Затерянный город Z Гранн Дэвид

– Теперь будем говорить и есть, – объявил Важуви. – Все хорошо.

На следующий день мы подготовились к выходу. Чтобы добраться до одного из самых крупных верхних притоков Шингу, реки Кулуэни, нам нужна была машина еще мощнее, так что после обеда мы распрощались с нашим водителем, который, казалось, отправился домой с облегчением.

– Надеюсь, вы найдете этот ваш город Y, который вы ищете, – проговорил он.

После его отбытия мы взяли напрокат грузовик с откидными бортами и колесами вроде тракторных. Когда разнесся слух, что грузовик идет в Шингу, из всех углов повылезали индейцы, неся детей и узелки с вещами, спеша забраться в кузов. Всякий раз, когда казалось, что места больше нет, втискивался еще один человек. После обеда полил дождь, и мы тронулись в путь.

Судя по карте, до Кулуэни было всего шестьдесят миль. Но по такой скверной дороге ни я, ни Паулу в жизни не ездили: вода в лужах доходила до днища, и иногда перегруженный грузовик опасно кренился на одну сторону. Мы ехали со скоростью не больше пятнадцати миль в час, иногда останавливаясь, сдавая назад и потом снова продвигаясь вперед. Леса здесь тоже свели. Некоторые участки недавно выжгли, и я видел останки деревьев на протяжении многих миль; их почерневшие ветви, точно руки, тянулись к обнажившемуся небу.

Наконец, по мере приближения к реке, начал появляться настоящий лес. Деревья обступали нас все теснее, сеть ветвей заслоняла ветровое стекло. Сучья постоянно стучали о борта. Водитель включил передние фары, и их свет заплясал над землей. Спустя пять часов мы добрались до ограды из колючей проволоки – это была граница национального парка Шингу. Важуви сказал, что отсюда всего полмили до реки, а там мы сможем доплыть на лодке до деревни калапало. Но грузовик вскоре увяз в грязи, что заставило нас временно снять с него свое снаряжение, чтобы уменьшить вес; когда мы дотащились до реки, под пологом деревьев стояла непроглядная темень. Важуви заметил, что нам придется переждать, а потом уже переправляться на другой берег. «Слишком опасно, – изрек он. – В реке много бревен и сучьев. С ними надо считаться».

Мою кожу покалывали москиты; кричали попугаи ара, стрекотали цикады. У нас над головой завывали какие-то существа.

– Не волнуйтесь, – успокоил меня Паулу. – Просто мартышки.

Мы прошли чуть дальше и увидели хижину; Важуви толкнул дверь, и она со скрипом отворилась. Он провел нас внутрь и стал рыскать по сторонам, пока не зажег свечу, озарившую маленькую комнатку с крышей из рифленого железа и земляным полом. В середине стоял деревянный столб, и Важуви помог мне и Паулу подвесить гамаки. Хотя одежда у меня была все еще мокрая от пота и дорожной грязи, я улегся, пытаясь укрыть лицо от москитов. Через какое-то время свеча погасла, и я покачивался в темноте, слушая потрескивание цикад и каркающие звуки, издаваемые обезьянами.

Я задремал, но вдруг проснулся, почувствовав что-то у самого уха. Я открыл глаза и вздрогнул: на меня уставились пятеро голых мальчишек с луками и стрелами. Увидев, что я зашевелился, они расхохотались и выбежали вон.

Я сел в гамаке. Паулу и Важуви стояли у костра, кипятя воду.

– Сколько времени? – спросил я.

– Пять тридцать, – ответил Паулу. Он протянул мне несколько крекеров и жестяной стаканчик с кофе. – Дорога еще длинная, – предупредил он. – Вам надо что-то есть.

Наскоро позавтракав, мы вышли наружу, и при свете дня я увидел, что мы находимся в небольшом лесном лагере у реки Кулуэни. На берегу стояли две алюминиевые плоскодонки, куда мы и погрузили снаряжение. Каждая лодка была футов двенадцать длиной, и снаружи к ней был привешен мотор – новшество, появившееся на Шингу лишь в последние годы.

Мы с Паулу и наш проводник-калапало забрались в одну лодку, а Важуви со своей семьей сел в другую. Обе посудины помчались вверх по реке, двигаясь бок о бок. Дальше к северу начинались пороги и водопады, но здесь безбрежная оливково-зеленая вода была спокойной. По берегам стеной стояли деревья, ветви у них были скрючены, точно старцы, листья касались воды. Через несколько часов мы вытащили лодки на берег. Важуви велел нам собрать вещи, и мы поднялись вслед за ним по короткой тропинке. Он помедлил и затем гордо махнул рукой перед собой.

– Калапало, – объявил он.

Мы стояли на краю круглой площади, имевшей в окружности больше сотни ярдов и усеянной домами, во многом совпадавшими с описаниями старухи на посту Бакаири. По форме они напоминали корпуса кораблей, перевернутые вверх дном; казалось, они не построены, а сплетены – из листьев и дерева. Внутри они были покрыты соломой – везде, кроме задней и передней двери. Обе двери в каждом строении были низенькие, чтобы, как мне объяснили, не пускать в дом злых духов.

По площади прогуливались несколько десятков людей. Многие из них были без всякой одежды, а некоторые украсили тело затейливыми украшениями и узорами: ожерельями из обезьяньих зубов, завитушками черной краски, добываемой из фрукта под названием генипап, полосами красной краски из ягод уруку. Женщины в возрасте от тринадцати до пятидесяти носили свободные хлопковые платья, верхняя часть которых болталась вокруг талии. Большинство тех мужчин, что не были голыми, носили обтягивающие плавки из спандекса, точно пловцы на Олимпиаде. Хорошая физическая форма явно считалась тут большим достоинством. Я заметил, что у некоторых детей икры и бицепсы туго обтянуты повязками, точно у раненых, – чтобы подчеркнуть мышцы.

– У нас это знак красоты, – пояснил Важуви.

В племени по-прежнему совершали убийства детей, которые казались калеками или неполноценными, хотя сейчас эта практика не так распространена, как прежде.

Важуви ввел меня в свой дом – темное помещение, заполненное дымом костра. Он представил меня двум привлекательным женщинам с черными как уголь волосами, спадавшими на их голые спины. У женщины постарше на плечах имелась татуировка в виде трех вертикальных полосок, а у той, что была помоложе, на шее висело ожерелье из поблескивающих белых ракушек.

– Мои жены, – объявил Важуви.

Вскоре из тени стали появляться все новые и новые люди: дети и внуки, зятья и невестки, тетушки и дядюшки, братья и сестры. Важуви сообщил, что в доме живет почти двадцать человек. Он казался скорее даже не домом, а отдельной деревней. В центре помещения, у столба, поддерживающего крышу, с которой свисали сушившиеся кукурузные початки, одна из дочерей Важуви стояла на коленях перед большим деревянным ткацким станком и делала гамак, рядом с ней мальчик, опоясанный ремнем с голубыми бусинами, держал искусно разрисованный яркими красками керамический горшок с рыбой, а рядом с ним пожилой охотник на скамье из твердого дерева, вырезанной в форме ягуара, сидел, затачивая пятифутовой длины стрелу. Фосетт писал о южной части бассейна Амазонки: «Весь этот регион пропитан самыми любопытными индейскими традициями», которые «не могут быть ни на чем не основаны», а значит, в этих местах существовала «великая некогда цивилизация».

В деревне жили около ста пятидесяти человек, и они были четко разбиты на социальные слои. Это были не какие-нибудь кочующие охотники и собиратели. Вождями здесь становятся по крови, подобно королям Европы. Существуют табу по части рациона, запрещающие туземцам есть большинство видов звериного мяса, в том числе тапира, оленя и кабана. Эти диетические ограничения, едва ли не самые строгие в мире, пожалуй, противоречат расхожему представлению, что индейцам постоянно угрожает смерть от голода. В период полового созревания мальчиков и девочек держат в строгой изоляции друг от друга, и в этот период особый наставник обучает их ритуалам и обязанностям взрослых. (Сына вождя, который должен стать его наследником, отделяют от других на срок до четырех лет.) Дайотт, во время своего путешествия по району Шингу вместе с Алоике, проходил через деревню калапало и был настолько поражен увиденным, что написал: «Есть основания верить, что рассказы Фосетта о забытой цивилизации имеют под собой фактическую подоплеку».

Я спросил у Важуви, не слышал ли он о том, что жители этого региона (шингуанос) некогда произошли от более крупной цивилизации – или что в окрестных джунглях имеются какие-нибудь заметные развалины. Он покачал головой. Тем не менее одна из легенд гласит: когда-то дух по имени Фици-Фици прокопал здесь гигантские рвы. («Повсюду, где он видел удобное место для житья, Фици-Фици прорывал длинные, глубокие канавы и оставлял там часть своих людей, а сам продолжал путь».)

Пока мы разговаривали с Важуви и Паулу, в дом вошел человек по имени Ваните Калапало и уселся подле нас. Казалось, он был чем-то подавлен. Он объяснил, что его работа – охранять один из постов в резервации. Вчера к нему явился индеец и сказал: «Слушай, Ваните. Белые люди строят что-то в Афасукугу». Слово «Афасукугу» означает «место, где живут большие кошки»: шингуанос верят, что на этом месте были созданы первые люди. Ваните взял палку и начертил на земляном полу что-то вроде карты.

– Вот Афасукугу, – пояснил он. – У водопада.

– Это за пределами парка, – добавил вождь. – Но это священное место.

Я вспомнил: Фосетт обмолвился в одном из своих последних писем, что узнал от индейцев о священном водопаде в этих краях и что он намерен его посетить.

Ваните продолжал свой рассказ:

– Тогда я сказал: «Я пойду с тобой в Афасукугу, но ты сумасшедший. Никто не станет ничего строить там, где живут ягуары». Но когда я туда пришел, я увидел, что водопад разрушили. Его взорвали тридцатью кило динамита. Это было такое красивое место, а теперь его нет. И я спросил у человека, который там работал: «Что вы делаете?» И он мне сказал: «Строим плотину для гидроэлектростанции».

– Это посреди реки Кулуэни, – добавил Важуви. – Вся вода оттуда течет в наш парк, на нашу территорию.

Ваните, возбуждавшийся все больше, казалось, не слышал вождя.

– Человек из правительства Мату-Гросу приехал на Шингу и сказал нам: «Не беспокойтесь. Эта плотина вам не повредит». И предложил каждому из нас деньги. Вождь другого племени взял деньги, и теперь племена воюют друг с другом. Для меня деньги ничего не значат. Река была тут тысячи лет. Мы не живем вечно, а река – живет. Реку сделал бог Тауги. Она дает нам еду, лекарства. Видите – у нас нет колодца. Мы пьем воду прямо из реки. Как мы будем без нее жить?

Важуви произнес:

– Если они сделают как хотят, река исчезнет, а с ней – весь наш народ.

Все наши поиски Фосетта и города Z вдруг показались мне смехотворными на фоне этой истории: еще одно племя стояло на грани исчезновения. Но позже, ночью, после того как мы искупались в реке, Важуви сказал, что должен сообщить мне и Паулу кое-что насчет тех англичан. Назавтра он обещал отвезти нас на лодке к тому месту, где когда-то нашли те самые кости. Перед тем как улечься спать, он прибавил:

– Есть много такого, что знает про этих англичан только народ калапало.

На следующее утро, пока мы собирались в путь, одна из девочек в доме сняла кусок ткани с большого предмета, стоявшего в углу комнаты, возле набора масок. Нам открылся телевизор: он был подключен к единственному электрогенератору в деревне.

Девочка повернула ручку, уселась на земляной пол и стала смотреть мультфильм про какую-то птицу с пронзительным голосом, похожую на Вуди-дятла[43]. В считаные минуты вокруг телевизора сгрудились не меньше двадцати ребятишек, живущих в деревне, и даже несколько взрослых.

Когда за мной пришел Важуви, я спросил, давно ли у него появился телевизор.

– Несколько лет назад, – ответил он. – Поначалу все просто глядели в него как зачарованные. Но теперь я слежу за генератором, и этот ящик включен только на несколько часов в неделю.

Некоторые из мужчин, смотревших телевизор, подхватили свои луки и стрелы и отправились на охоту. А мы с Паулу пошли к реке вслед за Важуви и одним из его сыновей, которому было пять лет.

– Думаю, мы поймаем себе обед, как делают калапало, – проговорил Важуви.

Мы забрались в одну из моторок и двинулись вверх по течению. Солнце поднималось, и туман, окутывавший лес, медленно рассеивался. Река, темная и мутная, иногда стискивалась в стремнину, настолько узкую, что ветки деревьев нависали у нас над головой, точно мосты. В конце концов мы выплыли в заводь, усеянную плавающими листьями.

– Зеленая лагуна, – объявил Важуви.

Он заглушил мотор, и лодка тихо заскользила по воде. Крачки с желтыми клювами порхали среди кедров и деревьев красных пород, ласточки чертили зигзаги над лагуной – ослепительно-белые пятнышки на зеленом одеяле. Квохтала и вскрикивала пара попугаев ара, а на берегу стоял олень, безмолвный и неподвижный, как здешняя вода. Маленький кайман быстро карабкался вверх по берегу.

– В джунглях всегда надо быть осторожным, – предупредил Важуви. – Я слушаю свои сны. Если мне снится опасность, я остаюсь в деревне. С белыми случается много плохих вещей, потому что они не верят своим снам.

Шингуанос знамениты своим умением добывать рыбу с помощью луков и стрел: туземцы безмолвно застывают на носу каноэ – в позе, которую Джек и Рэли с восторгом ловили фотоаппаратом, а потом посылали снимки в Музей американских индейцев. Однако Важуви с сыном достали лески и насадили на крючки наживку. Потом они раскрутили лески над головой, точно лассо, и запустили крючки в центр лагуны, где те и стали плавать.

Вытягивая леску, Важуви сообщил, указывая на берег:

– В той стороне и выкопали кости.{45} Только это были кости не Фосетта, а моего дедушки.

– Твоего дедушки? – переспросил я.

– Да. Мугика, вот как его звали. Он уже был мертвый, когда Орландо Вильяс Боас начал спрашивать про Фосетта. Орландо хотел защитить нас от всех белых, которые сюда приходят, и он сказал народу калапало: «Если найдете длинный скелет, я каждому подарю по ружью». А мой дед был один из самых высоких в нашей деревне. Так что некоторые люди в деревне решили выкопать его кости, зарыть их возле этой лагуны и сказать, что это Фосеттовы.

В это время у его сына клюнуло. Он помог мальчику вытянуть леску, и серебристо-белая рыбка выпрыгнула из воды, бешено извиваясь на крючке. Я наклонился, чтобы осмотреть ее, но Важуви оттолкнул меня и начал охаживать рыбу палкой.

– Пиранья, – пояснил он.

Я смотрел на рыбку с низко посаженной челюстью, лежавшую на алюминиевом дне нашей лодки. Важуви открыл ей рот ножом, обнажив ряды сцепленных зубов – зубов, которыми индейцы иногда скоблят себе тело во время ритуалов очищения. Вытащив крючок, он продолжал рассказ:

– Моего отца, Таджуи, тогда не было в деревне, и он очень разозлился, когда узнал, что сделали эти люди. Но кости уже увезли.

Пожалуй, его историю подтверждает и еще одно доказательство. Как отметил в свое время Брайан Фосетт, многие калапало излагали противоречивые версии по поводу того, как именно были убиты путешественники: одни говорили, что их забили дубинками, другие настаивали, что их с большого расстояния подстрелили из луков. Кроме того, калапало уверяли, что Фосетта умертвили, потому что он не принес никаких даров и шлепнул туземного мальчика, однако это шло вразрез с давним обыкновением Фосетта мягко вести себя с индейцами. Еще более важное доказательство: позже я обнаружил один закрытый протокол в архивах лондонского Королевского археологического института, обследовавшего эти кости. В документе говорилось:

Верхняя челюсть со всей очевидностью доказывает, что эти человеческие останки не принадлежат полковнику Фосетту, чей запасной верхний зубной протез, по счастью, оказался в нашем распоряжении для сравнения… Утверждается, что рост полковника Фосетта составлял шесть футов полтора дюйма. Однако, по нашим оценкам, рост человека, чьи останки были переправлены в Англию, составлял приблизительно пять футов семь дюймов.

– Я хотел бы получить эти кости обратно и похоронить их там, где им место, – заметил Важуви.

Поймав полдюжины пираний, мы заскользили на лодке к берегу. Важуви набрал палок и развел костер. Не обдирая пираний, он клал их на поленья, поджаривая сначала одну сторону, а потом другую. Затем он укладывал почерневшую рыбу на подложку из листьев и отщипывал несколько кусочков с костей. Он завернул эти кусочки в бейжу, что-то вроде блина из маниоковой муки, и дал каждому из нас по получившемуся сэндвичу. Пока мы ели, он говорил:

– Я скажу вам, как мне передавали родители, что на самом деле случилось с теми англичанами. Это правда, они были тут. Их было трое, и никто не знал, кто они такие и зачем пришли. У них не было с собой животных, а на спине у них не было мешков. Один, главный, был старый, а двое других – молодые. Они проголодались и устали после того, как долго шли пешком, и люди в нашей деревне дали им рыбу и бейжу. За это англичане предложили нашим крючки для ловли рыбы, у нас никто раньше их не видел. И ножи. Наконец старый человек сказал: «Теперь мы должны идти». Люди спросили их: «Куда вы идете?» И они ответили: «Туда. На восток». Мы сказали: «Никто не ходит в ту сторону. Там живут враждебные индейцы. Они вас убьют». Но старый человек настаивал. И они пошли. – Важуви указал на восток и покачал головой. – В ту пору никто туда не ходил.

Потом, рассказал он, калапало еще несколько дней время от времени видели дым над деревьями – от огня Фосеттова лагеря, – но на пятый день дыма уже не было. Важуви сказал, что несколько калапало, опасаясь, как бы с путешественниками не случилось что-нибудь плохое, пытались отыскать их лагерь. Но не нашли никаких следов англичан.

Позже мне объяснили: то, что рассказали будущему вождю его родители, называется устным преданием – набором сказаний о прошлом, который с завидным постоянством передается здесь из поколения в поколение. В 1931 году Винсенсо Петрулло, антрополог из музея Пенсильванского университета, что в Филадельфии, один из первых белых людей, проникших в район Шингу, объявил, что слышал похожий рассказ, но среди сенсационных историй, гремевших в то время, мало кто обратил на него внимание. Примерно полвека спустя Эллен Бассо, антрополог из Аризонского университета, записала более подробную версию, изложенную калапало по имени Камбе, который был ребенком, когда Фосетт и его спутники явились в деревню. Она перевела его рассказ непосредственно с языка калапало, сохранив эпический ритм устных сказаний этого племени:

  • Был у них такой, что остался один.
  • Когда он пел, он на инструменте играл.
  • Его инструмент делал вот так, вот так…
  • Он пел и пел.
  • Он обнял меня рукой, вот так.
  • Он играл, а мы смотрели на них, на христиан.
  • Он играл, а мы смотрели.
  • Отец и другие.
  • А потом он сказал – мне надо идти.

Камбе вспоминал и о том, как индейцы видели костер путешественников:

  • «Это огонь христиан» – так мы сказали друг другу.
  • Он зажигался, когда садилось солнце.
  • На другой день солнце село, и снова поднялся их огонь.
  • А в день после этого – только маленький дым,
  • он растекся по небу.
  • В этот день, мбук, их огонь погас…
  • Казалось, огонь англичан перестал жить, словно
  • его погасили совсем.
  • «Как жалко! Почему он так хотел, чтобы они ушли?»

Когда Важуви закончил излагать свою версию предания, он сказал:

– Люди все время говорят, что калапало убили англичан. Но мы их не убивали. Мы старались их спасти.

Глава 24

Потусторонний мир

В комнате было темно. Нина Фосетт сидела по одну сторону стола; по другую расположилась женщина, глядевшая в магический кристалл. Нина, долгие годы разыскивавшая мужа и сына в этом мире, решила обратиться к миру иному.

Она окружила себя спиритами и прорицателями, многие из которых присылали ей длинные письма, где подробно описывались их попытки установить связь с путешественниками. Одна женщина-медиум сообщила ей, что однажды почувствовала в комнате чье-то присутствие – и, подняв взгляд, увидела Фосетта, стоявшего у окна. Женщина рассказала, что спросила у него: «Ты жив или мертв?» – и Фосетт засмеялся и ответил: «Разве ты не видишь, что я жив?» Он добавил: «Передай Нине, что я ее люблю, и скажи ей, что у нас все в порядке».

Еще одна женщина-медиум как-то поведала Нине, что однажды возле нее замаячила фигура молодого человека с длинной бородой. Это был Джек. «Когда-нибудь мы с тобой увидимся», – промолвил он. И исчез, оставив после себя «приятнейшее благоухание».

Эдвард, брат Фосетта, сообщил КГО, что Нина погрузилась в оккультизм: «Благодаря этому ей легче живется».

Она была не единственным человеком, обращавшимся к спиритам для того, чтобы отыскать разгадку тайны, которую зримый мир упорно отказывался раскрывать. Ближе к концу своей жизни Ривз, давний наставник Фосетта в КГО, поразил своих коллег, увлекшись спиритизмом – став, как иногда называли таких людей, «духовным странником». В тридцатые годы он посещал спиритические сеансы, ища ключ к судьбе Фосетта. Так же поступал и друг Фосетта сэр Ральф Пейджет, бывший посол в Бразилии. В начале сороковых, на одном из таких собраний, проходившем в английском Сифорде, в доме спирита Нелл Монтегю, Пейджет положил на магический кристалл медиума письмо от Фосетта. Монтегю сказала, что видит три мерцающие фигуры. Одна без движения лежит на земле. Другая, постарше, с трудом переводит дыхание и хватается за человека с длинными волосами и бородой. Кристалл внезапно стал красным, точно его окунули в кровь. Затем Монтегю сказала, что видит индейцев с копьями и стрелами, уносящих трех белых людей. Присутствующие в комнате ахнули. Впервые Пейджет почувствовал, что его друг мертв.

В 1949 году Джеральдина Камминс, известный спирит-практик, подвизавшийся в области «автоматизма» – метода, при помощи которого человек погружается в транс и записывает послания духов, – описывала, как Джек и Рэли были зверски убиты индейцами. «Больно… не надо!» – задыхаясь, кричал Рэли перед тем, как умереть. Фосетт, по словам Камминс, в конце концов свалился в припадке безумия: «Голоса и все звуки стали далеким шепотом, и передо мною появилась сплошная серая пелена смерти. Это мгновение неземного ужаса… время, когда вся вселенная кажется такой безжалостной и в ней таится лишь одиночество – судьба всякого человека».

Хотя Нина отвергала такие рассказы, она знала, что от собственной смерти ей никуда не уйти. Брайан Фосетт, ухаживавший за Ниной в Перу, еще до прорицания Джеральдины Камминс писал своей сестре Джоан: «Честно говоря, не думаю, что ей осталось много земных дней! ‹…› Она первая объявит, что больше не может». Однажды Нина проснулась в два часа ночи и написала Джоан, что у нее было видение: ей было сказано, чтобы она «в любое мгновение готова была ответить на Зов». Она задумалась: «Спрашивала ли ты себя со всей искренностью, есть ли в тебе страх перед Смертью и Иным Миром?» Она надеялась, что ее уход будет легким: «Может быть, я усну и не проснусь». Брайан писал сестре: «В каком-то смысле для нее будет хорошо – оставить все это. Ей будет даже приятна мысль о том, что ее останки будут покоиться на том же континенте, что и прах ее мужа и… сына».

Ее здоровье неуклонно разрушалось, и как-то раз Нина сказала Брайану, что должна вручить ему кое-что важное. Она открыла сундук: в нем лежали все путевые заметки и дневники Фосетта. «Пришло время передать тебе все документы, которыми я владею», – произнесла она.

Хотя Брайану не было и сорока, его жизнь уже несла на себе шрамы смерти: он потерял отца и брата, а его первая жена умерла от диабета на восьмом месяце беременности. Потом он снова женился, но детей у него не было, и он страдал от приступов «яростной, отчаянной скорби».

Теперь Брайан взглянул на отцовские бумаги – «душераздирающую реликвию трагедии, сути которой мы не могли выяснить». В течение нескольких недель он носил эти бумаги с собой на работу. Он уже больше двадцати лет служил железнодорожным инженером и ощущал скуку и неприкаянность. «Я чувствую, что зря трачу свою жизнь, просто таскаясь день за днем в эту паршивую контору, подписывая кучу дурацких бумажек и потом возвращаясь на машине домой! – признавался он Джоан. – Это никуда не ведет». И далее: «Другие могут обрести бессмертие в своих детях. Мне оно не дается, но я хочу поискать его в другом».

Во время обеденных перерывов он изучал бумаги отца, мысленно «сопровождал отца в его экспедициях, делил с ним трудности и лишения, видел его глазами поставленную им перед собой великую цель». Прежде Брайан, обидевшись, что его не избрали в качестве спутника, проявлял мало интереса к отцовским трудам. Но теперь они захватили его целиком. Брайан решил бросить работу и составить из разрозненных текстов «Неоконченное путешествие Фосетта». Неустанно трудясь над рукописью, Брайан сообщал матери: «Мне кажется, что папа ко мне сейчас очень близок, как если бы я действовал по его сознательным указаниям. И конечно, иногда это сильно задевает струны в моем сердце». Закончив черновик книги в апреле 1952 года, он отослал экземпляр Нине, написав ей: «Это довольно-таки монументальная работа, и думаю, папа был бы ею доволен». Лежа в постели, Нина стала перелистывать страницы. «Я просто не могла ее отложить! – писала она Джоан. – Я свернулась в ночной рубашке после ужина и читала эту книгу до четырех утра». Ей казалось, будто муж рядом; на нее нахлынули воспоминания о нем и о Джеке. Дочитав рукопись до конца, она воскликнула: «Браво! Браво!»

Книга, опубликованная в 1953 году, стала всемирной сенсацией и получила высокую оценку Грэма Грина и Гарольда Николсона[44]. Вскоре после этого Нина умерла; ей было восемьдесят четыре года. В последние годы Брайан и Джоан больше не в состоянии были заботиться о ней, и она жила в обветшалом пансионе в английском Брайтоне, выжившая из ума и практически без единого гроша. По замечанию одного из ее знакомых, свою жизнь она «принесла в жертву» мужу и его памяти.

В начале пятидесятых Брайан решил сам осуществить ряд экспедиций в поисках пропавших путешественников. Он подозревал, что отец, которому сейчас было бы под девяносто, уже умер и что Рэли, из-за слабости тела и духа, угас вскоре после того, как покинул Лагерь мертвой лошади. Но Джек… Он-то и был причиной грызущих Брайана сомнений. Что, если он выжил? В конце концов, Джек был молод и крепок, когда отряд исчез. Брайан направил письмо в британское посольство в Бразилии, прося помочь ему добиться разрешения на поиски. Он объяснил, что никто юридически не признал смерть его брата и что он сам не может этого сделать, «не удостоверившись собственнолично, что было сделано все возможное». Более того, такая экспедиция могла бы привести к «возвращению в родную страну того, кто исчез на тридцать лет». Британские чиновники сочли, что Брайан «так же безумен, как и его отец» (выражение из частной переписки одного дипломата), и отказались способствовать его «самоубийству».

Однако Брайан не отступился от своих намерений и вскоре сел на корабль, идущий в Бразилию. Его прибытие вызвало шквал откликов в прессе. «Британец в погоне за отцом и братом, сгинувшими в джунглях», – гласил заголовок в «Чикаго дейли трибьюн». Брайан приобрел костюм путешественника и взял с собой альбом для зарисовок и полевой дневник. Бразилец, друживший с его отцом, разинул рот от изумления, когда увидел Брайана. «Но… но… я думал, ты умер!» – воскликнул он.

Брайан сообщил сестре, что наперекор самому себе становится путешественником, однако он понимал, что ни за что не выживет, если будет пешком пробираться через этот дикий край. Вместо этого, положившись на метод, который впервые опробовал еще доктор Райс десятилетия назад и который стал теперь доступнее в финансовом отношении, он взял напрокат крохотный винтовой самолет и вместе с пилотом начал прочесывать джунгли с воздуха. Он сбросил тысячи листовок, которые кружились над кронами деревьев, словно снег. Листовки вопрошали: «Ты – Джек Фосетт? Если ответ – да, тогда дай знак – подними руки над головой… Сможешь ли ты сдержать индейцев, если мы приземлимся?»

Он так и не получил ответа – и не нашел никаких следов Джека. А потом предпринял еще одну попытку разыскать предмет вожделений брата и отца – город Z. «Уверен, судьба направляла мои шаги по этому пути с определенной целью», – писал Брайан. Разглядывая местность в бинокль, он заметил в отдалении каменную гряду – полуразрушенный город с улицами, башнями и пирамидами. «Похоже, оно самое!» – прокричал пилот. Однако, подлетев ближе, они поняли, что это просто обнажения породы – причудливо источенный эрозией песчаник. «Иллюзия была удивительная – почти невероятная», – отмечал Брайан. Шли дни, и он начал опасаться того, в чем раньше никогда не позволял себе признаться: никакого Z никогда не существовало. Позже он написал: «Вся эта романтическая конструкция из сомнительных верований, и без того угрожающе шатавшаяся, рухнула, оставив меня в замешательстве». Брайан начал подвергать сомнению некоторые странные бумаги, которые обнаружил в отцовских архивах, но он так и не доискался до истины. Поначалу Фосетт описывал Z в строго научных терминах, замечая: «Не думаю, что „Город“ обширен или богат». Однако к 1924 году Фосетт начал исписывать кипы бумаги горячечными заметками о конце света и мифическом царстве атлантов, напоминавшем Эдемский сад. Z обратился в «колыбель всех цивилизаций» и центр одной из „Белых Лож“ Блаватской, где группа высших духовных существ помогает вершить судьбы Вселенной. Фосетт надеялся отыскать Белую Ложу, которая существовала «со времен Атлантиды», и достигнуть некоего трансцендентного состояния. Брайан писал в дневнике: «Может быть, вся папина теория о Z как духовной цели и сам способ достижения этой цели были просто религиозной аллегорией?» Возможно ли, чтобы три человеческие жизни были потеряны ради «цели, которой никогда не существовало»? Сам Фосетт как-то писал приятельнице: «Кого боги хотят сокрушить, того они первым делом лишают разума!»

Глава 25

Z

– Пещера – вон там, в тех горах, – сказал бразильский бизнесмен. – Там-то Фосетт и спустился в подземный город, и там он живет до сих пор.

Перед тем как отправиться в джунгли, мы с Паулу заехали в Барра-ду-Гарсас – городок близ гор Серра-ду-Ронкадор, в северо-восточной части штата Мату-Гросу. Многие бразильцы говорили нам, что в последние десятилетия в этом районе бурно расцвели религиозные культы, где Фосетту поклоняются как богу. Их приверженцы верят, что некогда Фосетт проник в сеть подземных туннелей и обнаружил, что Z – не что иное, как вход в иную реальность. Хотя Брайан Фосетт до конца своих дней скрывал от всех странные писания отца, эти мистики ухватились за отдельные таинственные намеки Фосетта (в таких журналах, как, например, «Оккалт ревью») на проводившиеся им поиски «сокровищ Невидимого Мира». Эти тексты, наряду с исчезновением Фосетта и многолетними неудачными попытками обнаружить его останки, подпитывали убеждение, что он каким-то образом сумел преодолеть законы физики.

Одна такая секта, под названием «Волшебное ядро»{46}, была основана в 1968 году неким Удо Люкнером, именовавшим себя Первосвященником Ронкадора и носившим длинную белую хламиду и цилиндр со звездой Давида. В семидесятые годы множество бразильцев и европейцев, в том числе и внучатый племянник Фосетта, наперебой ринулись вступать в «Волшебное ядро», надеясь отыскать пресловутую дверь в неведомое. Люкнер основал религиозное поселение возле гор Серра-ду-Ронкадор; жившим там семействам было запрещено есть мясо и носить украшения. Люкнер предсказывал, что конец света настанет в 1982 году, и объявлял, что его сторонники должны готовиться к нисхождению в земную полость. Но после того, как в назначенный срок планета уцелела, «Волшебное ядро» постепенно распалось.

Однако в поисках Иного Мира в Ронкадорские горы продолжали прибывать мистики. Одним из них и был тот бразильский бизнесмен, которого мы с Паулу встретили в маленьком городке. Этот низенький и пухлый человечек, которому было, похоже, под пятьдесят, сообщил нам, что в свое время он «утратил цель жизни», но повстречал экстрасенса, который стал раскрывать ему тайны спиритизма и секреты подземной двери. Бизнесмен добавил, что сейчас он учится подвергать себя очищению в надежде когда-нибудь сойти вниз.

Как это ни удивительно, он был не единственным, кто совершал подобные приготовления. В 2005 году греческий путешественник объявил на интернет-сайте «Великая Паутина Перси Гаррисона Фосетта» (www.phfawcettsweb.org, вход по паролю), что он планирует организовать экспедицию для обнаружения «того же портала или входа в Царство, в который в 1925 году проник полковник Фосетт». Этот путь, который по-прежнему еще предстоит проделать, надо будет совершить вместе с проводниками-экстрасенсами; именовался он «Безвозвратная экспедиция в эфирное пространство невероятного». Участникам обещали, что они перестанут быть людьми, сделавшись «существами иного измерения, а значит – мы никогда не умрем, никогда не заболеем, никогда не станем старше». Последние белые пятна на карте мира стремительно исчезали, и эти люди создали для себя собственный, никогда не меняющийся ландшафт.

Перед тем как мы с Паулу тронулись в путь, бизнесмен предупредил нас:

– Вы никогда не найдете Z, если будете искать его в этом мире.

Вскоре после того, как мы с Паулу встретились с индейцами калапало, я впервые стал подумывать о том, чтобы свернуть наши изыскания. Мы с Паулу оба устали, оба были искусаны москитами, то и дело начинали ссориться. Кроме того, я свалился с серьезным желудочным расстройством – видимо, из-за каких-то паразитов. Однажды утром я выскользнул из деревни калапало со спутниковым телефоном. Паулу советовал мне особо не светить, что он у меня есть, поэтому я нес его в джунгли в небольшом пакете. Присев на корточки среди листьев и лиан, я извлек аппарат, пытаясь поймать сигнал. После ряда неудачных попыток я наконец установил связь и позвонил домой.

– Дэвид, это ты? – спросила Кира, подняв трубку.

– Да. Да, это я, – ответил я. – Как ты там? Как Захария?

– Я плохо тебя слышу. Ты где?

Я посмотрел вверх, на полог леса.

– Где-то на Шингу.

– У тебя все в порядке?

– Немного приболел, но все нормально. Я по тебе скучаю.

– Захария хочет тебе кое-что сказать.

Через мгновение я услышал лепет сына.

– Захария, это папа, – сказал я.

– Па, – ответил он.

– Да, па.

– Он стал называть телефон «па», – сообщила моя жена, снова беря трубку. – Когда ты вернешься?

– Скоро.

– Нам тут без тебя не очень-то легко.

– Я знаю, прости. – Говоря это, я услышал, что кто-то приближается ко мне. – Мне пора, – быстро сказал я.

– Что случилось?

– Кто-то идет.

Не дожидаясь ее ответа, я разъединился и убрал телефон в пакет. Тотчас же появился молодой индеец, и я последовал за ним обратно в деревню. В ближайшую ночь, лежа в гамаке, я вспоминал слова, которые Брайан Фосетт сказал о своей первой жене после того, как вернулся из экспедиции. «У нее ничего не было, кроме меня, – заметил он. – Незачем было втягивать ее в такую ситуацию. Я пошел на это сознательно, в своем эгоистичном рвении воплотить идею до конца, забыв, что это может для нее значить».

Я понимал, что уже собрал достаточно материала, чтобы написать обо всем этом. Я узнал о костях дедушки Важуви. Я услышал сказание калапало. Я реконструировал юность Фосетта, его обучение в КГО, его последнюю экспедицию. Но в повествовании имелись пробелы, которые меня манили. Мне часто доводилось слышать о биографах, которых целиком поглощает изучаемая личность и которые – после долгих лет исследований ее жизни, когда они пытаются следовать за каждым ее шагом и по-настоящему поселиться в ее мире, – в конце концов доходят до припадков ярости и отчаяния, потому что глубже определенного уровня человек непознаваем. Какие-то стороны его характера, подробности его жизни остаются непроницаемыми. Я задумался о том, что случилось с Фосеттом и его спутниками после того, как калапало увидели, что огонь их лагеря погас. Может быть, путешественников убили индейцы? А если так, то кого именно? Может быть, наступило время, когда Джек начал сомневаться в собственном отце? Да и сам Фосетт, увидев, как умирает его сын, мог бы задаться вопросом: «Что я натворил?» И больше всего я думал о том, существует ли Z на самом деле. Была ли это просто, как опасался Брайан, некая смесь фантазий его отца или же, возможно, наших общих фантазий? Подлинная и полная история Фосетта, казалось, всегда будет покоиться где-то за горизонтом познания: тайная метрополия из слов и абзацев, мой собственный город Z. Камминс, транслируя сообщение Фосетта, выразилась так: «Моя история утрачена. Но тщеславие человеческой души требует, чтобы кто-нибудь попытался извлечь ее из небытия и поведать миру».

Логичнее всего было бы отступиться и вернуться домой. Но, решил я, остался все-таки последний человек, который может знать что-нибудь еще: Майкл Хекенбергер, археолог из Флоридского университета, с которым мне рекомендовал связаться Джеймс Петерсен. В ходе нашего краткого телефонного разговора Хекенбергер сказал, что был бы рад встретиться со мной в деревне куйкуро, которая находится к северу от поселения калапало. Через других антропологов до меня доходили слухи, что Хекенбергер провел в районе Шингу так много времени, что его усыновил вождь куйкуро и у него появилась в деревне собственная хижина. Если кто и мог собрать какие-то разрозненные свидетельства или легенды о последних днях Фосетта, так это он. И я решил упорно двгаться вперед, пусть Брайан Фосетт и предостерегал остальных, заклиная перестать «отказываться от своей жизни в угоду миражу».

Когда я сказал Паулу о своих планах, он состроил озадаченное лицо: получается, я собирался в то самое место, где в 1996 году были похищены Джеймс Линч и его спутники. Но, согласившись со мной или же вняв голосу долга, Паулу промолвил: «Как хотите» – и начал грузить наше снаряжение в алюминиевое каноэ калапало. Важуви опять стал нашим проводником, и мы двинулись по реке Кулуэни. Перед этим почти всю ночь шел дождь, и река слилась с обступающим ее лесом. Обычно мы с Паулу оживленно обсуждали свою авантюру, но на сей раз мы просто сидели и молчали.

Через несколько часов лодка причалила к насыпи на берегу, с которой рыбачил мальчик-индеец. Важуви направил лодку прямо к нему и выключил мотор, когда нос посудины выполз на песок.

– Это здесь? – спросил я у Важуви.

– Деревня в глубине, – ответил он. – Отсюда придется пешком.

Мы с Паулу выгрузили свои сумки и коробки с продуктами и попрощались с Важуви. Некоторое время мы смотрели, как он уплывает, как его лодка исчезает за излучиной реки. У нас было слишком много багажа, чтобы тащить его вдвоем, и Паулу попросил мальчика одолжить его велосипед, который был прислонен к дереву. Мальчик согласился, и Паулу сказал, чтобы я подождал его здесь, пока он попробует найти кого-нибудь, кто нам поможет. Он уехал, а я сел под деревом бурити и стал наблюдать, как мальчик забрасывает леску и потом вытягивает ее.

Прошел час, но из деревни никто не явился. Я встал и посмотрел на дорогу: это была просто грязная земляная тропа, окруженная с обеих сторон травой и кустарником. Была уже середина дня, когда показались четверо мальчишек на велосипедах. Они приторочили наш груз к багажникам, но у них не нашлось места ни для большой картонной коробки, весившей фунтов сорок, ни для моей сумки с ноутбуком, так что я потащил их сам. На смеси португальского, куйкуро и языка жестов мальчики объяснили, что встретят меня в деревне, помахали на прощание и умчались по дорожке на своих вихляющих велосипедах.

Водрузив коробку на плечо и неся сумку в руке, я отправился следом за ними, пешком и в одиночестве. Дорожка вилась через изрядно подтопленный мангровый лес. Я задумался, не снять ли мне обувь, но ее было не в чем нести, так что я остался в ней и шел, по икры увязая в грязи. Последние признаки дороги вскоре исчезли под водой. Я точно не знал, куда идти, и свернул направо, где, похоже, виднелась примятая трава. Так я прошел с час, но по-прежнему никаких признаков людей. Коробка у меня на плече казалась все тяжелее, не лучше вела себя и сумка с ноутбуком, который, среди всех этих мангровых деревьев, представлялся мне воплощением всей несуразности современных путешествий. Я подумывал оставить где-нибудь вещи, но не нашел сухого места, куда их можно было бы положить.

Внезапно я поскользнулся в грязи и плюхнулся коленями в воду. Какие-то колючие тростники разодрали мне кожу на руках и ногах, показались струйки крови. Я громко позвал Паулу, но ответа не получил. В изнеможении я отыскал поросшую травой кочку, над которой было всего несколько дюймов воды, и сел. Штаны у меня наполнились водой. Я слушал лягушек. Солнце обжигало мне лицо и кисти рук, и я плескал на себя мутную жижу в тщетной попытке хоть как-то остудиться. Вот тогда-то я и вынул из кармана ту самую карту Шингу, на которой мы с Паулу в свое время прочертили свой предполагаемый маршрут. Буква Z посреди нее вдруг показалась мне какой-то насмешкой, и я стал проклинать Фосетта. Я проклинал его за Джека и за Рэли. Я проклинал его за Мюррея, и за Раттэна, и за Уинтона. И я проклинал его за себя самого.

Через какое-то время я снова поднялся и попробовал найти правильную дорогу. Я все шел да шел; в одном месте вода была мне по пояс, и я поднял коробку и сумку над головой. Всякий раз, когда я думал, что добрался до конца мангрового леса, передо мной открывалась новая прогалина – обширные поляны высоких, мокрых тростников, кишащие тучами пиумов и москитов, которые в меня впивались.

Я как раз прихлопывал москита у себя на шее, когда услышал в отдалении какой-то шум. Я замер, но ничего не увидел. Сделал еще один шаг, и шум стал громче. Тогда я еще раз позвал Паулу.

И тогда я снова это услышал – странное кудахтанье, почти как смех. Темная фигура метнулась в высокую траву, и еще одна, и еще. Они приближались.

– Кто здесь? – спросил я по-португальски.

Еще какой-то звук раздался позади меня, и я резко повернулся: трава колыхалась, хотя ветра не было. Я пошел быстрее, но вода становилась все глубже и шире, в конце концов все это стало напоминать озеро. Я оторопело смотрел на берег, который был ярдах в двухстах впереди меня, и тут заметил приткнувшееся в кустах алюминиевое каноэ. Хотя весла не было, я положил внутрь коробку и сумку и сам, задыхаясь, влез в лодку. Тут я снова услышал все тот же звук и стремительно обернулся вправо. Из зарослей высоких тростников высыпали десятки голых ребятишек. Они ухватились за края каноэ и стали переправлять меня через озеро, всю дорогу оглушительно хохоча. Когда мы снова оказались на берегу, я выкарабкался из каноэ, и дети отправились вслед за мной вверх по тропинке. Мы добрались до деревни куйкуро.

Паулу сидел в тени ближайшей хижины.

– Простите, не вернулся за вами, – проговорил он. – Я не думал, что у меня это получаться.

Жилет у него собрался складками на шее, и он тянул воду из чаши. Он протянул чашу мне, и, хотя вода была некипяченая, я стал жадно ее пить, не обращая внимания, что она льется по шее.

– Теперь вы немножко представлять, как было Фосетту, – заметил он. – Теперь домой, нет?

Не успел я ответить, как к нам подошел один из взрослых куйкуро и предложил следовать за ним. Я секунду поколебался в нерешительности, а потом побрел вслед за ним через пыльную центральную площадь, диаметр которой был ярдов двести пятьдесят, – мне сказали, что она самая большая на Шингу. Недавно произошли два пожара, охватившие хижины, стоящие по периметру площади: пламя перекидывалось с одной пальмовой крыши на другую, и почти все поселение превратилось в пепел. Куйкуро остановился у одного из уцелевших строений и пригласил нас войти. Возле двери я увидел две великолепные глиняные скульптуры – лягушки и ягуара. Я любовался ими, когда из тени выступил громадный человек. Сложен он был как Тамакафи, мифический шингуанский воин, судя по легендам, настоящий великан с руками толстыми, как бедра обычного человека, и ногами широкими, как человеческая грудь. Одетый в тесный купальный костюм, он был подстрижен под горшок, и от этого его угрюмое лицо казалось еще внушительнее.

– Я Афукака, – произнес он неожиданно мягким, спокойным голосом.

Было ясно, что это вождь. Он предложил нам с Паулу обед – по чашке риса с рыбой, которые подали нам его две жены, сестры. Казалось, его интересует внешний мир: он задал мне множество вопросов про Нью-Йорк, его небоскребы и рестораны.

Во время нашего разговора хижину вдруг наполнили приятные мелодичные звуки. Я обернулся к двери и увидел, как внутрь входит группа танцовщиц и музыкантов, играющих на бамбуковых флейтах. Мужчины голые, с искусными изображениями рыб, черепах и анаконд на руках и ногах; красные, оранжевые и желтые полоски краски лоснились от пота. Глаза у большинства обведены черным, что напоминало маскарадные маски. Головы увенчаны большими пестрыми перьями.

Мы с Афукакой и Паулу встали, а пришедшие заполнили хижину. Мужчины сделали два шага вперед, потом назад, потом снова вперед, не переставая все время дудеть в свои флейты, иные из которых были длиной футов десять, – красивые куски бамбука, издававшие гудящие звуки, точно ветер, когда его ловишь бутылкой. Несколько девушек с длинными черными волосами танцевали рядом с мужчинами, руки каждой лежали на плечах стоящей перед нею, так что они образовали цепочку; они также были обнажены, если не считать ожерелья из раковин улиток на шее да улури – треугольника из темной ткани, прикрывающего лобок. Некоторые из девочек-подростков недавно побывали в предписанной обычаем изоляции, и тела у них были бледнее, чем у мужчин. Их ожерелья пощелкивали, когда они топали ногами, добавляя к музыке немолчный ритм. Группа на несколько минут окружила нас, потом нырнула в низенькую дверь и исчезла на площади: звук флейты затих, когда музыканты и танцовщицы вошли в следующую хижину.

Я спросил у Афукаки об этом ритуале, и он ответил, что это праздник, посвященный духам рыб.

– Это способ соединиться с духами, – пояснил он. – У нас сотни церемоний, и все очень красивые.

Через какое-то время я упомянул о Фосетте. Афукака почти в точности повторил то, что рассказывал мне вождь калапало.

– Должно быть, его убили те, свирепые индейцы, – произнес он.

И в самом деле, казалось вполне вероятным, что одно из более воинственных племен региона – скорее всего, суйя, как предположил Алоике, а может быть, кайяпо или шаванты – умертвило отряд; едва ли все три англичанина погибли от голода, если учесть способность Фосетта на протяжении длительных периодов выживать в джунглях. Но все полученные мною свидетельства доводили меня только до этого пункта, и я вдруг почувствовал, что готов смириться и отступить.

– Только лес знает все, – изрек Паулу.

Пока мы беседовали, к нам приблизилась забавная фигура. Кожа у этого человека была белая, если не считать обожженных на солнце участков; у него были спутанные светлые волосы. Одет он был в мешковатые шорты, без всякой рубашки; при нем имелось мачете. Это был не кто иной, как Майкл Хекенбергер.

– Вот вы и добрались, – промолвил он, с улыбкой оглядывая мою промокшую, грязную одежду.

Слухи подтвердились: его действительно усыновил Афукака, выстроивший ему хижину рядом с собственным жилищем. Хекенбергер рассказал, что проводит здесь исследования все последние тринадцать лет – то уезжая, то возвращаясь. За это время ему пришлось сражаться с самыми разными напастями – от малярии до опасной бактерии, из-за которой у него стала отслаиваться кожа. Однажды в его теле поселились личинки – как у Мюррея.

– Это было жутковато, – признался Хекенбергер.

Из-за распространенного мнения, что Амазония – рай поддельный, большинство археологов давно оставили глухой край Шингу.

– Они решили, что это археологическая «черная дыра», – заметил Хекенбергер, добавив, что Фосетт был среди них «исключением».

Хекенбергер хорошо знал историю о Фосетте и даже сам когда-то пытался провести расследование его участи.

– Я восхищаюсь им – как и тем, что он в свое время сделал, – объявил Хекенбергер. – Он был из тех, кто не помещается в рамки обычной жизни. Что и говорить, человек, который решится прыгнуть в каноэ или прийти сюда пешком, – хотя некоторые из индейцев, как известно, пытаются… – Он не договорил, словно опасаясь последствий.

Он сказал, что от Фосетта легко отмахнуться как от «полоумного»: в отличие от современных археологов, у него не было в достаточном количестве ни инструментов, ни самодисциплины, и он никогда не подвергал сомнению магическую формулу, согласно которой любой затерянный в Амазонии город непременно должен иметь европейские корни. Но, несмотря на это, продолжал он, хотя Фосетт был дилетантом, он умел видеть более ясно, чем многие профессиональные ученые.

– Я хочу вам кое-что показать, – вдруг заявил Хекенбергер.

Держа мачете перед собой, он повел меня, Паулу и Афукаку вглубь леса, срезая мешавшие пройти гибкие лианы, тянувшиеся по деревьям вверх в борьбе за лучи солнца. Пройдя милю-другую, мы достигли участка, где лес редел. Хекенбергер указал на землю своим мачете.

– Видите – земля идет под уклон? – спросил он.

И в самом деле, казалось, что длинная полоса земли тут уходит вниз, а потом снова вверх, точно кто-то выкопал огромную канаву.

– Это ров, – пояснил Хекенбергер.

– В смысле – ров?

– Ров. Оборонительная траншея. – Помолчав, он добавил: – Вырыта около девятисот лет назад.

Мы с Паулу попытались пройти вдоль контуров рва, который образовывал почти правильный круг, шедший через лес. Хекенбергер рассказал, что изначально этот ров был от дюжины до шестнадцати футов глубиной и примерно тридцать футов в ширину. Диаметр этого круга – около мили. Я вспомнил о «длинных, глубоких канавах», которые, по преданию, дух Фици-Фици провел вокруг поселений.

– Куйкуро знали об их существовании, но не понимали, что это дело рук их собственных предков, – произнес Хекенбергер.

Афукака, в свое время помогавший при раскопках, заметил:

– Мы думали, их сделали духи.

Хекенбергер подошел к треугольной дыре в земле – там, где он когда-то проводил раскопки на одном из участков рва. Мы с Паулу заглянули туда вместе с вождем. Обнажившаяся земля, в отличие от почвы в других частях леса, была темной, почти черной. С помощью радиоуглеродного анализа Хекенбергер определил, что эту траншею вырыли приблизительно в 1200 году. Концом мачете он указал на дно дыры, где, казалось, шел ров внутри рва.

– Здесь они выстроили защитную стену, – пояснил он.

– Стену? – переспросил я.

Хекенбергер улыбнулся и продолжал:

– Повсюду вокруг рва можно увидеть такие воронки, они расположены на равном расстоянии друг от друга. Этому есть только два объяснения. Либо на дне у них были ловушки, либо в них что-то торчало – например, обрубки бревен.

Он добавил, что идея ловушек для врагов, в которые захватчики должны были падать, маловероятна, так как это подвергало риску жизнь самих защитников рва. Более того, продолжал он, когда он обследовал эти рвы вместе с Афукакой, вождь рассказал ему легенду об одном куйкуро, который сбежал из другой деревни, перепрыгнув через «большой частокол и канаву».

Но все это по-прежнему казалось бессмысленным. Зачем кому-то рыть траншею и строить частокол с парапетами в этой глуши?

– Здесь же ничего нет, – заметил я.

Вместо ответа Хекенбергер наклонился и выкопал из грязи кусочек затвердевшей глины с бороздками по краям. Он поднес его поближе к свету.

– Обломок керамики, – объявил он. – Они здесь повсюду.

Глядя на другие осколки, валяющиеся на земле, я вспоминал, как Фосетт настаивал: в некоторых земляных холмах Амазонии «достаточно лишь чуть поскрести, чтобы обнаружить изобилие» древней керамики.

– Бедный Фосетт, он подошел так близко, – произнес Паулу.

Поселение находилось в том самом районе, где его ожидал найти Фосетт. Однако понятно, почему он мог не суметь его увидеть, заметил Хекенбергер.

– В джунглях мало камня, и почти все поселение было построено из органических материалов – дерева, пальмовых листьев, земляных курганов, – а все это разлагается со временем, – пояснил он. – Но как только начинаешь наносить этот район на карту и вести тут раскопки, тебя просто захватывает то, что ты видишь перед собой.

Он снова пошел по лесу, показывая на то, что, несомненно, когда-то было частью ландшафта, преобразованного людьми. Таких участков было целых три, они располагались концентрическими кругами. Имелась тут и гигантская круглая площадь, где растительность была иной, нежели в лесу, потому что некогда ее выпололи. Когда-то тут был целый поселок, состоявший из множества жилищ, о чем свидетельствовали участки еще более плотной черной почвы, некогда обогащенной разложившимся мусором и отходами человеческой жизнедеятельности.

Мы бродили там, осматриваясь по сторонам, и я заметил длинную насыпь, по прямой уходившую в лес. Хекенбергер сказал, что это обочина дороги.

– У них были и дороги? – удивился я.

– Дороги. Насыпные мосты. Каналы. – Хекенбергер рассказал, что некоторые дороги были почти 150 футов шириной. – Мы даже нашли место, где дорога подходит к реке, поднимаясь на чем-то вроде пандуса, а на другом берегу реки спускается по такому же пандусу. Это может означать лишь одно: когда-то тут было некое подобие деревянного моста, соединяющего два берега, между которыми полмили.

Все это очень напоминало те словно бы вышедшие из сновидения мосты и поселения, о которых толковали испанские конкистадоры, побывавшие на Амазонке, – те, в которые так горячо верил Фосетт, а ученые XX века отвергали как миф. Я спросил у Хекенбергера, куда ведут эти дороги, и он ответил, что они тянулись в другие, столь же сложно устроенные города.

– Я просто привел вас в ближайший из них, – пояснил он.

В общей сложности он обнаружил двадцать поселений доколумбовой эпохи в районе Шингу, который был сравнительно густо заселен примерно между IX и XVII веками. Эти поселения располагались на расстоянии двух-трех миль друг от друга и были соединены дорогами. И что еще более поразительно, центральные площади этих поселений лежали на одной линии (восток – запад) и все дороги были проведены под одинаковыми углами. (Фосетт рассказывал, что индейцы передавали ему легенды, где описывалось «множество улиц, проходивших под правильными углами друг к другу».)

Одолжив у меня записную книжку, Хекенбергер начал рисовать большой круг, потом еще и еще. Это площади и деревни, пояснил он. Потом он окружил их кольцами – это рвы. Наконец он провел несколько параллельных линий, выходивших из каждого поселения под определенным углом, – это были дороги, мосты, насыпи. И каждая деталь, казалось, точно вписывается в затейливое целое, подобно тому как элементы абстрактного полотна приобретают смысл лишь при взгляде с некоторого расстояния.

– Когда я со своей группой стал наносить все на карту, выяснилось, что здесь ничего не делали случайно, – продолжал Хекенбергер. – Все эти поселения были выстроены по сложнейшему плану, с таким знанием инженерного дела и математики, какое вполне могло соперничать с большинством европейских стран того времени.

Хекенбергер сказал, что, пока занесенные с Запада болезни не выкосили здешних жителей, в каждой группе поселений обитало от двух до пяти тысяч человек – больше, чем во многих средневековых городах Европы.

– В культуре этих людей было развито чувство монументального, – заявил он. – Они любили строить прекрасные дороги, площади, мосты. Их памятники – не пирамиды, вот почему теперь их так трудно отыскать: они скорее горизонтального свойства, но не менее удивительны.

Хекенбергер сообщил мне, что недавно опубликовал результаты своих исследований в книге «Экология власти». Сюзанна Хехт, географ из Школы общественных связей при Калифорнийском университете, назвала открытия Хекенбергера «необычайными». Другие археологи и географы позже говорили мне, что они «колоссальны», «преобразуют науку» и «потрясают мир». Хекенбергер помог радикально изменить представление об Амазонии{47} как о поддельном рае, который никогда не сумел бы поддержать существование процветающей, триумфальной цивилизации, видевшейся Фосетту.

Как я узнал, другие ученые также внесли свой вклад{48} в эту археологическую революцию, бросающую вызов практически всем теориям о доколумбовой Америке, так некогда популярным. Эти археологи часто прибегают к услугам хитроумных приборов, намного превосходящих самые смелые фантазии доктора Райса. В их числе – радар, позволяющий заглянуть под землю; системы спутниковой фотографии, помогающие строить карты тех или иных участков; бесконтактные сенсоры, на расстоянии обнаруживающие магнитные поля в почве, чтобы точно установить местонахождение зарытых реликвий. Анна Рузвельт, праправнучка Теодора Рузвельта, археолог из Университета Иллинойса, откопала близ городка Сантарема, в бразильской части Амазонии, пещеру, полную наскальных изображений, напоминающих фигуры людей и животных. Эти рисунки сходны с теми, которые описывал Фосетт, посещая различные уголки Амазонии, и которые дали новую пищу его теории о Z. В пещере были погребены останки поселения, которым по меньшей мере десять тысяч лет – это вдвое больше срока, который, по оценкам ученых, отделяет нас от того времени, когда в Амазонии появились первые люди.

Поселение оказалось настолько древним, что оно позволяет усомниться в давно укоренившейся теории заселения Америки. Много лет археологи полагали, что первыми обитателями континента были кловис, названные так благодаря наконечникам копий, обнаруженным в городке Кловис, штат Нью-Мексико. Считалось, что эти охотники на крупную дичь в конце ледникового периода, примерно одиннадцать тысяч лет назад, пришли сюда из Азии, после того как пересекли Берингов пролив, и затем постепенно мигрировали на юг, в Центральную и Южную Америку. Однако это амазонское поселение может оказаться ровесником первого из тех поселков кловис в Северной Америке, возраст которых установлен точно. Более того, по словам Рузвельт, характерные признаки культуры кловис (например, копья, у которых на обеих сторонах каменных наконечников выдолблены глубокие желобки) в амазонской пещере отсутствуют. Некоторые археологи полагают сейчас, что в Америке{49} мог существовать народ, живший здесь еще до кловис. Другие, подобно Рузвельт, считают, что один и тот же азиатский народ одновременно расселился по всей Северной и Южной Америке, породив отдельные культуры, затем развивавшиеся порознь.

В пещере и поселении, расположенном поблизости, на берегу реки, Рузвельт сделала еще одно потрясающее открытие: она нашла керамику, которой семь с половиной тысяч лет, что на две тысячи лет превышает возраст самых древних глиняных изделий, найденных в Андах и Центральной Америке. А значит, Амазония, возможно, была первым на Американском континенте регионом, где делалась керамика, а следовательно (как горячо уверял Фосетт), этот район, возможно, оказался тем самым истоком, откуда цивилизация растеклась по всей Южной Америке. Иными словами, развитая культура скорее распространялась вовне, чем была занесена извне.

Кроме того, с помощью аэрофотосъемки и спутниковых снимков ученые начали обнаруживать по всей Амазонии гигантские рукотворные земляные курганы, зачастую соединенные между собой насыпями, – особенно на боливийских заливных лугах, где Фосетт впервые нашел глиняные черепки и сообщил, что «везде, где есть alturas, то есть земляные возвышения над равниной… обнаруживаются старинные предметы». Кларк Эриксон, антрополог из Университета Пенсильвании, изучавший эти земляные сооружения в Боливии, объяснил мне, что такие курганы позволяли индейцам продолжать выращивать сельскохозяйственные растения во время сезонных наводнений и избегать вымывания питательных веществ из почвы. Чтобы создать эти курганы, заметил он, потребовалось необычайно много физического труда и сложных инженерных работ: нужно было перевозить тонны почвы, менять русла рек, прокапывать каналы, строить поселения и соединяющие их дороги. Во многих смыслах, заключил он, эти курганы «могут соперничать с египетскими пирамидами».

Но что еще поразительнее, так это свидетельства о том, что индейцы в свое время преобразовали ландшафт даже там, где он действительно представлял собой «поддельный рай», – то есть там, где почва была недостаточно плодородна, чтобы поддерживать существование большой группы людей. Ученые обнаружили разбросанные по джунглям длинные полоски terra preta do Indio, то есть «индейской черной земли», – эта почва была настолько обогащена органическими отходами человеческой жизнедеятельности и углем из костров, что становилась невероятно плодородной. Неясно, была ли эта «индейская черная земля» случайным побочным продуктом существования обитавших здесь людей или же, как считают некоторые ученые, специально создавалась путем тщательного и систематического «обугливания» почвы постоянно тлеющими кострами (практика, распространенная у кайяпо региона Шингу). Так или иначе, многие амазонские племена, видимо, применяли эту обогащенную почву для выращивания полезных растений там, где земледелие когда-то представлялось немыслимым. Ученые обнаружили столько чернозема, оставшегося после амазонских поселений, что сейчас они даже полагают: с помощью этой преобразованной человеком почвы дождевой лес мог прокормить миллионы людей. Специалисты впервые стали переосмысливать хроники Эльдорадо, которые Фосетт присовокуплял к своей теории о Z. По словам Рузвельт, то, что описывал Карвахаль, без сомнения, не было «никаким чудом». Да, ученым вроде бы не удалось найти никаких признаков тех фантастических золотых богатств, которые грезились конкистадорам. Однако антрополог Нелл Уайтхед отмечает: «С некоторыми оговорками можно признать, что страна Эльдорадо действительно существовала»{50}.

Хекенбергер сообщил мне, что ученые только еще начинают постижение этого древнего мира. Теорию о том, кто первым заселил Америку, и все традиционные представления придется решительно пересмотреть. В 2006 году даже появились свидетельства, что в некоторых областях Амазонии индейцы строили сооружения из камня. Археологи из Амапского института научно-технологических исследований обнаружили в северной части Бразильской Амазонии башню астрономической обсерватории, сделанную из огромных кусков гранита, каждый весом несколько тонн, а некоторые – почти десятифутовой высоты. Полагают, что этим развалинам от пятисот до двух тысяч лет; их окрестили «амазонским Стоунхенджем».

– Антропологи, – говорил Хекенбергер, – совершили ошибку, когда явились в Амазонию в двадцатом веке и, увидев лишь небольшие племена, сделали вывод: «Вот все, что здесь есть». Проблема в том, что к тому времени многие индейские сообщества были уже стерты с лица земли – из-за контакта с европейцами, который во многом обернулся настоящим геноцидом. Вот почему первые европейцы, оказавшиеся на Амазонке, описывали огромные поселения, а потом их никто так и не смог найти.

По пути обратно в деревню куйкуро Хекенбергер остановился на краю площади и попросил меня присмотреться к ней. Он сказал, что цивилизация, построившая эти громадные поселения, практически растворилась в небытии. Однако небольшое число ее потомков уцелело, и мы, без всякого сомнения, находимся среди них. Тысячу лет, сказал он, шингуанос хранили и поддерживали художественные и культурные традиции этой высокоразвитой, сложно устроенной цивилизации. Так, современная деревня куйкуро тоже была выстроена вдоль линии восток – запад, некогда соединявшей поселения, а дорожки в ней были проведены под правильными углами, хотя ее обитатели уже не понимали, зачем сохранять такой узор улиц. Хекенбергер добавил, что в свое время показал глиняный черепок с раскопок местному гончару. Обломок был настолько похож на современные изделия по рисунку на внешней стороне и по красноватой глине, из которой был изготовлен, что мастер настойчиво утверждал: это сделано недавно.

Когда мы подошли к дому вождя, Хекенбергер подобрал современный глиняный горшок и провел рукой по краю, где были бороздки.

– Это от природных ядовитых веществ, которые выпариваются, когда кипятят маниоку, – пояснил он. Такую же особенность он заметил у старинных горшков. – А значит, тысячу лет назад жители этой местности придерживались такого же рациона.

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

В книге «Квантовая биомеханика тела» читателю предлагается выйти за рамки традиционного анатомическо...
Похудеть и создать идеальное тело не так сложно, как говорят в фитнес-клубах. Вам не нужно морить се...
В наши дни он был обычным студентом. Но провалившись в 1941 год и с боями прорвавшись из окружения, ...
Итальянский архитектор Альдо Росси отказался от создания нового, «лучшего» города и попытался вернут...
«Все мы связаны незримыми ниточками, которые видны только нашему сердцу. Погрузившись в стихи, можно...
Эти сказки о добре и простых истинах, которые детям нужно усвоить, а взрослым нельзя забывать.These ...