В семье не без подвоха Жукова Юлия

– Был. Теперь ты очень даже родной. Да и вообще это не важно.

– И имя у меня глухое, – гнет свою линию Кир.

– Это вообще ни при чем, вон Тирбиш прекрасно говорит на всеобщем языке.

Кир с подозрением косится на меня.

– Да?

– Конечно. Этому же учат не в школе, а в клубе.

Может, так ему понятнее.

– Но… я ведь не могу ходить в клуб…

– Кто тебе сказал? – поражаюсь я. – Конечно, можешь!

– Да-а? А почему тогда отец сам хотел меня учить?

– Он думал, что у него выйдет лучше, чем в клубе, – пожимаю плечами. – И вообще, он хотел проводить с тобой время. Но если ты хочешь в клуб, пожалуйста, иди. Вот вернемся в столицу, там и выберешь. Я знаю, что Старейшина Асундул клуб ведет.

– Не надо Старейшин, – быстро говорит Кир.

– Ах да, прости, забыла, что ты их не любишь. Ну, посмотрим, наверняка найдется подходящий клуб, их в столице сотни.

Кир задумчиво кивает и снова упяливается в бук.

– А про что там говорят?

– Рассказывают, как разные лягушки защищаются от хищников, – отвечаю.

Кир некоторое время вслушивается, даже шкурить прекратил.

– А в этом языке, – говорит он, используя на сей раз правильное слово, – есть буквы?

– Есть, – киваю. – Только они не такие, как в муданжском.

– Заново учить придется? – уточняет Кир, но без отвращения.

– Ага. Но их меньше.

– А слова там есть?

– А как же!

Кир еще немножко слушает, потом вздыхает и устраивается поудобнее, чтобы шкурить дальше. Я лезу в бук и подключаю муданжские субтитры к передаче. За это следует благодарить команду книжников Унгуца, стремительно переводящую на муданжский избранные тексты земной культуры. Их представление о важнейших текстах не совсем совпадает с моим, но тоже имеет под собой основание – они начали с книг и фильмов об образовании и устройстве Земли, плавно перейдя на биологию и географию, поскольку считают, что планета и ее «природное население» (то есть растения, звери и боги) определяют человеческую культуру.

– Вот, – говорю, – теперь внизу будет написано, что они там говорят.

Кир впивается взглядом в экран со всем вниманием, на какое способен подросток. Челноки забыты, но я не внакладе. С нужной скоростью ребенку читать тяжело, но он очень старается, глаза так и бегают туда-сюда, аж рот приоткрыл от усердия.

Через две передачи и связав несколько сантиметров, я решаю, что ребенку пора отдохнуть, и останавливаю плей-лист.

– Пойдем обед готовить, – говорю.

Кир нехотя отрывается и трет глаза. Еще бы, два часа сабы читать.

Мы в атмосфере дружеской тишины варим суп, запекаем мясной рулет и жарим гречку – после визита маменьки осталось несколько пачек, и Азамат неожиданно проникся нежностью к гречке, жаренной на бараньем жиру с луком. Она так пахнет бараном, что Кир явно считает ее мясом и выпрашивает у меня пару ложек до обеда.

– Давай теперь делать какой-нибудь сладкий пирог. Ты с чем хочешь?

Кир хмурится и внезапно делает ровно такое выражение лица, как когда Азамат ему предлагает поиграть. Здрасте приехали.

– Ни с чем.

– Значит, будет без ничего, – пожимаю плечами. – В крайней тумбочке стоит мешок с мукой, начерпай оттуда два стакана.

Кир лезет в мешок и косится на меня.

– Это не мука, тут что-то белое.

– Это мука, только не ячменная, а из пшеницы. Она у вас на Муданге не растет, я ее с другой планеты заказываю.

– Мука с другой планеты? – поражается Кир и принимается хохотать. – Вы бы еще траву оттуда привезли! Или шишки!

– Ладно-ладно, – хмыкаю. – Не пробовал еще ничего из нее, а смеешься.

Кир начерпывает мне два стакана и под чутким руководством просеивает их сквозь сито. Мне-то обычно лень, но раз есть рабочие руки… Я замешиваю тесто и предоставляю Киру его разминать. Потом скатываю в колбаску, режу и показываю, как раскатывать. А потом сижу в кресле и любуюсь, как он старательно творит чудеса скалкой – у меня так ровно никогда в жизни не выйдет.

– Ну вот, – говорю, когда образуется целый стол заготовок. – Теперь мажем маслом, посыпаем сахаром, скручиваем, складываем, режем – и в духовку.

Кир с упоением делает плюшки, как будто это не булочки – съел и нету, а скульптура на века. Смазывает так, чтобы масло не заходило за край, чтобы все хорошо прилипло куда надо, режет ровно посередине, разворачивает сердечком, еще с боков прижимает немножко, чтобы пошире вышло. Короче, дорвался человек до креатива. Плюшки в этом смысле дело благодарное, я тоже в детстве любила их лепить.

Когда два противня загружены в духовку, ребенок даже немного расстраивается, что такое интересное занятие кончилось.

К обеду подтягивается Азамат с голодным Алэком, так что я ухожу кормить мелкого, а когда возвращаюсь, у нас все по-прежнему. Кир мрачно сидит в углу, Азамат пытается рассказывать, каких зверей видел в лесу, но ребенок упорно всем своим видом показывает, что ему неинтересно. Зато хотя бы он ест свои плюшки. Не то чтобы я считала, что сладкое и хлебное необходимо для ребенка, но ведь странно, что вчера он так категорически отказался, да и сегодня был не в восторге от мысли о пироге. Какая такая травма детства может быть связана с выпечкой?

Азамат, впрочем, моего облегчения по поводу плюшек не разделяет, хотя и наворачивает их за двоих. Он хмур и беспокоен, косится на Кира, то и дело порывается что-то сказать, но в последний момент передумывает. К счастью, вскоре приходит Хос, получивший нашу «записку».

Он скребется когтями в дверь, как кошка. На нем все тот же бирюзовый костюм, а поверх него расшитая серебром куртка. Вид совершенно уголовный.

– Напугали, – сообщает вместо «здрасте». – Беру банку, а она говорит!

Мы смеемся.

– Прости, но мы не придумали, как еще тебе передать послание.

– Скажите птицам, – пожимает плечами Хос. – Они повторят.

На ферму мы отправляемся все вместе (кроме Филина, который по-прежнему ужасно боится Хоса). Хос прилипает к стеклу и с мурчанием и взвизгами таращится на проплывающую под нами землю. Так высоко он еще никогда не забирался, и его это очень веселит. Киру передается его возбуждение, так что он прилипает к другому окну и тоже радостно вопит, стоит унгуцу хоть чуток вздрогнуть. Алэк пищит вообще непрерывно.

Ферма находится в очень живописном месте: с юга Дол, с севера горы, в нашу сторону, на запад, лес, а на восток луга, где трава до сих пор не пожухла. Фермер выходит к нам, изумленный до предела.

– Ахмад-хон! Что стряслось? Да вы всей семьей… Что-то с домом?

– Ничего, Молычин, мы просто выбрались на прогулку и решили залететь к тебе. Ничего, что без приглашения?

По лицу фермера явно видно, что чего, еще как чего! Но он вежливо соглашается.

– Мы заходить не будем, – успокаивает его Азамат. – А вот сыновей-то кликни, дело есть.

Молычин, стараясь не поворачиваться к нам спиной, стучит в окно и вопит открывшему, чтобы все выходили, Император пожаловал. Сыновья высыпают гурьбой, тут явно уже и внуки присоединились.

– Доброго здоровья вам, работящие мужи, – вежливо здоровается Азамат.

– И вам счастливого дома, Ахмад-хон, – шелестят обескураженные мужики и ребята, поясно кланяясь.

– Я вот хочу вас кое с кем познакомить, – с хитрой улыбкой продолжает муж и выталкивает вперед Хоса, который немного нервничает от такого количества людей в непосредственной близости. – Знаете его?

У старших округляются глаза.

– Вы демона поймали, что ли?

Хос тихо рычит, но я глажу его по спине, и он замолкает.

– Мы его не поймали, – спокойно объясняет Азамат. – Мы с ним подружились. И очень вас прошу, не называйте его демоном, он этого очень не любит и сразу злится. Зовите его «хозяин леса».

– Ишь чего захотел, кот драный, – бормочет один из старших сыновей, рассматривая Хоса. Тот прижимает уши и фыркает. Мужик шарахается.

– Тихо, тихо, – осаживает обоих Азамат. – Не надо ссориться. Право слово, вам нетрудно будет называть его так, как ему нравится. Хозяин леса согласен приносить вам дичь из лесу в обмен на сурков. Как вам такая идея?

– Да он у нас этих сурков и так тырит! – разводит руками фермер.

– Вот потому я и привел его сегодня сюда, чтобы все обсудить. Он не будет больше воровать сурков, если вы согласитесь обменивать их на дичь.

– Ага, не будет он, как же… – ворчит все тот же старший сын.

Азамат переступает так, чтобы смотреть ему в глаза.

– Если кражи повторятся, сообщите мне, я сам с ним разберусь. Но вот если кто из вас причинит вред хозяину леса, тот тоже будет иметь дело со мной, а как бы не с самим Ирлик-хоном.

Мужик вздрагивает и пригибает голову.

– Так точно, Ахмад-хон.

– Вот и замечательно. – Азамат расплывается в радостной улыбке. – Так как, согласны меняться?

– А сколько давать-то? – хмуро спрашивает фермер. – И какая дичь?

– Олень, – говорит Азамат.

– Ого! – ахает фермер. – И сколько ж сурков за оленя?

Азамат косится на Хоса, Хос – на Азамата. Потом показывает скрюченные пальцы – один на одной руке, пять на другой.

– За одного оленя пять сурков, – переводит Азамат. И добавляет: – Только не в первые два месяца весны. Остальной год – пожалуйста.

Фермер переглядывается с сыновьями.

– За пять сурков целого оленя – это очень здорово, – говорит наконец. – Неужто взрослого?

Хос неопределенно пожимает плечами.

– Ему все равно какого, – говорит Азамат. – Какого скажете, такого и принесет.

– Как же вы понимаете, чего он хочет? – интересуется кто-то из молодых.

– Моя жена со всякой тварью общий язык найдет, – ухмыляется Азамат.

Ему верят беспрекословно.

– Ну что ж, можно попробовать, – осторожно говорит фермер. – Но до первой кражи, и чтобы уважаемый хозяин леса тоже никому мне тут… вреда не причинил.

Хос легко кивает. Нужны ему эти сопливые фермерские дети.

– По рукам, – неуверенно произносит фермер, рассматривая когтистую лапку Хоса. На Муданге по рукам ударяют не ладонь в ладонь, а кулак в кулак. Хос с этим жестом явно плохо знаком, долго складывает кулак нужным образом, потом легонько тыкает им в кулак фермера, который стремительно убирает руку, стоит им соприкоснуться. Кир, стоящий чуть позади меня, прыскает от смеха.

– Вот и отлично, – покровительственно улыбается Азамат. – Ну раз уж мы здесь, давайте мы кой-чего подкупим к столу. Лиза, у тебя есть пожелания?

Список пожеланий еще с прошлого приезда висел на холодильнике, так что я быстренько разбираюсь с закупками, подключив к делу одного из младших фермерских сыновей, которого я в начале осени лечила от ангины. Он без проволочек и лишних реверансов выносит мне все желаемое и получает от меня помимо денег бесплатное благословение.

Фермерское семейство снова кланяется на прощание, и мы тоже, Хос, получивший от меня шар козьего масла, в том числе.

– Ты с нами или прямо отсюда в лес пойдешь? – спрашивает его Азамат.

Хос мотает головой и лезет в унгуц. Когда мы взлетаем, он признается:

– Тут ближе. Но летать здорово!

Азамат поднимает бровь.

– А мне казалось, вы умеете летать.

– Только вниз, – вздыхает Хос.

Кир ржет. Хос пихает его локтем.

– Чего пихаешься? Сам сказал, летать не умеешь!

– Я сказал: только вниз, – категорически поправляет Хос. – Отсюда могу вниз. Не ушибусь. Но вверх не могу.

– А, то есть вы планируете, – соображает Азамат. – Как летяги, да?

Хос кивает.

– Вот почему такие складки на боках! – продолжает осознавать Азамат.

Хос снова кивает.

– Покажи хоть, – предлагает Кир.

Хос оглядывается на все еще видимую ферму.

– Дома покажу.

– Ты сегодня немножко получше разговариваешь, – замечаю, пока Кир не решил взять Хоса на слабо.

– Вспоминал слова, – застенчиво отвечает Хос. – Отец учил.

– Так ты с ним встречаешься иногда? – интересуется Азамат, который еще тогда довольно болезненно воспринял мысль, что отец Хоса шляется неизвестно где, бросив жену с детьми.

– Каждое лето приходит, – гордо говорит Хос. – Учит. Летом еды много.

Азамат тихонько закипает.

– Что же он тебя не возьмет туда, где много еды?

Хос чует его раздражение и удивляется:

– А это где?

– Ну, где он живет остальной год.

– На севере… Но там не много еды. В одном лесу один хозяин, а больше – голодно. Взрослому надо очень много есть. – Хос крепко задумывается над следующей фразой. – Кот большой. Кошка меньше. Меньше ест. Может жить с котятами.

– А-а, – понимает Азамат. – Вот оно что. То есть он с вами не живет, чтобы вы были в достатке?

– Да-а, да-а, – кивает Хос. – Отец хороший.

– Получается, – говорю, – ты, когда вырастешь, тоже пойдешь на север?

Хос грустнеет.

– Да. Буду искать пустой лес.

– А если не найдешь? – интересуется Кир.

– Есть будет нечего, – пожимает плечами Хос.

Мы с Азаматом хмуримся.

– Если что, возвращайся, – предлагает Азамат. – Подкормим.

Хос фыркает.

– За что? Так неправильно. Сам найду. Больные у людей просят.

– За что – это интересный вопрос, – задумчиво произносит Азамат, притормаживая над стоянкой около дома. – Ты можешь определить, сколько дичи можно взять, чтобы общее поголовье не пострадало?

– Конечно! – удивляется Хос. – Все могут! Так лес ищут.

– Отлично, – улыбается Азамат, мягко сажая унгуц. – А сколько деревьев можно срубить, чтобы лес не пострадал?

Хос задумывается.

– Каких деревьев? И какой лес?

– Ну вот допустим, – говорит Азамат, открывая купол, – пришли мы с тобой в некий лес, например, на Сиримирне. И я тебя спрашиваю, сколько можно вынуть высоких сосен, чтобы лес этого не заметил. Сможешь сказать?

– Смотреть надо, – пожимает плечами Хос. – Наверное, да.

– А сколько в поле может пастись овец, чтобы не всю траву повывести?

– У, это легко! – задирает нос лесной хозяин.

– Очень хорошо, – радуется Азамат. – Мне как раз нужен такой ч… э-э, работник, который бы мог оценивать лес или степь. Люди это очень плохо умеют делать. А я бы тебе за это платил – едой или деньгами. И еще ты бы много летал на унгуце, потому что леса все в разных местах.

Хос выглядит совершенно потрясенным.

– Деньгами?.. Это нехорошо. Брать у людей деньги нехорошо.

– Ну, тогда едой и одеждой, – легко соглашается Азамат.

Хос по-прежнему хмурится.

– Не знаю. Спрошу отца.

– Так ты его до лета не увидишь, – вклинивается Кир.

– Летом спрошу, – пожимает плечами Хос.

– Это долго, – качает головой Азамат. – Мне уже сейчас нужно. Если ты знаешь, где твой отец живет, я могу тебя к нему свозить, чтобы вы поговорили.

Хос отступает немного затравленно.

– Не знаю. Подумаю. Спасибо-досвиданья!

Обращается в звериную форму и улепетывает в лес, только черные пятки сверкают.

– Ну во-от, – протягивает Кир. – А обещал показать, как летает.

– Твоя неуемная жажда всех приставить к делу не доводит до добра, – бормочу я Азамату.

– Ну кто ж знал, что он денег испугается, – расстраивается муж.

– Если учесть их общее отношение к людям, можно было бы догадаться, – вздыхаю. – Ладно, может, еще успокоится. Оставим ему снова сливок для сестренки.

После ужина я тщательно пресекаю попытки Азамата подкатить к Киру с новыми предложениями, и мы проводим вечер, как вчера, – за чтением. Когда расползаемся по койкам, я обнаруживаю себя в редкой в последнее время ситуации – я наедине с Азаматом, и он не спит.

– Чем же Кир занимался днем? – немного ехидно спрашивает муж, откидываясь на подушки.

– Приносил пользу, – усмехаюсь я, переодеваясь в халат. – Шлифовал мне челночки и лепил плюшки.

– Я бы мог тебе отшлифовать, зачем ты его заставила? – удивляется Азамат.

Я не сдерживаюсь и хлопаю его по голове подушкой.

– Как ты мыслишь вообще?! Возвращайся в реальность, ау, милый! Мне тебя очень не хватает!

Азамат отпихивает подушку и садится.

– Лиза, ты чего? – говорит он пришибленно.

– Того. Почему ты сразу думаешь, что я его заставила? Почему ты думаешь, что он не хотел? Как у тебя в одной голове получается, что ребенка надо чем-то занять, но я должна была ждать тебя, чтобы попросить сделать простое дело?!

– Я думаю, что он не хотел, потому что он ничего не хочет, – объясняет Азамат. – И естественно, раз он не хочет, значит, тебе пришлось его заставить. Мне ты все время говоришь, чтобы я оставил его в покое, поэтому мне странно.

Я перевожу дыхание.

– Ладно, прости. Все логично, у тебя была недостаточная информация. Я просто села вязать, а он предложил чем-нибудь помочь. Я долго выдумывала, что бы он такое мог сделать, придумала челноки для гобелена. Мы очень мило посидели, я вязала, он шлифовал. Я поставила передачку из тех, что Унгуц с книжниками переводил, так Кир читал субтитры. Он хочет выучить всеобщий. И еще он сказал, что хочет учиться в клубе.

Азамат смотрит на меня, как будто глазам своим не верит.

– Он тебе прямо так и сказал?

– Ага.

Азамат надолго задумывается.

– М-да-а, – наконец изрекает он. – Похоже, Алтонгирел был прав, ты нашла к Киру подход. Но расскажи мне, – он приподнимается на локте, – в чем он заключается, а? Я думал, дело в том, что ты ему просто приказываешь, а раз он сам предложил, значит, нет?

– Трудно сказать. В основном я и правда просто приказываю. Но, мне кажется, ему нравится быть полезным. А вот как только речь заходит о пользе для него самого, тут и случается коллапс. Мы когда готовили обед, я его спросила, с чем делать пирог, и он отреагировал точно так же, как на твои предложения.

Азамат осмысливает услышанное некоторое время.

– Хочешь сказать, ему не нравится, когда ему предоставляют выбор?

– Может, просто не привык… – пожимаю плечами. – В Худуле он не сразу стал одежду выбирать. Хотя и не упрямился, как сейчас, но тогда он нас боялся… Ничего более толкового в голову не приходит.

– То есть ты полагаешь, что, если я ему скажу «садись и учись», он послушается?

– Может, и да, но радости ему это не добавит, мне кажется. Пускай перебесится, что тебе все неймется?

Азамат снова откидывается на подушки, заложив руки за голову, – он совсем недавно стал это делать, видимо, кожа на груди перестала неприятно натягиваться. Надо сейчас его намазать, а то последнее время он иногда пропускал сеансы.

– Понимаешь, Лиза… Только не злись, но… когда я говорил, что хочу ребенка, я всегда представлял себе сразу большого, с которым можно вместе заниматься чем-то интересным… У нас ведь обычно лет до трех отцы своих сыновей почти не видят. Я представления не имел, что младенцы такие… ну, скучные. Нет, я очень люблю Алэка, я его обожаю, он замечательный и прекрасный, я с удовольствием с ним вожусь, но, ты понимаешь, это… не то. Конечно, он вырастет, и его я тоже буду всему учить, но я уже так настроился… а он такой маленький. И тут вдруг Кир – почти взрослый, умный, любознательный, прилежный, и ему так нужно руководство, он же прямо впитывал каждое мое слово. А это такое счастье – наблюдать, как человек познает, как твои уроки обращаются в чужое умение! Он ведь не жаловался, не говорил, что ему трудно и хотелось бы позаниматься чем-нибудь еще. А потом вдруг какой-то каприз, и все заброшено. У него ведь такой потенциал, Лиза! Я боюсь, что он растратится на глупости… Князь, хоть и не наследный, всегда будет в достатке, так что ему не обязательно зарабатывать. Его жизнь не вынудит учиться. И потом, он теперь все время трется с этой шпаной, с малолетними хулиганами. Приютские дети почти все воруют… Я не хочу для него такой жизни.

