Идея фикс Ханна Софи
Дом одиннадцать по Бентли-гроув никого не волновал так сильно, как меня. Не поэтому ли у меня возникло ощущение, что он уже принадлежит мне?
– Я врач, – прорезал тишину голос Селины. – Больше половины своей жизни я пытаюсь спасать людей. Я никого не убивала, а если б и собралась, то не стала бы делать этого в своей гостиной.
Я кивнула.
– Неужели в навигаторе вашего мужа этот дом действительно запрограммирован как домашний адрес? – спросила Гейн.
– Да. – Я провела ладонью по перилам. Верхняя часть балясины из темного дерева – резной кубик, покрытый коричневым лаком… – Мне нужно задать вам один вопрос, – сказала я. Мне нужно спросить вас о той исчезнувшей кнопочной накладке. – На изображении…
Нет, лучше начать по-другому.
– Эта лестница выглядит как-то иначе, – продолжила я.
Лучше говорить намеками. Не говорить ничего определенного – пусть она сама скажет.
– Видимо, она не всегда была такой? – Я погладила плоскую поверхность деревянного куба.
– Нет. Она всегда выглядела точно так же, – смущенно взглянула на меня Селина. – Что вы имеете в виду?
– Раньше здесь сверху имелось белое украшение. Что-то вроде… вроде толстого диска. Наложенного на куб меньшего размера, – я вновь погладила плоскую поверхность.
– Нет, – покачала головой моя собеседница.
Да. Я видела его.
– Что-то типа большой кнопки, – опять попыталась объяснить я, – вот здесь, посерединке. Белого или, может, кремового цвета.
– Кнопки? – переспросила доктор Гейн, и я увидела, что она о чем-то вспомнила.
Она поняла, о чем я говорю. На долю секунды, когда Селина приоткрыла рот, я представила, как она улыбнется и скажет: «Добро пожаловать в “Центр Дохлой Кнопки”!». Мое сердце заколотилось, и его ритм теперь менялся с каждым ударом – то убыстряясь, то замедляясь. Я могла бы броситься наутек, если б знала, от кого или от чего надо бежать. Однажды я сказала кое-что Элис, чтобы вызвать ее сочувствие, и если тогда я схитрила, то теперь это стало чистой правдой: «Я завидую всем, кто знает, что им угрожает, – им известен источник угрозы, даже если они не в силах избежать ее. Неопределенный страх в сто раз ужаснее страха обоснованного».
– Почему вас заинтересовала моя лестница? – В голосе Селины Гейн явно прозвучала вспышка враждебности.
Это напомнило мне, что она не обязана что-либо мне рассказывать и к тому же имеет все основания не доверять мне.
– Простите. Мне следовало прояснить ситуацию, – сказала я. – Меньше всего нам с вами нужны новые безответные вопросы.
– С этим не поспоришь, – признала хозяйка дома.
– Я видела лестницу на том самом изображении, где находилась и та мертвая женщина. В процессе виртуального тура, когда гостиная начала поворачиваться…
– Поворачиваться?
– Изображения виртуального тура – это не просто набор фотографий, – пояснила я. – Должно быть, кто-то с камерой в руке поворачивался по кругу на триста шестьдесят градусов, делая видеозапись.
Кто бы ни снимал эту гостиную, он должен был находиться на краю растекшейся крови, как раз за границей той красной лужи. Я представила, как неведомый оператор обходит всю гостиную с камерой в руке, стараясь не вступить в эту самую лужу…
Тряхнув головой, я выбросила эти картины из головы.
– И когда изображение повернулось, через открытую дверь гостиной стал виден холл и нижняя часть этой лестницы. Эта часть была видна. – Я обхватила резной кубик балясины руками. – И на этом кубике имелась еще верхняя нашлепка – округлая и плоская, не сферическая. Я отчетливо видела ее. Сначала я забыла про эту деталь, но поняла, что в моих воспоминаниях есть пробел, что я видела что-то еще помимо той женщины и крови. И вот вчера я… в одном разговоре произнесла слово «кнопка», и тогда вдруг эта недостающая забытая деталь абсолютно ясно всплыла в моей памяти.
– Но эта лестница всегда выглядела так, как выглядит сейчас, – уверенно повторила Селина.
Она лгала.
– Когда я разбудила Кита и он просмотрел ту самую видеозапись, то женское тело уже исчезло, так же, как и эта белая нашлепка отсюда, – добавила я, по-прежнему цепляясь за балясину, словно этот физический контакт мог привлечь ее на мою сторону в данном споре. – Оставшуюся часть ночи я провела, рассматривая этот тур, закрывая его и открывая снова и снова. Должно быть, я просмотрела его пару сотен раз – открывала, осматривала гостиную, закрывала, – но ни разу больше не увидела ни того женского тела, ни крови.
У меня началось легкое головокружение, и я приказала себе успокоиться и отдышаться. Сначала ничего не получалось – воздух отказывался поступать в мои легкие. Тогда я бросила эти попытки и попыталась сделать глубокий выдох. До полного опустошения. После этого я начала медленно и спокойно вдыхать, чувствуя, как кислород хлынул внутрь – спасительная скорая помощь.
– И белого диска я тоже больше не видела, – продолжила я. – Он был на том изображении с мертвой женщиной, но отсутствовал на всех остальных изображениях – больше я его нигде не видела, кроме того самого первого раза.
Внезапно на меня нахлынуло другое воспоминание: мама, Фрэн, Бенджи и я сидим в кафе «Белла Италия» в Силсфорде. Мы поехали туда на обед в прошлом году, отпраздновать появление у Бенджи первого коренного зуба. Официантка выдала Бенджи игровой набор, которым они должны были снабжать всех детей: цветные карандаши, загадочные точечные картинки, буквенные таблички поиска слов и тому подобные тихие игры, интересные для малышей. Среди прочих мы обнаружили игру, требовавшую сравнения двух одинаковых картинок, – с изображением собаки под деревом – и поиска семи отличий между ними. Между нами говоря, Фрэн, мама и я обнаружили пять и даже шесть различий, но никто из нас не смог отыскать седьмого. Мы промучились часа полтора, без конца пялясь на эти картинки, и, признав поражение, заглянули в ответ, напечатанный в перевернутом виде в нижней части листа. Седьмое отличие оказалось совсем крошечным, и мы не смогли бы заметить его, даже если б искали целые сутки: на второй картинке на самом нижнем листике дерева имелась одна лишняя черточка.
– Для того, что вы описали, есть название, – сказала Селина Гейн. – Такая штуковина называется закладной кнопкой или диском.
– Как-как?
– Мне нужно выпить, – вздохнув, заявила хозяйка дома. – Пошли.
Я проследовала за ней на кухню, на которую вдосталь нагляделась на экране моего компьютера. Селина отодвинула высокий табурет от центрального кухонного «островка» – непременный пресловутый островок, как Кит называл его – и предложила мне сесть.
– Чай или виски? – спросила она.
– Чай, пожалуйста.
– А мне, думаю, потребуется и то, и другое, – сказала Гейн.
Я молча ждала, когда она разберется с напитками. Слова «закладная кнопка» медленно прокручивались в моем уме. Мне никак не удавалось понять, что же означает такое словосочетание. Как может какой-то предмет называться закладной кнопкой или кнопочной закладкой? Это звучало слишком невероятно.
Селина подлила молока в мой чай, не добавив сахара. Именно такой чай я обычно и пью, сказала бы я, если б она спросила меня.
Она не стала садиться на стул, но присела на край подоконника, спиной к окну и держа стакан с виски обеими руками.
– Это своеобразная американская традиция, – наконец пояснила она. – После выплаты ипотеки, когда дом полностью переходит владельцу, он приобретает такую закладную кнопку и закрепляет ее на нижней балясине. Своеобразный символ недвижимости, мертвая точка. Именно там, по вашим словам, вы ее и увидели. Существует множество разных вариантов: дешевые пластиковые, подороже деревянные, резные – некоторые кнопки даже вырезают из слоновой кости, для тех, кто хочет возвестить о богатстве и процветании любым визитерам. – Судя по тону Гейн, она низко оценивала таких людей. – По форме, кстати, они напоминают белые игральные шашки – знаете, есть такая игра. Американцы тоже играют в шашки.
Помню, когда я была ребенком, мама с папой любили играть в шашки – до того как, наконец, уступив нашим с Фрэн возражениям, купили телевизор. То, что любой нормальный человек в этой стране сделал несколькими годами раньше.
– Да, точно, именно так она и выглядела: необычайно большая шашка, – подтвердила я.
– Тогда я права, – сказала Селина. – Вы видели какую-то закладную кнопку. Но в этом доме никогда не было ничего подобного.
Я не различила в ее голосе ни малейшего оттенка американского акцента.
– Но вам известно, что они существуют, – заметила я, надеясь, что мой тон прозвучал не слишком обвинительно.
– Такая штуковина есть у моей подруги. – Взгляд моей собеседницы скользнул в сторону. – Она из Новой Англии.
У меня возникло ощущение, будто луч света, направленный на меня, внезапно выключился: ее мысли больше не сосредотачивались на мне. Она прикусила губу, пристально глядя на ближайшую к ней посудную полку – на белую кружку, похоже, из тонкостенного, костяного фарфора с рисунком в виде красных перьев. Достав ее с полки, заглянула внутрь и поставила обратно. Я услышала легкое звяканье. Что бы там ни было, в этой чашке, ей захотелось проверить, по-прежнему ли оно находится там.
Белая кнопка? Могла ли эта женщина с большей убедительностью отрицать ее существование в своем доме?
– А о чем вы умолчали? – спросила я.
Несколько дней назад такой же вопрос я задала Сэму Комботекре. А уж Киту этот вопрос был задан больше тысячи раз, начиная с января. Мне стоило просто обзавестись футболкой с оттиснутым на ней этим вопросом.
– Пустяки. Простите, – запнувшись, произнесла Селина. Ее взгляд по-прежнему выражал озабоченность. – Я просто подумала, что с недавнего времени стала пренебрегать моей подругой – даже всеми моими друзьями. Совсем заработалась.
Я кивнула, притворившись удовлетворенной.
– Кстати, говоря о закладной, она понадобится вам для покупки? – спросила Гейн. – Если я соглашусь продать вам дом.
Я сообщила ей, что понадобится и что я сумею быстро получить кредит. Надеюсь, это было правдой.
– Вряд ли вам предложат лучшую цену, – добавила я.
– Так у вас серьезное намерение?
– Очень.
– Не хочется спрашивать, зачем вам это нужно, – заметила Селина. – Если вы действительно видели то, что говорили… – Она умолкла, покачав головой. – Но я сказала, что не хочу спрашивать, поэтому и не буду. Если вам нужен этот дом, если это не самая садистская из садистских шуток, то вы можете получить его. Чем скорее я избавлюсь от него, оборвав с ним всяческую связь, тем лучше.
– Нетрадиционный товар, – не удержавшись от улыбки, заметила я. – Сказав, что я могу получить его, вы…
– За миллион двести тысяч, – быстро проговорила Гейн. – Вы же сами предложили.
– Просто проверила, что вы не собираетесь уступить его мне даром.
– Я предоставлю вам координаты моего агента, оформить официальную сделку как можно скорее. И попросите вашего сделать то же самое. – Моя собеседница осушила стакан и поставила его на столешницу. – Хотите, чтобы я показала вам весь дом? Или это напрасная трата времени? По-видимому, вас не волнует, как выглядят остальные помещения. Вам хочется купить дом по причине того, что здесь, возможно, кого-то убили, – по той же причине я хочу продать его.
Я не стала утомлять себя оправданиями. Если она предпочитает думать, что мною движут такие омерзительные причины, пусть думает.
– Я предпочла бы все осмотреть, – ответила я.
– Тогда не будем медлить, – отрывисто произнесла Гейн. – Мне нужно поскорее выбраться отсюда.
В полном молчании мы прошли по комнатам нижнего этажа. Хозяйка не вымолвила ни слова. Возле каждой двери она немного медлила, словно боялась открывать ее и входить в очередное помещение. Мы осмотрели оранжерею, фотографии которой не было в материалах вебсайта, – построенную из пластика, а не из дерева. Киту она явно не понравилась бы.
Подойдя к лестнице на второй этаж, Селина сказала:
– Если у вас появятся какие-то вопросы, спрашивайте.
– Уже появились, – сообщила я.
– Я имела в виду о домашнем хозяйстве – центральном отоплении, охранной сигнализации и…
– Нет, такого рода детали меня не интересуют.
Я поднялась за Гейн на второй этаж. Переходя из комнаты в комнату, я окидывала их пристальным взглядом, старательно изображая заинтересованность, но на самом деле даже не видела толком, на что смотрю. Из головы у меня не выходила та фарфоровая кружка с красными перьями и ее таинственно звякнувшее содержимое.
Когда Селина направилась к ванной комнате, я воскликнула:
– Ах… подождите минутку! Кажется, звонит мой мобильник в сумочке… Я только сбегаю и возьму его.
Не дожидаясь ответа, я развернулась и сбежала вниз по лестнице.
Оказавшись на пороге кухни, я застыла, пораженная внезапной мыслью: «Не упоминала ли я в письме о том, что разбила свой телефон?» Нет, вряд ли. Я написала Гейн, что можно звонить на мой номер в отеле, но ничего не писала об отсутствии у меня мобильника.
Стараясь не шуметь, я быстро направилась к той красноперой кружке, трясущимися руками сняла ее с полки и заглянула внутрь. Никакой белой кнопки или диска, только связка ключей на желтом пластиковом брелоке. Сердце мое так колотилось, что его удары отдавались в ушах. На брелоке имелась наклейка с какими-то словами, написанными мелким почерком. Очень осторожно я вытащила ключи, чтобы они не звякнули о стенки кружки, и рассмотрела надпись.
Я читала ее снова и снова, пробегая глазами мелкие печатные буквы, и не могла думать о том, что это означает. Что это должно означать. Зачем еще понадобилось Селине заглядывать в кружку, если она не хотела проверить наличие там этих ключей? Оглушительный шум заполнил мою голову. Дыхание резко участилось. Я начала задыхаться, будучи не в силах контролировать собственные эмоции.
О боже!
Как же я не понимала этого все это время?!
Я подумала о том, что говорила Элис о предложениях Кита по названию нашего дома в Кембридже, и чем дольше я вспоминала то прошлое, тем яснее и понятнее становились эти воспоминания. В моих ушах звучал голос Кита: «“Центр Дохлой Кнопки”. Мы закажем декоративный диск для входной двери. Нет, придумал, даже лучше – пусть он будет называться “Пардонер-лейн, 17”!».
Как же я могла рассказывать Элис об этих его предложениях – и все же ни о чем не догадаться?
– Конни? – с лестницы до меня донеслись звуки шагов Селины.
– Иду! – крикнула я.
Сунув ключи в карман, я вернула пустую кружку на место и бросилась обратно к лестнице.
– Я должна уйти, – сказала я. – Мне просто… – Мысли мои метались в поисках правдоподобного предлога, но ничего толкового на ум не приходило. – Ужасно срочное дело. – Это было лучшее, что я смогла выдать.
Мне необходимо было убраться отсюда, прежде чем Селина осознает, что я забрала ключи.
А зачем ты взяла их? Что ты собираешься делать?
– Но, надеюсь, вы не раздумали покупать дом? – нахмурившись, спросила Гейн.
На мгновение я испугалась, что расхохочусь ей прямо в лицо. Что бы она сказала, если б я сообщила ей, что мне больше нет необходимости покупать ее чертовски дорогой дом? «Простите, но ситуация изменилась – мне удалось разобраться в том, что происходит, не обанкротившись. Разве вы не рады за меня, доктор?»
Все изменилось. Мне больше не нужно покупать дом одиннадцать по Бентли-гроув.
Но я все еще хочу купить его. «Почему?» – спросил меня внутренний голос тоном Элис. «Потому что он в Кембридже, – ответила я ей, – и именно в Кембридже мне хочется жить. Мне хотелось жить там с две тысячи третьего года. А этот дом продается, и я уже сделала предложение о его покупке, и никого здесь не убивали – в этом я ошибалась. И… к тому же, когда я нажала на кнопку “Дом” в навигаторе, появился именно этот адрес: Бентли-гроув, 11».
Я не могла разобраться, вразумительны или безумны мои причины, и не особо переживала из-за этого.
– Да, я по-прежнему хочу его купить, – ответила я Селине Гейн. – Не волнуйтесь, я не подведу вас, – пообещала я и выбежала на улицу.
20
24 июля 2010 года
– Спасибо, – Элис Бин улыбнулась Чарли, передав ей письмо. – Сэм Комботекра пришел в ужас, когда я попыталась всучить письмо ему.
– Мужчины трусливы. – Открыв сумочку, жена Саймона Уотерхауса положила туда конверт, показав Элис, что ее послание в надежном месте. – Вы могли бы попросить Сэма передать записку молочнику, и он сразу начал бы переживать, не собираетесь ли вы приобщить его к какому-то скандалу.
– У меня и в мыслях не было ничего плохого. Напротив. Я переживаю за Саймона.
– Тогда у вас есть шанс помочь ему. – Чарли напомнила себе, что пришла сюда ради получения сведений.
Слишком просто было бы сказать: «Ну, в общем, видите ли, ему не хочется общаться с вами… иначе почему, как вы думаете, к вам пришла именно я?»
Она предложила Элис встретиться в кафе «Разлив», но та предпочла выбрать для встречи этот парк. Сначала это вызвало у Чарли возмущение – она терпеть не могла нытиков, которые жаловались, что на работе им приходится торчать в душных офисах, и вели себя так, будто просто обязаны при первой же возможности бежать на свежий воздух и торчать там под палящими лучами солнца. Но сейчас прогулка радовала ее. Они шли по узкой, огибающей озеро дорожке, между рядами тенистых деревьев, слушая рассевшихся на ветвях птиц, ведущих оживленную дискуссию на неведомом языке. Гуляя рядом со спутником, вам не приходится смотреть ему в лицо или позволять ему видеть ваше. Гораздо труднее было бы сидеть с Элис где-то за столиком, друг напротив друга.
А еще труднее было не поддаться искушению и не спросить: «Да, кстати, – вы не догадываетесь, кто женился в прошлую пятницу?». Прежде чем позвонить Элис, Чарли решила, что не будет упоминать об этом. Она догадывалась, что такое известие может привести к открытой враждебности между ними, пусть даже и не понимала толком, в чем выразится эта самая враждебность. Вероятно, это будет ее собственная вина. В своем новом статусе, будучи женой Саймона, она, возможно, почувствовала бы, что обязана сказать: «Заберите ваше письмо и засуньте его себе в задницу». Она надеялась, что порадуется позже – даже возгордится – что выбрала зрелый бесконфликтный вариант. Сейчас, правда, такой вариант ей определенно не нравился: враждебность, даже если позже придется пожалеть о ней, гораздо забавнее в ближайшей перспективе.
– Готова помочь всем, чем смогу, – ответила Бин. – Однако… можно я сначала задам вам один вопрос?
– Давайте.
– Как вы думаете, Саймон сможет когда-нибудь простить меня?
На этот вопрос Чарли могла ответить совершенно честно:
– Понятия не имею. Может, он уже простил вас. А может, будет до скончания века таить обиду. Единственное, в чем я могу вас заверить, – это в том, что он ни с кем никогда не обсуждал этого.
«И уж тем более не со мной», – добавила она про себя.
Бин остановилась перед деревянной скамейкой, расположенной на берегу озера под раскидистой плакучей ивой. Смахнув с нее упавшие листья, склонилась, чтобы прочесть надпись на золотистой медной пластинке.
– Просто не могу пройти мимо этой скамейки, не прочитав памятной надписи, – пояснила она Чарли. – Иначе возникает ощущение, словно я оставила кого-то умирать в безвестном одиночестве. Взгляните сюда – два брата, оба умерли двадцать девятого апреля в две тысячи пятом году. Одному было двадцать два, другому – двадцать четыре. Как печально…
– Возможно, автомобильная авария, – прозаически заметила Чарли.
Ей не хотелось говорить о печальных событиях с Элис. Да и вообще ни с кем. Выискивая в сумочке пачку сигарет, она вдруг представила, что они с Лив обе умирают в один день. Взяв сигарету и закурив ее, Чарли внезапно почувствовала, как ей отчаянно хотелось курить, и глубоко затянулась.
– Когда я умру, то хотелось бы, чтобы пластинка на моей парковой скамейке гласила: «Она всю жизнь собиралась бросить курить», – усмехнулась она.
– Хорошая идея, – рассмеялась гомеопат.
– Саймон беспокоится о Конни Боускилл, – сказала ее спутница. Пора было перестать изображать подружек, наслаждающихся чудесной прогулкой в солнечный денек.
И в любом случае Элис Бин – не тот человек, с кем удастся завести светскую беседу. За время прогулки она уже успела затронуть темы прощения, безвестной смерти, семейных трагедий – что ждет на очереди, мучения лабораторных крыс?
– Я тоже встревожена, – призналась Бин.
– Вам известно, где сейчас Конни? – спросила Чарли.
– Нет. Она не подходит ни к домашнему телефону, ни к мобильному.
– А когда вы в последний раз общались с ней?
– Как бы мне ни хотелось помочь вам, этого мне говорить не позволено, – ответила Элис. – Врачебная тайна.
– Я понимаю, что вы уважительно относитесь к личной жизни Конни, – кивнув, сказала Чарли. – И также понимаю, что вы не расположены составлять новый список этических правил на тот случай, если человек подвергается опасности. Вы уже поступили так ради собственной жизни, семь лет тому назад. Не стоит ли ослабить вашу профессиональную порядочность ради обеспечения безопасности Конни?
– Семь лет тому назад я поступила так ради спасения моей дочери, – уточнила врач, очевидно, без всякого негодования. – А сейчас я не уверена, что Конни угрожает опасность или что Саймон сможет устранить ее, если угроза все же существует.
– Но вы же предполагаете, что ей может угрожать опасность.
Вы старались убедить себя в другом, но не удалось.
– Да, она совершенно потрясла меня, когда пришла в последний раз поговорить со мной, – признала Элис. – Сама побывав в такой шкуре, я способна при встрече распознать личность, которой грозит разрушение. С Конни действительно связана какая-то мощная пагубная интрига, стремящаяся выбить из нее жизненные силы. Это совершенно точно – сеансы с ней никогда не проходили легко, но последнее время они стали истинным испытанием… для меня. Чтобы выдержать их, мне приходилось упорно напоминать себе, что она нуждается в моей помощи. Я только не понимаю, то ли угроза исходит из внешнего источника, к которому она приобщилась, то ли эта порочная сила исходит от самой Конни. Эти два понятия трудно различимы – когда люди стремятся уничтожить нас, мы зачастую становимся их сообщниками, наказывая самих себя в их же интересах.
– Есть ли шанс прояснить ваши слова, хотя бы частично, для дилетантов? – спросила Чарли.
Элис остановилась.
– Я нутром чую, что Конни может не выжить. Либо кто-то постарается уничтожить ее, либо она погубит себя сама.
– И кто, по-вашему, за этим стоит?
Чарли не ожидала ответа и удивилась, когда ее собеседница сказала:
– Муж.
– Кит?
– Вчера Конни отмечала свой день рождения. Он подарил ей платье: такое же, как она видела на той мертвой женщине на видеозаписи виртуального тура – другой расцветки, но фасон точно такой же. Хотя мне не следовало ничего вам говорить.
– То есть вы разговаривали с ней вчера, – уточнила жена полицейского.
Почему же все, что Конни Боускилл говорила – Саймону, Сэму, Элис, – требовало от Чарли такой колоссальной борьбы с недоверием? Может, она считает, что эта женщина – патологическая лгунья?
– А помимо платья, о чем вы еще с ней говорили?
– Конни рассказывала о своих страхах, несчастьях, подозрениях – все как обычно. Наши сеансы всегда проходили далеко не просто, однако… прежде я никогда не боялась за нее, а последний раз она сообщила две такие новости… Не знаю, но эта ситуация с платьями действительно потрясла меня. Ночью мне даже кошмар приснился – и я сознавала, что это кошмарный сон, несмотря на то, что все произошло в реальности. Мне приснился наш с Конни сеанс, в точности: она сидит в моем кабинете, говоря мне, что это платье голубое с розовым, а то, другое – зеленое с розовато-лиловым. – Элис вздрогнула. – Порой само зло таится в таких ничтожных деталях.
Чарли знала, что она имела в виду, и пожалела о своем знании.
– Меня преследует мысль о том, что этот Кит – а ведь я даже не видела его – заранее купил по платью для каждой из своих женщин. Одна из них умерла на ковре где-то в Кембридже… а что случится с другой? – Гомеопат, повернувшись к своей новой знакомой, коснулась ее руки. Ярко-алая губная помада контрастно подчеркивала бледность ее лица. – Где же она? Почему не подходит ни к одному телефону?
– Вы упомянули о двух новостях, – Чарли осознала свое преимущество как человека, менее всего склонного волноваться в данном случае.
Она даже чувствовала себя слегка обделенной. Саймон волновался за Конни Боускилл, Элис волновалась еще больше, если такое возможно. Они могут слиться в едином порыве, и получится компания изрядных паникеров. Чарли ничуть не сомневалась, что эта Психованная Конни болтает чепуху – поэтому она им не подходит.
– Так какие же еще слова Конни напугали вас? – спросила она Элис.
– Они не имеют смысла без контекста: «Центр Дохлой Кнопки».
– Что? – рассмеявшись, спросила жена Саймона.
– Испугалась не только я. Конни что-то вспомнила, когда произнесла их, – точно до нее наконец дошло то, что ей никак не удавалось понять раньше. Я заметила какое-то испуганное озарение в ее глазах – знать бы только, какое! Будто она вдруг мысленно увидела призрак. И она тут же вскочила и выбежала из кабинета – буквально умчалась куда-то.
– Значит, «Центр Дохлой Кнопки»?
– В две тысячи третьем году Конни и Кит едва не переехали в Кембридж. Они собирались купить дом, находившийся по соседству с частной школой, под названием «Центр Хло Клопски». Конни тогда сильно нервничала из-за того, что придется уехать далеко от своей родни. И вбила себе в голову, что не может жить в доме, который не имеет названия.
– Какого названия?
– Ну, понимаете, типа «Вязы», «Тополя», «Конец Лета»…
– А, ясно, поняла, – закивала Чарли.
Но поняла ли она на самом деле? Нет, не совсем. Даже совсем не поняла, фактически.
– Но почему она не могла бы жить в безымянном доме? – уточнила жена полицейского.
Многие так живут. Большинство людей.
– Это был надуманный предлог, – объяснила Бин. – Конни всю жизнь прожила в Литтл-Холлинге, и каждый дом там имел свое название – она к этому привыкла. Она боялась потеряться вдали от единственного знакомого ей местечка и стыдилась признаться в этом. Они с Китом нашли хороший дом – прекрасный дом, по крайней мере, она так говорила, – и она заявила ему, что не согласится на покупку, если они не придумают дому название. Дом находился рядом со школой «Центр Хло Клопски», и Кит – в шутку – предложил назвать его по созвучию «Центром Дохлой Кнопки». Он спросил ее, не думает ли она, что такое название разозлит персонал школы и местного почтальона.
Чарли отвернулась, скрывая усмешку. Элис и Конни при желании могли считать это ужасным, но сама она сохранила за собой право считать это забавным.
– Так вы полагаете, что Конни о чем-то догадалась, упомянув об этой кнопке? – задала она новый вопрос. – Что-то испугало ее до такой степени, что она убежала?
– Я уверена в этом. Я мысленно прокручивала весь тот разговор – ничего больше не могло заставить ее потерять голову. Это было последнее, что она сказала перед уходом.
– А что именно она сказала напоследок, вы помните?
– Именно то, что я уже рассказала вам: что Кит предложил назвать дом «Центром Дохлой Кнопки» – в шутку или всерьез, кто знает? Мне кажется, он пошутил. Ну разве может прийти кому-то в голову действительно дать дому такое название?
Чарли подумала, что никогда не знаешь толком, что может взбрести в человеческую голову, но вслух предпочла согласиться с собеседницей:
– Да уж, никому.
Всегда мог найтись какой-то идиот, готовый доказать, что вы ошибаетесь. После всех испытаний, свалившихся на долю Элис, – да и после того, на что она сама решилась, – Чарли могла только удивляться, как эта бедняжка сохранила такую наивность.
– Он заявил, что чем больше думает об этом названии, тем больше оно сродняется с ним, и даже предложил заказать декоративный диск для входной двери. – Бин прищурилась, сосредоточившись на воспоминаниях. – По-моему, это последнее, что сказала Конни перед… Ой, нет, простите! Кит предложил и другое название для дома, еще глупее – «Пардонер-лейн, семнадцать». Но не оно спровоцировало ужасную реакцию Конни.
– Откуда вы знаете?
– Трудно объяснить. Вы, вероятно, не верите в энергетические вибрации…
– Скорее всего нет, – признала Чарли.
Элис сменила тактику.
– Тогда поверьте мне на слово: Конни вдруг всполошилась, произнеся «Центр Дохлой Кнопки» – то самое ужасно дурацкое название. Кто мог придумать такое возмутительное название для полюбившегося дома, в котором сам хотел жить? Даже в шутку такого не придумаешь.
Чарли вдруг с удивлением почувствовала, как гомеопат вздрогнула. Возможна ли такая чувствительность? Уж не вибрации ли это и в самом деле?
«Центр Дохлой Кнопки». Нажми эту кнопку, и кто-то сдохнет…
– Дом семнадцать по Пардонер-лейн – это адрес того прекрасного дома, который они так и не купили, – добавила Элис.
– Поэтому Кит так цеплялся именно за этот адрес?
– Нет, он… – Бин задумчиво взглянула в небо. – Ах! – удивленно воскликнула она, словно вдруг передумала. – Знаете, может, вы и правы. Может, он имел в виду нечто другое: мол, не стоит придумывать дому дурацкие названия – пусть его разумным названием станет сам адрес «Пардонер-лейн, семнадцать». Хотя, должна признаться, что после рассказа Конни у меня создалось иное впечатление.
– Вы запутали меня, – сказала Чарли.
– Изначально я подумала, что Кит, отбросив один абсурд, ухватился за еще больший абсурд, предложив в качестве названия дома «Пардонер-лейн, семнадцать» – то есть, в сущности, просто его адрес. И я подумала, что это повторение шутки. – Заметив выражение лица собеседницы, Элис смутилась. – Да, знаю, это безумная мысль. Но так же безумен и «Центр Дохлой Кнопки». Конни часто описывала Кита как веселого, остроумного человека – может, у него несколько сюрреалистичное чувство юмора?
– То есть адрес такого дома на конверте выглядел бы как: Кембридж, Пардонер-лейн, дом семнадцать «Пардонер-лейн, семнадцать»? – Чарли вновь невольно улыбнулась. – Звучит так, будто он издевался над ней.
Чем больше она размышляла об этом, тем больше ей нравилась эта идея: выбрать для названия дома его собственный адрес, все равно что выразительным жестом, подняв два раздвинутых пальца, послать в задницу тех, кто слишком серьезно относится к проблеме названия дома. Чарли решила предложить такой вариант Саймону: Спиллинг, Чемберлен-стрит, д. 21 «Чемберлен-стрит, 21». Можно и фирменные визитки заказать. Мать Саймона, вовсе не имевшая чувства юмора, пришла бы в ужас, и Саймону с Чарли дали бы понять, что господь разделяет ее ужас, хотя для этого не стоило бы тратить столько слов. Нет ничего чудотворного в том, что господь и Кэтлин Уотерхаус согласны буквально по любым спорным вопросам.
А Лив подумала бы, что это оригинальная, прикольная идея.
– Мне пора идти, – Элис взглянула на часы. – Я должна отвезти дочь на день рождения.
– Сможете мне позвонить, если вспомните что-то еще? – спросила Чарли.
Саймон, видимо, не будет удовлетворен. Шутка с названием дома «Центр Дохлой Кнопки» вряд ли проясняет ситуацию. Если Конни Боускилл пребывала в болезненном эмоциональном состоянии, нацеленном на саморазрушение, то, возможно, слова «дохлая» оказалось достаточно для приступа паранойи? Вероятно, в ее сознании соединились два совершенно не связанных события – дурацкая шутка ее мужа многолетней давности и труп женщины, увиденный ею на экране компьютера.
Глядя вслед уходящей Элис, Чарли почувствовала легкую вибрацию. Энергетические вибрации. Какая ерунда! Она вытащила из сумочки мобильник. Звонил Сэм Комботекра.
– Чем ты занята? – без всяких преамбул спросил он.
– Ничего особенного, – ответила Чарли – А у тебя как дела?
В обычных обстоятельствах она поделилась бы с ним новыми сведениями, но ей не хотелось поминать в разговоре имя Элис – на тот случай, если Сэм уловит в ее голосе виноватый оттенок. Нет, вины она никакой не чувствовала – просто осознавала ее возможность. Или скоро осознает. Хотя на данный момент виновность не докучала ей. Зажав мобильник подбородком, она воспользовалась обеими руками, чтобы вытащить из сумочки письмо Элис.
– А где ты? – спросил Комботекра.
– Похоже, твоим следующим вопросом будет: «Какого цвета у тебя белье?», – усмехнувшись, ответила Чарли.
– Мой следующий вопрос – где Саймон? Никак не могу ему дозвониться.
– Он в Бракнелле, беседует с родителями Кита Боускилла.
Супруга Уотерхауса вдруг испытала глупую гордость: она знала, где ее муж, а Сэм не знал.
– Ты не могла бы встретиться со мной в «Бурой корове» минут через пятнадцать? – попросил детектив.
– Какой ты быстрый! Какие-то проблемы?
– Расскажу при встрече.
– Легкая подсказка заметно увеличила бы скорость моего прибытия, – заметила Чарли.
Ее пальцы прощупали заклеенный клапан конверта. Если она его откроет, это не даст ничего хорошего. Саймон не знал о его существовании, и Чарли тоже не хотелось обременять себя его содержанием, а еще больше не хотелось обременять им мужа. Она разорвала письмо на мелкие, а потом на еще более мелкие кусочки и рассыпала их по земле.
Читать бесплатно другие книги:
