Любовь, только любовь Бенцони Жюльетта

– Не суйте свой нос куда не следует и делайте, что я вам говорю. А то…

Она уже занесла ногу. Траншмер заколебался. Ему очень хотелось броситься на разбушевавшуюся женщину и тумаком унять ее. Но черт знает, что она выкинет, когда придет в себя! И вообще все это слишком сложно для его головы. Он не мог испортить или убить такую добычу. Ведь Фортепис намеревался разбогатеть на ней. Если с этой чертовой бабой что-нибудь случится, Траншмеру несдобровать. Фортепис сдерет с него шкуру по кусочкам, как он это делал с неугодными. Стоит, пожалуй, рискнуть и помешать его развлечениям.

– Успокойтесь! – проворчал он недовольно. – Пойду! Но это на вашей совести…

Катрин медленно опустила ногу на пол, и Траншмер вышел, не забыв закрыть дверь. Оставшись одна, молодая женщина вытерла пот, выступивший на лбу. Она действительно чуть не обезумела. При мысли, что ее верная Сара попадет в лапы этих мужланов, она совсем потеряла голову. Она бы бросилась без колебаний в окно, только чтобы поставить Траншмера в безвыходное положение. Но теперь надо было успокоиться, чтобы встретить Фортеписа, который – она не сомневалась – должен был вот-вот прийти.

Несколько минут спустя он действительно появился с видом собаки, у которой отняли кость. На нем были только штаны и разорванная в нескольких местах рубаха, распахнутая на груди.

– Что вам надо? – пролаял он с порога. – Вы успокоитесь или следует вас заковать?

В таком одеянии он казался гораздо моложе, чем в военных доспехах. Катрин обнаружила, что она больше ничего не боится. Она успокоилась и прекрасно владела собой.

– Оковы не помешают мне сказать то, что я думаю, – холодно сказала она. – Я позвала вас, чтобы попросить оставить Сару в покое! Ваши грязные лапы, протянутые к ней, это почти то же самое, как если бы вы напали на меня. И щедрость монсеньора Филиппа может уменьшиться…

Фортепис искоса смотрел на нее. Потом усмехнулся:

– Не слишком ли громко вы говорите для пленницы? Что касается Сары, то вы несколько опоздали… со своей просьбой. Кстати, она мне очень нравится, и у меня нет желания расставаться с ней. Я оставлю ее при себе.

– Я знаю, как вы поступаете! – закричала Катрин в гневе, который снова овладел ею. – Вы отдадите ее своим людям! Так вот, клянусь вам, что вы не получите ни одного су за меня, если ваши бандиты прикоснутся к ней хоть пальцем. Я хочу ее видеть, вы слышите? Хочу…

Внезапно главарь бандитов подскочил к ней и, прежде чем она опомнилась, обнял ее и прижал к себе, побелев от ярости.

– Ладно, хватит! Я не отдам ее своим людям, если тебе так хочется. Но советую тебе замолчать, а не то окажешься вместо нее в моей постели…

– Я слишком худая!

– Как сказать! В мужской одежде, может быть. А в платье – совсем другое дело, и я мог бы забыть, что ты дорого стоишь. Тем более что ты не девственница, я думаю, и Филипп Бургундский мало что потеряет, а я немножко позабавлюсь с тобой. Поэтому помалкивай.

Свободной рукой он схватил ее за шею, приблизил пылающее гневом лицо и впился губами в рот. У него были железные пальцы, и Катрин, несмотря на ее бешеное сопротивление, пришлось выдержать поцелуй до конца. Когда он отпустил ее, она, пошатываясь, отступила к спинке кровати и схватилась за нее.

– Ну что, поняла? – проговорил Фортепис с внезапной нежностью. – Советую тебе молчать!

– Я хочу видеть Сару! – в ярости вскричала Катрин.

Они посмотрели друг другу в глаза. В фиалковых глазах молодой женщины сверкали такие молнии, что бандит почувствовал, что она готова на любое безумие. Он пожал плечами и направился к двери.

– Завтра утром я пришлю ее к тебе. А пока хватит тебе Траншмера. Он сейчас принесет тебе ужин. Спокойной ночи!

Начинающаяся мигрень стянула виски измученной Катрин, и она опустилась на колени у кровати, прижавшись лбом к старому одеялу. Во всяком случае, она одержала половину победы. Она добилась обещания, что никто, кроме главаря, не прикоснется к Саре. И к тому же она слишком устала теперь. Она хотела есть и спать. Поэтому, когда явился Траншмер, неся миску и кувшин с вином, она без капризов принялась за еду. Ужин был скудный и состоял из ужасно приготовленной похлебки, заправленной мукой, в которой плавало несколько кусочков сала.

– Вы не слишком великодушны к своим пленникам, – проворчала она.

– Нечего жаловаться! Это как всем. Вам даже положили лишний кусочек сала! Мы же говорили, что сейчас у нас плохо с харчами. Прошлой ночью Курсон украл у нас единственную корову и двух свиней. Вот сегодня и скудно. А завтра может быть получше…

– Почему? Ожидаете обоз с продовольствием?

– Откуда?.. Нет, сегодня ночью мы попытаемся увести у Курсона его коз. Жить-то надо…

Еда была отвратительной, а вино хорошее. Катрин выпила немного больше, чем следовало, и почувствовала, какой тяжелой стала ее голова. На дворе была глубокая ночь, и ничего не оставалось, как лечь спать. Она одетая легла на кровать, натянула рваное одеяло и сразу уснула.

Первое, что увидела Катрин, открыв глаза на другое утро, было лицо Сары, склоненное над ней. Было уже светло, и луч солнца, проникший в комнату, бросал тень от оконной рамы на пыльный пол. Молодая женщина бросилась на шею цыганке.

– Сара!.. Наконец-то! Я так волновалась! Как ты?

Сара слегка улыбнулась и пожала плечами. Ее загорелое лицо осунулось. Под глазами – черные круги, но других следов перенесенного страдания не было. Густые черные волосы были распущены и молодили ее. Она была одета в желтое, сильно открытое платье из парчи с такими пышными рукавами, что они доставали до пола.

– Хорошо! – ответила она. – Если ты спрашиваешь, как вел себя Фортепис, то он вел себя как любой другой мужчина: не хуже и не лучше…

Несмотря на свое озабоченное лицо, Сара выглядела веселой, и Катрин показалось, что она даже довольна своим приключением. Но она скоро упрекнула себя за подобные мысли. Сара спросила:

– Что ты собираешься теперь делать?

Катрин удивленно посмотрела на нее. Ну и вопрос!

– Что я собираюсь делать? Бог мой, я пока не знаю. Единственное мое желание – скорее уйти отсюда…

– А не думаешь ли ты, что лучше было бы спокойно дожидаться выкупа? Еще вчера вечером Фортепис отправил одного из своих людей во Фландрию с письмом, которое написал брат Этьенн. Я начинаю понимать, зачем им понадобился капеллан. Вовсе не для того, чтобы читать молитвы или отпевать их покойников, а просто потому, что в их банде никто не умеет писать.

Катрин вскочила. Лицо ее выражало недоверие.

– Ты думаешь, что говоришь? Ждать здесь выкупа? Ты считаешь, что я бросилась в это путешествие для того, чтобы сидеть в полуразрушенной башне и ждать, когда приедет Филипп и выкупит меня за золото у этого разбойника? В таком случае я уже могла бы отправиться в Брюгге. А я как раз и не хочу этого. Золота Филиппа я боюсь так же, как бандитов Фортеписа, и даже, пожалуй, больше. Ведь там тюрьма, из которой мне никогда не убежать…

Она схватила Сару за плечи и начала безжалостно трясти ее, сжав зубы.

– Мне наплевать на Филиппа, слышишь? Я хочу к Арно. К Арно! Ясно?..

– Ты сошла с ума, Катрин! Этот человек ненавидит тебя! Он всегда презирал тебя, заставляя страдать.

– Но я люблю его, понятно тебе? Только это важно… Только это. Я охотно умерла бы под стенами Орлеана, если бы только моя рука касалась руки Арно! Когда ты наконец поймешь, что я люблю его, что я никогда никого не любила, кроме него. Я хочу выйти отсюда, и чем раньше, тем лучше…

Сара резко освободилась из рук Катрин.

– Мне больно! – пожаловалась она. – Я и правда думаю, что ты теряешь голову.

– А я, – воскликнула Катрин, выходя из себя, – я считаю, что ты стала слишком чувствительной! Что, ласки Фортеписа так изменили тебя всего за одну ночь? Это ты, Сара, советуешь мне терпеливо ждать, как коза на веревочке, приезда хозяина? Знаешь, ты изменилась! Мне кажется, тебе хочется, чтобы Фортепис получил свои деньги.

Катрин вне себя от гнева больше не сдерживалась. Сара отпрянула от нее, как будто получив пощечину.

– Как ты разговариваешь со мной? – горько упрекнула она. – Всего за одну ночь мы стали врагами?

Огорченная Катрин отвернулась и отошла к окну.

– Я не враг тебе, Сара. Это ты перестала меня понимать. У меня в жизни только одна цель – Арно! Без него мне нечего делать на этой земле.

Сара опустила голову, направилась к двери и взялась за ручку. Ее странное платье притягивало к себе солнце. Катрин увидела, что на щеке ее блестит слезинка.

– Я не сержусь на тебя, – глухо произнесла она, – потому что ты тоже страдаешь. Сегодня ночью я постараюсь помочь тебе бежать из замка. А пока держись спокойно…

Она вышла, и Катрин осталась одна. Ей было стыдно. Но это было преходящее чувство. Сейчас не имело значения то, что думала Сара. Все ее существо стремилось к единственному полюсу притяжения – человеку с твердым взглядом, чей голос мог быть таким нежным, что она никогда не могла его забыть. Она жила лишь в ожидании той минуты, когда снова увидит его…

Все утро она провела у окна в мечтаниях, глядя на серебристую ленту Йонны. Она так увлеклась, что совсем забыла, что она пленница, что находится в такой ужасной обстановке, и вздрогнула, когда появился Траншмер. Он принес ей на обед несколько кусочков жареной козлятины, сильно пахнувших козлом, но они показались ей восхитительными. По-видимому, этой ночью коз Курсона постигла трагическая участь!

После полудня наступило ужасное время. Катрин вспоминала страшные дни, проведенные в замке Мален, когда каждая минута грозила опасностью. На этот раз это был не страх, а надежда, но время тянулось почти так же медленно. Сара сказала, что сегодня вечером Катрин выйдет из замка. Но как? Молодая женщина встретила конец дня почти радостно. Надо еще немного потерпеть, чтобы узнать…

После ужина, принесенного Траншмером, который делал бесполезные попытки поговорить с ней, время потянулось еще медленней. Шум в замке затихал, а Сары все не было. Вскоре стали слышны только размеренные шаги дежурных, обходящих замок. Была уже середина ночи, и, устав ждать, Катрин начала засыпать, когда тихо открылась дверь и появилась Сара. Она была одета так же, как утром, а в руках у нее была большая связка веревки.

Катрин подскочила с кровати.

– Я тебя уже не ждала…

– Ты и правда больше не веришь мне! Мне нужно было дождаться, пока уснет Фортепис, пьяный от вина и кое от чего еще. Но поспешим. Не надо терять времени, и, если ты действительно хочешь уйти, есть только один способ.

Говоря это, она начала разматывать веревку, предварительно привязав один конец ее к стойке окна. Веревка, извиваясь как змея, исчезала за окном в полной тьме. Сара подошла к Катрин, которая наблюдала за ней, и положила руки ей на плечи.

– Вот все, что я могу тебе предложить! Но хватит ли тебе смелости и сил, чтобы спуститься по ней? Я буду следить за тобой отсюда и страховать тебя. Как только ты окажешься внизу, я подниму веревку и отнесу туда, где взяла. Ты обогнешь замок к востоку, выйдешь на поле и можешь идти искать свою любовь, если ты выбрала эту судьбу.

Тревога сковала все тело Катрин.

– Ты уже давно предсказала мне эту судьбу, Сара. Но я думала, что ты достаточно любишь меня, чтобы последовать за мной. Ты оставляешь меня одну? Что он сделал тебе, этот разбойник, что ты предпочитаешь остаться с ним?

– Ничего… И если бы я могла, я бы ушла с тобой. Но он так влюбился в меня, что поклялся содрать с брата Этьенна кожу, если я попытаюсь убежать. Я не хочу, чтобы добрый монах пострадал из-за меня. Я остаюсь. Но как только нам обоим удастся уйти, знай, что я постараюсь найти тебя. Иди. Я бы многое отдала за то, чтобы последовать за тобой, Катрин, хоть ты мне и не веришь.

Взволнованная молодая женщина бросилась в объятия своей старой подруги.

– Я верю тебе! Прости меня, Сара! Я сошла с ума с тех пор, как узнала, где его искать.

– Значит, надо попытаться. Возьми эти три серебряные монеты, которые я нашла в кошельке Фортеписа. Когда ты выйдешь к Луаре, а ты обязательно выйдешь к ней, если будешь двигаться все время на запад, то, возможно, наймешь лодочника, который довезет тебя до Орлеана…

Но Катрин живо отстранила руку с протянутыми монетами.

– Нет, Сара! Как только Фортепис узнает, что ты его обокрала, он тебя убьет.

Сара тихо рассмеялась. К ней снова вернулась ее былая веселость.

– Не думаю! Я скажу ему… вот… знаешь, как я объясню ему твой побег? Скажу, что ты – колдунья и что можешь растворяться в воздухе. И еще скажу, что не предупредила его раньше об этом потому, что боялась тебя.

– Жаль, что ты не сказала этого раньше, – вздохнула Катрин.

– Он бы отреагировал по-другому. Он ужасно доверчивый и суеверный. Если бы я сказала ему такое раньше, он сложил бы башню из дров, какие есть, тебя уложил бы сверху, а сам два дня питался бы сырым мясом, пока не привезут новых дров из леса. Ну, хватит говорить! Давай действовать! Надо, чтобы я была рядом, когда он проснется. Вот чего надо бояться сейчас…

Она резко притянула к себе Катрин и поцеловала ее в лоб.

– Да хранит тебя Бог, моя маленькая! – прошептала она дрожащим от волнения голосом. – И пусть приведет он тебя в надежное место, к тому, кого ты выбрала…

Потом Сара подошла к окну и выглянула, чтобы убедиться, не видно ли чего подозрительного снаружи. Катрин тем временем оторвала широкую полосу от подола платья, чтобы оно не мешало ей.

– Если бы ты могла достать мне мужское платье!

– Отбирая наши костюмы, Фортепис знал, что делал! Я плохо себе представляю, как бы я бежала в таком наряде, размахивая своими странными рукавами. Ты в своем стареньком платье и шерстяной накидке не будешь привлекать к себе внимание, и тебе будет тепло. И все-таки я бы хотела кое-что добавить к твоей экипировке. Вот…

Она достала из своего корсажа кинжал со стальным лезвием, тот самый, что взяла Катрин, уходя из Шатовиллена, и протянула ей. Молодая женщина с радостью схватила его и спрятала, еще теплый, на своей груди. Потом обе женщины нежно обнялись.

– Быстрее догоняй меня! – попросила Катрин, пытаясь улыбнуться. – Ты же знаешь, что без тебя я пропаду!

– Мы встретимся! – пообещала Сара. – Я в этом уверена. А теперь скорей!..

Пустота, открывшаяся под ногами Катрин, заставила сжаться ее сердце. Когда она была ребенком, она много раз спускалась и даже поднималась с Ландри по скользкой веревке. Но тогда это была просто игра, а теперь, по прошествии стольких лет, сможет ли она повторить это? Снаружи была полнейшая темнота, и Катрин не дала волю своему воображению. Она не хотела представлять себе ту пропасть, которая разверзнется под ее ногами. Быстро перекрестившись, прочитала короткую молитву, встала на окно и взялась за веревку. Последнее, что она увидела, прежде чем закрыть глаза, был встревоженный взгляд Сары. К счастью, ветер был слабый и веревка почти не качалась. Катрин изо всех сил вцепилась в жесткую пеньковую веревку. Ей показалось, что ее тело необыкновенно тяжело, и она повисла в пустоте. Тогда она обернула веревку вокруг своей правой ноги и начала скользить вниз… Дело шло лучше, чем она ожидала. Тело инстинктивно вспомнило давно забытые движения. Спуск проходил равномерно и довольно легко. Только руки от веревки начали сильно болеть, но отступать было поздно. Катрин открыла глаза, чтобы посмотреть, где находится. Слабо освещенное окно было далеко вверху. Она еще видела темный силуэт Сары, нагнувшейся вниз. Катрин показалось, что все это какой-то кошмар. С открытыми глазами она острее чувствовала опасность. Если она струсит, то сломает шею, упав на камни. Она услышала тихий голос Сары, полный тревоги:

– Держись! Дела идут?

– Да, – ответила Катрин, но голос сорвался до шепота. Руки нестерпимо горели, однако она решила ускорить спуск, боясь, что ей не хватит сил. Казалось, что мышцы плеч вот-вот разорвутся. В какой-то момент у нее перехватило дыхание. Страх обуял ее, примитивный страх девочки, затерявшейся в темноте. Она призвала на помощь воспоминание об Арно, пытаясь найти в себе силы, но это физическое испытание было слишком тяжелым. Каждое движение причиняло ужасные страдания. Катрин дрожала всем телом. Сердце было готово выскочить из груди, все ее члены свело судорогой. Ободранные до крови ладони причиняли ей страшную боль. И она бессильно отпустила веревку.

Падение было недолгим. К счастью, земля была уже недалеко. Удар оглушил ее, но она не потеряла сознания. В этом месте рос кустарник, который смягчил приземление, хотя она и поцарапалась. Она встала, получив новые царапины, потом, вспомнив о Саре, три раза дернула за веревку. Та быстро подняла ее. Катрин увидела, что Сара ушла от окна и свет погас…

Из своей комнаты Катрин днем достаточно хорошо осмотрела местность и четко держала это в памяти. Держась за стену рукой, она обогнула замок, как советовала ей Сара, затем вышла к склону и быстро, как только могла, спустилась вниз. Глаза привыкли к темноте, и она могла идти без большого труда. Но в конце склона в нерешительности остановилась. Перед ней стояла стена деревьев. Как же найти тропинку, которая может вывести ее на дорогу? Катрин в волнении прочла короткую молитву, обращаясь к небу. Ей нужно найти эту тропинку, обязательно нужно!

Как бы в ответ на ее тихую просьбу, плотные облака слегка разошлись, и свет луны проник между ними. Свет ее был очень слабым, но беглянка все же сумела разглядеть узкий проход среди стены деревьев. Она кинулась туда, как в убежище, даже не оглянувшись еще раз на черный массивный силуэт замка. Сара дала правильный совет. Так она обогнула деревню и избежала нежелательных встреч. Здесь, на тропе, ее никто больше не мог увидеть, даже если допустить, что кто-то из охраны был достаточно зорок, чтобы разглядеть ее.

Под прикрытием деревьев Катрин на мгновение остановилась, чтобы передохнуть и успокоить беспорядочное биение своего сердца. Она потянулась и почувствовала, что мужество снова вернулось к ней, хоть спина ее болела и горели ободранные ладони. Слава богу, она не потеряла свой кинжал, когда падала, и вообще все прошло хорошо. Она была на свободе…

Катрин смело двинулась в путь. Тропинка, которая, по-видимому, служила дровосекам, постепенно расширялась. Нужно идти всю ночь, а потом поискать укрытие, чтобы немного отдохнуть. Самой большой проблемой была еда. Где найти ее в этой разоренной стране? Даже деньги, которые дала ей на прощание Сара, едва ли могли помочь. Но, подумала Катрин, всему свое время. Она решила, что сейчас самое главное – как можно дальше уйти от лап Фортеписа. Весь остаток ночи она шла, скорее подчиняясь своему инстинкту, пересекая леса и поля, стараясь не потерять направления. Когда стало светать, молодая женщина вышла к большому селению, остроконечные крыши которого виднелись сквозь деревья в утренней дымке. Впереди возвышался большой замок, мощный и хорошо укрепленный. Катрин заколебалась, прежде чем продолжить свой путь. Для нее теперь укрепленный замок означал опасность, и ей совсем не хотелось снова попасть в чьи-то жадные лапы, жаждущие богатого выкупа. Но она была голодна после столь длинной дороги, и надо было найти хлеба. Селение казалось хорошо защищенным и пока богатым. В этот момент на дороге появился крестьянин с топором на плече. Он ей показался добродушным, и она подошла к нему.

– Что это за селение? – спросила она.

Человек удивленно взглянул на нее. Катрин поняла, что производит странное впечатление в своем порванном платье и такой старой накидке. Крестьянин же был одет просто, но его одежда из грубого полотна была чистой.

– Откуда ты идешь? – медленно спросил он. – Селение называется Туси, а замок этот принадлежит епископу Осерра. Ты туда идешь?

Она отрицательно покачала головой:

– Мне нужно найти хлеба. Я голодна, и мне далеко идти…

Человек заколебался. Катрин почувствовала, что, глядя на нее, он пытается понять, кто она, что за женщина. Но взгляд его был открытым. И она решила довериться ему.

– Я была пленницей в замке Куланж, – сказала она быстро. – Мне удалось убежать. Я направляюсь в Орлеан…

Она едва кончила говорить, как человек взял ее за руку и потянул за собой.

– Пойдем, – сказал он. – Не бойся!

Он повлек ее за собой быстрым шагом в том направлении, откуда пришел. За поворотом в лесу Катрин увидела дым, шедший из трубы на крыше хижины, столь низкой, что она казалась наростом на земле. Человек шел все быстрее, как будто старался убежать. Он толкнул грубо сколоченную дверь. Перед ними возникла белокурая девушка, склонившаяся над котелком. При виде их она удивленно выпрямилась.

– Магдалена, – сказал человек, – вот, я повстречал ее у леса. Она убежала от Фортеписа. Она хочет есть, и я привел ее!

– Хорошо сделал!

Не говоря больше ни слова, девушка пододвинула скамеечку, достала миску, налила в нее супу из репы и отрезала большую краюху черного хлеба. Все это она подвинула к Катрин.

– Ешьте, – просто сказала она… – Потом вы поспите. Ничего не говорите, вы, должно быть, сильно устали…

От такого простого приема, от доброты этих людей на глазах Катрин выступили слезы. Она посмотрела на девушку. У нее было круглое и свежее лицо, может быть, немного грубоватое, но исполненное доброты.

– Вы даже не знаете, кто я такая… и вы открываете передо мной дверь.

– Ты ушла от Фортеписа, – проговорил человек голосом, дрожащим от едва сдерживаемого гнева, – и идешь в Орлеан. Этого достаточно! Ешь и ложись поспать!..

Катрин была слишком голодна и слишком устала, чтобы спорить. Она пробормотала слова благодарности, съела свой суп и хлеб, потом с удовольствием вытянулась на тюфяке в углу, который служил, видно, постелью Магдалене. И тотчас уснула.

Был уже вечер, когда она проснулась. Крестьянин вернулся и, сидя у огня, строгал ножом дубовую чурочку. Катрин увидела, что он вырезал маленькую фигурку Святой Девы. Сидевшая рядом девушка намазывала чем-то куски хлеба. Увидев, что Катрин проснулась, она улыбнулась ей:

– Вы чувствуете себя лучше?

– Да. Спасибо. Вы так добры!.. Теперь мне пора.

Мужчина поднял от своей работы голову и опять, как тогда, очень внимательно поглядел на нее.

– Почему ты хочешь идти ночью? Ты скрываешься?

– Пьер, – укоризненно сказала девушка, – ты не должен ее расспрашивать!

– Это неважно, – сказала Катрин. – Я не прячусь, просто я больше не хочу попасть в руки Фортепису.

– Здесь тебе нечего его бояться! Лучше идти при свете, тем более что местность для тебя незнакомая. Ты знаешь дорогу на Орлеан?

Катрин отрицательно покачала головой. Пьер отложил вырезанную им фигурку и нож и подошел к ней.

– Это просто. Пойдешь по старой римской дороге до Жьена. Потом будет Луара. Ты пойдешь вниз по течению. Что ты будешь делать в Орлеане?

– Пьер! – снова произнесла Магдалена. – Ее жизнь тебя не касается!

Но Катрин ему улыбнулась:

– У меня нет секретов, и я не обижаюсь. Я иду к тому, кого люблю. А он сейчас в этом городе.

Магдалена подошла к Катрин и обняла ее за талию.

– Иди сядь, – сказала она, переходя на «ты». – Если ты любишь одного из тех, кто защищает город монсеньора Карла, ты моя сестра. Колен, мой суженый, лучник у бастарда, его брата. Скажи мне только, как звать твоего.

– Арно, – ответила Катрин, нарочно опуская остальные имена. Пусть лучше милая Магдалена принимает ее за простую девушку, такую, как она сама, любящую простого лучника. Благородное имя испугает ее, заставит насторожиться. Трудно было бы поверить, что богатая женщина благородного происхождения будет бродить по лесам в поисках капитана! И добавила: – Меня зовут Катрин…

– Тогда и подавно добро пожаловать, – сказал Пьер. – Оставайся еще на одну ночь! Ты уйдешь завтра на рассвете. Я провожу тебя до старой римской дороги.

Еще долго Катрин будет вспоминать вечер, проведенный в бедной хижине брата и сестры. Их доброта и простота были ей поддержкой после всех испытаний, которые выпали на ее долю и которые ей предстояло еще пережить. После ужина они, экономя свечу, пошли спать. Катрин легла вместе с Магдаленой. Постель Пьера была в закутке, примыкавшем к единственной комнате хижины. И хотя перед этим Катрин проспала весь день, она тотчас уснула. Ободранные ладони уже меньше болели. Магдалена смазала их свиным жиром и забинтовала куском старенького полотна.

На рассвете ее разбудил Пьер. Ему надо было идти на работу в поле, и он не хотел терять время. Магдалена тоже уже встала и хлопотала по дому.

– Я раздумывал этой ночью, – сказал Пьер. – Чтобы избежать ненужных встреч, тебе нужно выдавать себя за паломницу, идущую в аббатство Святого Бенуа. К несчастью, повсюду в нашем Пюизе встречаются плохие люди. А ты молода… и красива. Посох паломника защитит тебя.

Из вделанного в стену шкафа он достал посох, на котором висела железная фляжка.

– Один мой дядюшка однажды прошел паломником до Компостелы, – сказал он, смеясь. – Возьми его посох, так ты будешь выглядеть убедительней.

А Магдалена тем временем достала и, не говоря ни слова, набросила на плечи Катрин грубую накидку с капюшоном.

– Она тебя лучше защитит от непогоды.

Потом взяла большую краюху хлеба и маленький кружок козьего сыра. Отдав все это молодой женщине, она обняла ее на прощание.

– Да хранит тебя Бог в дороге, – проговорила она, – и да поможет найти твоего любимого! Если встретишь Колена, передай ему, что я его жду и буду ждать всегда.

Растроганная до слез, Катрин хотела отказаться от подарков, но поняла, что отказ обидит их. И она не решилась достать свои три монеты по той же причине. Она обняла Магдалену, не произнося ни слова, так как от волнения у нее перехватило горло, и последовала за Пьером, ждавшим ее на пороге. На тропинке она не один раз оглянулась и помахала девушке.

А Магдалена стояла на пороге и смотрела ей вслед. Пьер шел большими размеренными шагами, но не спеша. Они снова прошли мимо того места, где Пьер встретил ее, потом пересекли поле и наконец вышли на старую дорогу, на которой кое-где сохранились покрытые мхом и травой старые каменные плиты. На краю дороги стояла древняя, изъеденная непогодой статуя кудрявого юноши. Здесь Пьер остановился и протянул руку на запад:

– Вот твоя дорога! Иди прямо по ней, пока не выйдешь к большой реке.

Она подняла на него полные благодарности глаза.

– Как мне благодарить вас, тебя и сестру?

– Просто не забывай нас! – ответил он, пожимая своими тяжелыми плечами. – Мы будем молиться за тебя…

Он вдруг резко отвернулся, как будто спешил поскорее уйти, потом снова приблизился к ней.

– И потом… – сказал он глухо, – кто знает… что будет? Если ты не найдешь того, кого любишь… я хотел тебе сказать: ты можешь вернуться к нам. Мы будем рады, и Магдалена, и я… я – особенно, знаешь… если ты будешь с нами…

Прежде чем Катрин поняла, что означало это простодушное предложение, Пьер повернулся и побежал, как бы спасаясь, в поле. Она постояла некоторое время, глядя вслед удалявшемуся крестьянину, чей силуэт постепенно растаял в утренней дымке. По ее щекам катились слезы, и она не думала их вытирать. Она была тронута этим проявлением чистого грубоватого чувства. Это был маленький огонек, который она пронесет по жизни. А тем временем день разгорался, все яснее очерчивая все вокруг. Она смогла различить вдали крыши Туси и голубой флажок на башне замка. Зазвонили колокола, приглашая прихожан на утреннюю молитву, и их звуки далеко разносились над зеленеющими полями. Где-то запел жаворонок, и радость наполнила сердце Катрин, радость такая же простая, как те поля и леса, которые окружали ее. Перед ней стелилась старая римская дорога, зажатая между двумя холмами. И, шепча благодарственную молитву Богоматери, которая подарила ей эти мгновения, она отправилась в путь, опираясь на посох паломника.

На другой день перед заходом солнца Катрин сидела в камышах и смотрела на серые воды Луары, текущие у ее ног.

Она шла, шла, поддерживаемая какой-то нечеловеческой волей, несмотря на усталость и сбитые ноги, среди холмов, равнин и лесов, поблескивающих кое-где глазами озер, в сторону реки, которая приведет ее к осажденному городу. Когда спустилась ночь, она нашла приют в старой пустой хижине дровосека, где, поужинав хлебом и сыром, крепко уснула. Когда рассвело, она пошла дальше, хотя все тело ломило от усталости. Каждый мускул, каждая косточка причиняли боль. Ноги горели, и ей время от времени приходилось опускать их в воду прудов. Образовавшиеся мозоли полопались. Пришлось оторвать кусок своей рубашки и забинтовать их. И она продолжала идти, идти по этой древней римской дороге, которой, казалось, не было конца. Крестьяне, попадавшиеся навстречу, кланялись ей, дотрагивались до ее посоха, осеняли себя крестным знамением и просили помолиться за них. Но никто не остановил ее и не предложил зайти в дом. Ее молодость и красота настораживали. Добрые люди видели в ней большую грешницу, которая следует на могилу святого Бенуа, чтобы вымолить прощение. Сотни раз она думала, что вот-вот упадет на краю бесконечной дороги, сотни раз она заставляла себя идти дальше. Иногда она делала короткую остановку у придорожного распятия или фигурки святой Девы Марии на перекрестке дорог, молилась, чтобы она дала ей силы идти, и продолжала свой путь.

При виде могучей реки, открывшейся перед ней, она закричала от радости. Несмотря на усталость, она подбежала к ней, как к наконец найденному другу, нагнулась над водой, чтобы напиться, погрузила в воду свои усталые ноги и руки. Потом села на берегу, глядя, как река катит свои волны, которые вскоре достигнут Орлеана, а завтра, может быть, принесут ее к его стенам. Перед ней вдоль холма карабкались по склону высокие дома с бурыми крышами старого городка Жьен. Над этим древним городом герцогов Орлеанских возвышался старый полуразрушенный замок. Но Катрин не интересовала эта старинная крепость. Она смотрела на берег, где под арками еще не достроенного моста стояли плоскодонки, баржи и лодки, предусмотрительно вытащенные на берег.

Солнце, как огненный шар, окрашивало воды Луары в пурпур, как бы готовясь нырнуть в них. Рожок дозорного над крепостными воротами звал припозднившихся вернуться за стены крепости. Город закрывался на ночь… Катрин поспешила снова обуться и, прихрамывая, направилась к подъемному мосту. Солнце уже село, и стало темно. Катрин прошла под арку ворот в числе последних и остановилась, чтобы спросить у солдата, охранявшего их, где находится крытый рынок. Она знала, что в большинстве городов, особенно тех, которые стоят на пути к наиболее известным местам паломничества, на рынках отводится угол, где паломники могут остановиться на ночь, чтобы укрыться от ветра и сырости.

– Иди прямо, потом направо! – ответил солдат. – Ты идешь во Флери, женщина?

– Я иду туда!

– Да хранит тебя Бог и святой Бенуа!

Она поблагодарила его кивком головы и вышла на улицу, которая была настолько узкой, что, казалось, дома почти смыкались. Бредя по этой улочке, она доела то, что оставалось от хлеба, отданного ей Магдаленой, и вскоре вышла к рынку. Это была лишь высокая крыша, покоящаяся на мощных деревянных колоннах. Но убежище для паломников там было. Толкнув дощатую дверь, Катрин увидела, что на полу настелена свежая солома, на которой уже спал единственный паломник. Это был старик с изможденным от усталости лицом. Когда она вошла, он приоткрыл один глаз, что-то пробормотал и снова начал храпеть. Довольная тем, что не придется ни с кем разговаривать, Катрин забилась в уголок, сгребла немного соломы и легла, подложив руку под голову.

Ей казалось, что она только что уснула, когда ее начали трясти за плечо. Над ней склонился бородатый старец-пилигрим.

– Эй… – говорил он, – эй! Если ты идешь в аббатство, то пора вставать.

Она открыла глаза и, увидев, что занимается день, быстро поднялась.

– Ночь была очень короткой, – извиняющимся тоном проговорила она.

– Она всегда коротка, когда устаешь. Вставай, пора в дорогу!

Катрин покачала головой. Как паломница она должна пройти всю дорогу пешком. Но она была слишком усталой, чтобы продолжать идти. Она надеялась использовать одну из монет, которые ей дала в дорогу Сара.

– Сегодня я, наверное, не пойду, – солгала она. – У меня дела в городе.

– Божьи странники не имеют дел ни в одном городе. Если ты ищешь прощения, ты должна думать только о том месте, куда ты идешь! – упрекнул ее старик. – Но каждый поступает как хочет. Оставайся с миром!

– И тебе того же желаю!

Паломник вышел. Катрин подождала немного, стоя на пороге убежища, и, убедившись, что он направился в другой конец города, собралась уходить, оставив свой посох, который был ей больше не нужен, ибо, как сказал старик, странник веры не должен пользоваться никакими средствами передвижения, кроме своих ног. Она плотнее закуталась в свою накидку, потому что мелкий дождь накрыл город. Потом спустилась на берег.

Найти лодку было нетрудно. На сложенных рыболовецких сетях сидел хилый молчаливый мужик и, не обращая внимания на дождь, ел луковицу, глядя на речные волны. Когда Катрин спросила, знает ли он лодочника, который довез бы ее хотя бы до Шатонефа, он поднял на нее глаза из-под сморщенных серых век.

– Есть деньги?

Она знаком показала, что есть, но человек не сдвинулся с места.

– Покажи! Знаешь, сказать, что есть, просто. В наше время их все меньше и меньше. Земли опустошены, торговля умерла, и сам король сидит нищий, как Иов. Теперь платят вперед.

Вместо ответа Катрин достала одну монету и положила ее в заскорузлую ладонь мужика. Тот подбросил ее, попробовал на зуб. Его мрачное лицо просветлело.

– Пойдет! – произнес он. – Но только до Шатонефа! Дальше можно попасть в лапы англичан, осаждающих Орлеан, а я дорожу своей шкурой.

Говоря это, он начал спускать на воду свою плоскодонку и помог сесть Катрин. Молодая женщина устроилась на носу, чтобы смотреть вниз по течению. Затем в лодку прыгнул мужик. Он это сделал столь легко, что лодка лишь слегка покачнулась, и взял шест. Он погрузил его в воду и сильно оттолкнулся. Течение было быстрое, и лодка двигалась своим ходом. Сидя на носу, Катрин смотрела, как мимо проплыл город, пошли плоские берега, покрытые камышом, еще бурым после зимы. Она не обращала внимания на дождь, который брызгал ей в лицо, а плотная накидка защищала плечи. Перед ней с необыкновенной ясностью проходили картины прошлого. Она вспоминала, как бежала из взбунтовавшегося Парижа вместе с Барнабе, матерью, сестрой и Сарой… Как ей нравилось то первое путешествие, которое столь скрасил старый Ракушечник! Казалось, что она еще слышит его глубокий голос, читавший тихо стихи поэта:

Но Барнабе умер. Париж был далеко, а город, в который она направлялась, был в осаде, голодный и холодный, полный отчаяния, где ее могла ожидать смерть или, что еще хуже, самое ужасное разочарование. Впервые за все время она спросила себя, как примет ее Арно и вспомнит ли он ее? Столько дней прошло с тех пор, как они повстречались под стенами Арраса!

Катрин попыталась отбросить свои мрачные мысли, рожденные, несомненно, большой усталостью и нервным напряжением. Ей хотелось наслаждаться миром, царившим в эту минуту, плаванием по этой прекрасной реке среди желтых песчаных берегов и серой травы… После полудня на горизонте появились белые башни и голубые башенки большого замка, омываемого водами широких протоков реки. Катрин спросила лодочника, что это за красивое поместье.

– Сюлли, – ответил лодочник. – Оно принадлежит господину де Ла Тремуйлю, фавориту короля Карла VII… – И он плюнул с отвращением, как бы показывая, какое «уважение» испытывает к хозяину замка. Ей уже приходилось встречаться с Жоржем де Ла Тремуйлем, этим перебежчиком-бургундцем, который стал самым дорогим советником и злым гением «короля из Буржа». Ей он внушал чувства, сходные с теми, что лодочник выразил так наглядно, но она промолчала. К тому же лодка свернула к берегу, чтобы причалить.

– Остановка? – удивленно спросила Катрин, повернувшись к нему вполоборота.

– У меня дела в Сюлли, – ответил мужик. – Вылезай…

Катрин встала, чтобы ступить на борт плоскодонки. В этот момент она получила сильный удар по голове и упала, потеряв сознание.

Когда Катрин пришла в себя, был уже вечер. Восток был в тени, а на западе в слабом свете заката четко выделялись на другом берегу Луары остроконечные башни замка Сюлли. Она приподнялась на руке и поняла, что лежит на берегу в траве и что она совсем одна. Не было ни лодки, ни лодочника, только в нескольких футах от нее поднялся в воздух кулик. Ей потребовалось некоторое время, чтобы понять, где она, потому что голова раскалывалась от боли. Она нащупала большую, очень болезненную шишку. Видно, лодочник ударил ее, чтобы обокрасть. И действительно, пропало то немногое, чем она располагала: две оставшиеся монеты, кинжал и монашеская накидка, которая спасала ее от холода и дождя. Ею овладело отчаяние. Как будто все было против того, чтобы она пришла к Арно. Препятствия, возникавшие на пути, как бы не пускали ее. Но это был лишь краткий миг. Аристократка по воспитанию, Катрин обладала несгибаемой волей парижской девчонки, привыкшей лбом прошибать любые препятствия. Она сделала над собой усилие, чтобы подняться, ухватившись за ветки ветлы. Когда земля перестала плыть под ногами, она глубоко вздохнула, натянула свою старую накидку и пошла от берега, чтобы выйти на дорогу. Она знала, что ей надо идти вдоль реки и что всего в двух милях отсюда находилось большое аббатство Святого Бенуа. Там она найдет кров и поддержку. День, проведенный в лодке, и добрый сон накануне ночью вернули ей силы, и, если бы не болела голова, она бы вообще хорошо себя чувствовала. Она ускорила шаг, и уже через час перед ней встали здания монастыря и величественные ворота: огромная квадратная башня, мощная и красивая, как крепость, строгая, как молитва. Слабый свет, проникавший между колоннами, оживлял лики и цветы, украшавшие капители. Катрин заметила, что там, в подворотне, спало много паломников, тесно прижавшихся друг к другу, чтобы согреться. Одна старуха, увидя ее, жестом подозвала к себе и слегка подвинулась, освобождая для нее место.

– Божий дом переполнен, – сообщила она. – Нас слишком много, пришедших сюда, чтобы помолиться святому Бенуа и попросить его помочь освободить добрый город Орлеан! А здесь не очень холодно. Придвинься ко мне, так будет теплей…

Катрин послушалась, согнула колени и легла рядом со старухой, которая укрыла ее полой своего старого плаща.

– Издалека идешь? – спросила она с любопытством.

– Из Бургундии, – ответила Катрин, не решаясь назвать себя бургундкой.

– Ты слишком молода для больших дорог! И ты тоже пришла помолиться у могилы великого святого?

– Я иду в Орлеан! – жестко ответила Катрин, надеясь, что теперь, обидевшись, старуха оставит ее в покое.

А вышло наоборот, старушечьи глаза вдруг заблестели. Она нагнулась и прошептала:

– А… ты не одна такая! Ты тоже хочешь увидеть чудо?

– Чудо?

– Да ладно, – проговорила старуха, заговорщически подмигивая Катрин и толкая ее локтем, – не притворяйся, что не знаешь! Все жители долины Луары знают, что Орлеан будет освобожден посланницей Господа, Девой из Лотарингии. Она в Шиноне, у нашего великодушного сира. Она сказала ему, что с Божьей помощью прогонит англичан из Франции и снимет осаду Орлеана.

– Это сказка для маленьких! – проговорила недоверчиво Катрин.

Старуха вдруг покраснела до корней волос:

– Сказка? Это истинная правда Господа Бога, такая же правда, как то, что меня зовут Бертиль-кружевница. Здесь есть те, кто видел ее, Жанну-Девственницу, когда она пришла в Шинон в сопровождении шести оруженосцев. На ней был костюм мальчика, она молоденькая и красивенькая, как Божий ангел, а в глазах ее светится небо. В самом Орлеане полководцы ждут ее, а монсеньор Бастард сказал своим людям, что надо держаться, что Господь пошлет им продовольствие и помощь… Говорят, король послал ее в Пуатье, нашу Деву, чтобы на нее посмотрели епископы и другие священнослужители. Но она скоро прибудет в Орлеан… Я хорошо знаю, что, если бы я не была такой старой, я пошла бы в Орлеан, осажденный врагами, чтобы увидеть ее. Да вот только мои бедные старые ноги не донесут меня туда, и я умру по дороге. Вот я и остаюсь здесь, чтобы молиться за нее, за светлого ангела нашего королевства!

Вот так Катрин впервые услышала о Жанне д'Арк. Она не почувствовала никакого восторга, однако мысли о ней не давали ей уснуть всю ночь. Она испытывала скорее раздражение и горькую ревность к этой девушке, «молодой и красивой», которую уже «ждут полководцы», а значит, и ее Арно. Разве эта уроженка Лотарингии в ореоле посланницы Господа и к тому же красивая воительница не привлечет внимание Арно де Монсальви? Ей надо спешить, прибыть в Орлеан раньше этой опасной женщины… И в беспокойном сердце Катрин родилась ненависть к воительнице.

На другое утро она приняла хлеб, который раздавали пилигримам черные монахи, и, воспользовавшись тем, что вся толпа направилась в расположенную поблизости церковь, незаметно отстала и вышла на дорогу. Старая Бертиль сказала ей, что до столицы герцогства Орлеанского надо еще пройти девять миль. Девять миль… целая вечность!

Так началась для Катрин самая тяжелая часть ее тернистого пути, ибо теперь беспокойство и сомнения закрались в ее сердце, а сил почти не было. С утра все шло почти хорошо. Но после Шатонефа раны на ее ногах снова открылись, а все мышцы начали нестерпимо болеть. Лихорадка постепенно проникала ей в кровь. Нагнувшись над источником, чтобы утолить жажду, она с испугом увидела свое похудевшее лицо, обострившееся и серое от пыли. Она была похожа на нищенку и подумала, что Арно никогда ее не узнает. Он скорее посмеется над ней. Место было пустынным, а источник был закрыт со стороны дороги большими деревьями. Было пасмурно, но довольно тепло. Катрин быстро скинула свои лохмотья и вошла в воду. Зубы ее застучали от холода, но вскоре она почувствовала себя лучше. Боль в ногах слегка утихла. Путешественница изо всех сил терла себя, вспоминая тонкое мыло, которое так хорошо умела варить Сара, потом вымыла волосы, и, выходя из воды, посмотрела на свое отражение. Оно немного успокоило ее. Слава богу, несмотря на смертельную усталость, она не потеряла ни своей грации, ни белизны. Немного успокоившись, она, как могла, вытерлась и снова надела свои лохмотья. Дорога шла между Луарой и густым лесом, который становился все пустынней. Много леса было сожжено. Время от времени встречались разрушенные деревни, обожженные стволы и брошенные трупы. Всюду была война с ее страшным ликом. Но Катрин, ведомая одним желанием – скорее дойти до города, не обращала ни на что внимания. Она изо всех сил всматривалась в даль, пытаясь увидеть стены города, который был для нее землей обетованной. К заходу солнца она уже прошла шесть миль… Наконец впереди показались смутные очертания большого города. Она догадалась, что это был Орлеан. Ее волнение было столь сильно, что она упала на колени и, рыдая, прочла короткую молитву. Скоро ночь скрыла от нее город. И тогда она, как усталое животное, легла прямо на траву, не удосужась поискать какое-либо укрытие. Кому в этом пустынном краю было дело до спящей нищенки? У нее больше не было ничего, что можно было бы украсть, она была бедней самого бедного, голодная, оборванная, полураздетая, с окровавленными ногами… Катрин спала крепким сном, поднялась с первым лучом солнца и снова двинулась вперед. Шаг, еще шаг, еще… Город поднимался все выше и как будто звал ее… Ее воспаленные глаза видели только его, не останавливаясь на пожарищах, которые показывались то здесь, то там. Если бы она не была так измучена, она протянула бы руки, чтобы попытаться схватить оживавший мираж. Постепенно стали различимы низкие, покрытые травой острова, большой мост, разрушенный в двух местах, и охранявшие его крепости по обе стороны моста. Она видела высокие шпили многочисленных церквей, черные подтеки на стенах крепости, оставленные смолой и маслом, пищали, установленные наверху. Увидела опустошенные пригороды Орлеана, когда-то процветавшие, а ныне сожженные самими жителями, черные стены, которые когда-то были прекрасными домами, и даже церкви, окруженные бревенчатыми стенами и земляными валами. Наконец она увидела английский стяг, украшенный золотым леопардом и поднятый над этими укреплениями, а на высокой башне замка – голубой флаг с золотыми лилиями…

Катрин остановилась и, хотя ее глаза были полны слез, забыла о своей боли, о голоде, который разрывал внутренности, и думала только об одном: там, за этими стенами, жил, дышал, сражался и страдал Арно.

Она снова пошла вперед, медленно продвигаясь среди развалин и прячась в них. Между ней и городом возникла огромная английская крепость, которая, как она потом узнала, называлась Сен-Лу. Надо было незаметно пройти мимо и подойти к Бургундским воротам, единственному входу в город, ибо у англичан Суффолка и Толбота не хватало людей, чтобы окружить город со всех сторон. До Катрин долетел отдаленный звук трубы, затем последовала канонада. По обе стороны моста пищали метнули несколько каменных ядер, прежде чем спустилась ночь. Им ответили кулеврины, потом послышался людской вой. Видно, это была попытка атаковать город. Молодая женщина увидела шевелящихся наверху укреплений солдат. С большими предосторожностями она незаметно прошла мимо крепости Сен-Лу и приблизилась к воротам, когда вдруг заметила чью-то голову, высунувшуюся из-под земли. Чьи-то руки схватили ее, и она очутилась в полутемном склепе, освещенном чадящей свечой. Прежде чем она опомнилась, чей-то насмешливый голос произнес:

– Ты что, сестренка? О чем ты думаешь? Что можно войти в Орлеан при свете дня? Надо ждать ночи, красотка!

Осмотревшись, Катрин заметила человек двадцать мужчин и женщин, столь же бедно одетых, сидящих прямо на земле, вокруг двух столбов, поддерживающих свод. Купол этого склепа был высок и терялся в темноте. Коптящая свеча позволяла лишь увидеть наверху капители фигуру мальчика с большим оленем…

– Кто эти люди? – спросила Катрин. – Где мы?

Молодой человек, который силой заставил ее спуститься в подземелье, криво улыбнулся. Он был грязен, и черная густая борода закрывала его лицо, но у него были молодые глаза, гибкое тело, хоть и очень худое. Он пожал плечами:

– Люди из Монтарана. Англичане сожгли вчера нашу деревню… Мы тоже дожидаемся темноты, чтобы войти в город. А это склеп церкви Сент-Эньян, которую жители пригородов разрушили вместе с домами. Тебе ничего не остается, как сесть рядом с нами и ждать.

Он ни о чем ее не спросил и снова вернулся на свой наблюдательный пост, расположенный наверху полуразрушенной лестницы. Разглядывая своих соседей, она увидела, что это были люди со скорбными, изможденными лицами, со следами недавних слез, держащие в руках узелки с жалкими пожитками. Глаза всех были опущены в пол, как будто они стеснялись своей бедности. Она не решилась заговорить с ними, а присела немного в сторонке и стала ждать.

В подземелье было холодно, и она задрожала. Ей хотелось спать, но она сопротивлялась сну, чтобы люди не забыли ее, когда пойдут в город. Кстати, ждать пришлось недолго. Приблизительно около часа… Снова появился молодой человек и жестом пригласил их к выходу:

– Собирайтесь, пора!

Беглецы встали, не говоря ни слова, как стадо, привыкшее следовать за вожаком. Один за другим поднялись они наверх и, следуя за молодым человеком, побрели, согнувшись, среди развалин. Ночь была не слишком темной, на небе горели звезды, бросая на землю холодный свет. Катрин заметила ворота между двумя башнями… Дошли быстро. Вскоре они вступили на подъемный мост, ведущий к маленькой двери в больших воротах. Большой мост был поднят… Пройдя по узкому коридору внутри башни, Катрин чуть не умерла от радости. Наконец она была у цели! Ее неправдоподобная одиссея закончилась. Она входила в Орлеан…