Внутри женщины. Откровенные истории о женских судьбах, желаниях и чувствах Шоли Тамрико

Глава 11

Медсестра

Мама всегда говорила мне, что если я не буду хорошо учиться, то непременно стану торговать рыбой на рынке. Продажа морепродуктов надолго стала квинтэссенцией самой жуткой женской судьбы в моем сознании. Я стала писательницей, но не уверена, что мама одобряет мой жизненный выбор. Думаю, время от времени каждое написанное мной слово попахивает для нее то лососем, то селедкой. Родители, удовлетворенные решениями своих детей, – миф или реальность?

О таких, как Алиса, принято шептаться и неодобрительно морщить нос. Иногда жалеть, но чаще – осуждать. Я решила поговорить об этом вслух и без оценок. Денис, герой моей первой книги, был ее постоянным клиентом, и уговорил встретиться со мной. Во вторник, в джинсах и персиковом пиджаке, я летела на встречу с проституткой Алисой.

Досье

Имя: Алиса

Возраст: 24 года

Профессия: продавец-консультант; проститутка, специализация – БДСМ

Семейное положение: время от времени

Материальное положение: зависит от фантазии клиентов

Жилищные условия: съемная однокомнатная квартира на окраине города

Дополнительные бонусы: честность перед собой

Девушка одним махом скинула с себя джинсовую куртку и села напротив. Несколько секунд она мерила меня основательным взглядом, а потом протянула руку и произнесла:

– Я – Алиса.

У нее была тонкая ладонь с длинными пальцами. На ногтях – кричащий оранжевый лак. Он был настолько ярким, что мог бы освещать дорогу в темное время суток. Но это была единственная броская деталь в образе Алисы: джинсы, вязаный пуловер, пучок волос, собранных на затылке, – заподозрить в ней шлюху было невозможно.

– Я – Тамрико.

На ощупь ее рука была гладкой. Я постаралась запомнить это впечатление: первое прикосновение всегда самое верное. К тому же, я – патологический кинестетик, и мой путь в человека начинается именно с ощущения его тела. Кожа, в отличие от губ и глаз, никогда не обманывает – именно поэтому я не упускаю возможности прикоснуться. В моей жизни было много удивительных рукопожатий. Воспоминания начали летать в голове, словно мотыльки, завидевшие свет. Если бы я только умела рисовать, то непременно изобразила бы каждую из встреченных мною ладоней в картине, развесив по стенам квартиры.

– Алиса, а ты умеешь рисовать?

– Только черные стрелки вокруг глаз. Знаешь, почему-то многим клиентам нравится именно такой образ.

– Роковая женщина?

– Похоже на то. Они называют это «Госпожа». Реже – «Дива».

Я подозвала официанта. Перед тем, как нырять без акваланга прямо на дно океана, стоило хотя бы немного подкрепиться. Буду откровенной: про альтернативную нежность я знаю больше, чем следовало бы знать приличной девушке. Дочке учительницы и строгого грузина, кроме прочего. Но, пожалуй, именно классическое воспитание и сыграло свою роль: изучать страсть и ее проявления мне так же интересно, как живопись, литературу и любое другое искусство. Потому что она провоцирует нас изгибаться в причудливые фигуры и проявлять фантазию. И чем сильнее страсть, тем роскошнее наше воображение. Без нее мы всего лишь кусок мяса с набором из двухсот тринадцати различных костей.

– Алиса, давай начнем с самых истоков тебя, – я удобнее разместилась на мягком диванчике и сделала небольшой заказ: вечер обещал сполна насытить меня диковинной беседой.

– Мой личный первородный грех?

– Звучит очень по-библейски.

– И в этом нет ничего удивительного, – Алиса улыбнулась мне широкой улыбкой, попросила официанта принести ей кофе с коньяком и продолжила: – Я ведь выросла в приличной семье с обычными родителями. Моя мама – детский врач, папа – завхоз в продуктовом магазине. А еще с нами жила бабушка – она научила меня молитвам, иногда водила в церковь. Так что про Бога я кое-что знаю.

– Думаешь, он простит?

– Думаю, Богу некогда на меня обижаться. Ему еще с голодом в Африке надо разобраться и с поставкой оружия в Афганистан. Мне кажется, он даже благодарен за то, что я взяла на себя часть мудаков и время от времени режу их и бью плеткой.

Последние слова Алисы были неоднозначными, но я все же не смогла сдержать улыбки. Так уж сложилось, что и я кое-что знаю о Боге. В младшей школе моей учительницей была верующая женщина, и перед каждым уроком мы обязательно читали несколько абзацев из детской Библии с последующим обсуждением смысла написанного. Это оставило свой след в моей тонкой девичьей душе: в детстве я не знала другого способа получить желаемое, кроме как попросить у Боженьки, стоя на коленях перед кроватью и устремив свой взгляд в потолок. Можно много спорить о существовании Господа и честности религиозных деятелей, но большинство моих моральных принципов жизни были сформированы именно благодаря чтению тех библейских текстов за партой.

Несмотря на это, мои отношения с Богом всегда были натянутыми. Я верю в существование высшей силы и читаю молитвы на ночь, но в церковь хожу в туфлях на каблуках и только по делу: написать репортаж или, как в детстве, выпросить что-то. Я представляю Бога в коричневом свитере, серых брюках и мокасинах верблюжьего цвета. И обязательно шарф вокруг шеи. Он же Бог, он просто обязан быть стильным. А голос у него тихий и с хрипотцой, как у моего дедушки.

Я верю и в Бога, и в дьявола одновременно – и в этом заключается главный диссонанс моей жизни. В мире существует столько оттенков, и мне никак не удается четко установить: какие из поступков – это хорошо, а какие – плохо. Сидеть в кофейне с профессиональной проституткой и обсуждать с ней Бога – было одной из таких попыток.

– А ты молишься на ночь?

– Нет. Я молюсь только в крайних случаях. Мне кажется, что Бог вступает в силу только тогда, когда других надежд на спасение уже нет. Я его даже в шутку так и называю – «План Б», – Алиса подмигнула мне и оглянулась по сторонам. Так, словно боялась, будто нас подслушивает бдительный архангел. – Обычно я принимаю клиентов у себя. Не люблю ездить куда-то. На своей территории я чувствую себя безопаснее. Но однажды клиент слишком увлекся и избил меня. Вот тогда я молилась. От всей души, захлебываясь воздухом. И знаешь, помогло: он успокоился, оделся и ушел.

– И несмотря на это ты все равно продолжила работать в этой сфере?

– Да. Тамрико, пойми, избить тебя может абсолютно любой мужчина. Даже твой собственный. Со штампом в паспорте и кровиночкой в соседней комнате. От этого не застрахован никто. Тысячи женщин по всей стране ежедневно получают кулаком в лицо от мужчины. И ничего. В нашей сфере шутят, что это такое посвящение: каждая должна пройти.

Я отломила кусочек торта с маком и медленно поднесла его ко рту. Вся жизнь – сплошной обряд инициации. Сначала нужно доказать свою состоятельность в школе, потом – в университете, вслед за этим – на работе. И каждый раз ритуал проводят новые люди: учитель, любимый мужчина, родители, собственные дети. Они не всегда справедливы, но это и есть обязательное условие посвящения – стать на ступеньку выше можно, только столкнувшись лбом с какой-то гадостью.

Я помню каждый подобный обряд, который мне довелось пройти в жизни, и с предвкушением представляю себе, сколько еще таких ждет меня впереди. А торт вкусный, да.

– Больше всего мне запомнился второй раз. С первым клиентом я не знала, на что иду, поэтому было легко как-то. Второй раз прекрасно все понимала. И этого мужчину я не забуду, наверное, никогда, – Алиса посмотрела куда-то в сторону и что-то шепнула себе под нос. Мне не удалось расслышать, что именно. – Дорого одетый, высокий, в красивых туфлях и с черными глазами. Если бы мы сидели в ресторане, он бы мог мне понравиться. Была глубокая ночь, что-то около трех. Он сел в кресло, в одежде. Потом закатал рукава пиджака и рубашки по локоть и достал маленькое лезвие из кармана. Он попросил меня тоненько порезать ему руки, от кистей до локтя. Так, чтобы просачивалась кровь. Я думала, что причиняю ему боль, но он даже не вздрогнул. Спустя какое-то время он сказал «достаточно» и попросил сделать ему минет. Сразу после того, как кончил, он заплатил мне вдвое выше ранее оговоренной стоимости, замотал руки бинтом и молча ушел. Я видела кольцо на его пальце. Женат. В таком случае очень умно использовать лезвие: тоненькие порезы не видно на грубой волосатой мужской руке. Я ведь медсестра по образованию. Это и определило мое направление. Я знаю, где и как нужно резать, чтобы не задеть вену или артерию. Я знаю, до какой степени нужно душить асфиктика, чтобы случайно не задушить его. Как правильно тушить сигареты на теле человека, бить плеткой, использовать опасные предметы… Много чего знаю. На этом строится моя работа.

Алиса взяла мою руку и, не дав мне возможности отдышаться после полученной информации, продолжила свой болезненный рассказ:

– Смотри, если порезать тоненьким лезвием вот тут, – она указала на кончики моих пальцев, – боль будет резкая, но быстрая, а кожа заживет почти мгновенно. А если вот здесь, – Алиса коснулась внутренней части локтя, – все тело моментально скомкается от боли. Где будем резать?

– Пожалуй, пока что нигде, – я прижала руку поближе к своему нежному сердцу и благодарно улыбнулась Алисе за приобретенные знания. – Значит, твои родители не знают о том, чем ты занимаешься?

– Разумеется, нет. Они живут в другом городе и думают, что я работаю продавцом-консультантом в магазине косметики и предметов гигиены. Впрочем, это так и есть: я действительно там работаю, есть даже запись в трудовой книжке. Просто это не вся правда обо мне, – она развела руками в стороны и закурила, а я задумалась. В воздухе запахло табачным дымом. Предыдущие беседы кое-чему научили меня, и теперь я пыталась не только слушать слова, но и читать жесты своих собеседников. Мне показалось, что Алиса уже порядком свыклась с мыслью о том, что она – проститутка, и не делала из этого события.

Так случается со многими из нас: мы привыкаем. К неудобной обуви, сломанному лифту, мерзкому во всех отношениях шефу и совершенно дурацким шторам в собственной спальне. Казалось бы, всего лишь шторы, заменить которые пара пустяков. Но шторы продолжают висеть и нервировать годами. Потому что они такая необходимая часть неудобного мира, к которому мы так привыкли.

– Мне было двадцать лет, когда это началось. Я только окончила медицинское училище и почти сразу же устроилась в аптеку продавщицей. В голубом халате, он мне очень нравился. Но эти вечно больные люди, которые кашляли и чихали надо мной, сильно раздражали, – Алиса фыркнула и сделала большой глоток кофе. – А еще туда было трудно добираться. С двумя пересадками. В обеденный перерыв я читала этого француза, Бегбедера. Ужасные у него книги. Мне не нравилось, но я все равно читала. Так же бывает – не нравится, но все равно продолжаешь делать. А стены там белые, и пол белый, и потолок тоже – белый. И ни одного окна, чтоб улицу увидеть, потому что мы внутри торгового центра находились. А я еще тогда очень хотела поехать в Лондон. На неделю или на две. И тут знакомая, с которой мы вместе учились, посоветовала заработать телом. Еще она сказала, что бондаж и мазохизм пользуются особым спросом. И я подумала: а почему бы и нет?

Я уронила взгляд в свою чашку с чаем. Вопрос «а почему бы и нет?» хаотично носился внутри моей головы, отбиваясь многочисленным эхом от стенок черепа. Какие все-таки разные бывают люди: кто-то раздумывает над тем, стоит ли покупать вино к ужину, а кто-то – почему бы не стать проституткой? Наверное, это и определяет нашу судьбу – вопросы, которые мы себе задаем.

– И с чего ты начала?

– Я стала «ловить» клиентов в ночных клубах. И знаешь, никто не считал меня проституткой: все просто думали, что я обычная легкодоступная девчонка. Никто же не знал, что я брала за это деньги. Клиенты были в основном иностранцы или мужчины под пятьдесят. Если в клубе начинают косо смотреть, стараюсь там больше не появляться. Но сейчас это особо и не нужно: клиента можно найти всюду – даже на автобусной остановке. Мужики же все понимают с одного взгляда: стоит посмотреть на них, и они сразу раскусывают, проститутка ты или нет.

Я кивнула. С Алисой было хорошо рядом. Она была простой и открытой, как большое окно большого дома. Я уже давно не оцениваю людей ни по их внешности, ни по их профессии. Единственный критерий моего внутреннего суда присяжных – это умение человека идти свои путем, не оборачиваясь на окружающих. Такой путь способен рассказать о нем все.

– А ты не хотела завести себе… я не знаю, менеджера? Чтобы он искал клиентов и заодно защищал тебя. Прости, если я задаю дурацкие вопросы. Я никогда не была проституткой.

– Все в порядке. Нет. Это же не моя основная деятельность. Я не сплю с мужиками каждый день. И даже через день. Иногда месяц может никого не быть. Это подработка. Хорошая подработка.

– А вопрос безопасности?

– А ты думаешь с менеджером, или как ты его называешь, безопаснее? Одно и то же. Главная защита – презервативы. Полно проституток, больных СПИДом или еще какой-то чертовщиной. А все потому, что они напиваются или нанюхиваются и забывают про защиту. У меня алкоголь и наркотики – табу. Если я буду хоть в минимальном полете, то запросто могу полоснуть по венам глубже, чем надо. А я в тюрьму не хочу. Я – проститутка, а не убийца, – Алиса для уверенности в своих словах прижала правую руку к сердцу.

– Кстати, а клиенты требуют от тебя справку, что ты здорова? – Шесть лет обучения на юридическом регулярно вытекали из меня, словно зубная паста из тюбика. Я ни дня не работала юристом, но всегда внимательно читаю любые документы, обязательно скрепляю все сделки расписками-переписками и храню чеки из магазинов: если вдруг продукт будет испорченный, и я умру, родственники смогут выиграть в суде моральный ущерб.

– Нет. Сама проверяюсь, но никаких бумажек не предъявляю. Да и не просят. Спрашивают иногда, но не просят показать. А как у других, я не знаю. У меня нет никакого желания обрастать подружками в этой среде. Ко мне приезжает мужчина, я выполняю свою работу, он расплачивается – все.

– А сколько стоит секс с тобой?

– А вот этого я говорить не буду. Скажу только, что я получаю в среднем в три раза больше, чем обычная проститутка. Это чистыми, не считая чаевых. В общем, в Лондоне я уже была.

– Что значит «чаевые»?

– То же, что и везде.

Алиса снова прикурила. Есть женщины, которым очень идут сигареты. Вот кому-то идут длинные волосы, кому-то – короткие юбки, а кому-то – сигареты. В тонких пальцах Алисы такая же тонкая сигарета казалась почти искусством: они сливались в одно целое, перетекая друг в друга, словно сообщающиеся сосуды. Да, так и есть: сигарета высасывала жизнь из Алисы, а Алиса – из сигареты.

– Некоторые желания мужчин вообще странные. А в жизни – обычные люди. Но они больны, а я их таблетка, вроде того. Как от мигрени: залечиваю на какое-то время.

– Ты считаешь, что они больны?

– Да.

– Денис, который мне дал твой номер телефона, он ведь прочтет это[16].

– Пусть. Он знает, что я так считаю. Вообще, обычно я совсем не беседую с клиентами, но иногда случается. Денис уже давно ко мне ходит, и мы даже завтракали несколько раз вместе. Я ему тогда и сказала, что он – больной, но хороший. И что хватит ему уже себя резать, – Алиса сложила руки на груди, словно палач, ожидающий выхода смертника на мостик казни. – Я знаю, что это все из-за его бывшей девушки. Он говорит, что давно забыл ее, и чувства прошли, но это не так. Ему просто нравится быть брошенным, это как будто возвращает его к ней. Да и вообще, весь этот мазохизм – это оттого, что людям нравится страдать. Сосать свою боль, разбирать ее на крупинки и гордиться ею, как школьной грамотой. Весь мир делится на людей, которым нужно страдать для того, чтобы жить, и тех, кому это не нужно.

– А ты к кому относишься?

– Конечно, к тем, кому не нужно. Вот есть люди, которым хочется в Лондон, но нет денег, и они страдают по этому поводу. А я взяла и нашла деньги. Есть люди, которые всю жизнь ходят в офис и ноют, как противные тюлени, что им там все не нравится, что шеф – говно, клиенты – твари, а я не ною, что работаю проституткой. Я просто работаю проституткой.

К кому относилась я? И что такое – «страдать»? Свить гнездо в собственной кровати и рыдать там, пока не запотеют окна, или ходить к проститутке, которая будет тебя резать или душить во время интимных игр?

Я не очень разделяла мнение Алисы. Мне кажется, что абсолютно у каждого человека есть свое время на «пострадать»: кто-то делает это регулярно, по расписанию – один или два раза в день садится на твердый стул и мучается, так, чтоб скулы дрожали и мозжечок сжимался и разжимался, как гармошка. А кому-то достаточно двух страданий в год – перед Рождеством и перед своим днем рождения. На тему бесцельно прожитых лет и все в таком духе. Лучше, конечно, реже, чем чаще, но вообще без страданий нельзя. Потому что не могут по-настоящему любить глаза, которые никогда не плакали.

– Алиса, а ты когда-нибудь любила?

– Да. Я же не робот. Сейчас попросишь рассказать?

– Конечно.

– Ну, тут все обычно. Мы вместе учились в медицинском. Я влюбилась в него, как полная дура. Полная. Бывает же, что влюбляются только наполовину – это когда человек нравится, но нравится отдельно от мозгов. Отдельно сердце, отдельно мозги. А я запала, как полная дура, целиком. Когда все твое тело – сердце. Понимаешь?

Понимаешь… Просыпаешься утром, делаешь себя яичницу и пару бутербродов с сыром. Запиваешь чаем, включаешь музыку и танцуешь жующим подбородком. Потом одеваешься, выходишь на улицу и идешь на свою остановку. Люди тоже идут, кто в широких джинсах, кто на каблуках. Всё, как обычно, все, как обычно. Вообще ничего не изменилось, вот только ты, ты сам внутри полон какой-то крутой экзистенции, которая цветет в тебе, как папоротник, раскидывающий в разные стороны свои ветви. И ты ходишь по улицам города с этим цветником внутри и постепенно превращаешься в огромный ботанический сад. Растения легко приживаются в середине тебя, потому что ты – сплошное сердце. Ты homo hearties – человек, который любит.

Да, именно так. Бывает любовь разумная, а бывает – полная, когда ты произрастаешь благостью изнутри. Люди, которым удалось хотя бы раз в жизни взрастить внутри себя цветочный сквер, – счастливчики. И не важно – продержится он долго или превратится однажды в парк юрского периода.

– Понимаю, Алиса. Я тоже была влюблена, как полная дура.

– Ну, вот и отлично, значит, ты в теме. В общем, мы с ним встречались. Поцелуи, лавочки, пиво, велосипеды. Плохо только то, что в такие моменты же вообще не осознаешь то, что это не навсегда. Или расстанетесь, или сожрете друг друга упреками. Любовь – она же только сначала легкая и простая.

– А потом?

– А потом становится скучно. И нужно работать, чтобы удержать ее. Однажды я пришла домой, и мы сели ужинать. Я сказала, что выиграла билет на концерт. Он кивнул, улыбнулся, но не спросил, на какой концерт, ему это было неинтересно. Хрен с ним. Но потом, однажды, я пришла домой, мы опять сели ужинать, и я сказала, что беременна. Он кивнул, как-то нехотя улыбнулся и продолжил есть. На следующий день я сказала, что буду делать аборт, а он даже не спросил, когда и в какой больнице. Ему и это было неинтересно.

Алиса выдохнула, причмокнула губами и подозвала официанта. Мы решили выпить вина за знакомство. В самом деле, я ведь не каждый день общаюсь с проституткой, а она не каждый день – с журналистом.

– Знаешь, у меня никогда раньше не брали интервью. И это забавно. Я ведь проститутка, а не Мэрайя Кери.

Я подмигнула Алисе и подняла бокал. Белое сухое, мое любимое. Немного терпкое, в унисон далеко не сладкой беседе.

– Как вы расстались?

– Банально. После аборта я поехала домой к родителям. Там рыдала два или три дня. Просыпаюсь, иду на кухню, сажусь завтракать и начинаю рыдать. Успокоюсь, пойду смотреть телевизор и опять плачу. Напьюсь чая, пойду в туалет справить нужду и там опять рыдаю, свернувшись в три погибели. Он прислал сообщение «как ты?», я гордо не ответила. Потом вернулась, устроила ему скандал и ушла от него. Больше мы с ним не виделись. И знаешь, это так странно: вот ты любишь человека, он тебя вроде как тоже, а потом раз – и вы чужие-чужие, и больше никогда не видитесь, хотя живете в одном городе. Знаешь?

Я знала. И если у проституток по классу БДСМ обрядом инициации считается физическое избиение, то у всех остальных девушек – моральное. Первая неразделенная любовь становится знаменем, которое мы потом гордо носим у себя в груди и называем «жизненным опытом». Это знамя сначала учит нас ненавидеть экс-мужчин, а вслед за этим – с той же силой любить себя и больше никогда не давать в обиду. Инициация женского инстинкта самосохранения.

– Слушай, так, может, у тебя все, как у Дениса? Негативный опыт прошлого заставляет тебя резать в прямом смысле других мужчин?

– Черт его знает. Я уже почувствовала себя Мэрайей Кери, а ты все свела к психотерапевту, – Алиса засмеялась. А я знала: когда человек смеется в ответ на серьезный вопрос, он произносит «да».

– А ты можешь отказаться от клиента, если он тебе не понравится?

– Могу, но зачем? Это не приходило мне в голову. Моему самому молодому клиенту было двадцать – я не обслуживаю несовершеннолетних. Самому старому – семьдесят один год. Стараюсь так, чтоб до семидесяти пяти – я не обслуживаю полумертвых, и труп после последнего в жизни старческого оргазма мне не нужен.

– И у кого горячее фантазия?

– По-разному. Трудно сказать. Но мне кажется, что женатые извращеннее. Молодых, до тридцати лет, вообще мало. Стесняются, наверное. В среднем – 35–50 лет. Хотя я им в паспорт не смотрю, может, их жизнь сильно истаскала, и на самом деле они моложе. Что тебе еще рассказать? Большинство моих клиентов – женатые люди. Почему? Да потому что мужчины очень сильно зависят от своего собственного мнения. Секс на стороне – это для них как доказательство того, что он все равно свободен. Я думаю, что таких мужей нужно прощать и не обращать внимание на такие измены. Жены таких мужей, это я им говорю сейчас! Прощайте, потому что между нами ничего нет. Иногда мне кажется, что я не проститутка, а действительно медсестра, которая помогает больному человеку. Ну, и, конечно, не каждая жена захочет путаться в веревках и одновременно кончать. Есть ли у меня какие-то табу? Есть. Я, например, не работаю в паре. Когда приходит предложение от пары – мужчина и женщина, я отказываюсь. Или если клиент предлагает снять еще одну шлюху. Групповой секс с несколькими мужчинами – да. Но я должна быть единственной женщиной. Вторая «она» сбивает меня с ритма, толка и мешает мне. У меня есть своя манера и стиль исполнения. Второй женщине в моей постели, как для других – на кухне, не место. Я верю в любовь. Секс – это секс. У меня были клиенты, с которыми мне было очень хорошо в постели. Правда, были. И что? Это же не значило, что кто-то из них – мужчина моей жизни. Любовь – это то, что находится за пределами постели. Я могу подарить бешеный оргазм кому угодно, но это не любовь, это – опыт, – Алиса пожала плечами. – Иногда они привозят игрушки с собой, но в целом у меня дома большой выбор костюмов и аксессуаров. Плетки, качели, ремни – все, что хочешь.

Ее мир был для меня потусторонним, я словно попала в Страну чудес. Еще пара минут, и сзади меня элегантным смехом разразится Чеширский Кот. Я осторожно доедала свой десерт и как никогда понимала слова Шляпника из этой знаменитой сказки: «Возможно все. Если ты в это веришь».

– Как они тебя находят? У тебя где-то висит объявление? – Когда-то я писала репортаж про отечественных профессионалок древнейшей профессии и знала, что найти одну из них для вечера – проще простого. Достаточно вбить нужный запрос в гугле или пройтись по знаковым местам в городе. Однако частницы, которые, как Алиса, не привязаны к менеджеру или «точке», настолько открыто не выставляют себя на общее обозрение.

– Ты что, никаких объявлений. Сами находят. Видимо, подобное притягивает подобное. Например, Денису мой телефон дал Костя. Если опубликуешь-таки эту историю, думаю, и среди твоего окружения найдутся желающие. Так что не удивляйся.

– Ты так спокойно об этом говоришь.

– А как мне об этом говорить? Меня что, злой дядя-президент заставил работать в этой сфере? Или кто-то удерживает сейчас, привязав наручниками к батарее? Ох, как же меня раздражают эти сопли, когда человек сам закутается в колючий плед, а потом ходит по людям и ищет сочувствия – «ах, как мне неудобно, как меня ранит этот плед, пожалейте меня, я – герой». Меня жалеть не надо.

– Я пытаюсь понять.

– И понимать не надо. Проснись, Тамрико. Ни один в мире человек не может понять другого человека. Это невозможно. Это все вранье. Все, что от тебя требуется, – это понимать саму себя.

Я нырнула в глаза Алисы. Карие, они были совсем не накрашены. Сколько глаз я видела в своей жизни и сколько раз отводила взгляд. Сколько раз я смотрела в зеркало и забывала о собственных глазах, стоило мне только хлопнуть входной дверью. Сколько раз я пыталась понять любимого мужчину и ни разу – себя.

Чужая душа – это не потемки. Чужая душа – это кромешная тьма. По ней можно сколько угодно бродить с самым мощным факелом, но так и не увидеть даже половины. Не говоря уже о том, чтобы понять.

«А где мне найти кого-нибудь нормального? – Нормальных не бывает. Ведь все такие разные и непохожие. И это, по-моему, нормально. Никогда не считай себя не таким, каким тебя не считают другие, и тогда другие не сочтут тебя не таким, каким ты хотел бы им казаться. – Я видала такую чепуху, по сравнению с которой эта чепуха – толковый словарь. Я знаю, кем я была сегодня утром, когда проснулась, но с тех пор я уже несколько раз менялась. Скажите, пожалуйста, куда мне отсюда идти? – А куда ты хочешь попасть? – ответил Кот. – Мне все равно… – сказала Алиса. – Тогда все равно, куда и идти, – заметил Кот. – …только бы попасть куда-нибудь, – пояснила Алиса. – Куда-нибудь ты обязательно попадешь, – сказал Кот. – Нужно только достаточно долго идти»[17].

Так вот, оказывается, что имел в виду под Страной чудес Льюис Кэрролл – это путешествие по собственному внутреннему миру, а Кролик – всего лишь твоя вечно спешащая мысль.

– Так что я и мужчин, которые приходят ко мне, не пытаюсь ни жалеть, ни понимать. Как-то один из них влюбился в меня. Звонил, дарил подарки, обещал. А ведь хуже не придумаешь, когда мужчина начинает обещать. Потому что с этой самой минуты ты начинаешь ждать, – Алиса потушила сигарету. – А мне что? Мне всего двадцать четыре года. Я хочу путешествовать. Взять палатки, велосипеды и несколько недель, а может, и месяцев, колесить по городам, горам, странам… Я хочу увидеть этот мир и никуда не торопиться. И среди незнакомых людей я обязательно встречу того, с кем мне захочется познакомиться ближе. Я даже сфотографируюсь с ним на память.

Алиса улыбнулась.

Хорошие улыбки бывают у людей всех профессий. И я точно знала, что мы с ней еще не раз будем беседовать в кафе. Меняться, возможно, будут только города.

Глава 12

Буддистка

С Ренатой мы познакомились несколько лет назад в туристической палатке. Это был «дикий» отдых, и нам выпал случай ночевать вместе под тонким слоем синего тента. С пухлыми губами и пышной грудью, она вызывала во мне и зависть, и интерес одновременно. Рената была очень странной в своих манерах пользоваться духами в палатке, гадать на картах и не выпускать из рук сигареты даже в морской воде. И тем более было очень странно, что по возвращении в город мы стали хорошими подругами.

Я не собиралась брать у нее интервью, но мы встретились после рабочего дня в баре, а в моей сумке по привычке был диктофон.

Досье

Имя: Рената

Возраст: 24

Профессия: журналист

Семейное положение: кармическое

Материальное положение: кармическое

Жилищные условия: кармическое

Дополнительные бонусы: чувство юмора

– У меня самая скучная женская судьба в мире, я не знаю, зачем ты включила диктофон. И ничего интересного я тебе не расскажу про отношения с мужчинами, потому что этих самых отношений у меня с ними нет. Одна-одинешенька уже несколько лет. Видимо, отрабатываю свой кармический долг перед мужчинами. Я буду много курить, как обычно, ладно? – не дожидаясь моего ответа, Рената достала из пачки сигарету и прикурила ее. В баре было уже порядком накурено, и я не стала сопротивляться. Я вообще всегда шла на поводу у своих рассказчиков: искренняя история стоит таких жертв.

– Меня интересуют не только сенсации. Мне точно так же интересно знать, о чем думают женщины с «самой скучной судьбой». Что означает «кармический долг перед мужчинами»? Впервые слышу о таком.

– Это означает то, что в прошлой жизни я плохо с ними обращалась, и теперь в этой жизни я должна все это искупить.

– И как ты это делаешь?

– Пока никак, мне лень, – Рената громко засмеялась своим фирменным смехом, выпуская струю дыма. Она обожала иронизировать над собой и упражнялась в этом каждый день с усердием девушки из фитнес-зала, мечтающей сбросить десять кило к лету. – К сожалению, за всю мою недолгую жизнь у меня еще не было возможности убедиться в обратном. Все настолько неудачно, что кажется, будто эта карма таки точно существует. К счастью, я еще слишком молода, поэтому пока еще не похоронила себя. Мол, все, детка, отрабатывай. И я верю, что все будет хорошо. Однажды. И если бы твой диктофон мог записать выражение моего лица, то твои читатели тоже поверили бы в мои слова.

– А если серьезно. Если без кармы, что ты думаешь о мужчинах?

– Честно? Мне кажется, они намного хуже, чем женщины. Большинство из них. Они очень сильно поддаются каким-то стереотипам, намного больше, чем женщины. Есть много девушек, которые сами выбирают себе путь. Вот сейчас, например, есть такие, которые спокойно выполняют мужские функции. Водят машину, занимаются бизнесом, устанавливают шкафы, сами себя провожают ночью домой. А мужчин, которые добровольно выполняют женские функции, практически нет. Вот, например, мытье посуды. Конечно, есть такие, которые моют, куда они денутся. Но на самом деле им хотелось бы другого. Чего-то, по их мнению, более мужского. Или им совсем не хотелось бы вышивать крестиком. Дебильный пример, конечно. Но ты понимаешь, о чем я, – Рената приподняла правую бровь в надежде, что я действительно понимаю ее. За несколько лет дружбы я знала, что порой ее жесты и мимика мне нравятся даже больше, чем слова. Рената была очень кинематографична, и в следующей жизни нам просто придется познакомиться как режиссеру и актрисе. – Именно поэтому мне нравится модель моей семьи. Папе плевать на все это. Он готовит есть, если мамы нет дома. Убирает и стирает. И брат тоже. В нашей семье я – самый пассивный игрок и самый большой мужик, который должен много спать и жрать еду, которую ему приготовили. На моем опыте, к сожалению, таких мужчин большинство. Или вот почему многие мужчины изменяют? Потому что их друг изменяет. А как это так – его друг изменяет, а он – нет? Мужчины очень подвластны. Причем, всему на свете, мне кажется.

– Почему так, они же менее эмоциональны, чем мы?

– Они это не показывают, но на самом деле они такие же эмоциональные, как и мы. Они даже намного эмоциональнее многих женщин. Может, они не плачут над мелодрамами, но вот вспомни их громкий смех. А еще лучше зайди в кафе или комнату, где сидят мужики и смотрят футбол. Вот это разве не эмоциональность? Они друг друга целуют, обнимают, орут, бьют. Что еще раз доказывает то, что они зависят от окружающих – все орут, и он орет. Ну стадо, ей-богу.

Я отвела взгляд от Ренаты и бросила его гулять по залу. За столиками сидели мужчины в свитерах, рубашках и кожаных курточках. Светлые или темноволосые, они все были коротко стрижены. С тяжелыми кружками пива и пачками сигарет, с друзьями или девушками. Город мышц, готовых кричать от боли, если в ворота их любимой футбольной команды забил гол противник.

– Поэтому я считаю, что женщины более порядочны и более сдержаны. Насчет порядочности. Вот у нас как-то с генами или как-то еще, но есть такое внутри, что большинство женщин хотят выглядеть порядочными. Они не будут хвастать своим сексуальным опытом и не будут говорить незнакомому мужчине «Пойдем, я тебе отсосу». Это порядочность у нас в крови, наверное, уже столетиями. И меня это радует. Мне это нравится. Причем, женщина может даже внешне выглядеть, как проститутка, и даже реально быть ею, но в душе сохранить это стремление к порядочности. Мужчинам сильно не хватает этого. Девочкам в детстве постоянно говорят про это, а мальчикам – нет. Вот им и плевать – порядочно они выглядят ли нет. А даже если нет – то еще круче. Но, в общем, мне бы хотелось, чтобы мужчины были, прежде всего, собой. Вот они знакомятся с девушкой, и сразу же начинают сыпать какими-то стандартными предложениями. Почему им так сложно подойти к нам как к человеку и просто пообщаться? Нет. Они подходят к нам как к котенку, собаке или еще какому-то животному. Не знаю, что они там себе представляют.

При всей моей любви к миру я не люблю кошек и собак. Точнее, не обожаю. И мне сложно сказать, что нравится котенку или щенку. Но то, что женщине гораздо приятнее услышать от незнакомого мужчины вопрос «что ты читаешь?», чем получить массирующий эрегированный взгляд вдоль всего тела, – однозначно. Большинство девушек лишь притворяются котиками с целью показать, что они на самом деле люди.

Не знаю, может, я слишком эмансипированная и независимая, но для меня критично важно всегда оставаться собой. Многие говорят, что я одеваюсь вульгарно и вызывающе, а крашусь вообще, как шлюха. Но это я. Мне так нравится, мне так комфортно. И я не виновата, что шлюхи тоже так красятся и одеваются. Если я начну одеваться иначе, это уже буду не я. И мне, черт возьми, нравится, что, когда я иду, мужчины оборачиваются мне вслед. Во мне нет кокетства или стервозности, которую так усердно взращивают в себе многие женщины. Но это не мое, поэтому я и не занимаюсь этой ерундой.

– То есть измениться ради любимого мужчины ты не смогла бы?

– Если он мне достаточно четко аргументирует, почему именно я должна это делать, то я пойду на перемены. Но если это мелочь или дурацкий каприз – увольте. Например, очень часто девушки меняют цвет волос, потому что их зазнобе нравятся блондинки, а есть и такие, которые даже меняют работы или страну проживания ради любимого. Это хорошо, если это компромисс. Но если это жертва ради него, в то время как он ни на сантиметр не почешется ради тебя, это глупо. Может, я себе сейчас вру, но мне почему-то кажется, что у меня нет зависимости от мужчины. Все, что мне нужно, – это знать, что он любит меня. И все. И тогда я могу ходить одна ночью, мне не нужны сопливые подарки и сообщения. Мне не нужно, чтобы меня каждый день обнимали, целовали. Мне достаточно одного приключения в месяц, и я потом буду долго удовлетворена. Но у меня все равно почему-то ничего не получается.

Рената взмахнула руками. Теплый весенний вечер заигрывал с молодежью на улице, пока мы вели типичные женские беседы внутри бара. Официант бегал по залу, ничего не менялось. Все как в жизни: годы идут, а все остается, как прежде. Стабильность, от которой кисло во рту и сухо в горле.

Данте вполне мог не описывать девять кругов ада, остановившись всего лишь на одном – площадь комфорта, в которой прописано все наше имущество и все наши действия. Мы перекладываем их с места на место, а хочется иметь дом на берегу моря. И самое главное, что этот дом уже есть – там, за пределами круга. Как хочется выбраться из круга, мама. Как бы выбраться из этого круга, мама.

– Какие мужчины тебе нравятся?

– Я люблю мужчин с щетиной и бородой на лице. И очень важен секс. Отношения без секса это даже не дружба, это непонятно что. Я бы не смогла встречаться с очень умным, богатым и добрым мужчиной, но не темпераментным. Секс – это важно. А вообще у меня к мужчине только одно требование: я хочу, чтоб он был не хуже, чем я. Все. У меня неплохой уровень самоидентификации, я знаю свои недостатки и свои достоинства. Я считаю, что я достаточно умная. Не такая умная, как бывают некоторые, но не такая глупая, как бывают многие. Вот такой и должен быть он. Чем-то увлекался, нормально одевался, мог поддержать разговор. Это все кажется таким примитивным, но это так. На первый взгляд, кажется, что таких куча вокруг, но нет же! У всех есть какой-то подвох. Ум, конечно, это дико важно. Но не путать с горе от ума. Это общие знания. Мне не нужен айтишник, который знает все языки программирования. Немножко географии добавить, немножко литературы, немножко театра. Ну хоть капельку, чтоб хотя бы просто знал, где в нашем городе находится Театр русской драмы, – Рената подмигнула мне и захохотала. Особенное очарование ее смеху придавало то, что за углом бара находился именно тот самый театр. – Внешние идеалы – это бред. Вот ты всю жизнь думаешь, что тебе нравятся брюнеты, а потом встречаешь блондина и понимаешь – это он. Главное, не улизнуть от него только потому, что он не соответствует твоему идеалу.

– А если мужчина будет хуже, чем ты? Каким должен быть мужчина, чтоб ты сказала про него – он хуже, чем ты?

– Каким он должен быть? Убийцей… но, может быть, я тоже могу убить человека, я же не знаю. Вот совершенно примитивный пример. Выхожу я из метро и вдруг слышу позади себя страстные комплиманы, потом поворачиваю голову и вижу такого жирного страшного мужика с клетчатой сумкой. И может, я, конечно, себе льщу, но он хуже, чем я.

Я тут же включила внутренний монитор и начала вспоминать всех мужчин, которых считала «хуже себя». Перед глазами всплыл парень с широкой улыбкой и неуемным желанием тратить деньги. Они буквально жгли ему руки, и он, не задумываясь, оставлял их в магазинах и ночных клубах. Ему все было – рассвет и «ничего страшного», и в свои двадцать девять лет он ни дня не работал. Карманы, утыканные гаджетами и ключами от машины, достались ему от родителей.

Вторым вспомнился темноволосый юрист, превозносящий женскую красоту до небес. Ко мне его притащила кривая экзотики – парню не терпелось походить в отношениях с грузинкой. Ему безумно нравились мои темные брови, черные волосы и стройные ноги, обтянутые кожаными штанами. Но его жуть как раздражали мои разговоры. Женщина должна быть миленькой, а не умной – таков был его вердикт.

Я считала, что оба они вполне попадают в категорию «хуже, чем я». На том простом основании, что я вполне могла заработать деньги самостоятельно и использовать свой рот не только для минета, но и для обсуждения романов Булгакова или биографии «Битлз».

– Я тебя понимаю.

– Сильно лучше я тоже не хочу, чтобы он был. Тогда я буду смотреть на него и постоянно бояться: что он делает рядом со мной, такой классный? Разве ему не скучно? Не нудно? Не надоело? Это меня будет сильно мучить и напрягать. Поэтому я ищу себя ровню. Говорят, что чем старше становишься, тем обычно лучше рядом с тобой мужчина. Ты становишься разборчивее. К примеру, в школе у тебя вообще одни мудаки. Потому что важно было только одно – чтобы это был парень, а на прочие вещи – плевать. Хотя у многих и с возрастом такое же мышление остается, – Рената заливисто засмеялась. – Когда мне было восемнадцать лет, у меня был странный период. Меня бросили, обидели, мне ни жить, ни есть не хотелось. Я круглосуточно думала о нем и как доказать ему, что я чего-то стою. Первая любовь со всеми вытекающими. Но сейчас мне кажется, что первая любовь должна быть несчастливой – чтобы чему-то научить.

– Ты просто завидуешь тем, у кого все получилось с первого раза, – я отмахнулась ладонью от струйки сигаретного дыма, летящей мне в лицо.

– Ты меня раскусила, стерва, – Рената подмигнула мне. – Ну ладно. Помимо первой любви играет роль воспитание, и вообще детство. Помню, как-то еду я на второй полке поезда, мне лет двенадцать. И тут вижу ее, саранчу, такой гигантский кузнечик с огромными глазами. Ужас. С тех пор я боюсь их. Детство играет огромную роль в нашей жизни. Не только по отношению к насекомым.

– Ты боишься мужчин?

– Скорее, я боюсь последствий общения с ними. А вообще мужчина рядом очень нужен. Чтобы знать, ради кого ты мечешься и ищешь.

Я утолила жажду, в зале было по-прежнему шумно. Люди бегали туда-сюда и азартно жестикулировали, кто-то – почти кричал за своим столиком. Обычная жизнь бара. Интересно: они знают, ради кого они все это делают?

– Рене, ты вроде циничная, но на самом деле – романтик. Я это чувствую.

– Конечно, романтик. А любовь – это свинья, которая не доела свои желуди. Когда ты любишь человека, тебе никогда недостаточно его. Тебе постоянно мало его и ты никак не можешь им насытиться. Тебе нужно его много. Очень много! Понюхать, потрогать, изнутри его просто прогрызть. И вот если он уходит на работу, на неделю в отпуск или навсегда к другой женщине, у тебя начинается чувство голода, которое никто, кроме него, не сумеет удовлетворить. А если это настоящая любовь – то насытиться просто невозможно. Когда ты не боишься потерять человека, нельзя говорить ему – я люблю тебя.