Убийца наваждений Орлов Антон
– Хорошо, – повторил убийца наваждений.
Сбежавшую шпионку могла подослать Акробатка. Вполне возможно, Луджереф не единственный у нее в помощниках. Мало ли способов, чтобы заставить кого-то себе служить – подкуп, угрозы, шантаж, обещания чего-нибудь заманчивого… Если та белобрысая девчонка выполняла поручение Демеи, ничего удивительного, что она кинулась наутек.
– Убедились? – с легкой укоризной спросил жрец, которому Кайри передала трубку.
– Большое спасибо. Прошу прощения.
– Да пребудет с вами милость Великого Дракона, – снисходительно отозвался священнослужитель.
«Если еще какой шпион объявится, надо будет его поймать, – решил Темре, направляясь на кухню, где клокотала вода в кастрюльке. – Плохо, если морочанка начнет манипулировать людьми… А она может, в рамге об этом было».
Из гостиной донесся шорох. Шагов Темре не услышал, но увидел в полумраке коридора приближающийся тонкий силуэт. Клесто ступал бесшумно, только тихо позвякивали золотые и бронзовые цепочки на высоких сапогах из коричневой кожи. Он остановился в дверях и прислонился к косяку, скрестив на груди изящные когтистые руки.
Поверх туники из осенних листьев тускло белело ожерелье из чьих-то клыков устрашающего вида, а в другом ожерелье переливались крупные драгоценные камни, каждый из которых стоил целого состояния: рубины, изумруды, сапфиры, золотистые топазы были нанизаны вперемежку с желудями. Масса иссиня-черных волос, в этот раз не заплетенных, окутывала его острые плечи и ниспадала, словно плащ, на ладонь не доходя до колен. В непроглядно темных, как ночное небо, глазах светилось неистовое любопытство.
Он молча улыбался уголками тонких губ, дожидаясь, чтобы Темре заговорил первым.
– Роза Хоэдра лежит в моем сейфе в банке. Постараюсь завтра забрать ее оттуда и отдам тебе, если согласишься на эту сделку. Или послезавтра, как успею.
– Как успеешь, – не то передразнил, не то согласился Птичий Пастух и, оглядев кухонные табуреты, устроился на подоконнике. – А раздумаешь ее отдавать, как-нибудь иначе сочтемся. Не беспокойся об этом, со мной всегда расплачиваются, и вариант, который меня устроит, всегда можно найти.
– Розу Хоэдра возьмешь за свою помощь? – напрямик спросил Темре, разливая кавью по чашкам.
Заключая договор с таким существом, лучше не оставлять никаких неясностей. С людьми, впрочем, то же самое. Пусть Темре не был дельцом, зато он был расчетливым гронси и сыном адвоката в придачу.
– От такого предложения невозможно отказаться.
– Тогда по рукам.
– Рассказывай, что тебе нужно, – предложил Дождевой Король с предвкушающей улыбкой, изысканным жестом взяв покрытую черной глазурью чашку с кавьей.
Для него эта сделка была сплошным удовольствием: и редкий волшебный бутон, хранящий чужие воспоминания, достанется ему, и вдобавок можно будет развлечься. Он внимательно выслушал собеседника, щуря длинные глаза с мерцающими вертикальными зрачками, и первым делом осведомился:
– Птичьи перья вы сохранили?
– Да. Они у Котяры.
– Это хорошо, моя сфера влияния… Фотография – тоже неплохо: эфемерный клочок вечности, запечатлевший образы и привязанности, я сумею выманить его из необъятного всеобщего круговорота, как бы далеко его ни унесло. Надеюсь, не слишком далеко, времени прошло немного. Вот если бы ты попросил меня найти похищенные деньги и драгоценности, тут я не помощник, я свое-то добро сплошь и рядом теряю, а деньги безлики, хоть и кочуют из рук в руки, для меня все они на одно лицо. Нам придется нанести визит твоему другу… Пойдем туда сейчас?
Темре позвонил Котяре. Ага, тот ждал их. С охотничьим нетерпением.
Прогулка по городу в компании Клесто – в такие авантюры Темре до сих пор не ввязывался. Впрочем, Смеющийся Ловец запросто ткал иллюзии и прикидывался смертным, если на него нападала такая прихоть. Он еще в прихожей принял облик молодого человека в неброском, но модном костюме. Ожерелья исчезли, черные волосы укоротились до середины спины, как у Темре. Только вертикальные зрачки его выдавали – он не мог их изменить, но их очертания скрадывала нефтяная темень радужки: не присмотришься – не заметишь.
Когда вышли из-под козырька подъезда, он небрежным жестом протянул руку, и в ней оказался плащ с капюшоном, мигом соткавшийся из серебристых нитей моросящего дождя. Клесто как ни в чем не бывало набросил его на плечи. Он при желании под любым ливнем мог оставаться сухим, но решил не привлекать к себе лишнего внимания. Темре в этот раз тоже не забыл надеть плащ. Среди прохожих на улице и среди пассажиров в трамвае они не выделялись.
Котяра выглядел чуть получше, чем сегодня утром. Даже проявил понятный интерес, когда Клесто сбросил личину, представ во всей своей красе. Они прошли в комнату Люрайни. Собранные с полу фотографии лежали на комоде лохматой стопкой.
– Покажите мне место пропавшего снимка, – произнес Дождевой Король, доставая из-за пазухи флейту.
Джел ткнул пальцем: вот здесь.
И после этого полилась тихая мелодия, схожая с игрой солнечных бликов на мозаичном серо-зеленом морском просторе, с детской беготней в прибрежных дюнах и девчоночьим смехом, с шелковистым шелестом парусов маленькой «Серебряной гончей», которую держал в узловатых морщинистых руках дедушка Тавьяно. Темре пришлось потрясти головой, чтобы вырваться из этого сна наяву, а Котяра и вовсе застыл, как оцепеневший. Клесто не просто играл – он ворожил, выманивал из всеобщего круговорота. Наконец колдовская мелодия оборвалась, и флейтист потребовал:
– Откройте форточку.
В темноте за оконным стеклом вился рой белесой мошкары – несмотря на дождь, несмотря на осень… Когда Темре повернул тугую фигурную задвижку и распахнул сначала внутреннюю, потом внешнюю створку, этот рой порхнул в комнату и приземлился на полированном туалетном столике.
Тогда-то и стало видно, что не мошкара это, а бумажные клочки, сами собой сложившиеся в картинку. Та самая потерянная фотография, грязная, разорванная, поблекшая. На снимке отпечатался след подошвы.
– О, боги… – выдохнул очнувшийся «бродячий кот».
– Я не могу восстановить былую целостность, – с вежливым сожалением добавил Клесто. – Это не в моей власти.
Котяра сжал тяжелые кулаки. Желание убивать рвало его изнутри, но рядом не было того, кто заслуживал смерти. Рядом были только свои.
– Ты ведь сможешь найти ублюдка? – обратился Темре к Дождевому Королю.
Тот пожал плечами, так что колыхнулись на груди оба ожерелья.
– Попробую. Покажите мне перья.
Монах вытащил из комода картонную коробочку из-под зубного порошка, в ней лежало несколько перышек, испачканных засохшей кровью.
– Куриные, – подержав их на ладони, определил Птичий Пастух. – Долгое время были в подушке.
– То есть как – в подушке? – недоверчиво переспросил Темре. – Быть не может…
– Ты сомневаешься в моей компетентности, как это называется у смертных? – Клесто многозначительно усмехнулся, блеснув нечеловеческими зрачками и показав острые мелкие зубы, – впрочем, он скорее решил порисоваться, чем всерьез рассердился. – Это перья из видавшей виды старой подушки, они насквозь пропитаны людскими снами, перемешанными и наслоившимися друг на друга.
– Но кровь-то откуда взялась? – примирительным тоном уточнил убийца наваждений. – Прислуга сказала, на спинных шипах у морочана были мертвые птички…
– Это не птичья кровь.
– А чья тогда?
– Человеческая.
И лишь после того, как слушатели насторожились, Смеющийся Ловец пояснил:
– Высосанная и частично переваренная. Ее выдавили из насекомых, которые делят постели с людьми и питаются за их счет, – скорее всего, из хнырков.
– Понятно… – отозвался Темре.
– Давайте отправимся туда, где лежали обрывки фотографии, – предложил Клесто. – Это довольно далеко отсюда.
Он вновь принял облик столичного юноши, каких много ходит по улицам Лонвара, и надвинул на лицо капюшон своего дождевого плаща, серебрящегося в свете фонарей. До места добирались пешком, потратив на это около часа.
– Здесь, – сообщил наконец проводник, остановившись.
В этом районе скверно пахло, впереди блестел канал, правее громоздился в свете редких газовых фонарей какой-то завод с тремя могучими трубами. Темре и «бродячий кот» озирались, а Клесто вдруг рассмеялся и достал флейту.
– Подождите, сейчас я вам еще кое-что покажу…
В этот раз мелодия была другая – залихватская, визгливая, издевательски наглая. В канале тяжело плеснуло, потом что-то темное перевалилось через парапет и шлепнулось на мостовую. Темре направил туда луч карманного фонаря: в луже распластался громадный черный паук с торчащими из спины костяными шипами, среди которых белели облепившие разбухшую тушу мокрые перья.
Не растерявшись, убийца в то же мгновение послал в него две иглы из своего боевого перстня, и тогда Клесто снова засмеялся:
– Стоит ли расстреливать беззащитную куклу?
Темре уже успел сунуть фонарь оторопевшему Котяре и как раз надевал маску. И впрямь ведь не наваждение!
– Профессионал… – поддразнил его Птичий Пастух.
«Бродячий кот» подошел и пихнул куклу носком ботинка. Тот самый паучара, о котором рассказывала Нахана, один к одному. Разве что никаких мертвых птичек на шипах – эта подробность ей привиделась с перепугу. Он наподдал сильнее, вымещая зло на состряпанной бандитом обманке.
– Не надо, – остановил его Клесто. – Не порть куклу, она еще пригодится. Из нее можно сделать ищейку, которая приведет вас к своему прежнему хозяину.
Ищейка
Этот грязный кирпичный город с его яминами и холмищами оказался еще более сумасшедшим, чем представлялось Клетчабу вначале.
Впрочем, хасетанского ловчилу старой школы за просто так не проведешь, он с первых же дней хребтиной чуял, что есть в этом их Лонваре, так и норовящем раствориться в дыму и в непрерывной осенней мороси, какой-то потаенный подвох. Словно в дурном сне, где под конец выскакивает чудовище: не успел открыть глаза – пеняй на себя.
Спасите нас, милостивые боги, чудовища здесь и впрямь водились. Еще какие… Кровожадная Демея рядом с ними была мелкой сошкой, хотя и достаточно предприимчивой, чтобы обратить их существование себе на пользу. В этом они с Клетчабом сошлись и были заодно, хоть она и продолжала гнуть свое: мол, я госпожа, а ты низший и должен передо мной пресмыкаться.
Он разнюхал, куда подевалась та дамочка, Инора Клентари: жрецы Ящероголового заключили ее в кристалл, который хранился у них в храме, а девчонку, Кайри Фейно, определили в школу при монастыре на Медной улице. Чтобы разжиться этими сведениями, не шибко обрадовавшими ее стервейшество госпожу Демею, Луджерефу пришлось обратиться в сыскную лавочку, о которой он слыхал обнадеживающие отзывы еще в начальную пору своего знакомства с Лонваром.
Контора была до того грязная, что переступишь через порог – и первая мысль: «Вот незадача, не туда забрел, в какую-то гнусную ночлежку для голодранцев…» Когда же недоразумение к обоюдному удовольствию разрешалось, тебя ставили перед фактом, что эти помойные крысы дерут за свои услуги втридорога и, сколько ни торгуйся, ни сула не уступят.
Что ж, Демея выдала сумму на расходы с лихвой и велела денег за информацию не жалеть, это Клетчаб для себя хотел сэкономить, да не подфартило. Не на тех напал. Зато колоритные неумытые детективы оказались парнями ушлыми и цепкими. Должно быть, у них была целая сеть прикормленных людей во всех областях и на всех уровнях, совсем как у Луджерефа в то безбедное времечко, когда он подвизался в Министерстве Счета и Переписи, прячась под личиной высокородного Ксавата цан Ревернуха. В наилучшем виде все разузнали.
Одна беда – они были слишком ушлыми. Иначе говоря, взяв у клиента заказ на сведения об Иноре Клентари и Кайри Фейно, они параллельно слили информацию о клиенте, справлявшемся о вышеназванных особах, некой третьей стороне. Тоже небось с хорошим наваром. Можно не гадать кому. Иллихейским цепнякам, приплывшим на «Раллабе», кому же еще! Или здешним цепнякам, которые с теми повязаны. Подставили, двурушники поганые.
Клетчаб с Демеей такое развитие событий предвидели – не тупаки, хвала богам, – на вторую встречу отправились вдвоем, хотя и не вместе. Он дошел до этой дрянной конторы будто бы в одиночку, получил у замызганного ушнырка в очках с толстыми линзами и засаленных нарукавниках заказанную справочку, а на обратном пути на него напали. Трое.
Демея их порвала так же, как предыдущих четверых, – смерть-баба, ей это в охотку. Еще и стволом разжилась: один из тех парней плюнул на запреты и пришел с пятизарядником. Стрельнул в эту стерву и даже, как показалось Клетчабу, попал, но, видать, был при ней оберег, отводящий пули, потому что ничего ей не сделалось.
Такие небольшие пистолеты в Иллихее называли «дамскими», а здесь – «четвертными». Не ахти что, но чем пистолет меньше, тем проще его припрятать, хотя все равно есть риск, что цепняки застукают нарушителя с помощью своих сволочных артефактов.
Ушныркам, считай, повезло, Демея прикончила их по-быстрому и так же проворно обшарила карманы двух жертв, в то время как третьего обыскал присоединившийся Клетчаб: пожива – дело святое. Потом они улепетнули оттуда переулками, вроде бы порознь, но держась друг друга. Еще не стемнело, да и людишки на слякотных улочках попадались, так что мешкать не стоило.
Демея перед выходом по-хитрому повязала прозрачный дымчатый шарф, прикрыв лицо почти до самых глаз, а Клетчаб поднял воротник и надвинул потрепанный картуз, найденный среди тряпья в схроне. Если кто из прохожих и обратил на них внимание, все равно никаких примет назвать не сможет.
– Это была засада, – угрожающе и в то же время задумчиво произнесла Демея, когда они благополучно добрались до убежища. – Довольно глупая засада – с ними не было никого по-настоящему опасного. Видимо, они решили захватить моего помощника и не рассчитывали, что я буду тебя сопровождать. Раз они нас предали, нет гарантий, что они сообщили верную информацию.
– Об этом не беспокойтесь, тут они наврать девять против одного не могли, – возразил Луджереф. – Они ушнырки, которые и нашим, и вашим, и их, но блюдут свою воровскую репутацию и работают без дураков, так про них калякают люди, которые напрасно не шуршат и за шорохи отвечают.
Спохватившись – эта белесая стерва, хотя у самой руки по локоть в кровище, «воровского пения» не любила, вот и сейчас недовольно свела брови, – он объяснил то же самое по-другому:
– Их лавочка в Лонваре считается надежной, там всегда выполняют то, за что заплачено. Подрядились они добыть для вас информацию – будьте спокойнешеньки, честь по чести добудут, без никакого мухлежа. Это про них все знают, и поэтому они такие цены ломят. Но это не помешает им продать вас, если нарисуется покупатель при деньгах, и дальше надейся на себя да на шальную удачу. Такие уж тут нравы подлые, госпожа Демея.
Последнее он добавил льстивым тоном, выказывая почтение, а то вдруг эта чокнутая психанет.
– Нравы, типичные для низших. Для тех, кто копошится в грязи и не знает ничего другого, – разлепив скульптурные губы, с презрением отозвалась убийца, похожая на красивый манекен.
– То-то и оно, – лицемерно поддакнул Клетчаб. – Но сведения, могу побиться об заклад, правильные. Не с руки им рисковать репутацией. Если однажды пройдет обоснованный слушок, что они смухлевали, прежнего доверия к ним уже не будет, и тогда больше не получится такие цены задирать – прямой убыток. Чего ради они на это пойдут? Не тупаки ведь.
Он оказался прав. Пусть насчет Иноры Клентари ничего не проверишь – не приставать же с расспросами к преподобным служителям Ящероголового, зато девчонка нашлась именно там, где сказали – в школе при драконьем монастыре на Медной улице. Луджереф ее выследил, перед тем тщательно загримировавшись, чтобы его самого, не ровен час, не выследили.
Ученики жили в интернате при монастыре, но порядки там были нестрогие – тем, кто постарше, разрешалось в свободное время выходить за ворота и болтаться по городу, лишь бы вернулись до наступления темноты. Демея показывала фотографию Кайри Фейно, и Клетчаб сразу узнал ее в стайке других подростков, отправившихся в кондитерский магазин. Худенькая беловолосая девчонка в мальчишеской куртке, на глаза падает челка, на плече сидит ручной трапан, сложив шалашиком кожистые крылья и вцепившись коготками в ткань.
Трапан в этой компании был только у Кайри. Сразу видать, что норовистая тварь: когда дети проходили мимо Клетчаба, повернул в его сторону миниатюрную драконью головку и злобно зашипел. Такой тебя и укусит до крови, и клок волос выдерет, а ты его, тварюгу, стукнуть не смей – трапаны, хоть и мелюзга, народ Ящероголового Господина и находятся под его защитой. Не лучше кошек, которым покровительствует Лунноглазая. Чем хорош темный и вонючий схрон под Овечьей горкой, так это тем, что Клетчаб там наконец-то смог отдохнуть от кошачьего произвола, ибо не водилось в этом подземелье, похожем на разветвленный могильник, никаких священных зверей.
«Кто же разрешил этой сопливой паршивке храмового трапана с собой на улицу таскать? – подумал он с раздражением, покосившись вслед монастырским ученикам. – Небось посадила его на плечо да унесла без спросу…»
Эта сварливая мысль пришла ненароком из прежней жизни, когда он косил под почтенного министерского служащего Ксавата цан Ревернуха – человека строгого и придирчивого, всегда готового обругать окружающих за что-нибудь ненадлежащее. Такова была его тогдашняя роль, которую он сперва играл, чтобы никто не разглядел в нем пройдоху Луджерефа из Хасетана, а потом так с ней сжился, что и впрямь начинал искренне негодовать по поводу каждого попавшегося на глаза непорядка. За время путешествия на «Принцессе Куннайп» из Иллихеи в Венгу он постарался отучить себя от этой привычки, но вот поди ж ты – случаются временами рецидивы.
Довольная тем, что Кайри нашлась, Демея дала своему помощнику денег на изумруд, чтобы он смог выполнить обет и откупиться от гнева Лунноглазой Госпожи. Выбирая в ювелирном магазине подвеску с зеленым камушком, Луджереф, наученный горьким опытом, придирчиво осмотрел товар, даже на всякий случай попробовал на зуб – это заставило продавца брезгливо хмыкнуть в сторону – и потребовал, чтобы изделие проверили на иллюзорность с помощью артефакта-определителя, «а то знаем мы вас».
– Не волнуйтесь, сударь, совершить проверку мы обязаны по закону, – сдержанно огрызнулся продавец.
Подвеску Луджереф сразу же отнес в храм, но приняла ли Великая Кошка благосклонно его дары, неизвестно. Никакого знака не было, это его слегка тревожило.
– На тот случай, если нас выследят, пригодится заложник, поэтому мы должны похитить Кайри Фейно, – тем же вечером поделилась планами Демея. – Сходим туда вместе в гриме и в париках. Мы примем все меры предосторожности, и если нас там ждут, маловероятно, что узнают. – Задумчиво-недовольная интонация заставляла предположить, что в последнем она сомневается.
– Перед таким дельцем надо все хорошенько взвесить на три-четыре раза и территорию разведать, чтобы как свои пять пальцев, – неохотно отозвался Клетчаб.
Ему эта идея не нравилась. Ежели ты похитил человека, начинается сплошная морока – и сторожи его, и корми, и горшок за ним выноси… Вряд ли Демея захочет сама возиться. Свалит все хлопоты на помощника, а ему больно надо нянчиться с какой-то зареванной соплюхой. С другой стороны, обеспечить себе гарантию безопасности и впрямь было бы неплохо, а для этого нужен козырь, которого у них покамест нет.
– Сходим на разведку, – решила сообщница.
– А где потом будем девчонку держать? Здесь?
– Придется здесь, больше негде. Может быть, мне удастся сделать Кайри своей союзницей… – на ее лице проступило томно-мечтательное выражение.
«Вот это уже твоя дурь взыграла», – отведя взгляд, чтобы она не догадалась о его неуважительных мыслях, подумал Клетчаб.
Умолкнув, Демея вновь стала похожа на манекен: сидит на ворохе тряпья, словно стройное изваяние, и гладкое лицо обитательницы витрин белеет в тусклом свете керосиновой лампы. Даже короткая стрижка к месту – головы у этих кукол в человеческий рост обычно лысые, чтобы можно было хоть парик, хоть шляпу, хоть корону надеть.
Откуда ж она такая взялась? И где научилась так убивать? Клетчаб уже начал сомневаться в том, что Демея побывала на каторге: это накладывает на человека отпечаток, а в ней нет ничего характерного, не считая «каторжной» стрижки, да мало ли почему люди стригутся… Может, ее раньше в доме для умалишенных держали, там и обкорнали, а теперь ищут, чтобы упрятать обратно, пока не накуролесила. Небось за этим стоят ее родственники. И за похищение Кайри Фейно ей как сумасшедшей ничего не будет – увезут обратно в дурдом, и дело с концом. Стало быть, отвечать за весь шорох придется старине Луджерефу. А ему терять нечего, ему лишь бы в лапы к иллихейским цепнякам не попасть.
– Ты сомневаешься в победе? – отведя взгляд от лампы, которую давно уже стоило бы почистить, нарушила тягостное молчание Демея.
– Взвешиваю «за» и «против», госпожа, – увильнул Клетчаб. – Сколько-то мы здесь проволынимся, но хорошо бы найти жилье получше. Опять же зима скоро…
– Продержаться нужно недолго. Возьмем заложницу, чтобы остановить тех, кто по-настоящему опасен, а потом ситуация изменится в нашу пользу. Когда повсюду хаос и разруха, слабым не до того, чтобы преследовать сильных. Тогда наступит мой час. При великих катаклизмах выживают сильнейшие, которые по праву берут свое.
В другой обстановке эта напыщенная речь показалась бы Луджерефу нелепой, но сейчас, глядя на безмятежное лицо Демеи, высвеченное из полумрака, словно идеальная гипсовая маска, он ощутил, что дело пахнет бедой. Однако, что немаловажно, эта беда грозит не ему.
Учитывая его неважнецкие обстоятельства, хаос и разруха стали бы для него первостатейным подарком шальной удачи – в условиях всеобщей неразберихи куда проще будет уходить от цепняков, на которых свалятся проблемы посерьезнее, чем ловля иностранного преступника. Да только не верится, что эта кукла и впрямь сможет обеспечить что-нибудь вроде массовых народных волнений, при которых повсюду рознь и безобразия. Или буча и без нее исподволь назревает, а она пронюхала об этом и надеется на лучшее?
– Госпожа Демея, с чего же тут социальные катаклизмы начнутся? – спросил он вслух. – Оно конечно, условия на многих здешних заводах поганые и заработная плата позорная, в Иллихее за такие дела промышленников привлекли бы к суду по статье «Злостное создание на производстве условий, провоцирующих работников на беспорядки». Опять же некоторые газетенки воду мутят, агитаторы шныряют, видел я их. Но нельзя сказать, чтобы не сегодня завтра что-то прорвало, все это еще долго может так вариться и не закипать.
– Я ничего не говорила о социальных катаклизмах. Люди – тупое стадо, которое может взбунтоваться, а может терпеть до бесконечности, на них я ставку не делаю. Пойдем. – Демея поднялась на ноги. – Чтобы ты не сомневался, я тебе кое-что покажу. Как по-твоему, почему этот туннель начали прокладывать, а потом забросили и стали строить новый?
– Кто его знает. – Луджерефу, привыкшему на всякий случай все подмечать, оно тоже показалось странным. – Добротный же туннель, а они вбухали деньжища и бросили – как ни посмотри, убыток. Может, там дальше что-то есть – слишком твердая порода или, допустим, вода?
– Что-то есть, но не порода и не вода. Идем.
Когда вышли в коридор, она включила переносной электрический фонарь, работавший на батарейках. Коридор заканчивался тупиком – стена из листов фанеры внахлест, перечеркнутая крест-накрест длинными занозистыми досками. Вдоль стены громоздились кучи битого кирпича, на полу лежала стремянка.
– Поставь лестницу, – приказала Демея, повесив фонарь на крюк. – Не сюда, правее! И подожди, ничего не трогай.
Проворно, будто всю жизнь по стремянкам лазала, она взобралась под самый потолок и оторвала кусок фанеры, который держался на нескольких гвоздях. За ним открылся черный зев потайного хода.
Луджерефа разбирал интерес, и в то же время ему было не по себе. Чуял он, что отсюда лучше бы сделать ноги, но куда их делать-то – навстречу цепнякам? Загнали его на самое дно, нимало не церемонясь, и податься больше некуда – остается только держаться за компанию с чокнутой Демеей, что бы она там ни задумала.
Повесив на шею другой фонарь, маленький, она исчезла в дыре. Перебралась туда со стремянки на зависть ловко, словно рыба в воду скользнула: ни дать ни взять циркачка. «Могла бы стать домушницей, – с одобрением подумал Клетчаб, – через форточки в квартиры забираться, с такими способностями самое милое дело…» Через некоторое время она снова появилась, пятясь задом – видать, там было не развернуться – и волоча обломок фанеры, который сбросила на пол.
– Теперь можешь посмотреть. Осторожно, с другой стороны стекло, оно держится на замазке, не задень его. Вот это возьми с собой, иначе ничего не увидишь. – Она повесила ему на шею свой фонарик, похожий на светящийся медальон.
Скверно было на душе у Клетчаба, что-то нашептывало: «Не надо, не смотри!» – и все же он полез в эту окаянную дыру. Из одного куража, чтобы не спасовать перед ее стервейшеством.
Со стремянки чуть не сверзился, с непривычки-то, он же вам не форточник, но Демея придержала пошатнувшуюся лестницу, и он с горем пополам перебрался в лаз. И сверху, и снизу, и с боков торчал ломаный кирпич, неровности царапали в кровь ладони, впивались в колени, цепляли одежду.
Шумно дыша, он с опаской полз вперед на четвереньках. В свете фонаря блеснуло стекло. Вспомнив предупреждение Демеи, он не стал к нему прикасаться, всмотрелся в то, что находилось по другую сторону, – и в следующую секунду отпрянул, еле сдержав панический вопль.
Как он проделал по тому же тесному проходу обратный путь задом наперед, он потом вспомнить не смог. Факт, что быстро. Очень быстро.
Добравшись до конца, едва не вывалился наружу, но наткнулся на стремянку, она загремела – этот звук его чуть-чуть успокоил. Когда Демея вновь поставила опрокинувшуюся лесенку, он сполз по железным ступенькам и кулем уселся на замусоренный пол. Он обливался потом, руки и колени тряслись, да еще кишечник начал бунтовать.
Боги великие, ничего там нет! Правда же, нет?.. В темноте, да еще за пыльным стеклом всякое может померещиться – это ведь не значит, что оно там сидит на самом деле…
Забрав у Клетчаба фонарь и подобрав с полу кусок фанеры, Демея нырнула в потайной ход. Видимо, чтобы на всякий случай заслонить стекло, ради дополнительной страховки. Можно подумать, то, что прячется за стеклом, удержит хлипкая дощечка, если оно вдруг решит оттуда вылезти!
Вернувшись, Демея другим куском фанеры замаскировала дыру со стороны коридора. В укромном углу под ворохом старых газет валялся кое-какой инструмент, был там и молоток. Каждый гвоздь она вбивала одним точным ударом.
После этого она аккуратно уложила на прежнее место стремянку и, встав над Луджерефом, как цепняк над обкуренным ушнырком, осведомилась:
– Видел?
Могла бы не спрашивать. Казалось бы, по его реакции и так ясно, что видел.
– Это морок? – сипло вымолвил Клетчаб.
– Какой еще морок… – Она презрительно усмехнулась, а ему вдруг, ну, совершенно некстати, пришло в голову, что все ее презрительные усмешки одинаковы, натурально одинаковы, словно растиражировали один и тот же фотоснимок. – Если бы это был морок, люди бы его убили. Под некоторыми из холмов Лонвара дремлют существа вроде этого, и если хотя бы одно из них разбудить и выманить наружу – можешь себе представить, какое время наступит. Плохое для обывательского стада и хорошее для таких, как я или ты. Время сильных. Теперь ты понимаешь, что с таким союзником можно избавиться от тех, кто тебя преследует?
– Не до нас им будет, – невнятно ухмыльнулся в ответ Клетчаб. – Своих делишек станет невпроворот!
Губы плохо слушались, он весь взмок и никак не мог унять дрожь, не говоря о позорных кишечных спазмах, зато в душе разрасталась и ликовала надежда: если начнется всеобщая катавасия, у него будет вдесятеро больше шансов ускользнуть от тех, кто его ловит.
Воплотившийся морок должен быть уничтожен чем скорее, тем лучше. Для Темре это было непреложное правило. О том, чтобы использовать наваждение как орудие, он и помыслить не мог, это противоречило и закону, и уставу Гильдии, и его личным принципам. Ни за что бы в такую авантюру не впутался… Разве что ради Котяры, которого морок-ищейка сможет привести к бандиту, убившему Тавьяно.
Джел хмуро и понимающе помалкивал, не пытаясь давить на друга. Уговаривал Птичий Пастух. То ли он проникся к Котяре сочувствием – ему вовсе не были чужды вполне человеческие симпатии-антипатии, то ли не хотел упустить превосходнейшее развлечение, то ли имели место оба мотива, но он проявил такую настойчивость, что это немного пугало. Во всяком случае, пугало Темре, который отлично знал, как далеко может зайти, добиваясь своего, это хрупкое с виду существо с загадочными глазами цвета ночного неба, в которых едва выделялись на фоне радужки вертикальные звериные зрачки.
Дождевого Короля не переупрямить. Хотя дело даже не в нем, а в Джелгане. Пустить по следу ищейку – единственный шанс поймать бандита.
Мокрого паучару, не слишком пострадавшего от пинков «бродячего кота», завернули в плащ и привезли к Темре домой. Сейчас он лежал в облицованной кафелем стиральной комнатушке, которая по назначению не использовалась. Все еще не просох после пребывания на дне канала. Вопрос о превращении его в морок на некоторое время отложили из-за похорон Тавьяно, да потом еще на Темре посыпались задания одно за другим – Демею пока не выследили, но в Лонваре и без нее наваждений хватало.
Теперь наступила передышка, и объявился Клесто, не забывший о своем предложении. Пусть он уже получил розу Хоэдра, он был настроен довести дело до конца. Не всякий из людей проявит такое чувство ответственности.
Впрочем, причина крылась не столько в ответственности, сколько в любви к играм и в упрямстве. Котяру он и пригласил на эту встречу самым обыденным способом – позвонив.
Темре это в первый момент несказанно удивило: ему Клесто ни разу не звонил, и складывалось впечатление, что телефонов тот либо не признает, либо вовсе не замечает. Оказалось, ничего подобного. Да и почему бы древнему природному духу, когда он находится в телесном облике, не воспользоваться телефонным аппаратом?
– Это будет слабенький морок, пара твоих иголок – и он исчезнет. Управлять им будет одно-единственное желание: найти своего хозяина, того, кто смастерил куклу. Вам останется только пойти за ним, и он приведет вас куда надо. Он будет заклят на подчинение вам обоим, я это сделаю с помощью перьев, которые недальновидный вор приклеил ему на спину. Хорошо, что клей оказался водостойкий, – Клесто сардонически ухмыльнулся, как будто трещина расколола его узкое смуглое лицо. – Наверное, ради пущей надежности… Иные из смертных копают себе ямы с кольями на дне весьма изобретательно.
Они сидели втроем в гостиной у Темре. Еще не стемнело, за окнами под пасмурным небом чернел парк в желтых, коричневых, блекло-зеленых и местами багровых пятнах. Ветви раскидистых деревьев облепило множество птиц: то ли перелетные стаи устроились на отдых, то ли они собрались сюда со всех окрестностей, почувствовав, что в старом доме на склоне Блудной горки гостит их повелитель.
Клесто удобно расположился на подоконнике, рядом с ним стояла чашка с остатками кавьи. Свою черную гриву он опять заплел в косички с болтающимися на концах кистями красных ягод, бронзовыми колокольчиками, кусочками янтаря, кожаными тесемками с какими-то руническими надписями тушью бисерным почерком.
– Я уже согласился, – проворчал Темре. – Могу себе представить, как паучара будет ковылять по улицам через весь город, а за ним потащимся мы с братом Рурно…
– Я сделаю его достаточно прытким. – Улыбка Дождевого Короля стала чуть добрее.
– Чтобы он сбежал от нас?
– Благодаря подчиняющему заклятью он будет слушаться ваших команд, словно дрессированное животное. И вы сможете взять его на поводок.
– Та еще будет картинка! Впрочем, если ночью, чтобы поменьше народу нас увидело…
– Когда отправитесь на охоту, я вам для прикрытия обеспечу дождь, так что видимость будет плохая. Прохожие подумают, что вы собаку выгуливаете. Приступим?
Темре скрепя сердце согласно кивнул, но Котяра неожиданно возразил:
– Не сейчас. Завтра начинается храмовый праздник Осенних Погонь и Танцев, я должен там присутствовать. Через несколько дней, когда он закончится.
Оживление паучары отложилось, гости ушли, и Темре, обнаружив, что у него выдался свободный вечер, отправился к Сой, перед этим позвонив и убедившись, что она дома.
Ощущение слежки возникло, когда он шел через парк. Шорох и движение сбоку, среди древесных стволов. Как и в прошлый раз, соглядатай, поймав ответный заинтересованный взгляд, бросился наутек.
Похоже, это опять была та светловолосая девушка, со спины похожая на Кайри. В этот раз она надела старомодную коричневую холлу с капюшоном и короткой пелериной, и хвостика у нее на затылке не было видно, однако по тому, как она двигалась, Темре сделал вывод, что шпионка та же самая.
Она помчалась через парк к забору, огораживавшему территорию вокруг старого особняка, в котором еще с весны тянулся ремонт. Этот участок считался частным владением, а забор был добротный, высокий, с колючей проволокой поверху: ремонт в очередной раз заглох, недоделанный дом пустовал, и его владельцы опасались, что туда повадятся нищие бродяги или какая-нибудь уличная банда.
Фигурка убегавшей шпионки мелькала впереди, хорошо заметная среди сквозистых черных деревьев, на фоне желто-бурого ковра облетевшей листвы. Девчонка плохо знала парк и выбрала неудачное направление, деваться ей было некуда. Темре решил, что поймает ее возле забора.
Сидевшие на ветвях перелетные птицы – серые с желтовато-рябыми грудками кунявки – пронзительно перекликались, когда она проносилась мимо. Закачались тонкие стволы хинальи, усыпанной гроздьями продолговатых лиловых ягод, которые созревают после первых заморозков.
Девушка добежала до забора, и тут-то Темре понял, что окрестности она все-таки изучила неплохо. В отличие от него, хоть он и прожил здесь около года. Перелезть через забор она не смогла бы, но она и не собиралась: вместо этого распласталась на жухлой траве и ящерицей проползла в зазор между нижним краем ограды и землей.
Плотно пригнанные друг к дружке доски тянулись горизонтально между вкопанными столбами – ни одну не выломаешь, на лазейку не рассчитывай, зато внизу оставались пустые промежутки. Темре присел, поглядел и с досадой хмыкнул: тут протиснется разве что некрупная собака или щуплый подросток, а ему перебраться таким же манером на ту сторону не светит.
Шпионка явно заранее наметила путь к отступлению, потому что бросилась прямиком сюда. Соседние секции досок нависали ниже, там даже ей не пролезть.
Судя по звукам, доносившимся из-за забора, она запыхалась и никак не могла отдышаться.
– Послушай, почему ты за мной следишь? – спросил Темре.
Она не ответила, но задержала дыхание, прислушиваясь.
Подумалось: он считает ее девчонкой, потому что вначале принял за Кайри, а она, может быть, постарше его, он же не рассмотрел лица… Если это венгоска лет тридцати-сорока (не больше, иначе она вряд ли смогла бы так быстро бегать), обращение на «ты» должно показаться ей оскорбительным.
– Вас кто-то заставил за мной следить?
Ответа не последовало.
– Возможно, вас послала морочанка? Она выглядит как высокая и красивая светловолосая женщина с каторжанской стрижкой и совершенно бесцветными глазами. Это она, да?
Его слушали, но не отзывались.
– Если это так, я понимаю, что вы согласились выполнять ее поручения не по доброй воле. Она вас запугивала, шантажировала? Угрожала вашим близким? Лучше расскажите мне, в чем дело. Я убийца наваждений и постараюсь вам помочь.
Из-за забора донесся сдавленный злой всхлип, и Темре решил, что его догадки верны.
– Эта морочанка очень опасна и может много чего натворить, если ее не остановить. Она уже убила несколько человек. Подскажите мне, где ее можно найти, и я сделаю все, чтобы вас от нее защитить.
Зашуршали легкие шаги: шпионка, так и не проронив ни слова, уходила прочь.
Темре кинулся вдоль забора, спотыкаясь о выпирающие корни и огибая кусты, на которых горели в путанице оголившихся ветвей, словно забытые после праздника фонарики, розовато-желтые и багряные листья.
Огороженный участок был довольно обширен, и перехватить ее не удалось: по-видимому, она бегом пересекла частную территорию и через щель под забором выбралась наружу до того, как Темре, двигавшийся по окружности, оказался в нужном месте.
С другой стороны тянулась вдоль парка глухая улочка с обветшалыми двухэтажными домами. В сумерках она напоминала картинку, спрятанную под затемненным стеклом.
И расспросить некого, ни души. Может, кто-нибудь и видел из окон, как худенькая девушка в старушечьей коричневой холле по-собачьи выползла из-под забора, и приметил, куда она потом побежала, но не в квартиры же стучаться… Тут полно проходных двориков, так что шмыгнуть она могла куда угодно, а дальше – довольно оживленная Обойная улица, где недолго затеряться в толпе. На всякий случай Темре надел маску, но наваждений поблизости не заметил.
Сознавая, что его снова обвели вокруг пальца, он направился к трамвайному мосту.
Он познакомился с Соймелой Тейлари четыре года назад и пропал с первого взгляда. В нее кто только ни влюблялся с первого взгляда. Если имена этих несчастных переписать столбцом на шелковом свитке, как делали прекрасные принцессы в старинной любовной рамге, свиток в свернутом виде получился бы такой, что не во всякий футляр поместится.
Возможно, Соймела могла бы стать мастером иллюзий. Ее способности в этой области были не настолько велики, чтобы творить из ничего временные подобия предметов – это неплохо получалось у Иноры, та украсила гостиную Темре белым подснежником в сверкающей хрустальной вазе, и это чудо простояло почти сутки, – но уж рамгу-то создать ей было вполне по силам.
Пожалуй, для всех было бы куда спокойнее, если бы Сой увлеклась сочинением рамги, но она несколько раз начинала, а потом забрасывала: неинтересно. Ей хотелось изысканных и рискованных романтических приключений на самом деле, и, общаясь со своими настоящими поклонниками, которые, чего уж там, по всем статьям уступали вымышленным, она мечтала о том, что могло бы с ней произойти, будь окружающая действительность ярче и ядовитее – как в рамге.
Нечего удивляться тому, что в один прекрасный день ей понадобилась помощь убийцы наваждений. В Гильдию позвонили перепуганные родители: «Нашу дочь утащил морочан!» Темре, в ту пору начинающий убийца, как раз оказался свободен, его и послали на вызов. Сой он спас, брутального пришельца из ее грез развоплотил, а на другой день отправился туда снова, как будто его приворожили.
Родственникам, которые после смерти отца пытались его опекать и уже присмотрели для него в гронсийских кварталах несколько невест на выбор, Темре заявил, что сам разберется, что ему делать. Помогать клану Гартонгафи материально он не отказывается, но вмешательства в свою жизнь не потерпит. С тех пор к нему и пристало позорное прозвище очужевца.
Чета Тейлари, государственный чиновник на невысокой должности и его супруга-домохозяйка, к решению дочери выйти замуж за Темре отнеслись почти с облегчением. Пусть он гронси, зато по разговору и манерам приличный молодой человек и в гронсийском муравейнике не живет – снимает квартиру на улице Глиняных Уток, это место с хорошей репутацией. Вдобавок он убийца наваждений – то есть неплохо зарабатывает, для господина Тейлари это был несомненный плюс: дочка теперь будет просить денег не у папы, а у мужа. Сой водилась с лонварской богемой, и родители опасались, что она свяжется с каким-нибудь непризнанным художником или поэтом без гроша в кармане, да еще приведет его жить к ним домой, однако же вон как хорошо все устроилось!
Увы, устроилось оно ненадолго. Темре и Соймела, не захотевшая сменить венгоскую фамилию Тейлари на гронсийское родовое имя Гартонгафи, прожили в браке год, а потом по обоюдному согласию развелись. Морочаны из ее воздушных замков – это еще куда ни шло, это скорее «несчастный случай», чем «супружеская измена», к тому же Темре всякий раз оперативно уничтожал очередное любвеобильное наваждение. Другое дело – ее постоянные интрижки с представителями богемы и не только. Не мог же он убивать людей. Убийца мороков и просто убийца – это несопоставимые категории.
Случалось, Темре оскорблял действием ее удачливых воздыхателей, а некоторых, особо наглых, жестоко избивал, не ограничиваясь щадящими оплеухами. Его за это штрафовали на крупные суммы, не сажая за решетку единственно потому, что в Лонваре каждый представитель его профессии на счету. Побитые любовники исчезали, но им на смену приходили новые. С парнями из числа своих родственников он в ту пору тоже то и дело дрался, поскольку те при каждой встрече норовили высказаться о его женитьбе и о Сой с точки зрения гронсийских патриархальных ценностей.
Измученные бесконечным выяснением отношений, они расстались, но вскоре оказалось – не то чтобы насовсем.
Соймела не любила рвать отношения бесповоротно и старалась не отпускать своих мужчин, да к тому же за год брака она привыкла к обеспеченной жизни. Темре снял для нее квартиру в богемном квартале и согласился на алименты, но она все равно время от времени оказывалась на мели. При всей ее стервозности по отношению к поклонникам Сой был не чужд альтруизм, и она запросто могла дать денег нищему художнику, или музыканту, оставшемуся без работы, или старой актрисе, когда-то известной, а теперь всеми забытой и перебивающейся на крохотную пенсию. Зная о том, что она охотно выручает других, Темре скрепя сердце выручал ее, пусть даже после этого самому приходилось экономить до следующего гонорара.
Порой ему приходилось спасать бывшую жену от очередного выходца из девичьих фантазий. Кто-нибудь из ее богемных приятелей звонил посреди ночи и сообщал трагическим голосом: «Госпожу Соймелу опять украл морочан!» Это неизменное опять в конце концов начало вызывать у Темре непроизвольную кривую ухмылку.
Вдобавок их с Сой по-прежнему влекло друг к другу. Не любовь, потому что любовь давно перегорела и закончилась, а в чистом виде телесное желание, но ведь оно от этого не становилось менее сильным… По крайней мере, у Темре. Впрочем, у Сой, если ей верить, тоже.
Вот такие странные отношения связывали их на протяжении трех лет после развода, и конца этому не было видно.
Терзавшая Темре ревность притупилась, и временами он забывал о ней, но нельзя сказать, чтобы она исчезла насовсем. Когда он однажды, вернувшись домой, застал в гостиной полураздетую Соймелу в компании Клесто, его первым желанием было прибить обоих.
Этот ошеломивший его инцидент, смахивающий на сценку из пошлого театрального фарса, случился зимой. Надо сказать, зимой Смеющийся Ловец выглядел на редкость эффектно: его кожа, летом и осенью смуглая, после первого снега становилась фарфорово-белой, а глаза и волосы сохраняли все ту же черноту, полную переливчатого блеска. Лиственный осенний наряд сменяло нечто морозно-парчовое, как будто сотканное из снежинок и ледяных узоров, даже сапоги были по-королевски белые, да в придачу их украшали серебристые цепочки. В его перстнях и ожерельях сверкали алмазы и кусочки хрусталя, таинственно светился лунный камень, а на концах длинных косичек висели заиндевелые зимние ягоды, роскошные дымчатые перья, серебряные монеты, грозди граненых льдистых бусин, играющих разноцветными искрами.
Еще бы все это не очаровало Соймелу! А Птичий Пастух, пусть он и был бессмертным и у него, по слухам, была такая же бессмертная свита сплошь из прекрасных юношей и девушек, тоже не устоял перед ее очарованием.
В квартиру он просочился вместе со сквозняком. Дом старый, в окнах полно щелок – все не заклеишь, к тому же от Смеющегося Ловца их надо заклеивать особыми бумажными полосками с заклинаниями, которые достаточно сильны для того, чтобы тот не смог расплести их даже с помощью своей флейты. Темре не собирался с этим возиться. Заглянет в его отсутствие – ну и ладно, краб ошпаренный ему в помощь. С тех пор как они заключили мир, Клесто вел себя в гостях образцово и хозяйского имущества больше не портил. Кто же знал, что в один прекрасный день на него нарвется Сой?
Увидев свет в окнах, она решила, что Темре дома, а Смеющийся Ловец, услышав звонок, открыл ей. «Сторож» помешать им не смог, он сидел на замочной скважине и никого не пускал снаружи: раз его не потревожили ключом или отмычкой – значит, все в порядке.
Соймела ненамного опередила хозяина квартиры, и тот едва не застукал незваных гостей в самый интересный момент. Клесто достаточно было шевельнуть бровью, чтобы одежда оказалась на нем, и в ту секунду, когда Темре появился на пороге, он уже выглядел вполне пристойно, словно ничего такого здесь не произошло. Зато Сой, покрасневшая, растрепанная, запуталась в своих нижних кружевных тряпках и не успела надеть ни тавлани из серой шерстяной ткани, с модно зауженными книзу штанинами, ни сплетенную из шнурков ажурную сарпу, которую носят поверх тавлани.
Она выглядела скорее сконфуженной, чем сердитой, из чего Темре сделал вывод, что эта окаянная парочка все ж таки успела завершить дело до того, как щелкнул замок. С чем их и можно поздравить.
– Не помешал?
– Да что ты. – Клесто улыбнулся с самым искренним дружелюбием. – Разве ты можешь кому-то здесь помешать?
– А я уж думал, что пришел не вовремя. – Он постарался вложить в эту реплику весь сарказм, какой сумел из себя выжать. Кулаки были стиснуты, он спрятал их в карманы. До чего же проще иметь дело с мороками: увидел – убил, никаких тебе тонкостей и сложностей.
– Если бы я не хотел тебя видеть, меня бы здесь не было, – согнав со своего остроскулого лица улыбку, но продолжая усмешливо щурить глаза, заверил Птичий Пастух. – Хочешь горячего вина с пряностями по забытому смертными старинному рецепту? Я сам приготовлю, лишь бы у тебя нашлись все нужные ингредиенты. По-моему, ты чем-то расстроен, а этот рецепт – отличное лекарство от хандры.
– Пустяки, с чего бы мне расстраиваться? – оскалился убийца наваждений. – Я сегодня за каким-то крабом ошпаренным поторопился домой, хотя мне тут определенно нечего делать…
– Превосходно, что поторопился, а то я уж боялся, вдруг ты задержишься и придется уйти, не повидавшись.
Похоже, Сой по этому поводу была скорее согласна с Темре, чем с Клесто, но ее мнением никто не поинтересовался. Пока мужчины препирались, она оделась и, не прощаясь, вымелась из квартиры, хлопнув дверью напоследок.
Дождевой Король отправился на кухню готовить свое вино с пряностями, а Темре расхаживал по гостиной, высматривая, что бы такого сокрушить. Ненужное, чтобы не жалко… Некстати взыгравшая гронсийская бережливость, которую островной народ впитывает с молоком матери, протестовала всякий раз, как взгляд падал на какой-нибудь из предметов обстановки.
В конце концов он со всей дури засадил кулаком в стенку, про которую знал наверняка, что она не капитальная. После этого ему полегчало, люстра мигнула и покачнулась, в стене, отделяющей комнату от коридора, появилась дыра (правда, не сквозная), а на костяшках пальцев у Темре – кровавые ссадины.
– Если ты решил все тут разнести, могу помочь, – с интересом посмотрев на дыру, предложил Клесто.
Читать бесплатно другие книги:
