Ирландия Резерфорд Эдвард

Поскольку на лице Тома застыло полное непонимание, мрачное лицо купца осветилось доброй улыбкой.

– Макгоуэн рассказал мне обо всем. Вы храбрый человек, Томас Тайди. Но мы не можем позволить вам оставаться здесь. – Он протянул длинную руку и мягко, но решительно взял Тома за локоть. – Идемте.

Том медленно поднялся.

– Вы хотите сказать… – нахмурившись, начал было он.

– Я хочу сказать, что отвезу вас в Дублин, – спокойно перебил его Дойл. – Поживете какое-то время в моем доме, пока все не закончится.

– Вы думаете, они знают? Они могут только подозревать, – напомнил Том, – но знать наверняка не могут.

– Я уверен, они знают, – твердо произнес Дойл.

Том немного подумал.

– Наверное, это Харольд разболтал, – грустно сказал он наконец. – Больше некому. – Он вздохнул. – Но даже если так, я все равно не понимаю, как это могло дойти до О’Бирнов.

Дойл и Макгоуэн переглянулись. Он не мог, конечно, предположить, что им известно, однако догадался, что у Дойла везде есть свои осведомители.

– В Ирландии нет секретов, Тайди, – сказал купец.

Они вывели его из церкви, и он больше не спорил. Дойла ждала повозка со слугой, державшим поводья.

– Макгоуэн присмотрит за вашим домом, – сказал купец, помогая Тому сесть в повозку.

Вокруг собралось с десяток зевак, все внимательно наблюдали. Том оглянулся и увидел, что они смотрят больше на Дойла, чем на него. Купец сел в повозку рядом за Томом и окинул их хмурым взглядом, все тут же почтительно наклонили головы. Том поневоле восхитился этим человеком – его власть была почти осязаемой. Когда повозка выехала из Долки и повернула к Дублину, Том наконец признался себе, что втайне испытывает облегчение.

Близилась полночь. Высоко в небе тучи скрывали звезды, наступило таинственное время темной луны.

Стоя рядом с Уолшем на стене замка, Харольд думал о том, что чернота вокруг них так глубока и безмолвна, словно Каррикмайнс вдруг очутился в огромной устричной раковине. Тишину внутри каменных стен нарушали лишь негромкое фырканье лошадей да мягкий шорох копыт по земле.

Харольд всматривался в усыпанную камнями равнину. Хотя его глаза уже привыкли к темноте и иногда он даже различал вдали смутные тени, никаких признаков движения он не замечал. И, как ни напрягал слух, ничего не слышал. Это черное, обволакивающее молчание казалось почти неестественным. Он напряженно ждал.

И все же его мысли, несмотря на напряжение, то и дело уводили его далеко от этих стен. Он вдруг поймал себя на том, что думает о своей семье. В конце концов, ведь все это он делал ради них. Даже если меня убьют сегодня, думал он, эта жертва не будет напрасной. Харольд вспомнил свои встречи с юстициаром и с Томом Тайди. Тот человек из Долки оказался довольно храбрым, на свой лад. Харольд был рад тому, что юстициар не заставил его открыть источник сведений и он смог защитить человека, который ему доверился. Он был очень осторожен. Он даже жене ни слова не сказал о Тайди. Так что если Том сам ни с кем не поделился своим секретом, ему ничто не грозит.

Харольд почувствовал, как его ткнули локтем.

– Слышишь? – очень тихо сказал Уолш совсем близко от него.

Кони. Где-то перед воротами замка. Теперь Харольд слышал. Тихий топот копыт, храп… Сколько их? Не угадать. Он подумал, что не меньше дюжины, но их могла быть и сотня. Значит, началось… О’Бирн здесь.

– Вели всем приготовиться, – прошептал Уолш. – Я буду следить.

Харольд повернулся и быстро спустился со стены. По дороге ему все время казалось, что он слышит чьи-то шаги у самых ворот. Может, они принесли лестницы, чтобы забраться на стены? Через мгновение он уже мчался по двору замка, шепотом отдавая приказ седлать коней, а один из его людей тихо велел:

– Зажечь факелы!

Все было давно готово. Никто не произносил ни слова. Даже лошади как будто поняли, что должны хранить тишину. Караульные у ворот получили четкие приказы заранее. Пехотинцы должны были ждать в зале замка. Каждый получил по два факела, и теперь они должны были их зажечь от большого очага, потом по приказу выбежать наружу и отдать по факелу каждому всаднику, а после этого подняться на стены, чтобы защитить их, или последовать из ворот за кавалерией. Знак должен был подать Уолш.

Харольд ждал, отсчитывая мгновения. Он находился во главе конницы и должен был первым вырваться из ворот. Харольд чувствовал, как дрожит его лошадь, и ласково похлопал ее по шее. Он все еще пытался расслышать, что происходит снаружи, но толстые стены замка почти не пропускали звуков. Он посмотрел вверх, туда, где стоял Уолш. Постепенно в темноте проступил смутный силуэт, но, может, ему это только показалось.

Ба-бах! Внезапный удар сотряс ворота, застал всех врасплох. Лошадь Харольда попятилась, приседая на задние ноги, и он едва не вылетел из седла.

– Таран! – Голос Уолша, негромкий, но отчетливый, донесся со стены. – Приготовьтесь!

– Несите факелы! – тихо приказал Харольд.

Через мгновение справа от него появился свет и быстро распространился по всему двору.

Второй удар. Ворота вздрогнули, дерево затрещало.

– Опять! – крикнул Уолш.

Харольд подал знак людям у ворот. У всех всадников уже были факелы, включая и его самого.

– На стенах никого, – сообщил Уолш.

Последовала недолгая пауза.

И наконец ворота содрогнулись под третьим мощным ударом.

– Пора! – закричал Харольд.

У нападавших снаружи не было настоящего тарана, подвешенного на канатах, им приходилось самим держать массивное бревно на весу и каждый раз разбегаться для нового удара. И когда они отбежали от стены в четвертый раз, ворота внезапно распахнулись и из замка ринулся сомкнутый строй кавалерии с пылающими факелами. Зрелище было ужасным. Кинув бревно, нападавшие бросились врассыпную.

Харольд поскакал вперед. Факелы были повсюду; яркие пятна метались во тьме, высвечивая землю тут и там. В коротких вспышках огня бежавшие от погони люди были похожи на мимолетные тени, которые появлялись лишь на мгновение и снова растворялись в черноте. Послышался лязг мечей. Где-то впереди раздался голос:

– Мы проиграли!

Да, их действительно застигли врасплох, однако все оказалось не так-то просто. Местность была слишком неровной. Лошадь Харольда уже несколько раз споткнулась. Факел в его руке хотя и освещал дорогу, но сильно мешал ему. Через несколько мгновений Харольд придержал вожжи и огляделся. Сзади послышался голос Уолша. Он различал фигуры убегавших людей, но не видел ни одного вражеского всадника, хотя, быть может, их просто трудно было разглядеть за слепящим кругом света от его факела. Вскоре ему все же показалось, что впереди виднеются силуэты верховых. И он сильным, резким движением швырнул факел в воздух, целясь в ту сторону.

Первый огонек замерцал перед самой полуночью. Крошечная точка, слабый проблеск по другую сторону воды. Свеча в застекленном ящичке – скромно, но эффективно. Свет шел с оконечности острова Долки. Почти сразу же ответный огонек вспыхнул на первом из трех кораблей. Потом еще один – на лодке, стоявшей на якоре за последней из скал. Они были очень полезными, эти застекленные лампы. Ни у кого в Долки таких не было; их привозили из Дублина. Вот появились еще два огонька, на других кораблях. Ночь была настолько темной, что, если бы не этот слабый свет на другом берегу, их тихие тени едва ли можно было заметить в полной мгле. Ветра было достаточно для того, чтобы корабли могли идти под парусами. А когда они подошли, от берега к ним быстро подплыли лодки. Были сброшены канаты; загорелись новые лампы. Голоса звучали приглушенно. На берегу ждали повозки. Все население Долки бодрствовало и занималось делом в эту ночь; ведь темные часы коротки, а сделать нужно было очень много.

Уолш скакал рядом с Харольдом. Все всадники держались поближе друг к другу. Их факелы уже догорели, однако небо очистилось, и света звезд было достаточно, чтобы видеть дорогу.

Когда ворота Каррикмайнса распахнулись, О’Бирну удалось уйти от погони, но сильно оторваться от преследователей он не смог. Когда они неслись вверх по дороге к горам Уиклоу, он время от времени исчезал из виду, но ненадолго. Иногда Уолш даже слышал стук копыт впереди, а иногда – нет. Сначала он думал, что ирландские конники постараются рассредоточиться, чтобы их сложнее было поймать, но те оставались на дороге, и вскоре стало понятно, что они хотят сначала пересечь оба моста через реки и только потом свернуть в дикие заросли гор.

Так оно и получилось. Миновал уже почти час с тех пор, как они пронеслись по второму мосту, и теперь скакали через высокое плато, окруженное холмами, которое тянулось до самого Глендалоха. Звезды бросали слабый свет на темную вересковую пустошь, освещая дорогу двум отрядам призрачных всадников. После довольно долгого молчания Уолш заметил:

– Впереди лес. Там они наверняка разбегутся, чтобы нас запутать.

– Мы их раньше догоним, – ответил Харольд.

Уолш не был так уверен. В Харольде, безусловно, была та неумолимая сила, которой он не мог не восхищаться, но это вовсе не означало, что ему удастся поймать хитрых ирландцев. Уолш уже заметил, что, когда они прибавляют скорости, О’Бирн делает то же самое, а когда они сдерживают лошадей, ирландец поступает точно так же. Возможно, его и застали врасплох у Каррикмайнса, но сейчас им движет холодный расчет. Уолш даже заподозрил, что О’Бирн затеял с ними какую-то непонятную игру. Эта неприятная мысль уже давно крутилась в его голове, и он хорошенько подумал, прежде чем снова заговорить.

– Мне кажется, он нас заманивает, – сказал он наконец.

– О чем ты?

– О’Бирн. Он хочет, чтобы мы за ним гнались.

Харольд промолчал. Они проскакали еще с четверть мили.

– Мы его загоним, – прорычал он наконец.

И они продолжали погоню. О’Бирн поддерживал прежнюю дистанцию, они так и не смогли к нему приблизиться. Впереди возникла темная стена леса и вскоре проступила уже более отчетливо. Они подстегнули коней. Ирландцы добрались до края леса и мгновенно растворились в нем. Вскоре и они сами домчались до опушки, еще мгновение – и они окажутся среди деревьев. Уолш по-прежнему держался рядом с Харольдом, а Харольд упорно гнал коня вперед.

– Стой! – закричал Уолш.

Он не смог удержаться. Безошибочное чутье, взращенное долгими годами жизни на пограничных землях, подтолкнуло его. Он остановил лошадь.

– Это ловушка! – выкрикнул он.

Остальные всадники промчались мимо него. Он услышал, как выругался Харольд. Но никто не остановился. Через мгновение конницу поглотила лесная тьма, и никто не услышал крика Уолша.

Да, это была ловушка. Уолш чувствовал это нутром. В этом пустынном лесу, высоко на склонах, вдали от тех, кто мог бы им помочь, они представляли собой превосходную мишень и сами неслись в засаду. О’Бирн наверняка знал здесь каждое дерево, каждый бугорок и мог бы скакать с закрытыми глазами. И ему не составило бы труда обойти их в темноте и перерезать всех до единого. Они ведь делали именно то, чего он хотел. Уолш прислушался. Он ожидал в любой момент услышать крики боли своих умирающих товарищей. Но ничего не услышал, хотя это был лишь вопрос времени.

Уолш вздохнул. Ну и чего же он ждет здесь, на краю леса? Хочет повернуть назад? Предоставить остальных их судьбе? Конечно нет. Он не мог так поступить. Пусть это глупо и опасно, но он должен идти вслед за ними. Уолш выхватил меч и погнал коня вперед, в лесную тьму.

Тропа напоминала туннель. Сомкнутые над головой ветки закрывали звезды. Деревья по обе стороны дороги устремлялись ввысь, не видимые в темноте. Уолш напряг слух, пытаясь расслышать стук копыт впереди или уловить какое-то движение в окружавшем их лесу, но ничего не услышал. Только тишину. Тропа повернула. По-прежнему ни шороха. Его лошадь чуть не споткнулась. Он пытался понять, как далеко могли ускакать все остальные и стоит ли их звать.

Движение справа было таким неожиданным, что Уолш и подумать ничего не успел; просто из подлеска на тропу вдруг выпрыгнула лошадь с всадником, чуть не столкнувшись с Уолшем. Он машинально ударил мечом в ту сторону, но лезвие встретило лишь пустоту. Уолш развернулся, чтобы снова ударить. Но как можно сражаться в кромешной тьме, когда ты все равно что слеп? Полагаясь только на чутье, решил он, потому что ничего другого не остается. Он взмахнул мечом и снова ударил. На этот раз не впустую. Раздался лязг металла, и рука Уолша дернулась от сильного толчка. Он поморщился; в запястье вспыхнула обжигающая боль. Меч вдруг стал тяжелым, но Уолш попытался напасть еще раз.

Резкий звон. Удар по нижней части меча был такой мощный, что оружие повисло в руке Уолша. Он задохнулся от боли. Запястье изогнулось под неестественным углом, и он уже не мог шевельнуть кистью. Он слышал, как его меч упал на землю. И успел лишь подумать о том, где мог находиться его противник и как он вообще что-то видит в такой тьме, когда вдруг, к его ужасу, почувствовал, как кто-то схватил его за ногу и выдернул из седла. Уолш с тяжелым стуком упал на землю. Едва дыша и чувствуя нестерпимую боль в запястье, Уолш здоровой рукой пошарил вокруг, в надежде найти меч, лежавший где-то рядом, но не нашел его. А потом над ним прозвучал чей-то голос.

– Ты проиграл, Джон Уолш. – Это было сказано на ирландском.

Уолш посмотрел вверх и ответил на том же языке:

– Ты знаешь мое имя. А сам-то ты кто?

– Мое имя тебе ни к чему.

Но Уолш и без того все понял. Рядом стоял сам О’Бирн. Лицо ирландца скрывала тень, но Уолш знал, что это он. Левой рукой Уолш все еще пытался нащупать меч.

– Тебе конец, Джон Уолш.

Так и было. Уолш глубоко вдохнул.

– Если ты собрался меня убить, – сказал он, – не стоит медлить с этим.

Он ожидал удара, но не дождался. Вместо этого рядом послышался тихий смех.

– Я заберу твоего коня. Хороший у тебя конь. Ты можешь вернуться домой. – Уолш услышал, как его конь тронулся с места, когда О’Бирн взял его за поводья. – Как его зовут?

– Финбар.

– Хорошее ирландское имя. Ты ранен?

– Похоже, сломал запястье.

– А-а… – О’Бирн уже уходил прочь.

Уолш с трудом поднялся на ноги. Наверняка утром будет несколько основательных синяков. Вдали смутно виднелись силуэты двух лошадей, уходивших по тропе. Он посмотрел им вслед. Потом крикнул:

– Что все это значит?

Но вместо ответа он расслышал все тот же негромкий смех. Или это ему лишь почудилось?

Над морем занималась заря. Небо пока еще было темным, но едва различимая полоска света уже виднелась над восточным горизонтом, и вскоре остров Долки должен был выйти из тени.

Майкл Макгоуэн смотрел вдаль, на воду. В море вышел последний из трех кораблей. Дело было сделано.

Организовано все было просто великолепно, он мог собой гордиться. Все жители деревни трудились в эту ночь, и, пожалуй, это была самая грандиозная разгрузка, какую только видел маленький порт Долки. Бочки с вином, тюки дорогих тканей, бочонки со специями. И ничего не уронили в воду. В самом деле, настоящее чудо.

К рассвету все было спрятано. Часть товаров сложили в доме Дойла, но были и другие, тайные места, подготовленные Макгоуэном. Каждая повозка и тачка пригодилась в эту ночь. И весь транспорт Тома Тайди оказался полезен. Вообще-то, неожиданное возвращение Тома из Дублина накануне означало, что в их распоряжении оказывался еще один большой фургон, на что Макгоуэн изначально не рассчитывал. И в общем и в целом все вряд ли могло сложиться еще лучше. Но из-за Тома им пришлось изрядно понервничать. Его присутствие в Долки могло все испортить. Да, что и говорить, хотя Том уже достаточно долго жил в Долки, он ничего не знал о настоящих делах Дойла.

Когда Дойл исхитрился получить должность портового управляющего, никто в Долки не сомневался в том, как именно он будет вести дела. Но ведь и весь феодальный мир большей частью строился на подобных соглашениях. Вообще, обязательства, соблюдения которых король и его чиновники могли бы требовать от лордов и владельцев земли, были куда более конкретными, чем приблизительная дань в древней кельтской Ирландии, но в огромных феодальных поместьях, где лорд был чем-то вроде мелкого королька, и во владениях пограничных лордов, где закон и порядок существовали только в том случае, если сам господин желал их поддерживать, феодальные землевладельцы, как правило, платили короне налог на землю, после чего вольны были делать, что им вздумается.

И точно так же королевские налоговые инспекторы были на самом деле простыми откупщиками, сборщиками налогов. Королевские чиновники в Дублине, почти не имея власти и постоянно теряя доходы, были вполне рады получать то, что удавалось. Поэтому если Дойл мог приносить им разумные суммы от таможенных сборов в Долки, они вовсе не имели желания слишком его беспокоить и выяснять подробности расчетов. И если случались какие-то несоответствия и нарушения, если суммы налогов рассчитывались не слишком точно, что ж, купец просто получал свою прибыль. Это могло быть не слишком законно, это могло быть не слишком морально, но, учитывая обстоятельства на острове в то время, это был безусловно самый мудрый способ вести дела. Предпринимательский талант как в управлении, так и в торговле приносит доходы.

Именно так Дойл и поступал. Представляемые им отчеты всегда были подробными и выглядели точными. Они и были почти такими. Но учет, который вел Макгоуэн, отличался от официальных отчетов Дойла почти на десять процентов. Товары, которые оставались в солидном доме Дойла, имели печати, говорившие о том, что все таможенные пошлины на них уплачены в полном объеме. И действительно были, вот только один шиллинг из десяти шел Дойлу, а не в казначейство. Был еще один интересный вариант на ту же тему, еще более трудно поддающийся проверке: проштамповать товары и отправить их по закупочной цене в Бристоль, где их можно было разгрузить беспошлинно. Такая процедура была немного обременительной, однако Дойл раз-другой ее проделывал в услугу родственникам или друзьям, с которыми вел дела в английском порту.

И наверное, рано или поздно Дойл должен был испытать соблазн пойти дальше. Такая мысль давно уже приходила ему в голову, но, возможно, он бы так и не поддался ей, если бы Макгоуэн не показал ему, как деловиты жители Долки. К тому времени, когда подвернулась возможность – воистину великолепная возможность, – Макгоуэн уже убедил Дойла, что все пройдет без сучка и задоринки, но даже тогда влиятельный торговец продолжал колебаться. Риск был слишком велик. Если бы его поймали на обычных махинациях с пошлинами, а доказать их было по-настоящему нелегко, ему грозили всего лишь выговор и штраф. Он мог даже сохранить должность. Но контрабанда в огромных масштабах – совсем другое дело. Это значило, что придется вовлечь не только своих людей, но и всех жителей Долки. А в случае неудачи последствия могли быть и посерьезнее: потеря должности, огромный штраф, а может, и кое-что похуже. Да, прибыль в случае доставки целых трех кораблей ценных товаров была бы огромной, но Дойл и так ведь был богатым человеком, он не нуждался в деньгах. Так зачем ему идти на такое?

Он снова и снова задавал себе этот вопрос и думал, что, пожалуй, знает ответ. Все дело было в риске. Трудности и опасность всегда по-настоящему манили его. Без сомнения, его далекие предки-викинги чувствовали бы то же самое. Прошло очень много времени с тех пор, как этот влиятельный суровый человек испытывал настоящее волнение. Это было приключение в духе пиратов…

Подготовка была проделана с размахом. Предполагалось, что три корабля выйдут из разных портов, встретятся у южного побережья Ирландии и дальше пойдут вместе. Товары необходимо было выгрузить очень быстро, в полной темноте, а потом надежно спрятать и распределить для продажи на нескольких рынках, чтобы не возбудить подозрений. Но когда самая сложная часть работы уже была проведена, возникло новое препятствие: внезапно в Долки появился конный эскадрон, вызванный из Дублина для наблюдения за побережьем. Едва узнав об этом, Макгоуэн решил, что их замысел необходимо отменить.

– Думаю, все сорвалось, – грустно сказал он Дойлу и с удивлением услышал спокойный ответ торговца:

– Ничего подобного.

На самом деле Дойл даже обрадовался этой неожиданной помехе как новой трудной задаче, которую нужно решить. Оставалось только вынудить эскадрон покинуть Долки. Но как это сделать? Очень просто. Всего-навсего убедить военных, что враг, которого они ждут, на самом деле намерен нанести удар где-то в другом месте. Замок Каррикмайнс сам напрашивался на такую роль. Но гений Дойла проявился прежде всего в том, как именно все было сделано. На мысль о Томе Тайди его навел Макгоуэн, который предупредил, что перевозчик – единственный человек в Долки, который не станет принимать участия в контрабанде.

– Если он хоть что-нибудь заподозрит, то тут же побежит к властям, – сказал он Дойлу. – Я должен на время выманить его из Долки.

– Давай тогда используем его для нашего дела, – предложил Дойл изумленному молодому человеку.

Да, это была идея Дойла. Именно он предложил проследить, когда Том пойдет в церковь, а потом подстроить так, чтобы тот подслушал разговор двух заговорщиков о скором нападении на Каррикмайнс.

– Ты должен убедить его никому не рассказывать об этом разговоре, когда он придет к тебе за советом, а он, скорее всего, придет, – объяснял Дойл Макгоуэну. – Таким образом, у него и в мыслях не будет, что ты к этому причастен. И если ты верно описал мне характер этого человека, то он все равно обратится к властям.

Так оно и вышло. И Макгоуэн, и сам Дойл, когда их вызвали к юстициару, безупречно сыграли свои роли. В замысел нападения на Каррикмайнс поверили, эскадрон ушел, берег был свободен для разгрузки.

Но Дойл на этом не остановился. Чтобы все выглядело совсем уж убедительно, он заявил Макгоуэну:

– Нам нужно, чтобы нападение на Каррикмайнс действительно произошло.

Только такой влиятельный человек, как Дойл, мог организовать этот грандиозный план, даже Макгоуэн не знал, как ему это удалось, но уже скоро О’Бирн был обо всем извещен, и сделка состоялась. Ирландский вождь должен был убедительно изобразить нападение на замок глухой ночью и увести его защитников подальше от Долки. О’Бирна это неожиданное предложение, похоже, весьма позабавило, к тому же ему щедро заплатили. Да, пришлось пожертвовать некоторой частью прибыли от операции, но Дойл уже зашел слишком далеко, чтобы отступать. Ирландца предупредили, что Харольд и эскадрон могут быть опасны, но ему это даже понравилось.

– В любом случае, – заметил он, – мои парни просто растворятся в лесу.

И сам отправил ту темноволосую девчушку к замку, именно она и бродила там у залива.

