Снобы Феллоуз Джулиан
Не радовало ее и то, что они разглядывали ее с любопытством, словно посланницу иного и, очевидно, не одобряемого ими мира. Она не была безразлична к манящему блеску сцены, но начала замечать: качество блеска как такового самих артистов не очень волнует. И что еще хуже, она чувствовала, что появилась в этих неизвестных краях не как звезда (на что она втайне рассчитывала), а как полоумная чудачка.
– Какое жуткое сборище! Что это за люди?
Саймон никогда не отвечал на такие вопросы, да они и были более-менее риторическими. Оба понимали: Эдит считает театральную публику обычной, хотя прямо этого не говорит. Саймон никогда не принимал этот вызов отчасти потому, что его не интересовало, обычные они или нет, поскольку это не имело отношения к делу, отчасти потому, что подозревал – в самой глубине души, – что по ее стандартам он и сам был довольно обычным.
– Я прекрасно провел время, – сказал он.
– Тебе не пришлось терпеть того жуткого типа с голосом, будто он давится фруктовым салатом, который слюнявил мне руку весь вечер. Все твои вечеринки вроде этой?
– А все твои вечеринки состоят из шести худородных аристократов и неудачника, прогоревшего на «Ллойде»? Если да, то, по мне, фруктовый салат лучше. Без рассуждений.
Дальше они ехали молча.
Глава шестнадцатая
Так случилось, что однажды я был на Фулем-роуд ближе к вечеру, выполняя различные поручения, и Адела попросила меня заглянуть к «Коулфакс и Фаулер» и забрать тесьму, которую она заказала за несколько недель до этого. Обычно я отказывался от подобных заданий, так как в те времена (не то что сегодня) все тамошние продавцы, похоже, были дипломированными специалистами по Высшей Грубости, но она настояла, и когда я туда все-таки добрался, мной занялась довольно приятная женщина. Даже несмотря на то, что, как и предполагала Адела, заказ все еще не пришел, она как будто и вправду сожалела об этом.
Мне пришлось выслушивать символические извинения вместе с дежурными заверениями, что тесьма обязательно придет на следующей неделе, и в этот момент, повернув голову вправо, я заметил мать Эдит, которая рассеянно перелистывала альбомы с образцами. В последний раз я видел миссис Лавери почти два года тому назад, на свадьбе. У меня сжалось сердце при воспоминании о гордой завоевательнице, дрожащей от удовлетворенного честолюбия в Красной гостиной в Бротоне, сейчас же она выглядела потерянной. Она смотрела на сменяющиеся один за другим листы с узорами, но ничего не видела. Ничего, кроме крушения надежд, и эта картина, несомненно, неотступно стояла перед ее внутренним взором.
– Здравствуйте, миссис Лавери, – сказал я.
Она повернулась ко мне, сосредоточилась, вспомнила, кто я такой, и кивнула.
– Здравствуйте, – отозвалась она глухим и вялым голосом.
Позже я узнал, что она винила меня за то, что я привел Саймона в Бротон. Не без основания, я полагаю. В наши дни стало традицией отмахиваться от ответственности за подобные вещи, говоря «это все равно случилось бы, так или иначе», но меня этот аргумент вовсе не убеждает. Большую часть нашей жизни мы не воплощаем некий непреодолимый план, составленный при рождении, а лишь следуем за чередой случайных событий. Если бы Эдит не встретила Саймона (или встретила, уже родив ребенка), я думаю, маловероятно, что произошло бы все то же самое. Однако она его встретила. И случилось все, что случилось. И именно я их познакомил.
– Вы видели Эдит в последнее врем? – спросил я.
От ощущения присутствия дочери нам обоим стало неуютно. Казалось, что проще будет, если поговорить об этом.
– Почти нет. Нет. – Она покачала головой. – Но она… – миссис Лавери помедлила, – они приезжают сегодня на ужин. Полагаю, я смогу наверстать упущенное.
Я кивнул:
– Передавайте ей привет.
Миссис Лавери не готова была меня отпустить:
– Вы же знаете его, я так понимаю. Этого нового парня.
– Саймона? Да, знаю. Не то чтобы очень хорошо, но мы вместе снимались. В Бротоне. Так они и познакомились.
– Да. – Она некоторое время смотрела в пол. – А он приятный человек?
Это меня порядком тронуло. Миссис Лавери пыталась заставить себя быть Хорошей Матерью и переключить внимание на непреходящие ценности при оценке нового кавалера своей дочери, хотя мы оба знали, что, даже если бы Саймон был самым приятным человеком в Европе, это бы все равно не возместило ей то, что она потеряла с Чарльзом.
– Очень мил, – ответил я. – По-своему.
– Вы, наверное, не видели Чарльза в последнее время. С тех пор как… все это случилось.
– Вообще-то, видел. Мы обедали с ним на днях.
Миссис Лавери такого не ожидала. Полагаю, в своих представлениях о мире своего зятя она воздвигла значительно более непреодолимые преграды между ним и остальными смертными, чем это было на самом деле. К тому же мое признание наводило на мысль, что я не слишком одобрял безрассудство Эдит. Она заметно смягчилась. К этому времени она убедила себя, что привязана к Чарльзу совершенно искренне, и исключительно из-за его человеческих качеств. Все было не так, но, по-моему, ее чувства от этого не становились слабее.
– Как он поживает? Я бы с удовольствием встретилась с ним, но… – проговорила она с мукой в голосе и замолчала.
– Ах, вы знаете… Уверен, он тоже хотел бы вас видеть, – соврал я. – Он все еще очень подавлен.
– Ну а как же иначе. – Она вздохнула устало и безнадежно. – Мне, пожалуй, пора. Они приходят в восемь, а я еще ничего не приготовила.
И она вышла из магазина, ссутулившись, с трудом толкнув тяжелую дверь. Когда я видел ее в прошлый раз, она походила на персонаж из легкой комедии Кауарда. Сейчас она была похожа на мамашу Кураж.
Саймон странно нервничал, когда они свернули направо с Кингс-роуд, по Вейл к Элм-Парк-Гарденс. Он поправлял галстук каждый раз, как они останавливались на светофоре, а ближе к дому стал ковырять ногти. Эдит чувствовала растущее раздражение. Она не могла решить, тревожится ли он так оттого, что считает ее родителей значительно более важными персонами, чем они есть на самом деле, или его нервировало, что он выступал здесь в роли разрушителя супружеского благоденствия. Во всяком случае, ей очень хотелось, чтобы он расслабился, вечер и так обещал быть не из легких.
– Что с тобой?
Саймон только улыбнулся и покачал головой. Он и сам не совсем понимал, почему ему так не по себе, хотя он и вправду считал Лавери более благородным семейством, чем они были в действительности. Он весьма туманно представлял себе тонкости лондонского общества, и так как вообще ничего не знал о круге избранных, то и не подозревал, насколько чужой была там Эдит к моменту своего замужества. Он все еще считал свою любовницу, как и ее семью, ужасно высокопоставленной. Но не это служило настоящей причиной его беспокойства в тот вечер. Вероятно, дело было в банальном раздражении формализацией их отношений: знакомство с родителями как бы накладывало некий отпечаток окончательности на то, что изначально было не более чем приятным флиртом. Он до сих пор еще не признавался себе, что все ближе и ближе подходит к таким вещам, как развод, раздел имущества, алименты, права на опекунство. И вдруг оказывается, что именно эта мрачная перспектива ждет его впереди. Он подозревал, что каким-то, возможно, иносказательным путем миссис Лавери спросит о его «намерениях», и вдруг понял: никаких намерений у него нет, по крайней мере определенных. Но потом он взглянул на Эдит – а она ведь и вправду была очень хорошенькая, он давно отметил, насколько ее профиль красивее, чем у Дейрдре, которая сбоку всегда выглядела немного туповатой, – и решил, что в конце концов могло быть и хуже. И так, успокоившись и приободрившись, он вышел из машины.
Миссис Лавери рассказала мужу, кого встретила в «Коулфаксе». Слова из этого разговора она снова и снова прокручивала в голове, пока не попыталась соткать из них какое-то подобие надежды. И вот, готовя обед для любовника своей дочери, она крикнула мужу в гостиную:
– Как ты думаешь, что он имел в виду, когда сказал «подавлен»?
Кеннет Лавери был огорчен не меньше жены по поводу происшедшего, но у него были более благородные причины. Ему горько было видеть, что его любимая Принцесса оказалась замешана в скандале. Ему было горько видеть отчаяние жены. И ему было совсем не безразлично, что его дочь отказалась от влиятельного положения, которое могло бы помочь ей добиться многих приятных вещей, и бежала в место, едва вписывающееся в рамки приличного общества. Он гордился, какая замечательная благородная леди получилась из дочери, и его огорчило ее падение. Но при этом он значительно более философски отнесся к выходке дочери, чем его жена. В отличие от нее, он никогда не пребывал в иллюзии, что брак дочери как-то значительно изменит его собственную жизнь.
– Думаю, он имел в виду именно то, что сказал. Чарльз подавлен. А как же иначе? Его жена сбежала с другим мужчиной. Чего еще ты от него ожидаешь?
Стелла Лавери выглянула из-за двери:
– Я только хотела сказать, его слова прозвучали так, будто Чарльз все еще не привык к этой мысли. Я думала, может, стоит связаться с ним?.. – Она умолкла, потому что муж начал медленно, но твердо качать головой.
– Дорогая моя, это не Чарльз решил с ней расстаться. Не важно, что он думает. Не он в этом виноват. И я считаю, несправедливо было бы сейчас бередить его рану. Может быть, он постепенно успокаивается и привыкает к мысли, что она теперь с другим, может быть – нет. В любом случае ему будет только хуже, если ты разбудишь в нем пустые надежды. Он хороший человек, а наша дочь очень плохо с ним поступила. Нам не следует попадаться ему на глаза. – С этими словами он вернулся к телевизору.
В душе Стелла была с ним согласна. Как бы она ни старалась привить себе немного современной терпимости к свободе нравов, ей было очень, очень стыдно за Эдит. Сколько миссис Лавери себя помнила, она всегда представляла, что идеально подходит для значительной роли в светской жизни Англии. Наблюдая, как все эти фрейлины толпятся за спиной королевы в парламенте, все в платьях от Хартнелла в стиле пятидесятых, она думала, как хорошо она, Стелла Лавери, показала бы себя в качестве герцогини Графтон или графини Эйрли, если бы судьба ее только позвала. Она точно знала, что служила бы хорошо, даже если бы, как Русалочке, ей приходилось ступать, как по острым ножам. Все свои фантазии она передала дочери, которая – о чудо! – воплотила их в жизнь. И вот теперь, вместо того чтобы узнать, что Эдит предложили председательствовать в Красном Кресте или присоединиться к домашнему хозяйству одной из принцесс, зазвонил телефон, и ей сообщили, что все кончено. Что ее мечты пошли прахом. И на самом дне этой ямы с грязью, куда ее сбросили, лежало осознание того, что по всему Лондону люди цокают языками и говорят, что, в конце концов, Эдит была Чарльзу не пара, маленькая выскочка, которая, конечно же, не справилась, и что ему следовало при выборе невесты держаться своего круга.
Раздался звонок, но она не успела еще подойти, как Эдит уже открыла своим ключом и позвала родителей из прихожей. Как только любовники вошли в гостиную, Эдит подбежала к отцу и поцеловала его. Он нежно обнял ее. Она поняла, что, по крайней мере, он ничего устраивать не будет, и подвела его к Саймону знакомиться. Один взгляд на ледяную статую ее матери в дверях кухни сказал все, что ей нужно было знать о предстоящем вечере.
Миссис Лавери чопорно приблизилась и протянула руку. Но улыбаться она не могла, и в каком-то смысле всем стало даже легче, когда, как только Кеннет вышел принести чего-нибудь выпить, она отмахнулась от неуклюжих попыток Саймона завязать светскую беседу и перешла напрямую к сути дела:
– Вы понимаете, что нам сейчас очень нелегко, мистер Рассел. – Она проигнорировала попытки Саймона уговорить ее звать его по имени, и здесь наличествовало определенное сходство с тем, как ее идол – леди Акфилд – провела бы аналогичную встречу. Хотя у той это получилось бы, бесспорно, легче и изящнее. – Мы с мужем оба очень любим зятя. Так что простите нас, если мы не встречаем вас с распростертыми объятиями.
Саймон улыбнулся, чуть прищурив глаза, – обычно это работало – и весело пробормотал:
– Объятия необязательны, уверяю вас.
Миссис Лавери не улыбнулась в ответ. Не то чтобы ее не трогала физическая привлекательность. Она прекрасно видела, что Саймон очень красив, таких красивых мужчин ей нечасто доводилось встречать, но в ее глазах красота Саймона была лишь причиной падения Эдит. В данный момент она бы с удовольствием взяла нож и изуродовала его красивое лицо, если бы это могло вернуть дочь на правильный путь.
– Моя дочь была… – Она замолчала. – Моя дочь замужем за прекрасным человеком. Вы, конечно, полагаете, будто знаете, что делаете, но нам больно смотреть, как она нарушает свои клятвы без зазрения совести.
– Тебе не было бы особенно больно, если бы я уходила от Саймона к Чарльзу, – сказала Эдит.
А вот это было верно. Настолько верно, что на лице мистера Лавери мелькнула улыбка, когда он входил с подносом в комнату, но Эдит забыла, что миссис Лавери определила себе роль Гекубы, Благородной Вдовы. В измученном рассудке Стеллы она и Гуджи Акфилд были две высокородные жертвы катастрофы космического масштаба. (Она называла леди Акфилд Гуджи, но пока еще не в лицо. Теперь, подумала она – и слезы навернулись на глаза от этой мысли, – ей уже никогда не представится такого шанса.) В ее муках не было места иронии. Она посмотрела на дочь со слезами на глазах:
– Как ты плохо меня знаешь, – и величественно удалилась в кухню.
Эдит, ее отец и Саймон переглянулись.
– Ну, я подозреваю, мы все знали, что вечер будет не из легких, – сказал мистер Лавери, принимаясь за виски.
Позже, рассевшись вокруг овального (точная копия антикварного) стола в скромной столовой, они вчетвером сумели изобразить подобие обычного разговора. Мистер Лавери расспрашивал Саймона об актерстве, Саймон расспрашивал мистера Лавери о бизнесе, миссис Лавери приносила и уносила тарелки и вставляла замысловатые замечания весь вечер. Она обладала этим уникальным английским талантом – демонстрировать с помощью безукоризненно вежливого обращения, какого невысокого мнения она о собравшихся. Она могла выйти из комнаты, оставив всех раздавленными и отвергнутыми, и поздравить себя с тем, что ее поведение было безупречным. Из всех видов грубости эта, конечно же, самая оскорбительная, потому что не оставляет места для возражения. Даже проявляя крайнюю враждебность, человек не покидает высших оплотов морали.
Эдит смотрела на окружающие ее знакомые лица и пыталась выспросить у самой себя, что же сейчас происходит на самом деле. Укрепляет ли она союз, который сформирует ее будущую жизнь? Составят ли эти трое на ближайшие двадцать лет компанию, в которой она будет встречать Рождество? Смогут ли Саймон и ее мать навести мосты, говорить о детях, шутить о том, что понятно только им двоим? Каким бы красавцем ни был Саймон и как бы сильно она его ни желала, в этот вечер ее поразило, как же ей со всеми ими скучно.
Последние два года она прожила на переднем плане английской жизни и, поразмыслив об этом, удивилась, какой обычной стала такая жизнь для нее – пока она сама себя из нее не изъяла. В Бротоне Эдит угнетало отсутствие событий, пустота ее ежедневного расписания. Теперь же, когда она оставила все это позади, и дня не проходило без того, чтобы кто-нибудь из знакомых, из той ее жизни с Чарльзом, не появился в газетах. Хотя она и жаловалась постоянно, что они ничего не делают, она вспоминала обеды и ужины, один за другим, на которых она сидела напротив какого-нибудь смутно знакомого лица из кабинета министров, или из оперы, или просто из светской хроники. Хотя ей до слез надоели Гуджи и Тигра, она привыкла слышать новости политики или жизни королевской семьи за несколько дней, а то и недель до того, как они попадали на страницы газет. Она узнавала подробности частной жизни высокопоставленных особ до того, как они становились общеизвестны, если вообще становились. Они с Чарльзом не так много времени проводили вне дома, но сейчас память возвращала ей три-четыре выезда на охоту зимой и две-три вечеринки у друзей с ночевкой летом. К этому времени ей уже были знакомы Бленхейм, Хотон, Арундел и Скоун. Она утратила чувство того, что в этих местах когда-то творилась история. Они стали для нее просто домами людей их круга. В этом она была почти честна с собой – настолько же честна на самом деле, насколько честны с собою те, кто с рождения принадлежит к обществу, к которому ей довелось принадлежать так недолго. Эдит выучила все тонкости аристократической непочтительности: она, бывало, уверенно входила в ослепительный холл работы Ванбру, увешанный огромными картинами Ван Дейка, и, проклиная М25, швыряла сумочку в кресло от Хепплуайта. К этому моменту она уже знала, как заявить о своей принадлежности. «Эта потрясающая комната для меня обыкновенная, – говорят такие действия, – потому что это моя естественная среда обитания. Я здесь – дома, даже если вы – нет».
Теперь, когда она смотрела на Стеллу и Кеннета, на их репродукции с цветами в рамках из «Питера Джонса», на псевдостаринную мебель, ей казалось, что ее членство в клубе, где она могла свернуться в кресле в библиотеке Уилтон-Хауса, листая «Вог», со стаканом водки с тоником в руке, было отозвано без предупреждения. В редкие моменты ясности сознания она понимала, что, выбрав этого актера, она не сделала поражающий своей дикостью выпад в сторону богемы, а просто вернулась в родную страну. Что Саймон был значительно ближе Стелле, с ее четвероюродным кузеном-баронетом, или Кеннету и его деловым партнерам, чем Чарльз и его друзья. Мир, где человек смеется и плачет вместе с другими, – это и был ее настоящий мир. Мир, в котором она выросла, где ей теперь снова предстоит жить. Чарльз, и Бротон, и игра в имена этих людей затрагивали только вскользь. И что бы там ни воображала себе ее мать, они все-таки – совсем другое племя.
– Уф! – выдохнул Саймон, когда они отъехали от дома и направились к Кингс-роуд.
Эдит кивнула. Они выжили. Это главное. Она сделала первый шаг к тому, чтобы объяснить матери, что ее жизнь в сказке окончена. Саймон подмигнул ей.
– Мы живы, – сказал он.
Несколько минут они ехали молча.
– Едем прямо домой?
– А варианты?
– Ну, мы могли бы сходить куда-нибудь.
– Куда?
Саймон слегка надул губы:
– Как насчет «Аннабелс»?
Эдит немало удивилась:
– Ты член этого клуба?
Он покачал головой, как ей показалось, несколько раздраженно:
– Нет, конечно. Но ты нас проведешь.
Эдит совсем не была уверена, что может это. Ведь это Чарльз член клуба, в конце концов, и хотя они бывали там вдвоем достаточно часто и ее в клубе определенно знали, но она не совсем понимала, кто она здесь после всего этого. И тем более она не была уверена, что это хорошая мысль. Там обязательно будет кто-нибудь из окружения Чарльза.
– Не знаю, – сказала она.
– Ну же, давай. Чарльз далеко в своем Суссексе, и ты не сможешь убежать от того, что тебя все время будут видеть. У нас тоже есть своя жизнь, я полагаю.
На этот раз, в отличие от поездок с Чарльзом, они припарковались на площади и пошли к входу пешком. Саймон был здесь только однажды и улыбался как ненормальный, пока они спускались по ступенькам. Как только они вошли в холл, Эдит, менее уверенная в себе, поняла, что была права. Это была Ошибка. Служитель клуба встретил ее достаточно приветливо.
– Леди Бротон, – он сделал паузу, чтобы быстро оглядеть Саймона, – вы встречаетесь здесь с кем-то? Хотите, я сообщу, что вы уже здесь?
Эдит почувствовала, что краснеет.
– Вообще-то, нет. Просто подумала, не могли бы мы зайти на минутку.
И опять ответ был безукоризненно учтив:
– Я не знал, что вы член клуба, миледи.
– Нет, я нет… то есть Чарльз – лорд Бротон – да, и я только подумала… – Она замолчала, увидев улыбку искреннего сожаления на лице служителя.
– Мне очень жаль, миледи…
Если бы судьба была к ним милосердна, то на этом дело бы и закончилось, но именно в этот момент дверь отворилась, и с подступающим к горлу ужасом Эдит услышала пронзительный голос Джейн Камнор. Оглянувшись, она улыбнулась прямо в огромное, залитое потом лицо Генри, который, неуклюже ковыляя и пыхтя от напряжения, спускался по лестнице. Долю секунды Джейн молчала, осознавая факт присутствия Эдит и, конечно, Саймона. Затем улыбка вернулась к ней.
– Эдит! Как мило! – Она холодно расцеловала ее в обе щеки. – Ты не собираешься нас представить?
– Саймон Рассел. Лорд и леди Камнор.
Она не знала, почему не представила их по имени. Может ли так случиться, что ей нужно было произвести впечатление на Саймона? После того, как они только что провели вечер?
Джейн томно посмотрела на нее:
– Ты идешь внутрь?
Эдит собралась сказать, что, вообще-то, они уходят, но вмешался Саймон:
– Они нас не пускают. Похоже, нужно быть членом.
Он и не понял, какое серьезное предательство совершил по отношению к Эдит. Он просто хотел попасть в клуб, и, насколько он видел, перед ним были два человека, которые могли ему в этом помочь.
Но Генри так просто не поймаешь. Чувствуя, к чему идет дело, он быстро кивнул:
– Добрый вечер, Эдит, – и прошел мимо нее по коридору в сторону бара.
Джейн печально улыбнулась.
– Какая неприятность для вас, – мурлыкнула она. – Я тоже не член. Я, э-э, наверное, могу догнать Генри, если хочешь… – Она умолкла, показывая, насколько ей не хочется выполнять собственное предложение.
– Нет-нет, – сказала Эдит. – В сущности, совершенно не важно. Мы все равно уже опаздываем. Даже и не знаю, зачем мы заглянули.
Она небрежно поцеловала Джейн, а Саймон отчаянно подмигивал рядом с ней, все еще надеясь, что его возьмут внутрь, и все еще не понимая, что происходит. И вот они снова оказались одни. Служитель, все такой же безупречно вежливый, очень хотел прийти к удовлетворительному завершению ситуации:
– Леди Бротон, мне очень жаль…
Эдит кивнула:
– Мы как раз уходим.
Они вышли за дверь и подошли к лестнице, как вдруг Эдит окликнули.
– Эдит?
Они подняли глаза – и вот он, долговязый Томми Уэйнрайт, спускается им навстречу:
– Вот не ожидал увидеть тебя здесь.
Он улыбнулся вполне дружелюбно и пожал Саймону руку. Его жена Арабелла, будучи значительно холоднее по характеру, чем ее муж, молчала.
– Вы уже уходите? – спросил Томми.
– Да, – ответила Эдит, но не успела она глазом моргнуть, как Саймон предпринял еще одну попытку закончить вечер так, как запланировал.
– Эдит думала, что сможет нас провести, но не смогла, – заявил он, чем подарил Арабелле Уэйнрайт замечательный анекдот и притчу о падении Эдит в одной фразе.
Томми улыбнулся:
– Тогда позвольте мне.
– Нет, правда, это не важно, – запротестовала Эдит.
– Ну же, – сказал Саймон.
Арабелла мягко проговорила:
– Если она не хочет…
Было ясно, что она не больше, чем Джейн Камнор, мечтает, чтобы кто-нибудь увидел, как она сопровождает Эдит Бротон и ее нового любовника в «Аннабелс», но Томми был сделан из более крутого теста. Несколько минут спустя он уже снабдил всех напитками, и они сидели у подножия гигантского Будды в маленькой красной курительной комнате, сбоку от бара. Саймон видел в Арабелле вызов своему обаянию, и не успели они сесть, как он уже пригласил ее на танец. Может быть, из тех соображений, что уж пусть лучше ее заметят танцующей с незнакомцем, чем сидящей с Эдит, она согласилась, и Томми и Эдит остались одни.
– Как поживаешь?
Эдит пожала плечами:
– Да ты же знаешь.
– Это верно. – Он улыбнулся ей довольно-таки по-доброму. – Не принимай газетную шумиху близко к сердцу. Уж я-то знаю, с моей работой. Сегодня – скандал, завтра – бумажный мусор. Люди забывают почти все.
Эдит кивнула. Она прекрасно знала, что, хотя в целом это правда, в жизни конкретного человека так случается очень редко. Она была отмечена скандалом, и потому, если она еще когда-нибудь будет светиться в газетах, ее имени всегда будет сопутствовать небольшой абзац о ее расставании с Чарльзом, до конца жизни.
– Ты видел Чарльза в последнее время?
Томми кивнул:
– В «Уайтс» на прошлой неделе. Выпили по стаканчику.
– Как он?
– Не поет, как птица, но, думаю, он справится.
Эдит вдруг охватила ностальгия по Томми, и по «Уайтс», и даже по Джейн Камнор, которой она кивнула через комнату, но и не попыталась подойти. Полгода назад она посидела бы здесь с Томми, перебирая последние сплетни из жизни общих знакомых, и, что бы она ни говорила сейчас, ей было бы довольно уютно. Но сегодня в этом особого смысла не было. Это уже чужой для нее мир, и они оба об этом знали. А что до Чарльза… Бедный старина Чарльз. Чем он это все заслужил? Просто с ним было скучновато. Вот и все преступление. А потом вернулся Саймон и, к большому облегчению Арабеллы, повел Эдит танцевать.
Она молчала в машине по дороге домой, хотя и улыбалась Саймону, чтобы развеять его страхи, будто она на что-то злится. Когда она отпирала дверь в подъезд на Эбери-стрит, Саймон позволил руке, которой до этого обнимал ее за талию, скользнуть на ее ягодицы и мягко поглаживал их, пока они шли через небольшой холл к своей квартире. Эдит чувствовала, как внизу живота становится теплее. Саймон наклонился и поцеловал ее сзади в шею, слегка коснувшись языком. Они едва вошли в дверь, а она уже страстно целовала его. Прижимаясь к нему, она чувствовала его большой, твердый член.
– Дорогая, – шепнул он с улыбкой человека, который с удовольствием предвкушает, понимает и любит свою работу.
Они занимались любовью три раза этой ночью, по инициативе Эдит. Саймон не помнил, чтобы она раньше отдавалась этому с такой страстью. Она опускалась на него сверху, снова и снова, стараясь как можно глубже вобрать его в себя. Потому что ей вдруг стало совершенно ясно, что именно такое решение она приняла. Когда она возвращалась домой с Чарльзом, вечер заканчивался, как только за ними закрывались двери. Когда она выходила с Саймоном, вечер – это было нечто, что надо переждать, а потом они снова смогут остаться наедине. Судьба подарила ей выбор между светской и личной жизнью. Ни один ни второй мужчина, похоже, не мог обеспечить ей и то и другое. «Итак, – думала она, лежа на спине, глядя на светлеющее небо и слушая, как рядом тихо посапывает Саймон, – я выбрала счастье в личной жизни вместо блеска на публике и рада своему выбору». Она и была рада – ночью, когда лежала обнаженная и удовлетворенная, вдали от мира.
А потом наступало утро, и решение приходилось принимать заново.
Часть третья
Dolente-Energico
Глава семнадцатая
Я не видел Эдит еще несколько месяцев. Осенью мне дали роль злодея в одном из этих сериалов, которые оптимистично называют «для семейного просмотра», потому что никто не может понять, к какой категории их отнести. Снимали на натуре в Гемпшире, и поэтому какое-то время я почти не бывал в Лондоне. Я снял домик в Итчен-Аббас, и Адела приезжала ко мне, когда могла. Как-то в ноябре мы обнаружили, что она беременна, и мысль, что моя жизнь собирается совершить еще один качественный скачок, порядком вымела у меня из головы все прочие мысли. Мы десятками покупали книги, чтобы побольше узнать о нашем новом положении, и целыми вечерами выискивали, почему у Аделы металлический привкус во рту или боли в спине. В целом достаточно безрезультатно, потому что в ответ почти на любые вопросы мы получали «причина пока неизвестна». Но зато мы были веселы и при занятии.
Об Эдит, Саймоне и Чарльзе мы почти ничего не слышали. Газеты оставили их в покое, поскольку никаких признаков развода не наблюдалось, и, предположительно, они все берегли вторую часть истории до того момента, когда дело дойдет до суда. Однажды я написал Чарльзу, так как в каком-то неизвестном журнале по искусству увидел объявление, что продается портрет одного из Бротонов, и подумал, что ему или его родственникам это будет интересно. Естественно, я также поделился нашими новостями и чуть ли не на следующий день получил ответ, довольно трогательное письмо с наилучшими пожеланиями. «Как вы правы, что не стали ждать слишком долго, – писал он. – Жениться – это очень хорошо, но только появление ребенка создает настоящую семью. Я тебе в этом завидую». Не то чтобы я был полностью согласен с этим взглядом, но я воспринял его, мне кажется, правильно, как комментарий относительно его собственных семейных разочарований. В заключение он попросил связаться с ним, когда мы вернемся в город, и я решил так и сделать. Я чувствовал, что к тому времени мы с Чарльзом вдвоем прошли через достаточно многое, чтобы нас можно было назвать друзьями даже по английским стандартам, и потенциальная неловкость попытки добиваться дружбы сильных мира сего мне, кажется, больше не грозила. Я обратил внимание, что он не упомянул Эдит; о ней и у нас не было никаких новостей. Слухи утверждали, что они с Саймоном все еще вместе и что благодаря своей дурной славе – или, возможно, таланту – он получил постоянную роль в одном полицейском сериале. Я решил, что свяжусь и с ней, когда приеду в Лондон, так как был не намерен оказаться в роли того, кто бросает друзей, когда их положение становится менее влиятельным, но на деле не я, а моя супруга возобновила знакомство.
Мы только-только вернулись в Лондон, когда Адела получила приглашение кузины на весеннее дефиле Харди Эмиса. Эта родственница, Луиза Шоу, управляла хозяйством одного из младших членов королевской семьи, и то ли по этой причине, то ли (вероятнее) потому, что была постоянной покупательницей, она попала в нужные списки, и ее приглашали на подобные блестящие мероприятия, и нередко на очень неплохие места. Они с Аделой дружили с детства, вследствие чего она регулярно делилась с моей женой своей удачей.
Без нашего ведома, так случилось, что наша старая знакомая, Аннет Уотсон, тоже была постоянной покупательницей Харди Эмиса. Она, как я уже говорил, некогда была красоткой с экрана, классической, в стиле Лесли-Энн Даун, и потому с удовольствием предоставляла пищу журналистам на сборищах, где было маловато знаменитостей, но сейчас она фигурировала на страницах журналов в платьях от-кутюр, что делало ее желанной гостьей на таких гала-вечерах. У Аннет на самом деле к этому времени дела шли уже очень неплохо, по большому счету потому, что, несмотря на все прогнозы, скучный Боб за головокружительные девяностые перешел из категории обеспеченных в разряд очень богатых. Я смутно вспоминаю, что его успех как-то связан с интернет-революцией, хотя чем именно он занимался, не помню. Что бы это ни было, он, очевидно, занимался этим с неплохой выгодой для себя. За два-три года, прошедшие с тех пор, как Боб и Аннет были гостями, которых стыдился Эрик, на Майорке, они укрепили свое общественное положение, по крайней мере в Лондоне, и собрали более чем удовлетворительные телефонные книжки. Они так и не проникли в заколдованный круг леди Акфилд, но были в неплохих отношениях с парочкой молодых маркиз несколько более сомнительной репутации и несколькими состоятельными красотками из тех, что часто фигурируют в журналах, которые были на сцене лондонской жизни в то время. В «Хелло!» напечатали фотографию, где Аннет ходила по магазинам с герцогиней Йоркской. В целом она была удовлетворена.
Значительная часть этого удовлетворения проистекала из того, что она могла теперь позволить себе не принимать приглашения Чейзов, которые в последнее время становились все более настойчивыми. Кэролайн, естественно, было все равно, но туманным делам Эрика на дальних рубежах того, что он оптимистично описывал как деловые навыки и связи с общественностью, был нанесен сокрушительный удар общим спадом в делах. Эти навыки, похоже, были именно тем, на чем теперь собирались экономить компании, расцветшие в одночасье, а теперь опять оказавшиеся под давлением. Эрик чувствовал, что рука помощи Боба Уотсона могла бы коренным образом изменить положение дел. Так и могло бы случиться, но, возможно из-за ужасного обеда в Фэрберн-Холле, эта рука протянута не была. Чейзы, или по крайней мере Эрик, перестали быть необходимы для общественной жизни Уотсонов. Кроме всего прочего, никто не ожидал, что Эрик еще долго продержится. Было известно, что они живут на деньги Кэролайн, и в ее кругу уже начинали задаваться вопросом, как долго это еще продлится. Особенно учитывая отсутствие детей, упрощавшее ситуацию. В кругу Кэролайн не видели никакой логики в том, чтобы состоять в браке с тем, кто одновременно обычен и беден. Хотя я и отвергаю ценности этих людей в некоторых областях, но когда дело касается человека настолько неприятного, как Эрик, должен признаться, что я их понимаю.
Приятно отметить, что единственной подругой, которая не отказалась от Эдит и не встала автоматически на сторону Чарльза, была та самая Аннет Уотсон. Потому что Эдит дорого заплатила за избранный ею путь. Вообще-то, я не особенно виню большинство их знакомых. Они изначально были друзьями Чарльза, а Эдит определенно поступила нехорошо. Но это не было настоящей причиной, почему они сбежались под знамена Бротонов. Все до единого, они поддержали бы Чарльза, даже если бы он избивал Эдит, держа при этом на чердаке толпу стриптизерш. Но я подозреваю, придется согласиться, что в данном случае с ними было бы трудно поспорить. В любом случае Аннет прекрасно знала, что ни Чарльз, ни его мать ею особо не очарованы, а Эдит ей действительно нравилась, а потому осталась с подругой, несмотря ни на что, и, в частности, пригласила Эдит на шоу Харди Эмиса, а сначала пообедать вместе.
Эдит никогда не бывала в ресторане «Меридиен» на Пикадилли, который недавно полностью отремонтировали. Обеденный зал разместили на старой террасе, которую застеклили, настелили там мраморные полы, наставили пальм, и в результате получился дом вдали от родины для тех аборигенов Лос-Анджелеса, которые теперь, как надеялось руководство, должны хлынуть потоком в заново открытые двери. Эдит пробиралась между столиками, глядя на махавшую ей Аннет. Эдит была элегантно одета в модный зимний костюм, дополненный жемчужным ожерельем и брошью. Она удивилась сама себе, почувствовав искушение надеть шляпку. С искушением она справилась, но этот наряд был, наверное, выражением той части ее жизни, которая была на какое-то время вытеснена футболками и блестками – очевидно, единственные два варианта одежды для людей из окружения Саймона. Даже он отметил ее наряд, лежа на диване и с удовольствием читая сценарий на следующий день:
– Бог мой, какой стиль! Ты похожа на свою свекровь!
Но она не обиделась. Может быть, подсознательно она почувствовала, что это комплимент.
Аннет заказала им по бокалу шампанского. И довольно быстро от традиционных приветствий и вопросов они перешли к делу.
– Итак, когда же ты сделаешь следующий ход?
– Ход? – переспросила Эдит.
– Ну. Развод. Ты уже начала?
Эдит поерзала:
– Нет, не очень. Пока нет.
– Почему?
Она пожала плечами:
– Наверное, я… мы… скорее чувствуем, что лучше будет просто подождать эти необходимые два года, и тогда проведем все почти без шумихи. А иначе это такая морока…
– Два года! – Аннет рассмеялась. – Ой, не думаю я, что Чарльзу понравится ждать два года.
– Почему?
Аннет уставилась на нее:
– Дорогая, ты должна знать, что гонки уже начались.
К удивлению Эдит, у нее похолодело внутри.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Дорогая, как только новость стала общеизвестна, на него просто набросились со всех сторон. Да и как иначе? Ты даже не родила ребенка, так что их ничто не останавливает.
Эдит почувствовала растущее раздражение. Как смеет эта женщина знать о ее муже больше, чем она сама?
– Не думаю, что он встречается с кем-то конкретно.
– Тогда ты думаешь неправильно. – Аннет глотнула шампанского, чтобы подчеркнуть паузу. – Помнишь Клариссу Марлоу?
Эдит рассмеялась, и ей стало легче дышать. Достопочтенная Кларисса Марлоу, праправнучка придворного, которого произвели в не слишком видные бароны в 1920-х годах, была троюродной сестрой Чарльза по материнской линии. Добросердечная, пышущая здоровьем брюнетка, она была хороша в седле и полезна на тягучих званых ужинах. Она работала секретарем в приемной в сомнительной компании по недвижимости, придавая им некоторую респектабельность, и жила с сестрой в квартире совсем рядом с Олд-Бромптон-роуд. Классическая английская барышня с лентой в волосах и, успокоенно подумала Эдит, совсем не во вкусе Чарльза.
– Глупости. Она его кузина. Она просто дружит с ним.
Аннет приподняла брови:
– Ну, она пригласила его на острова в Вест-Индии на неделю перед Рождеством и провела Новый год в Бротоне.
Отрицать невозможно – это был удар. На самом деле Эдит поразилась, насколько сильно ее это задело. А что она воображала? Что Чарльз навсегда останется холостяком? Вот уже восемь месяцев, как она жила отдельно, а он тоже человек. Представив себе образ Клариссы, Эдит почувствовала, как ее захлестывает волна ярости к этой безупречной деревенской девушке. По правде говоря, Кларисса ей всегда нравилась, она обычно очень старалась помочь Эдит, смеялась над ее анекдотами и никогда, в отличие от других родственников, не обращалась с ней как с навязчивой чужачкой. Если подумать, то, пожалуй, она всегда питала слабость к Чарльзу. С тяжелым сердцем Эдит узнала в Клариссе ту, кем она и была, – девушку, на каких обычно женятся такие мужчины, как Чарльз.
– А-а, – произнесла она.
Появился официант и вручил им переплетенные в кожу меню на незнакомом с грамматикой французском. Он удалился, бормоча гортанные «р».
– Выше нос, дорогая, – сказала Аннет, внимательно глядя на Эдит. – Расскажи мне о Саймоне. У него все хорошо?
– О да, – ответила Эдит, беря себя в руки, – очень. У него сейчас сериал, который идет до июня, а потом, если повезет, снова начинается в декабре.
– Как замечательно! Что за сериал?
– Ой, знаешь, – отозвалась Эдит, пытаясь выбрать между печенью и сушеным тунцом, – что-то такое детективно-полицейское. Он – добродушный напарник, который постоянно не понимает, в чем дело. – Она наконец остановилась на почках с салатом.
– Молодец, – сказала Аннет. – Кто там еще играет? Ты приходишь на площадку и все такое?
Эдит оценила усилия и энтузиазм Аннет и была благодарна за это проявление доброты с ее стороны.
– Не особенно, нет. Иногда. Чтобы было потом о чем рассказывать. Это его отвлекает немного.
Но, по правде говоря, как бы Эдит ни старалась, она не могла по-настоящему заинтересоваться работой Саймона. Эдит нравилось посещать премьеры и очень немногие вечеринки, ей приятно было встречать людей, которых она видела по телевизору. Было довольно занимательно читать сценарии, а потом сравнивать их с тем, что получилось, но по большей части… Вначале она приезжала на съемки несколько раз, но, если честно, это было так однообразно. Они говорили одни и те же три фразы друг другу, снова и снова, пока камера снимала их под разными углами, так что в конце концов она оказывалась в гримерных, сплетничала с девушками с площадки. А если совсем по-честному, она не понимала, почему Саймон устраивал такое шоу вокруг всего этого. По большей части все было достаточно просто. Ты заучиваешь текст, они выстраивают на тебя камеру, и ты текст произносишь. Она вполне могла заметить, что одни умеют это делать, а другие – нет, но лишний шум делу вроде бы не особо помогал. Она так и не заметила, чтобы у Саймона значительно лучше получалась роль, если он над ней попотел, чем если он говорил экспромтом. Но одно она постигла: на съемочной площадке ей места не было. После первых частых набегов потом она появлялась буквально пару раз или приезжала на выходные, чтобы поздороваться со съемочной группой и оставить их в покое. Это казалось наилучшим способом играть свою роль в данном случае.
– Передавай ему привет, – сказала Аннет.
Они встретились взглядами и какое-то время смотрели друг другу в глаза, и, к облегчению Эдит, как раз в этот момент появился официант, чтобы принять заказ. Покончив с этим, они перешли к более общим темам.
Луиза позвонила к нам в дверь в четверть первого. Они решили пообедать дома, а после показа сходить выпить чая в «Фортнум». У Аделы, на пятом месяце, только-только прошла постоянная тошнота, и она отчаянно нуждалась в развлечении. Я должен был подвезти их к Сэвил-Роу по дороге на примерку париков на Олд-Берлингтон-стрит. Мне нравилась кузина Аделы. Дочь англо-ирландского землевладельца, она обладала тем находящимся на грани исчезновения складом характера, который, в отличие от его английских эквивалентов, делал ее очень приятной в общении, несмотря на твидовые костюмы и практичные туфли. А еще она была прирожденная старая дева, для которой жизнь на королевской службе вполне заменяла замужество и материнство. Конечно же, она была в восторге от предстоящего рождения ребенка, и я понял еще до того, как Адела спросила меня об этом, что из нее получится классическая крестная.
Машин на улице было немного, и не позже чем в четверть третьего они поднялись по лестнице к офису Харди Эмиса и вошли в просторный салон на втором этаже, где и намечалась демонстрация коллекции.
Особой выгоды приходить раньше не было, потому что все места четко и неоспоримо распределяются заранее, но им было о чем поболтать, поэтому, как только их усадили на места, помеченные струящимся почерком «Леди Луиза Шоу и спутник», они вскоре так погрузились в свою мыльную оперу, что не замечали ничего в быстро наполняющемся зале. Места им достались хорошие – они имели возможность видеть не только подиум во всю длину, но и буквально весь зрительный зал. Так что Адела была немало удивлена, подняв голову, когда перед началом показа выключили верхний свет, и увидев Эдит Бротон, которую запихнули в дальний угол, на заднем ряду, напротив двери, откуда выходят модели. Ей показалось странным, что Эдит не поздоровалась, ведь ей пришлось пройти мимо них вплотную, чтобы попасть на свое место, и даже теперь, глядя на Аделу, она не подавала виду, что узнала ее. Боюсь, в этом поведении можно прочитать, что пришлось пережить Эдит за предыдущие месяцы, но в любом случае Адела, которая не терпела даже крупицы вражды любого типа, тут же улыбнулась и помахала ей рукой, а Эдит, наверное с облегчением, помахала ей в ответ.
Разговор начал затихать в ожидании действа, и тут у двери образовалось легкое замешательство. Адела обернулась и увидела, как в зал вошла одна из принцесс, а за ней – леди Акфилд. Улыбаясь в качестве извинения, они прошли к своим местам у подножия подиума, перед Луизой и моей женой, в первом ряду. Они уже сели, когда Адела перевела взгляд на Эдит, та смотрела на свекровь не отрываясь. Контраст между положением этих двух женщин был очевиден. Эдит сидела в заднем ряду со своей слишком накрашенной подругой, и ей предстояло любоваться одеждой, которую она не могла всерьез предполагать купить. А напротив нее сидела женщина, которой могла бы быть она сама, и разговаривала с представительницей королевской семьи, вызывая зависть буквально у всех присутствующих. Заиграла музыка, попурри из песен группы «Копакабана» – неожиданный выбор, учитывая возраст большинства собравшихся. Адела заглянула в программку посмотреть описание первой модели. Появились манекенщицы, каждая держала в изящной руке пластиковый диск с номером платья, и шоу началось.
Они провели чудесный час, зрители переговаривались по поводу каждого проплывающего ансамбля. «Чудесно для Испании», – «Какой странный цвет, интересно, у них есть то же самое, но цвета сливок», – «Платье милое, модель не та», – звенело в воздухе, пока девушки невозмутимо шествовали мимо. Время от времени обстановка оживлялась, когда какая-нибудь модель роняла диск с номером (с тех пор, насколько я знаю, от них отказались, возможно, именно по этой причине) или спотыкалась, изящно вывернувшись, но это были редкие перерывы в идеально отлаженном шоу. И все-таки Адела несколько рассеянно смотрела на происходящее. Каждый раз, переводя взгляд на Эдит, она видела, что та смотрит не на подиум, а на свою свекровь, все еще находившуюся в счастливом неведении о присутствии невестки, делавшую пометки в программке и шепотом переговаривавшуюся с царственной спутницей.
Показ закончился, и зрители поднялись и направились к выходу. Они расступились, пропуская ее высочество, за ней направилась леди Акфилд. С должной скромностью Адела не стала привлекать к себе внимание, но так случилось, что принцесса узнала Луизу, и в тот же момент леди Акфилд заметила мою жену. Соответственно, ее представили, она присела в реверансе, и на несколько мгновений толпа почтительно отступила, оставив их вчетвером. Они довольно дружелюбно болтали о том, кому какие платья понравились, но тут Адела заметила, что Эдит пробирается к ним сквозь редеющую давку. Ситуация складывалась непростая. Хотя, должен сказать, Адела не из тех, кто избегает трудных задач, но какой смысл портить леди Акфилд вечер и ставить ее в неприятное положение по отношению к спутнице? Ее невестка – скандальная фигура, а это было публичное место, набитое журналистами. Адела предательски предпочла путь, грозящий наименьшим уроном, и, поймав взгляд леди Акфилд, едва заметно кивнула в направлении приближающейся Эдит. Леди Акфилд, демонстрируя навык, который в свое время позволял править Европой, заметила невестку, но на лице ее не отразилось и намека на узнавание. Даже Аделе было бы трудно отрицать, что их незамедлительное прощание было совершенно случайным, если бы леди Акфилд, уходя, не пожала ей тайком руку. Мгновение – и принцесса с сопровождающей исчезли, а Адела представила Эдит слегка ошеломленной Луизе.
Они поговорили немного, Эдит спрашивала обо мне, а Адела достаточно подчеркнуто не спрашивала о Саймоне, и расстались. Но Эдит успела заметить жизнерадостно:
– Моя дорогая свекровь хорошо выглядит.
– Очень хорошо, как я понимаю, – сказала Адела.
Эдит рассмеялась:
– Как смешно, подумать только – превратиться в родственника, которого стесняются! А, ладно. Она же не может избегать меня вечно. Почему бы ей не привыкнуть к мысли, что я все еще живу в Лондоне, нравится ей это или нет…
– Не думаю, что она тебя избегает. Просто не увидела, – сказала Адела и добавила довольно невпопад: – Я бы и не подумала ей сказать…
– Нет, конечно, – отозвалась Эдит. – Зачем это тебе?
И они разошлись. Адела и Луиза – в «Фортнум», пить чай, а потом домой – рассказывать мне все в малейших подробностях, а Эдит – на Эбери-стрит, к Саймону, который был в бешенстве, потому что один из его монологов вырезали из завтрашнего эпизода. Он подозревал в кознях своего напарника, к которому уже начал испытывать активную неприязнь, и был настолько занят мыслями об этой несправедливости, что почти не нашел времени на рассказ Эдит. Но сомневаюсь, чтобы она стала ему подробно о чем-то рассказывать. Только сказала, что встретила Гуджи, но Гуджи ее не заметила. По правде говоря, если не считать меньших ужасов, вроде ужина в «Аннабелс», это была нагляднейшая иллюстрация глубины ее падения, и она пока еще не могла об этом говорить, потому что ей тут же становилось нехорошо.
Из рассказа Аделы я узнал достаточно, чтобы понять, что Эдит переживает тяжелое время, как бы счастлива она ни была с Саймоном, и решил позвонить ей и пригласить пообедать в хорошем месте. Но я не успел это предпринять, потому что, к собственному удивлению, получил приглашение от Изабел Истон приехать к ним в Суссекс на выходные. Вообще-то, на конверте значилось имя Аделы. Изабел, очевидно, хорошо усваивала уроки и поняла уже, что в высших слоях общества приглашения всегда адресуются женской половине пары. Почему? Кто знает. В любом случае, первой прочитала его Адела и предложила принять. Аделе симпатизировала Изабел, но ей совсем не нравился Дэвид, так что я сразу заподозрил, что у моей жены есть скрытый мотив.
– Мы могли бы позвонить Чарльзу, пока там будем, – сказала она, так что мне не пришлось долго ждать разгадки.
По-моему, я не гостил у Истонов с тех пор, как нас всех пригласили в Бротон присутствовать при триумфе Эдит. Я встречался с ними в Лондоне, а потому перерыв был не слишком заметен. Не могу сказать с уверенностью, почему я потерял привычку приезжать туда. Возможно, то, что мы с Эдит подружились через их головы, создало между нами некоторую неловкость. Точно не знаю. В любом случае, пару недель спустя, в пятницу, я с удовольствием оказался вместе с женой в их знакомой гостиной с резными столиками, обтянутыми ситцем диванами и слишком туго набитыми подушками. Мы распаковали вещи, приняли душ, и теперь нам раздали аперитив, – и тут же выяснилась истинная причина приглашения.
– Вы собираетесь заглянуть в Бротон, пока вы здесь? – спросил Дэвид.
Я посмотрел на Аделу:
– Не знаю. Я даже не знаю, в отъезде они сейчас или нет. Мы думали им позвонить.
Читать бесплатно другие книги:
