Вернуться и вернуть Иванова Вероника

Мантией.

«Верно… Попервости она была слаба и рассеянна, но главную свою задачу выполняла с блеском…»

И в чём же заключалась главная задача?

«Она и сейчас… заключается… Предотвращать влияние извне…»

Влияние на что?

«На всё, что пожелаешь… На тело… На разум… На чувства…»

То есть ты своего рода Щит?

«Бесконечное количество Щитов…»

Но зачем?

«В этом и состоял божий промысел… Наделить существо невероятным могуществом и обеспечить полную его защиту от чужой воли, равно доброй или злой…»

Остроумно.

«И даже очень… Но Мантии оставались тем, кем были задуманы, — подобиями, чьи действия подчинены одной цели… Без раздумий… Без сожалений… Без чувств…»

Бездушные слуги?

«Вроде того…»

Но сейчас…

«Сейчас всё немного иначе… Твоя мать, находясь на самом Пороге, не думала о смерти и жизни… Она просто не хотела покидать своего ребёнка… И не покинула…»

Ты хочешь сказать…

«Только не делай поспешных выводов!.. Я не твоя мать… Я несу в себе многие её знания и умения… Я могу чувствовать и думать, но я — не она… Элрит умерла, подарив мне слепок своей души, но отражение в зеркале — всего лишь отражение…»

Я закрыл глаза.

Кажется, отец сказал ещё что-то. Не знаю. Не расслышал. Мне было всё равно.

Он действительно не сможет меня простить. Никогда. И я понимаю почему. Теперь понимаю.

Если бы он знал… Нет, не узнает. Не позволю. Одно дело — похоронить и оплакать свою любовь, и совсем другое — сознавать, что она находится совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, но до неё невозможно ни дотронуться, ни докричаться. Как это… неправильно.

Значит, если бы я умер, ты…

«Я бы умерла вместе с тобой…»

Почему же не препятствовала?

«А зачем?.. Я чувствую всё то же, что и ты… Всю боль… Всё отчаяние… Зачем мне было удерживать тебя среди живых, если каждую минуту своего существования ты умирал? Это слишком жестоко, не находишь?»

Но, возможно, если бы я ушёл, моя мать получила бы возможность…

«Вернуться? Нет, мой дорогой… Она знала, на что идёт… И отказалась от Вечности в обмен на несколько лет рядом со своим ребёнком… В обмен на возможность защитить его от целого мира… Разве это не стоит жизни?»

Наверное, стоит. И этот долг я никогда не смогу оплатить.

«Не думай об этом… Она была бы рада видеть, каким ты стал…»

Каким?

«Правильным…» Мантия улыбается, я чувствую это по тону её голоса. И впервые мне нестерпимо хочется УВИДЕТЬ эту улыбку. Потому что теперь я знаю, чьим губам она принадлежит на самом деле.

Я не заметил, как и когда отец покинул мою комнату. Да и не стремился замечать. Разговор с Мантией оставил после себя ощущение лёгкой грусти — именно того, чего мне и не хватало всё это время.

Грусть. Не путайте с печалью и скорбью: эти дамы гораздо старше и строже, они требуют к себе серьёзного и уважительного отношения. А грусть… Она не имеет возраста, но всегда кажется юной. Наверное, потому что её щёки бледны, глаза прозрачны, пальцы тонки, а светлые пряди длинных волос невесомы и пахнут дождём.

Я люблю грустить. Именно рядом с этой молчаливой дурнушкой многое становится кристально ясным. Как струи воды, крупными стёжками соединяющие небо и землю. Грусть успокаивает и помогает принять решение. Особенно неприятное для самого себя…

Тихое покашливание.

— Да?

Поднимаю голову.

В дверях стоит Лэни. Тихая и домашняя. Не стала надевать траур — и поступила совершенно правильно. Ах ты моя умница! Точнее, не моя, а сестрина. Вот только ЧТО ты держишь в руке?

С еле слышным стуком бокал находит недолгий покой на столе. В прозрачном хрустале не менее прозрачная жидкость, весело вспыхивающая белыми искорками.

— Уже пора?

Смотрительница не отвечает, виновато отводя взгляд.

Право, не стоит, милая. Ты здесь совершенно ни при чём.

— Спасибо.

— За что, dou? — Растерянный взмах ресниц.

— За то, что пришла провожать. Пожалуй, я не хотел бы видеть сейчас лица родственников.

— Как вы можете так говорить?

— Могу, поверь. Ты знаешь, почему всё происходит так, а не иначе?

Кивок.

— Вот я и не хочу лишний раз вспоминать о причинах и следствиях. Имею на это право?

— Как пожелаете.

— Ну только не делай такое скорбное лицо! Ничего ведь не случилось, верно? Меня не было ДО и не будет ПОСЛЕ — о чём же горевать?

— Вам… не страшно?

— А чего бояться? Я всего лишь усну. Правда, навсегда, но кто сказал, что я не смогу видеть сны? Может быть, мне даже будет хорошо. Лучше, чем здесь.

— Вы сами в это не верите. — Лиловые глаза смотрят печально и мудро.

— У меня будет возможность проверить. Скоро.

Чёрные локоны кажутся тусклыми и безжизненными, и я вдруг вспоминаю, что Лэни и Магрит делят на двоих радость и печаль сердец. Так вот почему сестрёнка не решилась прийти сама. Если волчица выглядит больной, то это значит…

— Пожалуйста, не грусти. И не позволяй этого делать моей сестре. Сможешь?

— Не знаю…

— А ты попробуй. Не буду требовать с тебя обещаний и клятв, просто попрошу: заботься о ней. Хорошо?

— А как же иначе?

— И передай Магрит: то, что я делаю, прежде всего должно принести пользу ей, а не кому-то другому. На прочих мне плевать, но если моя сестра сможет быть счастлива, значит, всё это делается не зря.

— Она будет счастлива, — мягко подтверждает Лэни. — Но не завтра и не через год.

— Ничего, у неё впереди целая вечность!

— А у вас?

— И у меня тоже. Я даже не замечу течения времени… Ладно, пожалуй, пора отбывать.

Тянусь за бокалом. Смотрительница отходит к двери и уже у порога чуть укоризненно замечает:

— Вы обещали рассказать…

— О чём?

— О Пробуждении. Какое оно?

В самом деле обещал. Надо выполнять.

— Прекрасное.

— И всё?

— Этого мало?

— Ну… — она огорчённо вздыхает, — я думала…

— Тебе самой скоро предстоит ровным счётом то же самое.

— Как это?

— Когда на свет появятся твои собственные дети, ты испытаешь не менее замечательные чувства, поверь. Ведь Пробуждение — это всего лишь начало новой жизни. Просто — начало.

Она обернулась и посмотрела на меня. В последний раз. А потом сказала то, что я не ожидал услышать:

— Я буду скучать.

Спустя несколько вдохов звук лёгких шагов растворяется в тишине коридора.

Конечно, будешь. Но смею надеяться, недолго, время имеет обыкновение зарубцовывать раны. Да, они будут ныть. Сырыми осенними вечерами. При перемене погоды. После тяжёлого похмелья. Но болеть по-настоящему уже будут неспособны. И в этом состоит главная прелесть жизни: непрекращающееся движение. А вот мне предстоит остановиться…

Ну что, драгоценная, попрощаемся?

«Надо бы…»

Что скажешь хорошего? Пожелания на дорожку будут?

«А зачем?.. У тебя есть всё, что нужно: и Дверь, и Ключ… Хотя… Я знаю, что сказать на прощание…»

Да? Кажется, я тоже знаю.

«Разумеется, знаешь…» Последняя улыбка. Спокойная и нежная. А потом я слышу: «Yerrh Ssa’vaii A’hen-na Rohn…»

Ответить на это можно только одним образом:

Ssa’vaii.

И я опрокидываю в рот содержимое бокала.

«Алмазная роса» не имеет запаха и вкуса: вода и вода. Но она заставляет тело цепенеть, словно от холода. Неподъёмно тяжёлые веки падают на глаза, голова касается подушки, но всё это происходит уже не со мной…

…Пустынный коридор. Чадящие факелы на стенах. Откуда-то тянет сыростью, смешанной с ароматами копчёностей. Раздаются звуки музыки и весёлые голоса. Кажется, кто-то где-то поёт и… Да, судя по топоту, ещё и танцует. Можно сказать, за следующим поворотом. Присоединиться к празднику? Почему бы и нет. Делаю шаг и натыкаюсь на парня, невесть откуда взявшегося посреди пустого пространства.

Мой ровесник. Одет как вельможа, собирающийся на королевский бал. Рыжик. Улыбчивый, но глаза портят общее впечатление: нет в них истинного веселья, только его тень.

— Далеко собрался? — вопрошает незнакомец, стараясь казаться одновременно грозным и дружелюбным.

— Да я вообще-то никуда не собирался…

— А зачем «росу» глотал?

— «Росу»? Ах это. Мне нужно было… — А что мне было нужно? Фрэлл! Если «алмазная роса» помещает сознание в Круг Теней, то… — Ты Дагьяр?

— О, прости, что сам не представился! — Рыжик шутливо раскланивается. — Он самый. Непохож?

— Как сказать… Я представлял себе твой облик иначе.

— Ага, позволь угадать: мрачный и скучный тип, кутающийся в грязный плащ и прячущий лицо под капюшоном?

— Примерно.

— Какая ерунда! Я же кто? Поводырь Круга Теней. А тени существуют только там, где есть свет. В темноте, знаешь ли, теней нет, — довольно улыбается Дагьяр.

— Действительно. Как я раньше об этом не подумал?

— Невозможно вовремя думать обо всём, — нравоучительно замечает рыжик. — Лучше и не пытайся.

— А что стоит делать?

— Стоит? — Он делает вид, что задумывается. — М-м-м-м-м… Не останавливаться на полпути. И тем более не стоит поворачивать назад. Хотя бы потому, что возвращаться уже некуда: вчера ушло, а завтра ещё и не думало начинаться.

— И как мне поступить?

— Лечь спать вечером и открыть глаза утром, конечно!

— То есть? — непонимающе моргаю.

— Тебе пора в постельку, которую ты так неосмотрительно покинул.

— В постельку? — Окончательно перестаю что-либо понимать.

— Хотел поразвлечься с моими воспитанницами? — ехидно щурится Дагьяр. — Нет, рановато, парень! Ты им пока малоинтересен, да и они тебе… Ни к чему. Так что брысь отсюда!

Узкая ладонь касается моей груди, и последнее, что я чувствую, — немилосердный толчок, выкидывающий меня…

Из постели.

Кстати, шмякаться об пол даже с высоты пары локтей — неприятно. В следующий раз непременно улягусь прямо на прикроватный коврик. Пусть не слишком мягко, зато падать некуда.

В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ?!

О нет. Только не это!

— Ну что, дали от ворот поворот?

Тилирит стоит у окна, сосредоточенно наблюдая за зимним сном сада. Та же причёска, то же платье. Она не соизволила переодеться? Сколько же времени отсутствовало моё сознание?

— У вас проблемы со слухом, юноша?

— Н-нет.

— Тогда почему не отвечаете? Это невежливо.

— А какого фрэлла вы здесь делаете?

— Так-так… — Тётушка поворачивается ко мне и насмешливо качает головой. — Хороших манер вам, похоже, не способно добавить ничто. Даже возвращение с того света.

— Вот как раз об этом я и хочу…

— Спросить? Не утруждайте себя. Я и так расскажу. — Тилирит улыбнулась, продемонстрировав безупречно молочную белизну зубов.

— Сделайте милость!

— Милость тут ни при чём. И боюсь, выслушав моё объяснение до конца, вы признаёте: то, что случилось — хуже, чем кажется на первый взгляд.

— Не пугайте раньше времени.

— Я и не пугаю, — ещё одна улыбка. — Страх не лучшая приправа к знаниям.

— А я должен что-то узнать?

— Узнать ли? Скорее, сделать, — загадочно поправляет Тилирит. — Начну с самой животрепещущей темы: почему вы всё ещё здесь. К сожалению, ответ вас разочарует.

— В чём же он состоит?

— Так надо.

— И всё?! — перемещаюсь с пола на кровать. — Это ничего не объясняет! Кому надо? Что надо?

— Уж точно не вам. Пожалуй, и не мне. Скажем просто: НАДО. Есть такое слово.

Она, несомненно, издевается. Ну я бы ей и сказал… Если бы решился. А тётушка продолжает:

— Поводырь, да будет вам известно, пускает в Круг Теней далеко не каждого желающего.

Пробую съязвить:

— Я, если припомните, не желал.

— Не в этом суть, — отмахнулась Тилирит. — Дослушайте, а потом возмущайтесь. Если найдёте причину для возмущения, конечно… Вас вышвырнули прочь в первую очередь из-за того, юноша, что вы слишком тесно переплели нить своей жизни с чужими. А Дагьяру не с руки сражаться за вашу душу с теми, кого вы обнадёжили и кому задолжали. И уж тем более с теми, кто задолжал вам!

— Задолжал? — Кажется, понимаю, куда клонит тётушка.

— Загибать пальцы не буду, не надейтесь. И перечислять все камешки, попавшие в ваши сапоги, тоже не стану. Но есть несколько лиц, отношения с которыми не завершены. Сами догадаетесь или помочь?

Предпочитаю промолчать, чем вызываю очередную снисходительную усмешку по своему адресу.

— Миру, в сущности, всё равно, какими событиями ознаменуется царствование некоего Дэриена, когда он взойдёт на престол. Но у этого молодого человека есть весьма примечательные младшие родственники, требующие к себе внимания. Что вы думаете о будущем девочки?

— Почему я должен об этом думать?

— А как же! Вмешались, так будьте любезны проследить за развитием событий. Касательно же мальчика…

Я невольно скрипнул зубами, и Тилирит с видимым трудом удержалась от злорадного хихиканья.

— Не хотите ему отомстить?

— С целью?

— Разве у мести бывает цель? — невинно распахнулись зелёные глаза. — Месть — это изысканное кушанье, потребляемое для собственного удовольствия.

— На завтрак или на обед?

— Обычно вместо десерта, — совершенно серьёзно поправила тётушка. — Хотя некоторые предпочитают поглощать её перед едой. Для аппетита.

— Я никому не собираюсь мстить.

— Зря. Это интересно и приятно. Но на «нет», как говорится… Тогда примите к сведению: за судьбу Рикаарда вы также ответственны.

— С какой радости?

— До встречи с вами шансы мальчика выбрать одну из двух дорог были примерно равны. А сейчас развилка практически пройдена.

— Но как я мог…

— Вы вынудили его сделать шаг в сторону. Заставили испытать злость и унижение. Подтолкнули к обрыву.

— Он сам…

— Он всего лишь ребёнок, которому не повезло с учителями, — строго сдвинула брови Тилирит. — Вы воюете с детьми?

— Нет, но…

— А с женщинами? — ещё один небрежный вопрос.

— Что?

— Как нам поступить с Нэмин’на-ари?

Грудь неприятно кольнуло.

— С ней нужно как-то поступать?

— Увы. Но поскольку решить проблему можно, только будучи частью этой самой проблемы, на ваши удручающе хрупкие плечи ложится ещё один груз.

— Последний? — робко всхлипывает надежда в моём голосе.

— Вам виднее. Есть ещё несколько людей… да и нелюдей, с которыми вам надлежит хотя бы объясниться. И только тогда…

— Я смогу уйти?

— Если вам позволят.

— Кто?

— Мир.

— Мир?

Тётушка довольно улыбается:

— С давних времён существа, населяющие подлунный мир, пребывают в наивной уверенности, что месту их обитания непременно нужен некто всемогущий и всеведущий. Защитник. Хранитель. Герой, наконец. Но на самом деле потребно совсем иное. Миру нужен друг.

Открываю рот, чтобы возразить или съехидничать, но в последний момент одёргиваю себя. Возможно ли, что Тилирит прочла мои мысли? Нет, тысячу раз нет! Но, фрэлл подери, откуда она знает то, что сам я понял с великим трудом, только побывав на Пороге?

— А ещё миру нужен товарищ по играм: мир ведь, в сущности, вечный ребёнок, нуждающийся в присмотре. Но исправление ошибок, как это ни печально, должно происходить внутри, а не снаружи.

— Что вы хотите этим сказать?

— Мы не можем вмешиваться в Гобелен. Нам дозволено только следить за натяжением Нитей и приступать к штопке, лишь когда прореха достигнет смертоносных размеров. А вот вы… Вы, юноша, одарены возможностью становиться частью Гобелена. По своему желанию или чаще без оного. Вы можете пропускать Нити сквозь себя, исцеляя раны мира. Раны, которые он наносит себе сам. Это почётная обязанность и великая ответственность. Но лично я вам не завидую. Проще и приятнее наблюдать за грязной работой со стороны.

Исцелять? Пока я только раню его всё сильнее и сильнее. «Становиться частью…» Отрицая себя конечно же. Согласен, работёнка не из завидных. И не из прибыльных, иначе Тилирит боролась бы за барыш в этом деле…

Фрэлл! Так вот почему мир был согласен умереть! Он просто принял МОЮ ИГРУ. Не критикуя правила и не прося снисхождения. Он готов был следовать за мной. За Порог… И я чуть было не бросил доверившегося мне ребёнка в пасть Пустоты. Простит ли он меня? Я бы не простил.

Постойте-ка! Если мне под силу исправлять свои ошибки описанным тётушкой образом, не значит ли это, что я вынужден буду копаться в чужих оплошностях? Ой-ой-ой. Да на это и целой жизни не хватит!

— Получается, я не смогу…

Тилирит победно щурится:

— Принадлежать самому себе? Ни минуты. Ни вдоха. Потому что вас нет. Есть лишь сплетение Нитей, готовое принять нужный узор, а потом снова вернуться в изначальный хаос.

— Но почему я?! — почти кричу.

— Мы хотели принести миру благо, но едва не ввергли его в ужас Разрушения. И те, кто стоит НАД миром, решили внести свою лепту в нашу ошибку. Создав таких, как вы.

— Но раньше… Были другие! Почему же они не занялись…

— Делом? Потому что только тот, кто откажется от Забвения, примет Память и подарит Надежду, может стать другом целому миру.

Тёмно-рыжий локон выбился из причёски, и тётушка небрежным движением заправила его обратно. На целых два вдоха. А потом он вновь вырвался на свободу. Тилирит вздохнула, покачала головой, но решила не предпринимать новых попыток вернуть беглеца в плен заколок.

— И что теперь?

— Об этом нужно спросить вас. Что касается меня, я собираюсь позавтракать. И вам советую последовать моему примеру.

Завтрак? Хорошая мысль. А в случае чего можно и отлынивать от работы. Например…

— И поверьте, юноша, сказаться больным вам не удастся.

С минуту я смотрел в зелень тётушкиных глаз, а потом не выдержал и выпалил-таки то, что думал:

— Стерва.

Она усмехнулась, отвела взгляд, довольно смежая веки. Подошла к двери, постояла на пороге, потом чуть повернула голову и промурлыкала через плечо: