Моссад. Тайная война Млечин Леонид
После его ареста руководство «Свободными офицерами» взял на себя Насер. Садат переживал, что его отодвинули на вторые роли, но Насер уже стал признанным лидером.
Революция 1952 года была стремительной, потому что король Фарук практически не сопротивлялся. Войска легко перешли на сторону «Свободных офицеров». Ночь Садат провел на телефонном коммутаторе, связываясь с единомышленниками по всей стране. К утру власть оказалась в руках у мятежников.
Именно Садат предъявил ультиматум королю с требованием немедленно покинуть страну. Он составил текст указа об отречении, и Фарук подписал его. 26 июля 1952 года Садат стоял на борту военного корабля и наблюдал за тем, как яхта увозит из Египта последнего короля.
Главой правительства стал генерал Нагиб. В 1954 году полковник Насер сверг Нагиба, посадил его под домашний арест и сам возглавил правительство.
Карьера Садата в независимом Египте не была быстрой. Только в конце шестидесятых он стал заметной фигурой в Каире. Насер держал его в тени, и это усиливало недовольство Садата. «Насер был занят почти исключительно созданием мифа о своем величии», — писал Садат в своей книге.
Нелюбовь к Насеру превращалась в стойкое неприятие его политической линии. Впрочем, Садат в принципе не разделял социалистических убеждений Насера, и ему не нравился чересчур тесный союз с Москвой.
Став президентом Египта после смерти Насера в 1970 году, Садат более всего желал полной перемены курса.
«Я получил незавидное наследство, — скажет потом Садат. — Раздавленное человеческое достоинство… Нарушения прав человека… Наследие ненависти, которую Насер вызывал на всех уровнях… Обанкротившаяся экономика… Отсутствие нормальных отношений с какой бы то ни было страной».
Самой тяжелой травмой было оглушительное, позорное поражение в Шестидневной войне с Израилем: «Я не знал, что мне делать. Я был оглушен и не способен ориентироваться во времени и пространстве».
Садат считал, что позорное поражение в Шестидневной войне стало и политической смертью Насера: «Он умер не 28 сентября 1970 года, а 5 июня 1967 года, ровно через час после начала войны». Шестидневная война оставила Египет без армии, это была катастрофа.
9 июня Насер выступил по радио и телевидению: «Мы не можем скрывать от себя тот факт, что мы потерпели в последние дни серьезную неудачу. Я готов принять на себя всю полноту ответственности. Я решил уйти со всех постов, оставить политическую деятельность, вернуться к частной жизни и исполнять свой долг как рядовой гражданин».
Садат пришел к нему:
— Послушай, Гамаль, ты должен немедленно отправиться в Верхний Египет и продолжить борьбу. Мы обязаны сражаться до конца.
Насер, буквально раздавленный поражением своей армии, устало отмахнулся. Но Садат продолжал его уговаривать:
— Гамаль, ты должен продолжать сражение. Или мы их уничтожим, или погибнем сами.
Насер ответил:
— Анвар, сражаться уже поздно. Все потеряно…
Тем не менее, в отставку он не ушел.
Одной из причин поражения в Шестидневной войне Садат считал союз с Москвой.
Ненависть к Советскому Союзу вызревала у Садата постепенно. В воспоминаниях он пишет о том, как после смерти Насера разослал специальных представителей в разные страны. В Пекине Чжоу Эньлай, второй человек в китайском руководстве, задал вопрос египетскому посланнику: «Знаете, кто убил президента Насера?» И сам ответил: «Русские».
«Я полагаю, — пишет Садат, — что он был прав. Когда Насер оборвал свои отношения с США, Западом, арабами и Ираном, у него не оставалось больше друзей, кроме Советского Союза. Это лишило его всякой свободы действий… Русские буквально разбили сердце Насера. Вернувшись за несколько дней до смерти из последней поездки в Москву, он был готов свернуть отношения с Москвой».
В декабре 1969 года Насер сделал Анвара Садата вице-президентом, а через девять месяцев Садат возглавил Египет. Его мало кто знал в мире. На следующий день после того, как он стал руководителем Египета, один журналист спросил Генри Киссинджера, советника президента США по национальной безопасности, кто такой Садат. Киссинджер ответил, что это временная фигура, Садат продержится несколько недель. Все думали, что его сменит более известный в мире генеральный секретарь Арабского социалистического союза Али Сабри, тесно связанный с Москвой.
Садата унижали бестактность и высокомерие советских руководителей: «Я понял, что бессмысленно полагаться на Советский Союз». Он пришел к выводу, что ключевая фигура на Ближнем Востоке — это Соединенные Штаты, только они могут заставить Израиль отступить.
В марте 1971 года Садат, которому было нужно оружие, приехал в Москву — первый раз в качестве президента. Переговоры шли трудно, вспыльчивый Садатто и дело вступал в перепалку с председателем Совета Министров Алексеем Косыгиным и министром обороны Андреем Гречко.
Брежнев подтвердил, что Советский Союз по-прежнему будет снабжать Египет оружием. Но Садат был недоволен, что ему дают не то оружие, которое нужно. Он хотел иметь самые современные самолеты с ракетным вооружением.
Брежнев соглашался, но при условии, что ракеты будут пущены в ход только с санкции Москвы.
Садат побледнел от гнева: «Египетскими самолетами может командовать только египетский президент!»
Проводя новый курс, ломая насеровскую линию в экономике и во внутриполитической жизни, убирая из правительства убежденных насеристов, Садат избавился от просоветского лобби в Каире. Так, он решил убрать вице-президента Али Сабри, который, по его словам, «был главным агентом Советского Союза». Садат пригласил советского посла: «Хочу заранее сообщить вам, что собираюсь уволить Али Сабри. Западная пресса напишет, будто я сместил главного промосковского человека, и это вас огорчит. Но вам надо знать, что у Москвы не может быть своих людей в Египте. Вы имеете дело с правительством, а не с отдельными людьми».
17 июля 1972 года Садат попросил всех советских военных советников в течение недели вернуться домой, а в Египте находилось больше двадцати тысяч советских офицеров. В качестве советников они служили во всех воинских частях, начиная с батальона.
Египетско-советская дружба закончилась. Садат отказался от услуг советских военных потому, что уже тогда готовился переориентироваться на Соединенные Штаты.
В начале апреля 1972 года Египет установил секретный канал связи с Белым домом. Один высший египетский офицер заявил американскому дипломату в Каире, что в Египте недовольны контактами на официальном уровне и хотели бы установить связь на президентском уровне. Так начался секретный обмен информацией между Вашингтоном и Каиром.
…Позиция Советского Союза была исключительно приятна арабским странам: Москва поддерживала все их требования, давала оружие. Но СССР не мог помочь им вернуть утраченные территории. Первым не выдержал Египет, который в Шестидневной войне потерял больше всех. Садат решил, что надо искать помощи не у Советского Союза, а у Соединенных Штатов.
Анвар Садат мечтал взять реванш в противоборстве с Израилем, но полагал, что Москва попытается остановить его. Советских лидеров устраивала «холодная», а не «горячая война» на Ближнем Востоке.
За несколько дней до начала Октябрьской войны 1973 года президент Сирии Хафез Асад сообщил Москве, что они с Садатом намерены нанести удар по Израилю. Брежнев очень осторожно сказал, что последствия этого шага могут оказаться совсем не такими, на какие рассчитывают арабские лидеры.
В октябре 1973 года, в дни еврейского праздника Йом-Киппур, египетские и сирийские войска с двух сторон атаковали Израиль. Сирийские генералы жгли свои танки, безуспешно пытаясь прорвать линию израильской обороны. Для них и эта попытка закончилась разгромом.
Три пехотные и две танковые дивизии сирийской армии, участвовавшие в наступлении, имели в целом тысячу двести танков.
Израильтяне смогли прикрыть северную границу страны всего двумястами танками. Они потеряли половину машин, но остановили наступление и выиграли время для мобилизации резервистов. Когда в дело вступили три танковые бригады, они разгромили сирийские войска, которые потеряли в боях почти всю свою бронетехнику, и прорвались на сирийскую территорию.
Но для Садата Октябрьская война была долгожданным отмщением израильтянам.
В апреле-мае 1973 года он постоянно объявлял и отменял мобилизации. И тем самым притупил бдительность Израиля, который решил, что Садат просто играет в военные игры.
«Двести двадцать два сверхзвуковых самолета приняли участие в первой атаке на израильские позиции на Синае и выполнили свою миссию. Мы потеряли только пять самолетов. В эти первые минуты погиб мой младший брат Атиф, пилот ВВС, — вспоминал Садат. — Египетские военно-воздушные силы расквитались за все, что потеряли в войнах 1956-го и 1967 годов. Они проложили нашим войскам путь к победе, вернувшей нашему народу и всей арабской нации веру в себя».
Затем египетские войска начали переправляться через Суэцкий канал. Египетское знамя взвилось на Синайском полуострове, потерянном в 1967 году.
Египетские саперы прорезали проходы для танков в земляных укреплениях с помощью сверхмощных водометов. Немецкие промышленники, изготовившие водометы по египетскому заказу, удивлялись: «Зачем им нужны такие машины? Разве возможен пожар, для тушения которого понадобится такой напор воды?»
К вечеру с Садатом пожелал встретиться советский посол.
Садат с негодованием вспоминал, что Москва предлагала ему согласиться на перемирие. Президент Египта заявил, что согласится на перемирие только тогда, когда «будут достигнуты главные цели моей войны».
— Я не желаю никакого перемирия, — твердо повторял Садат. — Мне нужны еще танки, потому что нам предстоит самая большая танковая битва в истории.
Москва организовала воздушный мост, чтобы перебросить в Египет оружие и боеприпасы. Сто сорок танков прислал югославский лидер Иосип Броз Тито.
В Каир прилетел глава советского правительства Алексей Косыгин. Садат обрушился на него с обвинениями: «Вы дали нам устаревшую технику для наведения мостов через Суэцкий канал! У нас ушло на это пять часов в то время, как у вас есть новая техника, позволяющая сделать это за полчаса. Оружие, которым вы нас снабжаете, нельзя назвать современным! По вашей вине мы отстаем от Израиля. И вы называете это дружественными отношениями?»
Косыгина прислали в Каир уговорить Садата согласиться на прекращение боевых действий. В Москве видели, что Израиль оправился от первого удара и быстро перейдет в контрнаступление. Так и случилось. Израильтяне нанесли контрудар, переправились через Суэцкий канал и перенесли военные действия на территорию Египта.
— Эта контратака окончательно измотает вас, — сказал Косыгин. — Под ударом оказался Каир.
Садату показалось, что в этот день на обычно непроницаемом лице Косыгина читалось злорадство. Вероятно, египетский президент ошибался: всякий, кто помнит хмурое лицо Косыгина, поймет, что прочитать его истинные чувства было невозможно. Кроме того, если Косыгину и не нравился Садат, то Израиль он не любил всей душой.
— Где танки, о которых я просил? — ответил ему вопросом Садат.
— Мы сконцентрировали усилия на Сирии, — ответил Косыгин. — Она за один день потеряла тысячу двести танков…
После короткого периода растерянности израильская армия действовала быстро и решительно. Египетские части на Синайском полуострове были окружены, а переправившиеся на другой берег израильские танки рвались к Александрии и Каиру.
«В то время как американский спутник каждый час сообщал информацию о быстро меняющейся обстановке Израилю, — жаловался Садат, — египтяне не получали разведывательных сводок от советских спутников, которые тоже следили за ходом боевых действий».
Между тем, Соединенные Штаты тоже организовали воздушный мост и перебрасывали в Израиль военную технику, боеприпасы и запасные части. Чаша весов начала склоняться в пользу израильтян.
«Я принял решение согласиться на перемирие, — вспоминал Садат, — потому что против меня были США и Израиль. А Советский Союз стоял за мной, готовый воткнуть кинжал мне в спину. Советский Союз хотел доказать нам, что мы не можем вести войну, потому что я выслал советских экспертов. Брежнев сказал алжирскому президенту Хуари Бумедьену, который ринулся в Москву просить о помощи арабским странам, что Садат дурак и погубит Египет».
Садат не отказался бы от помощи со стороны Москвы, если бы советские руководители пошли во имя Египта на прямую конфронтацию с американцами. Но, к счастью для всех, Москва была достаточно осторожна и не хотела устраивать мировую войну из-за ближневосточного конфликта.
А тем временем военная ситуация окончательно изменилась в пользу Израиля. Военные специалисты видели, что если боевые действия продлятся еще день-другой, то Египет и Сирия потерпят новое поражение.
Теперь уже Садат взмолился о помощи. Ночью он вызвал к себе советского посла, умолял разбудить Брежнева и добиться через американцев немедленного прекращения огня.
В Москве Брежнев и министр иностранных дел Андрей Громыко обсуждали, что дальше делать на Ближнем Востоке. Эту беседу записал Анатолий Черняев, сотрудник международного отдела ЦК КПСС. Брежнев сказал Громыко: «Надо восстановить дипломатические отношения с Израилем. По собственной инициативе». Громыко осторожно заметил: «Арабы обидятся, будет шум».
Брежнев ответил очень резко: «Пошли они!.. Мы столько лет предлагали им разумный путь. Нет, они хотели повоевать. Пожалуйста, мы дали им технику, новейшую — какой во Вьетнаме не было. Они имели двойное превосходство в танках и авиации, тройное — в артиллерии, а в противовоздушных и противотанковых средствах — абсолютное. И что? Их опять раздолбали. И опять они драпали. И опять вопили, чтобы мы их спасли. Садат меня дважды среди ночи к телефону поднимал. Требовал, чтобы я немедленно послал десант. Нет! Мы за них воевать не станем. Народ нас не поймет…»
Но об этом монологе Генерального секретаря никто не знал. В том числе и Садат, который в поисках союзников повернулся лицом на Запад.
В октябре 1973 года Израиль потерпел не военное, а морально-психологическое поражение. Еврейское государство утратило ореол непобедимости. В этом и заключался триумф президента Анвара Садата. Насер терпел от Израиля одно поражение за другим. Садат же считал, что вышел из войны победителем.
Его скрытое соперничество с уже покойным Насером продолжалось. Садат отказался от социалистических идей в экономике. Политика открытых дверей и либерализации экономики — «инфитах» — послужила основой экономического оздоровления Египта. Садат провел политическую реформу, отменив всевластие насеровского Арабского социалистического союза.
Восстановив национальное самоуважение, Садат мог заняться поисками мира. Государственный секретарь Генри Киссинджер впервые приехал в Каир в ноябре 1973 года. Удостоенный Нобелевской премии мира за окончание вьетнамской войны, Киссинджер мечтал еще об одной дипломатической победе — на Ближнем Востоке.
Садат вспоминал: «Наш первый разговор продолжался три часа. Впервые вижу истинное лицо Соединенных Штатов, на которое мне всегда хотелось посмотреть, — не ту маску, которую надевали Даллес, Дин Раск и Роджерс (сменявшие друг друга государственные секретари США. — Авт.). Если бы кто-нибудь увидел нас с Киссинджером, он принял бы нас за старых друзей… Никто, кроме США, не смог бы сыграть роль посредника между двумя сторонами, люто ненавидящими друг друга, сторонами, которые разделены морем враждебности, насилия и крови».
Киссинджеру президент Садат тоже понравился: «Садат был выше ростом, более смуглый и импозантный, чем я предполагал, и казался воплощением энергии и уверенности. Этому крестьянскому сыну были присущи достоинство и аристократизм, что так же не вязалось с его революционным прошлым, как и его повелительная манера и поразительное спокойствие».
Садат, по мнению Киссинджера, в отличие от сирийского президента Хафеза Асада, не был склонен к торгу.
Египтянин с самого начала обрисовывал свою истинную позицию и редко отступал от нее.
Генри Киссинджер, самый талантливый американский дипломат послевоенной эпохи, годами работал над тем, чтобы сблизить позиции Египта и Израиля. Он постоянно перелетал из Иерусалима в столицы арабских государств и обратно. В какой-то момент заместитель Киссинджера в Государственном департаменте Джо Сиско, обращаясь к журналистам, которые сопровождали их в поездке, сказал: «Добро пожаловать на борт египетско-израильского челнока».
Так появился термин «челночная дипломатия».
В июне 1975 года Садат сделал то, что отказывался сделать его предшественник Насер — открыл Суэцкий канал для свободного судоходства. Соединенные Штаты, Великобритания и Франция помогли очистить канал от мин. Советский Союз, не упустил заметить злопамятный Садат, предложил свои услуги с опозданием.
Весной следующего года Садат денонсировал Договор о дружбе и сотрудничестве с СССР. А еще через год, в августе 1977 года, Садат приехал в Румынию, единственную социалистическую страну, сохранившую дипломатические отношения с Израилем. За полтора месяца до Садата в Бухаресте побывал новый премьер-министр Израиля Бегин.
Глава Румынии Николае Чаушеску доверительно сказал Садату, что Бегин действительно желает мирного соглашения с Египтом и ему можно доверять. Слова Чаушеску произвели впечатление на президента Садата.
Напомню, что в сентябре министр иностранных дел Моше Даян тайно встретился в Марокко с заместителем премьер-министра Египта Хасаном ат-Тухами.
В ноябре Садат сказал в парламенте, что ради спасения жизни своих солдат, ради мира он готов отправиться на край света, даже поехать в Израиль и выступить перед кнессетом.
Бегин немедленно выступил по радио и сказал, что официально приглашает президента Египта и если он приедет, то будет принят со всеми почестями.
19 ноября 1977 года Садат прилетел в Иерусалим.
В аэропорту имени Бен-Гуриона его обняли премьер-министр Бегин и президент Израиля Эфраим Кацир.
Садат действительно выступил в кнессете, и израильские депутаты аплодировали его словам о мире.
По мнению Киссинджера, Садат первоначально хотел изменить свой образ воинственного араба и поставить Израиль в положение обороняющегося, предложив ему мир. Признав еврейское государство, он надеялся заставить Израиль вернуть арабские земли. Но то, что, вероятно, первоначально было тактикой, стало стратегией.
В Вашингтоне уже была новая команда: на президентских выборах победу одержал провинциальный политик Джимми Картер. Он не просто пожинал плоды многолетней работы Киссинджера на Ближнем Востоке. Именно Картер, моралист и миссионер, близко к сердцу принял идею арабо-израильского мира. Он сумел создать особый моральный климат, который привел в Кэмп-Дэвиде президента Садата и премьер-министра Бегина к согласию.
Прийти к миру Израилю было так же трудно, как и Египту.
Пожалуй, только непримиримый Менахем Бегин сумел бы поладить с Анваром Садатом. Его предшественница Голда Меир не смогла преодолеть себя. Умом она давно поняла, что Израилю придется уступить часть территории арабским государствам в обмен на мир. Но сама не могла пойти на это. Весь окружающий мир казался ей враждебным по отношению к евреям.
Когда Генри Киссинджер заговорил о том, что формула «мир в обмен на территории» вполне разумна, Голда Меир мрачно ответила ему: «Как я пойду к людям и объясню им все это? Неужели я должна им сказать: была война, и другая, и мы потеряли много людей ранеными и убитыми, но это ничего не значит, и теперь мы должны отдать территории, потому что арабы говорят, что это их земли?.. Я никогда не соглашусь, что между теми, кто нападает, и теми, на кого нападают, нет никакой разницы… Если мы на это пойдем, если наши соседи увидят, что можно воевать, не боясь ничего потерять, мы только поощрим их на агрессию».
А вот Менахем Бегин был подходящим партнером для Садата. Бегина, как и Садата, никто не мог заподозрить в слабости, либерализме или уступчивости. В этом смысле у него был запас доверия, который позволил ему отдать Египту Синайский полуостров и поверить в то, что президент Садат искренне желает мира. Кроме всего прочего, их объединяла нелюбовь к Москве и Лондону.
Не было другого человека в Палестине, которого английская полиция искала бы с большим рвением, чем Бегина. После провозглашения Государства Израиль он превратил свою боевую организацию Иргун цвай леуми в партию и был избран в кнессет. В жизни это был спокойный человек, вежливый и неизменно целующий ручки дамам, как и положено бывшему офицеру польской армии. Но в политике он был абсолютно непримирим.
В 1952 году он лишил себя возможности войти в правительство, когда устроил демонстрацию в Иерусалиме против переговоров с ФРГ о получении компенсации за преступления нацистов против еврейского народа: «Возможно, это моя последняя речь в кнессете, — кричал он тогда с трибуны. — Но переговоров с Германией не будет!»
В 1967 году Менахем Бегин все-таки вошел в правительство. Но через три года отказался от своего поста, когда Голда Меир всего лишь согласилась на переговоры с арабскими государствами о разъединении войск. Бегин заявил, что переговоры приведут к отводу израильских войск, а это для него неприемлемо. Арабы, сказал человек, который через восемь лет отдаст Египту Синай, не получат «ни пяди территории нашей Родины».
Израильские лидеры постоянно повторяли: «Израиль слишком маленькая страна, чтобы идти на территориальные уступки. Израиль исходит из того, что территориальные уступки нужны арабам не сами по себе, а для того, чтобы ослабить Израиль. Израилю лучше жить в опасности, чем пойти на уступки, которые приведут к его уничтожению. Любые уступки, которые могут ослабить Израиль, слишком опасны для него. Любые уступки недостаточны для арабов, если Израиль остается…»
И все же Менахем Бегин поверил в искренность Анвара Садата и понял, что его мирные предложения — исторический шанс, который может не повториться.
Когда Садат установил дипломатические отношения с Израилем и в Каире над зданием израильского представительства взвился флаг со звездой Давида, президент Египта превратился в главного врага всех арабских националистов — в самом Египте и за его пределами.
Упреки исламских фундаменталистов Садат встречал хладнокровно. Во всяком случае, он был не менее набожным человеком, чем богатые ханжи из Саудовской Аравии, которые даже во время поста умудрялись захаживать в увеселительные заведения Каира. Садат боролся с поклонниками покойного Насера, с левыми, с промосковским лобби, но недооценил самого опасного врага — братьев-мусульман («аль-Ихван аль-муслимун»).
Эта подпольная организация была основана в 1928 году. Ее цель — создание всемирного исламского государства.
«В исламе религия неотделима от государства, от политики, — говорил духовный вождь братьев-мусульман шейх Хасан аль-Банна. — Истинный мусульманин не тот, кто только молится аллаху. Он должен жить проблемами всего мусульманства и бороться за то, чтобы окружающее общество жило по шариату, а единственной конституцией был Коран».
Гамаль Абд-аль Насер понимал, какая опасность исходит от исламских радикалов. Они дважды пытались его убить, и он бросил тысячи братьев-мусульман в тюрьмы, где многих пытками замучили до смерти.
Хасана аль-Банну застрелили агенты тайной полиции. В 1966 году повесили Сайида Кутбу, с чьим именем связывают возникновение радикального исламизма. Кутб был противником политических амбиций Насера, поэтому его уничтожили.
Анвар Садат, придя к власти, оставшихся в живых братьев-мусульман выпустил из тюрем и даже назначил им пенсии. Он помнил, что в юности был знаком с шейхом Хасаном аль-Банной. Бывал на его еженедельных проповедях, которые Банна читал каждый вторник после вечерней молитвы в пригороде Каира. Садат и аль-Банна тогда договорились о совместных действиях против англичан.
Садат симпатизировал фундаменталистам. Но он не понял, что именно эти люди, готовые без колебаний пожертвовать жизнью, никогда не простят ему мира с Израилем. Для них не было худшего преступления. Братья-мусульмане убивали и за меньшие грехи. Они нападали на полицейские участки, устраивали взрывы в ночных клубах, охотились на коптов-христиан.
В последние годы своей жизни Садат демонстрировал редкостное упрямство, неожиданное для политика. Скажем, демонстративно предоставил убежище бежавшему в 1979 году из Тегерана иранскому шаху Мохаммеду Реза Пехлеви, которого никто не хотел принимать.
Чем больше в арабских странах поносили Садата за союз с Западом, тем охотнее он демонстрировал особые отношения с Соединенными Штатами — словно назло своим врагам. Садат стал любимцем западного мира — и врагом Востока. Жюри, составленное из таких признанных авторитетов, как Джина Лоллобриджида и Пьер Карден, включили египетского президента в десятку самых элегантных мужчин мира. Для арабского Востока это было уже чересчур…
Когда Садата убили, на Западе многие решили, что за этим стоит КГБ. Бывший государственный секретарь Соединенных Штатов Генри Киссинджер сказал тогда:»Не подлежит сомнению, что на Ближнем Востоке поднялась радикальная волна, подпитываемая советскими секретными службами…»
В реальности Садата убили сами египтяне.
Халед аль-Исламбули, старший лейтенант египетской армии, участвовавший в военном параде 6 октября 1981 года, остановил свой автомобиль прямо перед трибуной, где сидели руководители государства. Он бросил гранату и открыл огонь из автомата. Лейтенант и его сообщники были казнены после суда.
Старший брат убийцы, Мохаммад, был одним из руководителей египетской террористической группировки «Апь-Гамаа аль-испамия». После прихода талибов к власти в Кабуле, Мохаммад перебрался в Афганистан. Мать убийцы Садата Кадрия Мохаммад Али Юсеф жила сначала в Иране, где к ней относились как к матери героя. В Тегеране есть улица, названная именем убийцы Садата. Потом она обосновалась у старшего сына в Афганистане. 13 мая 2002 года ей разрешили вернуться в Каир.
Смерть Садата не привела к большим переменам в политике Египта. В отличие от Насера Анвар Садат более удачно выбрал себе преемника. Бывший военный летчик генерал Хосни Мубарак, спокойный и разумный, по существу, развивал то, что было заложено Садатом.
Избавление от насеровского социализма позволило Египту превратиться в достаточно благополучную страну со стабильной экономикой. Мир с Израилем не только вернул Египту Синайский полуостров, но и избавил от необходимости постоянно вооружаться и ждать войны. Испорченные после Кэмп-Дэвида отношения с арабскими государствами постепенно восстановились.
Но Египет долгое время оставался единственной арабской страной, установившей дипломатические отношения с еврейским государством. Трагическая судьба Анвара Садата остановила тех арабских политиков, которые тоже хотели бы принести своим странам мир.
Всех, кроме молодого ливанского президента Башира Жмайеля.
Глава девятая
Двадцать три дня президента Жмайеля
Захватив в 1967 году Голанские высоты, Западный берег реки Иордан и Синайский полуостров, Израиль получил границы, защищать которые было легче, чем прежние. Но у всякой победы есть оборотная сторона. Именно с этого момента начался активный палестинский терроризм.
Арабские страны пришли к выводу, что пока они не могут победить Израиль в войне, поэтому решение палестинской проблемы следует предоставить самим палестинцам. А палестинские боевики поставили перед собой задачу ослабить Израиль ударами изнутри и заставить его уйти с оккупированных территорий.
Первоначально оккупированныетерритории находились под жестким военным управлением. В декабре 1975 года министр обороны Шимон Перес предложил провести в следующем апреле выборы в городах Западного берега реки Иордан.
Перес исходил из того, что участие в выборах, демократическом процессе, даст палестинцам ощущение того, что они сами управляют своей жизнью, и это уменьшит ненависть к оккупантам. Министр обороны полагал, что если мэрами будут избраны консервативные и прагматичные политики, которые ориентируются на умеренную Иорданию, то они станут барьером против роста влияния радикальной Организации освобождения Палестины.
Но выборы на Западном берегу привели к неожиданному для израильтян результату. Не потому, что у правительства не было надежной разведывательной информации о происходящем на оккупированных территориях, а потому, что ее неправильно оценили. Министр Перес сам вскоре почувствовал, что промахнулся.
Популярностью среди палестинцев пользовались не те политики, которые хотели возвращения под власть иорданского короля Хусейна, как это было до июня 1967 года, а радикальные сторонники Организации освобождения Палестины и ее лидера Ясира Арафата, призывавшего к созданию самостоятельного государства палестинских арабов.
За четыре дня до выборов контрразведка Шин-Бет предупредила министра обороны Шимона Переса, что, скорее всего, победят кандидаты, которые поддерживают позиции ООП. Так и получилось. Отныне палестинские города на Западном берегу управлялись теми, кто поддерживал Арафата и жестко выступал против Израиля.
Это ухудшило и без того плохие отношения министра обороны Шимона Переса с премьер-министром Ицхаком Рабином.
Шимон Перес, как министр обороны, отвечал за ситуацию на оккупированных территориях, но контрразведка Шин-Бет подчинялась премьер-министру. Однако Рабин обиделся на Шин-Бет и ее нового начальника Авраама Ахитува, обвинив его в том, что тот работает на Переса, а не на премьер-министра.
Рабин потребовал от службы безопасности представлять ему не только выводы, но и саму разведывательную информацию.
Шин-Бет была страшно обижена, потому что она-то предупреждала правительство о ситуации на оккупированных территориях, но к ней не прислушались. Хотя некоторые офицеры Шин-Бет согласились, что они сконцентрировались на борьбе с террористами и пренебрегли изучением общей политической ситуации на оккупированных территориях.
Дурные отношения между Рабином и Пересом сделали жизнь начальника Шин-Бет Авраама Ахитува, вынужденного постоянно маневрировать, отвратительной.
А тут еще произошла одна неприятная история. Служащий-араб в иерусалимском отеле «Дипломат» обнаружил в ресторане секретный документ Министерства иностранных дел, оставленный Моше Данном. Даян уже не был министром, а всего лишь депутатом кнессета. Он завтракал в гостинице, за чаем читал документы и один из них оставил на столе.
Неофициальное расследование, проведенное Шин-Бет, выявило, что Перес по старой дружбе знакомил своего знаменитого предшественника с некоторыми секретными документами. Кто-то в контрразведке позаботился о том, чтобы об этом стало известно прессе.
Премьер-министр Рабин разозлился и приказал вычеркнуть Переса из списка получателей особо секретной информации. Потом, конечно, это решение было отменено, потому что Перес все-таки был министром обороны.
Положение главы Шин-Бет Авраама Ахитува изменилось к лучшему, когда на выборах победили правые и премьер-министром стал Менахем Бегин. Бегин знал, что такое слежка Шин-Бет, еще по тем временам, когда служба безопасности в пятидесятых годах следила за ним самим и его правой партией Херут. В те времена директор Моссад и куратор всех спецслужб Иссер Харел верно служил не только стране, но лично премьер-министру Бен-Гуриону и его Рабочей партии.
Ахитув, старомодный человек, который придерживался раз и навсегда установленных правил, носил только темные костюмы и нарукавники, понравился столь же старомодному премьер-министру Менахему Бегину. Бегин им просто восхищался. Это помогло Ахитуву добиться того, чтобы мнение контрразведки было определяющим в вопросах внутренней безопасности.
Ахитув заботился и о своих сотрудниках. В 1975 году их зарплаты приравняли к жалованью офицеров регулярной армии в знак признания того, что сотрудники Шин-Бет служат в особо опасных условиях на оккупированных территориях. Он искал талантливую молодежь и назначал на высокие посты людей, которым не было и сорока. Он был очень авторитарен, умен, настойчив, амбициозен и трудолюбив.
Ахитув начал работать в службе безопасности в начале пятидесятых. Он родился в Германии, его родители бежали в Палестину после прихода нацистов к власти. Получил религиозное воспитание, но оказался вполне практичным человеком, изучал металлургию и работал в Национальной электрической компании.
Ранение в войне 1948 года оставило его хромым на всю жизнь. Архитув руководил операциями Шин-Бет в секторе Газа еще во время войны 1956 года. Этот опыт пригодился после Шестидневной войны, когда ему поручили заниматься арабским населением оккупированных территорий. Его приметил начальник Генерального штаба Моше Даян, благодаря которому Ахитув и сделал карьеру.
В начале шестидесятых Ахитув работал на Моссад за границей, о чем мало кому было известно. Он участвовал в кампании против египетского ракетного проекта и в охоте на Адольфа Эйхмана. Он жестко и весьма разумно отказывался только от одного вида работы — от расследования постоянных утечек информации из правительства. Такие щекотливые задания втянули бы его в неприятное выяснение отношений со множеством министров, их заместителей и прочих влиятельных лиц, которые по разным причинам делились секретными сведениями с журналистами или деловыми партнерами.
Ахитув был очень требователен к своим подчиненным. Он уволил офицера, когда выяснилось, что тот пытался получить в кассе Шин-Бет деньги за завтрак с информатором, которого в реальности не было. Ахитува боялись. Когда он входил в здание, все замирали, можно было услышать, как летают мухи. Но и к себе он был не менее требователен.
Самоучка, он нашел время и силы окончить школу и юридический факультет университета.
Но при всей любви к Ахитуву, когда тот выслужил тридцатилетний срок, Бегин попросил его назвать преемника и отправил в отставку. В декабре 1980 года Ахитув ушел со службы с величайшим сожалением.
Примерно до середины восьмидесятых Шин-Бет казалась очень эффективной службой. До поры до времени она в целом успешно срывала попытки палестинских боевиков и арабских спецслужб вести террористическую войну против Израиля, раскрывала восемьдесят пять процентов подготовленных терактов.
В декабре 1972 года, еще когда Ахитув занимался исключительно арабскими делами, Шин-Бет вскрыла агентурную сеть сирийской разведки внутри Израиля. Это был первый случай, когда группа левых израильтян и арабов-националистов работала на иностранную разведку по идеологическим соображениям.
Сирия считалась злейшим и непримиримым врагом Израиля и евреев. Как же еврей мог стать сирийским агентом?
Самым заметным из арестованных сирийских агентов был Уди Адив, двадцатипятилетний студент университета в Хайфе, выросший в кибуце, футбольная звезда. Он служил в десантных войсках Армии обороны Израиля и участвовал в Шестидневной войне. Вместе с ним на сирийскую разведку согласился работать учитель математики Дан Веред.
Агентурной сетью руководил Дауд Турки, араб-христианин, который владел книжным магазином в Хайфе и придерживался националистических и коммунистических убеждений.
Он встретился с Адивом в 1970 году на митинге Израильской социалистической организации. Эта небольшая группа после Шестидневной войны стала авангардом оппозиции правительственному курсу. Ее идеология была смесью троцкизма и маоизма, которые оказали сильное влияние на левое студенчество во всем западном мире в конце шестидесятых. В группу входило около ста человек, еще столько же им симпатизировало.
Дауд Турки связался с сирийской разведкой в поисках денег для нового революционного подпольного движения. Получив деньги, он завербовал двух израильтян, а также нескольких арабов. Оба израильтянина секретно посетили Дамаск, где им показали, как шифровать донесения довольно простым кодом, научили обращаться с оружием и взрывчаткой.
От них требовали сообщений о ситуации в Израиле. Но с профессиональной точки зрения они мало что могли сообщить сирийцам. Всех их быстро арестовали. Дауд Турки запел «Интернационал», когда его вместе с Адивом приговорили в марте 1973 года к семнадцати годам тюремного заключения. Турки не пришлось отсидеть весь срок. Израильтяне его освободили, чтобы выручить своих людей, которые попали в руки террористической организации Народный фронт освобождения Палестины — Главное командование, которой руководил Ахмед Джибрил…
Но ловить шпионов, особенно непрофессиональных, было не так сложно. Значительно труднее с каждым годом становилось предупреждать террористические акции палестинского движения сопротивления. Палестинцы получали деньги, оружие и все остальное от богатых арабских стран и социалистического мира.
Хотя отношение остальных арабов к палестинцам оставалось двойственным. На словах палестинцев поддерживали и подталкивали к вооруженной борьбе. В реальности ими пользовались в собственных политических целях. Использовать территорию Египта для подготовки террористических акций им не разрешали. Из Иордании их в 1970 году выбили правительственные войска. С территории Сирии им разрешали действовать только тогда, когда президент Хафез Асад хотел досадить Израилю.
Тогда палестинцы обосновались в Ливане.
…Утром 11 марта 1978 года две резиновые лодки пришвартовались к израильскому берегу, одиннадцать палестинцев высадились на берег. У каждого — советский автомат «АК-47», десять полных магазинов, четыре гранаты и взрывчатка.
Первым они застрелили прилетевшего из Америки фотографа Гайла Рубина, который снимал редких птиц. Затем прошли три километра до дороги Хайфа-Тель-Авив, главной автомагистрали Израиля. Обстреляли несколько машин, остановили одно такси и два автобуса, на которых ехали на пикник водители автобусов и их семьи.
Палестинцы согнали всех пассажиров в один автобус и приказали водителю ехать в южном направлении — в сторону Тель-Авива. По пути они стреляли из окон в проезжающие мимо машины и в преследовавшие их полицейские автомобили. Полицейские боялись открывать ответный огонь, чтобы не попасть в заложников.
Большое количество полицейских, пограничников и солдат было стянуто к оживленному перекрестку к северу от Тель-Авива. Когда автобус приблизился к перекрестку, он столкнулся с преградой. Солдаты и полицейские сначала стреляли по колесам, затем по окнам, из которых вели огонь террористы. Послышались взрывы гранат, и автобус загорелся.
Когда полицейские и врачи ворвались в автобус, они обнаружили там девять трупов террористов и много убитых израильтян. Некоторые тела обгорели. Погибло в общей сложности тридцать семь израильтян, четверо были тяжело ранены.
Никогда еще террористическая операция не заканчивалась столь кровавым исходом. Никогда еще палестинские боевики не наносили Израилю такой тяжелый удар.
После долгого заседания и жестокого спора правительство решило, что террористам надо дать достойный ответ. Через пять дней началась операция «Литани» — вторжение в Ливан.
Начальник военной разведки Шломо Газит объяснял это следующим образом: «Когда происходит такого рода кровопролитие, правительство понимает, что не может не принять какие-то меры. Политики приходят в военную разведку, как в какой-то магазин, и спрашивают: что вы можете нам предложить? Мы говорим, что удар можно нанести по таким-то и таким-то целям. Они выбирают цель, и мы действуем».
Операция «Литани» носила ограниченный характер. Израильские войска очистили от палестинцев узкую полосу ливанской территории и остановились. Палестинские боевые отряды отошли, но продолжали действовать с территории Ливана.
Когда 3 июня 1982 года в Лондоне был тяжело ранен израильский посол Шломо Аргов (ему выстрелили в затылок, когда он шел к машине), в Иерусалиме, в доме премьер-министра Бегина, срочно собрался кабинет министров.
Авраам Шалом, руководитель контрразведки Шин-Бет, предположил, что покушение — дело рук небольшой палестинской группы, которую возглавлял известный террорист Абу Нидаль.
Но ни премьер-министр Бегин, ни начальник Генерального штаба генерал Рафаэль Эйтан не прислушались к начальнику своей контрразведки. Они считали, что любой террористический акт — это дело рук Организации освобождения Палестины и Ясира Арафата. Следовательно, нужно нанести ответный удар по позициям бойцов Арафата в Ливане.
Мнения директора Моссад Ицхака Хофи и начальника военной разведки Иешуа Сагая министры не спросили.
Оба главных разведчика были против военной операции в Ливане, но она состоялась. 5 июня 1982 года израильские войска начали движение по территории Ливана. Вначале казалось, что операция развивается успешно: инфраструктура палестинских боевых отрядов была уничтожена, и лидером Ливана стал очевидный союзник Израиля Башир Жмайель…
12 сентября 1982 года, в разгар ливанской операции, был назначен новый директор Моссад — Наум Адмони.
Адмони родился в Иерусалиме. Его родители эмигрировали из Польши. Он служил в военной разведке во время войны 1948 года.
После этого изучал международные отношения в Калифорнийском университете в Беркли. Когда в 1954-м вернулся в Израиль, его пригласили читать лекции в разведывательной школе. Его первая командировка была в Эфиопию. В середине шестидесятых его отправили в Париж, как раз в тот момент, когда между Израилем и Францией шло активное военное сотрудничество. Затем он работал в Соединенных Штатах, в 1976 году стал заместителем директора Моссад, а через шесть лет пересел в директорское кресло.
Адмони был по-настоящему интеллигентным человеком, говорил мягко и спокойно. Его было легче принять за финансиста, чем за руководителя разведки. Он старался держаться подальше от политики. И был первым руководителем Моссад, вышедшим из гражданской бюрократии. Прежде этот пост занимали военные, в основном выходцы из военной разведки. Его главным недостатком была нехватка оперативного опыта.
Адмони получил этот пост, потому что более вероятный кандидат на должность руководителя Моссад генерал Иекутиел Адам, уже выбранный Бегином для назначения, погиб во время инспекционной поездки в Ливан. И погиб нелепо. Он находился в пустом доме, откуда осматривал в бинокль окрестности, и в этот момент в здание случайно попал израильский снаряд. Вместе с ним погибло еще несколько офицеров.
Через день после назначения Адмони на пост директора политической разведки стало ясно, что ливанская война не увенчалась успехом…
…Утром 14 сентября 1982 года только что избранный президент Ливана Башир Жмайель выступал в монастыре возле Бейрута, где его сестра была монахиней. Монастырь — прохладное каменное здание, стоявшее на скале, был связан для Башира со светлыми воспоминаниями: сюда он привозил погулять свою дочку, пока ее не убили, чтобы наказать отца.
Когда Башир произносил свою речь в монастыре, двадцатишестилетний ливанец Хабиб Тану Шартуни в последний раз проверил гигантскую бомбу, которую накануне ночью он подложил в комнату на втором этаже штаб-квартиры возглавляемой Жмайелем фалангистской партии.
Детонатор был японского производства. Он позволял взрывать бомбу с расстояния в несколько километров.
Шартуни входил в штаб-квартиру фалангистов как к себе домой. Это и был его дом. Он жил в этом здании со своей семьей в небольшой квартире на последнем этаже. Его дядя был охранником отца Башира Жмайеля, сестра — подружкой одного из помощников Башира.
Из монастыря Башир поехал в резиденцию фалангистов: как президент страны, он собирался отказаться от партийного поста и хотел всех поблагодарить за помощь.
Когда Башир поднялся в конференц-зал, Хабиб Шартуни покинул партийный дом и поехал в сторону Восточного Бейрута.
Примерно в четыре часа Башир начал свою речь. Ровно через десять минут Хабиб Шартуни, сидя в машине, нажал кнопку дистанционного управления взрывателем. Взрыв услышал весь Бейрут. Трехэтажное здание поднялось в воздух и рассыпалось.
Среди останков погибших, извлеченных из-под обломков раньше других, находилось и тело Башира Жмайеля. Лицо президента было изуродовано до неузнаваемости, и его труп вместе с остальными отвезли в морг. Опознали руководителя страны только на следующий день по кольцу и письму сестры, найденному в кармане.
Шартуни поймали. В последний момент он вспомнил, что в здании осталась его сестра. Он сказал ей, чтобы она немедленно уходила, бросив все. Она выбежала из партийного дома с криками, и в этот момент произошел взрыв. Ее задержали и спросили, почему она решила, что с домом что-то должно произойти. Она честно ответила, что ее предупредил брат…
Шартуни после ареста сказал, что считал Башира предателем из-за его дружбы с Израилем. Следствие пришло к выводу, что Шартуни и человек, передавший ему взрывчатку (он сумел скрыться), были агентами сирийцев.
Башира Жмайеля в арабском мире называли «крестоносцем наших дней», возможно, потому, что он принадлежал к христианам-маронитам, потомкам членов католической секты, изгнанных из Сирии в V веке и нашедших убежище в Ливане. Марониты в этой стране буквально процветают. За ними в конституции закреплено место президента, тогда как премьер-министром, напротив, должен быть мусульманин. Они занимают важнейшие посты в армии и в финансовом мире.
Башир Жмайель был младшим сыном лидера одного из трех крупнейших кланов христианского Ливана. Клан Жмайелей правил своей частью страны на старофеодальный манер, поощряя верных вассалов, наказывая непослушных и взимая дань со всех подданных. Мальчика воспитывали в средневековых традициях, и это повлияло на его образ мыслей и действий. Впрочем, он и от природы был наделен качествами вождя, способного убеждать и вести за собой людей.
В ливанских семьях наследником становится старший сын, но старший сын Пьера Жмайеля Амин во всем уступал Баширу.
Уступил и власть над кланом. Амин Жмайель станет главой клана и президентом, когда убьют Башира, но старшему из братьев никогда не хватало магической силы, которой природа щедро наделила младшего.
— Когда мне было двадцать три года, — рассказывал Башир Жмайель американской журналистке Барбаре Ньюмен, — меня пригласил в Каир мой друг — сын Гамаля Абд-аль Насера. Я беседовал с египетским президентом. Насер олицетворял линию, с которой я борюсь: панарабизм, тиранию мусульманского большинства по отношению к неверным. Но я уважал его как великого патриота. Насер пожал мне руку, долго смотрел мне в глаза, потом сказал: «Тебе судьбой предназначено привести Ливан к свободе».
— Вы поверили ему? — спросила журналистка Жмайеля.
— Я поверил, потому что это правда.
Бескомпромиссный и жесткий вождь одного из трех христианских кланов, Башир Жмайель решил покончить с внутриливанскими распрями и восстановить сильное и единое государство.
В детстве Башир восхищался отцом, который принял участие в изгнании французов из страны. Ему тоже хотелось очистить Ливан от иноземцев — палестинцев и сирийцев. Он, как и многие ливанцы, считал, что в пучину гражданской войны страну ввергли палестинцы.
До 1970 года Ливан процветал. Пока из соседней Иордании король Хусейн не изгнал вооруженные отряды палестинцев. Летом семидесятого боевики Арафата фактически пытались взять власть в Иордании и убить короля.
9 июня палестинцы обстреляли машину короля Хусейна, тот случайно остался жив. 2 сентября они вновь попытались уничтожить короля.
7 сентября палестинцы попытались захватить сразу четыре пассажирских самолета.
Один из самолетов принадлежал израильской авиакомпании, эти рейсы уже сопровождались охраной, которая сумела застрелить одного из террористов и ранила троих. Самолет благополучно сел в Лондоне.
Самолет американской компании «Пан-Америкэн» террористы посадили в Каире, отпустили пассажиров, а лайнер взорвали.
Два остальных — один американский и один швейцарский, посадили в Иордании, в заброшенном аэропорту Доусона, который палестинцы переименовали в «Аэропорт Революции». Женщинам и детям разрешили сойти на землю, остальные сто пятьдесят человек держали в качестве заложников в самолетах. Пассажиры задыхались от жары под палящим солнцем пустыни.
10 сентября палестинцы захватили британский самолет, который летел из Бомбея в Лондон, и посадили его в той же пустыне. К ста пятидесяти прибавилось еще сто семнадцать заложников.
Чаша терпения короля Хусейна переполнилась. Правительственные войска атаковали штаб палестинских боевиков.
13 сентября палестинцы освободили всех заложников, кроме сорока, и взорвали в Доусоне все три самолета.
16 сентября король Хусейн сформировал военное правительство и потребовал, чтобы верные ему армейские части, состоявшие из бедуинов, очистили страну от палестинских боевиков.
20 сентября сирийцы пришли на помощь палестинцам. Сирийские танки перешли через границу Иордании, но иорданцы упорно сопротивлялись. И сирийцы, не ожидавшие отпора, отступили. Вмешательство сирийцев едва не превратило внутренний конфликт в большую войну.
Американцы опасались, что и Советский Союз придет на помощь палестинцам. В таком случае Соединенные Штаты вынуждены будут спасать Иорданию. В Пентагоне уже стоили планы переброски дополнительных армейских частей на Кипр, в Грецию и в Турцию, откуда они смогут высадиться в Иордании. Вблизи ливанского побережья стали разворачивать авианосные оперативные группы.
Соответственно, в Средиземном море активизировалась советская 5-я эскадра, состоявшая из полусотни кораблей, в том числе двенадцати подводных лодок. Советские корабли, оснащенные управляемыми ракетами, неотступно следовали за американскими авианосцами.
28 сентября президент Ричард Никсон прилетел на борт авианосца «Саратога», чтобы приветствовать последних освобожденных палестинскими террористами заложников и поддержать моральный дух своих военных моряков. Вдруг им придется вступить в боевые действия…
Но к этому времени все было кончено. Палестинские отряды проиграли эту войну и перебазировались в Ливан. Они навсегда запомнили «черный сентябрь». Самого Арафата вывезли из Иордании на личном самолете суданского лидера Нимейри.
Читать бесплатно другие книги:
