Внутри женщины. Откровенные истории о женских судьбах, желаниях и чувствах Шоли Тамрико

Глава 3

Ганди

Кристина получилась в моей жизни случайно. Несколько лет назад я проводила все свои субботы в интернатах и детских домах – вместе с друзьями мы отвозили туда поцелуи и гуманитарную помощь. Кристина тоже была неравнодушна к благим делам, но по сравнению со мной находилась на семьдесят седьмом левеле этого мастерства. Об этом она и собиралась рассказать мне: как обычная девушка может стать матерью Терезой.

Досье

Имя: Кристина

Возраст: 27 лет

Профессия: юрист

Семейное положение: в отношениях

Материальное положение: среднее

Жилищные условия: съемная квартира

Дополнительные бонусы: умение ценить чужую улыбку

– Привет, моя личная Ганди, – я обняла Кристину.

– Я тебя прошу, не называй меня так. Тем более, что Ганди был больше политиком, исповедующим практику ненасилия и любви к миру, а я лишь точечно помогаю тем, кто в этом нуждается. Я даже не состою ни в какой организации. Мои масштабы очень малы.

– Ирэна Сендлер[6] тоже так начинала. А в итоге смогла вывезти из Варшавского гетто около 3000 тысяч детей.

– Слушай, Тамрико, ну мне льстит, конечно, что ты считаешь меня кем-то подобным, но сейчас я развею твои восхищения в пух и прах. Ведь все началось с того, что из-за меня погиб человек.

– Отлично.

Я иронично улыбнулась. Я сама выбрала себе такую жизнь, и люди ответили мне взаимностью. После выхода первой книги с циклом мужских интимных интервью окружающие с еще большим доверием рассказывали мне о том, сколько смертей и возрождений было в их прошлом.

В воздухе висела октябрьская осень. Пару часов назад прошел дождь, и оттого деревья дышали на нас особенно откровенно. В коричневом пальто и красных ботильонах я встретилась с Кристиной в парке. Мы взяли термос с чаем и укрылись в одной из достаточно сухих беседок.

– Все шутишь, – Кристина налила нам чай в плотные пластиковые стаканчики.

– Это мое единственное оружие против… да против всего, в принципе. Когда случилась эта история?

– Четыре года назад. Я возвращалась домой после работы. У нас довольно тихий двор, без скамеек возле подъездов, поэтому часто там мало людей. Я думала про договора, которые мне нужно было подготовить на следующий день. Так что ночь мне предстояла бессонная. Правда, я тогда не подозревала, что совершенно по другому поводу.

Чай успел настояться и был на удивление вкусным. В нем сильно читался бергамот, который мне так нравился. Вокруг нас не было ни души, и я легко оказалась в прошлом Кристины.

– Уже у самого дома я заметила мужчину. Он шел с противоположной стороны в мою сторону. В черной куртке и джинсах. Ничего в нем не было необычного. Случайный прохожий. И только почти поравнявшись со мной, он внезапно остановился. Я не обратила на это никакого внимания. А он… он сначала застыл, а потом сделал два больших шага по направлению ко мне. Я обернулась. Он молчал, но его глаза… – Кристина поставила стаканчик на скамейку. – Его брови сошлись на переносице, а глаза так пристально смотрели на меня. Никогда прежде я не видела такого взгляда. Он приоткрыл рот, а я, испугавшись этого полоумного, странного незнакомого мужчину, быстро забежала в свой подъезд. Откуда мне было знать, что я была последней, кого видел этот мужчина.

– Нас с детства приучали не разговаривать с незнакомыми. Это наша ментальная привычка – убегать от людей.

– К сожалению, да. – Кристина была красивой девушкой. С «гулькой» русых волос на затылке, густыми бровями и яркими зелеными глазами. Впрочем, может ли казаться некрасивым человек, которого в действительности заботит жизнь других людей? – Я пришла домой, разулась и занялась своими делами. Спустя какое-то время, наверное, полчаса или час, я зачем-то выглянула в окно. То самое, из которого выход во двор. Этот мужчина лежал на земле, а вокруг него были какие-то люди. Человек пять. И тут я впервые подумала, что ему было плохо. Я накинула кофту и выскочила во двор. Одновременно со мной приехала и «скорая», которую вызвал кто-то из стоящих. Мужчину быстро погрузили на носилки и увезли. Сказали, что он умер и это был инсульт. Кстати, тогда тоже была осень.

Я любила осень, больше, чем саму себя. С ее влажными листьями, силуэтами пальто, звуками распахнувшегося зонта и горячим глинтвейном. Летом я не умею быть счастливой, мой год официально начинается с приходом сентября. Но у Кристины была своя, совсем не похожая на мою, осень.

– С этого все началось?

– Да, но не сразу. Милосердными ведь не рождаются, ими становятся. Потому что нам в детстве ничего не рассказывают. Ничего из того, что действительно важно. Если бы мне в детстве кто-то внушил то, что незнакомые мужчины могут не только насиловать и грабить, но и просить о помощи, этот парень, возможно, сейчас был бы жив.

Синдром закрытых дверей. Именно такой диагноз я щедро ставила практически каждому ныне живущему. Уставшие от несовершенства мира, мы превозносим себя до лика святых мучеников и запираемся в этом личном алтаре от окружающих. Каждый нововстречный автоматически маркируется как «чужой», когда это так просто – сказать чужому человеку «будьте здоровы». Но несовершенство мира, тяжелые пакеты и мантра «это не мое дело» делают нас немыми.

– Ты, наверное, запомнила его глаза.

– Да. Я потом долго не могла уснуть. Договора не писались, я думала о том, почему испугалась и не спросила, нужна ли ему помощь. Ведь это было так просто. Так просто. А в его глазах было совсем не бешенство, а страх смерти и просьба о помощи. Ему было плохо, и он не мог из-за этого говорить. Представляешь, человек умирал, а я побежала в подъезд?

Я пожала плечами.

Есть такая притча. Умер мужчина и попал на небеса. Там Бог предложил ему самому выбрать, в какую дверь заходить – рай или ад. «Но как же я смогу принять такое решение?» – «Вспоминай свою жизнь», – ответил Бог. «Пять лет назад я не спас человека, который тонул в реке. Наверное, мне в ад». – «Но этот человек должен был через год сбить на своей машине троих детей. Так что все сложилось хорошо». – «Да? Отлично! Ведь еще год назад я помог женщине донести сумки, и она успела на поезд». – «И этот поезд потом сошел с рельс, а женщина погибла». – «Господи, как же я тогда решу, куда мне идти?» – «Легко. Только судить надо не по своим поступкам, а по своим намерениям».

Комментарии излишни, ведь Бог, как всегда, прав.

– Ты до сих пор себя винишь?

– Если честно, то да. Особенно теперь, когда я понимаю, как много можно изменить, если вести себя по-другому. Если быть более внимательными.

– И как много?

Кристина улыбнулась. Похоже, я прикоснулась к ее самой любимой теме.

– На следующий день на меня накричал начальник, договора пришлось отправлять с задержкой, и я забыла про погибшего мужчину. А через несколько дней подруга предложила поехать с ней в детский дом – отвезти подарки и пообщаться с детьми. Я никогда не думала о чем-то подобном, об интернатах знала только из фильмов. Мне виделось, что там все дети голодны и бедны. Я боялась, что не выдержу этого и расплачусь. И именно поэтому решила согласиться: мне казалось, я таким вот способом искуплю свою вину перед тем мужчиной.

– Давай угадаю: ты подсела сразу же?

– Откуда ты знаешь?

– Знаю.

Я действительно знала, какой силой обладают детские дома и интернаты.

Впервые я попала в небольшой сельский детдом несколько лет назад. В феврале, после очередного неудачного романа с мужчиной. Мое сердце ныло, шел мокрый снег, мы ехали в холодном автобусе, доверху наполненные фруктами, сладостями и гуманитарной помощью. Рук не хватало: каждый из нас нес по три-четыре пакета. Замерзшая, я стояла перед детьми и пыталась улыбаться. Я не знала, что им говорить и как себя вести. Мне казалось, что передо мной стоят самые несчастные в мире создания, и я должна одним словом повернуть их жизнь к лучшему. Принять решение я не успела: три девчонки начали крепко обнимать меня и спрашивать о том, как меня зовут, чем я занимаюсь, какая музыка мне нравится. Я была шокирована такой откровенной и повышенной тактильностью от чужих людей, пусть и детей. У них абсолютно отсутствовал кинестетический барьер, они могли трогать, прикасаться, гладить по волосам, брать за руку, целовать и все это – бесконечно. И было им три года, семь или тринадцать – их пальцы держали меня так крепко и по-настоящему, как младенцы хватаются за одежду или волосы мамы в первые месяцы жизни. Для меня, человека, выросшего в стандартной полноценной семье с отцом и матерью, такая тактильность – практически шок. Мы уезжаем из родительского дома, живем сами или со своим мужчиной, но постепенно забываем, как это – прикасаться без цели, без стремления соблазнить этого человека или влюбить в себя. Гладить кого-то по волосам и протягивать ему руку – просто так. Просто потому, что вы сейчас рядом. Прикосновения – как альтернатива словам.

Я стала ездить в детдома каждую субботу, и уже через полгода осознала, что общение с этими детьми стало для меня наркотиком. Я физически скучала по ним, я хотела видеть их гораздо чаще.

И, конечно, это случилось: я полюбила одну из девочек. Ее звали Настя, ей было двенадцать лет. Она улыбалась лучше всех и была на удивление гибкой: шпагаты, «колесо», сальто – ей давались безумно легко. Она знала, что я восхищаюсь этим, и при встрече обязательно показывала мне очередной трюк, который успела изучить за время нашей разлуки. Я всерьез думала о том, чтобы удочерить ее.

А потом… что-то случилось внутри, и я перестала ездить. Ответ появился не сразу. Я поняла, что ездила в детдом не для того, чтобы подарить свою любовь, а для того, чтобы получить ее. Самую искреннюю любовь в чистом виде.

Когда я осознала то, что дети стали давать мне больше любви, чем я могу дать им взамен, мне стало трудно к ним ездить. Я стала подключаться к помощи дистанционно, но навещать лично перестала.

Может, это неправильно, но – честно. Честно перед собой.

И, как бы это ни звучало, но мне кажется, что подсознательно мы ездим в детские дома именно за этим: там нас наградят любовью и протянут руку. Руку, которой, быть может, нам так не хватает в жизни. Без преувеличения – такие дети однозначно могут научить заново прикасаться к людям.

А мою Настю усыновили итальянцы. Но ее фотографию, подписанную корявым детским почерком будущей звезды легкой атлетики, я до сих пор храню.

– Как часто ты стала ездить?

– Каждую неделю. Чаще не позволяла работа. Там был мальчик. В свои шесть лет он почти не разговаривал, не умел различать цвета и считать. Когда я попросила его взять зеленый карандаш в руки, он не смог. Он не знал, что в мире существуют цвета. В детский дом его привели соседи: родители мальчика постоянно пропадали где-то и принимали наркотики. Он мог целые дни проводить сам, питаясь сырым рисом. Он мог говорить только односложные слова, например, «дай», «не хочу». По развитию он был трехлетним мальчиком. Через два месяца наших регулярных поездок он впервые рассказал нам стишок, который смог выучить. А через полгода – стал звонить мне на телефон и задавать длинные вопросы, рассказывать о себе. В семь лет он все-таки смог поступить в школу наравне с остальными. Правда, он очень мелкий. Но он и с этим справится. Если поверит, что жизнь стоит того, чтобы жить, – глаза Кристины сверкнули ее собственной верой в сказанное.

Все правда. Любовь к жизни творит чудеса. Она помогает набрать вес, разгладить морщины, избавиться от синяков на теле, покончить с зубной болью и выпрямить спину. Только очень важно, чтобы рядом был кто-то, кто скажет, как это важно для него – чтобы ты выжил.

– Однажды он позвонил мне и сказал, что решил строить красивые дома, когда вырастет. Чтобы по всему городу было много красивых зданий. Это было самое крутое «спасибо», которое я слышала в свой адрес. И тогда я поняла, как легко изменить мир к лучшему.

Мы по-прежнему были одни в парке. Лишь вдалеке виднелся силуэт бабули, отмеряющей с помощью коричневой палки свои медленные и короткие шаги. В воздухе все так же невероятно пахло корой и землей, а чай в термосе был таким же теплым.

Я слушала Кристину и думала о том, что полностью уничтожить негатив в мире – невозможно, но преумножить добро – вполне реально. А какую ставку делаете вы?

– Вот так два мужчины всего за несколько месяцев кардинально изменили твою жизнь к лучшему.

– Да. Причем сами того не желая. Теперь меня было не остановить. С тех пор я стала чаще разговаривать с незнакомыми людьми в метро. Всегда говорю «будьте здоровы» или «давайте я вам помогу». Но тут нужно осторожно: один раз я помогла бабушке с ее телегой на наших ступеньках, которые лишены специальных подъемов, так у нее чуть не случился инфаркт-благодарности. А многие и вовсе отказываются: мы стали бояться добра больше, чем ненависти.

– Кристи, – я подвинулась ближе и прижалась к ней своим плечом. – Ты говоришь грустные вещи, а мне все равно хочется улыбаться.

– О, значит, я исправно выполняю свою миссию.

– А в чем она заключается?

– Я думаю, в том, чтобы распространять добро и позитивные эмоции. И это не только моя миссия. Мне кажется, у всех женщин это заложено внутри, поэтому у них это так здорово получается. Жаль, что на первых полках в книжных магазинах лежат талмуды «Как стать стервой» и прочие тренинги. Когда все, что нам нужно, – это научиться чаще разговаривать с незнакомыми людьми.

Я вспомнила сотни трогательных роликов, которые массово распространяются в сети. Люди плачут, когда смотрят их, и клянутся себе, что прямо завтра начнут вести себя точно так же. Но сентиментальность рассасывается вместе с ночью. Утро напоминает нам, что мы хотим новый телефон, а не новую улыбку от прохожего.

И так продолжается до тех пор, пока жизнь не ударит нас по голове.

А бывает, что мы не замечаем и этого удара.

– Ты сейчас состоишь в каком-то фонде? Как ты помогаешь людям?

– Нет. Фонд – это больше статус, а мне это не нужно. Я продолжаю ездить в детдома с разными группами волонтеров, проведываю стариков, если узнаю, что они живут абсолютно сами, болтаю с беспризорниками, говорю девушкам в метро, что у них красивые глаза. В общем, все на бытовом уровне, и на это надо совсем мало времени, так что я и договора успеваю написать, – Кристина засмеялась. – Когда что-то становится твоей привычкой, у тебя всегда найдется на это время.

– Добро стало твоей привычкой.

– Нет. Моей привычкой стала улыбка людей.

Я тут же превратилась в сгущенку и растаяла. Какой же это дар – знать человека, которому хочется, чтобы ты улыбался.

– Люблю тебя, моя Ганди.

И это была чистая правда.

Глава 4

Волшебница

Осень была очень кстати. Я заприметила отличный желтый шарф в магазине и черно-белые перчатки в крупную клетку. Мне все никак не удавалось найти причину купить их, а тут случился октябрь. И стоило только холодному ветру ворваться в мою комнату, как я тут же помчалась за обновками. Дождь противно брызгал мне в глаза, а мокрый асфальт прилипал к ботинкам, когда в кармане неожиданно начал дрожать мобильный. Звонила девушка. Быстрым и уверенным голосом она сказала мне, что у нее просто замечательная история для меня. «О чем?» – спросила я. «О том, как меня содержат чужие мужья», – ответила она.

Мы договорились встретиться сразу же, буквально через пару часов. Я улыбнулась своему отражению в случайной витрине. Зря люди так не любят осень. У меня вот новый шарф и новая история.

Досье

Имя: Яна

Возраст: 29 лет

Профессия: содержанка

Семейное положение: свободное

Материальное положение: достаточное

Жилищные условия: своя «студия»

Дополнительные бонусы: стремление к смыслу

– Больше всего на свете я ненавижу «имитацию нежности»: когда для того, чтобы зацепить мужчину, приходится заказывать бокал вина, а хочется – пива или водки, а потом сидеть и, томно прихлопывая ресницами, улыбаться его шуткам, таким же плоским, как гладильная доска. Какое счастье, что нам с тобой не нужно соблазнять друг друга, – Яна скинула с плеч тяжелое пальто и опустилась в кресло напротив меня. У нее было каре из светло-русых волос и прямая челка, скрывающая брови. – А еще больше меня бесит, знаешь, что? То, что мы, по сути, вообще всю свою жизнь вынуждены что-то имитировать перед мужчинами. Потому что как только ты превращаешься в обычного человека, ему становится скучно. Все эти месячные, слезы, температура… Перестаешь притворяться Еленой Прекрасной – перестаешь нравиться.

– Ну, если мужчине приятно – почему бы не притвориться? Мужчины – они ведь тоже люди. Нельзя быть эгоисткой.

– Вот именно. А большинство женщин – маниакальные эгоистки. Поэтому в мире всегда будут любовницы, готовые притворяться.

К нам подошел официант. Мы изучили меню и пришли к мысли, что если нам не нужно соблазнять друг друга, то почему бы не выпить? К тому же нам предстояла довольно откровенная беседа. Мы сделали заказ, и уже через несколько минут на столе стояла бутылка просекко и закуска.

– Слушай, а ты как Опра Уинфри?[7] Люди рассказывают тебе свои истории, и после этого всем становится лучше?

Я рассмеялась и взяла кусочек любимого соленого сыра. Мои друзья в последнее время действительно так называли меня. Мне льстило, конечно. Но не потому, что Опра – одна из самых богатых и знаменитых женщин мира, а потому, что она умеет слушать и понимать. А люди же больше говорят. Ходят мимо друг друга и говорят, говорят без умолку и часто без толку. И каждый хочет, чтобы его услышали, но как – если все только говорят? А потом мы стареем, мудреем и наконец-то замолкаем. Но слушать и понимать оказывается некого – люди, они же смертные. Надо спешить услышать, пока еще живы те, чей голос мы любим.

Впрочем, от гонораров Опры я бы тоже не отказалась.

– Да, Яна, мне бы очень хотелось, чтобы после этого всем становилось лучше. Ну, или хотя бы тому, кто рассказывает историю. Вот тебе лично станет легче?

– Проверим.

Дождь усилился. Наш столик находился так близко к большому окну ресторана, что порой я забывалась и ощущала себя на улице. К реальности возвращал запах еды, которую с удовольствием поглощали гости заведения. Я улыбнулась: осень – идеальное время для неожиданных знакомств.

– Яна, давай начнем.

– Давай. Наверное, стоит сразу сказать все, как есть, а не ходить вокруг да около. Я – содержанка. Та самая женщина, с которой проводят свои ночи женатые мужчины. Они приходят, немного беседуют со мной, ужинают и выпивают, а потом я приглашаю их в свою постель. И еще кое-что: они полностью меня содержат. Другого источника дохода у меня нет.

– Ты встречаешься только с женатыми мужчинами?

– В основном да.

– Почему?

– Потому что они умеют по-настоящему ценить время, проведенное со мной, ведь иногда на все про все у нас есть только пару часов. Холостяки в этом плане страшно избалованы, их нужно завоевывать. Ну, знаешь, прыгать над ними с погремушкой в руках и надеяться, что им захочется поиграть с тобой. С женатыми все иначе. Да и в сексе они, как правило, с бльшим азартом соглашаются на эксперименты: однообразие семейной жизни толкает их на риск, – Яна говорила быстро и четко, как будто заранее знала, что я буду спрашивать ее именно об этом. – А еще они более щедрые. Семья учит их делиться. Особенно хорошо, если у него есть дети: они делают мужчину сентиментальным, и он легко может увезти свою любовницу в Париж, только ради того, чтобы выпить с ней шампанского в дорогом отеле, из окна которого видна освещенная десятками фонарей Эйфелева башня или открывается роскошный вид на Монмартр, – когда-то здесь вспыхнула страсть знаменитого художника Модильяни, а теперь здесь и он соблазняет свою любовницу. Что может быть пафоснее и сексапильнее?

– Модильяни? А кто ты по образованию?

– Придется признаться. Искусствовед. Так что в принципе работаю по специальности: изучаю романтизм в современном обществе.

Яна иронично хохотнула.

Я почувствовала, как внутри меня что-то зажглось. Так бывает, когда тебе вдруг начинает нравиться совершенно незнакомый человек. Он смотрит на тебя, жестикулирует, а внутри тебя от этого становится светло. И тут же хочется обменяться телефонами и встретиться еще раз, а потом еще раз. Люди называют это симпатией. И надо обязательно знакомиться с незнакомыми людьми – никогда ведь не знаешь, кто из них зажжет внутри тебя свет.

– А сейчас у тебя есть мужчина?

– Да. У него жена, двое детей и отличное чувство юмора. Мы с ним замечательно проводим время.

– Какая ты интересная. И надо же: содержанка-искусствовед. Я думала, что они все умерли еще в Венеции, несколько столетий назад. А ты вот – осталась жива. И с одной стороны, я тебя понимаю: женатые мужчины часто очень привлекательные, потому что если кто-то согласился стать его женой, значит, что-то же в нем есть? Но с другой стороны, с чистоплотной, – он сначала в ней, а потом – в тебе. Ну, или наоборот. Не смущает?

– А еще он засовывает себе в рот сомнительные ложки и вилки из ресторанов, которые не всегда усердно помыты, пожимает чьи-то потные руки, а потом ими же хватает меня за щеки, сморкается и порой забывает почистить зубы – с кем не случалось такого? В общем, даже если бы он никогда в жизни не спал с другой женщиной, он – сплошная ходячая бактерия. Так что тут или не вдаваться в подобные размышления, или пить натощак и перед сном мирамистины[8]. Так что нет, не смущает, – Яна взмахнула ладонью, и в воздухе заблестел красивый желтый камень, гордо сидевший на ее кольце.

– А как насчет желания быть единственной женщиной?

– Как хорошо, что ты завернула в эту сторону. У меня есть мысль на этот счет, – Яна посмотрела на меня так, словно собиралась передать ключ от тайны сотворения мира. – Я думаю, что быть единственным – это чисто мужское стремление, которым их наделила природа. Женское стремление – быть защищенной и обеспеченной. Все. Иногда мужчина хочет набить морду своему начальнику, а вместо этого идет спать со мной. Потом одевается, завязывает на шее этот дурацкий галстук, как будто петлю затягивает, и сквозь зубы приговаривает, как он ненавидит этого какого-нибудь ивана петровича. А я киваю и отвечаю: «Приходи завтра, я утку приготовлю, а потом сделаю минет». И он приходит, потому что ему нужно эту ненависть куда-то деть. Почувствовать себя значимым, выиграть время, чтобы понять, как поступить. А жена даже при всем желании так сказать не может: у нее дети, дом, учительница младшего сына – дура, порошок закончился, а старшая дочь хочет сделать пирсинг в своем юном носу. И она если и соглашается на секс, то только в позе уставшего бревна. Ей вообще плевать на его начальника. Для нее – по сравнению с пирсингом дочери – это вообще не проблема. Мне тоже плевать на его начальника, но плевать по-другому, и у меня есть время и силы притворяться, что это не так. Вот мужчина и заводит любовницу: просто потому, что ему нужна поддержка в виде легкого и хорошего секса. И ничего личного. Только секс. И знаешь, сколько сейчас таких мужчин? Очень много.

– То есть ты считаешь, что все дело в простом хорошем сексе без обязательств?

– Конечно. Мужчина заводит любовницу, потому что у него проблемы на работе, а не потому, что он не любит свою жену и хочет от нее уйти. А когда проблемы на работе рассасываются, он уходит от любовницы. Если он, конечно, умный. И вот согласись: мужчине же необходимо иногда сразу две женщины. А женщине достаточно и одного. Это к твоему вопросу, хочется ли мне быть одной-единственной.

– Не знаю. Я еще не решила.

– Хорошо, поставим вопрос иначе: вот если ты всецело любишь мужчину и хочешь быть только с ним, более того – ты уже с ним, и у вас семья, и у вас все реально хорошо, но для того, чтобы так было и дальше, ему нужно иногда, раз в несколько лет, спать с другой женщиной, потому что у него бизнес с мудаками, ты пойдешь на это или гордо хлопнешь дверью?

Я упала внутрь себя и задумалась. Хотелось соврать, но просекко не позволяло.

– Да, вероятно, я пойду на это.

Яна зачем-то взяла мою ладонь в свою руку и крепко сжала.

– Это правильный выбор. Потому что любит он – тебя.

– Слушай, а они тебе говорят, что любят тебя?

– Некоторые говорят, но я не придаю этому вообще никакого значения. Потому что любить – это ложиться с тобой в одну постель даже тогда, когда ты болеешь и на лбу у тебя платок со спиртом. А мои мужчины даже не знают, когда мне нездоровится. Они мной восхищаются – потому что я всегда хорошо себя чувствую, но не любят.

– Какая ты умная. С тебя хоть книгу пиши.

– Это объяснимо: у меня нет семьи и работы, а значит – есть время умнеть. Ты уже сегодня вспоминала про венецианских куртизанок. Так вот они были страшно умными по той же самой причине – у них было на это время. А книгу пиши – я с удовольствием буду позировать.

Впервые я посмотрела фильм «Честная куртизанка»[9] в десять лет. С тех пор образ Вероники Франко стал для меня примером идеальной женщины, ведь она безупречно владела двумя самыми изящными искусствами – поэзией и интимным удовольствием. С одной лишь поправкой – все, что она сделала, я мечтала воплотить в рамках одного мужчины. Второй раз мне довелось пересмотреть эту картину уже в двадцать пять, и я лишь утвердилась в своем выборе образа для подражания. Однако внешние обстоятельства были против меня: я была вынуждена пойти работать, едва окончив школу, чтобы оплачивать учебу в университете, так что времени на дополнительное образование в сфере искусства не было. Сейчас, ввиду отсутствия мужа и детей, все свободное время я посвящала именно литературе, музыке и кино, но и тут время сыграло против меня: современным мужчинам совсем не нужны женщины, которые могу увлечь их своими талантами, интеллектуальными беседами или дать мудрый совет. А как было бы здорово, если бы мужчинам вдруг стало это важно.

– Слушай, а ты разговариваешь с ними? На интеллектуальные темы? Они просят у тебя совета?

– Нет, так глубоко – нет. Времена, когда в женщине видели смысл, прошли.

– С этого места подробнее.

Яна приосанилась. Было очевидно, что внутри нее живет множество прочитанных книг и удивительных цитат.

– Умная, или мудрая, женщина действительно может сказать нужные слова мужчине, чтобы помочь ему расслабиться, принять важное решение или собраться с силами. Но для того, чтобы она стала такой, ей нужно время – на чтение книг, общение с людьми и самообразование. Зря, что ли, думаешь, наши предки придумали эту фразу: «За успешным мужчиной всегда стоит мудрая женщина»? Ничего не зря. Да, современные мужчины любят говорить о том, что согласны с этой поговоркой, и что они безумно ценят умных женщин. Но при этом совершенно не против, чтобы их жены вкалывали в этих проклятых душных офисах, истерили от совещаний с клиентами вместо занятий искусством, а по-настоящему умных женщин вообще обходят стороной, как картину Босха – вроде и красиво, и талантливо, но непонятно, как это улучшит твою жизнь и куда его повесить в квартире. Гнусный мир двойных стандартов.

– Да, это похоже на то, как мужчины говорят, что «в женщинах для меня важна только душа, внешность не имеет значения». Но при этом рассматривают красоту души только среди красавиц.

– Именно. Из тебя выйдет отличная любовница! – Яна подняла бокал в воздух, освещая зал вокруг нас своими яркими зелеными глазами.

– Не уверена. На эту роль мужчины выбирают длинноногих, с большой грудью и ямочками на щеках. Или роковых секс-бомб.

– Холостяки – да. А вот бывалые и семейные, те, которые заводят любовницу не для имиджа, а для себя, выбирают тех, с кем им снова интересно жить. А для этого тебе совершенно не обязательно беседовать с ним на философские или культурные темы. Достаточно быть просто ухоженной, в меру стильной и внимательной. Хотя, согласна, было бы здорово, если бы мужчины снова разговаривали с нами.

– Я говорила с мужчинами на протяжении двух лет для своей первой книги. Это действительно потрясающее времяпровождение. Чистой воды платонический оргазм.

– Вот видишь. Главное, никогда не говорить с ним о том, о чем ты можешь поговорить со своей подругой. Иначе он станет твоим другом.

С новым шарфом на плечах и с распущенными волосами мне казалось, что прямо сейчас я – героиня романов Франсуазы Саган[10]. Со смутной улыбкой и каким-то совершенно спокойным пониманием правды: говорить с любимым мужчиной – не означает озвучивать все, что у тебя происходит в голове, а любовь и счастье – это не синонимы.

– То есть ты признаешь мужскую измену и даже поощряешь?

– Измена – это всего лишь подпитка мужского эго. Что, между прочим, помогает сохранить семью. Вот, кстати, еще один аргумент в пользу того, почему я завожу романы только с женатыми – их измена в большинстве случаев звучит как попытка сохранить брак. А вот когда начинают ходить налево еще неженатые или те, кто еще даже не живет вместе, – тут глухо. Тут нет чувств.

– Тогда мужская измена – это желание оставить все, как есть? – мне не нравилось, и одновременно забавляло то, что Яна частенько отвечала на мои вопросы туманно-уклончиво.

– Абсолютно. А женская – это наоборот, желание перемен: обратить на себя внимание, показать, как ее обидели, изменить отношение к себе. Ну что я банальностями сыплю, ты же и так это знаешь.

– Не знаю. Я никогда никому не изменяла, – я гордо погладила пузырьки просекко, лениво рассматривающие меня из бокала. – Знаешь, измена, конечно, очень странный способ изменить свою жизнь. И, пожалуй, самый легкий. Можно же сделать себе кофе, выйти на балкон, закрыть за собой дверь и не выходить оттуда, пока не станет понятно, что именно тебя не устраивает в жизни и что необходимо сделать с этими неправильностями. А можно пойти трахаться с чужим человеком.

– Да, Тамрико. Этим люди и отличаются друг от друга: кто-то ищет сложные пути, кто-то – легкие, а кто-то вообще не ищет.

– В твоем случае стать содержанкой было каким путем?

– Легким.

– А поступить на искусствоведа?

– Тоже. На тот момент там был очень низкий конкурс.

Мы замолчали и молча ели сыр с зеленью. Я до сих пор не умею правильно реагировать, когда человек рассказывает мне неудобную правду о себе. Я знаю, как вести себя, когда меня обманывают, когда мне льстят, хитрят, лукавят, но когда говорят неудобную правду о себе же – не знаю. Рассыпаюсь, как стеклянная кружка, ударившись о твердую поверхность.

– Спасибо за честность, – наконец-то произнесла я.

– Ты же просила быть искренней в этом своем проекте.

– А зачем ты вообще решила все это рассказать?

Яна внимательно посмотрела на меня. Она была одета в светло-бежевую блузу и красные брюки. Редкая порода женщин, в которых сочетается элегантность и простота одновременно. Я не знала Яну на вкус, потому что была знакома с ней всего несколько часов. Я еще совсем не решила, соглашаться с ее мыслями или нет. Но мне чертовски импонировало то, что у нее были свои правила жизни.

– Я решила рассказать это тебе, потому что не согласна. Не согласна с местом женщины в этом конкретном мире. Ее место на кухне, в спальне и в культуре. Но только не в бизнесе. Зачем это придумали люди: женщины-адвокаты, женщины-генеральные директора, женщины-эккаунт– менеджеры.

– Но есть примеры выдающихся женщин-врачей, которые спасли сотни жизней.

– Таких – единицы, а в современном бизнесе работают тысячи женщин, которым объективно никогда не стать выдающимися в этой сфере. Более того: большинство из них ненавидят свою работу и выполняют лишь бы как.

– Но рук не хватает. Представь себе, если все эти тысячи женщин завтра займутся семьей или искусством, – огромное количество компаний придется закрыть.

– И правильно. Огромное количество компаний – это клоны, которые создают товары и услуги, без которых общество вполне могло бы прожить. Ты вообще в курсе, сколько всего ежедневно вываливается на свалки? В то время как африканские дети играют углями и головешками, многие европейские дети отрывают головы своим стотринадцатым куклам с одной и той же прической на этой самой голове. Товаров и услуг слишком много, но нам их все равно навязывают – потому что деньги. А вот в искусстве рук действительно не хватает. И не путай сейчас шоу-бизнес с искусством.

– Ты предлагаешь полностью переформатировать общество?

– Я высказываю свое мнение. Разве не об этом твой проект – услышать голос разных женщин? И я не предлагаю переформатировать. Я предлагаю хотя бы задуматься об этом. О смысле женщины.

Я сделала глоток. Дождь шагал по асфальту совсем рядом, было прохладно. В чем смысл женщины? «В чем смысл женщины?», «в чем смысл женщины?», «в чем смысл женщины?» повторял за мной воздух. И что-то мне подсказывало, что мужчины задаются этим вопросом гораздо чаще, чем сами женщины.

«Женщины… Что еще сказать? Кто сотворил их? Бог – непревзойденный гений. Волосы… Говорят, что волосы – это все. Знаешь ли ты, что такое зарыться лицом в облако волос и захотеть уснуть вечным сном… Или губы, когда они касаются твоих губ – это словно глоток вина после перехода через пустыню. Груди. Ох… большие, маленькие… Ноги… Это все – запах женщины. Это все – билет в рай. Женщины – пока ты смотришь на них – ты живешь». Это не я сказала, это все герой Аль Пачино в «Запахе женщины»[11]. И может, потому нам так нравится этот фильм, что главному герою было известно, для чего созданы женщины?

– И в чем, по-твоему, смысл женщины? Ты наверняка об этом думала.

– Созидать. Гармонизировать. Улучшать. Сострадать. Работа в бизнесе уничтожает эти свойства на корню. Офисные разговоры, клиенты и законы продаж съедят тебя. И хоть ты тысячу раз наряжайся в юбку-карандаш и туфли-«лодочки», выходи замуж и рожай детей – твой женский смысл будет утрачен.

– Что помимо мужского удовольствия созидаешь ты?

Яна молча взяла в руки мобильный телефон и углубилась в него. Через пару минут я увидела на дисплее несколько девушек, проживающих свою жизнь на холстах. С тонким носом, длинными сережками, накрашенными губами или неспокойными волосами они хотели рассказать что-то важное.

– Это кто?

– Преимущественно мое альтер-эго. Но есть и реальные женщины, которых я случайно встретила на улице или где-то еще.

– Это ты рисовала?

– Да. Насмотрелась разного во время обучения в университете, а потом и сама – когда путешествовала по странам со своими любовниками и решила, что тоже что-то могу.

– Определенно что-то можешь, – я кивнула. Это не были гениальные полотна, от которых захватывало дух, но на них точно хотелось остановить свой взгляд. А может, это и были шедевры. А может, и просто мазня. Творчество – это всегда чувства автора, и кто я такая, чтобы судить об их качестве? – Ты прямо Фрида Кало[12].

– Ну, нет. Мне же не больно. У нее были стальные спицы в спине и с семнадцати лет она почти не двигалась. И вместо того чтобы отпустить с миром этого мудака Диего Риверо на все четыре стороны, она любила его до потери жизни. Впрочем, он пережил ее всего на три года. Так что, может, он был не таким уж и мудаком.

Я снова всмотрелась в картины Яны. Счастлив тот человек, у которого находится время творить.

– Ты кому-то показываешь эти картины?

– Только друзьям. Иногда дарю кое-что тем из них, кому нравится этот стиль.

– А как насчет выставки?

– Благотворительной или социальной – да. Иначе это превратится в бизнес. А мое отношение к женщине в бизнесе ты знаешь. Женщину должен содержать мужчина, а не она сама.

– Думаю, многие мужчины, послушав нас, скажут, что большинство женщин и так являются содержанками.

– Вот и прекрасно. Плохо то, что эти женщины стыдятся этого и пытаются скрыться под маской успешного офисного работника. К чему эти прятки? Люди считают, что неработающая женщина – это плохо, потому что рассматривают только одну сторону – финансовую. Мол, она не приносит в дом денег, но потребляет. Никто не заходит дальше – сколько женщина при этом отдает в культуру, уют, воспитание детей, то есть в благоустройство мира. Работа съедает часть качества этих усилий, и в итоге проигрывает кто? Не отдельный мужчина, не отдельная женщина. Весь мир.

Официант поспешил освежить наши бокалы. Возможно, Яна была против гендерной эволюции. А возможно, нам просто и вовсе не нужна эта эволюция. Но если в конечном итоге выигрывает мир, я готова поставить свою подпись на каждой странице предложенного манифеста.

– Яна, а ты когда-нибудь любила?

– Нет. Возможно, именно поэтому мне так легко рассуждается на все эти вопросы. Поживем – увидим, – Яна откинула челку с глаз и, в очередной раз блеснув глазами, подняла бокал. – За то, чтобы в нашей с тобой женской жизни всегда был правильный смысл.

Глава 5

Фемина

Наташа, конечно, не сразу согласилась рассказывать о себе для моей книги. Потом она согласилась, но нам никак не удавалось синхронизировать кривую наших графиков. Я совсем отчаялась, когда вдруг зазвонил мой мобильный. Наташа звала меня в гости, на яблочный пирог и беседы. Я быстро надела свое любимое бело-синее платье и накинула коричневое пальто.

Я немного волновалась. Я действительно очень хотела услышать ее историю.

Досье

Имя: Наталья

Возраст: 38

Профессия: экономист

Семейное положение: любима и люблю

Материальное положение: заслуженное

Жилищные условия: двухкомнатная квартира

Дополнительные бонусы: блеск в глазах

– Я почти отчаялась. Это очень приятный сюрприз. Особенно учитывая то, что за окном – ноябрь.