перебил я. – Что ты помнишь?
Он уже не наливал пиво в стакан, пил из бутылки. Отставив бутылку, Томми потер виски и уставился на журнальный столик перед диваном, словно пытался сосредоточиться.
– Помню клуб, – наконец заговорил он. – «КВ». Должно быть, я перебрал порошка, потому что голова гудела как барабан. Думаю, Кристер Юнсон… Ты ведь знаешь его? Кристер Юнсон был страшно зол на меня. Я чувствовал себя в прекрасной форме, но из гитары не мог извлечь ни звука. И передвигался… будто шел по болоту. – Внезапно Томми замолчал, словно мысль, которую он собирался озвучить, от него ускользнула, но потом нашелся: – Это было как в дурацких старых фильмах. Ты знаешь, о чем я говорю… Все как в тумане, и так странно, и ты не понимаешь ни черта, но все равно смотришь, потому что это единственный фильм в программе на всю неделю.
– Был праздник в холле отеля, – напомнил я. – А потом – непонятно, куда все делись. Некоторые твои собутыльники исчезли, но часть поднялась к тебе, потому что в номере остались бутылки. Кто ушел с тобой, помнишь? – (Он молчал.) – Напрягись, Томми. Ты сам признался, что перебрал, хотя некоторые утверждают, что ты был в полной отключке.
Он загадочно улыбнулся:
– Так ведь… художник – он всегда художник…
– В смысле?
– Сам думай, Свенссон. – Он внезапно ткнул в меня пальцем. – Со мной надо аккуратней, на цыпочках…
– Я думаю о том, что до сих пор никто из них не объявился в полиции. Никто не опознан, никто не дал показаний…
– Стукачи плохо кончают, это я понял в тюрьме, – заметил Санделль.
– Вспомни, Томми, – уговаривал я. – Ты ведь не сидел в тюрьме. Ты весело проводил время в уютном месте, где плетут венки, делают корзины и прочую дребедень, которую я видел на их сайте.
– Но я поклялся. – Томми приложил кулак к сердцу. – Я не стукач.
Моя правая рука сжалась в кулак. Жаль, что я далеко сидел.
– Я помню, как она лежала подо мной. – Он блаженно закатил глаза. – Визжала, как зверек… как поросенок…
Я снова вспомнил Кристера Юнсона и опять сдержался.
– Вряд ли, Томми, – сказал я вместо этого. – Она лежала одетой. И ты тоже.
– Ты точно это знаешь? – Он подозрительно прищурился.
– Я там был, Томми. Не помнишь?
Санделль наморщил лоб, будто крепко задумался, но вскоре его лицо снова просветлело.
– Мне нужно еще пива, – сообщил он. – А может, кое-чего и покрепче.
Он склонил голову набок и заглянул мне в глаза – точь-в-точь ребенок, который выпрашивает у мамы сласти у кассы в супермаркете, хотя до субботы еще далеко.
– Коньячку… Как ты думаешь, у китайца есть коньяк?
– Китайца зовут Чьен, – поправил я. – И коньяк у него есть.
Я знал, что у Чьена имеется коньяк высшего качества, однако попросил самый дешевый. У меня создалось впечатление, что Томми Санделль в скором времени отключится, а значит, тратиться на дорогой нет смысла. Тем более что Томми было все равно.
Так мы просидели весь день. Мне уже казалось, что Санделль засыпает, когда он вздрогнул и уставился на меня выпученными глазами.
– Так это ты меня укутал? – протянул он.
Я выпрямился на стуле, сосредоточился. Что-то новенькое. В той комнате я делал с Томми что угодно, только не укутывал.
– Нет, не я.
Он пристально на меня посмотрел и встряхнулся:
– Нет, тот был крупнее.
– То есть кто-то крупнее меня тебя укутал, ты это хочешь сказать? – подхватил я.
Он тяжело вздохнул и сделал большой глоток из бутылки.
– Ах, я уже не помню, все как в тумане.
– Он что-нибудь говорил? Напрягись, во имя всего святого, Томми!
– Я стараюсь, и вряд ли твой крик мне поможет.
Мне оставалось только удивляться ангельскому терпению Кристера Юнсона. Как только он управлялся с этим взрослым ребенком?
– Давай же, Томми… Что он тебе говорил?
Но Томми Санделль не отвечал. Через пару минут комнату огласил храп.
Чертов идиот!
В этот момент пришла эсэмэска от Кристера Юнсона. У меня еще час, – сообщал он. Я отвернулся от храпевшего Томми Санделля и включил ноутбук. Мое интервью выйдет уже завтра – эксклюзивный материал с фотографией Томми на фоне кружащихся снежинок в Истаде и заголовком: «Жизнь только начинается».
Чьен убрал со стола. На столиках снаружи уже рассаживались обедать. Потом в нашей комнатке появился Кристер Юнсон. Я кивнул на ноутбук, затем – на спящего Санделля.
– Он начинает новую жизнь.
– Вижу, – отозвался Юнсон. – Не в первый раз. На всякий случай я поставил в холодильник травяной настой.
И пока Чьен накрывал Кристеру Юнсону весенние роллы и цыпленка с ананасом, я прогулялся до двух ближайших банкоматов и снял в общей сложности двенадцать тысяч крон. Деньги предназначались Юнсону в качестве компенсации дорожных издержек, платы за труды и – не в последнюю очередь – за молчание.
Ни расписок, ни квитанций не полагалось. Мы расплачивались «по-черному». «Чернее, чем в Конго», как остроумно выразился Кристер.
– Удивительно, но Санделль до сих пор не поинтересовался, где его мобильник, – заметил я, передавая Кристеру деньги. – Между тем я нашел его в пластиковом пакете, среди остальных вещей. Я и не пытался его включить. Думаю, тебе тоже не следует этого делать. Пусть Санделль спокойно спит до утра в твоем автобусе. Кому он понадобится среди ночи? Кстати, на твоем месте я отключил бы и свой телефон. Тогда не придется врать репортерам.
Юнсон выглядел как в прошлый раз, только на футболке вместо «Доктора Филгуда» красовалась эмблема «Мотерхэда». Кристер кивнул и ответил, не переставая жевать:
– За двенадцать кусков я готов не включать мобильник хоть целую неделю. Если позволишь, могу отвезти Санделля к себе домой. Там он прекрасно выспится на моем диване. А завтра с утра – моя не проснется в такую рань – тронемся в Стокгольм. Решено.
Нам удалось на удивление легко привести Томми в чувство. Веселого и отдохнувшего, мы повели его к «меркабусу» Юнсона.
Он лукаво подмигнул мне, когда я пристегивал его к пассажирскому сиденью:
– А знаешь, что он сказал?
– Кто?
– Тот, который был крупнее тебя?
– Что? – насторожился я.
– Он шикнул на меня и велел спать дальше, а потом говорил что-то про Робин Гуда и Рождество.
– Про что?!
– «Как Робин Гуд на Рождество» – вот его слова. Больше ничего не помню.
– Что он имел в виду?
Санделль пожал плечами:
– Он вылез в окно со всеми своими мешками.
– Мешками?
– Полными денег, – уверенно кивнул Томми.
Я вышел из салона, направился к Юнсону и передал ему слова Томми.
– О чем это он, как думаешь? Ты лучше меня его знаешь.
Кристер Юнсон пожал плечами, затянулся и, бросив окурок на землю, шагнул в кабину. Автобус покатил из города. Он скрылся за «Триангелем», а в воздухе еще целую минуту висел удушливый кислый запах. Возможно, «меркабус» и не самая совершенная машина на сегодняшний день, зато в нем можно отлично выспаться.
В ушах у меня еще долго стоял храп Томми Санделля.
Вернувшись к Чьену, я рассчитался за еду, пиво и коньяк. Томми выпил три бутылки. Точнее, две с половиной, но за третью я заплатил полностью.
Теперь нужно вернуть отданные Кристеру двенадцать тысяч. В финансовых махинациях я ас. Это единственное, чем стоит заниматься.
Я отослал статью, и через полчаса Карл-Эрик Юханссон лично позвонил и сообщил, что все в порядке.
– Кто-нибудь, кроме вас, до него добрался? – уточнил он.
– Никто.
– Ты что, следил за ним? – удивился Карл-Эрик.
– Следить не нужно, – объяснил я. – Достаточно заплатить.
Потом я набрал номер Эвы Монссон и надиктовал на автоответчик, что побеседовал с Томми Санделлем и наше интервью выйдет в завтрашней газете. Я утаил и от Карла-Эрика, и от Эвы, что фактически споил Томми – и это после всех его объявлений о начале новой, трезвой жизни! О Робин Гуде, Рождестве и типе с денежными мешками я тоже, разумеется, умолчал.
В конце концов, каждый человек имеет право на свои тайны.
Тем более журналист.
Тем более в мире, где людям так не терпится осветить все темные уголки.
И не овчарка подняла меня с постели на следующее утро. Не старый автомобильный рожок, не стук теннисных мячиков, не фортепианное тремоло. Потому что мобильник я отключил с вечера, решив воспользоваться старым, проверенным средством: позвонил на ресепшен и попросил разбудить меня в шесть.
Теоретически достаточно было дать команду имевшемуся в номере телефонному аппарату – в нем предусмотрена и такая функция. Но практически это очень сложно и всегда срабатывает неожиданно. Я как-то попробовал – в результате он звонил через каждый час.
Итак, я поднялся в шесть утра и уже в семь сидел в машине на пути в Стокгольм.
Вчерашний снегопад за ночь сменился ливнем, и холодные струи хлестали в ветровое стекло. Ветер налетал порывами. Я нервничал и сжимал руль так, что побелели костяшки пальцев.
Глава 9
Стокгольм, январь
Весь год шведы мечтают о снежном Рождестве, словно быстро забывают, что это значит на самом деле. А стоит мечте сбыться, ждут не дождутся, когда Рождество закончится, и на чем свет стоит клянут его в блогах и твиттерах.
Инспектор криминальной полиции Эва Монссон не ошибалась, сказав, что Томми Санделль встретит Рождество со снегом. Ее прогноз оправдался на большей территории Швеции. Бывали дни, когда термометр за моим окном в Стокгольме показывал минус девятнадцать по Цельсию – температура скорее для эскимосов, чем для жителей современного европейского города.
Но в то утро, двигаясь на север от Мальмё, я быстро привык к окружающему меня белому безмолвию. Нервозность от загадочных писем и неприятных вопросов Эвы Монссон постепенно улеглась. С тех пор я не получал мейлов на эту тему. Напротив, поступило несколько запросов с радио и телевидения с предложениями, касающимися Томми Санделля и найденной рядом с ним мертвой женщины.
Одни меня заинтересовали, другие нет.
Все зависело от того, обещали мне деньги или нет и предлагали ли мне добираться до студии или радиостанции на такси.
На одну программу планировалось пригласить известного не то криминолога, не то другого специалиста по преступлениям – в общем, очень популярную личность, и нас с Эвой Монссон.
Я, разумеется, интересовал их только в связи с Томми Санделлем. Ей же предстояло рассказать о сумасшедшем, расстреливающем в Мальмё эмигрантов. Собственно, Эва не занималась этим делом, просто редакция решила восполнить ею наблюдающийся в криминальных программах недостаток умных и хорошеньких женщин. Эва подходила по всем статьям, кроме того, она не ругалась на камеру.
– Черт, как холодно! – воскликнула она, войдя с улицы.
В студии Эва использовала совсем другой язык, в котором, помимо всего прочего, не было и намека на сконский говор.
Они повезли нас в «Лидмар». В этом отеле – замечательный бар, где мы и выпили, а потом я пригласил Эву пообедать в ресторане на Риддарсгатан, в котором сам часто бывал.
– Ты не разговаривал с Санделлем в Стокгольме? – спросила Эва.
– Нет, – ответил я. – Ожидал встретить его в радиостудии, но он так и не явился. Возможно, это к лучшему. Кажется, он не готов к беседе со мной. Я с ним тоже.
На самом деле все обстояло не совсем так.
Я гадал, есть ли у Эвы Монссон тайны от меня? Я ведь так и не сказал ей о человеке с мешками денег, который шикнул на Томми и велел ему спать. Загадочное электронное письмо тоже от нее утаил. Сам не знаю зачем.
– И как там у вас с ней?
– С кем? – удивился я.
– С той, с которой ты встретился в Мальмё.
– Об этом ты, похоже, знаешь больше моего, – буркнул я неожиданно грубо.
– Ты всегда так нервничаешь, когда речь заходит о ней?
Эва права, не стоило так волноваться.
Возможно, на меня опять действовала полная луна, а я не замечал.
