На перекрестке больших дорог Бенцони Жюльетта

– Только на этот камень, я думаю, можно снарядить экспедицию, нагрузив целый галеон товарами.

Крики удивления огласили зал гостиницы. На ладони у Катрин бриллиант излучал свет, как маленькое черное солнце. От возбуждения мэтр Амабль выпучил глаза и выронил миску из рук, его служанка охала, сложив ладони рук в красноречивом жесте. Прищуренные глаза Жака смотрели то на камень, то на бесстрастное лицо Катрин.

– Вот он, значит, знаменитый бриллиант великого мастера серебряных дел из Бургундии! – сказал он медленно, растягивая слова. – Какое волшебство! Никогда не видел ничего подобного.

Он протянул руку и осторожно двумя пальцами взял камень, любуясь его игрой. Сноп света зажегся на кончиках его пальцев. Катрин порозовела.

– Берите его, Жак, продайте и используйте, как вы это умеете.

– А вы не хотите оставить у себя такое чудо? Знаете ли, что в этом камне заключено целое королевское состояние?

– Да, я знаю. Но еще я знаю, что это проклятый камень. Везде, где он появляется, он сеет несчастье, и те, в чьих руках камень находится, не знают покоя. Его надо продать, Жак… возможно, тогда несчастья перестанут преследовать меня, – добавила она глухим голосом.

Нервозность ее голоса не ускользнула от меховщика. Его рука мягко легла на слегка подрагивающую руку Катрин.

– В эти сказки я не верю, Катрин. Красота не может быть разрушительной, а этот бриллиант являет собой красоту в чистом виде. Если вы доверите его мне, я использую его для процветания всего королевства. Я пошлю корабли по всем морям, создам конторы, возьму у этой разоренной земли скрытые в ней богатства и верну ей изобилие. Я сделаю вас богатой, не забуду себя и даже короля.

Он опять хотел вернуть его Катрин, но она мягким, но решительным жестом отвела его руку.

– Нет, Жак, оставьте его себе. Он ваш! Надеюсь, что вы лишите его злой силы и заставите служить на общую пользу. Если вам не удастся, и тогда не сожалейте. Я отдаю его вам.

– Я беру его в залог, Катрин, или как заём, если для вас это предпочтительнее. Я верну стократно его стоимость. Вы восстановите Монсальви, и ваш сын будет среди великих мира сего, среди тех, чьи имена непременно связаны с большим состоянием. Но… этот хозяин заставляет нас умирать от голода! Эй, мэтр Амабль, где ужин?

Вырванный из состояния созерцания, хозяин поспешил на кухню за овощным супом. Жак Кер встал и предложил руку Катрин.

– Пойдемте ужинать, моя дорогая компаньонка, и будет благословен всевышний, послав вас мне навстречу. Мы с вами пойдем далеко, не будь я Жак Кер!

Он помог ей устроиться за столом, а потом, убедившись, что мэтр Амабль и его служанка не вернулись, прошептал:

– Вы имели неосторожность открыто демонстрировать камень в этой гостинице. Амабль – добрый человек, но вам неизвестно, что Ла Тремуй рвется к этому черному бриллианту. Его кузен Жиль де Рец рассказал об этом камне, и он мечтает завладеть им. Надо быть более осторожной, моя дорогая, когда вы имеете дело с королевским двором.

– Ну что же, прекрасно! Продайте ему этот камень.

Жак Кер рассмеялся.

– Вы все еще такая наивная? Если камергер узнает, что камень у меня, я не дам много за свою шкуру. Зачем он будет платить, если можно взять за так… или в крайнем случае убить меня?

– Так вот почему кастилец Вилла-Андрадо хочет жениться на мне с благословения Ла Тремуя. Земли Монсальви были бы переданы испанцу, а бриллиант пойдет Ла Тремую как плата за содействие.

– Вы себя недооцениваете, моя дорогая! Кастилец действительно без ума от вас, я думаю. Ему нужны вы, но, конечно, он не откажется и от ваших земель.

– Так или иначе, – вмешался в разговор брат Этьен, – я думаю, что уже завтра бриллиант вместе с вами удалится от госпожи Катрин?

– Закончив свои дела здесь, я поеду в Бокэр. Там находится сильная и богатая еврейская община. Я знаю раввина Исаака Арабанеля, его брат один из руководителей еврейской колонии в Толедо, и его семья очень богата. От него я получу столько золота, сколько стоит этот бриллиант.

Чтобы предупредить о возвращении хозяина, брат Этьен кашлянул и, сложив руки, склонил голову к своей миске и начал читать молитву, которую все внимательно слушали. Потом принялись за ужин: нужно было восстановить силы, растраченные в дороге.

Катрин почувствовала облегчение, как только бриллиант исчез в кошельке Жака Кера. Она была воодушевлена этой прекрасной сделкой, рассчитанной на будущее. Во всяком случае, Мишель когда-нибудь станет богатым благодаря Жаку Керу, и если даже королевское прощенье не будет предоставлено ее семье, он сможет жить свободно и в достатке вне границ Франции. Катрин, однако, хотела большего. Богатство представляло только часть ее плана. Ей нужно было положить конец могуществу королевского камергера и добиться амнистии для себя и Арно. Имя Монсальви должно вернуть себе весь свой блеск, иначе жизнь не имела большого смысла.

За ужином, любезно поданным мэтром Амаблем, Жак Кер рассказывал о своих планах на будущее. Он не расспрашивал Катрин о ее супруге, целях ее поездки, считая ее молчание выражением сдержанности.

Верная своему решению сохранять в тайне несчастье, случившееся с Арно, Катрин в свое время сообщила Масе о смерти Арно. Ясно, что Жак Кер хотел избежать неловких вопросов, чтобы не бередить рану Катрин. И она была ему признательна за деликатность. Но не раз она встречала взгляд меховщика, в котором читала вопрос, смешанный с замешательством. Он, видимо, искал слова, хотел спросить, что она намеревается делать, как устраивать жизнь, не желая одновременно показаться неделикатным. Потом нашел выход в шутке:

– Катрин, я уже говорил, что вам следует жить на Востоке. Почему бы вам не поехать со мной?

Она улыбнулась, слегка пожала плечами и ответила:

– Потому что такие предприятия не для меня, Жак. Я должна многое сделать в этой несчастной стране. Эту борьбу, которая меня ждет, я бы охотно обменяла на все бури Средиземного моря, если бы не обязанность вести ее до конца. Но…

Решительным жестом Жак остановил ее. Она замолчала и посмотрела на меховщика. Острый взгляд Жака Кера был устремлен в темноту соседней комнаты, куда исчез мэтр Амабль, и, когда тот возвратился, он стал разговаривать с Катрин на посторонние темы, оставив в стороне опасные сюжеты.

Закончив ужин, он встал, протянул Катрин сжатый кулак, на который она положила ладонь, предоставляя ему честь проводить ее до дверей комнаты. Как по мановению волшебной палочки вновь появился мэтр Амабль, неся в поднятой руке свечу, и возглавил марш на верхний этаж. Сара и брат Этьен замыкали процессию. Цыганка, едва державшаяся на ногах от усталости, с трудом держала глаза открытыми.

А Катрин еще не хотела спать. Широко раскрытыми глазами с удивлением она смотрела на высокие черные тени, отбрасываемые свечой на желтую стену и вызывавшие тревожное чувство. Почему же так быстро исчезло состояние уверенности? Проклятый бриллиант сменил хозяина, ее судьба должна измениться с этого мгновения. Так что же?

Перед комнатой, которую они делили с Сарой, Жак церемониально с ней распрощался. Женщины закрылись у себя, а меховщик и монах поднялись этажом выше. Тишина воцарилась в «Черном сарацине». Утомленная Сара, не раздеваясь, бросилась на кровать и сразу же заснула. Катрин сняла платье и ботинки и тоже нырнула в кровать.

Легкий шорох у дверей заставил Катрин проснуться. Кто-то царапал дверь, и она решила вначале, что это мыши. Но нет, за дверью кто-то был.

В комнате стоял мрак. Свеча сгорела до основания, и Катрин на ощупь направилась к дверям, где вновь послышалось царапанье. Человек, царапавший дверь, явно не хотел привлекать к себе внимания. Открыв наконец дверь, Катрин увидела Жака Кера, стоявшего на пороге со свечой в руке. Он был полностью одет, шляпа на голове, плащ в руках. Прижав палец к губам, он приглашал Катрин к молчанию и, слегка подталкивая ее, уверенно вошел в комнату, закрыв за собой дверь. Его лицо выражало серьезную обеспокоенность.

– Простите меня за это вторжение, Катрин, но, если вы не хотите уже на заре познакомиться с тюрьмой виконта, советую вам разбудить Сару, одеться и следовать за мной. Брат Этьен уже в конюшне.

– Но… почему так поздно? Сколько времени?

– Сейчас час ночи, и я согласен, что это поздно, но время торопит нас.

– Почему?

– Потому что вид известного вам бриллианта поколебал рассудок ранее честного человека. Я хочу сказать, что мэтр Амабль, закрыв гостиницу, побежал к прево, чтобы сообщить о нас как об опасных преступниках, разыскиваемых мессиром Ла Тремуем. Экзотический вид Сары и тот факт, что я упомянул еврея Арабанеля, добавили к его сообщению привкус колдовства. Короче, чтобы получить часть стоимости сказочного украшения, мэтр Амабль готов отправить нас в лапы палача.

– Откуда вы это знаете? – спросила Катрин, слишком озадаченная, чтобы по-настоящему испугаться.

– Прежде всего потому, что я следил за нашим почтенным хозяином, когда он вышел из дома. Его поведение за ужином показалось мне подозрительным. Он поочередно краснел, бледнел, руки его тряслись, как листья на ветру, а взгляд не отрывался от моего кошелька. Я знаю его давно, но я научился остерегаться людей, когда речь идет о золоте.

Комната, где мы поселились с братом Этьеном, к счастью, расположена над выходом из гостиницы. Я следил за ним, меня толкало на это предчувствие, и я увидел, как наш хозяин вышел, решив, что все спят. Боже, мне не терпелось спуститься вниз. Пользуясь выступами на доме, я спустился на землю и бросился вслед за Амаблем. Когда я увидел, как он взбирается по откосу, к замку, мне стало ясно, что я был прав, следя за ним.

– А что было потом? – спросила Катрин, дрожащая от холода, надевая платье. – Что случилось? Вы уверены, что он нас выдал?

– Этот вопрос вы бы не задавали, увидев, как он вышел, потирая руки. Более того, я получил подтверждение того, что не ошибаюсь. На заре до открытия ворот отряд прево должен нас арестовать.

– Кто вам это сказал?

Жак Кер улыбнулся Катрин, подчеркивая этим спокойствие и уверенность человека, которому угрожала тюрьма.

– В этом городе есть друзья, о существовании которых мэтр Амабль не знает. Младший сын одного из двоих хранителей секрета изготовления ковров, завезенного Марией де Эно, – сержант гарнизона. Я смело пошел в замок и представился, не скрывая своего имени, попросив встречи с ним.

– Были затруднения?

– Золотая монета имеет большую силу, Катрин. Оказалось, что молодой Эспера имеет вкус к коммерции. Желая сохранить клиента для своего отца, он рассказал мне о приказе, полученном им.

Катрин закончила зашнуровывать свое платье и потрясла Сару, которая не хотела просыпаться.

– Очень хорошо быть осведомленным, – ворчала она, – но это нас не спасет. Разве что у нас вырастут крылья. Я не представляю, как можно выйти из города, окруженного высокой стеной с тяжелыми воротами, хорошо закрытыми и охраняемыми. Мы попались в ловушку, потому что город, как мне кажется, слишком мал, чтобы можно было в нем спрятаться.

– Выберемся… по крайней мере, я надеюсь. Поспешите, Катрин. Брат Этьен ждет нас в конюшне.

Катрин удивленно смотрела на Жака, как на ненормального.

– И вы рассчитываете уехать верхом? Откуда у вас такая самоуверенность? Ведь лошади не умеют ходить бесшумно? Тем более четыре!

Улыбка скользнула по лицу меховщика. Его рука легла на плечо Катрин.

– Вы доверяете мне, мой друг? Я не могу поклясться, что вытащу вас из этой ситуации. Я говорю только, что сделаю все возможное. И хватит разговоров! Идем!

В мгновение ока женщины собрались. Сара, чувствуя опасность, спешила уйти и не задавала вопросов. Спускаясь вслед за Жаком Кером по лестнице, она старалась ставить ноги ближе к перилам, чтобы не скрипели ступеньки. Тишина была такая, что даже дыхание казалось им громким. Когда спустились с лестницы, Жак Кер, державший Катрин за руку, быстро повел ее через гостиную к двери, выходящей во двор. Нужно было только не напороться на стол и скамейки. Каменный пол был безопасным – он не скрипел. Но когда Жак положил руку на задвижку двери, раздался сухой щелчок, и это заставило их прижаться к стене и затаить дыхание.

Оказалось, что это треснул сучок в камине, подняв облачко золы, прикрывавшей угли, чтобы они не потухли до утра.

Жак перевел дыхание, Катрин облегченно выдохнула. Они смущенно улыбнулись друг другу. Потихоньку, сантиметр за сантиметром, створка двери открылась. Жак поставил свечу на землю и вывел за собой Сару и Катрин, потом закрыл дверь. Под навесом, прямо перед ними из конюшни выбивался свет. Они направились туда.

– Это мы, брат Этьен, – прошептал Жак.

В конюшне брат Этьен вовсю работал. С помощью тряпок, взятых в гостинице, он старательно оборачивал копыта лошадей и делал это так спокойно, словно читал молитву. Жак и Сара стали ему помогать. Через некоторое время все было готово к отъезду, и, пока Жак открывал ворота, остальные зажали ноздри лошадям и одну за другой вывели их на улицу, которая выходила к церкви Сен-Круа. Оттуда ярмарочная площадь поднималась к колокольне; далее дорога вела к замку, приземистая масса которого вырисовывалась на фоне неба. Катрин тут же стянула манто на шее. Ветер, продувавший площадь, был колючим и сухим. Стояла темень, и только около подъемного моста перед замком горел факел-светильник, блестевший в ночи, словно красноватая звезда. Цепочка домов, казалось, вытекала из мощной крепости, каменная корона которой доминировала над несуразными крышами, подпиравшими одна другую. А там дальше около церкви поднималась башня с глухими стенами.

– Тюрьма, – сказал Жак Кер, как будто бы хотел придать смелости Катрин. – Идите за мной. Нам нужно подняться к замку.

– К замку? – переспросила Катрин.

– Ну да. Жюстен Эспера ждет нас около стены. Там вверху стена замка и городская стена сходятся.

– Ну и что? Я не понимаю, к чему вы клоните?

– Увидите. Небо, кажется, поддерживает нас. Этот зимний мороз настолько силен, что камни в стене потрескались и образовалась брешь. Ее охраняют, разумеется, в ожидании окончания холодов и не производят ремонт. И с часа ночи охранником будет Эспера.

Катрин не ответила. Возразить было нечего, к тому же подъем был крут, и по мере того, как они продвигались вперед, холод затруднял дыхание. Нужно было крепко держать лошадей, чтобы они не скользили. Стало еще темнее. Они шли вдоль стены замка. Главный мост был поднят, но другой, находящийся рядом с запасным выходом, стоял на месте. Его охранял солдат, опиравшийся на алебарду. Как раз там и горел факел-светильник. Жак Кер поднял руку и, приказав остановиться, подошел к Катрин.

– Мы должны будем проскользнуть под носом у охранника. Для этого есть только одно средство: отвлечь его.

– Но как?

– Я думаю, что это может сделать брат Этьен. Просто не верится, что могут делать люди, одетые в сутану!

Монах быстро передал в руки Жаку Керу уздечку своей лошади.

– Я все сделаю! Выбирайте только удобный момент и не наделайте шума.

Брат Этьен натянул капюшон на голову, сунул руки в рукава, потом смело пошел к свету, где стражник дремал, опершись на свое оружие, словно задумчивая цапля.

Притаившись за каменным контрфорсом, они затаили дыхание. Звук шагов монаха встревожил солдата, он выпрямился.

– Кто идет? – спросил он охрипшим голосом. – Что вы хотите, отец мой?

– Я брат Амбруаз из монастыря святого Иоанна, – соврал монах с великолепным апломбом. – Я пришел исповедовать умирающего человека.

– Разве кто-нибудь умирает? – удивился солдат. – Кто же?

– Как мне знать. Кто-то от вас приходил и просил послать священника для исповеди. Больше ничего не было сказано.

Стражник поднял каску, почесал голову. Он, видимо, не знал, что делать. В конце концов он положил алебарду на плечо.

– У меня нет никаких приказов, святой отец. Когда я уходил, никто меня не предупреждал, что вы придете. Подождите минуточку.

– Спешите, сын мой, – горестно сказал брат Этьен. – Здесь очень холодно на ветру.

Человек исчез под низкой аркой запасного входа. Он пошел в караульное помещение за инструкциями.

«Время!» – прошептал Жак Кер.

Они покинули свое укрытие, перешли освещенное место. Копыта лошадей, обмотанные тряпками, не стучали. Несколько секунд, сопровождаемые ударами взволнованных сердец, и темнота снова поглотила их, но Катрин так тяжело дышала, будто пробежала большое расстояние. За углом башни беглецы нашли новое укрытие. Тем временем солдат вернулся.

– Извините, отец мой, но вас неправильно информировали. Никто у нас не умирает.

– И все-таки я уверен…

Солдат покачал головой с видом искреннего сожаления.

– Видимо, тут ошибка. Или кто-то грубо пошутил…

– Шутить со служителем Бога? Ах, сын мой! – вполне натурально возмутился монах.

– Святая Дева! Да в наше несчастное время, брат мой, нельзя ничему удивляться. На вашем месте я давно бы пошел домой, в тепло.

Брат Этьен пожал плечами, еще глубже натянул капюшон на лицо.

– Поскольку я здесь, то пойду к клермонтским воротам, взгляну на старую Марию. Она совсем плохо себя чувствует! Ночи теперь долгие, а когда приближается смерть, больным людям хуже всего в предутренние часы, когда их одолевает тревога. Да сохранит вас Бог, сын мой!

Брат Этьен благословил солдата и вышел из освещенного факелом круга, а солдат опять оперся на свою алебарду, продолжая караульную службу. Вскоре монах присоединился к остальным. По мере того как ночь убывала, холод становился сильнее, и за толстыми, прочными городскими стенами, к которым прилепились ветхие домишки, свистел ветер, свободно врывавшийся с нагорья. Не говоря ни слова, Жак Кер повел свой небольшой отряд. Теперь они шли по узкому проходу, который образовался между городской стеной и стеной замка и вел в тупик. Там стояла невыносимая вонь, с которой не мог справиться холод. Катрин, мужественно боровшейся с тошнотой, казалось, что она проникла в липкий, сырой мир, где воздух превратился в смрад. Лошади скользили своими обмотанными копытами по гниющим отбросам. Река находилась далеко от этого места, и жители квартала устроили здесь помойку.

Внезапно показался пролом в стене, появилось небо, и темная фигура вынырнула из тени.

– Это вы, мэтр Кер?

– Это мы, Жюстен! Мы опоздали?

– Да. Вам нужно время, чтобы до восхода солнца отъехать подальше. Давайте быстрее!

Глаза Катрин приспособились к темноте. Она смогла рассмотреть худую фигуру молодого стражника, белое пятно лица под железным шлемом. На боку молодого человека болтался рожок. На какое-то мгновение она увидела два живых глаза.

– Ты уверен, что у тебя не будет никаких неприятностей?

– Не беспокойтесь. Прево решит, что мэтр Амабль много выпил, и не будет вас искать здесь. К тому же обвязанные тряпками копыта лошадей не оставят отчетливых следов в этой грязи.

– Ты смелый парень, Жюстен. Я вознагражу тебя за это.

Легкий смех юноши прозвучал в ночи беспечно и одобряюще.

– Долг отдадите моему отцу, мэтр Жак, дав ему заказ на несколько красивых вещей, когда опять станете богатым и влиятельным. Он мечтает ткать самые красивые в мире ковры и готовит эскиз с красивыми дамами и фантастическими животными.

– Твой отец – великий мастер, Жюстен, я это знаю давно. Я его не забуду. До встречи, сынок, и еще раз спасибо! Я знаю, что ты рискуешь, несмотря на свою уверенность.

– Если не было бы риска, мессир, где была бы тогда дружба? Идите с Богом и не беспокойтесь обо мне, но спешите, прошу вас!

Закончив на этом разговор, Жак пожал руку молодому человеку, затем помог Катрин перебраться через камни разрушенной стены. Впереди открывалось свободное пространство. Путники находились на небольшом плоскогорье, где гулял ветер, а дальше начинались холмы. Какое-то время они шли молча, по-прежнему ведя лошадей под уздцы. Ночь не казалась такой темной, а возможно, просто привыкли глаза. Катрин могла различать деревья, голые ветки которых гнулись от порывов ветра. На развилке дорог, отмеченной горкой камней, Жак остановился.

– Здесь мы расстанемся, Катрин. Эта дорога, – сказал он, показывая на правую, уходящую вверх, – моя. Она ведет в Клермон, откуда я спущусь в Прованс. Ваша – вот эта, левая. На небольшом расстоянии отсюда вы найдете приход Сент-Альпиньен, где, если хотите, можете дождаться рассвета и немного отдохнуть.

– Об этом не может быть речи! Я хочу ехать как можно дальше от тюрьмы Обюссона. Но мне жалко с вами расставаться.

Желая продолжить разговор в одиночестве, они, не сговариваясь, отошли в сторону от развилки, оставив Сару и брата Этьена освобождать копыта лошадей от тряпок. Катрин испытывала грусть от расставания с Жаком. Он представлял ту опору, мужскую ободряющую силу, которой Катрин лишилась после бегства Готье и которой ей теперь так недоставало. Предутреннее время давило на нее своей безнадежностью, тревогой, неизвестностью этих незнакомых дорог, на которые им предстояло вступить. Здесь, у развилки дорог, мысль о настоящем домашнем очаге, нормальной жизни мучила ее особенно остро. Инстинктивно она схватила руку Жака и не выпускала ее, пока слезы не навернулись на глаза.

– Жак, – причитала она, – неужели я приговорена к вечному бродяжничеству, к бесконечному одиночеству?

Напряженное лицо меховщика выражало жалость. Лицо Катрин, обращенное к нему, было столь притягательным, таким красивым, что даже темной ночью, если бы его глаза были закрыты пеленой, он не смог бы отказаться от сумасшедшей мысли, посетившей его умную голову. Он не понимал, что Катрин испытывала временную депрессию, порожденную ночью, холодом, усталостью. В свою очередь, он сжал ее руки и притянул их к своей груди.

– Катрин, – вскрикнул он, и его голос наполнился бессознательной страстью, – не будем расставаться! Едем со мной! Мы отправимся на Восток, в Дамаск. Я сделаю вас королевой, я принесу к вашим ногам все сокровища Азии. С вами и для вас я сделаю невозможное!

В нем вспыхнул такой огонь, что своим дыханием он обжигал лоб Катрин. А у нее прошла минутная слабость. Она была счастлива встречей с Жаком и грустила о расставании, но так ли он ее понял? Потихоньку она высвободила руки и улыбнулась.

– Мы так устали и были так перепуганы, что потеряли разум, не так ли, Жак? Что вы будете делать со мной в ваших деловых путешествиях? И что будет с вашим грандиозным планом, который должен принести несметные богатства и процветание?

– Какое это имеет значение! Вы стоите дороже целого королевства! С первой же минуты, когда я вас увидел в свите королевы Марии, я знал, что для вас я могу отказаться от всего, покинуть всех.

– И даже Масе и детей?

Наступила тишина. Жак напрягся при упоминании о жене и детях. Она услышала, как напряженно он дышал. Голос вернулся к нему, далекий, глухой, но упрямый.

– Даже их… да, Катрин!

Она не дала ему времени продолжать. Опасность была слишком очевидной. Уже давно она догадывалась, что Жак испытывал к ней нежные чувства, но никогда не предполагала такой любви. Он не был человеком, с которым можно было заходить так далеко. Нельзя ловить его на слове, чтобы он отказался от всего ради нее – от будущего, семьи, богатства. Она покачала головой.

– Нет, Жак, мы не будем делать такой глупости, чтобы жалеть потом. Я говорила так из-за усталости, возможно, из-за малодушия, а вы из-за слишком большой горячности. И вам и мне есть что делать в этой стране. А потом, вы любите Масе, даже если в какой-то момент вам показалось, что это не так и вы хотели ей причинить страдание. Что же касается меня, мое сердце умерло, так же как и мой муж.

– Ну что вы! Вы слишком молоды, слишком красивы, чтобы не сказать больше.

– И все-таки это так, друг мой, – сказала Катрин, выделяя слово «друг». – Я всегда жила, дышала, страдала ради Арно де Монсальви. Жизнь, любовь, смысл существования всегда были связаны с ним. С тех пор как его не стало, я – тело без души, и это, безусловно, хорошо, потому что позволит выполнить задачу, поставленную мной.

– В чем эта задача?

– Не имеет значения! Но она может стоить мне жизни. В таком случае помните, Жак Кер, что от вас зависит будущее Мишеля де Монсальви, моего сына, и молитесь за меня! Прощайте, мой друг!

Стягивая свое манто, развевавшееся на ветру, Катрин повернулась, чтобы присоединиться к Саре и брату Этьену. Скорбный протест Жака долетел до нее, как дуновение ветра:

– Нет, Катрин, не прощайте, а… до свидания!

Ее лицо под капюшоном искривила гримаса: те же самые или почти те же самые слова она кричала на пустынной дороге в Карлате, обезумевшая от страданий, но настойчивая в надежде, которая не хотела умирать. Те же слова, да… но лишенные мученья. Беспокойная жизнь снова захватит Жака, как только поворот дороги их разъединит. И очень хорошо, что это будет так!

Она наклонилась к Саре, сидевшей на камне и кутавшейся от холода, протянула руку, помогая встать, и улыбнулась брату Этьену.

– Я заставила вас ждать, простите меня! Мэтр Кер просил передать вам привет. А теперь нам пора в дорогу.

Не говоря ни слова, они отправились в путь. Кривая дорога спускалась к пруду. Появившийся месяц рисовал на воде муаровые дорожки. Сев на лошадь, Катрин посмотрела назад. Слабый свет позволил ей различить силуэт Жака, плащ которого полоскался на ветру. Не оборачиваясь, он скакал в гору. Катрин вздохнула и распрямилась в седле. Эта сентиментальная слабость, проявленная ею, будет последней до падения Ла Тремуя. В опасном дворцовом мире, куда она направлялась, не было места для подобной слабости.