Декстер мёртв Линдсей Джеффри

Глава 11

В кузове у Брайана оказалось два плавучих якоря. К одному мы привязали Октавио, к другому его нового друга, а потом сбросили обоих в карьер. Они быстро пошли на дно, и вскоре вода перестала рябить и успокоилась. Я старался не видеть в этом действе метафоры на собственную жизнь. Получалось плохо. У меня перед глазами сломленный Декстер провалился в темную пропасть, и мутная вода сомкнулась у него над головой, точно его никогда и не было.

Всю обратную дорогу по ЮС-1 Брайан непринужденно болтал, а я односложно ему отвечал. На горизонте моего будущего не было ни лучика надежды. Либо меня выловят на улице и швырнут в тюрьму копы, либо, если повезет, покромсают на мелкие кусочки люди Рауля. Мои шансы остаться в живых были столь ничтожны, что я скорее отращу крылья или стану джинном. Мои печальные размышления в очередной раз привели меня к банальному вопросу: «Почему это случилось со мной?» Чувство собственной ничтожности не позволяло мне найти утешение в своих страданиях. Я стал самым обычным безвольным овощем, который вляпался в грязную историю. «Дилемма Декстера» превратилась в то жалкое явление, которое называют «человеческим состоянием». Я стал простым смертным! Мне не хотелось даже фальшиво над собой насмехаться, чтобы похвастаться своим актерским мастерством перед Брайаном.

Мы двинулись обратно к кафе, возле которого я оставил свою машину, и сделали холостой круг по дороге на случай, если там меня подстерегают копы. Но никого не было: ни полицейских автомобилей, ни подозрительных фургонов, ни хоровода вооруженных до зубов психопатов.

Объехав кафе, мы подъехали к стоянке сзади. Брайан остановил машину в тени раскидистой смоковницы и перевел ручник в режим парковки. Мгновение мы оба сидели молча. Я не знал, о чем думает Брайан, но сам в это время брел по тундре своих мыслей, пытаясь выбраться из дебрей отчаяния. Но выхода не было.

– Что ж, – наконец сказал Брайан.

– Да, – кивнул я. – Пора.

– Не грусти, братец. Улыбнись.

– Это еще зачем?

– Сбивает с толку.

Я вздохнул.

– Боюсь, сейчас это мне не под силу. – Я открыл дверь. – Когда найду новую гостиницу, дам тебе знать.

– По телефону? – уточнил Брайан с легкой тревогой в голосе. – После того случая с кредиткой мне как-то не по себе…

– Ты прав. – Я мысленно дал себе пинка. Мог бы и сам догадаться. – Давай встретимся в этом кафе на завтрак.

– Прекрасная мысль, – поддержал Брайан. – Я люблю свежие пончики.

– В восемь? – предложил я, и он кивнул. – Тогда решили.

Я выскочил из фургона, и машина снова ожила.

– Спокойной ночи, – бросил на прощание Брайан, когда я потянулся закрыть дверь.

Милая формальность, правда, ночь вряд ли будет спокойной. Я просто кивнул и двинулся к своей машине.

Я нашел маленький неприметный мотель к югу от Гулдс и к северу от Хомстеда. То была старая одноэтажная гостиница, явно построенная в пятидесятые для усталых путников, весь день колесящих по шоссе Дикси. Хозяевами мотеля оказались бабуля и дедуля, которым надо было уйти на пенсию еще в шестьдесят третьем. Казалось, их удивило и слегка расстроило, что кто-то нагрянул к ним во время вечернего ТВ-просмотра и просит комнату. Но когда я показал наличные, они, чуть поворчав, дали мне ключ и велели идти в левое крыло.

Дверь в мою комнату располагалась посреди коридора. Краска на ней облупилась, а одной цифры в номерном знаке не хватало. Зато внутри оказалось посимпатичнее. Комнатка была крошечная, точно моя камера в «СИИТГН», и пахла нафталином и плесенью. Зато можно было рассчитывать, что сюда не нагрянут копы. К тому же хозяева совсем не разбираются в компьютерах (они и с пультом-то едва управляются) – а значит, никакого информационного следа я за собой здесь не оставлю.

Я запер дверь, закрыл ее на ржавую цепочку и оглядел кровать. От покрывала сильнее всего разило нафталином; плоские подушки походили на пустые наволочки. Я опробовал матрас. Он был мягким, будто сделанный из зефира. Но я ужасно устал, а кровать есть кровать.

Я плюхнулся на нее, но, как выяснилось, зря: она была постарше хозяев дома, поэтому прогнулась так, что спина моя на мгновение коснулась пола. Потом матрас чуть выпрямился, но все тело уже болело. Кровать в прошлой гостинице была, мягко говоря, не ахти, но эта не шла с ней ни в какое сравнение; я даже заскучал по жесткому матрасу в «СИИТГН». Я вертелся, ворочался и наконец улегся так, что ничего не болело. Еще столько всего надо сделать, но все время что-нибудь отвлекает. Разве это сегодня утром я проснулся в своей камере? Казалось, с тех пор столько всего случилось, будто то было в другой жизни. Но так и есть: каких-то несколько часов назад я стоял под ярким солнцем и моргал, наслаждаясь новоприобретенной свободой.

Большую часть дня я волновался о том, как бы не угодить обратно за решетку, ведь нет ничего хуже! Однако встреча с Брайаном добавила пару других, гораздо более жутких вариантов.

Я все равно должен остаться на свободе. Не стоит думать об ордах диких, обезумевших от наркоты убийц – есть дела и поважнее: не попасть в тюрьму, а лучше – отправить туда Андерсона.

Итак, я решил действовать самостоятельно. Сначала нужно найти доказательство… что там я хотел доказать?… Я зевнул и потянулся всем телом. Доказать… Да. Нужно доказать, что Роберт – педофил, а Андерсон подделывает улики. Кажется, я собирался поговорить с Винсом и попросить его о помощи… Снова зевок. И рассказать ему что-то про Андерсона. Ну, что он плохой. Старый добрый Винс. Старый злой Андерсон.

Я снова собрался зевнуть, в этот раз еще сильнее. На секунду мне показалось, что третий зевок разорвет меня пополам. Я попытался сдержать его… Прошло секунд десять, а потом…

Когда я открыл глаза, солнечный свет пробивался сквозь побитые плесенью занавески. Неожиданно наступило утро – назойливо яркое и веселое, как назло. Очень сложно оставаться угрюмым, когда солнышко улыбается тебе с безоблачного неба, а горлица поет свою песню. Я пытался; неподвижно лежал на кровати, решая, стоит ли вообще вставать. Казалось, коснись я ногами пола, нечто ужасное выскочит из шкафа и повалит меня на пол. Пол выглядел не слишком симпатично: желтый облезлый линолеум, который, судя по всему, положили еще в честь инаугурации Эйзенхауэра.

С другой стороны, если долго валяться на зефирном матрасе, рано или поздно меня настигнут другие чудища, так что выбор невелик. Так я в нерешительности и лежал на мягкой до неприличия кровати. Если не двигаться – почти удобно. Посреди ночи тело мое само собой изогнулось, так что колени теперь располагались до странности близко к голове. Не так уж плохо – почти как лежать в гамаке. (По крайней мере моряки не жалуются. Не сказать, чтоб я уж очень часто встречал моряков, но, будь гамаки такими неудобными, кто-нибудь бы обязательно проговорился.)

Я лежал как в воду опущенный, и в голове моей крутились мрачные сонные мысли. Я покряхтел и даже, можно сказать, надул губы. В конце концов тихий, но уверенный голосок из глубины моего сознания – назойливый шепот, так часто указывавший мне путь, краеугольный камень моего бытия, мой жизненный компас – обратился ко мне. Он никогда не ошибается, никогда меня не подводит… И сейчас он мягко, но настойчиво произнес: «Кушать».

«И снова он глаголет истину», – подумал я. Я и вправду проголодался. Причем ужасно. Если природа и лишила меня совести, то аппетитом наделила вдвойне. Именно он зачастую и движет мной. С неожиданной паникой я подскочил на месте, вспомнив, что вчера так и не поужинал. О чем я только думал? Так нельзя. Стыд и позор тебе, Декстер.

Со звенящим в ушах чувством долга я вдруг вспомнил, что за завтраком должен встретиться с Брайаном. Я посмотрел на часы. 7:15. Времени навалом, хотя, с другой стороны, не помешает приехать в кафе пораньше и подкрепиться сразу. Я сел. Точнее, попытался сесть: кровать обволокла меня своим губчатым существом и сжала смертельной хваткой. Я брыкался, боролся, наконец перевернулся на бок – и тут кровать выплюнула меня прямо на пол. Я больно ударился левым локтем и правым коленом. Корчась от боли, я краем сознания отметил, что пол приятно жесткий и, возможно, следующую ночь стоит провести на нем. Я приподнялся. Стало еще больнее. Вчерашние упражнения с трупами и ночные объятия зефирного матраса не лучшим образом отразились на моей спине. Я потянулся, разминая позвоночник, сделал пару упражнений и только тогда смог подняться и дойти до ванной. «Стоит только принять горячий душ, – думал я, – и мышцы расслабятся, оживут».

К сожалению, мне не дано было убедиться в верности моей мысли: из душа текла лишь тонкая струйка ржавой теплой воды. Сжав зубы, я встал под нее. По крайней мере я хотя бы немного проснулся и настроился на новый ужасный день.

Выбравшись из душа, я, весь мокрый, огляделся в поисках полотенца. Нашлось одно-единственное. Для рук. С грехом пополам я высушился, стряхнув воду на пол. Потом облачился в новую одежду: белье, носки, джинсы, пахнущие, гм, джинсами, и в довершение этого шикарного ансамбля – самое модное поло «Уолмарта». Теперь я готов к чему угодно.

Красная машинка, которую я вчера взял напрокат и оставил напротив своих окон, была на месте. Кажется, сегодня удача на моей стороне. Кроме того, ключ по-прежнему подходит к зажиганию – двигатель завелся с первого раза! А жизнь – неплохая штука, когда старается.

Я поехал на север по шоссе ЮС-1, и утреннее движение заставило меня усомниться, успею ли я на встречу вовремя, не то что пораньше. На Двести шестнадцатой улице из огромного грузовика на асфальт высыпались помидоры. Рядом лысый бугай выяснял отношения с хвостатым коротышкой. Тот, казалось, побеждал. По лодыжку в помидорах, они обменивались ударами, а мимо с любопытством ползли машины.

Я не истукан и понимаю, почему все с таким интересом вылупились на этот спектакль: ну и что, что несколько тысяч человек опаздывают на работу, вдруг скандалисты упадут в помидорную жижу ровно тогда, когда ты проезжаешь мимо?… Но именно оттого, что я не истукан, голод цепкой хваткой сжал мой желудок. И тогда я сделал то, что называется «Майами-финт»: я объехал пробку справа, двумя колесами съехав с дороги, и свернул в ближайший переулок. Десятки сердитых машин взвыли мне вслед, но я не обратил на них внимания. По традиции следовало, конечно, проводить их средним пальцем, но я решил не терять лица и просто усмехнулся. В конце концов, именно здесь я учился водить. Свои права я знаю.

Петляя по улочкам, я проехал еще полмили на север, а потом вернулся на шоссе. Здесь машин было меньше, оттого что основной поток сдержал помидорный инцидент. Вскоре я остановился перед кафе. До встречи оставалось тринадцать минут. Брайана видно не было, поэтому я заказал большой кофе, два фигурных пончика и сел на диван в дальнем конце зала лицом к двери.

Я успел прожевать полтора пончика, когда пришел Брайан. Он осторожно, но невзначай огляделся, потом купил большой кофе и два кремовых пончика с разноцветной присыпкой и сел напротив меня.

– М-м, – буркнул он, откусив от одного большой кусок.

– Серьезно, Брайан? – хмыкнул я. – С присыпкой? Второе детство заиграло?

Он улыбнулся; в зубах у него красовалась радужная стружка.

– А что плохого? – пробормотал он, жуя. – У меня и первого-то никогда не было.

– Что ж, – сказал я, с удовлетворением глядя на остатки своего самого обычного пончика, – на вкус и цвет.

– М-хм, – угукнул Брайан и запихнул остаток пончика в рот, запил его глотком кофе и посмотрел на второй. Я тем временем дожевывал собственный и гадал, не покажусь ли обжорой, если возьму еще пару баварских ватрушек. Потом решил остановиться на одной – купил и съел, запивая остатками кофе. Брайан тоже снова сходил к кассе и вернулся с ванильным пончиком в кленовом сиропе. Я смотрел на этот его пончик и, как бывало, размышлял о влиянии наследственности и окружающей среды на вкусы человека.

– Ну, – начал Брайан, потягивая кофе. – С чего начнем?

– Пожалуй, с моего адреса, – ответил я и назвал место своей Шангри-Ла[22].

Брайан кивнул и, глотнув из чашки, весело произнес:

– А теперь о насущных делах. Как будем бороться за свое существование сегодня?

– Без понятия. Только не забывай, что у меня и своих дел невпроворот. Я не хочу обратно в тюрьму.

Брайан изогнул бровь.

– Разумеется, но разве остаться в живых не наш приоритет?

– Дай мне свободу или дай мне смерть[23].

– Боюсь, смерть устроить гораздо проще, – заметил Брайан, качая головой.

– Возможно, – согласился я. – Но надо что-то делать.

– Что ж, пожалуй, в тюрьме от тебя толку мало.

– Я о том же.

Брайан шутливо погрозил мне пальцем.

– Но рано или поздно эти наши разные приоритеты ни к чему хорошему не приведут.

– Тогда придется их как-то объединить, – весело заметил я и представил, как армия наркоторговцев окружает Андерсона. Счастливый конец для всех, даже для самого Андерсона, ведь его проводят на тот свет как героя (чего он, к слову, ни капли не заслуживает). – Но не знаю, много ли пользы я принесу тебе на свободе, Брайан. В смысле, я даже оружие носить не могу. Так каков план?

Брайан стал молча допивать кофе. Видок у него при этом был какой-то подозрительный, будто он пытался отвлечь меня от вопроса. Не сработало. Он поставил чашку на стол и посмотрел в окно.

– Брайан, у тебя ведь есть план, так? – спросил я с сомнением.

Он вновь посмотрел на меня, а потом неуверенно пожал плечами.

– Если честно, – заговорил он, – я рассчитывал, что мы вместе что-нибудь придумаем.

Мы. Это слово вывело меня из себя еще больше, чем мысль об импровизации, когда на хвосте у тебя армия убийц.

– Ты так до сих пор ничего и не придумал?

– Ну, кое-что придумал, – отозвался Брайан с обидой в голосе. – Вытащил тебя из тюрьмы.

Я сжал зубы от осознания того, что Брайан, как и Дебора, оказавшись по уши в дерьме, предоставляет Декстеру честь его расхлебывать.

– Значит, теперь это моя забота? – поинтересовался я сердито. – Я теперь должен придумать, как бы нам не сдохнуть?

– Ну, образование у тебя получше, чем у меня.

– Да, но это твой наркобарон. – Я вдруг понял, что Брайан вывел меня из себя и я почти кричу. Я понизил голос. – Я понятия не имею, кто эти люди, Брайан. Не знаю, ни что они сделают, ни как – вообще ничего. Как же, по-твоему, мне их найти?

– О, это несложно, – мягко ответил Брайан. – Уверен, они найдут нас сами.

Странно, но меня это ничуть не обрадовало.

– Чудесно, – сказал я. – Уверен, они знают, что делают.

– Разумеется, – просиял Брайан. – Многие из них – настоящие мастера. – Он улыбнулся, и хотя улыбка была почти искренняя, впечатление подпортила разноцветная стружка в зубах. – Но мы, хотелось бы надеяться, чуточку лучше.

Я крепче сжал зубы. Это не очень помогало держать себя в руках, но по крайней мере лучше уж так, чем перемахнуть через стол и перегрызть брату глотку.

– Ясно, – процедил я. – Это твой замечательный план? Ждать, пока они заявятся сами, а потом быть чуточку лучше?

– Немного упрощенно, но верно.

Я закрыл глаза и глубоко вздохнул. Когда я вновь взглянул на Брайана, он блеснул довольной ухмылкой.

– На что они способны? – спросил я. – Если это не противоречит твоему плану, расскажи мне.

– О, ничуть, – сообщил Брайан. – Я знаю, как мыслит Рауль. Я столько раз выполнял его поручения, что изучил его стратегию. – Он посерьезнел. – Пока он меня не нашел, но он человек нетерпеливый. Сначала он попытается запугать меня, чтобы я струсил и совершил ошибку.

– Запугать? К примеру, убить Октавио и бросить его у тебя в номере?

– Гм-м, может быть, – задумчиво протянул Брайан. – Конечно, Октавио в любом случае был у него на повестке. Мне кажется, от Рауля стоит ждать чего-нибудь поэффектнее.

– А если мы останемся в живых? – уточнил я.

– Тогда он пришлет своих людей. Что бы Рауль ни задумал, его люди будут неподалеку, будут наблюдать за нами. Но мы найдем их первыми.

Я снова вздохнул. Неужели Брайан считает, что все будет так просто?

– Ладно, хорошо, – сказал я. – Сначала мы ждем их хода. А на досуге я постараюсь не угодить за решетку.

– О, разумеется, – согласился Брайан. – Делай что требуется, а если что-нибудь случится, я тебе позвоню. – Он на секунду замешкался, а затем прибавил с легкой тревогой в голосе: – Будь осторожен, брат.

– Постараюсь.

Он кивнул и спросил:

– Чем займешься?

– Дело, которое Андерсон построил против меня, – полная чушь. Он подделал доказательства, и я хочу найти этому подтверждение.

– Он действительно их подделал? – удивился Брайан.

– Да. Где-то подделал, а где-то «погнул» факты. Поэтому я хочу поболтать с Винсом Масукой.

– Неплохое начало. – Брайан кивнул. – При встрече со мной он был крайне возмущен.

– Возможно, возмущен и сейчас.

Так и оказалось. Я позвонил Масуке из машины, когда Брайан уехал, взяв с меня обещание позвонить ему вечером. Винс ответил сразу.

– Господи, Декстер, – прошептал он благоговейным шепотом. – Поверить не могу… В смысле, я правда старался… Черт. Не могу говорить. Я еще в лаборатории и здесь…

– Давай встретимся в обед? – предложил я.

– Да. В смысле, давай. То есть я постараюсь. Может, в полдень?

– Давай. Встречаемся в «Лунном суши-баре».

– Хорошо, – шепнул он восторженным шепотом. – В смысле, я постараюсь. А если… Ой! Кто-то идет…

– Увидимся в полдень, Винс, – попрощался я и сбросил звонок.

До встречи оставалось три часа, а делать было особенно нечего. Я засомневался, не вернуться ли в гостиницу, но по очевидным причинам передумал. Раз отдохнуть не удастся, логичнее всего было бы поесть. Но ведь я только что позавтракал и пообедаю через три часа, когда встречусь с Винсом. Не лучший способ убивать время между приемами пищи за едой. Некоторое время я все-таки раздумывал. Пончики ведь путным завтраком не назовешь. Слишком мало протеина. И никакой клетчатки.

Я вспомнил карту, которую нарисовал в своей камере спустя три недели кормежки тамошними помоями. На ней я изобразил дорогу, ведшую из Южного Майами по Зеленой роще и прямиком на пляж. Вдоль дороги я звездочками изобразил все свои любимые ресторанчики, отметив каждый условным значком: пицца, суши, каменный краб и так далее. То была моя навязчивая идея: если я однажды выберусь на свободу, то заеду во все эти ресторанчики подряд.

Можно начать свой ресторанный марафон прямо сейчас, тогда к обеду я побываю в четырех-пяти заведениях и как раз вовремя доберусь до «Лунного суши-бара». Искушение было, конечно, велико, но я решил, что объедаться до припадка не лучший способ времяпрепровождения, учитывая, как хрупки сейчас мои свобода, жизнь и счастье. Я прогнал навязчивую мысль.

Главное, нигде не светиться и не попадаться на глаза «хорошим парням» во главе с Андерсоном или «плохим» – под предводительством Рауля. В гостиницу с ее ужасной кроватью я решил не возвращаться, а потому вариантов времяпрепровождения почти не осталось. Можно, конечно, поплавать на лодке. В заливе Бискейн довольно уединенно, и незваных гостей видно издалека. Однако почти наверняка Андерсон или Рауль уже знают о моей лодке и наблюдают за ней. Не стоит рисковать. Так что остается? Ничего.

Я поехал на север, куда глаза глядят. Что ж, по крайней мере еще не скоро придется увидеть этот стол для пыток, на котором я спал прошлой ночью. Утренний час пик прошел, и машины свободно мчались по дороге вплоть до самой Лежен-роуд. Продолжая бесцельно ехать вперед, я свернул влево к Кокосовой роще. Вскоре, наслаждаясь пейзажем вокруг, я стал вспоминать, что здесь изменилось со времен моего детства. Почти все магазины снесли, а вместо них построили новые, полные дорогих и бесполезных безделушек.

Конечно, кое-какие достопримечательности не менялись испокон веков: парк, к примеру, остался точно таким же, как раньше, и библиотека напротив него стояла на месте, хотя теперь уже в компании зданий помоложе. В этой библиотеке я провел множество счастливых часов: когда искал книгу о том, как вести себя по-человечески, а спустя пару лет – о том, на кой черт это нужно.

Свернув на Макфарлейн-роуд, я помчался вниз с холма в сторону библиотеки. Может, там мне переждать пару часов? Прохладно, тихо, есть Интернет и книги. У самой библиотеки я заметил свободное парковочное место. Никогда еще на моей памяти на этой стоянке не было свободных мест, поэтому я воспринял это как знак свыше и развернулся. Скользнув на пустое место, я решил, что в библиотеке смогу найти ответы на некоторые свои вопросы, поэтому взял папку с документами, которую мне выдали в изоляторе, запер машину, оплатил парковку и вошел в здание.

Я устроился у окна в дальнем конце зала и раскрыл папку. Я был так занят вчерашними трупами, что даже не успел заглянуть в нее раньше. Я полагал, что внутри увижу копии всяких бумаг об освобождении, ведь в наши дни ничего не делается без бумажной волокиты, особенно в бюрократическом аду правоохранительных органов Майами. В исправительных учреждениях, к примеру, требовали заполнять килограммы формуляров, даже если тебе просто понадобились скрепки. Поэтому я полагал, что бумаги об освобождении заключенного должны походить на «Войну и мир».

Но на первой же странице оказался заголовок, не имевший никакого отношения к «СИИТГН». Там значилось: «УПРАВЛЕНИЕ ПО ДЕЛАМ СЕМЬИ И ДЕТЕЙ».

Несколько долгих секунд я просто разглядывал буквы, пока меня не озарила дурацкая мысль: «Но я ведь взрослый!» Потом серое вещество очухалось и предположило, что какой-то взмыленный бюрократ просто перепутал бумаги и по ошибке положил ко мне в папку чужие документы. Какая глупая, смешная ошибка! Уверен, что однажды буду с улыбкой о ней вспоминать, если, конечно, останусь жив.

Я поднял было оскорбительный документ, намереваясь бросить его в ближайшую мусорку, как глаз мой вдруг зацепился за слово «ЭСТОР». Я замер, разглядывая страницу. Потом поймал в тексте другие знакомые слова: «МОРГАН», «КОДИ МОРГАН» и «ЛИЛИ-ЭНН МОРГАН». Тут я сообразил, что имена трех моих детей никак не могут быть совпадением, и положил документ перед собой на стол.

Изучив несколько страниц громоздкого юридического текста, я понял, что субъект Декстер Морган, обвиняемый в совершении противоправных деяний, теперь де-факто и де-юре не может являться опекуном вышеупомянутых несовершеннолетних детей. Вследствие этого обязанности опекуна несовершеннолетних берет на себя субъект Дебора Морган, которая торжественно клянется добросовестно и в полной мере исполнять возлагаемые на нее обязательства… и так далее и тому подобное. Слов было очень много, и не все они были столь понятны, но суть их была в том, что я передаю свое опекунство над Коди, Эстор и Лили-Энн Деборе и нарекаю ее их новоиспеченной мамочкой, что в документах обозначалось словами mater familius.

По моему скромному мнению, я в тот момент держался молодцом, не моргал и не пялился, чем грешил в последнее время. Я вспомнил, что в свой первый и последний визит в изолятор Дебора попросила меня подписать бумаги об опекунстве над детьми. По одной только этой причине она преодолела свой рвотный рефлекс и пришла со мной повидаться. Теперь обстоятельства изменились. Я уже не в тюрьме, хотя мои шансы оказаться там вновь крайне высоки (если, конечно, кровожадные наркоторговцы не доберутся до меня раньше). Пускай так, но разве мне этого хочется? Полностью лишиться своих родительских прав и привилегий?

Первой реакцией было обиженное «НЕТ!». Дети мои, и никто не имеет права у меня их отнимать – ни Дебора, ни кто-либо другой.

Но потом, немного поразмыслив, я понял, что плохо обдумал свое положение. Что я по-настоящему чувствую к своим детям? Конечно, формально говоря, только Лили-Энн – мой единственный настоящий (кровный) ребенок. Но Коди и Эстор – дети Тьмы, точно такие же, как и я. Я не только их юридический, но и духовный отец. Я хотел сопровождать их на каждом шаге их Темного пути, но не справился, погребенный под горами домашних заданий, походами к зубному, врачам и по магазинам. Всегда одни и те же отговорки: «да», «потом», «позже» – но это позже так никогда и не наступило. Почему же никогда ни на что не хватает времени, только если не делаешь это в самый последний миг, перед неминуемой катастрофой?…

Я не чувствовал вину за то, что не научил их быть настоящими охотниками, но в душе саднило разочарование.

А что до Лили-Энн… Какое это не тронутое Мраком, почти безупречное существо, излучающее розовый свет. Сложно поверить, что она носит мою ДНК, но это так. Лили-Энн унесет с собой в будущее все генетические причуды Декстера Моргана, и наследие мое еще не скоро исчезнет с лица Земли. Какая приятная мысль.

Но и ей будет без меня неплохо, даже, вероятно, гораздо лучше. По правде говоря, она заслуживает кого-то получше, чем отца вроде меня. Дебора станет прекрасным примером для подражания, до которого мне далеко. А Коди и Эстор будут теми, кем им суждено стать, независимо от того, окажусь я рядом или нет. Вопрос лишь в том, хочу ли я быть с ними? Готов ли сражаться с Деборой в суде? Настолько ли мне дороги права и привилегии опекуна?

На несколько долгих минут я погрузился в раздумья. По правде говоря, права опекуна я мог бы перечислить по пальцам одной руки, а привилегий не вспомнил и вовсе. Для меня отцовство значит терпеть невозможное, выносить невыносимое и менять подгузники. Где же счастье в бесконечном реве, истериках и обзывательствах? Это ли мои привилегии: жертвовать временем, сном и деньгами ради армии маленьких грязных нытиков?

Я изо всех сил постарался вспомнить какие-нибудь теплые эпизоды из нашей совместной жизни, но в голову ничего не приходило. Разве что тот раз, когда я поздно пришел домой и успел остановить Коди, прежде чем он доел последний кусок Ритиного цыпленка в апельсиновом соусе. Тогда я был счастлив или по крайней мере испытал облегчение. А в другой раз Эстор швырнула в меня своими кроссовками, и один угодил в мое лицо. Тоже было здорово.

Но счастье? Истинное родительское счастье? Я так ничего и не вспомнил. Если быть с собой откровенным, что не так просто, как кажется, признаюсь, мне не особо нравилось отцовство. Я просто терпел его, потому что оно было частью маскировки – белой шкурой Декстера-волка, притаившегося в стаде овец. И, как мне казалось, дети тоже меня просто терпели. Я не был хорошим отцом. Я делал все, но только для галочки; никогда по-настоящему не выкладывался, никогда особенно не старался.

Так если я не хочу быть папашей-семьянином, а детям без меня будет только лучше – почему же я мешкаю? Просто так.

Я подписал документы.

Глава 12

Я позвонил Деборе сообщить, что подписал бумаги об опекунстве. Звонок она сбросила. Возможно, конечно, она просто занята на работе. Стреляет в кого-нибудь или сидит на месте преступления по локоть в чьих-нибудь внутренностях. Как бы то ни было, она не ответила, а меня не покидала мысль, что она не хочет осквернять свой праведный слух грязью моего низменного голоса. Я оставил сообщение у нее на автоответчике и отправился на обед с Винсом Масукой.

«Лунный суши-бар» – недавно открывшаяся забегаловка в Норт-Бэй-Виллидж. Она располагается в торговом центре между продуктовым магазином и спортбаром. Расположение у нее дурацкое, и по всем законам жанра она должна быть безвкусно обставлена. Но с декором тут постарались: денег вложили уйму – так что теперь «Лунный суши-бар» походит на элитный ресторанчик, куда кинозвезды заглядывают отведать каджики[24] с «Кирином»[25].

В будни и средь бела дня найти хорошее место на стоянке здесь несложно. Поэтому вскоре по приезде я уже сидел за барной стойкой с горшочком кипяточного зеленого чая. В четверть первого, запыхавшись, в ресторанчик ввалился Винс. Он мгновение стоял на пороге, моргая в полумраке зала после солнечной улицы. Забавно было смотреть, как он потерянно озирается по сторонам – даже самую малость жестоко, – отчего, впрочем, и было так забавно. В конце концов я над ним сжалился, ведь он пришел мне помочь, – и помахал ему рукой.

– Я здесь, Винс, – позвал я.

Услышав свое имя, он вздрогнул и яростно замахал руками, чтоб я замолчал. Потом, видимо, понял, что это уж слишком, опустил руки и, пошатываясь, стремительно ко мне подошел.

– Декстер, – прошептал он тем же заговорщицким тоном, каким говорил по телефону. Потом положил руки мне на плечи и, к моему удивлению, крепко обнял. – Господи, как же я рад тебя видеть. – Он чуть отстранился и снова взглянул на меня. – У тебя же все хорошо, правда?

– Пока сложно сказать, – пробормотал я, раздумывая, как бы окончательно высвободиться из его неожиданных объятий. Винс не меньше меня ненавидит все эти формальные прикосновения. Это как раз одна из нескольких причин, по которым он мне так нравился: все эти церемонные светские ужимки были чужды ему, как и мне. Я всегда замечал его притворство, потому что притворялся и сам, только чуточку убедительней. Мы с ним, кажется, ни разу в жизни даже не жали друг другу рук – а о неловких объятиях и говорить не приходится.

К счастью, Винс лишь еще раз сжал меня в объятиях и отпустил.

– Ну, из тюрьмы ты вышел, – заметил он. – Это самое главное. – Он странно изучающе на меня взглянул, будто пытаясь прочитать что-то на моем лице.

– Вышел, – кивнул я. – На время.

Винс моргнул.

– А что… в смысле, они же не могут просто?… Это… – Он замолк и вдруг глянул мне через плечо.

Я обернулся. Суши-повар беззвучно возник у дальнего конца стойки и с молчаливым ожиданием окинул нас взглядом. Я вновь повернулся к Винсу и предложил:

– Давай что-нибудь закажем и сядем за столик. Надо поговорить.

Винс кивнул, подошел к повару и тут, к моему удивлению, резко закрякал на другом языке. К еще большему моему изумлению, повар вдруг выпрямился, улыбнулся и закрякал что-то в ответ. Они оба засмеялись, а потом даже поклонились друг другу! И повар, схватив какой-то странный тесак, принялся яростно рубить рыбу на кусочки. Я покосился на Винса и вдруг в очередной раз осознал, что совсем ничего о нем не знаю.

– Это был японский? – уточнил я.

Винс покосился на меня так, точно это я только что тараторил на чужом языке.

– Чего? – удивился он.

– Ты издавал какие-то звуки, – пояснил я. – Это ты с ним на японском говорил?

Винс пришел в легкое недоумение.

– Ты же знаешь, что «Масука» – это японская фамилия, так? Чего тогда удивляешься?

Я хотел было заметить, что «Морган» – уэльская фамилия, однако на этом языке я не знаю ни слова, но вместо этого сказал:

– Пошли сядем.

– А, точно, – кивнул он с прежним заговорщицким видом, и я повел его за столик в дальнем конце зала. Я уселся лицом к входной двери, Винс сел напротив и тревожно оглядел зал. Если бы кто-нибудь выискивал здесь подозрительных личностей, то параноидальный Винс стал бы первым в списке. Хотя, кто знает, возможно, его опасения были не столь беспочвенными, как мне казалось.

– Винс, – обратился к нему я, – за тобой же никто не следил?

Он резко повернулся ко мне.

– Что? Почему ты спрашиваешь? Ты что, кого-то видел?

– Нет-нет, – быстро заговорил я, стараясь говорить уверенно, но спокойно. – Просто ты какой-то дерганый.

Винс покачал головой.

– Ты не представляешь… – пробормотал он. – Черт, столько всего случилось с тех пор… – Он наклонился ко мне и понизил голос. – Декстер, я никогда ни с чем подобным не сталкивался. Всё так… Андерсон совсем слетел с катушек. Ему крышу снесло, но никто… Такое ощущение, что никто и не против, лишь бы ты оказался в тюряге.

– Чем занят Андерсон?

Винс еще раз огляделся. С его лба сорвалась капля пота и покатилась по его лицу.

– Он подделывает документы, – приглушенным шепотом заговорил Масука. – Фальшивые улики, поддельные подписи и… – Он замахал руками, точно птица, забывшая, как летать. – Господи, Декстер, он творит такое… Все это незаконно, но всем начхать, как будто… – Он вдруг замолк, потому что из кухни появилась молодая японка в черных обтягивающих штанах и белой рубахе и принесла нам стаканы с водой и чайник горячего чая. Потом она удалилась. Винс посмотрел ей вслед, потом сглотнул, поднял стакан и опустошил его наполовину.

– Андерсон меня ненавидит, – сказал я. – Он на все пойдет, лишь бы меня прихлопнуть.

– Но в том-то все и дело! – воскликнул Винс. Потом со стуком опустил стакан на стол, вздрогнул от этого звука, поморщился и опасливо отодвинул стакан в сторону. – В этом замешан не только Андерсон, – зашептал Винс. – А все отделение и даже… – Он покачал головой и вздохнул. – Когда я в первый раз увидел его рапорт, то решил: «Все ясно, у него просто стоит на Декстера – и точка». – Он вдруг запнулся. – Ну, это… образно говоря…

– Да я понял-понял.

Масука с облегчением кивнул.

– Так вот. Это. В общем, я подумал: это ему точно с рук не сойдет. И написал рапорт на него. – Он подался ко мне через весь столь настолько, насколько было возможно. – А в ответ получил оплеуху. Мне было велено не выпрыгивать из собственных штанов и подписать бумаги.

– Но ты же не подписал?…

– Что? Нет! Конечно, нет. В смысле, мое-то имя все равно стоит на отчете, но я его не подписывал. – Винс со слышным шуршанием потер сухие руки. – Но я не позволю ему так поступить – запятнать мое честное имя! – Он нахмурился и прибавил: – И тебя к тому же подставить.

– Н-да, уму непостижимо, – пробормотал я. Пускай мои жизнь и свобода стоят у Винса не на первом месте, вел он себя все же крайне мило.

– Короче, унывать я не стал, – продолжал Масука. – Попытался достучаться хоть до кого-нибудь, но все меня послали. Не суй, мол, нос не в свое дело. – Он невесело хохотнул и развел руками. – А мне-то казалось, что это общее дело, когда такое-то творится. Я даже к капитану пошел – и он туда же. Не лезь, говорит. Не суйся, говорит. Не мути зря воду. – В его глазах мелькнула обида. – А еще он называет меня «Майсуко».

– Да, невежество некоторых людей не знает границ, – заметил я.

– Невежество и… и… – Он поднял стакан и осушил его. – В общем, пошел я к прокурору штата.

– И он тоже сказал тебе не совать нос не в свое дело, – подхватил я, пытаясь поторопить его. Я ведь уже слышал эту историю в пересказе Брайана, поэтому теперь хотел понять, как нам двигаться дальше.

– И он сказал мне, – начал Винс, но вдруг захрипел и на несколько секунд зашелся в яростном кашле. Потом он посмотрел на меня, глубоко вздохнул и прохрипел: – Он сказал мне, что это очень серьезные обвинения, и спросил, в курсе ли я, что клевещу на заслуженного полицейского? – Винс снова хохотнул. – Заслуженного! Это Андерсон-то теперь у нас заслуженный. – Потом кашлянул. – Я сказал, что это не просто обвинения и что у меня есть доказательства, но, когда попытался все объяснить, он отказался меня слушать и велел не лезть на рожон – правосудие, мол, само об этом позаботится. А если ослушаюсь, говорит, меня уволят. – Он моргнул и отвернулся. – А потом все стало совсем худо. На следующий день на работе Андерсон схватил меня за шкирку, припер к стенке и ударил об нее башкой со всей дури. Силенок у него немало.

– Не сомневаюсь, – кивнул я.

– Сказал, если я еще раз выкину что-то подобное, – он мне шею свернет. Он знал, Декстер. Наверно, кто-то из людей прокурора меня выдал.

– Вероятно, сам прокурор, – заметил я.

У Масуки буквально отвисла челюсть. Несколько секунд он шумно дышал, потом поник и обмяк на сиденье.

– Вот дерьмо, – протянул он. – Если во всем этом замешан прокурор штата… – Он покачал головой так неуклюже, точно голова его весила сто килограммов. – Что теперь нам, мать вашу, делать-то, а?