Верой и правдой. Битвы фельдъегеря (сборник) Корчевский Юрий
Дружинники выхватили мечи, Алексей же сразу достал секиру. Эх, было бы воинов побольше – ну хотя бы ещё один десяток!
Однако нападение троицы получилось внезапным. Их заметили в последний момент, когда, казалось, до знаменщика половецкого и самого Тугоркана рукой подать.
Всё решил случай. Один из приближённых хана обернулся и увидел надвигающуюся опасность. Он что-то крикнул по-половецки и развернул коня. За ним – ещё трое. На всех были богатые халаты – шёлковые, расшитые золотой нитью. Сразу ясно – люди непростые.
Самый молодой из них, лет двадцати пяти, в шлеме, что для половцев нехарактерно, ринулся на Алексея, сразу осыпав его градом ударов и ругательствами сквозь зубы. Хоть и был он молод, но учён, опытен, и удары наносил умело.
Первые минуты Алексей только защищался, подставляя под чужую саблю щит – выжидал, когда спадёт первый яростный порыв степняка, когда выдохнется. Улучив момент, после очередного удара он почти лёг на шею коня, опираясь на стремена, и ударил секирой, почти отпустив её, держа только за конец рукояти.
Удар пришёлся по коленному суставу, и широкое лезвие почти перерубило ногу. Молодой половец закричал от боли, хлынула кровь. От шока степняк приоткрылся, и Алексей ударил его ещё раз, достав концом лезвия по бедру. Рана была неглубокой, но порез получился широкий, кровь обильно заструилась. Половец на глазах стал бледнеть.
Увидев его ранение, на помощь кинулся другой степняк. Короткой пикой ударив в щит Алексея, он пробил его. Да вот незадача – пика застряла в щите, и Алексей перерубил её древко секирой. Саблей такой фокус не удался бы.
Оставшись без оружия, половец схватился за рукоять сабли. Вроде короткий миг всего на это потребовался, но тем не менее он не успел. Секирой Алексей отхватил степняку руку у плеча, а вторым ударом вогнал ему лезвие под шею.
Князь был виден впереди, пяток метров всего, два корпуса лошади. Звон оружия стоит, глухие удары щитов. Однако молодого степняка уже не было видно. А его надо добить!
Рядом стояла лошадка без всадника, а за ней на земле лежал половец, его недавний противник.
Алексей тронул своего коня, объехал живое препятствие, нагнулся и секирой ударил в грудь поверженного врага. Лезвие разрубило грудную клетку. Всё, готов! А сзади уже накатывалось:
– А… А… А… А!
Он обернулся в испуге – не помощь ли это половцам? Но нет, это были дружинники, до того осаждённые в городе и сообразившие, что от них требуется. Полсотни конных вылетело из ворот и, сверкая обнажёнными мечами, всадники понеслись на половцев.
Ворота тут же закрылись. Неизвестно, каков будет исход битвы, и стражники от греха и беды подальше ворота заперли. Над городской стеной виднелись головы горожан, понимавших, что от исхода битвы зависела судьба города и их собственная.
Помощь подоспела очень вовремя, половцы оказались окружены со всех сторон. Строй русских хоть и был жиденьким, да напор их оказался силён. Струхнули степняки, а поскольку у страха глаза велики, им показалось, что русских видимо-невидимо. И кое-кто из них, вырвавшись из боя, уже настёгивал коня, пытаясь уйти в степь.
В ходе битвы сразу почувствовался перелом. Ещё шёл бой и враг был силён, но что-то неощутимое уже присутствовало, давало о себе знать. У русских как будто крылья выросли.
Алексей бился ещё с одним приближённым хана. Судя по одежде, он был из свиты. Этот был осторожнее: нанесёт удар саблей и щитом прикроется.
Алексей осторожничать не стал и принялся молотить секирой по щиту – только щепки полетели. Степняк из-под щита кольнул саблей, но попал по кольчуге, и железо заскрежетало.
Алексей ударил по чужой сабле сверху секирой. Издав жалобный звук, сталь лопнула, и сабля переломилась у рукояти. Обратным ходом секиры Алексей ударил степняка обухом в лицо. А тому ни ударить в ответ – сабля сломана, ни прикрыться – от щита рукоять с умбоном остались.
Алексей уже занёс секиру для удара, как половец вдруг поднял обе руки. Сдаётся, гад!
– Слезай с лошади!
Вид Алексея был грозен, а голос напоминал медвежий рык. Понимал половец русский язык или же интонацию уловил, но только он спрыгнул с коня.
Алексей поднял голову, но стяга половецкого уже не было видно. Либо срубили, либо свалили. Для любого войска это признак нехороший. Стало быть, враг знамя поверг, а то и самого полководца.
Битва стала затихать, немногие уцелевшие половцы сдавались.
Сдавшийся в плен половец, с которым бился Алексей, указал рукой на зарубленного Алексеем степняка:
– Сын Тугоркана. Ай, беда! – и упал перед трупом на колени. Наверное, Богу своему молитвы возносил.
К Алексею подъехал разгорячённый боем, в кровяных пятнах на кольчуге, Ратибор.
– Мономах хана ихнего в бою убил и стяг захватил!
– Славно! Ещё один враг давний убит.
Ратибор перевёл взгляд на половца, всё ещё лежащего в молитвенной позе перед трупом ханского сына:
– Чего это он? Молится, что ли?
– Сын Тугорканов убит.
– И кто же его?
– Мне удалось.
– Ха! В одном бою и отца и сына убили! Надо князю сказать, обрадовать. А точно ли?
– Вот он сказал, – Алексей указал на половца.
– Ну-ка, пёс шелудивый, идём со мной, сам князю об этом скажешь! – Ратибор повёл половца впереди своего коня.
Русские дружинники уже вязали верёвками пленных, а потом погнали их к городу. Ворота городские распахнулись, горожане кричали со стен приветствия и здравицы Мономаху. Другие дружинники собирали оружие на поле боя, несли к городу раненых – до него всего было метров триста.
Алексей стянул с головы шлем и вытер вспотевший лоб. Ветерок приятно овевал мокрые волосы. От князя, находившегося метрах в двадцати, махнул ему рукой Ратибор. Алексей надел шлем – негоже предстать перед князем расхристанным – и подъехал:
– С победой, княже! Воистину этот город тебе приносит удачу! Второй бой и вторая победа под стенами переяславскими. Тогда пали Итларь и Китан, а ноне – грозный доселе Тугоркан.
– Не сладкая лесть твои слова, рыцарь, а истинная правда. Из уст приближённых не принял бы сии слова, но ты и сам в бою был, мне план подсказал, как выгоднее местность использовать. Пленный говорит, что ты сына Тугорканова убил, а он сам боец сильный. На скачках, в козлодрании и борьбе ему равных на зимовище не было. Так?
– Не знал я, княже, что он сын Тугорканов.
Князь засмеялся, а за ним и ближнее окружение. Напряжение после ожесточённого боя разрядилось.
Князь вытер выступившие от смеха слёзы:
– А если бы знал, уступил бы, что ли?
– Ни в жизнь, княже! Он на нашу землю вором, убийцей и грабителем пришёл. Таким – смерть!
– Молодец, рыцарь! Надо же: иноземец, а рассуждаешь здраво, как настоящий русич.
– Я по духу – русич, по рождению – из галлов.
– И о товарище твоём, Конраде, отзывы самые благоприятные. Дачу тебе дать?
– За доверие спасибо, княже, да только я воин – зачем мне земля? Ты в поход пойдёшь – я за тобой. Князем великим станешь – и я в Киеве буду. А земля – она к одному месту привязывает.
– Хм! – Князь уставился на Алексея, как будто впервые увидел его, и другие рты раскрыли в удивлении. В своё время Мономах уступил великое княжение Святополку – так ведь он не стар, здоров.
– Ты так думаешь?
– Я знаю это, княже, – звёзды так говорят.
– Звёзды? Посмотрим. Стану великим князем по праву – быть тебе боярином.
Глава 9
«Ефрем»
Не успели народ и дружинники нарадоваться победе Мономаховой, не зажили ещё раны на телах гридей, как прискакал взмыленный гонец. Бросив лошадь у крыльца терема княжеского, он взбежал по ступеням и ворвался в трапезную, где находился князь Владимир.
– Прости, князь, за вторжение. Беда у нас, половцы стольный Киев-град осадили, – и протянул пергамент от великого князя Святополка, в котором тот просил немедля идти на помощь.
– Кто? – только и спросил князь.
– Боняк.
Князь выругался и перекрестился на образа.
– Прости, Господи! Да когда же он уймётся?
Из всех ханов половецких сейчас оставались в живых два самых заклятых врага земли русской – Боняк и Куря. Остальные ханы знатностью да численностью своих орд не отличались и были не столь воинственны и непримиримы. Из крупных фигур был ещё Тугоркан, да теперь гниёт он в сырой землице.
Князь объявил срочную подготовку к походу. В городке оставлял раненых, больных и новиков – для обороны. Дружина, с которой он собирался идти на помощь киевлянам, подобралась из наиболее сильных бойцов. В крепость Воин были посланы новики для несения службы, а оттуда в Переяслав возвращены два сильных и опытных десятка. С ними, как десятник, вернулся Конрад. Им дали свежих коней, и дружина выступила к Киеву.
Боняк со своей ордой ходил в то время на Византию. Провинции империи куда как богаче русских княжеств, и для степняков это была хоть и трудная, но желанная, богатая добыча. Однако в этом походе Боняк был бит, возвращался с потрёпанным войском, злой от неудачи, и потому прямо с марша ударил по Киеву. Дозорные киевляне и предупредить толком о половцах не успели. Городские ворота захлопнули – и на том спасибо. Набат ударил, когда уже поздно было, когда половцы вовсю шныряли по сёлам, грабя и разоряя их. Опять людей в полон увели, опять сёлам разорение. Святополк едва после черниговской осады в свой стольный град вернулся, дружина уставшая, а тут новая беда.
Гнали рысью, и колонна двигалась быстро. Вот уже и Киев на другом берегу показался, только переправиться не на чем. Самолёт – то бишь паром – на том берегу, но возле него степняки. Небось для себя держат, для обозов. Выше по течению ещё один самолёт есть, но далеко. Часа три конного хода, не меньше – и столько же назад. Да одним паромом войско и не переправить. Выходит, как минимум день потерян.
Только и дозорные Боняка дружину Мономаха узрели, хану доложили. Тот зубами от злости заскрипел. Если, кроме князя Владимира, из других княжеств дружины подойдут, придётся убираться несолоно хлебавши.
Боняк вступил в переговоры со Святополком, удовлетворился дарами и осаду у Киева снял. Горел у степняков глаз на Киев, да взять пока не могли. Но земли киевские и дачи боярские, что к югу от Киева были, они разорили подчистую, а избы сожгли.
Святополк преследовать войско Боняка не отважился – сил не хватало, и прислал гонцов к Мономаху, сообщив, что враг ушёл.
Мономах с войском ушёл в Переяслав. Видно, дозорные сообщили о приближении дружины к городу, потому как при приближении князя и гридей ворота распахнули, и народ во главе с епископом Ефремом, сподвижником Мономаховым, вышел встречать своих защитников.
Уже с 1093 года князь Владимир был ещё и князем Ростово-Суздальским, куда посадил княжить сына своего Мстислава. Около Суздаля, на высоком берегу реки Каменки возник монастырь. Он был основан монахами Киево-Печерского монастыря по инициативе переяславского епископа Ефрема. В монастыре была воздвигнута церковь Дмитрия Солунского, отчего монастырь получил имя Дмитриевский Печерский. Епископ Ефрем для прокормления братии передаёт монастырю земли с деревнями, которые ему принадлежали, поскольку он сам исходил из княжеской семьи.
Сын Владимира, Мстислав, княжил в Ростово-Суздальской земле недолго, и с марта 1096 года стал князем новгородским, а в Суздале стал править другой сын Мономахов, Ярополк.
И ни один год в правлении Мономаха и его сыновей не случился спокойным. Летом 1096 года на земли суздальские напал брат князя Олега, Ярослав Святославич. На помощь Ярополку с новгородской дружиной пришёл Мстислав и в битве на реке Медведице разбил Ярослава. Оба брата бежали к половцам, Мстислав преследовал Олега и Ярослава до Мурома и Рязани. Он взял эти города и вернул заточённых в узилище пленных бояр ростово-суздальских.
Князь Мономах, ещё не знавший об исходе сражения, пишет Олегу письмо с прощением его за все нападки на земли Мономаховы и предлагает мир. Много ли найдётся таких достойных примеров в русской или европейской истории?
Ну а в переяславском княжестве снова беда. Из Лубны, городишка переяславского, примчался взмыленный гонец с известием, что степняки напали на крепость Юрьев, что на реке Рось, и сожгли её. Защитники крепости частично были убиты, частично угнаны в плен. Кто напал, какой хан – неизвестно. Иногда половцы предлагали выкупить пленных, но дружинников зачастую угоняли далеко и продавали в рабство. Степняки понимали, что возвращённый из плена дружинник тут же встанет в строй.
Князь решился преследовать орду и попытаться половцев разбить, а полон освободить.
Без подготовки, взяв только запас продуктов на неделю, дружина покинула Переяслав. Сначала гнали коней вдоль Днепра. Потом, обнаружив широкий вытоптанный след от множества копыт, повернули в степь. Довольно скоро, через час бешеной скачки, увидели вдали конницу и повозки. Это половцы на захваченных подводах везли трофейное добро и гнали пленных, связав их верёвками. Обоз не давал коннице хода, поэтому догнать степняков удалось быстро.
Увидев, что их преследуют дружинники, и разглядев стяг Мономахов, половцы не приняли бой и, бросив обоз и пленных, ускакали в степи.
Преследовать степняков князь не стал, достаточно было и того, что отбили пленных и обоз. Да и лошади уже притомились, долгой скачки им было не выдержать.
Радости пленных не было предела. Мысленно они уже попрощались со свободой, с родной землёй. И вдруг – освобождение!
От плена было спасено около полусотни смердов и два десятка дружинников. Все они были избиты, а некоторые ещё и легко ранены. Раненых серьёзно половцы просто добили.
Обоз развернули и погнали назад. Бывшим пленным пришлось идти пешком: заводных коней не брали, а трофейных не отбили. Но и такому исходу князь был несказанно рад. Только вот крепость заново строить придётся. Ну да там дерева вокруг полно, и мужики умелые не перевелись.
Путь держали не на Переяслав, а на Юрьев, до которого добрались к вечеру.
Бывшая крепость представляла собой жалкое зрелище. Осадили её половцы три дня назад, взять с налёту не смогли и в исступлении и злобе подожгли стрелами с горящей паклей. И теперь взору князя и дружинников представилось одно пепелище, на котором лежали обгоревшие трупы.
На следующий день убитых собрали и похоронили в братской могиле. Князь распорядился оставить здесь всех бывших пленных – дружинников и смердов. К тому же для защиты их выделил два десятка гридей, пообещав прислать из Переяслава мастеровых людей немедля. Крепость играла важную роль, и её надо было восстановить в кратчайшие сроки.
Оставшимся выделили оружие, оставили все съестные припасы, и далеко за полночь дружина покинула Юрьев. Ехали в молчании, не было слышно шуток и разговоров, как обычно бывает при удачном походе. Да что считать удачей? Отбитых своих же людей? А кто воскресит убитых? В душе росла злоба и ненависть к враждебным степнякам. Вокруг земли полно, половцам принадлежит всё пространство от Дона и до Днепра. Живи спокойно, занимайся скотоводством и земледелием, расти в мире детей. А меж тем кровь льётся рекой едва ли не каждый месяц. И мало того, что половцы нападали – так ещё и князья враждовали, воевали меж собой, пытаясь устроить передел границ своих княжеств.
Мономах в усобицах не участвовал, считая, что не братское, не княжеское это дело. Для борьбы с внешним врагом, половцами, объединяться надо, а не уничтожать своих. Так и родился у Мономаха замысел собрать объединительный съезд князей со всех земель русских. К слову сказать, съезд состоялся в 1097 году в Любече, на Днепре. Князья целовали иконы, крест и клялись не нарушать договор.
Тем не менее дружина вернулась в город без потерь, и одно это уже радовало.
На другой день к Юрьеву ушёл обоз с провизией, плотниками, запасом строительного железа – скобами, гвоздями, сопровождаемый двумя десятками воинов.
Алексей в их число не попал. После ухода обоза, дня через три, Алексея и Конрада вызвал князь:
– Вот что, рыцари, есть для вас важное дело. Надо сопроводить епископа Ефрема в Суздаль. Каменный храм братия возвести в монастыре хочет. Епископ пожертвования прихожан отвезёт, закладку первого камня освятит. Даю ему для охраны два десятка. Тебе, Анри, новиков, которых ты сам обучал, а ты, Конрад, пойдёшь со своим десятком. И чтобы с головы епископа ни один волос не упал! Своей головой отвечаете! Понимаю, что людей мало даю, так больше и взять неоткуда. Сейчас в полное распоряжение Ефрема поступаете. Всё ли ясно?
– Ясно! – дружно ответили рыцари.
И вооружение, и броня на Алексее с Конрадом давно уже были не рыцарские, а вот прилипло же прозвище.
Выходя от князя, Конрад толкнул Алексея локтем:
– Доверяет нам князь – самого епископа охранять. Да ещё и с деньгами!
– Не о том думаешь. Поход сей опасен. Сам прикинь, как далеко идти придётся.
– Мы же не по землям половецким пойдём.
– Только это и утешает, хотя слабо. Вон, Юрьев… Наша крепость, а половцы сожгли.
Оба воина пришли в храм. Да и идти-то было всего ничего, едва сто метров.
– Здравствуй, владыка! Нас князь к тебе прислал – для сопровождения.
– Двоих? – удивился князь.
– Нет, мы десятники. Два десятка и будет.
– Сила! – усмехнулся епископ. – Завтра и выступаем! Готовы?
– Голому собраться – только подпоясаться, – ответил поговоркой Алексей.
– Что-то я тебя редко в храме вижу, – посмотрел на Алексея епископ, – а его – так и вообще ни разу не видел.
Конрад смутился:
– Я христианин, только католик.
– А, так это вы рыцари, что с Византии пришли? – догадался Ефрем.
– Именно так!
– Тогда с божьей помощью доберёмся. Завтра с воинами у городских ворот ждите.
– Будем, владыка.
Вторая половина дня прошла в сборах. Оба десятка чистили и точили оружие, приводили в порядок сбрую. К шорнику целая очередь выстроилась. А вечером Алексей и Конрад устроили смотр. Проверяли всё: копыта у лошадей – подкованы ли? Сбрую, оружие, щиты – даже сапоги у гридей. Ежели у дружинника сапог худой и рваный, какой с него воин? Ноги промокнут, а баньку попробуй найди в дороге, чтобы хворь выгнать. Да и людей, чтобы подменить заболевших, просто нет.
Утречком позавтракали плотно, перебросили через луки сёдел чересседельные сумки с недельным запасом провизии – салом, лепёшками, мукой, крупой и вяленой рыбой – и подъехали к воротам. Обоз епископа был уже там.
– Долго спите, – укорил их епископ. – Трогаем!
Обоз был невелик: возок самого епископа да две подводы с монахами вместо ездовых. Груз рогожей заботливо укрыт.
Алексею обоз не понравился – будет тормозить движение, уж лучше бы ехали верхами. Но епископу не прикажешь.
Выехали, помолясь. Впереди, метрах в ста от обоза – дозорный, остальные дружинники за обозом держались.
Конрад с Алексеем бок о бок ехали. Не часто удавалось поболтать, хотя теперь, после перевода Конрада в Переяслав, они жили в одной воинской избе. Но каждый из них то в походе, то в карауле – только что спали на соседних топчанах.
Оба по сторонам поглядывали, но опасности не было. Светило солнце, погода чудная: ни ветерка, ни облачка, птицы щебечут, кузнечики в траве стрекочут. Что беспокоило – так это малая скорость: до вечера они преодолели вёрст двадцать пять – тридцать. Такими темпами они до Суздаля месяц ползти будут. А ведь известное дело: чем дольше путь, тем больше неприятностей можно схлопотать.
На ночлег остановились в небольшой, на семь избушек, деревушке. Жителям в радость: дружинники княжеские – это спокойствие, от грабителей и степняков защита. Епископ и монахи в избах разместились, а дружинники – на сеновале. Мягко, сено одуряюще пахнет – красота! Но на ночь дозорных выставляли, которых сменяли. Служба послаблений не терпит, особенно в походе.
Утром, после скромного завтрака, снова отправились в путь. Ехали вдоль Десны, которая вела почти до Новгорода-Северского, последнего города – потом только деревни пойдут. И так – до самого Суздаля, почти пятьсот вёрст по земле вятичей. Можно было забрать севернее, избрав путь через земли кривичей, но в обеих землях периодически возникали волнения, да и половцы совершали набеги – в основном тех ханов, зимовища которых были ближе: Шурагана, Бельдюза, Сугра и Алтунопы. Правда, Шураган был уже стар и во многом слушал хана Урусобу, который склонялся к миру с русами.
К исходу недели они добрались до Новгорода-Северского. Кабы не обоз, они были бы здесь на третий день. Но в городе хоть отдохнули день, в бане помылись, горяченького поели – сухомятка в пути надоела.
Епископ и монахи-возничие почти всё время провели в храмах, в молитвах.
И снова – стук копыт, пыль, перестук тележных колёс. И либо судьба такая выпала, либо не дошли молитвы Ефрема до Господа, только на пыльной грунтовке, что шла по опушке леса, столкнулись дружинники с половцами. Одежда их, оружие и лошади не оставляли сомнений.
Тревогу поднял дозорный, что ехал впереди.
Конрад сразу скомандовал, хотя оба рыцаря были равны и под каждым – десяток:
– Гони телеги в лес, епископа береги и деньги. А мы постараемся сами справиться.
Оставив своих дружинников на Конрада, Алексей подъехал к лошади Ефрема, взял её под уздцы и свернул в лес. Он выбирал путь между деревьями, заводя маленький обоз всё дальше и дальше в лес. И только когда они упёрлись в овраг, остановился.
– Владыка, будь здесь. Как всё решится, я за вами вернусь.
Монахи вытащили из-под облучков мечи. Вот уж чего Алексей не ожидал от них! А ведь с виду такие смиренные! Только под широкими подрясниками накачанных мышц не видно да тела тренированного. Сам Ефрем из княжеской семьи, и монахов под стать себе подобрал – не иначе, из бывших дружинников. В монастыри ведь уходили разные люди и по разным причинам.
Алексей направил лошадь назад, к опушке, по тележным следам. Уже был слышен звон оружия и крики сражающихся. Он достал секиру и выехал из-за деревьев.
Бой был в самом разгаре, и уже лежали на земле убитые – как русские, так и половцы. Сеча шла отчаянная. Половцев было больше, но русские превосходили их в выучке и броневой защите.
Сейчас Алексей находился в тылу половцев, чем и не преминул воспользоваться. С ходу он снёс голову секирой одному степняку, перерубил спину другому, когда его заметили.
Алексей работал секирой, как мельница крыльями, только временами блеск лезвия на солнце слепил сражающихся. Вокруг него не было своих – только чужие, и потому он бил, не разбираясь, лошадь ли перед ним или всадник. Секира – оружие тяжёлое, не каждый воин может ею в бою долго размахивать. Однако Алексей был из другого времени, акселерат, на голову выше половцев, и секира была ему по руке.
Ржали раненые кони, кричали люди. Вокруг Алексея даже какая-то пустота образовалась, он был как берсерк, как будто в него вселился демон. Ненависть его к половцам была так велика, что затмевала собой опасность, и он забыл об осторожности, о чувстве самосохранения.
Справа попытались достать его пикой, но он просто перерубил древко, кинулся на половца и ударил его широким лезвием секиры по плечу, почти развалив надвое.
Алексей пробивался к своим, но половцев было слишком много: на одного дружинника – два степняка. Да и кто считал врагов в бою? Убитых сочтут после схватки.
Рукоять секиры уже сделалась скользкой от крови. Хорошо, что в своё время Алексей сделал ремённую петлю, надевая её на запястье, иначе оружие уже бы выбили из руки.
Степняки рассчитывали подавить гридей численным преимуществом, но их превосходство таяло с каждой минутой, с каждым потерянным воином. Схватка шла на небольшом участке: справа – лес, слева – заболоченная низина. В тесноте лошади топтали копытами раненых, упавших на землю, превращая их в кровавое месиво. Уже и кони озверели, кусали лошадей противника.
Алексей бился и бился, пока не увидел, что впереди только три степняка, окруживших Конрада. Тот был залит кровью, и не понять – своей или чужой. Алексей попытался ударить ближнего к нему степняка, но тот прикрылся щитом. Рыцарь стал бить секирой в щит, превращая его в щепы. Сейчас он разобьёт щит, и тогда степняку несдобровать!
Половец тоже понял это и попытался из-за щита уколоть Алексея саблей, но Алексей прикрылся своим щитом и нанёс удар сверху, чиркнув по шлему степняка. Удар получился хоть и скользящий, но степняка оглушил. На секунду он замер, глядя в одну точку затуманенными глазами. Воспользовавшись моментом, Алексей ударил его ещё раз, в лицо, и половец рухнул.
Рядом раздался крик, и Алексей невольно повернул голову. Боже! Пока Конрад бился с половцем, другой, подкравшись сбоку, ударил рыцаря пикой. Как же ты так, не уберегся?
Алексей ударил коня каблуками сапог, пригнулся к шее, вытянувшись, и нанёс степняку удар слева, в бок – только туда и смог дотянуться.
Конрад сначала завалился лицом вперёд, на шею коня, но в седле держался.
Алексей кинулся на его обидчика. Тот в испуге развернул коня. На него летел огромный русский, весь в крови, и лицо такое, что, если приснится – испугаешься. Половец явно хотел сбежать с поля боя.
Но вот чёрта с два! В яростном исступлении Алексей сдёрнул петлю с запястья, размахнулся и что есть силы метнул секиру в спину степняку. Даже если она и не попадёт лезвием, тяжёлое железо просто выбьет половца из седла.
Но секира угодила куда надо. Лезвие вошло степняку в спину, он вскрикнул, взмахнул руками, сполз на бок лошади и упал на землю. Какое-то время лошадь тащила его за собой, поскольку одна нога степняка застряла в стремени, но потом остановилась.
Алексей подскакал к упавшему, спрыгнул с лошади, вытащил секиру из его спины и отсёк половцу голову. Обидчик Конрада был отомщён.
Тут же, развернувшись, Алексей побежал к рыцарю. Мельком он заметил, что на поле бранном всадников нет, есть только лошади с пустыми сёдлами.
Подбежав к Конраду, он подхватил друга, державшегося в седле из последних сил. Рыцарь был бледен, изо рта струйкой стекала кровь. Бережно, как только мог, Алексей опустил Конрада на землю.
– Больно, – простонал рыцарь.
– Я сейчас, ты потерпи.
Алексей бегло взглянул на рану. Видел он уже такие, и одного этого взгляда было достаточно, чтобы понять – Конрад не жилец. Кровь из раны шла тёмная, почти чёрная – так кровит печень. Жить Конраду оставалось минуты.
Алексей взял руку Конрада в свою.
– Что, плохо? – прохрипел Конрад.
Алексей только кивнул, на глазах выступили предательские слёзы, горло перехватило.
– Ты… если доведётся… – с перерывами произнёс Конрад, поскольку силы покидали его и рука холодела всё сильнее и сильнее, – к родителям моим… в Дрездене… улица Фридрихштрассе…
– Дом назови, Конрад! – взмолился Алексей.
Но рыцарь прикрыл веки, вздохнул в последний раз, вытянулся и умер.
Алексей взвыл, как дикий зверь. В этом мире Конрад был его единственным близким человеком. А теперь его нет! И похоже, он вообще единственный из дружинников, кто уцелел.
Взяв руку убитого друга, Алексей хотел счесть молитву – кое-какие молитвы он знал наизусть. Однако на его глазах стали происходить странные вещи. Лицо Конрада стало бледнеть – как и его рука, которую держал Алексей, черты лица начали теряться. С телом происходила такая же метаморфоза. Алексей даже испугался, он никогда такого не видел. Внезапно тело исчезло. Минута – и нет его! Шлем есть, пропоротая копьём кольчуга есть, портки лежат на земле, заправленные в сапоги, – а тела нет.
У Алексея слёзы сразу высохли. Куда исчез его друг? Даже тела нет, хоронить нечего! Он сидел в недоумении, в прострации.
Сколько времени прошло, неизвестно. Пришёл в себя Алексей, когда услышал осторожные шаги сзади. Он вскочил, выхватил саблю из ножен и резко обернулся. Однако перед ним стоял один из монахов-ездовых. Увидев реакцию Алексея, он в испуге вскинул руки.
– Прости, брат, – повинился Алексей, – я думал – половец недобитый крадётся.
– А мы слушаем – звуков битвы не слыхать. Ефрем послал узнать, чем всё закончилось.
– Сам видишь… Все убиты, один я уцелел. Иди к Ефрему, пусть подводы выводят.
– Сделаю, – монах удалился.
Алексей прошёл по месту схватки. Одни убитые лежат едва ли не друг на друге. В бою – враги непримиримые, а теперь рядышком. Смерть примирила всех.
Из леса выехали телеги. Мечи монахи уже попрятали. Впереди шёл сам епископ. Он остановился, обвёл скорбным взором павших на поле боя русичей.
– Неуж все полегли?
– Половцы все, а из наших один я остался.
– Ох, беда какая! Что делать будем?
Ефрем явно растерялся. В первом же бою все защитники погибли, а один, как известно, в поле не воин. Кроме Алексея с ним осталось ещё три монаха.
– Наших похоронить бы надо, оружие собрать.
– Верно. Но не об этом я – это само собой. Как потом-то быть?
– Как и задумывалось, в Суздаль идти. Мы на половине пути почти. Что назад идти, что вперёд – риск одинаков.
– Так и порешим.
Монахи вместе с Алексеем обошли павших. Они снимали оружие, шлемы, кольчуги, складывали на телеги.
– Братии в монастыре всё пригодится, – заметил Ефрем.
Когда управились с железом, стали рыть братскую могилу – на подводе у монахов нашлась лопата. Рыли по очереди, до вечера. Половцев решили оставить на поле боя – будет чем волкам ночью поживиться, устроят пиршество. Хотя волки летом сыты, мертвечиной могут и побрезговать.
Своих же воинов павших снесли в могилу. Один из монахов подошёл к Алексею:
– Не пойму я что-то. Вроде одёжа есть, а тела нет. Как так?
– Это друг мой погиб, десятник, Конрад его звали. На моих руках умер. А потом на глазах истаял, как и не было его. Только вот одежда да кольчуга и остались.
– Чудеса! А веры он какой был?
– Католик, в Крестовый поход со мной вместе ходил. Да при чём тут вера? Он за князя в походы ходил, ноне жизнь отдал.
Монах удивлённо покрутил головой и пошёл к Ефрему. Он что-то ему говорил, показывая пальцем в сторону Алексея. Позже Ефрем сам подошёл к рыцарю.
– Или монах что-то не понял, или я. Расскажи, как тело твоего друга исчезло?
Алексей повторил то, что видел сам.
Ефрем задумался.
– Не иначе как Господь его к себе прибрал. Одно непонятно: Господь душу забирает, а тело – оно бренное, его земле предают. Неисповедимы пути твои, Господи! – Ефрем перекрестился и отошёл.
Убитых уложили в могилу. Ефрем прочитал молитву, монахи помогали ему, речитативом читая псалмы. Снова взялись за лопату.
Пока Алексей и двое монахов по очереди засыпали братскую могилу, самый молодой из иноков срубил берёзу и соорудил крест. Его потом и установили.
Монахи открыли небольшой бочонок красного вина – явно греческого, поскольку винограда Русь не знала.
– Помянем, по обычаю, павших воинов! Те, кто пал на поле бранном за Отчизну свою, попадают в рай.
Пригубили вино из кружек. Монахи порезали закуску: вяленую рыбу, лук, руками разломили на части лепёшки. Закусили и выпили ещё – за то, чтобы земля пухом была.
– Поехали! – первым сказал Ефрем.
– А лошадей? – подхватился Алексей. – Негоже такое добро бросать!
– Так нас же мало, как их гнать?
Алексей стал бегать по бранному полю, узды одной лошади привязывая к луке седла другой. Получилась некая живая цепочка из лошадей. Повод первой лошади он привязал к телеге.
Удалось собрать почти всех, за исключением нескольких половецких. Но те были совсем дикие и в руки не давались, отбегая. Однако, когда обоз тронулся, побежали за ним – всё ж таки живому существу оставаться среди мёртвых тел было жутковато.