Лед-15 Чайлд Линкольн

32

Казалось, голос Конти раздался чуть ли не раньше, чем Фортнем постучался к нему.

— Войдите.

Главный оператор вошел и тихо закрыл за собой дверь. Конти стоял в дальнем конце помещения, поглощенный просмотром видеозаписи, воспроизводившейся на огромном экране. Картинка выглядела рваной и исцарапанной, но узнавалась сразу. Пылающий «Гинденбург» падал на землю возле авиабазы Лейкхерст.

— Ах, это ты, Аллан, — сказал режиссер. — Садись.

Фортнем прошел вперед и расположился в одном из удобных кресел импровизированного кинозала.

— Как там Кен?

Конти сплел пальцы, не сводя глаз с экрана.

— Уверен, с ним все будет в полном порядке.

— Я слышал другое. Он вроде свихнулся.

— Временно. Он просто в шоке. А с тобой мне хотелось бы потолковать о другом. — Конти оторвался от кинохроники и посмотрел на Фортнема. — Как твои успехи?

Фортнем полагал, что продюсер позвал его, чтобы обсудить состояние Туссена. Однако Конти, похоже, собирался поговорить о работе. Впрочем, неудивительно: такие малые, как Эмилио, превыше всего всегда ставят дело.

— Я снял несколько вполне приличных кадров. Взял крупным планом лица парней, только-только узнавших о гибели Питерса. Сейчас я их обрабатываю.

— Неплохо, неплохо. Замечательное начало.

Начало? Фортнем как раз полагал, что это завершающий ряд. Довольно-таки неприятный финал документального фильма о провале проекта, спровоцированном целой цепью трагических обстоятельств.

Изображение на экране исчезло. Взяв пульт, Конти нажал кнопку, и кадры хроники пошли сначала. В небе возник «Гинденбург», величественно плывущий к причальной мачте. Огромная серебристая сигара, скользящая над зелеными полями Нью-Джерси. Неожиданно из ее нижней части вырвалось пламя, вверх устремились темные облака дыма. Цеппелин замедлил ход, на несколько жутких мгновений завис в воздухе, а затем начал падать, все быстрее и быстрее по мере того, как пламя пожирало его обшивку, обнажая одно за другим широкие черные ребра.

Конти показал на экран.

— Посмотри. Раскадровка ужасная, камера дергается. Никакой мизансцены. И все же, вероятно, это самые знаменитые кадры из всех, когда-либо снятых на пленку. Разве это честно?

— Не вполне тебя понимаю, — ответил Фортнем.

Конти махнул рукой.

— Год за годом мы совершенствуем технику, создаем все более изысканные и прекрасные образы, без конца беспокоимся об освещении с трех разных точек, о совпадении озвучки с визуальным рядом, крупных планах и прочем. И что в итоге? Кто-то с ручной камерой просто оказывается в нужное время в нужном месте — и за пять минут отснимает ленту, намного более потрясающую, чем любой наш тщательно срежиссированный фильм.

Форум пожал плечами.

— С этим ничего не поделаешь.

— Разве?

Конти поиграл кнопками на пульте.

— До сих пор не пойму, к чему ты клонишь.

— Возможно, именно на этот раз судьбе угодно, чтобы в нужное время в нужном месте оказался тот, у кого хватает и опыта, и возможностей. Материала тоже достаточно. Причем первоклассного. Он так и просится в кадр.

Фортнем нахмурился.

— Ты намекаешь на существо, растерзавшее Джоша? Ту тварь, о которой в бреду твердит Кен?

Конти медленно кивнул.

— Ты действительно в это веришь? И уже больше не ставишь на саботаж?

— Скажем так… возможны варианты. И если есть хоть какой-то шанс ухватить за вихор удачу — я не намерен его упускать. Глупо было бы поступить по-другому.

Фортнем не ответил. Ему вдруг стало не по себе. Уж не задумал ли Конти… Нет, конечно же нет. Даже при всем своем хладнокровии он просто не может быть столь бессердечен.

Фильм закончился, и Конти, щелкнув пультом, запустил его снова.

