Любовь, только любовь Бенцони Жюльетта

– Я не знатная дама, а простая сельская девушка, и мою младшую сестру тоже зовут Катрин, как и одну из моих дорогих святых. И если твоя судьба зависит от меня, то ты – свободна. Надеюсь, здесь найдется добрая душа, которая позаботится о тебе, ибо мне это доставило бы радость. Мы еще встретимся…

Тут же все заспорили, кто займется пленницей. Ее освободили от пут, сняли с этой отвратительной повозки и набросили на плечи неизвестно откуда взявшийся плащ. Даже те, кто еще месяц назад требовал ее смерти, ссорились из-за нее, за право оказать ей гостеприимство. Тем временем Жанна и ее эскорт спешились перед собором, где молодая девушка собиралась помолиться, как она это обычно делала каждый вечер, на закате. К ней подошла высокая дородная женщина в дорогом бархатном наряде с золотыми украшениями.

– Доверьте мне вашу пленницу, Жанна, – произнесла она. – Я мать казначея Жака Буше, в доме которого вы должны остановиться. Я сумею позаботиться о ней.

Жанна благодарно улыбнулась ей.

– Хорошо, – просто ответила она. – И да благословит вас Господь!

И она вошла в огромную церковь, держа высоко над головой белое знамя, в сопровождении своей свиты. А мадам Матильда Буше взяла Катрин за руку и повела ее за собой; толпа сочувственно расступалась перед ними.

– Идемте, бедняжка, вы очень бледны и нуждаетесь в отдыхе.

Катрин нехотя двинулась за ней, часто оборачиваясь, чтобы еще раз увидеть серебристые доспехи Жанны, с трудом различимые в сумраке портала. Заметив это, Матильда улыбнулась.

– Идемте же, – сказала она. – Вы скоро вновь увидите ее, ведь она остановится в нашем доме.

Покорившись, молодая женщина последовала за своей покровительницей. Проходя мимо городской больницы, недалеко от собора, она заметила над входом коленопреклоненную статую с огромными крыльями.

– Однажды, – сдавленным голосом произнесла она, – давно, когда я была еще маленькой, одна цыганка предсказала мне встречу с ангелом! Как вы думаете, мадам, наверное, Жанна и есть тот ангел?

Матильда остановилась и с неожиданной симпатией взглянула на свою гостью. Если прежде ею руководило одно лишь желание понравиться освободительнице Катрин, то теперь молодая женщина, избежавшая гибели, пробудила в ней интерес.

– Несомненно, – ответила она серьезно.

Жак Буше, королевский казначей в Орлеане, жил у ворот Роньяр, выходивших на запад. У него был красивый высокий дом, в котором все говорило о богатстве: и резные коньки крыш, и красивые наличники, и затейливые цветные витражи, и островерхие башенки на стенах. Из его высоких окон был виден вал и большая часть неприятельского лагеря. По ту сторону рва, между Луарой и воротами Барьер на севере, воины Солсбери, убитого в начале осады, затем Толбота и Суффолка возвели пять бастилий – мощных деревянных укреплений с башнями; главное из них, прикрывавшее подступы к реке, называлось бастилия Сен-Лоранс. Стоя у окна отведенной Катрин комнаты, Матильда показала ей на яркий флажок графа Джона Толбота, трепетавший на свежем ветру. В ночной темноте при свете луны можно было разглядеть весь неприятельский лагерь, часовых и разноцветные палатки между бастилиями. Все вокруг было выжжено, срыто до основания и напоминало лысый череп.

– Им приходится не легче, чем нам, – сказала новая подруга Катрин, указывая на мощные укрепления врага. – Они голодают. С тех пор как знаменитый обоз с запасами сельди прорвался к ним сквозь кордоны герцога Бурбонского, они больше ничего не получали и теперь голодны как волки. А мы, осажденные, хвала Господу и Жанне, сегодня вечером поедим как следует.

Катрин, казалось, очнулась от дурного сна. Сердечность мадам Буше придавала ей силы. Во многом она напоминала молодой женщине ее подругу Эрменгарду, и она с удовольствием сказала об этом Матильде. Та была страшно польщена: Шатовиллены были очень знатным и знаменитым родом. Впрочем, титул Катрин также произвел на нее впечатление. Позабыв, что всего час назад у ее гостьи болталась веревка на шее, она с явным удовольствием, обращаясь к ней, называла ее «моя дорогая графиня».

Благодаря ей Катрин смогла вкусить все радости уюта. В огромных залах, отведенных для приема гостей, слуги готовили пышный пир, который казначей устраивал в честь Девы. Матильда подозвала двух горничных и приказал им согреть воду и приготовить комнату.

Погрузившись в ванну, Катрин подумала, что никогда раньше не испытывала подобного блаженства. Горячая вода, душистое мыло, благовония – все это как по волшебству оказалось в ее распоряжении. Ушли в прошлое времена, когда храбрый Питуль каждое утро приносил ей в камеру кружку холодной воды. Как следует отмыв тело и голову, она почувствовала себя другой женщиной. А рубашка из тончайшего батиста, заложенного складками, шелковое платье цвета увядших листьев, немного ей великоватое, но надежно схваченное булавками, окончательно преобразили ее. Пока служанка расчесывала ее длинные волосы, щедро расточая им похвалы, Катрин думала о том, что все ее тревоги, все страхи и воспоминания о былых страданиях остались там, в оскверненной воде, которую сейчас торопливо выплескивали служанки. Матильда, выходившая помочь невестке дать последние распоряжения перед пиром, ошеломленно застыла на пороге, потрясенная той переменой, которая произошла в молодой женщине. Не прошло и часа, как несчастная, приговоренная к смерти, превратилась в красивую элегантную даму.

– Моя дорогая графиня, вы поистине обворожительны. Теперь я начинаю лучше понимать происходящее. По правде говоря, я задавалась вопросом, какой безумец мог вообразить, что вы близкая подруга герцога Филиппа. В это верилось с большим трудом.

– Я больше не его подруга, – ответила Катрин, улыбаясь, – и расскажу вам почему, ведь вы так добры ко мне!

– Пустяки. Будьте как дома. Страшное недоразумение – вот причина всех ваших злоключений, и я поняла это почти в тот же миг, что и наша мудрая Жанна. Здесь вы найдете надежный приют. Идемте же, я представляю вас гостям. Кажется, приближается кортеж.

Крики ликования слышались все ближе – вероятно, Жанна уже вышла из собора и направилась в отведенные ей покои.

– Нет, только не сегодня, при всех мне будет стыдно, – заупрямилась Катрин. – А завтра я сама брошусь на колени перед Девой, чтобы поблагодарить ее.

В этот миг в дверях возникла раскрасневшаяся и запыхавшаяся Маргарита Буше. Улыбнувшись Катрин, которую она тепло приняла – ведь ту прислала в их дом Жанна, – она обратилась к свекрови:

– Она здесь. Умоляю вас, пойдемте со мной, я умираю от страха и ни за что не решусь подойти к ней одна.

– Когда же вас перестанут пугать доспехи, Марго? – пожала плечами Матильда. – Ведь к нам приехал не главарь шайки разбойников, а красивая молодая девушка…

– …которую ниспослало нам небо! А ведь это может испугать сильнее, чем встреча с разбойниками!

Женщины поспешно вышли, оставив Катрин одну. Кортеж Жанны и впрямь приближался, и молодая женщина подошла к окну, чтобы посмотреть на него. Дева опять сидела на коне, но знамя передала своему оруженосцу Жану д'Олону. Так было удобнее пожимать руки, которые протягивались к ней, или же обнимать младенцев, которых ей подавали.

За ней строем продвигались невозмутимо улыбающиеся капитаны. Лишь один из них был мрачен и рассеянно сидел в седле, не отрывая взгляда от своего коня. С бьющимся сердцем, зардевшись, Катрин узнала Арно. Никогда прежде не казался он ей таким поникшим и измученным. Он напоминал побежденного, волочащегося за повозкой победителя, и Катрин спросила себя, известно ли ему, что Жанна вырвала ее из лап смерти? Оттого ли так мрачно его лицо, что она жива, или же он удручен ее гибелью? При мысли о том, что его, быть может, мучают воспоминания о прошедшей ночи, молодая женщина улыбнулась. До чего же прекрасно было ощущать себя живой, молодой, свободной… свободной, чтобы продолжать свою нелепую, упорную борьбу с капитаном Монсальви!

– Я никогда не оставлю тебя в покое, – прошептала она чуть слышно, когда рыцарь, не заметив ее, проехал мимо окна. Непреодолимое желание взять реванш, отомстить охватило ее. При виде Арно она испытала странное чувство: она одновременно и любила, и ненавидела этого странного человека, который с такой холодной решительностью, не колеблясь, послал ее на смерть и который с такой страстью стонал в ее объятиях. Его удрученный вид, грусть, запечатленная на челе, вызвали у Катрин прилив злого торжества. Пусть же и он познает страдание и поймет, что гордость может защитить отнюдь не всегда.

Когда все приехавшие вошли в дом и он наполнился ровным гулом, Катрин прилегла на свое ложе, такое мягкое, что она готова была расплакаться от счастья. Воспоминания о прошлом будили в ней не только гнев на Арно, но и беспокойство. Сегодня вечером или завтра они столкнутся лицом к лицу, и эта минута, вынуждена была признать молодая женщина, страшила ее более всего. Как поступит он, поняв, что она жива?

Два раза она принадлежала ему безраздельно, и он не мог не понимать этого. Откуда же эта исступленная ненависть, заставившая его послать ее на муки, отдать в руки палача? Он явно боялся ее, боялся той непреодолимой страсти, которую она в нем возбуждала, и, считая, что это от дьявола, попытался избавиться от нее столь жестоким способом.

Катрин постаралась поставить себя на его место. Встретив ее на дорогах Фландрии, он даже не пытался сопротивляться своей неистовой страсти. Это было естественно: она была красива, и он желал ее; схватив ее в объятия, он захотел овладеть ею. Все остальное просто не имело значения. Но в ту минуту, когда ее величество Любовь соединила их, лукавая судьба уже готовилась их разлучить. И зачем только после гибели брата запало ему в память это имя – Легуа? Много Легуа в Париже, но лишь один из них, кузен Гийом, взмахом топора оборвал жизнь Мишеля. Почему же Арно не мог разузнать о той роли, которую сыграла во всей этой истории маленькая парижанка? Но никто не поведал ему о золотых дел мастере, повешенном за то, что приютил его брата, об обезумевшем ребенке, который, загораживаясь руками от разъяренной толпы, молил пощадить юношу. Для Арно Катрин воплощала всех Легуа сразу, и его не заботило, кто из них был виновен, а кто нет.

Продолжая размышлять таким образом, молодая женщина в глубине души начинала оправдывать Арно. Почему, в конце концов, должен был он ей доверять? Она носила фамилию, которой он поклялся мстить, но, встретив ее у стен Арраса, охваченный любовью, он позабыл о своей страшной клятве.

И что же потом? Их разлучили и, презрев все законы рыцарства, бросили его в тюрьму. Выйдя на свободу, он обнаружил Катрин в постели Филиппа, и даже мысль о том, что молодая женщина просила за него, не могла доставить ему радости. И когда на стенах Орлеана он увидел полумертвую и оборванную Катрин, он и не подумал о том, какие муки ей пришлось выдержать, чтобы найти его. Для Арно, вот уже шесть месяцев запертого в осажденном городе, голодающего, все бургундское несло с собой угрозу и посему должно было быть уничтожено.

И чем дольше думала Катрин, тем больше она оправдывала Арно. Теперь она его понимала. Она даже была склонна простить ему ту жестокую ненависть, с которой он ее преследовал. На его месте она поступила бы точно так же. А может, стоило отступить? Ведь ее будущая жизнь с Арно де Монсальви существовала лишь в ее воображении. Слишком много препятствий и горьких обстоятельств разлучали их. Никогда не сможет он поверить в искренность женщины, которой так не доверяет. Страшная усталость овладела ею, тяжелая и опустошающая.

Привыкнув спать, не раздеваясь, она уже дремала, когда вошла взволнованная мадам Буше.

– Представьте себе, Жанна почти не ела на пиру, устроенном в ее честь. Другое дело капитаны и монсеньор Жан – они отдали ужину должное. Она же съела только несколько кусочков хлеба, обмакнув их в разбавленное вино. Ну и скромность! Ее капеллан, брат Жан Паскрель, сказал мне, что это ее обычная пища.

И такое огорчение прозвучало в голосе доброй женщины, что Катрин громко рассмеялась. Уже давно не смеялась она так искренне, и это простое, но позабытое чувство радости помогло ей отогнать черные мысли.

– Ни вы, ни я, мадам, не знаем ничего ни о посланцах Божьих, ни об их привычках, – сказала она тихо, – а между тем это – целая наука.

Ее слова отнюдь не убедили Матильду Буше, которая важно покачала своей величественной головой, увенчанной по моде того времени прической, напоминавшей по форме полумесяц.

– Вы, видно, и впрямь верите, что она – простая сельская девушка, как говорят все вокруг? Вы видели, как держится она в седле, сколько в ней уверенности и благородства? Ее оруженосец мессир д'Олон рассказал мне, как недавно в Туре, сражаясь на копьях с монсеньором герцогом Алансонским, она поразила его своей ловкостью. Ну не странно ли это?

Добрая женщина могла еще долго рассуждать об исключительности Жанны. Катрин почти не прислушивалась: внимание ее привлек мужской голос, доносившийся снизу, голос жестокий и страстный, заставивший ее задрожать. И едва хозяйка вышла, вновь оставив ее одну, Катрин опять почувствовала на себе тяжкий гнет боли и отчаяния, мучивший ее с того момента, как она вышла на свободу. Очень трудно было принять правильное решение. Хватит ли у нее мужества уйти от Арно, окончательно порвать с ним?

Катрин, сломленная усталостью, безмятежно проспала до позднего утра. Ее разбудил голос за окном, изрыгавший страшные ругательства и проклятия. Этот голос был ей хорошо знаком. Она соскочила с кровати, подбежала босиком к окну и выглянула на улицу. Конечно же, это был Арно. Он стоял перед домом как вкопанный, в полном вооружении, держа шлем под мышкой, и пререкался с казначеем. Оба они так громко кричали, что сначала Катрин ничего не поняла. Вокруг них собралась толпа. Буше, раздвинув руки, казалось, преграждал дорогу капитану.

– Черт возьми, клянусь всеми потрохами папы римского и самого бога! – прорычал наконец взбешенный капитан. – Ты все-таки меня пропустишь! Вчера я думал, что эту девку уже повесили, а сегодня утром узнаю, что она в твоем доме и ее всячески обхаживают. Но я положу этому конец и сам притащу эту проклятую ведьму на виселицу.

Не успел Буше ответить, как другой голос, столь же сильный, как и голос молодого человека, раздался на улице. Катрин увидела, что Жанна, выбежав из дома, бросилась к Арно и принялась с силой трясти его за плечо.

– Мессир! – кричала она. – Как смеете вы поносить здесь имя Всевышнего?! Клянусь, я не уйду отсюда, пока вы не отречетесь от своих слов!

Молния, сверкнувшая над головой Арно, удивила бы его меньше, чем это внезапное появление Девы. Повелительный тон, твердость и сила молодой женщины еще больше озадачили разъяренного капитана. Но Арно был не из тех, кого можно смутить.

– Я, капитан де Монсальви, желаю войти в этот дом во имя справедливости! – воскликнул он.

– Будь вы даже королем, нашим повелителем, вы и тогда не могли бы войти в дом против воли его хозяина, мэтра Буше. Впрочем, это дело касается лишь вас двоих. А мне важно, чтобы вы попросили прощения у Бога, которого вы оскорбили своим сквернословием. Без этого я вас не отпущу. Живо на колени!

На колени? Дева осмелилась приказать ему стать на колени? Катрин была сама не своя. Встревоженная и потрясенная, она не могла поверить своим ушам. Она не верила и своим глазам, увидев, что Арно, ставший из пунцово-красного зеленовато-белым, преклонил колени на мостовой и произнес короткую молитву. С некоторой грустью Катрин подумала о том, что он, без сомнения, поставит ей в вину, и так уже слишком тяжкую, оскорбление, которому Жанна его только что подвергла. Ей было грустно и от того, что его ненависть не прошла и, если бы не заступничество Девы, ничто не помешало бы Арно расправиться с ней. Разве он не говорил, что задушит ее собственными руками? Нет, даже если ей и суждено умереть от горя, она обязана вырвать из своего сердца эту нелепую любовь.

Когда провинившийся заканчивал свою молитву, Жанна вошла в дом вместе с Жаком Буше. В это время появился рыжий Сентрайль в сопровождении одного из капитанов, сурового и грузного, намного старше его на вид. Решительно прокладывая себе путь в толпе, они направлялись к дому. Заметив около дома коленопреклоненного Арно, молившегося посреди улицы, оба остановились и скорчились от хохота – такое это странное было зрелище! Гнев Арно тут же обратился на них.

– Хотел бы я знать, что вы здесь ржете, кретины? – рявкнул он. Его грозный тон вовсе не испугал этих двоих.

Старший перестал хохотать и с насмешкой произнес:

– Я вижу, Дева занялась твоими манерами, сынок. Наконец-то у тебя появился хороший воспитатель.

– Бьюсь об заклад, займутся и тобой, Ла Гир. Никто в нашей армии не ругается так отвратительно, как ты, и мы еще посмотрим, что скажет Жанна, послушав твой репертуар. Хочешь пари?

– Какое еще пари? – недоверчиво спросил гасконец.

– Да такое: она заставит тебя покаяться перед Господом. Сто золотых экю, идет?

От хохота Ла Гира задрожали стены домов. Из глаз его текли слезы, он звучно хлопал себя по ляжкам. Славившийся в армии своим необузданным характером, Этьенн де Виньоль, по прозвищу Ла Гир Гневный, умел не только безудержно гневаться, но и от души веселиться.

– Идет, – принял он вызов. – Ну, давай отсчитывай свои золотые. Еще чего! Мне каяться?! Да сам папа римский не осмелится просить меня об этом!

– А вот Жанна осмелится. И ты ее послушаешься как миленький. Вот увидишь!

Сказав это, Арно взглянул вверх и увидел Катрин, стоявшую у окна, в длинной белой рубашке, с золотыми косами, спадавшими по плечам. Он побледнел и отвел глаза, затем подхватил под руку Сентрайля.

– Пошли отсюда, – громко сказал он, надеясь, что она его услышит. – Пусть Жанна делает с этой женщиной все, что угодно. А лучше всего, пусть пошлет ее к черту…

– К черту? Жанна? Да быть этого не может! – с искренним удивлением возразил Ла Гир. Он не был в курсе дела и ничего не понял, тогда как Сентрайль едва заметно улыбнулся, а когда его товарищи отвернулись, слегка поклонился Катрин. И эта улыбка, и поклон несколько смягчили тягостное впечатление, которое произвели на нее слова Арно. Молодой женщине показалось, что Сентрайль ей сочувствует: лучший друг Арно, он, возможно, имел на него влияние, знал его сокровенные мысли. И она твердо решила при случае серьезно поговорить с капитаном.

Весь день проведя среди обитательниц гостеприимного дома, Катрин наблюдала за Жанной д'Арк. Дева очаровала ее столь сильно, как дотоле не могла очаровать ни одна другая женщина. Временами Катрин даже забывала об Арно. Когда же она думала о нем, ее охватывало смущение, ибо память рисовала ей картины слишком волнующие. Рядом с Жанной, такой простой и чистой, подобные воспоминания казались ей грехом.

Все в городе считали Деву святой и блаженной, хотя она была земной и естественной. Она смеялась искренне и заразительно в минуты веселья, но, когда это требовалось, умела гневаться так сильно, как никто из ее приближенных. И Арно де Монсальви уже успел в этом убедиться.

В это утро, прослушав мессу, которую отслужил для нее брат Жан Паскрель в молельне Матильды Буше, Жанна не находила себе места. Она горела желанием броситься в бой и выходила из себя, слушая советы Дюнуа повременить.

– Было бы лучше, – говорил Бастард, – подтянуть основные силы из Блуа, а для того, чтобы соединить разрозненную армию и перегруппировать войска, понадобится время.

Но, как и подобает уроженке Лотарингии, Жанна отличалась упорством. Ошеломленные Катрин и Матильда, спрятавшись за дверью, наблюдали за бурным военным советом, проходившим в большом зале. Жанна, которую поддерживали Ла Гир, Сентрайль, Ильер и Монсальви, предлагала внезапно атаковать; Бастард, Гокур и мессир Гамаш намеревались ждать подкрепления. Слово за словом, между Гамашем и Жанной разгорелась ссора. Жанна, как глава армии, не могла допустить, чтобы обсуждались ее приказы. Гамаш же, выйдя из себя, обозвал ее болтливой мужичкой и вознамерился покинуть совет. На него с мечом в руках бросился Арно, твердо решивший воткнуть ему обратно в глотку оскорбления, которыми тот осыпал Жанну. Не без труда удалось Дюнуа помешать овернцу перерезать горло вспыльчивому пикардийцу. Он резко отругал Гамаша, пожурил Жанну и в конце концов уговорил оскорбителей и оскорбленных обнять друг друга, что они и сделали с явной неохотой.

И пока решали, посылать ли Бастарда вместе с оруженосцем Жанны в Блуа, дабы ускорить выступление, а Паскрель писал под ее диктовку послание англичанам, Сентрайль покинул зал, чтобы распорядиться насчет вина. Распахнув двери, он оказался лицом к лицу с Катрин.

– Мессир, – произнесла она чуть слышно, – я хотела бы поговорить с вами. Не могли бы вы немного задержаться?

Вместо ответа он взял ее за руку и подвел к окну, оглянувшись при этом, чтобы убедиться, все ли спокойно в зале.

– Чем могу служить, прекрасная госпожа? – спросил он учтиво, широко улыбаясь на этот раз.

– Вначале я хотела бы выразить вам свою признательность, – промолвила Катрин. – Я знаю от тюремщика, что именно благодаря вам мой режим был значительно смягчен: мне приносили еду, с меня сняли цепи и…

– Полно вам. Не стоит меня благодарить. Я поступал так, как мне подсказывала совесть. Не вы ли в свое время вытащили нас из аррасской тюрьмы?

Катрин горестно вздохнула:

– Так вот в чем дело! А я-то надеялась, что вы верите в мою невиновность и захотите исправить несправедливость, которую допустил в отношении меня мессир Арно…

– Дело же, конечно, не только в этом. Я никогда не верил в то, что вы шпионка. Ваше состояние вызывало такую жалость, что только Арно, ослепленный яростью, мог так ошибиться. Он не желал ничего слышать, вот я и постарался…

– Вы и не представляете, как я вам за это благодарна! Если бы не вы, он бы, не колеблясь, отдал меня в руки палача. Он что, меня ненавидит?

Широкое лицо Сентрайля приняло непривычное для него задумчивое выражение.

– По правде говоря, не знаю. Вроде бы и ненавидит, и в то же время…

– Что в то же время? – спросила Катрин, начиная обретать надежду.

– В то же время он как-то странно себя ведет. Ведь он только сегодня утром узнал о вашем спасении. А знаете почему? Да потому, что вчера вечером он надрался как сапожник. Таким я его еще не видел. Он осушал кубок за кубком в честь кого-то, чье незримое присутствие ощущалось рядом с ним. На рассвете его удалось увести, бесчувственного и плачущего, как ребенок. Он что-то бессвязно бормотал, но мне удалось разобрать ваше имя. Возможно, он и вправду вас сильно ненавидит, но я-то сам думаю, что он вас любит больше прежнего.

Из большого зала донесся голос Ильера:

– Эй, Сентрайль, а где же вино?

– Иду, иду, – ответил рыцарь. И так как Катрин пыталась задержать его, он наклонился к ней и тихо спросил: – А вы-то сами любите его?

– Больше всех на свете, больше жизни! – воскликнула молодая женщина так искренне, что капитан не смог сдержать улыбки.

– У него больше шансов, чем он думает. Послушайте же меня, прекрасная Катрин. Арно чертовски упрям. Характер у него ужасный, но сердце нежное. Если вы его так уж любите, наберитесь терпения и мужества, чтобы суметь все перенести ради того, чтобы он к вам вернулся. Только в этом случае у вас есть надежда. Каким бы упрямцем он ни был, настанет день, когда он больше не сможет бороться с собой и с вами.

– Но еще сегодня утром он желал моей смерти!

– Идя сюда – возможно. Но видели бы вы его глаза, когда он узнал о вашем спасении! Клянусь вам, в них вспыхнула радость…

И, не сказав ничего более, Сентрайль ушел, оставив Катрин наедине со своими думами. Слова капитана зажгли в ней огонек надежды, который, казалось, уже потух, но который на самом деле долго горит в сердцах действительно достойных.

Пока мужчины пили наконец-то принесенное им вино в зале, Жанна подошла к женщинам, чтобы облачиться в доспехи. Матильда, Маргарита и Катрин прислуживали ей, подавая ту или иную вещь. Катрин, стоя на коленях у ее ног, помогала ей надеть стальные башмаки. Вдруг она подняла голову и спросила:

– Почему вы опять надеваете доспехи? Ведь атаки сегодня не будет. Не собираетесь же вы идти на штурм одна?

Жанна рассмеялась:

– Я с удовольствием бы это сделала, моя милая. Но сейчас я всего лишь провожу моих посланцев до большого моста… и гляну, как обстоят там дела.

И правда, два герольда Девы, Гюйенн и Амблевиль, были отправлены в лагерь Толбота с посланием Жанны; они должны были вручить его, соблюдая весь положенный в таких случаях церемониал.

– Жанна, – прошептала Катрин, разглядывая одну из латных рукавиц девушки, – я хотела бы служить вам. Позвольте мне облачиться в мужское платье и стать вашим оруженосцем.

– Чтобы мои капитаны потеряли голову от такого очаровательного оруженосца? – улыбнулась Жанна. – Но ведь им необходимо хладнокровие, а они, в свою очередь, необходимы городу. Идите на вал, Катрин, оттуда вам все будет видно.

Катрин вздохнула и не стала настаивать. Она видела, как Жанна скакала верхом в сопровождении своих воинов. Среди них зловеще блестели темные доспехи Арно. Он, казалось, ревностнее всех охранял Жанну, но, странное дело, Катрин не испытывала никакой ревности. Эта девушка удивительно умела погасить злые чувства, таившиеся в глубинах души. Катрин даже была почему-то убеждена, что, пока молодой человек следует за Жанной, с ним ничего не случится. Дева внушала доверие…

Катрин так и простояла на валу у ворот Реньяр до их возвращения. Придя домой, она заметила, что глаза Жанны полны слез: на ее послание англичане ответила бранью, обозвав девушку развратницей и невеждой. Самое ужасное заключалось в том, что они взяли в плен одного из герольдов. Вернулся один лишь Амблевиль. Гюйенн же был схвачен Гласделем, который грозился сжечь его живьем.

Арно вдруг выскочил вперед:

– Я поеду и привезу его.

– Нет! – вскричала Катрин, и все разом обернулись к ней. Увидев множество глаз, устремленных на нее, молодая женщина залилась краской. Арно даже не соизволил ответить и лишь оскорбленно взглянул на нее. Тогда Катрин спряталась за широкую спину Матильды, больше всего на свете желая в этот момент провалиться сквозь землю. И только Жанна ответила ему улыбкой.

– Амблевиль должен снова поехать к англичанам, – сказала она, обернувшись к своему герольду, который стоял ни жив ни мертв от страха. Зубы несчастного стучали. – Господи, – промолвила она, похлопав его по плечу, – они не сделают ничего дурного ни Гюйенну, ни тебе. Ты только скажешь Толботу, чтобы он в полном вооружении подъехал к городским стенам. Там его буду ждать я. И тогда мы посмотрим, сможет ли он схватить и сжечь меня, а не только Гюйенна. Если я сумею его победить, он прекратит осаду и англичане вернутся к себе домой.

Дюнуа прервал ее:

– Жанна, ваше намерение великодушно и благородно, но Толбот не приедет. Он великий полководец и отважный рыцарь, но даже за все золото мира не согласится выйти на поединок с женщиной. Мне кажется, Амблевилю достаточно сообщить, что с англичанами, которых мы взяли в плен, а также с теми, что приедут вести переговоры о выкупе, мы поступим так же, как они намерены поступить с Гюйенном.

Это был добрый совет, и час спустя Амблевиль возвратился вместе с Гюйенном. Тогда, успокоившись, Жанна вместе со всеми обитателями дома направилась в собор, дабы возблагодарить Богородицу. Катрин, конечно же, пошла вместе с ними, сопровождая Матильду и Маргариту.

Возвращаясь домой после службы, молодая женщина заметила, что один из капитанов Девы пристально смотрит на нее. Этот взгляд был столь упорен, что она слегка смутилась и вместе с тем испытала какое-то неясное торжество. Впервые за долгое время мужчина смотрел на нее с таким вожделением, даже не пытаясь его скрыть. И это позволило ей хоть как-то поверить в себя.

Этот нескромный рыцарь был высокого роста, лет двадцати пяти. Его волосы и короткая бородка, обрамлявшая грубое и дерзкое лицо, были иссиня-черного цвета. Глаза горели как уголья, тонкие губы, подобно свежей ране, алели на лице. Как бы там ни было, он заставил Катрин затрепетать, и она, наклонившись к Матильде, спросила, незаметно указав на него:

– Кто этот сеньор с таким мрачным лицом?

Пожилая дама взглянула на свою подопечную, нахмурила брови и быстро увлекла ее за собой.

– Это один знатный бретонец из рода де Лавалей по имени Жиль де Рец. Говорят, он сказочно богат, храбр, но дикарь, как вы, возможно, успели заметить. Его воспитывал дед, грозный сеньор-разбойник Жан де Краон, не признававший никаких законов, кроме собственных. И де Рец, в свою очередь, уже успел прославиться у нас не только своим богатством, но и… жестокостью. Он остановился в «Черной голове» у Агнессы Гровилен, и та не знает, восхищаться ли ей его великодушием или же рыдать от его проделок. Он, по слухам, насилует девушек и даже юношей! Мне лично он не нравится, и я не пожелала бы вам стать его избранницей…

Эти слова неприятно поразили Катрин. Она никак не могла освободиться от гнетущего чувства, которое она испытала под взглядом мессира де Реца. Даже поздно ночью, когда все вокруг уже давно успокоились, она продолжала ворочаться в своей кровати, не в силах заснуть. В доме Буше царила тишина. До Катрин доносился только храп д'Олона, спавшего перед дверью в комнату, где расположились Жанна и Маргарита Буше: Дева привыкла каждую ночь разделять свое ложе с одной из женщин. Ее пажи, юный Раймонд и резвый Луи де Кут Имерге, устроились в коридоре. Все, казалось, внушало спокойствие, а между тем Катрин продолжал терзать смутный страх. Вероятно, была уже полночь, когда под ее открытым окном послышался подозрительный шум, словно кто-то снаружи царапал стену.

Молодая женщина тотчас вскочила, подбежала к окну и выглянула в него, стараясь оставаться незамеченной. Она чуть не вскрикнула от удивления: по совершенно гладкой стене карабкался человек. Таинственный незнакомец обладал, видимо, кошачьей ловкостью; он медленно продвигался вверх и скоро, без сомнения, добрался бы до окна молодой женщины, если бы ему не помешал мужчина, внезапно появившийся из-за угла. Не раздумывая, он бросился на верхолаза и схватил его за лодыжку. Глухо вскрикнув, тот потерял равновесие и рухнул вниз. Пришелец тут же подмял его под себя. Катрин наблюдала эту жестокую схватку, не зная, что ей делать: молчать или звать на помощь. Мало-помалу ее глаза привыкали к темноте, к тому же и ночь была лунная. Катрин сумела разглядеть, что дерущиеся были примерно одного роста и одинаково сильны. То один, то другой одерживал верх, но различить их в темноте было невозможно. До Катрин доносилось их тяжелое дыхание: казалось, кто-то в темноте раздувает кузнечные мехи. Крякнув, соперники принялись тузить друг друга. Молодая женщина с ужасом заметила блеснувший клинок и тут же услышала крик боли, донесшийся от сцепившихся тел. Только она собралась позвать на помощь, как внизу отворилось окно и Жак Буше, в ночной рубашке и со свечой в руке, высунулся на улицу, пытаясь разглядеть, что там происходит.

– Эй, кто там? – прокричал он. – И что вам здесь надо в такой час?..

Опомнившись, соперники поспешно скрылись, не сказав ни слова. Как будто сговорившись, они помчались каждый в свою сторону: один к реке, мимо церкви Орлеанской Богоматери, другой – к воротам Реньяр. Звук их шагов еще слышался некоторое время, затем наступила тишина. Буше пожал плечами и скрылся у себя в комнате. Свеча погасла. Катрин в раздумье прилегла на кровать. Ей показалось, что она узнала черную бороду мессира де Реца, но не ошибалась ли она? И кто же был тот, другой?

Раздумывая об этом, она внезапно вскочила с бешено бьющимся сердцем. Опять этот звук… Там, за темным окном… Напрягая слух, она не отрывала взгляда от окна, светлевшего в темноте, и, едва дыша, прислушивалась к тихому царапанью, которое постепенно приближалось. На лбу ее проступил холодный пот, рука судорожно вцепилась в складки рубашки. Незнакомец возвращался… Кто же из двоих? Мессир де Рец или другой, неизвестный? От ужаса она оцепенела в неподвижности. А царапанье между тем становилось все отчетливее.

Наконец в окне появилась чья-то голова. Катрин попыталась закричать, но ни один звук не вырвался из ее сжатого спазмами горла. Незнакомец вскочил на подоконник и спрыгнул внутрь, не произведя при этом ни малейшего шума. Опасность придала молодой женщине силы. Она быстро соскользнула с кровати и метнулась к двери, но шорох рубашки привлек тонкий слух пришельца, и он, не колеблясь, набросился на нее.

Прижатая к его груди, Катрин чувствовала сильное тело, крепкие мускулы под плотной замшей. Человек шумно дышал, и она узнала это дыхание еще до того, как его губы приникли к ее губам. Тут же исчез страх, и, побежденная, она не сопротивлялась.

– Арно!.. – выдохнула она. – Вот ты и вернулся!..

Он промолчал, весь во власти какой-то необъяснимой ярости. Не говоря ни слова, грубо и поспешно он сорвал с нее рубашку, и его руки жадно приникли к ее нежному теплому телу, исступленно лаская его. Безумная страсть охватила Катрин. Она почувствовала, что теряет голову. Темная комната внезапно закружилась перед ее глазами, но он, задыхаясь, подхватил ее на руки и отнес на кровать. Тихая молчаливая ночь сомкнулась над ними, лишь иногда доносились из темноты вздохи и нежные стоны.

Прошло немало времени. Арно наконец поднялся, так и не сказав ни слова. Он овладел ею в порыве какой-то безнадежной ярости и вместе с тем страсти. В его объятиях Катрин никогда не могла определить, кто из них кому подчинялся, настолько оба они подчинялись наслаждению, которое испытывали вдвоем.

Все еще в счастливом оцепенении, чувствуя, что он уходит, и желая его удержать, Катрин протянула руки, но ощутила лишь пустоту. Приподнявшись, она различила его силуэт на фоне окна, но не осмелилась крикнуть. А он спрыгнул вниз, и торопливые шаги его затихли вдали. Молодая женщина, счастливая, упала на подушки. Теперь он мог уходить, ведь этой ночью она уже испытала блаженство. Завтра, когда наступит день, они увидятся снова. Незачем было больше убегать, губить свою жизнь в Бургундии. Сентрайль был прав, но борьба может оказаться не столь уж долгой. Арно, похоже, был готов сдаться… И она провела остаток ночи, строя планы на будущее, один чудеснее другого.

Утром все капитаны явились к Жанне за распоряжениями. Катрин с верхней площадки лестницы наблюдала, как они входят, сверкая латами, с разноцветными султанами на шлемах и затейливыми гербами на щитах. И еще два обстоятельства были ею отмечены: расцарапанная щека Жиля де Реца и подбитый глаз Арно де Монсальви, на который она не обратила внимания ночью, в темноте. Едва завидев ее, Арно быстро отвернулся, помрачнев и нахмурившись, и с этой минуты старался не смотреть в сторону лестницы.

Впрочем, разукрашенные лица капитанов не смогли ускользнуть от всевидящего ока Жанны д'Арк. Внимательно разглядывая своими голубыми глазами одного и другого, она произнесла не то в шутку, не то всерьез:

– Ради Господа и дофина, мессиры, постарайтесь проводить ночи в своей постели.

Провинившиеся опустили головы, как мальчишки, пойманные с поличным, но и сконфуженный вид Монсальви не утешил Катрин, которая опять ничего не понимала. Откуда это отчуждение, сменившее жаркие объятия этой ночи? Почему он избегает ее? Может быть, стыдится своей любви? И похожа ли на любовь эта ненасытная страсть, которую она ему внушала и перед которой он был столь беззащитен?

Много лет спустя, вспоминая последние дни осады Орлеана, Катрин видела лишь общую картину, хаотичную, фантастическую, и среди хаоса – молодую темноволосую девушку с голубыми глазами, которая скакала на коне, как мужчина, увлекала за собой на штурм, как опытный полководец, а потом с материнской нежностью осторожно склонялась над ранеными и убитыми, которая горько плакала, исповедуясь в своих ошибках Жану Паскрелю или слушая мессу, и которая обещала «оторвать голову» Бастарду, если он позволит англичанину Фастольфу провести свои войска во вражеский лагерь. Великая и нежная Жанна, чье горячее сердце не знало полумер.

Вечером 4 мая в Орлеан пришли подкрепление и продовольственный обоз под руководством Дюнуа. В этот день французы под предводительством Девы отбили у англичан бастилию Сен-Лу. Путь на Бургундию был открыт. Катрин помнила Жанну, распростертую на плитах собора Сен-Круа на следующий день, в праздник Вознесения, помнила, как 6 мая, переправившись через Луару, Дева в молниеносной атаке отбила у англичан монастырь Сент-Огюстен, превращенный ими в крепость, как 7 мая во время штурма Турнели, она, раненная в плечо, сама выдернула стрелу из раны и, едва смазав ее оливковым маслом с салом, вернулась в бой. И еще до захода солнца труп Уильяма Гласделя, грязно оскорбившего ее, рухнул в Луару. Стоя на городской стене рядом с горячо молившейся Матильдой Буше и мэтром-канониром Жаном Рабатто, оглушенная грохотом орудия, дрожащая от страха и возбуждения, Катрин не отрывала взгляда от жаркой схватки у стен осажденного города. Она помнила, наконец, и воскресное утро 8 мая, когда Толбот, собрав остатки своей армии, снялся лагерем и навсегда покинул Орлеан. Так город, всей душой преданный своему несчастному принцу, вновь сыграл роль высшего защитника отечества…

Все эти дни Катрин не могла встретиться с Арно. Временами в бою она различала его темные доспехи, шлем с изображением ястреба, блеск его боевого топорика, который он без устали, подобно дровосеку, опускал на головы врагов. Но ни разу не могла она к нему приблизиться. Когда же наступал вечер и бой стихал, он куда-то исчезал, полумертвый от усталости. И тщетно по ночам прислушивалась Катрин, не раздадутся ли под окном знакомые шаги. Он не приходил. Хуже того, в их редкие встречи в доме Жака Буше, когда он вместе с другими капитанами являлся к Жанне, молодая женщина начинала испытывать неприятное чувство: она словно становилась невидимой, Арно глядел сквозь нее так, будто ее не было… Однажды вечером она попыталась встать у него на пути, когда он выходил из дома. Но он с дьявольской ловкостью увернулся от нее, и, обидевшись, она не решилась повторять своих попыток. Он опять не желал иметь с ней дела, и эта новая манера не замечать ее вновь ввергла Катрин в пучину сомнений и неуверенности. Она смутно боялась его, и этот страх лишал ее воли.

Узнав от служанки, что он поселился у Гийома Анта, в «Экю святого Георгия», она несколько раз твердо намеревалась отправиться туда ночью, чтобы наконец потребовать от него объяснений. Но когда наступало время осуществить это намерение, Катрин внезапно слабела и теряла всю свою храбрость. Откуда было ей знать, не вышвырнет ли ее прочь этот странный человек, чьи поступки невозможно было предугадать.

Утром 8 мая вместе со всеми жителями она слушала молебен на городском валу под открытым небом, непосредственно в виду отходивших английских войск. После молебна и торжественного шествия во славу Господа, вошедших с тех пор в традицию, Катрин охватила глубокая тоска. Город был свободен, и ей незачем было больше оставаться у Буше. Необходимо было на что-то решиться, но на что именно? Куда отправиться, чтобы только быть рядом с Арно? Дело Жанны еще не завершилось. Дева, по слухам, собиралась привести Карла VII в Реймс, на миропомазание, и тем самым положить конец всем спорам, которые давно уже разгорались вокруг него. С Жанной и Карлом уйдут капитаны и среди них Арно. И этот близкий отъезд, помешать которому Катрин была не в силах, сводил ее с ума.

Когда Жанна после торжественного шествия вернулась домой отдохнуть, Катрин прошла за ней в комнату, чтобы помочь ей переодеться. Матильда и Маргарита были заняты подготовкой к торжественному обеду, на который были приглашены все знатные люди города. Воспользовавшись тем, что они одни, помогая Деве скинуть свои доспехи, молодая женщина взмолилась:

– Жанна! Отныне Орлеан свободен, и вы, вероятно, скоро покинете его, чтобы продолжить свою борьбу. Позвольте же мне повсюду быть рядом с вами. Я буду делать все, что вы скажете: прислуживать вам, чинить вашу одежду, убирать комнату…

В ответ Жанна удивленно поглядела на нее. Взгляд ее светлых глаз проник, казалось, в самое сердце Катрин. Затем она улыбнулась и отрицательно покачала головой:

– Я охотно взяла бы вас с собой, милая, но не могу. Там, куда я иду, вам не место. Ведь я – простая сельская девушка, я привыкла скакать на коне, делать тяжелую работу, привыкла переносить лишения. А вы – знатная дама, хрупкая и нежная, несмотря на все, что вам пришлось пережить.

– Да я такая же простолюдинка, как и вы, Жанна, а может быть, даже и больше! – воскликнула Катрин с чувством гордости и вызова, которое заставило Деву улыбнуться.

– Да, это так, и вы мне об этом уже говорили. Хорошо, что вы этим гордитесь. Но, Катрин, есть и другие причины: вы слишком красивы и соблазнительны, чтобы жить среди солдат. Ведь они отнюдь не ангелы, скорее наоборот, а в вас есть то, что способно пробудить в них худшие инстинкты, толкнуть их на ссору, вызвать ревность.

– Я переоденусь в мужское платье и отрежу волосы, как вы…

– Это не поможет. Даже в монашеском клобуке и с обритой головой вы все равно будете выглядеть женщиной. Нет, Катрин, долгие и тяжкие бои ждут этих людей, и я должна заботиться о том, чтобы ничто не могло внести распри в их союз. Ведь наш милый дофин и Господь так сильно нуждаются в моих бедных воинах. Поэтому вам лучше возвратиться к себе и ждать, пока война не закончится.

– Возвратиться к себе, в Бургундию? – вскричала потрясенная Катрин. – И вновь предаться там греху? Жанна, вы же хорошо знаете, что за жизнь была у меня в Бургундии. Нет, вы не можете опять послать меня туда. Кто угодно, только не вы!

Девушка задумалась. Катрин подала ей плащ из тонкого сукна цветов Орлеана – красный с зеленым, который преподнес ей Дюнуа. Зашнуровав плащ, она положила руку на плечо своей добровольной камеристке.

– Вы правы, – произнесла она. – Если вы не чувствуете в себе силы сопротивляться прежним привычкам, возвращаться не следует. Но что же тогда мне вам предложить, Катрин? Укрыться в каком-нибудь монастыре? Но вы вовсе не созданы для тамошнего сурового быта. В вас слишком много жизни, которая так и рвется наружу. Но постойте, мне пришла в голову одна мысль. А почему бы вам не отправиться к королеве Иоланде?

– Но… я с ней незнакома.

– Это не имеет значения, ведь вы приедете к ней от моего имени. Вы отправитесь, Катрин, к доброй и мудрой королеве четырех королевств. Я ей о вас напишу. Под ее кровом вы найдете помощь и защиту, у нее вы поживете, пока не придет победа и к вам не вернется тот, с кем вы гораздо больше, чем со мной, хотели бы быть рядом.

Ошеломленная тем, как ловко ее раскусили, Катрин упала на скамью, не отрывая взгляда от этой странной девушки с огромными глазами.

– Как вы догадались? – глухо спросила она.

– Это было нетрудно, – улыбнулась та. – Ваши глаза не умеют лгать. Но сейчас вам выпала доля терпеть, а мужчинам – воевать. Каждый должен делать свое дело. Поезжайте же к королеве и молитесь за нас…

Понимая, что ничто уже не заставит Жанну изменить свое решение, Катрин не бросилась за ней, когда та вышла из комнаты. Быть может, Дева рассудила верно. Сколько раз брат Этьенн Шарло рассказывал молодой женщине об этой королеве, приходившейся тещей Карлу VII, которому она была безгранично предана! Катрин казалось даже, что она хорошо ее знает. Ну что ж, если она не может быть рядом с Арно, она, по крайней мере, поедет к его единомышленникам.

Пришли служанки, чтобы привести в порядок комнату, и она на минуту задержалась им помочь. Тем временем в доме становилось все оживленнее. В распахнутое окно, при свете майского солнца, Катрин наблюдала, как знатные люди города и их разодетые жены спешили к их дому от ворот Реньяр, чтобы воспользоваться щедрым гостеприимством Жака Буше. У нее же не было ни малейшего желания присоединиться к гостям, хотя она знала, что среди них будет и Арно. На мгновение ей даже захотелось убежать на улицу, туда, где веселился простой люд и рекой лилось вино. Городские ворота были широко распахнуты, и впервые за семь месяцев никому не возбранялось прогуляться в окрестностях Орлеана. Предупредив служанку, что выйдет ненадолго, молодая женщина набросила на голову зеленый шарф и, покинув дом, устремилась по улице к собору. Непонятная сила влекла ее к Бургундским воротам, где она появилась когда-то вечером, изнемогающая, но полная надежд. И теперь ей хотелось еще раз взглянуть на это место. Но оказалось, что пройти туда совсем нелегко. Улицы были запружены ликующей толпой. Все громко окликали друг друга, целовались, обнимали солдат-ополченцев: французов, шотландцев, гасконцев, испанцев. Над домами развевались флаги, окна были открыты. Все кругом ликовало, и слегка растерявшейся Катрин никак не удавалось присоединиться к этому всеобщему веселью.

Издали она увидела Бургундские ворота и нескончаемый людской поток, текущий через массивную каменную арку в двух направлениях. Кругом царили оживление и радостная суета. Статуи святых на перекрестках были завалены огромными охапками цветов, взявшихся непонятно откуда.

Слегка улыбаясь, разглядывала Катрин всех этих мужественных людей, как вдруг внимание ее привлекла живописная пара, только что спустившаяся с подъемного моста: высокая темноволосая женщина, одетая в немыслимые лохмотья, куталась в ветхое покрывало, опираясь рукой на толстую суковатую палку, а рядом с ней бодро шагал низенький монах в дырявой рясе. На его круглом розовом лице застыло выражение какого-то исступленного веселья. Это были Сара и брат Этьенн.

Охваченная внезапной радостью, молодая женщина бросилась к ним, плача и смеясь, упала на грудь Саре…