Ирландия Резерфорд Эдвард

– Ты боишься остменов.

– Разумеется. Они же видели, как Кнуд с его датчанами захватил Англию. Если Бриан Бору сейчас проиграет сражение, остмены со всех северных морей тут же набросятся на нас. И мы не сможем им противостоять.

– Но затеяли-то все это в Ленстере.

– Потому что они глупцы. Во-первых, ими движет непомерная гордость. Во-вторых, они наивно полагают, что коли король Дифлина – остмен, то захватчики в порыве родственных чувств пощадят их только за это. Но если туда придут все северные флотилии, Ленстер ожидает та же участь, что и всех остальных. А из-за близости к Дифлину им первым и достанется. И вместо Бриана будет ими править какой-нибудь остмен. – Он печально улыбнулся. – Если такое случится, Моран, нам тоже придется уступить власть над нашими землями. И все мы, как когда-то Туата де Данаан, будем вынуждены уйти под холмы. – Король задумчиво кивнул. – Поэтому, как видишь, Бриан Бору во что бы то ни стало должен победить.

Наутро в лагерь прибыл гонец от короля Бриана с просьбой к королю Тары присоединиться к армии Манстера на северном берегу Лиффи. Для Морана гонец тоже привез письмо. В нем говорилось, что он должен как можно скорее прибыть в лагерь Бриана, а если его друг норвежец сейчас с ним, король желал видеть и его. Первое требование Морана не удивило, но он никак не ожидал, что король упомянет о Харольде. Однако он помнил, какое уважение вызвало у Бриана великодушное стремление Харольда спасти поместье в Ратмайнсе, и решил, что король просто хочет иметь рядом с собой верных и надежных людей. Ведь как он тогда сказал? «В опасные времена держи при себе великодушных людей». Теперь эти опасные времена наступили, и перед величайшей из битв стареющий полководец хотел окружить себя преданными людьми.

Оставив своих родных с королем О’Нейлом, они не мешкая отправились в путь.

Дорога была приятной и не слишком тяжелой. Говорили они не много, каждый думал о своем. Моран радовался, что сможет дать Бриану подробный отчет о силах короля Тары и об их разговоре, не сомневаясь, что король Манстера обязательно спросит об этом. Харольд выглядел немного взволнованным, как показалось Морану. Его обычно свежее лицо побледнело, а в ярко-голубых глазах появился беспокойный блеск.

Вскоре они подъехали к развилке, откуда начиналась еще одна дорога – на юго-восток.

– В эту сторону дорога похуже, зато это более прямой путь до Дифлина, – сказал Моран. – Как поедем?

– Короткой дорогой, – без раздумий ответил Харольд.

Так они и сделали, свернув в сторону Бойна.

Почему он выбрал эту дорогу? Какое-то чутье, он даже сам не знал отчего, подсказывало ему, что решение должен принять Харольд. Но, говоря другу о том, что этот путь более короткий, он уже знал, что Харольд выберет именно его. А почему он захотел ехать этой дорогой, Моран и сам не мог бы сказать. Может, оттого, что по ней много лет назад его вез отец, когда они только впервые ехали в Дифлин? В этом была причина или в чем-то другом, но Моран чувствовал странное и неодолимое желание еще раз проехать этим путем.

Уже близился вечер, когда они добрались до больших зеленых холмов над Бойном. Вокруг не было ни души. Хмурое небо покрылось свинцовыми облаками, а в серых водах реки плавали белые лебеди, похожие на мерцающие островки.

– Вот здесь, – с улыбкой сказал Моран, – жили Туата де Данаан. – Он показал на разрушенную вершину самого большого кургана. – Твои сородичи однажды пытались туда пробраться. Ты знал об этом?

Норвежец покачал головой.

– Мрачное место, – заметил он.

Спешившись, они обошли захоронения, рассматривая вырезанные на камнях знаки и осыпавшиеся куски кварца. Потом Харольд захотел немного пройтись вдоль холма, а Моран остался перед входом в самую крупную из гробниц, где стоял камень с тройной спиралью. Откуда-то донесся птичий крик, но больше тишину ничто не нарушало. Дневной свет неуловимо угасал.

Было ли это место мрачным? Возможно. Хотя Моран бы так не сказал. Он смотрел на реку и вспоминал своего отца. Наверное, он бы так и простоял еще довольно долго, если бы вдруг его внимание не привлекло какое-то движение на небольшом косогоре у реки.

Самое странное, что он ничуть не испугался и даже не удивился. Как и все жители острова, он знал, что духи способны принимать разные обличья. Древние боги могли появиться в образе птицы, рыбы, оленя или даже прекрасной женщины; под землей обитали гномы и другие волшебные существа, а перед кончиной какого-нибудь человека можно было услышать жуткие рыдания – так оплакивали обреченного на смерть феи-банши. Но то, что заметил Моран на склоне, было совсем иным, хотя он точно знал, что это именно дух. Оно вообще не имело никакой формы, не было даже клочком тумана. И все же Моран чувствовал, как оно движется к нему с каким-то явным намерением.

Невидимая тень проскользнула совсем рядом с Мораном, потом, окутав его странным холодом, удалилась к могильному кургану, миновала камень со спиралями и исчезла внутри.

Когда все закончилось, Моран по-прежнему стоял неподвижно, устремив взгляд на реку, и хотя он не смог бы объяснить почему, но теперь он совершенно точно знал, что будет дальше. Страха он не испытывал. Он просто знал. И когда вскоре вернулся Харольд, Моран сказал ему:

– Ты не должен идти со мной. Возвращайся в Фингал.

– Но как же Бриан Бору?

– Ему нужен я. А за тебя я извинюсь.

– Ты же сам говорил, что в поместье оставаться опасно.

– Говорил. Но у меня предчувствие.

На следующее утро они поскакали на юг вместе, но, когда добрались до северного края Долины Птичьих Стай, Моран остановил коня:

– Здесь мы расстанемся, Харольд, но сначала я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал. Оставайся в поместье. После того как тебя призвал Бриан, к королю О’Нейлу ты вернуться не сможешь, но, думаю, твои сыновья будут с ним в безопасности. Ты должен пообещать мне не участвовать в этом сражении. Обещаешь?

– Я не хочу бросать тебя одного, – сказал Харольд. – Но ты сделал для меня так много, что и отказывать тебе мне тоже не хочется. Ты уверен, что так надо?

– Это единственное, о чем я прошу, – ответил Моран.

Так они и расстались. Харольд отправился в свое поместье, а Моран повернул на запад, искать короля Бриана, которого он только что лишил общества великодушного человека.

– Монах должен сам привезти книгу. Так пожелал король Бриан, – сказал гонец. – Она готова?

– Готова, – ответил настоятель. – Уже десять дней как готова. Что ж, это честь для тебя, брат Осгар. Думаю, король хочет поблагодарить тебя лично.

– Мы поедем в Дифлин, где будет сражение? – спросил брат Осгар.

– Именно так, – кивнул посланец.

Осгар понимал, что настоятель хочет угодить королю Бриану. Хотя король Ленстера готовился к битве и даже надеялся ее выиграть, все остальные вовсе не были так уверены в ее исходе. За горами Уиклоу, на прибрежной равнине, вожди Южного Ленстера отказались присоединяться к войску своего короля. И беззащитное аббатство Глендалох, хотя и было одним из самых значимых в Ленстере, едва ли могло позволить себе оскорбить короля Бриана, отказав ему в том, что и так предназначалось ему.

Гонец прибыл в середине апреля, в последнюю пятницу перед Пасхальной неделей. А в субботу на рассвете они выехали за огромные ворота монастыря и направились на север, к перевалу, который должен был вывести их на другую сторону гор, к Дифлину. Когда они поднялись уже достаточно высоко на открытый склон, небо над ними сияло голубизной. День обещал быть прекрасным.

Легкий влажный ветерок ласково касался лица Осгара. Он вдруг вспомнил тот день, когда много лет назад шел через эти горы, чтобы сообщить Килинн о своем решении остаться в монастыре, и на несколько мгновений внезапно почувствовал себя тем юношей, которым был когда-то. Острота этих чувств поразила его. Он начал думать о Килинн, и сердце его забилось быстрее. Увидит ли он ее?

И все же нельзя было забывать о том, что внизу, в Долине Лиффи, его могла подстерегать опасность: он приближался к полю битвы. Успеет он доставить книгу Бриану и укрыться в безопасное место или тревожные события настигнут и его?

Близилось воскресенье, праздник Входа Господня в Иерусалим. День радости и ликования. Он въехал в Святой город на осле; люди бросали ему под ноги пальмовые ветви, выражая свое уважение, пели ему осанну, называли Мессией. А спустя всего пять дней они его распяли. Не ждет ли и его подобная участь, думал Осгар, когда они ехали через перевал. Быть может, и он, придя из своего мирного убежища и приняв восхваления за свой маленький рукописный шедевр, падет от топора викинга? Судьба порой насмешлива. А может, вдруг подумал он, ему придется встретить героическую смерть, спасая Килинн из горящего Дифлина или защищая ее от банды разбойников-викингов? Вспомнив о Килинн, он почувствовал, как сердце наполняется теплом. Когда-то он не выдержал такого испытания, но это было очень давно. Тогда он был совсем другим человеком.

Он действительно чувствовал себя обновленным. Маленькая книга Евангелий получилась яркой и удивительно живой. Можно было не сомневаться, что король Бриан придет от нее в восторг. Страсть к Килинн, которая помогала ему, вдохновляла его те три месяца, что он работал над ней, и до сих пор это воодушевление в нем не иссякало. Он чувствовал в себе непреодолимое желание сделать что-то еще, никогда прежде он не испытывал такой жгучей потребности творить. Ради этого и хотелось жить. Но в то же время с какой-то спокойной уверенностью он сознавал, что если и суждено внезапно оборваться его земному существованию, то он уже оставил после себя некую маленькую драгоценность, которая, как он надеялся, и в глазах Господа сделает его не слишком насыщенную событиями жизнь более оправданной.

Они миновали высокогорное ущелье и повернули на северо-запад. До наступления ночи нужно было спуститься по склонам, обогнуть широкую бухту Лиффи и пересечь реку по небольшому монастырскому мосту в дюжине миль выше по течению от Дифлина. День был погожий, апрельское небо оставалось удивительно чистым. Уже после полудня они вышли на северные склоны и увидели внизу, на востоке, величественное устье реки Лиффи, а за ним – огромное пространство залива.

И тут Осгар заметил паруса викингов.

Огромная флотилия ладей, двигаясь из-за северного мыса, прошла мимо Бен-Хоута и направилась дальше, в открытое море, где вскоре растаяла в морской дымке. На ближайших к нему квадратных парусах Осгар различил яркие рисунки. Сколько всего там было парусов, он не знал. Он успел насчитать три дюжины, но их, без сомнения, было больше. А сколько же там воинов? Тысяча? Больше? Холодея от ужаса, Осгар смотрел на залив.

В Дифлине не росли пальмы, поэтому в то праздничное утро христиане шли в церковь с самой разнообразной растительностью в руках. Килинн несла пучок желтоцветников.

Зрелище было довольно необычное. Огромный поток прихожан – ленстерцев и дифлинцев, кельтов и норманнов, – с зелеными ветками и букетами цветов, шел по улицам, вымощенным деревом, под пристальными взглядами людей, прибывших на ладьях. Некоторые воины из северных морей оказались добрыми христианами, с одобрением отметила Килинн, и присоединились к процессии. Но большинство из них были то ли язычниками, то ли вообще ни во что не верили. Опираясь на боевые топоры, они стояли вдоль изгородей или в воротах, лениво переговариваясь и попивая эль.

Прошлым вечером их ладьи начали заходить в устье Лиффи. Две флотилии подошли одновременно и являли собой поистине внушительную картину. Ярл Оркни привел викингов со всего севера: с Оркнейских островов и с острова Скай, с побережья Аргайла и с мыса Кинтайр. А вот Бродар, военачальник с иссеченным шрамами лицом, привел с острова Мэн настоящий сброд, собранный, казалось, отовсюду. Беловолосые норвежцы, здоровяки-датчане, светлокожие и темноволосые, многие из них имели вид самых настоящих пиратов. И все они были союзниками, которых король Ленстера призвал сокрушить Бриана Бору. Впрочем, при взгляде на их грозные лица, Килинн жалела, что он не нашел для этого каких-нибудь других людей.

Идя к церкви, Килинн никак не могла решить, что ей делать. Не совершает ли она ужасную ошибку? Теперь она точно знала, что бегство к брату в Дифлин было слишком поспешным и, возможно, бессмысленным. Едва ли король Бриан на этот раз заедет в Ратмайнс, ведь он шел совсем с другой стороны Лиффи и находился далеко от их поместья. Ее старший сын этим утром уже вернулся домой, чтобы присмотреть за скотом. Но, конечно же, больше всего ее занимало совсем другое: почему она не поехала к Харольду. Ее сын на этот счет высказался вполне определенно.

– Бога ради, езжай! – заявил он ей. – Тебе не за что винить Харольда. Никакого отношения к Бриану Бору он не имеет. А ты и так чтила память об отце куда дольше, чем следовало. Да и для Ленстера ты сделала достаточно.

Она даже не знала наверняка, где сейчас Харольд. Остался ли в своем имении или уехал к королю О’Нейлу? Его предложение прозвучало достаточно категорично. Она должна появиться у него к Пасхе, но не позже. Ей казалось, что для любого разумного человека разница в несколько дней или даже недель не столь существенна, но что-то в характере норвежца подсказывало ей, что он будет стоять на своем. Эта черта ужасно раздражала ее и в то же время не могла не восхищать. Если она приедет к нему после Пасхи, его сердце закроется для нее навсегда. О свадьбе можно будет забыть, Килинн знала это.

Она могла признать то добро, что он сделал для нее, могла даже признать свою неправоту, но она не желала, чтобы ею помыкали. А Харольд, сделав предложение именно таким образом, утверждал свою власть над ней, и она не знала, как ей поступить, не потеряв при этом лицо. Принять его условия означало потерять гордость, и она решила повременить, насколько это возможно, и поискать достойный выход.

Но не только это тревожило ее. До сих пор довольно двусмысленное положение Харольда никого не заботило. Все знали, что своей безопасностью он обязан Морану, точно так же, как она, в свою очередь, должна быть обязана ему сохранением своего поместья. Но теперь близилась великая битва, и кто бы ни победил в ней, потери предстояли ужасающие. Если теперь она на глазах у всех покинет Дифлин, чтобы уйти к человеку, который находится под защитой Бриана, а потом дифлинцы Бриана разобьют, ее дезертирство вряд ли будет воспринято благосклонно. Возмездие может быть ужасным. А если она останется и Бриан победит, то окажется в ловушке в горящем городе. Но больше всего ее потрясло то откровенно циничное предложение, которое сделал ей сын перед своим отъездом.

– Ты ведь понимаешь, – сказал он, – что для нас как для семьи было бы лучше всего иметь своего человека в каждом из лагерей, чтобы мы смогли помочь друг другу при любом исходе. Я, разумеется, буду в лагере Ленстера, но если ты будешь с Харольдом…

– Ты хочешь сказать, – с горечью произнесла Килинн, – что мне следует перебраться в лагерь Бриана?

– Ну, не совсем так. Просто Харольд – друг Морана, а Моран… – Арт пожал плечами. – Ну, это не важно, матушка. Я ведь знаю, что ты этого не сделаешь.

Будь они все прокляты, думала Килинн. Прокляты. Впервые в жизни она действительно не знала, что ей делать.

Церковная служба в честь дня Входа Господня в Иерусалим уже началась, когда на причале появился некий человек. Слегка сутулясь, он шел вдоль строя кораблей, направляясь к одному из них. Его товарищи разбрелись кто куда. Да они и не были товарищами – так, встретились в одном походе, а потом могли никогда больше не увидеться. Но ему было все равно. В друзьях он не нуждался. Когда он шел по деревянному настилу причала, губы его кривились в усмешке.

Он жил во многих местах. Трое его сыновей выросли в Уотерфорде, но несколько лет назад он поссорился с ними и с тех пор почти их не видел. Они стали уже совсем взрослыми, и больше он ничего им не был должен. Впрочем, когда они были еще детьми, он им кое-что дал.

Он ходил на торговых судах и какое-то время жил с одной женщиной из небольшого портового городка на реке Бойн. Местные, из тех, что говорили на кельтском, прозвали его Дуб-Гэллом – темным чужаком, за его смуглую кожу. Даже его женщина называла его «мой Дуб-Гэлл». Это очень веселило его товарищей, и вскоре его имя стало известно и в других местах, и даже в Уотерфорде его сыновей стали называть детьми Дуб-Гэлла. Теперь это прозвище перестало его забавлять. На ладье его звали настоящим именем: Сигурд.

В последние несколько лет он вел бродячую жизнь, был и наемником. В Дифлин он прибыл накануне вечером, вместе с Бродаром, которого наняли короли Ленстера и Дифлина. А улыбался он не потому, что его ждали щедрая плата и возможность хорошенько поживиться, а потому, что совсем недавно узнал весьма приятную новость.

Харольд Норвежец, этот рыжий мальчишка-калека, был все еще жив.

Все эти годы он помнил о Харольде и часто представлял себе их встречу. Но забот в жизни и без того хватало, а судьба все никак не сводила их вместе. С возрастом его ненависть к норвежцу приобрела новые краски. Если в юности он горел желанием во что бы то ни стало убить проклятого хромоножку, чтобы отомстить за свой род, то теперь, когда стал зрелым мужчиной, одного убийства ему уже было мало. С жестоким наслаждением он представлял себе боль и унижение, которым он мог подвергнуть своего заклятого врага. Последние несколько лет эта мысль неотступно преследовала его, не давая покоя, словно незавершенное дело или неоплаченный долг.

И вот жизнь распорядилась так, что он отправился в Дифлин, чтобы принять участие в битве. Обстоятельства складывались как нельзя лучше. Конечно же, всю дорогу он думал о Харольде. Но только когда Сигурд ступил на тот самый деревянный причал, где они впервые встретились, все его детские чувства внезапно нахлынули на него с неистовой силой. Сигурд решил, что это судьба. Норвежец должен умереть. Лишь покончив с этим раз и навсегда, он сможет вернуться в Уотерфорд, найти своих сыновей, которые ничего не знали об этой старой истории, и рассказать им, что он сделал и почему, и, возможно, даже помириться с ними.

Ему не понадобилось много времени, чтобы разузнать все о Харольде на улицах Дифлина. Сначала, когда он спрашивал о хромом крестьянине, он лишь наталкивался на недоуменные взгляды, пока наконец один купец с Фиш-Шэмблс, услышав вопрос, не воскликнул радостно:

– Ты о Норвежце? О том, у которого большое поместье в Фингале? О, это богатый человек. Важный человек. Он твой друг?

Сигурд, хотя и торговал, и сражался, и пиратствовал по всем северным морям, разбогатеть так и не сумел.

– Был моим другом много лет назад, – ответил он, тоже улыбаясь.

Вскоре торговец уже рассказывал ему все, что Сигурду нужно было знать: о том, что Харольд вдовец, сколько у него детей и где именно находится его большое поместье.

– У него влиятельные покровители, – добавил торговец. – Сам король О’Нейл ему благоволит.

– Значит, он может выступить против нас?

– Сомневаюсь. Разве что его вынудят. А вот его сыновья могут.

Если Харольд со своими сыновьями окажется в битве по другую сторону, тем лучше, решил Сигурд. Уж он сумеет к ним подобраться. Если же нет, он найдет их после сражения, в поместье. Хорошо бы застать их врасплох, и сыновей тоже убить, чтобы изничтожить весь этот проклятый род под корень. Тогда он сможет отвезти за море не только голову Харольда, но и головы его выкормышей.

Кривая улыбка по-прежнему не сходила с его лица. Он с нетерпением ждал, когда начнется сражение.

К полудню того же дня Моран добрался до лагеря Бриана.

Король Манстера решил остановиться на северной стороне устья. К востоку от лагеря лежал мыс Бен-Хоут. Невдалеке на западе протекала Толка, стремясь к берегу Лиффи, где рядом с небольшой рощицей примостилась деревушка Клонтарф. По-кельтски это означало Бычье поле, хотя если на пастбище раньше и паслись быки, то их владельцы весьма предусмотрительно увели их подальше еще до прихода сюда армии Бриана. Место для лагеря было выбрано очень удачно. Небольшие холмы давали преимущество в обороне, к тому же, чтобы добраться сюда из Дифлина, нужно было перейти не только Лиффи, но и Толку.

Въехав в лагерь, Моран был немало удивлен. Первыми, кого он увидел, были вовсе не манстерцы и коннахтцы, а норманны с лицами настоящих головорезов. Никого из них он никогда прежде не видел. Найдя одного знакомого офицера, Моран спросил у него, что это за люди.

– Это наши друзья, Моран. Оспак и Волк-Забияка. Гроза морей, как говорят. – Он усмехнулся. – Если король Дифлина может призвать помощь из далёка, почему бы королю Бриану не ответить ему тем же? Согласись, наш старик своей хитрости не утратил.

– Они похожи на пиратов, – заметил Моран.

– У Дифлина свои пираты, у нас – свои, – с довольным видом ответил офицер. – Победить любой ценой. Ты ведь знаешь Бриана. Кстати, а где король Тары?

– Скоро будет, – ответил Моран.

Бриана он нашел в центре лагеря, король сидел в большом шатре на стуле, покрытом шелком. Он казался немного уставшим, но бодрости духа не терял.

Моран поспешил извиниться за своего друга:

– Когда мы переходили через ручей, его лошадь споткнулась, и он упал. А с его больной ногой… В общем, я отправил Харольда домой.

По взгляду короля Моран понял, что тот не поверил ни единому слову, но, вероятно, забот у старого правителя и без того хватало, чтобы допытываться до истины. Больше всего Бриана интересовали новости о короле О’Нейле, и он внимательно слушал подробный отчет Морана.

– Значит, он придет, – задумчиво произнес он, когда Моран замолчал. – Понятно. Сказал, что не может допустить моего поражения. Это любопытно. Как по-твоему, что он имел в виду?

– Только то, что сказал. Не больше и не меньше. Он не хочет нарушать свою клятву, но намерен держаться в стороне и беречь силы, до тех пор пока твои не иссякнут. И только если он решит, что тебе грозит неудача, он вмешается.

– Я тоже так думаю, – Бриан отвернулся и посмотрел вдаль; казалось, он опечален. – Армию поведет мой сын, – заговорил он наконец. – Я слишком стар. – Внезапно он снова повернулся к Морану, и тот вдруг увидел, что умные глаза короля смеются. – Впрочем, план сражения буду составлять, разумеется, я.

Да, старый король был, безусловно, уверен в себе. Он уже отправил отряды в те части Ленстера, которые их король оставил незащищенными. Об этом он доверительно рассказал Морану, а когда замолчал и ювелир уже собрался уходить, неожиданно протянул руку к столу рядом с собой и взял какую-то небольшую книгу.

– Взгляни на это, Моран. Ты видел что-нибудь подобное?

Перелистывая страницы, он показал изумительные рисунки, сделанные монахом из Глендалоха.

– Пошлите за тем монахом! – приказал король, и уже скоро Моран с радостью увидел Осгара. – Вы ведь знакомы. Это хорошо. Вы оба будете постоянно рядом со мной. – Бриан улыбнулся. – Наш друг хотел вернуться в Глендалох, но я попросил его остаться здесь и молиться о победе.

Брат Осгар был очень бледен.

– Не тревожься, – мягко сказал ему король. – Сюда сражение не доберется. – Он насмешливо глянул на Морана. – Если, конечно, Господь не останется глух к твоим мольбам.

К концу следующего дня они увидели, как с севера подошло огромное войско короля Тары. Свой лагерь солдаты О’Нейла разбили на склонах ниже Долины Птичьих Стай, на некотором расстоянии от армии Бриана, но в пределах видимости.

Наутро король Тары вместе с несколькими вождями явился к Бриану. Они вошли в королевский шатер, пробыли там какое-то время, а затем вернулись к себе. В тот же день Бриан, обходя лагерь, встретил Морана.

– Мы провели военный совет, – сказал король. – А теперь надо выманить их, чтобы заставить сражаться на нашей земле.

– И как ты это сделаешь?

– Разозлим их. Они уже должны были получить донесения о том, что творят мои диверсионные группы. А теперь увидят здесь огни пожарищ. Если король Ленстера решит, что я собираюсь уничтожить его владения, то не станет засиживаться в Дифлине. Так что, Моран, – с усмешкой сказал король, – пришло время подразнить его.

Харольд заметил дым утром в среду. Килинн так и не появилась. Огонь, похоже, двигался с южного края Долины Птичьих Стай. Вскоре столбы дыма показались и на востоке, затем пожары вспыхнули на склонах Бен-Хоута, а к полудню распространились до самого южного горизонта. Возможно, и не стоило ему слушать Морана – в поместье становилось так же опасно. Харольд подготовился, как мог. Он раздал немногим оставшимся с ним рабам оружие, а еще они все вместе возвели заграждение перед главным домом, хотя Харольд и не был уверен, что оно поможет, если захватчики сюда доберутся.

На следующее утро пожары подобрались ближе. Ветер с юго-запада гнал огонь в сторону поместья Харольда. Ближе к полудню дым уже был справа, а потом и сзади. Огонь окружал его. Вскоре вдали показался всадник, он мчался прямо в сторону поместья. К счастью, он был один. Когда всадник подъехал к воротам, Харольд с опаской пошел ему навстречу.

– Кто хозяин? – крикнул всадник.

– Я, – ответил Харольд.

– А ты кто? – резко спросил всадник.

– Харольд сын Олафа.

– А-а… – Мужчина улыбнулся. – Ну тогда все в порядке. – И, развернув коня, ускакал.

А Харольд, облегченно вздохнув, снова поблагодарил своего друга Морана за спасение.

Как видно, поместью теперь ничто не угрожало, и все же повод для беспокойства у Харольда был. Килинн до сих пор оставалась в Дифлине, их разделяли пожары и армия Бриана Бору. Теперь она вряд ли до него доберется, даже если захочет. Если начнется битва и Бриан победит, он, скорее всего, сожжет город. Что тогда с ней будет? Даже если она решила отвергнуть его предложение, мог ли он бросить ее в горящем городе, не попытавшись спасти?

Ближе к вечеру к воротам подъехала повозка. Тесно прижавшись друг к другу, в ней сидела большая семья его соседа. Их поместье стояло к югу от поместья Харольда, но его сожгли, и теперь погорельцы искали убежища. Разумеется, Харольд принял их. Уже в доме он расспросил их о том, что им известно о событиях в Дифлине.

– Бриан Бору и король Тары готовы сражаться, – ответил сосед. – Битва может начаться в любую минуту.

Харольд задумался. Моран очень настаивал на том, чтобы он оставался в поместье, а его друг никогда ничего не делал без серьезной причины. Но пока имению ничего не грозило, а вот его сыновья были сейчас с королем О’Нейлом, готовым в любую минуту начать битву. Имел ли он право отсиживаться здесь, вместо того чтобы пойти в бой вместе с сыновьями? Может, стоит хотя бы вооружиться и направить коня в сторону будущего сражения? Харольд усмехнулся: а ведь были времена, когда он изнурял себя тренировками, собираясь стать непобедимым воином…

Как же он должен поступить? Сдержать обещание, данное Морану, или все-таки нарушить его? Он так и не мог решить. А пока как следует почистил и наточил свой боевой топор, остальное оружие тоже проверил. Потом очень долго смотрел вдаль, где в темноте светились огни пожаров.

Страстная пятница, 23 апреля 1014 года. Один из самых святых дней в году для христиан. Они вышли из Дифлина на рассвете.

Стоя в большой толпе, Килинн смотрела на них с укреплений. Накануне она со страхом наблюдала за тем, как прямо под носом у дифлинцев большая группа налетчиков подошла к самой переправе через Лиффи возле Аха-Клиах и подожгла поместья в Килмейнеме и Клондолкине. Она боялась, что налетчики могут добраться и до Ратмайнса, но они умчались назад через реку до того, как защитники Дифлина успели выслать отряд, чтобы остановить их. Пожары пылали по всему Фингалу и в Хоуте, но это последнее унижение было уже через край. Говорили, что сестра короля Ленстера высказала ему все, что об этом думала. И хотя эта благородная дама вечно становилась причиной разных бед, на этот раз Килинн с ней согласилась. За ночь пожары в Фингале и Килмейнеме погасли, но никто не знал, где и что люди Бриана подожгут снова. Поэтому, когда армия наконец выступила, все облегченно вздохнули.

Выглядели они устрашающе. И ужаснее всего – так думали все ленстерцы – были викинги, прибывшие из чужих краев.

Все дело было в их вооружении. Кельтские воины больше не раздевались перед битвой, как делали их предки. На ленстерцах, вышедших из Дифлина, поверх рубах были длинные яркие жилеты или подбитые кожей котты, на некоторых были шлемы, и почти все держали традиционные раскрашенные щиты, укрепленные полосами железа. Однако при всей своей роскоши это боевое снаряжение не шло ни в какое сравнение с облачением викингов. Потому что викинги носили кольчуги. Тяжелые кольчуги из плотно сплетенных и заклепанных железных или бронзовых колец надевались поверх кожаных рубах и доходили до бедер, а то и до колен, они сильно замедляли движения воинов, зато пронзить их было очень трудно. Эти доспехи пришли к норманнам с востока, а теперь распространились уже почти по всей Европе. Но жителям западного острова люди, закованные в эту темно-серую броню, казались зловещими. А так было одето большинство воинов с ладей.

Огромное войско вышло из Дифлина и зашагало по деревянному мосту. Хотя доспехи ирландцев и викингов сильно отличались, вооружены они были примерно одинаково: вместе с привычными копьями и мечами кельтские воины несли и скандинавские боевые топоры. Были среди них и лучники, вооруженные отравленными стрелами; ехало и несколько колесниц для главных военачальников. Однако битву можно было выиграть не маневрами, а только рукопашной схваткой огромного количества людей. Провожая их взглядом, Килинн даже не пыталась считать, но ей показалось, что солдат было намного больше двух тысяч.

Над водой еще висела легкая дымка, когда они миновали мост, и издали казалось, что они плывут вдоль дальнего берега, словно несметное воинство призраков. Вдалеке справа Килинн заметила движение в лагере Бриана Бору, а еще дальше, на склонах, можно было различить огромное войско короля Тары.

Килинн снова спросила себя: как ей следует поступить? Дорога была свободна. После ухода армии городские ворота остались распахнутыми. Мост опустел. Воины на дальнем берегу быстро уходили вперед и вскоре окажутся в двух милях отсюда, если не больше, лагерь короля О’Нейла был примерно на таком же расстоянии. Если решиться прямо сейчас, можно поехать по старой дороге и уже меньше чем через два часа оказаться в поместье Харольда. Когда начнется сражение, такого удобного случая может и не представиться. По крайней мере, путь точно будет отрезан. Так что сейчас или никогда.

Так ехать ей или нет? Ее сын считал, что непременно ехать. Хотела ли она этого? В последние дни Килинн почти ни о чем другом и не думала. Если ей суждено было еще раз выйти замуж, то человека лучше Харольда она просто не знала. Она тоже стала бы ему хорошей женой и могла признаться самой себе, что мысли о нем не раз заставляли сильнее биться ее сердце. Килинн влекло к этому мужчине. Отрицать было бы бессмысленно. Любила ли она его? Когда она увидела дым и огонь над Фингалом и подумала о норвежце и его поместье, ее охватил безумный страх и нежность к Харольду, и только потом она напомнила себе, что он находится под покровительством короля Тары и его имению, скорее всего, ничего не грозит.

Но теперь, видя, как дифлинцы идут в бой, она решила: каковы бы ни были ее собственные чувства и что бы ни говорил ей старший сын, ее главный долг – защитить младших детей. Она должна все как следует продумать. И по возможности хладнокровно.

Сегодня Страстная пятница. Если повезет, исход сражения может решиться еще до темноты. Если Бриана Бору разобьют, брак с Харольдом окажется просто глупостью. Но если он победит, у нее останется всего один день до Пасхи, чтобы добраться до норвежца. Конечно, его могут и убить. Или он может решить, что она нарочно оттягивала время. Но к чему гадать? Ведь сказано было: до Пасхи, значит, до Пасхи. А как мать, она видела только один разумный выход.

Решение было принято, и уже вскоре Килинн верхом на гнедой кобыле и следом двое ее детей, тоже на лошадях, медленно выехали из Дифлина и направились к деревянному мосту. Перебравшись на другую сторону, они свернули на тропу, ведущую к небольшому холму, откуда она могла наблюдать за сражением. Ведь только от его исхода зависело, скакать ли ей во весь опор к человеку, которого она любила, или благоразумно вернуться в Дифлин.

– Давайте молиться, дети, – сказала она.

– О чем, мама? – спросили они.

– О скорой победе.

Они выстроились в три большие линии. В первом строю, в центре, шли люди из клана самого Бриана, и вел их один из его внуков. За ними следовали воины Манстера, и замыкали колонну силы Коннахта. С обоих флангов армию защищали скандинавские отряды Оспака и Волка-Забияки. А напротив, со стороны реки Толки, в таком же порядке приближались воины Ленстера и Дифлина.

Ничего подобного Моран никогда не видел. Он находился всего в нескольких шагах от Бриана. Личная стража соорудила вокруг короля защитную загородку, готовая в любую минуту поднять щиты и создать непробиваемую стену. Они находились на небольшом возвышении, что позволяло им видеть все, что происходит внизу.

Моран вдруг подумал, что можно было бы проехать в колеснице по шлемам воинов от одного фланга до другого – настолько плотно сомкнулись ряды. В воздух взметнулись боевые знамена, и теперь десятки полотнищ развевались на ветру. Огромный красный дракон на флаге, который возвышался над самым центром вражеского войска, казалось, вот-вот поглотит все остальные знамена, а стяг над кланом короля Бриана под порывами ветра хлопал так неистово, словно черный ворон, изображенный на нем, клекотал от ярости.

Как только враг перешел через Толку, грянули боевые кличи. Сначала раздавались леденящие кровь выкрики одного или нескольких воинов, но уже скоро они слились в единый могучий рев целого строя, который тут же подхватывал следующий строй. Пока противники сближались, рев не смолкал ни на минуту. А потом из сердцевины кельтского войска вырвался мощный поток дротиков, следом за ним еще один. И тогда обе армии с оглушительным криком ринулись навстречу друг другу и столкнулись. Раздался устрашающий лязг металла.

Моран посмотрел на людей рядом с собой. Король сидел на широкой скамье, покрытой шкурами. Он не отрывал глаз от поля сражения, его сосредоточенное лицо казалось удивительно помолодевшим, несмотря на глубокие морщины и седую бороду. Рядом, в ожидании приказов, застыл его преданный слуга. За спиной короля стоял бледный, как призрак, монах Осгар. Несколько гвардейцев были наготове, чтобы доставить войскам любой приказ, который Бриан решит отдать. Он уже отправил своему сыну одно или два распоряжения, которые касались расстановки сил. Теперь оставалось только наблюдать и ждать.

Моран не стал бы винить Осгара за его страх. Да и как было не испугаться. Наводящие ужас воины Бродара могли в любую минуту прорвать строй кельтов и ринуться к ним. Ему даже показалось, что в одном месте, где схватка была особенно жестокой, викинги уже побеждают. Но неожиданно знамена из самого центра кельтской армии качнулись вперед, и воины, выстроившись в клин, двинулись в ту сторону.

– Это мой сын, – с гордостью сказал Бриан. – Он одинаково хорошо владеет мечом обеими руками.

Некоторое время казалось, что воины Бродара продолжают наступать, но вскоре стало ясно: ни у одной из сторон нет явного преимущества. Место павших тут же занимали воины из следующего ряда. Схватки становились все яростнее, все ожесточеннее; слышался громкий лязг мечей, скрежет топоров, в воздух взмывали столбы искр. Боевые крики становились все злее. Звук ударов заставлял Морана морщиться. А Осгар, как завороженный, расширенными от ужаса глазами смотрел прямо перед собой. Страх монаха был так силен, что даже Бриан Бору, вероятно почувствовав его, через какое-то время обернулся и сказал Осгару с улыбкой:

– Прочитай нам какой-нибудь псалом, брат Осгар. Бог на нашей стороне. – Он протянул руку к лежавшей рядом сумке и достал из нее книгу. – Видишь, – добавил он, – я даже взял с собой твои Евангелия. И буду на них смотреть, пока ты читаешь.

Старый король так и поступил, чем несказанно удивил и восхитил Морана.

– Не спускай глаз с поля, – бросил Бриан слуге, – если что-нибудь случится, дай знать.

Как предполагал Моран, настало самое время и королю Тары присоединиться к сражению. Но О’Нейл не двигался с места, хотя и находился недалеко. Моран не стал делиться своими мыслями. Одного взгляда на короля Бриана, спокойно смотревшего в книгу, было достаточно, чтобы понять: беспокоить короля не следует.

Сам Моран, к своему удивлению, большого страха не испытывал. И не оттого, что прятался за щитами королевских гвардейцев. Они вряд ли защитили бы их, ведь ужасное сражение происходило всего в нескольких сотнях ярдов. Он вдруг со всей ясностью понял, что спокоен совсем по другой причине. Просто он уже знал, что скоро умрет.

Уже миновал полдень, когда Сигурд вдруг заметил какое-то движение справа от себя.

Пока две армии сближались, он отчаянно искал взглядом Харольда. Хотя тот и был норманном, Сигурд рассчитывал увидеть его скорее на стороне клана Бриана или среди манстерцев. Норвежец также мог оказаться в числе личной охраны старого короля. Но, как ни высматривал Сигурд своего обидчика, он так его и не увидел, и от разных людей, которых расспрашивал о норвежце, тоже ничего не узнал.

Он уже убил пятерых и ранил не меньше дюжины. В тот день он выбрал для сражения меч. В ближнем бою было удобнее колоть, чем замахиваться топором. Хотя в Дифлине ковали отличные лезвия, оружие викингов превосходило все сделанное на кельтском острове, и обоюдоострый клинок из превосходной стали, который Сигурд купил в Дании, был просто великолепен. Сигурд знал, что битва будет нелегкой, но все-таки не ожидал, что она будет настолько тяжелой, он даже вынужден был отступить назад, чтобы немного передохнуть.

Вскоре с востока налетел резкий, пронизывающий ветер. В пылу сражения Сигурд почти не замечал его, но теперь, в минуты передышки, сразу почувствовал его силу. Ветер был сырым, как брызги морской пены, и это немного удивило его. Еще он был какой-то липкий. И на губах Сигурд чувствовал его солоноватый привкус. Он несколько раз моргнул, чтобы очистить глаза, потом нахмурил брови и выругался.

Это не был ветер с моря. Каждый раз, когда воины впереди него сталкивались в смертельной схватке, каждый раз, когда он слышал, как поверженное тело падает на землю, в воздух летели брызги пота и крови, и эту смесь, словно накипь морскую, ветер швырял ему в лицо.

На Бродара наседали Волк-Забияка с его норманнами. Казалось, Бродар немного отступает назад, чтобы перестроиться. С ним было всего около дюжины воинов. Сигурду с его места было все хорошо видно. Бродар решил передохнуть.

Или нет? Его маленький отряд, которого не видели те, кто сражался впереди, начал продвигаться к небольшой рощице возле деревни.

Сигурд не был трусом, но он находился здесь по одной-единственной причине. Его совсем не волновало, кто победит – Манстер или Ленстер. Он прибыл сюда не умирать, а сражаться и получить за это деньги, а платил Бродар хорошо. Если этот вояка с изуродованным шрамами лицом решил укрыться в лесу, Сигурд поступит так же. И он направился в ту сторону.

Харольд не отрываясь следил за сражением. К середине дня он уже мог сказать, чем все закончится.

Взяв с собой оружие, он выехал еще на рассвете и остановился в таком месте, откуда были хорошо видны и лагерь короля Тары, и Клонтарф. У него был четкий план. Если армия О’Нейла, в которой находились его сыновья, присоединилась бы к сражению, он бы отправился туда. А если бы увидел, что армия Бриана разбита и Морану грозит опасность, то, вопреки своему обещанию, поспешил бы туда и попытался бы спасти своего друга.

Все утро он наблюдал. Король Тары не двигался с места. Его мудрый друг, как всегда, все предвидел, подумал Харольд. Хотя пока ни одна из армий не сдавала позиций, уже становилось ясно, что Бриан побеждает. Харольд даже заметил, как один из военачальников-викингов улизнул с поля боя. Ряды ленстерцев редели, и хотя обе стороны уже явно начинали сдавать, у Бриана еще оставался резерв свежих сил в третьей линии. Харольд понаблюдал еще какое-то время. И еще больше убедился, что ленстерцы сражение проиграют.

Можно было возвращаться домой. Харольд развернул коня. Ему и в голову не приходило, что с другой стороны долины Килинн точно так же наблюдала за ходом битвы и ждала, куда повернут события.

– Они отступают! – пробормотал Моран.

– Еще ничего не кончено. – Голос короля Бриана был спокоен.

Он поднялся со скамьи и теперь стоял рядом с Мораном, всматриваясь в поле битвы.

Облака чуть расступились, и косые лучи солнца упали на долину; в их бледно-желтом сиянии по краям она чем-то напоминала лес после пожара, где среди груды упавших стволов, перевившихся ветвями, еще стоят несколько обгоревших деревьев. Но в самом центре сражение по-прежнему продолжалось. Преимущество, безусловно, было на их стороне, но враг не уступал.

В самой гуще схватки вдруг сверкнуло под ярким лучом золотое знамя. Его держал знаменосец сына Бриана. Несколько раз знамя передвигалось, и хотя Бриан молчал, Моран знал, что король неотрывно следит за ним. Время от времени старый правитель одобрительно ворчал.

Внезапно с противоположного края по рядам воинов словно прокатилась могучая волна, и в сторону золотого полотнища двинулось другое знамя. Королевский штандарт ринулся ему навстречу. Послышались крики и приглушенный рев, когда оба знамени едва не коснулись друг друга. Моран слышал, как Бриан зашипел сквозь стиснутые зубы, потом судорожно вздохнул. Последовала долгая пауза, словно все на поле одновременно задержали дыхание. Потом в рядах манстерцев раздался стон, а с другой стороны – торжествующие возгласы.

И вдруг, словно порыв ветра задул огонек, золотое знамя упало и больше не появилось.

Бриан Бору не произнес ни слова. Он смотрел прямо перед собой, пытаясь разглядеть, что произошло в сумятице боя. Знамя королевского сына упало, и никто не поднял его. Это могло означать только одно: принц мертв или смертельно ранен. Старый король медленно повернулся, подошел к своей скамье и опустился на нее, склонив голову. Все молчали.

Но внизу, в долине, гибель командира как будто пробудила в его войске желание отомстить. Солдаты рванулись вперед. Еще какое-то время противник сдерживал натиск, но уже очень скоро отступил, теряя одну позицию за другой, пока наконец вся вражеская армия не раскололась и не побежала к устью реки.

Слуга Бриана и Моран переглянулись. Никому из них не хотелось тревожить короля в такую тяжелую для него минуту, но другого выхода не было.

– Ленстерцы отступают. Они бегут.

Слышал ли их старый король? Несколько гвардейцев из тех, что защищали Бриана сплошной стеной из щитов, теперь, когда королю ничего не угрожало, мечтали поскорее присоединиться к схватке, но не решались об этом просить. Немного выждав, Моран осмелился задать вопрос за них.

– Может, часть гвардейцев пойдет туда, чтобы добить их? – осторожно произнес он.

В ответ король лишь молча кивнул, и уже через несколько мгновений половина королевской стражи помчалась вниз, к реке.

Еще какое-то время Бриан Бору сидел со склоненной головой, не говоря ни слова. Казалось, его нисколько не волновало то, что он одержал самую крупную победу в своей жизни. Прямо на глазах он вдруг ужасно постарел.

А тем временем у края воды, в нескольких сотнях ярдов от них, началась чудовищная резня. Ленстерцы и их союзники отступили к реке, но оказались в ловушке, и бежать им было некуда. Тех, кто попытался отойти на запад, настигли, когда они уже переходили реку. Убивали всех без разбору, без малейшего сострадания. Гора тел в воде все росла, и трупы уже начинало относить к устью.

Король Бриан Бору не видел, что делали его подданные. Он по-прежнему сидел на скамье, сгорбившись и низко наклонив голову. Наконец, с грустью взглянув на брата Осгара, он жестом подозвал его.

– Помолись со мной, монах, – тихо сказал король. – Давай помолимся за моего бедного сына.

Осгар опустился на колени, и они начали молиться вместе.

Чтобы не мешать, Моран отошел в сторону. Оставшиеся с королем гвардейцы наблюдали за бойней у реки, которая казалась какой-то странно далекой, почти нереальной, как будто и не происходила всего в нескольких сотнях ярдов от этого окруженного зловещей тишиной холма.

Что ж, битва закончилась, а он все еще был жив. Признаться, это удивило Морана. Неужели то чувство, что посетило его возле могильных курганов над Бойном, было ошибочным?

Неожиданно он заметил справа какое-то неуловимое движение. Больше никто ничего не увидел. Словно от ветра качнулись деревья в маленькой роще рядом с деревней. И вдруг, откуда ни возьмись, появился отряд викингов. Их было не меньше дюжины. Те, кто находился у воды, их не видели, потому что стояли к ним спиной. А викинги, в полном боевом облачении, стремительно неслись прямо в сторону короля Бриана.

Моран пронзительно закричал.

Килинн увидела достаточно. То, что сейчас происходило у реки, было видно уже не так хорошо, но исход битвы сомнения не вызывал. Ленстерцы и дифлинцы проиграли, и люди Бриана намеревались перебить их всех.

– Всё, дети, – сказала она. – Пора в путь.

– Куда, матушка? – спросили они.

– В Фингал.

Они двинулись на север. Сначала Килинн пустила лошадь легким галопом. Будет лучше, решила она, если они доберутся до поместья поскорее, до того, как Харольд узнает о разгроме ленстерцев. Тогда она могла бы сказать, что выехала еще утром, но ее задержали шедшие по дороге отряды, и ей незачем будет признаваться, что она наблюдала за ходом сражения. Детям тоже придется объяснить, как правильно отвечать на вопросы. И вдруг, словно опомнившись, она покачала головой и едва не рассмеялась. Какая глупость! И как только ей в голову пришло унижать Харольда такой бессмысленной ложью, недостойной их обоих. Если они собираются пожениться, надо быть честной.

