На перекрестке больших дорог Бенцони Жюльетта

Вместе с охранницей она вошла под низкую арку, хотела открыть дверь, но та раскрылась сама. В дверном проеме Катрин увидела человека – это был Феро, одетый как крестьянин. Она инстинктивно вскрикнула, увидев перекошенное лицо цыганского предводителя.

– Я шатаюсь вокруг этого замка уже несколько дней и захожу в этот двор в надежде увидеть тебя, узнать о тебе! Наконец-то я тебя нашел!

– Уходи, Феро! Тебе нельзя оставаться здесь! Цыганам запрещено входить сюда без разрешения. Если тебя схватят…

– Мне все равно! Я не могу жить без тебя! Я отравлен любовным ядом, Чалан, он горит во мне, в моей крови… Это ты дала мне яд любви.

В его любовной страсти нельзя было ошибиться, глаза Катрин видели это, и она испугалась еще больше, заметив, как старуха пытается оторвать руки Феро и беззвучно раскрывает рот, пытаясь кричать.

– Ради бога, уходи! Если стражники…

Она не успела закончить: несколько стражников, привлеченных действиями Криссулы, бежали к ним. Старуху знали и ей безропотно подчинялись. Она сделала два жеста: одним указала на Феро, другим – на ворота замка. Четыре огромных солдата силой тащили Феро к воротам. Он громко кричал:

– Я тебя люблю, ты моя жена! Я вернусь!

В одно мгновение он исчез, и успокоенная Катрин покорно пошла за Криссулой, размахивающей руками. Короткая прогулка, разрешенная хозяином, была слишком богата событиями, что пришлось не по вкусу старухе.

Через несколько минут Катрин была в своей комнате, закрытой на ключ… одна! К большому счастью, одна! Она тут же забыла Феро и воспользовалась моментом, чтобы вывалить на кровать содержимое кошеля. Потом схватила рулончик пергамента, на котором Тристан написал: «О Саре не беспокойтесь. Я знаю, где она, и забочусь о ней, так же как и о вас».

Катрин облегченно вздохнула. Эти несколько слов решительно перечеркивали угрожающую записку Жиля де Реца. Молодая женщина абсолютно доверяла Тристану. У этого необычного оруженосца коннетабля Ришмона была такая сила воли, такой холодный и трезвый ум, что Катрин полностью подчинялась ему. Она считала, что человек, сумевший не только улизнуть от людей Жиля де Реца, но еще и ставший слугой у главного камергера, способен на все. Если Сара находится под его защитой, Катрин не о чем беспокоиться.

Со спокойной душой она отдалась на волю судьбы. Дверь комнаты не открывалась до самых сумерек. Криссула пришла зажечь свечи и принесла поднос с едой, но никаких записок Катрин не обнаружила. Когда она закончила ужин, пришла сестра Криссулы, и они стали заниматься туалетом Катрин: вымыли, надушили, одели в ночную рубашку из тонкого белого муслина, облегавшего ее тело, как легкое облачко. Потом уложили в кровать, предварительно сменив простыни.

Все эти приготовления вызывали дрожь у Катрин. Уж больно они были многозначительными. Все подгонялось под восточные вкусы нового хозяина. Вскоре после ухода старых служанок дверь вновь откроется перед тучной, важной фигурой камергера. При мысли о толстом, дряблом теле, наваливающемся на нее, Катрин затаила дыхание и закрыла глаза. Она представила вялый рот, испорченные зубы, чересчур надушенную бороду. Быстро вскочив, схватила свой кошель, вытащила кинжал и спрятала у изголовья так, чтобы рука могла легко дотянуться. И сразу же почувствовала себя увереннее. Чего теперь было бояться? Когда Ла Тремуй бросится на нее, клинок Арно ударит, и все будет кончено. Конечно, она не выйдет отсюда живой… если только Тристан не устроит побег. Ах, если бы она могла хоть минутку поговорить с ним! Может быть, он рядом за стеной тоже ожидает, что в этой комнате что-то произойдет? Проходили часы, но ничего не происходило. Лежа без движения в своей большой кровати, Катрин слышала неясные звуки королевского праздника, крики, застольные песни. Благочестивая королева Мария, жена Карла VII, должна была скоро приехать из Буржа. Король, похоже, пользовался моментом, чтобы поразвлечься до ее прибытия со своими приближенными… Катрин услышала, как протрубили полночь и меняли караул. Сколько еще придется ждать? Свечи догорали и скоро должны погаснуть совсем. Вероятно, Ла Тремуй был слишком пьян и забыл о своем галантном свидании. Убаюканная этой приятной иллюзией, Катрин резко подскочила, услышав скрип. Дверь комнаты медленно открывалась… Немая молитва слетела с ее губ, но быстро оборвалась. Это был не камергер, а молодая девушка, украшенная венком из цветов и одетая в платье из голубого шелка, одна из свиты госпожи Ла Тремуй. Она держала в руке горящую свечу и, войдя, поставила ее на сундук. Красивая девушка подошла к кровати, в которой сидела Катрин. Какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга: одна с пренебрежительным любопытством, другая – с нескрываемым удивлением. Наконец девушка открыла рот:

– Вставай! Моя хозяйка хочет тебя видеть!

– Меня? Но я жду…

– Прихода монсеньора? Я знаю. Но и тебе надо знать, дочь Египта, что если моя хозяйка приказывает, то сам камергер подчиняется ей. Одевайся, и пойдем. Я жду за дверью. Собирайся быстро, если тебе дорога твоя спина. Моя хозяйка не любит ждать.

Она вышла, оставив Катрин озадаченной. Что нужно от нее госпоже Ла Тремуй? Что означал этот приказ, поступивший глубокой ночью, угрожающий осуществлению ее плана? Должна ли она подчиниться? А если нет, то как поступить?

Катрин решила, что у нее нет выбора и она немногим рискует, желая узнать, чего от нее хотят. Для гордой графини она прежде всего дочь Египта, предназначенная для развлечений ее супруга, менее значительная, чем собака или какой-нибудь неодушевленный предмет, по отношению к которым она питала ревность. Многочисленность любовников Катрин де Ла Тремуй свидетельствовала об утере этого чувства. Разве можно ревновать к горе жира? Супружескую пару объединяла только любовь к золоту, власти и разврату. Но золото графиня предпочитала всему остальному. Катрин вспомнила рассказы о том, как во время ареста ее второго мужа – дьявольского Пьера де Жияка – красавица графиня проявила заботу только о драгоценной посуде, на которую солдаты хотели наложить лапу. Когда ее мужа увозили к месту казни, госпожа де Жияк вскочила с кровати, голая, как Ева, и бросилась вдогонку за ворами в таком виде по темным коридорам замка в Иссудюне.

Катрин быстро оделась. Она повесила кошель на пояс, но кинжал спрятала в корсаж. Записку от Тристана она успела сжечь еще раньше в камине. Набросив накидку на плечи, Катрин вышла за дверь.

– Я готова.

Девушка, ожидавшая ее в непринужденной позе на скамейке, застланной подушками, молча встала, взяла подсвечник и пошла к лестнице, охраняемой стражниками. Следуя за ней, Катрин пересекла двор, освещаемый отблесками света из окон королевской резиденции, к которой направлялась ее провожатая. Войдя в дверь, охраняемую двумя железными статуями, Катрин ощутила, что очутилась в гигантской ракушке, наполненной шумом праздника. Скрипки, рожки, лютни буйствовали, перекрывая голоса, громкий смех, крики восторга. Толстые стены не могли скрыть этот шум и гвалт. Факелы и огромные свечи, расставленные повсюду, излучали теплый, золотистый свет.

Катрин забеспокоилась: не собираются ли ее втащить на этот праздник, как ночную птицу, извлеченную из тени и оставленную под яркими лучами солнца?

Но нет, ее сопровождающая прошла мимо этажа, который почти полностью занимал огромный зал, и стала подниматься под самую крышу дворца. Девушка наконец толкнула рукой низкую дверь в конце коридора, и они очутились в небольшой комнате, похожей на ларчик для хранения драгоценностей. Она была задрапирована зеленым бархатом настолько плотно, что нигде не проглядывали каменные стены. Плотные, мягкие ковры устилали пол. На улице довольно тепло, но здесь, в комнате, ярко горел камин, и казалось, пламя в нем являлось частью золотой отделки, украшавшей занавески.

В середине необычной, роскошной комнаты, набитой дорогими предметами, стояла госпожа Ла Тремуй, окруженная фрейлинами, лениво расположившимися на подушках или просто на полу: кто-то играл на лютне, кто-то щелкал орехи. На этот раз красавица графиня была одета в очень тонкие голубые шелка, огромная масса ее пышных волос рассыпалась по плечам. Легкий, словно воздух, материал скрывал только часть тела, но это ее совсем не смущало.

С первого же взгляда Катрин отметила возбужденное состояние графини, покусывавшей губы и нервно заламывавшей руки.

– Вот эта девушка, почтенная дама, – бросила с порога провожатая.

Графиня Ла Тремуй удовлетворенно кивнула головой, затем повелительным жестом показала своей свите на дверь.

– Уходите все! Идите спать и не беспокойте меня ни по какому поводу.

– А я? – с недовольным видом спросила девушка, ходившая за Катрин и бывшая, по-видимому, любимицей.

– И ты тоже, Виолен. Я хочу остаться наедине с этой девицей. Побудь за дверью и следи, чтобы никто не входил. Когда будет нужно, я тебя позову.

Недовольная Виолен вышла и закрыла за собой дверь. Именитая дама и мнимая цыганка остались лицом к лицу и разглядывали друг друга… С чисто женским злорадством Катрин обнаружила, что красота графини поблекла: в уголках губ появились морщинки, красивый яркий рот поблек, белая и нежная, как бархат, кожа покрылась тонкой сеточкой, а под серо-зелеными глазами появилась фиолетовая тень. Ноги и руки наливались излишней полнотой, грудь отяжелела.

Рыжая красавица жила слишком бурно и предавалась излишествам. Разгул и сладострастие оставили неизгладимые следы… Но Катрин скрыла свою радость. Она понимала, что изучающий взгляд графини бесстыдно обнажал ее. От этого взгляда она покраснела, а до ее ушей дошел окрик хозяйки:

– Почему ты не кланяешься мне? Или твоя спина стала деревянной и не позволяет тебе приветствовать хозяев?

Катрин закусила губу и чуть не наделала глупостей. На какой-то момент она забыла о своей роли и чувствовала себя на равных с графиней. Поспешив подчиниться, она нагнула голову и, скрывая свое замешательство, прошептала:

– Простите, мадам, но я на минутку забыла, где нахожусь. Мои глаза подвели меня: показалось, что я попала в покои Кешали, нашей королевы.

Гордая, довольная улыбка пробежала по мрачному лицу дамы. Ей всегда нравилась лесть, от кого бы она ни исходила.

– Встань, – сказала она, – или лучше садись на подушку. У меня к тебе длинный разговор.

Она жестом показала на подушки, положенные на ступеньки перед ее кроватью. Катрин не заставила себя ждать. Графиня уселась на кровать. Она по-прежнему разглядывала лицо Катрин с таким вниманием, которое не могло не смущать. Катрин показалось, что этому не будет конца, а красавица графиня пробормотала:

– Ты действительно очень хороша… слишком красивая! Ты не вернешься больше к монсеньору. Ты можешь застрять у него на долгое время. Он слишком глуп в отношениях с женщинами. А ты не похожа на дурочку.

– Что же мне делать? – решилась спросить Катрин. – Если я не вернусь, то это грозит…

– Ничем не грозит. Если ты сослужишь мне службу, я, возможно, оставлю тебя при себе и тебе нечего бояться. Иначе…

Ее слова повисли в воздухе, но тон был угрожающим, и Катрин воздержалась от дальнейших вопросов. Она покорно опустила голову.

– Я буду поступать как лучше, – сказала она, ожидая, что будет дальше.

Графиня Ла Тремуй не спешила. Задумчиво она протянула голую руку к бокалу с вином, поставила его на ступеньку кровати, а затем медленно выпила до последней капли. Катрин видела, как двигалось ее горло. Затем дама отбросила пустой бокал, наклонила к Катрин свое лицо, слегка раскрасневшееся от вина. Глаза ее блестели.

– Говорят, что девушки вашего племени занимаются ворожбой, предсказаниями и приготовлениями необычных лекарств. Говорят, что судьбы людей открыты вам, вы умеете наводить порчу, вызывать смерть… или любовь. Верно ли это?

– Вероятно, – ответила осторожно Катрин. Она начала понимать, куда клонит дама, и подумала, что это ей на руку. Пусть эта жадная и испорченная женщина верит в ее искусство или преданность, и это, возможно, приведет ее к Арно.

– Знаешь ли ты, – спросила она, понизив голос, – секрет приготовления любовного напитка, который заставляет играть кровь, терять голову, стыд и даже неприязнь? Знаешь ли ты это магическое средство, влекущее одного человека к другому?

Катрин подняла голову и заставила себя посмотреть в глаза своей соперницы. Она вспомнила о жаркой ночи, пережитой в объятиях Феро, и, почти не лукавя, ответила утвердительно:

– Да, я знаю такое средство. Жажда любви, которую оно вызывает, невыносима, охватывает все тело, мучает его, если ее не удовлетворить. Никто, ни мужчина, ни женщина, не могут ей сопротивляться.

Алчное лицо, склонившееся над ней, торжественно светилось. Графиня резко встала, побежала через всю комнату, открыла маленький ящик, опустила в него руки и вытащила пригоршню золота.

– Смотри, дочь Египта. Все это золото будет твоим, если ты мне дашь этот напиток.

Катрин медленно кивнула головой. На глазах у нее графиня Ла Тремуй медленно вылила в ящик золотой, звенящий ручеек. Катрин презрительно улыбнулась.

– Ты не хочешь золота? – спросила дама недоверчиво.

– Нет. Золото тает и развевается ветром. Для меня, почтенная госпожа, дороже ваше покровительство. Удостойте меня доверием и дозвольте служить вам. Это будет лучшим вознаграждением.

– Ради бога! Дочь Египта, ты говоришь с гордостью, и ты мне нравишься. Как тебя зовут?

– Меня зовут Чалан. Для вас это имя необычно.

– Да, странное имя. Слушай, я уже говорила, что ты мне нравишься. Дай мне напиток, который я прошу, и ты не пожалеешь.

– У меня его нет при себе, а чтобы приготовить, нужно две вещи.

Графиня бросилась к ней, порывисто сжала руки молодой женщины. Охваченная загадочной страстью, она требовала:

– Говори! Ты получишь все, что тебе надо!

– Я должна вернуться к своим… ненадолго, – добавила она, видя, как сошлись рыжие брови графини, – ровно настолько, сколько мне потребуется, чтобы взять кое-что…

– Договорились. На рассвете, когда откроются ворота, тебя отведут в табор. Не вздумай убежать, стражникам будет дан приказ стрелять из луков!

Катрин презрительно пожала плечами.

– Зачем же? Мне нравится в замке.

– Очень хорошо. А другое условие?

– Я должна знать, для кого предназначается этот напиток. Для того чтобы напиток действовал в полную силу, необходимы заклинания, в которых упоминается имя человека, какому он предназначен.

Наступила тишина. Катрин догадывалась, что ее требование не по вкусу графине, но ей было любопытно знать, кто же вызвал у дамы такую жгучую страсть, что она решила обратиться к помощи цыганки. Вполне возможно, что эта информация могла обратиться в смертоносное оружие.

Госпожа Ла Тремуй покопалась в сундуке, вытащила черный бархатный плащ и надела его. Потом быстро собрала свои волосы и накинула на голову серебристую вуаль. Повернувшись к Катрин, скомандовала:

– Идем со мной. Сейчас увидишь.

Схватив факел, она направилась к выходу, увлекая за собой молодую женщину. Они покинули комнату. Встретив в коридоре Виолен, преданно ожидавшую приказаний, она послала ее спать, потом направилась к лестнице, но вместо того чтобы спуститься вниз в большой зал, толкнула небольшую дверцу в стене и проскользнула в нее. Катрин последовала за ней в узкий проход в массивной стене, показавшийся ей нескончаемым. Он тянулся вдоль арки большого зала. Там было холодно, сыро; факел в руке графини нещадно чадил. Дойдя почти до конца, она остановилась, отдала факел Катрин и провела рукой по одной из стенок. Небольшая дощечка скользнула вниз, открывая в самом перекрытии ловко закамуфлированное окошко. Шум в зале, проникавший в проход, сразу усилился. Графиня потянула Катрин за рукав:

– Смотри. Видишь короля Карла у камина? – Катрин наклонилась и в самом деле увидела голубой балдахин, а на высоком золоченом троне – человека с золотой короной поверх коричневой фетровой шляпы, в котором узнала короля. Он не сильно изменился со времен эпопеи Жанны д'Арк: то же вытянутое серое лицо, зеленовато-серые круглые глаза. С его пополневшего лица исчезло затравленное выражение, столь неподходящее для короля. Сейчас он улыбался очень красивому молодому человеку, восемнадцати-девятнадцати лет, который полулежал на подушках, набросанных на ступеньках трона.

Катрин, отметив исключительную красоту юноши, нашла ее слишком женственной. Он был молод и нежен, хотя казался высоким, сильным, хорошо сложенным. Его улыбка была обворожительна. За своей спиной она услышала торопливый голос графини:

– Видишь человека, сидящего у ног нашего сира?

– Да. Это…

– Да, это он. Он брат королевы, и его зовут Карл Анжуйский, граф Мена.

Катрин вовремя удержалась от удивленного возгласа. Брат королевы? Значит, младший сын королевы Иоланды? Тот самый граф Мена, об очаровании и уме которого она не раз слышала в Анжу. Это в него, совсем мальчика, была влюблена госпожа де Ла Тремуй? Так она же лет на двадцать старше его!

Группа танцоров в пестрых костюмах подошла к ступенькам трона, но крышка уже закрывала оконце. Глаза Катрин больше не видели праздника. Она даже не заметила Ла Тремуя. Они вновь шли с графиней по темному проходу. Лицо последней, изменившееся от мучившей ее страсти, казалось отвратительным в неровном свете факела.

Катрин представила, в кого превратится эта женщина с годами. В страшную ведьму… Но дело зашло уже далеко, и надо было играть свою роль до конца. Она простодушно посмотрела на графиню.

– И… он вас не любит? – спросила она с деланной наивностью, вроде бы не понимая, как это возможно.

– Нет. Он разыгрывает комедию, говорит о благородных чувствах, о рыцарской чести, ссылается при этом на моего мужа… будто бы окружение королевы Иоланды питает к нему иные чувства, кроме ненависти. Боюсь, что в его голове гуляет юношеский ветер. А я хочу, чтобы он меня любил, ты слышишь, Чалан? Я хочу, чтобы он был моим хотя бы на одну ночь! Потом я найду способ удержать его.

Катрин не отвечала. Конечно, дьявольское зелье Терейны могло подарить госпоже де Ла Тремуй эту ночь любви, которой она добивается, но она не испытывала желания предоставить ей такую возможность. Она с ужасом представляла, как этот нежный, очаровательный юноша, такой веселый и чистый, окажется в объятиях этой зрелой матроны. Катрин считала это кощунством и осквернением.

А Катрин Ла Тремуй снова выражала нетерпение:

– Я сделаю все, что тебе надо, дочь Египта. Завтра утром тебя отведут в табор, где ты и заберешь все необходимое. И смотри у меня, если не сдержишь обещание.

С большим трудом, делая над собой усилие, Катрин покорно кивнула головой. Ну что случится от того, что мальчик потеряет одну ночь с этой женщиной? Ведь, в конце концов, благодаря похотливым намерениям графини она пока была избавлена от притязаний Ла Тремуя, озлобленного к тому же пристрастием молодого графа в королевском окружении. Не будь всего этого, ей пришлось бы выдержать его визит. Она подняла голову и взглянула в лицо графини.

– Я сдержу свое обещание, – подтвердила Катрин.

– Хорошо, возвращаемся. Спать будешь в ногах моей кровати на бархатных подушках.

Друг за другом они вышли из темного прохода.

Катрин плохо спала на импровизированной постели из подушек. Она нервничала, размышляя над тем, как граф Ла Тремуй будет реагировать, узнав, что она исчезла. К тому же в закрытой комнате было тепло и душно от нестерпимого запаха резких духов.

Она все-таки заснула, но когда рано утром Виолен подняла ее, Катрин чувствовала себя разбитой от усталости и головной боли. Она не сразу смогла вспомнить, что происходило вчера.

– Пошли! – сухо потребовала фрейлина. – Вставай! Внизу ждут два лучника и сержант. Они отведут тебя в цыганский лагерь.

Катрин встала, умыла лицо. Требовательный тон Виолен раздражал ее, но было ли у нее средство поставить девчонку на место? Фаворитка графини явно недолюбливала ее. Эта выскочка не очень благородных кровей раздражала ее.

Графиня Ла Тремуй еще спала, и, не желая ее пробуждения, Катрин спешила. Спустя некоторое время она шагала к воротам замка в сопровождении сержанта, явно недовольного этой вылазкой, и двух лучников.

Утренняя заря освещала небо, и ветер доносил свежесть сырой земли. Катрин почувствовала себя бодрее, в голове появилась ясность, и мысли пришли в порядок. Чистый воздух был так приятен после многодневного нахождения в закрытом помещении.

Но проблемы никуда не исчезли и беспокоили ее. Сумеет ли она увидеть Терейну так, чтобы Феро не заметил ее присутствия? Это было маловероятно, и, следовательно, предстояли переговоры. Еще вчера охваченный безумием цыган разыскивал ее в замке, и это не предвещало ничего хорошего. Не попытается ли он вырвать ее у стражников?

До табора было недалеко. Пройдя через ворота, надо было только спуститься в ров, окружавший замок, и у Катрин было мало времени на размышления. К тому же она постаралась пока не думать о предстоящих заботах. Она полагала, что в это раннее утро табор будет еще спать, однако там царило необычное возбуждение. Женщины разжигали костры, несли воду из реки, а старейшины и мужчины собрались в кучку около повозки древней «фюри дай». Все стояли молча, от них веяло печалью. В какой-то момент Катрин подумала, что старуха умерла, но вскоре увидела ее сидящей на земле, завернутой в лохмотья. Вся группа, подняв головы, с нескрываемым испугом смотрела в сторону замка. Феро среди них не было.

Приход Катрин, одетой в хорошее платье и сопровождаемой вооруженными людьми, вызвал у цыган оцепенение и страх. Зачем явилась она к ним, эта незнакомка, принятая ими из милости? Как посмела прийти вместе с солдатами? Несколько человек с угрожающим видом уже направлялись к ней, когда Терейна, дремавшая на камне рядом с костром, узнала ту, которую называла своей сестрой, и бросилась ей навстречу. Ее лицо светилось от радости.

– Чалан! Ты вернулась! Я и не надеялась больше увидеть тебя!

– Я пришла ненадолго, Терейна! И только ради того, чтобы увидеться с тобой. У меня есть к тебе просьба… как видишь, я пришла под стражей.

Волнение в цыганском таборе совсем не понравилось сержанту. Он смотрел на смуглые лица цыган с видимым недоверием, держа руку на эфесе шпаги. Стражники зорко наблюдали за движениями толпы, заложив стрелы в луки. Терейна бросила на них перепуганный взгляд и сказала разочарованно:

– Жаль! Я думала, что ты принесла новости о Феро.

Несмотря на угрожающие позы лучников, цыгане приближались к ним, чтобы получше слышать, о чем они говорят. Один из них крикнул:

– Феро – наш вождь! Говори, что с ним случилось, иначе…

– Помолчите! – обрезала Терейна с яростью. – Не угрожайте ей. Вы что, забыли, она – законная жена Феро?

– И что мои люди стреляют метко, – проворчал сержант. – Отойдите отсюда! С этой женщиной не должно ничего случиться, если только она не вздумает убежать. – Он уже вытаскивал свою шпагу.

Цыгане отступили, круг расширился.

– Я не знаю, где Феро, – сказала Катрин. – Вчера я его видела во дворе замка переодетым в крестьянина. Стража выбросила его за ворота.

– Он пошел в замок вчера вечером. Он знал, что в замке празднество, и, воспользовавшись этим, хотел подняться в башню. С собой он брал медведя. Медведь вернулся ночью раненный и один.

– Клянусь тебе, Терейна, я не знала, что Феро опять приходил в замок. Какая безумная идея!

Терейна опустила голову. Огромная слеза скатилась на ее красное платье.

– Он тебя так любит! Он хотел любой ценой забрать тебя. А теперь… Я хочу знать, что с ним случилось.

Заплаканные глаза юной цыганки тронули сердце грозного сержанта, он негромко спросил:

– Человек с медведем? Его застали, когда он лез по стене донжона в окно. Он защищался как черт, и его приняли за сумасшедшего. Произошла стычка, и медведь убежал.

– А Феро? Мой брат?

– Его бросили за решетку в ожидании приговора.

– Почему же приговора? – воскликнула Катрин. – Его взяли, когда он лез на башню. Но неужели это такое большое преступление, чтобы судить человека и выносить приговор? Разве нельзя было просто выбросить его за ворота?

Лицо сержанта нахмурилось, глаза стали жесткими.

– Он был вооружен и убил одного из наших стражников. За это и будут судить. А теперь, дочь моя, делай поскорее, что тебе нужно, и возвращаемся. Я не хотел бы задерживаться здесь.

Катрин ничего не ответила, отвела в сторону Терейну, разразившуюся рыданиями. Девушка, как и Катрин, понимала, что ожидает Феро. Если цыган убил, его повесят… или хуже.

Сама не желая того, Катрин тоже заплакала, подталкивая маленькую цыганку к повозке: то, о чем она хотела говорить, не должны были слышать другие. Солдаты пошли за ними и встали по обе стороны повозки. Терейна по-прежнему громко всхлипывала, а Катрин искала слова, способные ее утешить. Неминуемая гибель Феро и ей причиняла боль. Этот человек полюбил ее до безумия только за одну ночь, отданную ему против воли, и ради нее рисковал всем. Теперь он должен умереть за эту безрассудную любовь… Молчать больше было нельзя. Если она принесет желанный напиток, то, может быть, госпожа Ла Тремуй не откажет ей в просьбе помиловать цыгана. Однако действовать надо быстро.

Катрин взяла Терейну за плечи и слегка встряхнула.

– Послушай меня. Перестань плакать. Я вернусь в замок и попробую его спасти. Но ты должна мне дать то, ради чего я пришла сюда.

Терейна вытерла глаза и попыталась улыбнуться.

– Все, что у меня есть, принадлежит тебе, сестра моя. Зачем ты пришла?

– Мне нужен напиток, который ты мне дала выпить в ту ночь, когда… ты помнишь? В ту ночь, когда Феро позвал меня к себе. Научи меня секрету его приготовления, наша жизнь, возможно, зависит от этого лекарства. Я должна достать его любой ценой и как можно скорее. Можешь ли ты научить меня составлять его?

Девушка с удивлением посмотрела на нее.

– Я не знаю, для каких целей ты у меня его просишь, Чалан, но если ты говоришь, что человеческие жизни зависят от этого напитка, я не буду задавать тебе лишних вопросов. Знай только, что приготовление его требует много времени, а рецепт нельзя передавать. Чтобы составить напиток, кроме знаний, нужно и кое-что другое… что-то вроде дара, иначе он не будет достаточно сильным. Нужно произносить заклинания и…

– Тогда можешь ли приготовить небольшое количество? – нетерпеливо остановила ее Катрин. – Это очень срочно… очень серьезно!

– Много ли тебе надо? Ты хочешь испытать его на нескольких персонах?

– Нет, только на одном человеке.

– В таком случае у меня есть необходимое количество.

Терейна пробралась в глубь повозки, покопалась в ящике, прикрытом тряпьем, и вытащила небольшой флакон из обожженной глины, который вложила в руки Катрин, нежно сжимая пальцы своей подруги.

– Держи. Я его готовила для тебя… для твоей супружеской ночи. Он твой. Используй, как тебе надо. Я знаю, что ты применишь его в добрых целях.

Во внезапном порыве Катрин обняла маленькую колдунью и крепко поцеловала.

– Если даже с Феро случится несчастье, я останусь твоей сестрой, Терейна. Я хочу взять тебя с собой. Но сейчас это невозможно.

– И я должна оставаться здесь. Ты знаешь, я им нужна.

Снаружи уже проявлял нетерпение сержант. Он отодвинул своим железным кулаком фетровый полог повозки и просунул голову:

– Поспеши, женщина! У меня есть приказ. Хватит болтать.

Вместо ответа Катрин еще раз поцеловала Терейну и положила флакон в свой кошель.

– Спасибо, Терейна, и береги себя. Я постараюсь что-нибудь сделать для Феро. Прощай!

Легко спрыгнув из повозки, она подошла к своим охранникам.

– Я закончила. Возвращаемся.

Они снова окружили ее, проходя через молчаливую толпу цыган, и направились к замку. По пути Катрин увидела Дюнишу и поспешно отвернулась, но все же успела заметить пылающий от ненависти взгляд цыганки. Дюниша, несомненно, считала ее виновной в аресте Феро и ненавидела ту, которая отняла его и за которую он пойдет на виселицу. Катрин решила, что необходимо ее остерегаться: Дюниша была не из тех, кто сдерживает свою ненависть, она постарается отомстить.

Катрин обернулась, услышав призывный звук труб. День вступил в свои права. Меж зеленых травянистых берегов под лучами солнца Луара блестела как огненный поток, а над этим ярким потоком по мостам, перекинутым через светящуюся ленту реки, двигался большой кортеж. Рыцари в воинских доспехах резко контрастировали с всадниками в светлых платьях, в окружении которых передвигался большой экипаж. Его голубые шелковые пологи были украшены золотыми лилиями. Внутри расположилась дама, укутанная в облако белого муслина, рядом с ней кормилица держала грудного ребенка, три маленькие девочки, восьми, пяти и трех лет, сидели с двумя фрейлинами. Перед отрядом лучников, пажей и герольдов шагал знаменосец с тяжелым флагом. С бьющимся сердцем Катрин увидела на нем гербы Франции и герцогства Анжу.

Инстинктивно она остановилась, но сержант уже подталкивал ее и лучников на зеленую обочину:

– Королева! Дорогу! Не забудь поклониться, египтянка, когда наша великодушная госпожа будет проезжать мимо.

Катрин была далека от того, чтобы забыть предостережение. Мария Анжуйская, королева Франции, была скромной и бесцветной женщиной, но обладала великолепной памятью, а Катрин в течение нескольких месяцев была ее придворной дамой. Маловероятно, что она узнает ее в цыганском костюме, но сейчас в этом платье служанки из богатого дома, в чепчике, прикрывшем ее волосы, все могло случиться. Только немного смуглый цвет лица и черные дуги бровей маскировали ее. Уже вчера ночью, когда она ложилась спать, графиня Ла Тремуй с задумчивостью разглядывала свою новую служанку.

– Странно, – сказала она. – Мне кажется, что я тебя уже где-то видела. Ты мне кого-то напоминаешь… но не могу сказать кого.

Катрин благословила этот провал в ее памяти и поспешила ответить, что благородная дама имеет в виду одну из ее сестер, приходившую танцевать в замок. Недоставало только, чтобы графиня, порывшись в памяти, вспомнила, кого ей напоминает цыганка! И на самом деле дама перестала об этом думать. А если королева ее узнает, то произойдет катастрофа.

Когда королевский кортеж, сопровождаемый радостными возгласами жителей Амбуаза, проезжал мимо, Катрин поспешила преклонить колено и пониже нагнула голову в знак смиренности… тем более что в этот момент из замка выходила группа рыцарей для встречи королевы, и возглавлял их Жиль де Рец.

К счастью, он на нее не обратил никакого внимания. Только когда экипаж был уже под аркой крепостной стены, Катрин решилась поднять голову. Она увидела ноги остановившейся перед ней лошади и услышала молодой голос, сухо спросивший:

– Сержант, что делает здесь эта женщина? И куда ты ведешь ее?

Властность тона смутила покрасневшую Катрин, почувствовавшую себя виноватой. Между тем задававшему вопрос было не больше десяти лет. Лицо мальчика имело желтоватый оттенок, черные волосы стояли торчком. У него были широкие костистые плечи, большой нос, пара темных, но удивительно живых глаз говорила о проницательном уме. В нем не было ничего симпатичного, но манера гордо нести голову, красота лошади, которую он твердо удерживал своими нервными руками, и особенно трехцветный красно-черно-белый костюм – цвета принцев крови – говорила Катрин, что перед ней дофин Людовик[17], старший сын короля.

Сержант, покрасневший от гордости, отвечал:

– Я ее сопровождаю по приказу высокоблагородной дамы де Ла Тремуй.

Раскрывшая от удивления рот Катрин увидела, как дофин пожал плечами, быстро перекрестился и бесцеремонно плюнул на землю.

– Наверняка какая-нибудь мавританская рабыня. Ненавижу эту проклятую породу, но ничто не удивляет меня в той даме, которая похожа…

Он не закончил свою мысль, потому что другой всадник подъехал к нему и что-то быстро стал говорить на ухо. Несомненно, советовал быть более умеренным в своих высказываниях. Появление этого человека заставило Катрин густо покраснеть и превратило ее беспокойство в панику. Несмотря на доспехи, в которые он был закован, она узнала иерусалимский крест, вышитый на накидке, прикрывающей доспехи, и, конечно, лицо молодого блондина под приподнятым забралом шлема. Пьер де Брезе! Человек, который в Анжу влюбился в нее с первого взгляда, да так, что просил ее руки. Он был участником заговора против Ла Тремуя и не выдаст Катрин. Но нужно опасаться неосторожного, невольного жеста, вызванного неожиданной встречей на дороге.

Увидев его, она испытала необъяснимую радость и не могла оторвать восхищенных глаз. Он на самом деле был очень красив, этот Пьер де Брезе, гордо восседавший на своем боевом коне. Тяжелые стальные доспехи казались пушинками на его широких плечах, а копье из ясеня, прижатое к боку, – перышком. Голос молодого человека вывел ее из задумчивости.

– Монсеньор, – говорил Брезе, – мы задерживаемся, и королева вас ждет.

Объясняясь с наследником, он не спускал голубых глаз с Катрин. Легкая улыбка пробежала по губам рыцаря. Это был мимолетный взгляд, но в нем молодая женщина увидела море страсти. Он прибыл сюда ради нее, пренебрегая холодным отношением короля и ненавистного Ла Тремуя, в эскорте королевы, зная, что в этом замке он нежелателен. Он не только узнал ее, но без единого жеста, без слов сумел выразить свою любовь… Но как бы ни была сдержанна его улыбка, она не ускользнула от острого взгляда принца Людовика, насмешливо посмотревшего на шевалье.

– Хм! Кажется, сир рыцарь, у вас такой же испорченный вкус, как и у дамы Ла Тремуй. Поехали!

Оставив Катрин, дофин пришпорил коня, и Брезе был вынужден последовать за ним. Он даже не обернулся, но Катрин смотрела вслед, пока не исчез под аркой ворот гордый силуэт молодого человека. Катрин и охрана пошли дальше. На душе у нее было тепло, эта встреча влила в нее новые силы. Ведь на руке де Брезе она увидела шелковый шарф черного цвета с серебром, цветов траура, которые она назвала своими, а он преданно украсил ими себя. Он объявил себя рыцарем Катрин и, видимо, останется им. Теперь в этом замке, где все было враждебно, она будет ощущать его ободряющую поддержку. Она могла, если потребуется, умереть без страха, в уверенности, что будет отомщена, потому что помнила о его клятве. Если она провалится, он убьет Ла Тремуя своими руками, пусть это будет стоить ему головы.

И все-таки, проходя по подъемному мосту, Катрин постаралась отогнать от себя эти мысли, сколь убаюкивающими они ни были бы. В том же замке находился другой человек, который мог умереть из-за нее.