— Аллан, позволь задать тебе один вопрос. Почему, по-твоему, эта лента о гибели «Гинденбурга» имеет такой успех?

Фортнем немного подумал.

— Это была большая трагедия. Не часто такое увидишь.

— Именно. Ты попал в точку — такое увидишь не часто. Кто-нибудь запечатлел на пленке резню в День святого Валентина? Нет. Пожар на трикотажной фабрике «Триангл»?[11] Нет. Но если бы это кому-нибудь удалось — стали бы эти кадры сегодня столь же хрестоматийными, как и фильм о «Гинденбурге»? Наверняка… и они несомненно вошли бы в историю киноискусства.

Конти повернулся лицом к собеседнику, и Фортнем со все возрастающим душевным смятением увидел, что в глазах режиссера мелькнул лихорадочный блеск.

— Настоящая же трагедия состоит в том, что те немногие фильмы о катастрофах, которые мы имеем, грубы и примитивны. У нас появился шанс это изменить. Теперь ты понимаешь, о чем я?

Фортнем не верил ушам — подтверждались его самые худшие опасения.

— Ты хочешь, чтобы я под стерег эту тварь, когда она накинется на кого-то? И попытался отснять это? Так?

Вместо ответа Конти снова посмотрел на экран.

— Знаешь, какие самые популярные видеоролики на YouTube? Нападения хищников. А какой документальный фильм шел с наивысшим рейтингом в прошлом году? «Когда атакуют акулы». Люди одержимы желанием наблюдать, как умирают другие. Не знаю, чем это объяснить. Может быть, ими движет что-то вроде злорадного наслаждения. А может, сказывается первобытный инстинкт, запрограммированный у нас в мозжечке. «Или дерись, или уноси ноги». Но в любом случае, сейчас нам выпал шанс, редчайший в практике кинодокументалистики. Нам посчастливилось попасть в эпицентр крайне драматической ситуации. Все натурально, ничего не подстроено. Разве мы прибыли сюда за кровавой сенсацией? Нет, нет и нет. Разве мы предполагали, что такое случится? Опять же нет. Трижды, четырежды нет. Но сейчас мы просто обязаны — в силу избранной нами профессии, оправдывая доверие пославшей нас телекомпании, — запечатлеть все для будущих поколений.

Фортнем выпростался из кресла и встал.

— Значит, ты хочешь, чтобы я не только рисковал собственной шкурой, но еще при этом снимал на камеру, как эта тварь будет рвать наших парней на куски? Вместо того, чтобы пытаться хоть чем-то помочь им?

— Кто может знать, как все обернется? Возможно, жертв больше не будет. Возможно, это даже и не животное, а какое-нибудь явление. Возможно, буран закончится раньше и завтра мы уже улетим отсюда. Но нам следует быть наготове, Аллан. Просто на всякий случай.

Фортнем почувствовал, что с него хватит.

— Почему камеру Кена Туссена нашли в лазарете, всего в нескольких ярдах от того места, где лежало тело Питерса? — спросил он резким тоном. — Ведь это ты поручил ему там, в вестибюле, снять растерзанный труп?

— Жаль, что запись не сохранилась. — Конти опять перевел взгляд на экран, где снова медленно падал на землю огромный дирижабль, объятый пламенем и дымом. — Примитив, — пробормотал он. — Любительщина. Но теперь все пойдет по-другому. В своем фильме — кстати, автобиографическом фильме — я продемонстрирую зрителю подлинную трагедию. Столь же по-своему незабываемую, как и трагедия «Гинденбурга»… но на сей раз отмеченную печатью истинного мастерства.

— С меня достаточно и того, что пришлось снимать лица ребят, которым сказали о гибели Джоша. Но это… — Фортнема передернуло. — Короче, на меня не рассчитывай. Ты просто чудовище уже за одно то, что предлагаешь мне подобную низость.

Конти потребовалось какое-то время, чтобы оторвать взгляд от экрана и повернуться к Фортнему.

— Аллан, ты ведь работаешь на меня, — произнес он с расстановкой. — И если тебе не хватает духу выполнять то, что я требую, ты не годишься в кинодокументалисты. Учти, я добьюсь того, чтобы как профессионал ты погиб.

— Знаешь, — ответил Фортнем, — почему-то мне кажется, что с одним из нас это уже случилось.

Повернувшись, он быстро вышел, не проронив больше ни слова.

33

Рядовой Донован Флюк с мрачным видом шагал по поперечному коридору южного крыла уровня «В», нагруженный тремя тяжелыми сумками. Сперва он не поверил своему счастью, получив задание препроводить мисс Эшли Дэвис в ее новое временное жилище. Может, она и была той еще стервой, но все равно оставалась при этом самой красивой женщиной из всех, каких он встречал в последний сезон. Хотя, собственно говоря, в последние четыре месяца он никого из подобных особ и не видел, кроме еще пары бабенок из съемочной группы. И это — увы! — невзирая на то, что до поступления на военную службу Донован слыл отчаянным ходоком. Он и в армию-то подался лишь для того, чтобы избежать проблем с разъяренным ревнивым мужем. Заводить шашни с симпатичными кралями было ему не впервой. Личная помощница телезвезды валялась в предоставленной ей во временное пользование комнатушке, приходя в себя после легкого сотрясения мозга, и получалось, что смазливая знаменитость теперь пребывала в его полном распоряжении. Да и сама она очень просила, чтобы для пущего спокойствия ее поселили невдалеке от солдат. Флюк твердо рассчитывал воспользоваться представившимся ему шансом и, например, очаровать красотку своей фирменной бесподобной улыбкой. А если не выйдет — слегка припугнуть ее, сообщив о гуляющих по базе слухах. Хрень, разумеется, но все утверждают, что ночами по коридорам бродит рассерженный белый медведь. В любом случае Донован не отказался бы, если бы дама вдруг пригласила его у нее задержаться. Пусть ненадолго. А может, не так уж и ненадолго…

Однако, судя по обстоятельствам, получалось, что ничего такого ему вроде бы не светило. Дэвис сразу отмела все попытки как-либо к ней подступиться. Она высокомерно молчала, совершенно не реагируя на попытки заговорить с ней. Покинув базу, они сразу направились к ее трейлеру, где Доновану пришлось топтаться на холоде почти четверть часа, дожидаясь, когда она соберет барахло. Пока он стоял на обледенелых ступенях с пистолетом в руке, ему опять вспомнился окровавленный труп Джоша Питерса, который он же и обнаружил всего в сотне ярдов отсюда, что весьма поубавило его пыл. Вдобавок ему самому пришлось тащить ее вещи. Необходимые, как было сказано. Три полные и очень объемистые сумки.

Они дошли до пересечения коридоров, и Флюк опустил ношу на пол.

— В чем дело? — тут же спросила Дэвис.

— Мне нужно немного отдохнуть, мэм, — ответил Флюк.

Дэвис пренебрежительно фыркнула.

— Долго?

— Пару минут.

Единственным жильем, которое можно было без подготовки предложить перепуганной знаменитости, являлись комнаты проверяющего офицера, иногда заглядывающего на базу, но они находились в дальнем конце того уровня, где проживал военный состав. Флюк возлагал большие надежды на длительную прогулку, надеясь, что сумеет разговорить свою спутницу. Теперь этот путь казался ему тягостно-бесконечным.

Пискнул сигнал вызова. Он снял с пояса рацию.

— Флюк слушает.

— Флюк, это Гонсалес. Где вы находитесь?

Флюк окинул взглядом погруженные в полумрак двери.

— Мы только что прошли мимо центра радиоперехвата.

— Немедленно доложитесь, как только доставите мисс Дэвис на место.

— Есть.

Выключив рацию, Флюк прицепил ее к поясу и взялся за сумки.

— Налево, — сказал он, крякнув.

Они двинулись дальше, через секцию вспомогательных служб, где располагались спортзал, библиотека, лазарет, кабинет дантиста. Никто здесь уже практически не бывал, и помещения выглядели заброшенно и уныло. Флюк и Дэвис миновали ведущий в библиотеку проем, за которым во мраке проглядывали голые полки. Флюк вообще-то считал, что давно привык к окружающей тишине, но сегодня она казалась ему странно гнетущей, почти осязаемой. Он попытался насвистывать, но получилось фальшиво, и он тут же умолк.

Шедшая в полушаге позади него Дэвис зябко поежилась.

— Здесь так темно…

«Значит, и ее тоже проняло», — подумал Флюк и решил внести свою лепту.

— Там, впереди, лазарет, — сказал он. — Странно, куда делся труп того парня? Питерса? Кому он мог понадобиться… и зачем?

Дэвис вместо ответа лишь плотнее запахнула мех на узких плечах. Флюк открыл было рот, чтобы еще нагнать на нее страху, но передумал. Если она чересчур перепугается, то вместо того, чтобы пригласить его к себе, вполне может захотеть вернуться обратно… а перспектива тащить назад к оперативному центру тяжелую кладь ему вовсе не улыбалась.

Пока они шли мимо лазарета, Флюка не оставляли мысли о Питерсе, погибшем помощнике режиссера. Разбитая голова, вывалившиеся мозги, болтающийся на стебельке глаз, залитая кровью промороженная земля… несмотря на все его недвусмысленные чувства к звезде, эта картина неотступно стояла у него перед глазами.

Он бросил взгляд на дверь. Где же и впрямь, черт побери, находится теперь тело Питерса?

За лазаретом — единственным помещением в этой секции базы, которым еще как-то пользовались, — вокруг стало темней. И холодней, вопреки обычной тепличной температуре верхних уровней военного комплекса. Флюк остановился, чтобы застегнуть пуговицу под горлом.

— Мы уже совсем рядом, — сказал он, стараясь внести в свой голос нотки естественной беззаботности. — Прямо вперед, потом вниз по лестнице, и мы на месте. Я принесу вам одеяла и простыни, а после посмотрим, что можно сделать, чтобы включить хоть часть освещения.

Дэвис что-то односложно пробормотала в ответ.

Лестницу в конце коридора заливал мертвенно-бледный свет. Флюк, пытаясь забыть об усталости и натруженных мышцах, мысленно прикидывал, что ему нужно сделать. Проветрить, включив вентиляцию, комнаты, привести их хоть в какой-то порядок, взять из интендантской постель, лампочки, изучить план входов-выходов для…

Внезапно он замер. Остановился как вкопанный. Дэвис удивленно уставилась на него.

— В чем дело?

— Что-то не так.

Флюк показал вперед и налево, где виднелась металлическая полуоткрытая дверь.

— Эта дверь… она всегда заперта.

— Ну так закройте ее и идем дальше, — устало проговорила Дэвис.

Флюк опустил на пол сумки и снял с пояса рацию.

— Флюк вызывает Гонсалеса.

Послышался треск помех, затем раздался голос сержанта.

— Гонсалес слушает.

— Сэр, дверь электроподстанции открыта.

— Заприте ее и докладывайте обо всем подозрительном.

— Есть, сэр. — Флюк посмотрел на Дэвис. — Кто-нибудь из ваших забредал в этот сектор?

— Откуда мне знать? Они везде тут ходили. Давайте делайте, что вам велено, и пошли дальше.

Флюк подошел к двери, но что-то ему в ней не понравилось. В том, как она висит на петлях. Достав из кармана фонарик, он включил его, провел лучом вдоль косяка, затем снова быстро отцепил от пояса рацию.

— Сержант! — сказал он. — Сержант Гонсалес!

— Что там у вас, Флюк?

— Дверь… ее будто кто-то выбил пинком. Замок сломан.

— Вы уверены, рядовой?

— Так точно, сэр. Мало того, похоже, что ее выбили изнутри.

— Мы идем к вам.

— Понял, конец связи.

Флюк шагнул еще ближе, обведя лучом фонаря покрытый линолеумом пол, сломанную дверь и черноту, зияющую в проеме.

— Может, все-таки пойдем? — попросила Дэвис. — Ну пожалуйста!

— Одну минуту.

Холод, который он чувствовал, исходил именно от двери, просачиваясь сквозь щель, словно за ней находилась морозильная камера. Флюк осторожно толкнул дверь ногой. Она, заскрипев, тяжело сдвинулась с места. Пошарив за стенкой, он нашел выключатель и щелкнул им.

Вспыхнули лампы дневного света под потолком, осветив большое, похожее на металлический куб помещение, вдоль стен которого тянулись пучки проводов, идущие к трансформаторам, понижающим напряжение, поступающее на базу. Атмосфера внутри была почти осязаемо насыщена электричеством, кожу, казалось, стало покалывать, пусть слегка, но весьма ощутимо. Нахмурившись, Флюк огляделся по сторонам — и обнаружил, откуда берется сквозняк.

— Вот черт… — пробормотал он.

В дальней стене, у самого пола, находился квадратный люк размером примерно четыре на четыре фута, использовавшийся для присмотра за кабелями, пролегавшими в промежутке между внешней и внутренней обшивкой базы. Обычно надежно задраенный, сейчас он был распахнут, свободно болтаясь на погнутых штифтах. Именно через него снаружи тек холод.

— Уши болят, — пожаловалась Дэвис.

Флюк быстрым шагом пересек помещение и присел перед поврежденной металлической крышкой. Взявшись за край, он попытался ее закрыть, но она была перекошена и даже не подалась. Он повторил попытку, навалившись на железо всем весом. Безрезультатно. Флюк отодвинулся, чтобы растереть пальцы и перевести дух, бездумно разглядывая открытую его взору дыру глубиной футов в десять.

В дальнем ее конце, за точно так же оторванной внешней панелью, виднелись очертания одного из ангаров и вздымаемые ветром снежные вихри. Глядя на их фантастические извивы, Флюк вдруг тоже ощутил боль в ушах. Даже не боль, а словно бы звон — странный, низкий, почти неслышимый, неприятно отдающийся где-то внутри черепной коробки…

И тут пляску белых смерчей в отдалении внезапно закрыла какая-то тень.

Флюк в замешательстве уставился на дыру, поначалу решив, что внешняя панель самопроизвольно захлопнулась под давлением ветра. Но тень шевельнулась, и он вдруг осознал, что сквозь проем к нему крадучись движется кто-то очень большой.

Вскрикнув от ужаса, Флюк упал на спину, вытаскивая из кобуры пистолет, однако пальцы неожиданно отказались повиноваться, и оружие со стуком упало на пол. Он, стараясь сохранить остатки самообладания, попытался вскочить и бежать, но его парализовал страх. Тварь приближалась, заполняя собой всю дыру, и Флюк почувствовал, что боль в голове становится нестерпимой. На его форменных брюках в районе паха проступило расплывающееся пятно.

В следующий миг тварь была уже в помещении. Дэвис пронзительно закричала, и тварь повернулась к ней. Флюк тупо смотрел на немыслимое существо, отчетливо сознавая при этом, что ничто подобное не могло привидеться ему ни в бреду, ни в кошмарах. Потому что оно ни в малой степени не могло принадлежать ни к созданиям Всемогущего, ни Князя Тьмы.

Дэвис снова закричала, издав дикий, душераздирающий вопль, и тварь набросилась на нее. Вопль стал громче, пронзительнее, а затем сменился хрипом, перешедшим в глухое бульканье. Флюка обрызгало чем-то теплым и липким, и он вдруг понял, что снова обрел возможность владеть своим телом. С трудом поднявшись на ноги, рядовой Флюк бросился к двери, забыв о валявшемся на полу пистолете. Ему показалось, что откуда-то издалека доносятся голоса, но мгновение спустя тварь добралась до него, и во всей вселенной не осталось ничего, кроме боли.

34

Перед сидевшим на месте водителя «Снежного барса» Маршаллом открывалась широкая панорама снежной арктической бури. Хотя толстое ветровое стекло и металл надежно защищали его от ударов стихии, он ощущал, как покачивается большая машина под порывами вьюги, и слышал, как ледяные градины беспрерывно стучат по бортам и по крыше. Глухо завывал ветер, словно страдая от невозможности разорвать стальную обшивку и добраться до прячущегося за ней человека.

Оторвав взгляд от беснующихся снежных вихрей, Маршалл посмотрел на часы. Он ехал уже минут сорок. С тех пор как позади остались окрестности лагеря, пронизанные лабиринтами лавовых трубок, насквозь промороженная земля стала практически ровной, и он катил по ней со скоростью тридцать миль в час. Можно было, наверное, выжать из вездехода и больше, однако, не зная его возможностей, не стоило рисковать. Он солгал Логану насчет своей опытности — амфибии типа «Снежного барса» он не водил никогда, — но машина, к счастью, оказалась послушной, как грузовик или трактор, с дополнительными кнопками на панели для включения снегоочистителя, лебедки, вращающегося маячка и обогревателя. Сложнее всего было приспособиться к четырем независимым, управлявшимся гидравликой стальным гусеницам и к тревожно-головокружительному ощущению, будто он сидит чересчур высоко над землей.

Лучи света от полудюжины галогенных фар «Барса» с трудом пробивались сквозь темноту. Маршалл вгляделся в бушующую вокруг метель, затем перевел взгляд на GPS-навигатор, встроенный в приборный щиток. Он знал, что селение тунитов находится возле какого-то озера — по крайней мере, если верить Гонсалесу, а у него не было оснований не верить ему. В тридцати милях к северу, судя по данным GPS, имелся лишь один такой водоем, зато очень обширный. Однако больше всего Маршалла сейчас заботило топливо. Бак «Барса» был заполнен наполовину. Там болталось всего двадцать пять галлонов солярки или чего-то такого, и Маршалл понятия не имел, хватит ли этого, чтобы добраться до озера, отыскать селение и вернуться на базу.

И все же он продолжал гнать вездеход дальше, наблюдая, как «дворники» с трудом сметают липкий снег и ледяную крошку с ветрового стекла. Он тряхнул головой, пытаясь хоть немного прочистить мозги и сожалея, что не прихватил с собой термос с кофе. Неужели прошло всего тридцать шесть часов с того момента, как он обнаружил, что зверь исчез?

Он снова задумался, не окажется ли его поездка в лучшем случае лишь безумной затеей, а в худшем — гибельной для него самого. Если он вдруг застрянет здесь, в заметаемой снегом зоне, без топлива, его просто не успеют найти.

Но… «туниты знают ответ». Такой вывод сделал некий ученый полвека назад и счел его достаточно важным, чтобы запечатлеть на бумаге, зашифровать, а потом спрятать в своей комнатенке. А спустя эти полвека в тех же местах при странных обстоятельствах убит человек, еще один еле жив, и четырем десяткам людей угрожает нешуточная опасность. Если существует хоть малейший шанс, что тунитам что-либо известно, если в их легендах, присказках и обиходных присловьях может мелькнуть что-либо, способное пролить лучик света на происходящее, — рискнуть все же стоит.

Имелся также и другой резон, более личного свойства. Где бы Маршалл в последнее время ни находился и что бы ни делал, ему постоянно казалось, что он не один. За ним словно бы всегда наблюдала пара желтых глаз размером с кулак, с похожими на бездонные черные провалы зрачками. С тех самых пор, как он впервые увидел их сквозь толщу льда, они неотступно поблескивали где-то рядом. И ему, как палеоэкологу, очень хотелось понять это существо. Даже если Фарадей прав, даже если эта тварь действительно ожила и губит людей, Маршалл ощущал неодолимую тягу постичь, что она есть и чем дышит. И ради этого он готов был пробиваться сквозь снег и метель не только за тридцать миль, но и к краю света.

Кабина резко содрогнулась, затем еще раз — местность стала неровной. Маршалл сбавил скорость. Навигатор показывал, что озеро находится прямо по курсу. Широкое голубое пятно почти целиком заполнило весь экран. Теперь его можно было разглядеть и за окнами. В завывающей мгле проступала заснеженная равнина, уходящая к весьма нечетко обозначенной черте горизонта.

Маршалл притормозил вездеход и, повернув руль, двинулся вдоль береговой линии, тщательно выискивая любые признаки жилья. Он уже израсходовал десять галлонов солярки, и, значит, на поиски оставалось два или три галлона — не больше. Береговая кромка порой круто ныряла вниз, и ему приходилось смотреть в оба, то и дело надавливая всем весом на тормоза, чтобы не опрокинуть машину.

Неожиданно кабина сильно накренилась. Сообразив, что впереди зияет обрыв, Маршалл резко вывернул руль и дал газу. «Барс» содрогнулся, гусеницы заскрежетали по поверхности льда. Маршалл сбавил обороты двигателя, пытаясь найти баланс между сцеплением траков с опорой и поступательным движением вездехода, не давая ему соскользнуть в расширяющуюся расщелину. Понемногу, враскачку, большая машина наконец перевалила через торос и тяжело выкатилась на ровную землю.

Остановив «Барса», Маршалл немного посидел, подождав, пока успокоится сердцебиение, затем снова нажал на газ и двинулся вперед, постепенно удаляясь от опасных ледовых нагромождений.

И тут он что-то увидел в снежной мгле — или, по крайней мере, так ему показалось: в странных арктических сумерках обозначились какие-то серые сгустки. Снова остановив машину, Маршалл всмотрелся через стекло. Сгустки темнели чуть в стороне от ледовой равнины. Повернув руль, он медленно покатил к ним. Постепенно туманные тени превратились в две грубо сложенные изо льда хижины, окруженные сугробами и вихрями снежной крупы.

Заглушив двигатель, Маршалл плотно застегнул парку, затем выбрался из кабины и по ребристым тракам спустился на снег. Отворачиваясь от жгучего ветра, он приблизился к первому иглу. Там было темно, холодно, пусто. Подойдя ко второму иглу, он присел перед входом. Оно тоже оказалось необитаемым — внутри лежали лишь смерзшиеся шкуры и груда меховых одеял.

Неподалеку виднелись еще четыре иглу, одно из них было выше других. Больше вокруг ничего не просматривалось, и Маршалл с удивлением осознал, насколько в действительности мала популяция еще остававшихся на планете тунитов.

Три иглу были пусты, как и первые два. Однако за ледяными стенами большой снежной хижины угадывалось едва заметное оранжевое свечение. Там горел огонь.

На мгновение ветер утих, словно вконец утомившись. Облака снега осели, и Маршалл снова увидел в небе странно-кровавое северное сияние, отбрасывавшее зловещий отблеск на крошечные ледяные лачуги.

Глубоко вздохнув, он подошел к снежной хижине, откинул служившую пологом оленью шкуру и осторожно шагнул в дымный полумрак. Пол иглу был сплошь застелен теми же шкурами и одеялами. Смахнув с лица снег и лед, Маршалл огляделся. Когда глаза его привыкли к темноте, он понял, что в иглу кроме него находится лишь один человек, сидевший в тяжелой меховой парке на корточках возле маленького костра.

Маршалл снова глубоко вздохнул и откашлялся.

— Прошу прощения, — сказал он.

Несколько мгновений человек у костра словно бы выжидал, не двигаясь с места, затем медленно повернулся. Лицо его полностью скрывал мех. Человек поднес руку к тяжелому капюшону и не спеша откинул его назад. Открылись утопавшие в морщинах глаза и покрытые замысловатыми татуировками скулы. На Маршалла смотрел старик шаман, приходивший на базу и убеждавший ученых уйти с горы Фир. В одной руке он держал олений рог, украшенный фантастически переплетавшимися завитками, в другой — столь же затейливо обработанную неизвестным резчиком кость. Перед ним на оленьей шкуре были разложены мелкие амулеты — отполированные камешки, крошечные поделки из меха, звериные зубы.

— Усугук, — сказал Маршалл.

Шаман едва заметно кивнул. Похоже, появление гостя его нисколько не удивило.

— Где остальные?

— Ушли, — ответил шаман.