Я вспоминаю надежду в глазах Кира, когда я сказала, что он может выучить всеобщий, блаженное отдохновение, когда он лепил плюшки, тихую старательность на выезде.

– Не думаю, что он пойдет по этому пути, – говорю. – Он хороший мальчик. Ты вспомни его авантюру с дочкой мясника. Ну разве можно в нем после этого сомневаться? Ему просто нужно время, чтобы выстроить отношения. Мне кажется, он элементарно тебя боится, потому что ты Император. Он привыкнет. Только не дави на него. Ты достигнешь большего в ваших отношениях, если попросишь его помочь вместо того, чтобы предлагать бесконечные развлечения.

– Попробую, – неуверенно соглашается Азамат. – Хотя не удивлюсь, если он станет помогать только тебе.

– Почему это?

– Тебя легко полюбить. И ты почему-то понимаешь его лучше, чем я.

– А ты вообще пытаешься?

– Естественно, но я же не духовник, я не знаю, что надо делать, чтобы понимать чувства людей. Мне и с тобой было сложно, а ты никогда не пыталась скрыть от меня свои чувства.

– Ну, положим, духовник твой понимал меня существенно хуже, чем ты. И вообще, не наговаривай на себя. Ты прекрасно знаешь, что надо делать, чтобы понять человека, – надо поставить себя на его место.

– Так вот я ставлю, а получается чушь! Разве я бы стал отказываться от учебы после того, как даже силком вынудил смотрителя меня учить! Разве я воротил бы нос от игр и прогулок? Не понимаю!

– Значит, придумай, что могло бы тебя заставить так себя вести. Может, какой-то страх. Или неприятные воспоминания. Или, может, он считает, что это плохо для него кончится. Ты прав, ты должен понимать его лучше, ты муданжец и мужчина, я очень слабо себе представляю заморочки ваших подростков. Вспомни, чего ты боялся в его возрасте… ох. – Я зеваю чуть не до вывиха челюсти. – Мы сегодня только болтать будем или все-таки перейдем к чему-нибудь поинтереснее?

– Хм… Отчего бы не перейти… – мурлычет Азамат таким низким голосом, что кровать дрожит.

– Отлично, тогда стаскивай с себя все это барахло, – дергаю его за воротник. – Я помогу.

Совместными усилиями мы избавляем его от ассортимента натуральных материалов – а все прочие в его гардеробе я давно истребила. Я же не спешу вытряхиваться из тонкого халатика: у нас обычная ситуация, что я первая раздеваюсь, а муж старается оставить на себе как можно больше защитной ткани. Попробуем сегодня наоборот. Вот, уже нервничает, пытается уползти под одеяло. Приходится его оседлать и прижать к кровати, чтобы не дергался. Начинаю с поцелуев в шею – он это очень любит, особенно там, где еще остались следы шрамов.

– Лиза… я же… не мылся еще, – выдавливает он, пытаясь сохранить остатки рассудительности.

– Успеется, – отрезаю. От него действительно пахнет потом, все-таки на лыжах бегал полдня. Но мне нравится этот запах, он какой-то особенный, не противный и не очень резкий, это просто запах Азамата, так пахнет его подушка, и его любимая, изношенная до прозрачности синяя футболка, и его руки, когда он, вставая на рассвете, гладит меня по щеке, прежде чем уйти на весь день. Кожа у него на груди солоноватая, даже на шрамах, и это хорошо, значит, поры заработали. Целую его под мышку и глажу ладонью по животу, прислушиваюсь, чтобы уловить учащение дыхания. Да, это он тоже очень любит.

– Может, выключим свет? – предлагает он на тон выше своего нормального голоса.

– Мы договаривались, что я сделаю что-то новое и приятное для тебя, но не в ущерб себе, так? – напоминаю я, спуская ладонь ниже.

– Да, к-конечно.

Какая сговорчивость.

– Так вот, я хочу сегодня со светом. А чтобы он тебе не мешал, – распускаю широкий пояс от халата, – я тебе сейчас организую темноту.

И завязываю ему глаза.