– Я ей скажу, – пообещал он Дойлу, – чтобы она постаралась попасться им на глаза.

Вот так все и было подготовлено. Конечно, Дойла никто не должен был видеть. Он находился в Дублине и вполне мог утверждать, что ничего не подозревал; что касается Макгоуэна, то он отлично знал: если все сорвется, Дойл надежно спрячет его, в крайнем случае за морем, где люди юстициара не смогут до него дотянуться.

Оставалась только одна загвоздка. Макгоуэн даже не представлял себе, как трудно будет выманить Тома из Долки. Он сделал все, чтобы напугать его и заставить перебраться в Дублин, как и предлагал Дойл, выдумав истории об опасности, которая ему грозит, и о враждебности жителей деревни, но когда Том вдруг взял и вернулся перед самым приходом кораблей, Макгоуэн был в отчаянии. Дело дошло до того, что Дойлу пришлось вмешаться самому, хотя и без особой охоты.

Впрочем, теперь, когда все так удачно завершилось, рассуждал Макгоуэн, Дойл, скорее всего, простит его за эту маленькую оплошность.

Три недели спустя Джон Уолш, проезжая через холмы, снова увидел ту девочку.

После ночного налета жизнь в Каррикмайнсе текла относительно спокойно. План триумфального разгрома О’Бирна провалился. Хотя несколько его людей, без сомнения, получили ранения. Но им все же удалось ускользнуть под покровом темноты, хотя поиски продолжались еще и на следующий день. Что до отряда Харольда, то они тщетно бродили в лесах над Глендалохом до самого рассвета. В общем, результат был полностью провальным. Но очень скоро – меньше чем через неделю – его уже сочли удачей.

– Мы их напугали. Заставили удирать. Этот урок они не скоро забудут.

Именно так стали утверждать дублинцы, породив одну из военных легенд.

Уолш помалкивал. Он понимал: это был просто спектакль, своего рода жульничество, только никак не мог решить, для чего все было затеяно. Без сомнения, О’Бирн обо всем знал заранее. А если он знал, где его ждут войска, значит он хотел, чтобы они оказались именно там. Чем больше Уолш размышлял над этой странной историей, тем сильнее убеждался в том, что О’Бирн или кто-то за его спиной действительно хотел собрать все доступные военные силы в Каррикмайнсе, чтобы вывести их откуда-то еще. А откуда пришли все солдаты? Из Дублина, из Харольд-Кросса и из Долки. Насколько знал Уолш, ни в одном из этих мест ничего не случилось, но чем дольше он думал, тем больше его подозрения сосредоточивались на Долки. И Уолш решил, что за этим местом стоит понаблюдать повнимательнее в будущем. Жизнь на пограничных землях, с удовольствием думал Уолш, никогда не бывает скучной.

Девочка лежала на камнях, прямо на солнце. Должно быть, она заснула, иначе Уолшу не удалось бы увидеть ее так близко. Ее длинные темные волосы спадали на камень. Внезапно девочка вскочила и гневно уставилась на Уолша, но он в ответ только улыбнулся. Его позабавила мысль о том, что эта прыткая малышка действительно его кузина. Девочка повернулась, чтобы убежать, но Уолш окликнул ее:

– Я должен кое-что тебе сказать.

– Вот еще! – с вызовом огрызнулась та.

– Ты передашь мои слова О’Бирну, – невозмутимо продолжил Уолш. – Скажи ему, – он чуть подумал, – скажи, что запястье мое зажило, но я ничего не получил за доставленные неприятности.

Вообще-то, Уолш не предполагал передавать ничего подобного, это пришло ему на ум неожиданно, но он был доволен собой. И прежде чем девочка успела что-то сказать, он повернул лошадь и ускакал.

А через неделю, выйдя из замка вскоре после рассвета, Уолш обнаружил перед воротами полдюжины бочонков вина, оставленных там ночью.

Уолш улыбнулся. Так вот в чем дело. Деревушка Долки была совсем недалеко от Каррикмайнса. Пожалуй, подумал он, его семье пора проявить больше интереса к этому местечку.

Пейл

I

Историкам очень хочется найти точную дату, которая обозначала бы конец Средних веков и начало новой эры, и в Европе этой датой считается плавание Христофора Колумба в Новый Свет в 1492 году. Выбор кажется вполне разумным. В британской же истории обычно избирают другую дату – 1485 год, ведь именно в тот год закончилась длительная вражда, известная ныне как война Алой и Белой розы, война между двумя ветвями династии Плантагенетов – Йорками и Ланкастерами, которая завершилась тогда, когда Ричард III, последний король из Плантагенетов, был убит в сражении Генрихом Тюдором. И под властью новой династии Тюдоров Англия вступила в эпоху Ренессанса, эпоху Реформации, в век исследований и дальних походов.

Но на западном острове – Ирландии – для этого наверняка больше подойдет другая дата, двумя годами позже, – 1487 год. Потому что 24 мая того года город Дублин стал свидетелем события, уникального для ирландской истории. И его последствия в будущем стали весьма серьезными: ирландцы решили завоевать Англию.

Толпа перед кафедральным собором Христа была огромной. Все великие люди Ирландии находились внутри, как и многие из местных сквайров.

– Хотелось бы и мне, отец, оказаться там, – сказала рыжеволосая девочка. – Нас разве не пригласили?

– Конечно пригласили. Только мы пришли слишком поздно, – с улыбкой ответил отец. – Нам теперь не пробиться через толпу. Кроме того, – добавил он, – это и к лучшему. Мы увидим процессию, когда она будет выходить.

Маргарет Риверс с нетерпением смотрела на собор Христа. От волнения ее веснушчатое лицо побледнело, голубые глаза сияли. Она знала, что ее семья имеет вес в городе. Не знала, правда, почему, но так говорил отец, а он не мог ошибаться. «И тебя, Маргарет, ждет большой успех», – говаривал он ей.

– Откуда ты знаешь? – спрашивала она.

– Потому что ты моя особенная девочка.

Так говорил ее отец, и Маргарет была счастлива. У нее было три брата, но она была единственной дочерью и самой младшей в семье. Маргарет не очень хорошо представляла себе, что такое «большой успех», но раньше в этом же году, на ее восьмой день рождения, отец заявил перед всеми домочадцами:

– Маргарет сделает блестящую партию. Выйдет замуж за человека богатого и влиятельного.

И Маргарет предположила, что это и означает успех.

Она знала: ее отец – прекрасный человек. Иногда она замечала, как ее мать возводит глаза к небу, когда он говорит. Маргарет не слишком понимала, что это значит, потому что мать никогда ей этого не объясняла, но ведь у ее мамы иногда бывало очень странное настроение.

Когда ее отец приходил в старый женский монастырь, монахини встречали его с огромным почтением. Их там было всего семь, одна из них совсем глухая, и казалось, что их жизнь полностью зависит от него.

– Что бы мы без вас делали! – обычно говорили они.

Ее отец следил за всеми их делами, управлял обширными землями монастыря, помогал советами, чтобы монахиням не пришлось беспокоиться, что огромные владения монастыря не смогут обеспечить их весьма скромные потребности.

– Мы знаем, что всегда можем доверять твоему дорогому отцу, – сказала как-то Маргарет одна из преданных монахинь. – Твой отец – джентльмен.

Джентльмен. Их дом в Оксмантауне, может, и не сильно отличался от домов местных купцов, но Маргарет знала, что во всем Фингале и за его пределами землевладельцы так или иначе состояли с ней в родстве.

– Мы все родня, – любил повторять ее отец. – Мы родня каждой влиятельной семье в Пейле.

Пейл. Так назывались теперь графства вокруг Дублина. Само название предполагало существование некоего невидимого забора, окружающего эти территории, ставшие оплотом английской власти в Ирландии. Жизнь здесь почти ничем не отличалась от той, что была и век назад. Земли Пейла, как и в Англии, делились на множество графств и округов, в которых английские наместники собирали королевские налоги, а судьи судили по английским законам. Вдоль окраин Пейла размещались владения пограничных лордов, которые, как и прежде, чувствовали себя здесь полновластными хозяевами, а уже дальше начинались территории кельтской Ирландии, где правили ирландские вожди или влиятельные вельможи вроде Батлеров и Фицджеральдов. За пределами Пейла, как полагал отец Маргарет, цивилизация заканчивалась. Но здесь порядок обеспечивали именно англичане, живущие в Ирландии, ирландцы английской крови, люди вроде него самого. Английские джентльмены, к которым его относили эти добрые монахини и он сам, нравилось ему это или нет.

И вот сегодня в соборе Христа джентльмены, такие же, как он сам, готовились вторгнуться в английское королевство.

– Смотри, отец!

Двери собора распахнулись. Оттесняя толпу, наружу сначала вышли латники. Когда они расчистили проход, из дверей стали появляться фигуры в сверкающих мантиях. Отец поднял Маргарет на руки, чтобы она могла получше рассмотреть. Три епископа в митрах возглавляли процессию, за ними следовали настоятели монастырей и приоры. Далее шли глава городского совета и олдермены в официальных одеждах красного, синего и золотого цветов; следом вышел архиепископ Дублинский вместе с представителем короля графом Килдэром – главой могущественного клана Фицджеральд и самым влиятельным человеком во всей Ирландии. За ними шел лорд-канцлер, потом казначей в сопровождении городских чиновников и знати. А потом появился мальчик.

Это был самый юный участник процессии, едва ли старше самой Маргарет. Вместо короны ему надели золотой обруч, который обычно изображал сияние на голове статуи Пресвятой Девы. А чтобы всем было понятно, что этот мальчик – король, выбрали одного джентльмена из Фингала, некоего Дарси, и этот гигант ростом шесть с половиной футов нес мальчика на плечах.

Замыкали шествие две сотни германских наемных ландскнехтов, присланных герцогиней Бургундской из Нижних Земель. Они держали в руках устрашающие копья и шагали по пятеро в ряд под стук барабанов.

Что касается мальчика, Эдуарда, графа Уорика, то он только что был провозглашен королем Англии и был готов заявить свои права на королевство. Но как получилось, что ему пришлось короноваться в Дублине?

Тридцать лет назад, когда королевский дом Йорков стоял выше дома Ланкастеров, один из принцев династии Йорков довольно долго управлял Ирландией и даже сумел завоевать популярность, несмотря на то что был англичанином. С тех пор во многих слоях ирландского общества и особенно в Дублине было немало сторонников йоркской партии.

Однако теперь дом Йорков потерпел поражение. Генрих Тюдор, надевший корону по праву завоевателя, основывал свои претензии на трон на том факте, что один из его предков хотя и происходил от уэльского сквайра, но с помощью удачного брака породнился с Ланкастерами. Конечно, такие основания были довольно шаткими, и хотя новый король Тюдор поступил весьма разумно, сразу женившись на принцессе из дома Йорков, чтобы укрепить свое положение, все же он не мог спать спокойно, пока оставались в живых наследники куда более законных правителей Плантагенетов.

И вдруг, несколько месяцев назад, именно такой наследник объявился, и законных прав на престол у него было больше, чем у Генриха Тюдора. Это был Эдуард, граф Уорик, принц из Йорков. Его появление под опекой какого-то священника мгновенно вызвало настоящий переполох при дворе Тюдора. Король Генрих немедленно объявил мальчика самозванцем.

– Его настоящее имя – Ламберт Симнел! – заявил он.

Якобы мальчик на самом деле был сыном какого-то органного мастера из Оксфорда, хотя этот мастер, имя которого так настойчиво повторялось, к тому времени успел весьма кстати скончаться. Потом Генрих предъявил другого мальчика, которого держал в лондонском Тауэре, и сообщил, что это и есть настоящий Эдуард Уорик. К несчастью для Генриха, двое родственников Эдуарда, тоже Плантагенеты, и одна из них герцогиня Бургундская, а также принцесса Йоркская, поговорили с обоими мальчиками и решительно заявили, что подопечный священника и есть настоящий Эдуард, а мальчик Тюдора – самозванец. Ради безопасности своего воспитанника священник увез его в Ирландию. И вот наступил день его коронации.

Однако, как бы хорошо они ни относились к дому Йорков, почему влиятельные люди английской общины в Ирландии решили бросить вызов королю Тюдору? Если смотреть на все с позиции более поздних времен, это может показаться странным, но в 1487 году, после того как десятилетия подряд власть переходила от Йорков к Ланкастерам и обратно, не было никаких особых причин предполагать, что Генрих Тюдор, в котором текла лишь половина королевской крови, сумеет удержать корону на голове. Но если даже крупные вельможи верили, что им будет лучше под властью принца Йорка, чем под властью Ланкастеров, все равно епископы, настоятели и королевские чиновники не решились бы короновать мальчика, если бы не были искренне убеждены в том, что он действительно законный наследник.

Процессия как раз вышла на улицу, когда к Маргарет и ее отцу присоединился молодой человек, которого отец тут же спросил:

– Ну, Джон, решил наконец?

Это был старший брат Маргарет, Джон. Как и сестра, он унаследовал от их матери рыжие волосы, поскольку та была из рода Харольд. Но если у Маргарет волосы были темно-рыжими, почти каштановыми, то у двадцатилетнего Джона на голове сияло оранжевое пламя цвета молодой морковки. Джон был высок, крепок и в глазах Маргарет выглядел настоящим героем. А уж в этот день особенно. Потому что всю последнюю неделю они с отцом обсуждали, должен ли Джон присоединиться к предстоящему походу. И теперь он сообщил:

– Решено, отец. Я поеду с ними.

– Очень хорошо. – Отец кивнул. – Я поговорил с одним человеком, который знает Томаса Фицджеральда. Он брат самого графа Килдэра, – объяснил он дочери. – Мы же не хотим, чтобы ты отправился как простой пехотинец. Я должен надеяться, что к моему сыну, – добавил он величественно, – отнесутся как подобает.

– Спасибо, отец. – Джон улыбнулся отцу; улыбка у него была чудесной.

– Ты едешь в Англию? – взволнованно спросила Маргарет. – Чтобы сражаться за мальчика?

Брат кивнул.

– Ты прав, что так решил, – сказал ее отец. – Делай что должно, и награда придет.

– Идемте за процессией! – воскликнул брат Маргарет.

Подхватив девочку, он посадил ее на плечи и зашагал по улице рядом с отцом. А Маргарет, сидя на плечах брата в то солнечное майское утро, чувствовала себя ужасно счастливой и гордой, ведь тот мальчик впереди них тоже сидел на плечах.

Под веселый гомон дудок и бой барабанов они прошли между двумя зданиями с высокими крышами и направились к восточным воротам; выйдя из города, процессия двинулась в сторону Хогген-Грина и Тингмаунта, сделала круг, после чего вернулась в Дублин и наконец скрылась за воротами Дублинского замка, где должен был состояться пир в честь мальчика-короля.

– А ты пойдешь на пир, отец? – спросила Маргарет, когда брат поставил ее на землю.

– Нет, – улыбнулся отец. – Но многие знатные лорды, которые там будут, могут стать твоими родственниками. Запомни навсегда этот день, Маргарет, – решительно продолжил он, – потому что он войдет в историю. Помни, что и ты была здесь, с твоим храбрым братом и с твоим отцом.

Не только отец Маргарет чувствовал себя так уверенно. Вскоре после этого собрался ирландский парламент, на котором английские джентльмены вместе с представителями церкви с воодушевлением подтвердили акт коронования, о чем был выпущен специальный манифест. Они даже решили отчеканить новые монеты – гроуты и полугроуты с профилем мальчика. А Томас Фицджеральд, кроме немецких ландскнехтов, собирал и ирландских наемников, и молодых добровольцев вроде Джона, чтобы к концу мая сказать своему брату, лорду Килдэру:

– Мы готовы к походу. И должны немедленно нанести удар.

Лишь одна нота в эти головокружительные дни звучала диссонансом.

Но этого вполне можно было ожидать. Если два огромных графских владения клана Фицджеральд – Килдэр, простиравшийся от центра Пейла, и Десмонд на юге – и обладали самой большой властью в этих краях, то третье великое графство, принадлежащее роду Батлер, графство Ормонд, все же обладало достаточной силой, чтобы противостоять им. Иногда Батлеры и Фицджеральды пребывали в хороших отношениях, но гораздо чаще – нет, и едва ли стоило удивляться тому, что Батлеры завидовали превосходству Фицджеральдов. Вот почему, когда Генрих Тюдор отобрал трон у Йорков, которым отдавали предпочтение Фицджеральды, Батлеры поспешили известить Генриха о том, что будут рады поддержать претензии Ланкастеров.

И вот теперь, сразу после решения дублинского парламента, от графа Ормонда, главы рода Батлер, прибыл посыльный с таким извещением: «Лорд Ормонд отказывается приносить присягу мальчику-самозванцу и объявляет все произошедшее незаконным».

Фицджеральды отреагировали мгновенно. Лорд Килдэр тут же отправил посыльного к Тингмаунту, где его и повесили.

– Это уж слишком! – заявил отец Маргарет, качая головой. – Он ведь был просто гонцом!

Но Маргарет слышала в его голосе скрытое восхищение. Через два дня после этого события брат лорда Килдэра Томас и его небольшая армия отправились в Англию, взяв с собой и брата Маргарет Джона.

Защитники вновь коронованного короля высадились в Англии 4 июня и направились в сторону Йорка, по пути к ним присоединилось несколько поддерживающих Йорков со своими отрядами, в результате чего армия увеличилась до шести с половиной тысяч человек. Потом они повернули на юг.

Генрих Тюдор, застигнутый врасплох, вполне мог потерять свое королевство, если бы несколько английских вельмож, готовых выразить ему свою преданность и рассудивших, что именно Генрих, скорее всего, сможет навести порядок, не бросились к нему на помощь с неожиданно большими силами. И вот утром 16 июня рядом с деревушкой Стоук-Филд в Мидлендсе защитники мальчика-короля вдруг столкнулись с превосходно подготовленной пятнадцатитысячной армией. И хотя германские наемники были очень хорошими стрелками, валлийцы Генриха Тюдора и английские лучники выпустили на них такой град стрел, что он затмил небо, словно перед грозой. Против толком не обученных и почти не вооруженных ирландских добровольцев Генрих выставил опытных копейщиков и рыцарей в доспехах.

Ирландское войско было разбито. Мальчика-короля захватили в плен, но, пощадив его, милости к его солдатам Генрих не проявил. На поле схватки был ров, который с тех пор стали называть Красным рвом, потому что, как говорили люди, к концу того утра он наполнился кровью. Англичане порубили на куски почти всех до единого – и германцев, и ирландцев.

К счастью, Маргарет знала лишь то, что ее брат погиб в бою.

Но Генрих Тюдор был не только безжалостен, но и весьма умен. Захватив мальчика живым, он не стал его убивать или даже бросать в тюрьму. По-прежнему настаивая, что это всего лишь самозванец по имени Ламберт Симнел, он отправил Эдуарда работать на королевскую кухню, откуда потехи ради иногда вызывал мальчика, чтобы тот прислуживал гостям на пирах. Во время правления Генриха, да и в последующие столетия едва ли кто-то мог поверить, что этот мальчик был принцем королевской крови, хотя он вполне мог им быть.

Впрочем, уроки, которые извлекла из этих событий Маргарет, имели мало отношения к самому мальчику-королю.

Сразу после трагедии она не чувствовала ничего, кроме безутешного горя. И хотя ей всегда внушали, что она должна гордиться своей английской кровью, в ее голове постепенно зрела мысль, что сама Англия – это чуждое и опасное место. Она спрашивала себя, как Бог мог допустить, чтобы английский король отнял у нее брата. Но, став старше и много размышляя о событиях, которые привели к смерти Джона, она стала задавать себе уже другой вопрос, говорящий о ее проницательности.

– Как же так, отец, – говорила она, – Джон убит, а Фицджеральдов так никто и не наказал?

И в этом вопросе заключалась вся суть политической ситуации в Ирландии.

Ведь когда мальчика-короля короновали в Дублине, сам граф Килдэр, глава рода Фицджеральд, лорд-протектор Ирландии, собственный представитель Генриха Тюдора, а также пэр Ирландии, стоял во главе изменников. В то время как Батлеры хранили верность. Однако Килдэра Генрих простил, а Батлеры за все свои старания не получили ничего.

– Фицджеральды владеют самыми большими землями. Они породнились с таким множеством семей сквайров, а заодно и с величайшими ирландскими принцами, что могут собрать огромную армию, больше, чем любой другой клан, – объяснял ей отец. – Более того, хотя власть Батлеров тоже велика, их земли лежат между двумя графствами Фицджеральдов – Килдэра на севере и Десмонда на юге. И если Фицджеральды захотят, они могут просто раздавить Батлеров. – Отец показал двумя ладонями, как именно они это сделают. – Просто как клещами. Так что, Маргарет, как понимаешь, из двух великих английских владык именно Фицджеральды имеют больше власти. И если английский король попытается не замечать и тех и других и пришлет своего человека править островом, то очень скоро они сделают его жизнь такой трудной, что король просто отступится.

И такой политический порядок на острове оставался все детство Маргарет. А когда Генрих прислал все-таки своего лорда-наместника Пойнингса, который тут же заявил ирландскому парламенту, что они больше не могут принимать никаких законов без одобрения короля Тюдора, и даже арестовал Килдэра и отправил его в Лондон, Фицджеральды так осложнили ему жизнь, что очень скоро Пойнингс сдался. А по возвращении в Англию он сказал:

– Вся Ирландия не может справиться с Килдэром и его Фицджеральдами.

На это Генрих Тюдор, крайний реалист, спокойно заметил:

– Если вся Ирландия не может справиться с Килдэром, так пусть уж лучше Килдэр управляется с Ирландией.

И вернул главу клана Фицджеральд на остров, теперь уже в качестве лорд-протектора.

– Ирландией правит Килдэр, Маргарет, – говорил девочке отец. – И так будет всегда.

Маргарет исполнилось тринадцать, когда она узнала, что ее отца обманули. Это вышло случайно.

То утро в Оксмантауне началось как обычно. Ее отец был дома, никаких особых дел он на этот день не наметил, и вдруг пришел их сосед и спросил, не хотят ли они пойти за реку, посмотреть на нечто забавное.

– Ты разве не слышал, – спросил он, – что люди Батлера и Фицджеральда подрались у собора Святого Патрика?

– Из-за чего? – спросил отец Маргарет.

– Кто знает! Просто потому, что они Батлеры и Фицджеральды.

– Пожалуй, можно и прогуляться, – ответил отец девочки.

Он явно намеревался оставить ее дома, но она уговорила отца взять ее с собой.

– Но если там будет хоть какая-то опасность, – решительно заявил ей отец, – тебе придется сразу же вернуться домой.

Перед входом в собор Святого Патрика собралась целая толпа зевак. Похоже, всем было довольно весело, и их сосед, ушедший вперед, чтобы выяснить, что там происходит, скоро вернулся и сообщил, что драка уже закончилась и обе группы теперь внутри, договариваются о перемирии.

– Вот только есть одна загвоздка, – добавил он. – Батлеры находятся по одну сторону большой двери, а Фицджеральды – по другую, но дверь заперта, а ключа ни у кого нет. А пока они не пожмут друг другу руки, ни одна из сторон с места не сдвинется, потому что они не доверяют друг другу.

Страницы: «« « ... 2122232425262728 » »»