И потому, как только Килинн поняла, что никакой опасности впереди нет, она не стала гнать лошадь. Она решила не спешить. В конце концов, самое главное – хорошо выглядеть при встрече с Харольдом.

Когда Моран подбежал к ним, Осгар уже встал с колен. Захваченные врасплох гвардейцы еще торопливо собирали щиты и оружие. Один из них позволил Морану взять топор, и, вооружившись, он встал прямо перед королем. Для Осгара оружия не нашлось. Он был беспомощен и уязвим.

Викинги подходили все ближе. Осгар уже слышал их шаги. Он увидел, как напряглись стражники. А совсем скоро раздался оглушительный лязг, от которого Осгар едва не выпрыгнул из собственной шкуры, – это меч викинга ударил по воздетому щиту. Потом он увидел шлемы викингов – три, четыре, пять. Неправдоподобно огромные, они, казалось, нависали над щитами гвардейцев. Вверх взметнулись боевые топоры, готовые крушить все на своем пути. Осгар видел, как один топор разрубил щит гвардейца пополам, и в живот несчастного тут же вонзился меч; защитник короля вскрикнул и рухнул на землю, истекая кровью. Следом за ним пал другой стражник, и еще один корчился на траве в ужасных муках. Потом он увидел, что часть викингов осталась там, а трое – два с топорами и один с мечом – двинулись в ту сторону, где стояли они с королем. Осгар вдруг с ужасом понял, что не может пошевелиться, все это напоминало какой-то страшный сон. Он увидел, как Моран взмахнул топором и отважно ринулся на викинга с изуродованным шрамами лицом, но тот ловко уклонился от удара, а его смуглый черноволосый спутник вдруг стремительно метнулся вперед, и не успел Осгар опомниться, как он воткнул сверкающий клинок прямо Морану в грудь. Осгар слышал, как хрустнули ребра. Моран упал на колени, уронив свой топор под ноги Осгару. Смуглый деловито подошел к Морану, поставил ногу ему на плечо и резко выдернул меч. Моран упал лицом вниз. Осгар увидел, как дернулось его тело, расставаясь с жизнью.

Викинги неожиданно остановились. Все они смотрели на Осгара и Бриана Бору.

Осгар вдруг с удивлением понял, что король сидит в той же позе, в какой он оставил его после молитвы. К скамье был прислонен меч, но Бриан даже не протянул к нему руки. Осгар почувствовал, как в душе закипает гнев, хотя еще совсем недавно, пока он не столкнулся лицом к лицу со смертью, он не мог шелохнуться, скованный ужасом. Он понял, что сейчас умрет, и никто, даже сам король-воин, не сможет ничего изменить. Топор Морана лежал у его ног. Едва сознавая, что делает, монах наклонился и поднял его.

Гвардейцы короля пали, и остальные викинги уже входили в загородку. Человек со шрамами, очевидно, был их командиром, потому что все держались за его спиной, ожидая приказов. Потом смуглый воин, который убил Морана, ткнул мечом в сторону короля и произнес:

– Король.

Командир перевел взгляд с Осгара на Бриана и покачал головой:

– Нет, Сигурд. Священник.

– Нет, Бродар. – Сигурд с усмешкой показал мечом на белую бороду Бриана. – Король.

Вдруг Бриан Бору словно очнулся. В одно мгновение он схватил меч, как молния ринулся вперед и что есть силы ударил Бродара в ногу. Командир викингов взревел и одним могучим ударом топора рассек шею старого короля. Бриан пошатнулся, изо рта его хлынула кровь, глаза широко раскрылись, и он упал вбок.

И тут вперед вышел Сигурд, держа широкий обоюдоострый меч. Осгар услышал, как кто-то за спиной смуглого викинга произнес: «Священник», но тот даже бровью не повел. Со странной улыбкой викинг подошел к Осгару. Осгар попятился, прижимая к груди топор. Сигурд медленно поднес меч к его лицу.

Осгар вздрогнул. Он думал о том, что сейчас умрет. Примет ли он смерть так, как принимали ее христианские мученики? Когда-то давно он не смог убить человека. А теперь? Но даже если он решится, этот разбойник вонзит ему в грудь свой ужасный меч еще до того, как он успеет взмахнуть топором.

Пока он колебался, Сигурд, не обращая внимания на топор, подошел еще ближе и, опустив меч так, что тот плоской стороной касался ноги Осгара, придвинул свое лицо почти вплотную к лицу монаха, отчего их носы едва не соприкоснулись. Его глаза буравили Осгара с ледяной ненавистью. Осгар чувствовал, как меч медленно скользит по его голени. Великий Боже, вот сейчас этот смертоносный клинок воткнется ему в живот! Осгар со всей ясностью представил, как вываливаются наружу его кишки. И вдруг, словно в полуобмороке, почувствовал, как по ноге ползет теплая влага.

Тут Сигурд совершенно неожиданно широко раскрыл рот, как будто решил укусить его, и выкрикнул ему прямо в лицо оглушительный душераздирающий вопль:

– Ааррг! Ааррг!

И еще до того, как вопль прозвучал в третий раз, Осгар развернулся и побежал. Он мчался со всех ног, так быстро, как только мог, подгоняемый ужасом и не обращая внимания на противную влагу на ногах. Он даже не слышал хохота за своей спиной, он просто бежал на север, подальше от Сигурда, подальше от этой бойни, подальше от Дифлина. Он не останавливался до тех пор, пока не очутился на краю Долины Птичьих Стай, и лишь тогда, задыхаясь, осознал, что никто за ним не гонится и все вокруг окутано тишиной.

Бродар истекал кровью, удар Бриана почти отсек ему ногу. Внизу, у воды, воины короля Манстера еще не знали, что случилось с их правителем, но медлить было нельзя.

Сигурд огляделся по сторонам. Когда Бродар показал на загородку и повел туда отряд, Сигурд решил, что командир просто решил добыть трофеи. Сам-то он хотел именно этого. С Морана он снял золотой браслет, да еще пара монет нашлась в карманах. На плече Бриана Бору красовалась роскошная пряжка. Разумеется, по праву она должна была достаться Бродару, но Бродар больше не мог воспользоваться своим правом. Сигурд быстро отколол украшение. Остальные викинги в спешке хватали, что могли. Один стянул дорогую камчу, другому достались меховые шкуры, на которых сидел король. А третий подобрал с земли маленькую книгу Евангелий с яркими рисунками. Глянув на нее, он пожал плечами, но все же сунул в свою сумку, рассудив, что хоть какую-то цену за нее дадут.

– Пора уходить, – сказал Сигурд.

– А как же Бродар? – спросил один из викингов.

Сигурд посмотрел на Бродара. Нижняя часть его ноги едва болталась на разрубленной кости и маленьком кусочке плоти. Лицо раненого заливала смертельная бледность.