– Где вы видетесь? Ты водишь ее сюда?
– Кого?
– Не знаю. Ее.
– Нет, не вожу.
– Ты, помнится, говорил, что вы познакомились на конференции в Стокгольме, и я почему-то решила, что именно здесь.
Я ничего не ответил. Не мог сказать ей, что все началось с дегустации вина. Эва, конечно же, навела бы справки. Я вообще не знал, что придумать, – слишком трудно обмануть настоящего следователя.
– Мы сидели совсем в другом месте, – наконец выдавил я.
– Сидели? – переспросила она. – Звучит так, будто вы выпивали. Раньше ты называл это конференцией.
– Называй как угодно.
Она отложила приборы:
– А теперь я хочу большую чашку свежемолотого кофе и коньяк.
По Мальмё разгуливал маньяк, охотившийся на эмигрантов, – современный вариант «человека с лазером»[19], и я увидел в этом подходящую тему для беседы, но Эва не клюнула.
– Мне нечего сказать о нем, даже телевизионщикам, – отрезала она. – Я не настолько глупа, чтобы не понимать, почему они меня выбрали. Но от приглашений в Стокгольм никогда не отказываюсь.
– А как далеко продвинулось расследование дела Томми и Юстины?
Эва вздохнула:
– Мы допросили всех, кто был в отеле. Раз сто вызывали ту, с которой он пил в «Бастарде», и все напрасно. Ничего нового. – Она вылила в рот остатки коньяка. – Но в этом нет ничего удивительного. Далеко не всегда получается докопаться до истины.
– Странно слышать такое от следователя, – заметил я.
– Ты прав, это не для печати.
Мы попросили официанта вызвать такси, и я проводил Эву к выходу. Она куталась в сто одежек, увенчав себя огромной меховой шапкой, которая больше подошла бы русскому солдату времен Зимней войны, а за окном мело вовсю. Таксист, поднимавшийся к нам по Риддарсгатан, с трудом пересек улицу.
Лишь только машина скрылась в клубах снега, я вернулся на место. Нет ничего приятнее, чем сидеть в теплом ресторанном зале, когда за окнами дождь или метель. Из-за маленьких столиков здесь было довольно тесно, а от несмолкающего приглушенного гула становилось еще уютнее.
Я засиделся там до закрытия.
Все равно больше нечем заняться.
И потом, должен же кто-то оставаться в зале до самого конца.
Я обдумывал очередную поездку в Копенгаген. Не то чтобы рассчитывал найти там что-то новое или встретить кого-нибудь, владеющего информацией.
Тогда зачем? В чьих интересах? И что мне делать с полученными сведениями?
Передать Эве? Зачем?
Когда я проснулся на следующее утро, термометр показывал только минус семнадцать.
Весна уже в пути.
Батареи были теплые, но дом старый, дуло изо всех щелей. Я надел теплый свитер, ботинки, обмотался шерстяным шарфом и включил ноутбук.
Мне пришло новое сообщение.
Я не знал отправителя и вряд ли смог бы воспроизвести наизусть сочетание букв в поле «отправитель». Тем не менее я вздрогнул.
Браво, – писал zvxfr. – Эва Монссон великолепна на телеэкране, но она не открыла всей правды.
Часы показывали десять. Письмо поступило на мой адрес в семь сорок пять.
Что же такого утаила от телезрителей Эва Монссон?
Я взял мобильный и набрал ее номер.
Раздался голос автоответчика, – вероятно, Эва Монссон сидела сейчас в самолете, летевшем в Мальмё.
Я отменил вызов.
Что мне ей сказать?
Нужно набраться смелости, чтобы говорить о самом себе.
С чужими тайнами намного проще.
Глава 10
Гётеборг, февраль
Решение пришло в салоне автомобиля. Дождь барабанил по крыше и хлестал в ветровое стекло.
Он ей покажет.
Научит, как нужно себя вести.
Такое не должно остаться безнаказанным.
Мужчина не мог забыть презрения в ее взгляде. Или это было удивление? Нет, презрение. Отвращение.
Он не привык, что женщины так на него смотрят.
И как она с ним разговаривала! Сказала, что раскаивается, что все было ошибкой с самого начала. Но хуже всего – она его жалела. И тем самым ставила себя выше его, смотрела сверху вниз.
Мужчина вышел из машины, достал из багажника сумку и вернулся на место.
Он всегда путешествовал со специальной сумкой, особенно когда сидел за рулем. Он научился быть готовым ко всему. Кто знает, когда представится подходящий случай. Все лежало в идеальном порядке. Достаточно запустить внутрь руку, чтобы вытащить парик, делавший его на несколько лет моложе – во всяком случае, если верить отражению в зеркале заднего вида. Парик был черный, волосы топорщились, если их как следует не пригладить.
Очки?
Он выбрал со стальными дужками.
Нет.
Примерил другие, в толстой черной оправе.
Совсем неплохо.
Мужчина легко менял обличья, у него богатый опыт.
Сейчас он выглядел совершенно другим. Представительным. Собственно говоря, этого было бы достаточно, но он работал и над осанкой, и над походкой. И когда появлялся на улице в парике, с накладными усами и в очках и вдобавок хромал, слегка склонив голову набок, его не узнавали. Тем более люди, с которыми он до этого встречался всего раз. Хотя к нему особенно и не приглядывались. В гостинице он старался лишний раз не маячить у регистрационной стойки. Сохранял инкогнито, и это ему удавалось.
Он бережно ощупывал содержимое сумки. Легкий коробок. Это был его первый раз. Да, точно… Все шло хорошо, ничто не предвещало такой развязки. Кафе с дорогущими креветками. Она ему улыбнулась, а он уже знал, чем все закончится.
Она повела его за собой. Как дворняжку, на поводке. Переписка по мейлу обещала многое. Теперь ее надо поставить на место. Укротить.
Мужчина вытащил из сумки наручники и сунул в карман куртки.
Куда бы он ни собирался, клал в сумку наручники, скотч и деревянную расческу. Если будет нужно, он пустит в ход и ремень от брюк. Он нажал кнопку на брелоке автосигнализации, дождался щелчка и побрел к отелю. Дождь усилился. Оставалось надеяться, что парик не пострадал. В современных отелях, не имея ключа от номера, выше первого этажа не пройти. Именно за ключом он и отправился в бар.
Бар «Рука епископа» располагался в подвале отеля, стекла очков сразу запотели. У двери он остановился в неуверенности. Он не привык к очкам и натужно соображал, что люди делают в таких случаях. Наконец, собравшись с духом, снял их и протер стекла платком.
Внутри слева от двери он разглядел длинную барную стойку, уходящую в зал под сводчатым потолком, где стояли столы, стулья, кресла и вмурованный в стену мягкий диван. Справа столов было больше, но эта часть зала лучше просматривалась.
Публика состояла в основном из мужчин, которые пили виски или пиво из пинтовых стаканов, совсем как в Англии. В отеле проходила конференция.
Он и сам не раз участвовал в конференциях и всегда удивлялся, как много на них пьют. Он решил взять «Гиннесс» и немного поиграть в карманника. Приблизившись к барной стойке, увидел троих мужчин, стоявших с виски и пивом. Один из них, рыжий толстяк, выложил на стойку мобильник, блокнот и ключ-карточку от номера в отеле.
Подивившись беспечности столь солидного на вид человека, мужчина наклонился, словно желая посмотреть, какого сорта у того пиво, незаметно накрыл ладонью пластиковый ключ-карточку и мигом опустил его в карман пальто. Потом выпрямился и как ни в чем не бывало зашагал к лифту. Чтобы подняться к номерам из бара, ему не пришлось лишний раз пересекать холл.
Лицо человека в кресле возле лестницы, ведущей наверх, показалось ему знакомым. Мужчина в очках вошел в лифт, вставил ключ-карточку в щель замка и нажал кнопку. Мысль пришла в голову, как только лифт тронулся с места.
Он разволновался.
Раньше с ним такого не бывало. До определенного момента он думал лишь о предстоящем деле, эйфория приходила позже. Но сейчас он собирался отомстить, а значит, перед ним стояла более важная, чем обычно, задача. И это мешало мужчине сосредоточиться.
Убить двух зайцев одним выстрелом.
Вдобавок ко всему он стал вором, и это тоже нервировало.
Люди бывают на удивление доверчивы и неосторожны. Иногда достаточно решительно постучать в дверь, чтобы хозяйка открыла и выглянула в коридор. Женщина не успела даже испугаться – гость изо всех сил хлопнул дверью, так что она отлетела к стене. Потом мужчина вошел и закрыл номер изнутри, а когда хозяйка попыталась дернуться, ударил ее кулаком в живот, в солнечное сплетение, как его научили в детстве в уличных драках. Женщина упала на колени, жадно глотая ртом воздух, а он отвел назад ее ладони и надел наручники. Потом приподнял ее, потащил в комнату и бросил на кровать. Она все еще задыхалась, когда он вернулся к двери за сумкой. Он достал шарик, похожий на теннисный мячик, и сунул его женщине в рот, для чего пришлось запустить ей в ноздри пальцы и, раздвинув челюсти, пальцами другой руки прижать язык книзу. Потом заклеил ей рот, обведя скотчем скулы и сомкнув концы ленты на затылке.
Пока женщина лежала на кровати, тяжело дыша, мужчина прошел в прихожую, снял пальто и аккуратно повесил его на вешалку.
Комната оказалась просторной, с письменным столом, кроватью и мягкими креслами. Дождь хлестал по оконным стеклам. На ночном столике стояла наполовину пустая бутылка коньяка и выпитая «Грёнстедтс монополе». Устроила себе праздник. У нее хватило на это наглости, после того как она вышвырнула его вон. Что ж, теперь его очередь праздновать.
Не снимая перчаток, он потер руки, словно что-то смахивая, и оглянулся на женщину на кровати. Ее грудь в декольте белой блузки тяжело поднималась и опускалась, голубая юбка в белый цветочек высоко задралась. Он поправил юбку. Всему свое время, никогда не стоит опережать события.
– Нужно пристегивать цепочку, когда собираешься открыть дверь, – подсказал он.
Хотя и это вряд ли бы ей помогло. Дверь открывается вовнутрь; бросившись на нее всем телом, он, конечно, сорвал бы цепочку.
Такое он проделывал неоднократно.
Поначалу она ничего не поняла.
Удар в живот не причинил особенной боли, но словно выбил из нее весь воздух, который она теперь безуспешно пыталась набрать заклеенным ртом. Парик, усы и очки полностью изменили его облик, но, как только мужчина заговорил, она узнала голос.
Женщина повела себя на удивление спокойно.
Ее юбка снова поползла вверх, и он опять поправил ее.
Она спрашивала себя «за что?» и была уверена, что он ее изнасилует.
Она старалась сохранить ясный рассудок и пришла к выводу, что лучше всего лежать тихо, чтобы не раздражать мужчину.
Говорить она не могла.
После она крутилась на постели, переворачивалась с боку на бок, но когда попыталась встать, он сразу дал ей понять, кто в доме хозяин.
Будь у нее возможность сказать хоть слово, она, вероятно, попробовала бы с ним торговаться, предложила бы что-нибудь. Но у нее во рту крепко сидел шар.
Женщина не понимала, что происходит.
Переписка по электронной почте показалась ей многообещающей, разве что фото, которое он ей выслал, было либо очень старое, либо вообще принадлежало другому человеку. Но даже не внешность оттолкнула ее при встрече. Они сидели в кафе «Бругюллен», через улицу наискосок от отеля. Она надеялась почувствовать к визави некое сексуальное влечение, – в конце концов, именно в этом и состояла цель их переписки, – но в первый же момент поняла: этого не случится. И чем дольше они сидели за большим столом у окна, тем реже она отводила взгляд от окна, за которым шел дождь и проносились трамваи одиннадцатого маршрута. Вагончики направлялись либо в сторону Бергшё, либо в противоположную – к Сальтхольмену. Возле кафе они заворачивали за угол, и ей казалось, что даже трамваи объезжают стороной это место.
В конце концов она решила сказать правду: она сожалеет, но все это зря. Вероятно, она струсила. Испугалась. Она, а не он. Но и ему стало не по себе. Не то чтобы страшно, но как-то гадко.
– Ничего личного, – вздохнула она, вынула из сумочки маленький конвертик с ключом-карточкой и допила остатки чая.
Он успел заметить номер.
– Ничего личного? – переспросил он. – А что тогда, сверхличное?
Ему показалось, что они на редкость хорошо подходят друг другу.
Ложь.
Читать бесплатно другие книги:
