Убийца наваждений Орлов Антон

Проводили ее до ворот монастыря. Уже на Медной улице Ренго, который до сих пор смирно сидел на плече у хозяйки и вел себя примерно, вдруг встрепенулся, раскинул крылья и, вытянув шею, яростно зашипел. Пара, как раз в этот момент проходившая мимо, шарахнулась к краю тротуара. Кайри забормотала что-то ласковое, успокаивая разбушевавшегося трапана, и, подхватив свою сумку, поскорее юркнула в калитку с рельефным силуэтом дракона.

После этого Темре поехал провожать Сой и остался у нее до утра.

– Ты не сказал мне, что она ходит с трапаном, – с угрозой прошептала Демея.

Когда сидевшая на плече у девчонки священная тварь свирепо зашипела на них, словно догадавшись об их замыслах, они ретировались на другую сторону этой дрянной булыжной улочки и укрылись в аптеке на углу.

За прилавком никого не было. Аптекаря можно было вызвать, позвонив в колокольчик, о чем сообщало пришпиленное к стене объявление, но Демея и Клетчаб в его обществе не нуждались. На подоконнике громоздилось раскидистое фиолетовое растение с замысловато-резными глянцевыми листьями, под его прикрытием можно было наблюдать за улицей. И перекинуться парой слов никто не мешал: они оказались единственными посетителями.

Демея была в завитом черном парике с длинной челкой, а Луджереф приклеил пышные седые усы и надел темные очки – ни один мерзавец не узнает. Хотелось бы думать, что не узнает.

Он искоса поглядывал на свою спутницу: та с недобрым прищуром уставилась на парня, который проводил до монастыря Кайри Фейно. Клетчабу этот парень тоже не понравился – строен и хорош собой, на таких девки-дуры вешаются. Темные волосы и раскосые глаза выдавали представителя народности гронси, которых в Венге считают за второй сорт, но при этом он был одет словно человек из приличных. Его спутница, изящная дамочка в ворсистой серо-голубой холле, прятала лицо под вуалью, а ее шляпка смахивала на художественно растрепанный букет искусственных цветов. Можно было поспорить на что угодно, этого парня Демея знала и, не будь вокруг столько свидетелей, – небось разделала бы его, как тех ушнырков.

– А чего такого, что трапан? – вполголоса отозвался Клетчаб.

– Ничего хорошего. Неприятности, от которых не откупишься двумя изумрудами.

Намекает на то, что из-за соплячки с трапаном может прогневаться Ящероголовый? То-то подлая крылатая тварь на них окрысилась, как на последнее ворье… Предупредила. Что ж, предупреждение лучше принять к сведению, а то и впрямь не откупишься.

Если на то пошло, Луджереф вовсе не был уверен, что ему удалось умилостивить изумрудами Лунноглазую Госпожу. Встречные кошки на него по-прежнему фыркали и выгибали спины, и по всему выходило, что не приняла богиня его искупительного подношения. Зазря только отнес в ее храм целых два камешка, лучше бы скупщику загнал, хоть за полцены. Вот и будь после этого благочестивым, срань собачья. Вслед за кощунственным помыслом он привычно попросил Пятерых о милости и снисхождении к своему человеческому несовершенству – словно в игре сначала сделал неудачный ход, а потом фартовый, восстанавливающий потерянное преимущество.

– Мы не будем похищать Кайри Фейно, – процедила Демея. – Это не тот способ, которым можно обеспечить свою безопасность.

«Ну, хвала вам, боги милостивцы, вразумили чокнутую!» – от всей души возблагодарил Клетчаб.

Гронси и его спутница неторопливо брели по улочке вдоль монастырской стены в сторону аптеки. Переговаривались. Парень тащил большую, но, по-видимому, нетяжелую тряпичную сумку.

– Обойдемся без заложницы, – услышал Луджереф невозмутимый холодный голос своей госпожи. – Незачем обременять себя лишней возней. Все равно у нас есть Постоялец.

Не доходя до перекрестка, парочка остановилась как раз напротив окна с разлапистым фиолетовым растением. Парень что-то сказал, дамочка ответила, повернулась к нему, откинула назад вуаль, и Клетчаб невольно цокнул языком: вот уж всем красоткам красотка! Такую хоть на обложку журнала, хоть на открытку… Прогуляться с ней под ручку никому не будет зазорно, пусть даже самому богатому из богатых или высокородному из высокородных.

– Сурфей… – хрипло произнесла у него над ухом Демея, и он подивился, с чего это у нее вдруг голос такой севший. – Мы должны украсть эту девушку!

Птичий Пастух принес большую сумку из коричневых лоскутьев – среди них попадались и просто темные, и рыжеватые, и желтоватые, и с фиолетовым или пурпурным оттенком.

– Это для ищейки. Летать вы не умеете, как далеко находится ваш бандит, неизвестно. Где бы он ни был, паук определит направление и поведет вас в ту сторону, а сколько времени понадобится, чтобы до него добраться, это я предсказать не берусь. По вашей команде ищейка заберется в сумку и будет смирно сидеть там до следующего раза. Сумка зачарованная, из самого надежного материала.

– Из осенних листьев? – догадался Темре.

Должно быть, выражение его лица стало скептическим.

– Осенние листья, снежинки, птичьи перья, капли дождя, цветочные лепестки, подхваченный ветром пух деревьев тарбри – самый прочный на свете материал, потому что все это в наибольшей степени поддается моим чарам. – Клесто подмигнул. – Сумка из холстины или из толстой кожи морочана не удержит, тебе ли об этом не знать, а палая листва, склеенная моим заклятьем, справится с этой задачей лучше, чем что-либо другое.

Его узкая физиономия с шелковисто-смуглыми впалыми щеками так и лучилась самодовольством, но в то же время в мерцающих чернильных глазах сквозила ирония, словно он посмеивался над собственным хвастовством.

– Я и не знал, что у тебя такая власть над наваждениями, – заметил Темре.

– Не так уж она и велика. Зачаровать морок я смогу, зато развоплотить его ты сумеешь куда быстрее, чем я. Поэтому не рассчитывай, что в трудную минуту я приду на помощь. При всем желании я мало что смогу сделать, разве что оплакать тебя, когда все закончится. У каждого своя сфера влияния.

– Но тогда уверен ли ты, что паучара не выйдет из-под контроля?

– В этом – уверен. – Тонкие темные губы Смеющегося Ловца растянулись торжествующим полумесяцем. – Не забывай о птичьих перьях! Жадный и недалекий смертный, смастеривший куклу, сам позаботился о том, чтобы мы смогли его отыскать.

– Значит, если бы не перья, ты бы не взялся сделать из этой дряни ищейку?

– Разве что если бы он использовал что-нибудь еще тоже мне подвластное, – согласился Клесто. – А девочки твои хороши… Даже не знаю, которая из них мне больше понравилась.

– Какие девочки? – Внезапная смена темы сбила Темре с толку.

– Вчерашние. И та, что побывала здесь, и та, что ходит вокруг да около.

– Ты имеешь в виду Соймелу и Кайри?

– Соймела, конечно, мила и прелестна, – собеседник бросил рассеянный взгляд на вытертый ковер с лилово-коричневым цветочным орнаментом, тот самый ковер, и у Темре зачесались руки свернуть ему шею, – но я сейчас не о ней. Я имею в виду Кайри и вторую, которая прячется.

– Ты знаешь, кто это?

Любопытство пересилило застарелую ревность. Вдобавок если Сой ревновать – то ревновать ко всем сразу, а на такой расход душевных сил Темре не подписывался. Это для него уже в прошлом. Перегорело.

– Чтобы я – и не знал?

– Кто она такая?

– За это будешь мне должен. – Клесто с явным удовольствием прищурился. – Информация стоит… Чего-нибудь да стоит. Я потом скажу тебе чего. Договорились?

Ну уж нет, договариваться с ним таким образом Темре не собирался. Пока еще не спятил.

– Как хочешь, – правильно истолковал его молчание Смеющийся Ловец. – Значит, о ней не будем. Можешь гадать, кто это, как ее зовут, откуда она тебя знает, – и нипочем не догадаешься. Пусть это останется для тебя вечным пробелом, как вырванная из книги страница или посаженная на рисунок клякса, под которой может скрываться все что угодно.

– А от Кайри тебе что понадобилось? – оборвал его убийца наваждений.

– Понравилась. Всего лишь понравилась.

Темре такое признание не обрадовало. Бытует поверье, что Смеющийся Ловец иногда кого-нибудь из людей забирает. Это как будто не смерть, но в то же время совсем не похоже, допустим, на переселение в другой город, потому что те, кого он забрал, становятся волшебными существами вроде него самого, хотя и не настолько могущественными, и составляют его свиту. Королю ведь полагается свита, даже если это Дождевой Король, чье королевство везде и нигде. Все это сказки, страшилки, суеверия… Но во всякой сказке есть зерно истины.

– Не вздумай ее утащить, понял? Держи свои когтистые руки от нее подальше.

– А то что? – поддразнивающим тоном поинтересовался Клесто.

– А то голову оторву.

– Уже пытался оторвать… А потом тебе пришлось переехать на новую квартиру, и все жильцы дома вслед тебе ругались.

– Не трогай Кайри, понял? – раздельно, хотя и сквозь зубы произнес Темре.

– Видите, боги, он переобщался с морочанами. – Птичий Пастух зажмурился и помотал головой, так что закачались подвески на его многочисленных косичках, ниспадающих иссиня-черным занавесом до середины ножек стула, а потом с замученным видом закатил глаза к потолку. – Дошло до того, что он и меня принимает за морочана! Да, наше знакомство началось именно с этого, но за столько времени он мог бы заметить некоторую разницу. Да, с тех пор как я лишился одной из своих очаровательных спутниц, в моей свите есть вакантное место, но разве я кого-то забираю насильно? Вот скажите, боги, разве я когда-нибудь пытался забрать его – обманом или воспользовавшись черной для него минутой? Нет ведь, ничего подобного не было! Ибо зачем мне в свите нытик, который вместо того, чтобы танцевать и развлекаться вместе со всеми, будет проситься обратно к смертным, или злобный субъект, выжидающий момента, чтобы всадить мне зачарованный клинок под лопатку? Второй вариант – это больше в его духе, правда, боги? Можно подумать, я только об этом и мечтаю! А еще я, по его мнению, мечтаю поссориться с Ящероголовым Господином. Младшие боги не должны тянуть загребущие руки к тому, что приглянулось старшим и великим, об этом я пока еще не забыл, хотя хорошая память не самое сильное из моих достоинств. И хоть бы уж он для начала прикинул, нуждается ли Кайри в смертном защитнике, если над ее головой простер свое крыло Великий Дракон? Боги, вы свидетели, я просто хотел сказать ему комплимент, обратив его внимание на то, что он пользуется успехом у незаурядных девушек. Большинство смертных мужского пола на его месте почувствовали бы себя польщенными. Большинство – но только не этот! Сам не понимаю, почему я хожу к нему в гости, развлекаю его разговорами, пью его кавью…

– Охмуряю его жену и порчу его имущество, – мрачно подсказал Темре. – Что-то не нравится – выметайся.

– А если не выметусь?

– В окно выброшу. Доведешь ведь.

– В окно ты меня уже выбрасывал на двух старых квартирах – и что потом стало с теми квартирами? А Соймела тебе разведенная жена. Свободная смертная женщина, которая по законам этой страны может проводить время с кем угодно, хотя бы даже со мной.

«Ага, и еще с половиной Лонвара», – угрюмо дополнил про себя Темре.

В общем-то он был согласен с теми венгоскими прогрессистами, которые утверждали, что любой вменяемый человек, достигший совершеннолетия, будь то мужчина или женщина, имеет право самостоятельно выбирать, как ему жить и чем заниматься, но когда дело касалось Сой, в нем просыпался дремучий гронсийский инстинкт патриархала-собственника. Это пряталось в глубине его души, почти не прорываясь наружу. Прорывалось оно, когда Темре бил и спускал с лестницы любовников Сой, а в отношениях с ней – ни разу. Он не закатывал сцен, не пытался держать ее взаперти. Вместо этого развелся, хотя официально оформленный развод так и не помог ему избавиться от ее притяжения.

И зря он брякнул «выметайся». Обычно Клесто на это реагировал как на вызов – «ты меня гонишь, прекрасно, гони сколько угодно, а я не уйду», но сейчас, поскольку в нем есть нужда, вполне мог бы и впрямь исчезнуть, чтобы проучить невежливого смертного.

– А если бы я демонстративно обиделся и вымелся на неопределенное время? – Тот словно подслушал его мысли. – Кто бы тогда сделал из куклы ищейку? Твое счастье, сегодня я почему-то необидчивый.

– Извини, вырвалось. Тебе не стоило вспоминать Соймелу.

– Нет, это тебе не стоит ее вспоминать.

Клесто уставился на него в упор, уже без улыбки. Темре успел забыть о том, что взгляд его черных, как ночное небо, глаз с блестящими вертикальными зрачками может быть пугающим.

– Хочешь сказать, у тебя есть какие-то особые права на нее?

– Иногда ты бываешь дураком, Темре. Мне ваши человеческие права не нужны, я и так владею всем и ничем, ничем и всем. Хотя, раз уж мы с тобой как будто подружились, можно считать, что у меня есть некоторые права на тебя. И мне не нравится, что ты никак не хочешь расстаться с этой отравой, которую называешь любовью. Приворот я бы смог расплести, но это не приворот.

– Я знаю. Я спал с «бродячими кошками» несколько раз. Любой приворот после этого должен был развалиться, но меня все равно к ней тянет.

Это признание прозвучало почти беспомощно, и он недовольно нахмурился.

– Значит, ты сам себе варишь отраву, как говорят в таких случаях мудрые метве, живущие за горами на севере. Соймела – прекрасный цветок, я оценил… вот на этом самом ковре, который давно не выколачивали, не удивлюсь, если с того памятного дня… но ты оглянись и посмотри, сколько вокруг других цветов. Хорош убийца наваждений, который со своим внутренним наваждением разобраться не может.

– А вот сюда лучше не лезь. Не твое дело. Хватит с меня родственников, так что давай ты больше об этом не будешь?

– А если буду, тогда что – в окно выбросишь?

Неизвестно, до чего бы они так договорились, но тут затрезвонил дверной колокольчик – пришел Котяра в отсыревшем под моросящим дождем монашеском головном уборе с кошачьими ушками. Свой большой черный зонт он где-то посеял, зонты у него дольше месяца не жили. Его усадили за стол, налили кавьи. Он пил ее с сосредоточенным видом, думая о предстоящей охоте.

А Темре припомнились слова Смеющегося Ловца о том, что в его свите есть вакантное место, поскольку он лишился одной из своих спутниц. Что могло случиться с бессмертной волшебной девушкой? Впрочем, «бессмертный» – понятие относительное: сами по себе они не умирают, но если вдруг столкнутся с чем-нибудь способным их уничтожить… И кого он имел в виду, когда говорил о «младших богах»?

Возможно, мысли просто цеплялись за что попало, потому что не хотелось думать о том, о чем Клесто завел речь под конец. Заботливый нашелся. «Некоторые права» у него, видите ли. Темре не оборвал его единственно из дипломатических соображений, чтобы не сорвалось оживление паучары-ищейки. А то бы ему высказал… А этот ковер лучше выкинуть крабу ошпаренному на радость и взамен купить новый. Домовладелица не обидится.

– Приступим?

Оставив чашки на столе с клетчатой скатертью, они вышли из гостиной в коридор. Котяра на ходу пробормотал коротенькую молитву, обращенную к Лунноглазой Госпоже.

– Послушай, а почему ты не можешь попросить Великую Кошку, чтобы она подсказала тебе, где искать бандита?

Темре задал вопрос отчасти для того, чтобы оттянуть тот момент, когда Птичий Пастух «приступит». Какая-то часть его сознания по-прежнему бунтовала против предстоящей авантюры: мороки надо уничтожать, а не плодить, пусть даже в благих целях.

– Это моя охота, – отозвался монах. – Я должен выследить свою добычу сам, таковы правила. Кошки охотятся в одиночку.

– А как же тогда мы с Клесто?

– Вы не кошки, вы не в счет.

Убийца наваждений повернул ключ и распахнул дверь стирального закутка. Паук лежал на пожелтелом кафеле, беспомощно раскинув матерчатые ноги со спрятанными внутри пружинками. Из спины у него торчали кости, при ближайшем изучении оказавшиеся рыбьими – вроде тех, что остаются на тарелке после обеда, меж них белели слипшиеся приклеенные перья. Посередине этой костяной клумбы устрашал зрителя ржавый кухонный ножик с обломанным кончиком. Глаза куклы багрово поблескивали конфетной фольгой. Внутри скорлупок, изображавших глазницы, темнели шарики-зрачки. Неизвестный ловкач постарался на славу, и эта история могла бы показаться забавной, если бы не смерть Тавьяно.

Воздух в закутке был затхлый: от паучары пахло, как от шляпы, выловленной из загаженного городского канала.

Клесто привязал к растопырившей белесые отростки косточке тонкий серый шнурок с петлей на другом конце.

– Это поводок, он сплетен из паутинок, которые летают по воздуху в начале осени, а потом цепляются за что попало и остаются там, где прилепились. Очень надежный материал, что бы вы, смертные, об этом ни думали.

– Да мы и не сомневаемся, – уважительно отозвался монах.

– Отойдите-ка за порог. – Птичий Пастух достал из-за пазухи флейту.

Они отступили в коридор. Темре надел маску.

Полилась музыка. Лихая, разбитная, с показным надрывом душещипательных воровских песен, она напоминала ту, которую Клесто сыграл, чтобы поднять куклу со дна канала, но к этому примешивалось что-то еще. Что-то жутковатое, зовущее – или, скорее, открывающее дорогу… Казалось, что Смеющийся Ловец непонятно каким образом играет две мелодии одновременно, а возможно, так оно и было.

Валявшуюся на кафеле куклу окутало зыбкое мутноватое свечение. Предметное наваждение, когда пришелец из хаддейны вселяется во что-нибудь материальное – довольно редкая разновидность. После развоплощения морок исчезает, а предмет остается: куда он денется, если принадлежит этому миру? Потом такие вещи на всякий случай сжигают, чтобы не случилось рецидива.

Сначала паучара неуклюже сучил растопыренными ногами, потом сумел встать, пружинисто покачиваясь. Было похоже, будто он топчется в нерешительности.

Музыка смолкла. Спрятав флейту, Клесто подобрал конец поводка и вручил монаху.

– Он будет беспрекословно подчиняться вашим командам. Когда он нападет на след, вы поймете: он начнет всячески показывать и звать, чтобы вы пошли за ним. Если посадить его в сумку, он там уснет до тех пор, пока вы его не разбудите. Впрочем, если он, находясь внутри, вдруг почует присутствие своего создателя или его близкий след – сразу очнется и забеспокоится, поэтому обращайте внимание на то, как он себя ведет. Благодаря моим чарам под дождем он будет выглядеть, как собака, так что панику среди прохожих на улице вы не посеете. – Клесто ухмыльнулся, словно представив себе, какая это была бы паника. – Но если зайдете в помещение или хотя бы под навес, где с неба не капает, мое дождевое колдовство перестанет действовать, имейте в виду.

– Насовсем перестанет? – деловито осведомился «бродячий кот».

– До тех пор, пока снова не окажетесь под дождем. Поэтому прежде, чем куда-то заходить, сажайте его в сумку.

– Кукла сможет превращаться в собаку и обратно? – обескураженно и слегка недоверчиво уточнил Темре.

– Не превращаться, а принимать видимость. Ты же видел мой плащ, который соткался в мгновение ока из дождевых капель? Вот и вокруг вашей куклы появится своего рода оболочка, схожая с собакой, а там, где сухо, она опять распадется на капли и растечется водой. Не бойтесь, сумка не размокнет.

– Но ведь когда мы с тобой сели в трамвай, твой плащ никуда не делся и ты не промок…

– Это потому, что он был на мне, – мягко пояснил Дождевой Король, и Темре стало неловко за свое тугодумие.

Морок дисциплинированно переминался с ноги на ногу посреди комнаты. Котяра наблюдал за ним с некоторой опаской, а Темре смотрел скорее оценивающе: сколько там на него иголок понадобится? Ага, речь вроде бы шла о паре…

– Прикажите ему что-нибудь, – предложил Клесто. – Сами увидите, что он подчиняется, как дрессированный.

– Замри! – рявкнул монах.

– Прыгай! – велел Темре.

Они произнесли это почти одновременно. Паучара судорожно задергался на месте, словно его одолел внезапный припадок, а Смеющийся Ловец расхохотался, оправдав свое прозвище.

– Ну и где же он подчиняется? – Убийца наваждений приготовился засадить в неудавшуюся ищейку первую иглу.

– Ох, да вы как дети…

Узкая ладонь Клесто накрыла его руку с перстнем до того, как он успел выстрелить, и за этим последовал новый взрыв смеха.

– Вы бы для начала договорились между собой. Бедный паук должен слушаться вас обоих, и если один скажет – налево, а другой – направо…

– Ага, поняли, – чуть сконфуженно пробормотал брат Рурно. – Темре, молчи пока, я попробую. Паучара, замри!

Морок перестал дергаться в конвульсиях и застыл, как будто опять стал обыкновенным неживым предметом, изготовленным из тряпья, проволоки и содержимого помойного ведра.

– Умница, хороший паук. Теперь два раза прыгни на месте!

Страшноватая черная кукла прилежно выполнила приказ, словно радуясь тому, что ее больше не донимают противоречивыми требованиями.

Темре высвободил и опустил руку с перстнем. Чуть не свалял дурака. И утешаться после этого он смог бы разве что тем, что дурака он свалял как профессионал.

Прогулка под дождем с паучарой на поводке выматывала не хуже обязательных ежемесячных тренировок в Гильдии. Вверх по улице. Вниз по улице. Подняться на мост и сесть в трамвай – главное, не в переполненный, потому что с сумкой, а в сумке морок, утыканный острыми костями, как подушечка иголками.

Нет, для куклы никакого риска, что ей в давке обломают эти украшения, ведь она сейчас служит вместилищем для твари из хаддейны, а наваждение неделимо и не может лишиться какой-то своей части. Зато оно запросто кого-нибудь поранит, если кость или кухонный нож проткнет ткань сумки. Клесто заверял, что не проткнет, но лучше все же не проверять.

Проехав несколько остановок, выйти из трамвая с целью уточнить направление – и обнаружить, что укатили не туда, поскольку ищейка рвется теперь в обратную сторону.

Видимо, объект поисков не сидел на месте, а потому и паучару тянуло то налево, то направо. Темре побаивался, что он сорвется с поводка и убежит, но шнурок, сплетенный Птичьим Пастухом из невесомых осенних паутинок, не уступал в прочности стальному тросу.

На другой день арендовали машину. Трамвай быстрее, но автомобиль для таких блужданий подходит больше, хоть и ползет по крутым подъемам и спускам, словно беговая черепаха. За превышение скорости в венгоской столице нещадно штрафовали: происшествия, вызванные тем, что кто-нибудь чересчур разогнался, съезжая с горки, и не успел затормозить, не обходились без человеческих жертв.

Темре на несколько дней взял отпуск. Договорились, что Акробатка – его наваждение, и он должен регулярно справляться насчет новостей по этому делу, а в остальном его пока беспокоить не будут, если только не начнется какое-нибудь из ряда вон выходящее нашествие гостей из хаддейны, предполагающее мобилизацию всех гильдейцев.

Насчет того что изготовитель куклы и убийца Тавьяно – одно и то же лицо, никаких сомнений не осталось. Судя по тому, как повела себя ищейка в квартире на Крупяной горке, здесь побывал тот самый человек, к которому ее неудержимо тянуло через весь Лонвар.

Пасмурное небо нависало низко над холмами, и из этого слоистого скопища туч безостановочно моросило, город был мокрым и серебристым. Дождь не закончится, пока Темре и Котяра не доведут свою охоту до конца.

– От каких странных вещей иногда зависит погода, – заметил вполголоса Темре, глядя в окно.

– И, наверное, не только погода, – глубокомысленно отозвался монах.

Они завернули сюда пообедать. Темноватый зал маленькой закусочной, наполненный чадом подгоревших зерен кавьи. В погоне за экономией хозяева покупали по дешевке третьесортную зеленую кавью и обжаривали ее самостоятельно. Судя по запаху, скверно обжаривали, поэтому Темре с братом Рурно взяли чай.

Объект охоты квартировал предположительно в юго-восточной части Лонвара – там же, где обосновались Демея и Клетчаб Луджереф. Темре отметил это как совпадение, которое стоит держать в уме на всякий случай. Возможно, бандит там у кого-то заночевал, а постоянно живет в другом месте, но с наступлением вечера ищейка устремилась в ту сторону и никуда больше не сворачивала. Рано утром ее потянуло к центру столицы, а потом опять на юго-восток: дичь сделала вылазку в респектабельные районы и после этого вернулась домой?

Когда они вошли в закусочную на невзрачной улице с темными от копоти вывесками, паучара в сумке завозился: почуял след. Тот, кто смастерил куклу, определенно посещал это заведение. Шуршал морочан негромко, сумку поставили на пол и запихнули под столик – кроме прочих достоинств к ней еще и грязь не липла. Главное, не забыть и чтобы кто-нибудь не спер ее под шумок себе на беду.

Покончив с едой, Темре потребовал у буфетчика телефон, положив на стойку десятисуловую монету – обычная плата за звонок плюс чаевые. Трубка притаившегося в углу аппарата была до того захватана жирными пальцами, что он сперва протер ее салфеткой, а потом уже поднес к уху.

Сначала убийца позвонил в заморочный отдел Полицейского Управления: «Продвижение есть, но пока не локализовали». Угу, даже к лучшему, что не надо сейчас разрываться надвое, забрасывая одно важное дело ради другого.

После этого набрал номер гильдейского ресторанчика и попросил посмотреть, нет ли чего-нибудь на его имя в «телефонной тетради». Оказалось, есть. Некий Рульдо Гаштари звонил сегодня утром и просил убийцу наваждений Темре Гартонгафи срочно с ним связаться.

Темре враждебно ухмыльнулся: ага, сейчас, а больше ничего не желаешь – а то, может, еще и русалочьего молока тебе подавай?

Этот Рульдо Гаштари был молодым скульптором. Говорят, талантливым и многообещающим. Может быть. Не имеет значения. Помимо этого он был еще и нынешним фаворитом Сой. Одним из тех, кого Темре хотелось пинком под зад спустить с лестницы от самых дверей ее богемной квартиры – да так, чтобы он улетел в никуда и больше не вернулся.

Не могла сама позвонить? Вслед за этим пришла здравая мысль: значит, не могла. Значит, повторилась старая история, угадайте какая.

Темре набрал номер.

– Господин Гартонгафи, это вы?.. – Голос Рульдо звучал невнятно не то с перепугу, не то с перепою, и складывалось впечатление, что парень рыдает.

– Это я, – сухо подтвердил убийца наваждений. – Что случилось?

– Госпожу Соймелу… Ее опять… Опять…

– Что – опять? Морочан украл?

– Да, да! – Собеседник на миг обрадовался – очевидно, тому, что его так быстро поняли, но тут же вновь осознал свою потерю и всхлипнул. – Приезжайте скорее! Я все утро вам звонил, у вас телефон не отвечал…

Разумеется, потому что Темре и Котяра ни свет ни заря отправились на охоту.

– А в Гильдию почему не обратились, если до меня дозвониться не смогли?

– Госпожа Соймела крикнула, чтобы позвали вас. Она успела крикнуть… А я не смог ничего сделать, потому что меня сильно ударили по голове…

Не сказать, чтобы Темре последняя подробность огорчила.

– Соймела опять приманила морочана, – сообщил он Котяре, который дожидался с сумкой возле дверей. – Давненько уже не было рецидивов. Съездим туда, это много времени не займет.

Они вышли под дождь.

– Думаешь, быстро управишься? – Монах забросил сумку с притихшим наваждением на заднее сиденье.

– Мороки у Сой не слишком сильные – две-три пары иголок, и готово. Они и жрать-то не хотят, им только ее прелести подавай. Правда, выглядят впечатляюще – с девичьей точки зрения. Обычно они тащат ее или на чердак, или в заднюю комнату, у нее там за коридорчиком что-то вроде заброшенной мастерской, ненужное помещение в комплекте с квартирой.

Машина вывернула на серебрящуюся под дождем пологую улицу. На лобовое стекло с размаху налип зеленовато-коричневый лист. Привет от Клесто?

Не так уж он был и не прав, когда говорил, что Темре лучше бы покончить с этой связью, – но разве с этим покончишь? Если бы мог, давно бы уже… И не потому, что каждый, кого ни спрашивали, с советами лезет, а потому что его самого все это до жути достало.

Снова пришли на память слова Птичьего Пастуха насчет «младших богов». Надо бы спросить у кого-нибудь знающего. Неужели это чучело в тунике из осенних листьев – ладно, пусть красивое, но все равно чучело – имеет божественную природу? Быть того не может…

Наконец машина через арку въехала во двор беленого – большая редкость для Лонвара – четырехэтажного дома. Здание украшали живописные грязные потеки и балкончики с лепными завитушками. Темре затормозил на знакомой площадке напротив подъезда, и сразу же с заднего сиденья донесся шорох: паучара рвался из сумки наружу.

Убийца наваждений и монах уставились друг на друга.

– Что-то почуял… – сощурился «бродячий кот».

– Судя по тому, как энергично он возится, или бандит где-то рядом, или здесь его свежий след, – отозвался Темре.

Постоялец

В Хасетане, на далекой родине Клетчаба Луджерефа, художники рисовали на усладу публике писаных красавиц – на балконе богатого дворца, на фоне золотого рассвета над морем, возле роскошной белой беседки в лунном свете, – и потом эти картины продавались в рамах, украшенных кусочками перламутровых ракушек и зеркальными блестками. Натуральное искусство, приобщение человека к прекрасному.

Вот такое искусство Клетчаб понимал и одобрял – не то что тычут тебя носом в какую-нибудь плохонькую развалину или в мазню, которая вовсе глаз не радует, и брешут, что это, мол, высокое, цены не имеет. И то верно, грош ему цена, коли вас мнение Луджерефа интересует. Хотя бывает, что и сущую дрянь можно загнать с немалой выгодой, ежели найдешь тупаков, готовых раскошелиться.

Девушка, сидевшая у стены на ворохе тряпья, словно сошла с одной из тех навевающих сладостные мысли картин, которыми торговали в Приглядном ряду хасетанского рынка. Совершенная прелесть ее нежного лица, точеный носик, переливчатый медно-рыжий шелк волос, длинные загнутые ресницы, изящно очерченные коралловые губы – все это даже старине Луджерефу, всяких девиц за свою бурную жизнь перевидавшему, внушило невольный пиетет. Слишком хороша для тупаков, как сказали бы в Хасетане.

И глаза небесные – но не такие, как дымно-серый полог, нависающий над этим окаянным городом, а похожие цветом на ясное голубое небо над просторами Южной Иллихеи.

Смотрели эти глаза сердито и в то же время оценивающе. Девчонка сидела, подтянув колени к груди и сцепив в замок тонкие пальцы. В полумраке подземелья она напоминала жемчужину, оброненную среди пыли и паутины.

– Съешь хоть что-нибудь, – непривычно ласковым для Клетчаба голосом уговаривала ее Демея. – Сколько можно морить себя голодом?

– С утра ведь не жравши, – поддержал Луджереф.

Госпожа так на него зыркнула, что он счел за лучшее отодвинуться поближе к выходу, а пленница едким тоном напомнила:

– Еще бы, вы меня вытащили утром из дома до того, как я успела позавтракать.

– Тем более тебе надо покушать. Ты отказалась от обеда, неужели даже поужинать не захочешь? Сурфей принес еду из неплохого ресторанчика – попробуй, вдруг эта стряпня покажется тебе съедобной…

– А я-то думала, вы на помойке объедков насобирали, разогнав пинками бродячих собак, чеклянов и нищих. Судя по тому, как вы тут живете… Ну и вонь в этой вашей норе!

В первый момент Клетчаб ужаснулся тому, что сейчас будет – порвет же ее Демея в кровавые клочья, в буквальном смысле порвет, а потом отдаст мясо Постояльцу, чтобы зазря добро не пропало. Но эта чокнутая стерва, нарвавшись на грубость, так и растаяла от умиления, словно услыхала приятнейший комплимент.

– Моя дорогая маленькая Соймела, это временное пристанище, мы здесь надолго не задержимся. Еще несколько дней – и переберемся в самые шикарные апартаменты, какие только найдутся в Лонваре. Обещаю, скоро ты будешь жить в достойных тебя условиях.

– Мне ничего от вас не надо, – отчеканила девушка. – Ни апартаментов, ни корки хлеба.

– Мы с тобой враги, не так ли? – интимно тронув ее колено, осведомилась Демея.

– Враги, – непримиримо подтвердила та.

– Тогда тебе понадобятся силы для борьбы, и поэтому надо хорошо покушать. Разве ты сможешь дать отпор или сбежать, если ослабнешь от голода?

Луджереф мог бы поклясться, что во взгляде медноволосой девчонки мелькнуло снисходительное удовлетворение, смешанное с облегчением, – мол, давно бы так, наконец-то догадались сказать то, что нужно… Однако в следующую секунду это выражение сменилось другим, дерзким и презрительным.

– Ладно, давайте сюда ваши помои.

Обрадованно всплеснув руками, Демея поставила перед ней кастрюльку с разогретым на керосиновой плитке мясным рагу. Соймела, видать, проголодалась и держалась из последних сил – смела все подчистую.

– Добавки не хочешь? Есть еще одна порция.

– Угу, – промычала пленница с набитым ртом, энергично дожевывая остатки.

– Э-э… – осторожно выдавил Клетчаб.

«Еще одна порция» – это была его законная порция. Надо было оперативно поужинать под шумок, пока Демея уламывала похищенную красотку, а теперь пиши пропало. Встретив тяжелый взгляд госпожи, Луджереф понял, что никак не отстоять ему свою жратву и пререкаться бесполезно.

Что бы вы думали, это изящное создание умяло все без остатка! И как у нее в желудке столько поместилось? Хоть бы чуток оставила из человекоделикатных соображений… Или она решила осложнить врагам жизнь, оприходовав их продовольственные запасы?

Час был еще не поздний, Лонвар переливался-перемигивался мириадами золотых огоньков, и теоретически можно было прошвырнуться до ближайшей закусочной. Гм, с риском по дороге оскользнуться и свернуть себе шею.

Демея в темноте шныряла запросто, словно зубастая хищная рыбина в мутной воде, а ему уже случалось оступаться на глинистом склоне Овечьей горки и падать в грязь. Другое дело, если бы они пошли вместе, но яснее ясного, что ей сейчас в охотку увиваться вокруг этой прожорливой финтифлюшки, а не гулять под мерзким моросящим дождем с оставшимся внакладе подельником.

Непобитых фонарей в окрестностях не было, до освещенных обитаемых улочек еще нужно дошкандыбать в целости и сохранности, а места вокруг такие, что даже при свете дня ничего путного не увидишь. Торчащие сами по себе ветхие заборы, замусоренные пустыри, заброшенные строения. Вдобавок под южным склоном свалка заводских отходов: привлеченные вонью, туда сбредаются бездомные собаки, а бывает, и стургубуды приходят.

Пострадать от собак – дело недолгое. Клетчаб до сих пор вспоминал с содроганием, как его едва не растерзал в благодарность за добро окаянный грызверг, когда он выпустил из ловушки безмозглую зверюгу, чтобы та догнала и загрызла сорегдийского оборотня.

Похожие на кожистые табуретки стургубуды – чекляны по-здешнему – обычно первыми на людей не кидаются, но ежели не повезет запнуться об эту дрянь в потемках, тоже могут покусать. Они боятся собак и ошиваются на периферии: подберется проворный ходячий табурет к россыпям гниющей требухи, схватит, вытянув длинную шею, первый попавшийся кусок – и сразу наутек. Поэтому на свалке их не увидишь, зато в ближайшем от нее радиусе шансы встретить эту погань достаточно велики.

Не говоря уж о том, что помимо зловредных животных и трущобных ушнырков, готовых прирезать тебя за пару сулов, здесь еще и мороки водятся. Правда, в течение всего того времени, что Луджереф прожил в Лонваре, посмотреть на морок ему ни разу не довелось. Может, все это обман – как он сам тупаков обманул, смастерив свое страшило для грабежа на Крупяной горке, а на самом деле их не так уж и много?

С другой стороны, если тут есть Постоялец, кто знает, какие еще твари обитают в этом паршивом местечке с ним за компанию?

Прикинув, чем может закончиться одинокая поздняя прогулка, Луджереф помрачнел, понимая, что выпало ему в этот раз отправляться на боковую с пустым брюхом.

– Помой посуду, – властно распорядилась Демея, сунув ему поднос с кастрюльками и ложками.

Воду они брали из колонки, до которой от схрона полчаса ходу, – на рассвете, в самый глухой час, чтобы не попасться на глаза никакой любопытной сволочи. В соседнем помещении стояло два вместительных бидона с крышками на защелках, Демея украла их на заводе. Хилый электрический фонарик едва рассеивал мрак подземелья, но Клетчаб здесь уже освоился и не запнулся о предательский порожек.

Прежде чем налить воды в ведро и сполоснуть там утварь, он тщательно собрал хлебным огрызком со стенок кастрюль остатки соуса. Хуже, чем в самой завалящей тюряге! Вон чем довольствоваться приходится, срань собачья, а ведь всего несколько месяцев назад был он почтенным министерским служащим, и кухонные людишки стояли перед ним в струнку, лепеча оправдания, если высокородный Ксават цан Ревернух их отчитывал, найдя, к чему придраться.

Из-за стены доносился капризный голосок мерзавки-пленницы:

– Нет, я никогда не буду с вами заодно, вы не сможете убедить меня в своей правоте. Я вам не подчинюсь!

– Но ты еще не знаешь, что я хочу тебе предложить! – рассыпалась перед ней Демея. – Ты будешь вместе со мной попирать низших! Стадом правят сильнейшие, и ты тоже достойна самого лучшего!

– Нет, никогда! Я не сдамся!

– Я все же надеюсь на то, что со временем ты сдашься!

– Я сказала, никогда! Можете сколько угодно щелкать зубами, но моя красота не для вас!

Выходило у них складно, как в оперном дуэте, и казалось, обе получают немалое удовольствие от этой ахинеи. Клетчабу хотелось запустить кастрюлей в стенку, чтобы они прекратили глупую трескотню, да не тот нынче расклад – он здесь лицо подчиненное и зависимое.

– Не смейте до меня дотрагиваться!

– Я всего лишь хочу подоткнуть тебе одеяло!

– Не трогайте мое одеяло! А, это ведь не мое, а ваше одеяло… Не надо мне вашего одеяла!

С той стороны что-то глухо шмякнуло о стенку. Одеяло, вероятно.

Шаги. Демея подобрала отброшенную постельную принадлежность и попыталась укрыть собеседницу, но за этим последовал новый шмяк.

– Моя дорогая маленькая Соймела, ты ведь замерзнешь ночью без одеяла!

– Нет, я его не возьму, потому что оно – ваше. А мое одеяло осталось дома. Можете засунуть это одеяло себе… в лифчик, если вы его носите, а я никаких подарков принимать от вас не собираюсь! Забирайте свое никому не нужное вонючее одеяло!

Страницы: «« « ... 678910111213 » »»